Текст книги "Где ты теперь?"

Автор книги: Мэри Хиггинс Кларк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

11

Доктор Дэвид Эндрюс говорил усталым голосом:

– Детектив Барротт, Лизи ушла из того бара в понедельник, в три часа ночи. Сегодня среда. Час пополудни. Она отсутствует уже тридцать четыре часа. Не следует ли вновь проверить больницы? Если кто и знает, как загружены порой приемные покои, то, бог свидетель, это я.

Отец Лизи сидел за маленьким кухонным столом в студенческой квартирке его дочери, сложив руки и опустив голову. Всю ночь он не сомкнул глаз, совершенно пал духом и отчаялся, но упорно отвергал все просьбы сына отправиться к нему и подождать известий там. Проведя здесь всю ночь, Грегг один съездил домой принять душ и переодеться, перед тем как навестить в больнице своих послеоперационных больных.

Рой Барротт сидел за тем же столом напротив отца Лизи. «В ту ночь, когда моя дочь поехала на выпускной бал, его дочь отправилась в то заведение, а потом исчезла», – подумал Рой, и ему вдруг стало неловко за свое везение.

– Доктор Эндрюс, – сказал он, – вы должны надеяться, что с Лизи, возможно, все в порядке. Как– никак она взрослый человек и имеет право на личную жизнь.

Барротт увидел, как окаменело лицо доктора, и прочел на нем гнев и презрение. «Я выразился так, словно предполагаю, что она из тех девиц, кого легко снять», – подумал он и поспешил добавить:

– Только не думайте, пожалуйста, будто я считаю, что в данном случае дело обстоит именно так. Мы относимся к исчезновению Лизи очень серьезно.

Начальник Барротта, капитан Ларри Ахерн, успел внушить своим подчиненным мысль о важности этого дела.

– Какие шаги вы предпринимаете для ее поиска?

Гнев отпустил Дэвида Эндрюса, его голос звучал тихо и неуверенно.

«Да его вот-вот удар хватит!» – подумал Барротт.

– Мы просмотрели записи с камер слежения, установленных в баре «Вудшед». Она действительно ушла одна. В баре оставались только музыканты, бармен и охранник. Все они клянутся, что никто из них не покинул бар раньше чем через двадцать минут после ухода Лизи, поэтому мы полагаем, никто из них ее не преследовал. До сих пор эти парни ни в чем предосудительном замечены не были. Как раз сейчас наши люди по кадрам изучают пленку, записанную в понедельник вечером, на предмет подозрительных личностей среди посетителей.

– А вдруг кто-то ушел раньше и ждал ее снаружи?

Дэвид Эндрюс слышал, что говорит монотонно, но ничего не мог поделать. «А вдруг этот детектив просто пытается меня успокоить?» – подумал он. Потом уже в тысячный раз пришла та же мысль: «Я знаю, с Лизи случилось что-то ужасное!»

Он поднялся из-за стола.

– Я предложу вознаграждение в двадцать пять тысяч долларов любому, кто поможет нам найти ее, – объявил он, – Я выпущу листовку с ее фотографией и описанием, во что она была одета. Вы уже познакомились с подругой моей дочери, Кейт. Она договорится с друзьями Лизи, и они расклеят листовки по всем улицам между баром и этим домом. Обязательно найдется человек, который хоть что– то видел.

«На его месте я как отец поступил бы точно так же», – подумал Рой Барротт, тоже вставая из-за стола.

– Доктор Эндрюс, это отличная идея. Передайте нам снимок из вашего бумажника и сообщите ее рост, вес и цвет волос. Мы сами напечатаем листовки. Хорошо бы их расклеить до того, как народ повалит из бара сегодня вечером. Я могу вам обещать, что наши люди под прикрытием заполнят сегодня все подобные заведения в округе, поговорят с посетителями. Если повезет, мы найдем свидетеля, который видел, что кто-то, быть может, проявлял к ней повышенное внимание. Но я бы предложил вам, сэр, отправиться к вашему сыну и немного отдохнуть. Я прикажу кому-нибудь из офицеров вас отвезти.

«Я всем только мешаю, – уныло подумал Дэвид Эндрюс, – Но он прав – мне действительно нужно поспать». Не сказав ни слова, доктор кивнул.

Открылась дверь в спальню. Кейт Карлайл после бессонной ночи вздремнула немного и теперь вышла в коридор, где Барротт крепкой рукой вел доктора под локоть.

– Доктор Эндрюс, с вами все в порядке? – встревоженно спросила она.

– Доктор Эндрюс едет к своему сыну, – пояснил Барротт, – Я буду здесь наездами, Кейт. Кстати, у вас не найдется более поздней фотографии Лизи? Та, что в бумажнике доктора Эндрюса, была сделана больше года назад.

– Да, найдется, причем очень хорошая. Всего недельной давности. По Сохо прогуливались со своими детьми Анджелина Джоли и Брэд Питт, вокруг них кружили папарацци. Я предложила, чтобы Лизи прикинулась кинозвездой, а я ее сфотографировала своим мобильником. Одна фотография получилась потрясающе. Она даже хотела вставить ее в рамку для вас, доктор Эндрюс.

Голос девушки дрогнул; расстроенная, она побежала в спальню, достала из ящика тумбочки снимок и поспешила вернуться в прихожую.

На фотографии Лизи изображала фотомодель: она повернулась, улыбаясь, вполоборота к камере, ее длинные волосы развевались на ветру, стройное тело слегка изогнулось, руки были спрятаны в карманы джинсовой куртки.

Взгляд Барротта переместился с прелестной девушки в центре на прохожих за ее спиной. Ни одно из лиц нельзя было разглядеть. А не мог кто-то из них приметить Лизи? Что, если как раз тогда по этой улице рыскал маньяк в поисках жертвы?

«Нужно будет отдать снимок на увеличение», – подумал он, забирая его у Кейт.

– Фотография Лизи очень четкая, – сказал он, – Но мне хотелось бы получить и второе фото, которое вы тогда сделали. Насколько я понял, в тот вечер, когда она пошла в клуб, на ней была джинсовая куртка. Как на этой фотографии.

– Это одна и та же куртка, – сказала Кейт.

– Она купила ее два года назад, незадолго до смерти матери, – сказал Дэвид Эндрюс.– Это был комплект – юбка и куртка. Ее мать еще посмеивалась над нитками, висевшими с подола, а Лизи уверяла, что это такой стиль. Тогда мать сказала ей, что если это называется стилем, то пора возвращаться к кринолинам.

«Я становлюсь по-стариковски болтлив, – подумал Дэвид Эндрюс.– Только отвлекаю детективов от поисков. Пора уходить, а то я им мешаю».

– Кейт, это хороший снимок Лизи. По нему ее легко можно узнать в случае чего. Большое тебе спасибо.

Не дожидаясь ответа, он направился к двери, испытывая благодарность, что его поддерживает сильная рука. Молча преодолел три пролета лестницы. Когда пересекал тротуар, чтобы с помощью детектива сесть в машину, то едва обратил внимание на вспышку камеры и обрушившиеся на него вопросы. Однако он не забыл спросить у детектива Барротта, что еще тот намерен предпринять для поисков Лизи. Барротт захлопнул дверцу машины и нагнулся к окошку.

– Доктор Эндрюс, мы уже опросили всех жителей этого дома. Мы знаем благодаря камере слежения, что к этим дверям Лизи не подходила. Но здесь все дома похожи друг на друга, и она могла их перепутать. Мы собираемся обойти все здания по соседству. Ее фотография нам поможет.

– С какой стати ей путать дома? Вы же сами мне говорили, что она выпила очень мало. Бармен и все те люди из «Вудшеда» клянутся, что она была в порядке, когда уходила оттуда, – сердито напомнил ему Дэвид Эндрюс.

С языка Барротта уже готов был слететь ответ, что, если не доказано обратное, девяносто девять процентов барменов всегда клянутся, что пропавший клиент уходил из бара трезвым. Но вместо этого он сказал:

– Доктор, мы сделаем все возможное. Это я вам обещаю.

Единственный телерепортер, дежуривший у дома, сунул ему под нос микрофон, когда Барротт отошел от патрульной машины.

– Послушайте, – нетерпеливо сказал детектив, – в пять часов капитан Ахерн проводит пресс– конференцию. Он уполномочен сделать заявление. Я – нет.

Он вернулся в вестибюль дома, подождал, пока репортер и оператор погрузятся в свой фургон и уедут, после чего снова вышел на улицу и направился к соседнему дому. Как у большинства домов в этом квартале, первая дверь здесь не запиралась и войти внутрь можно было, либо, переговорив по домофону с кем-то из жильцов, либо с помощью ключа ко второй двери.

Взгляд Барротта скользил вверх-вниз по списку жильцов, и тут глаза его слегка расширились, когда он заметил знакомое имя: Каролин Маккензи. Совпадение? Возможно.

Рой Барротт на секунду замер, а потом провел указательным пальцем по имени Каролин Маккензи.

Безошибочный инстинкт, сделавший его таким превосходным детективом, теперь говорил ему, что между этими двумя делами существует какая-то связь.

12

Покинув дом, где когда-то снимал квартиру Мак, я вернулась на Саттон-плейс. Полтора дня назад мама приняла решение отправиться в круиз и с тех пор была полна энергии, словно старалась возместить упущенное за то время, что жила в неизвестности. Она сказала, что собирается навести порядок в кладовках и отдать лишнюю одежду, после чего вечером отправится с Эллиоттом и другими друзьями поужинать.

Меня удивило, зачем заниматься чисткой кладовок накануне отъезда, но потом все стало очевидно. Утром, наскоро перекусив бутербродом и выпив чашку чая, она сообщила мне, что дала распоряжение агенту насчет этой квартиры, а как только вернется из путешествия, начнет присматривать себе что-нибудь поменьше.

– Ты никогда сюда не вернешься, – сказала она, – я знаю. Звонки будут переведены на тот случай, если Мак решит дать о себе знать в следующий День матери, а, с другой стороны, если я пропущу его звонок, значит, так тому и быть. Я просто не могу сидеть здесь как прикованная и ждать, когда он позвонит.

Я с изумлением посмотрела на нее. Когда она говорила на счет уборки в кладовках, я решила, что она имеет в виду свои собственные. Теперь же, даже не задавая вопросов, я была уверена, что речь шла о кладовках в комнате Мака, именно их она собиралась опустошить.

– Что ты собираешься делать с вещами Мака? – поинтересовалась я, стараясь говорить, как ни в чем не бывало.

– Я попрошу Дева прислать кого-нибудь забрать вещи и отвезти туда, где ими хорошо распорядятся.– Мама взглянула на меня, словно надеялась получить одобрение, но, видимо, не увидела того, что хотела, и потому поспешила добавить: – Каролин, ты ведь сама все время твердишь, что нужно жить дальше. Дело в том, что даже если бы Мак вошел сегодня в эти двери, и даже если бы эта одежда все еще подходила ему по размеру, то, скорее всего, она была бы уже немодной.

– Пойми меня правильно, – сказала я.– Я считаю это отличной идеей, но также считаю, что тебе не следует этим заниматься за два дня до вылета в Грецию. Слушай, мам, пожалей себя. Позволь мне заняться одеждой Мака и все рассортировать.

Я еще не договорила, как меня осенило, что десять лет назад, вполне возможно, никто не удосужился внимательно осмотреть карманы в брюках и пиджаках Мака, которые он оставил в этой квартире. Лукас Ривз указал в своих отчетах, что в одежде Мака из его студенческой квартиры не было найдено ничего важного.

Без особых колебаний, даже с облегчением, мама согласилась.

– Право, не знаю, что бы я без тебя делала, Каролин, – сказала она.– Ты была и остаешься моей опорой и поддержкой во всем этом. Но я тебя знаю. Ты перестала работать всего две недели назад, а я уже чувствую, что ты не находишь себе места. Чем ты займешься, пока я буду в отъезде?

Она сама невольно подсказала мне ответ, который был, хотя бы частично, правдив.

– Мы знаем, что эта квартира уйдет в мгновение ока, – сказала я, – А я никогда не намеревалась надолго задерживаться в студии. Хочу подыскать себе жилье просторнее. Ты ведь позволишь мне выбрать кое-что из мебели, которую не возьмешь с собой?

– Ну конечно. Свяжись с Эллиоттом. Приличная квартира с одной спальней – это те расходы, которые он определенно одобрит. – Эллиотт был моим опекуном, отвечал за деньги, оставленные мне дедушкой.

Мама сделала последний глоток чая и поднялась.

– Пора бежать. С Хелен случится удар, если я опоздаю на укладку. За те деньги, что она берет, могла бы относиться к клиенткам человечнее, – Она торопливо чмокнула меня в щеку и добавила: – Если найдешь квартиру, которая тебе понравится, удостоверься, что внизу сидит консьерж. Мне всегда неспокойно оттого, что ты живешь в доме, где некому тебе открыть дверь. Я прослушала сегодняшние новости. Пропавшая девушка, что жила по соседству от тебя, до сих пор не найдена. Да поможет Господь ее родным.

Я была рада, что мама торопилась в салон. Теперь, когда я решительно настроилась отыскать Мака, мне казалось, что нельзя терять ни минуты. Географически он оказался совсем рядом, когда в воскресенье оставил записку. Разговор с Крамерами вызвал в душе отчаяние и тревогу. Я понимаю, воспоминания стираются, но в разговоре они противоречили друг другу, описывая, во что был одет Мак и где они его видели в последний раз. А еще, Лил Крамер была совершенно потрясена, когда я сказала, что Мак посетил мессу. Почему? Неужели Мак представлял для них угрозу? Что они знали такого? Что могло их напугать?

Я вынула из ящика отцовского стола отчет детектива Ривза. Теперь мне понадобились адреса бывших соседей Мака по квартире – Брюса Гэлбрейта и Николаса Демарко. Вначале Ник поддерживал связь с отцом. Естественно, со временем он все реже и реже давал о себе знать. В последний раз я его видела, когда он пришел на поминальную мессу по отцу, но тот день сохранился в моей памяти как одно сплошное размытое пятно.

Кабинет отца невелик, но, как любил он повторять, вмещал все, что было ему нужно. В убранстве отделанной деревом комнаты доминировал большой письменный стол. К ужасу моей мамы, на полу лежал выцветший ковер девять на двенадцать, который некогда украшал гостиную его матери. «Он напоминает мне, откуда я родом, Лив», – бывало говорил отец, когда она время от времени пыталась избавиться от ковра. Его любимым местом с утра было потертое кожаное кресло с приставной скамеечкой для ног. Он всегда вставал очень рано, сам готовил себе кофе и усаживался в это кресло с утренними газетами, прежде чем принять душ, одеться и уехать в офис.

Вдоль стены напротив окон выстроились книжные шкафы. На них стояли в произвольном порядке фотографии в рамках, запечатлевшие те счастливые дни, когда мы все четверо были вместе. Отец выделялся даже на этих обычных снимках: решительный подбородок, смягченный широкой улыбкой, пронзительный умный взгляд. Он сделал все возможное, чтобы найти Мака, и, если бы не погиб, до сих пор не оставил бы своих попыток. Я в этом уверена.

Открыв верхний ящик стола, я вынула его телефонную книгу. На листок бумаги выписала номер Брюса Гэлбрейта. Я помнила, что он занялся семейным риелторским бизнесом в Манхэттене. Я выписала оба номера – и домашний, и рабочий.

Ник Демарко, сын эмигрантов, владельцев маленького ресторанчика в Куинсе, получал в Колумбийском университете стипендию. Помню, что, получив степень магистра в Гарварде, он занялся ресторанным бизнесом и, насколько я понимаю, очень успешно. Оба его телефонных номера, и домашний, и рабочий, как и адреса, были манхэттенскими.

Сидя за отцовским столом, я сняла телефонную трубку. Решила, что сначала позвоню Брюсу. На то была причина. В шестнадцать лет я по уши втрескалась в Ника. Мак особенно близко сдружился с ним и регулярно приглашал к нам домой на ужин. Я жила ради этих встреч. Но однажды вечером они привели с собой девушку. Барбара Хановер тоже училась на старшем курсе Колумбийского университета и снимала квартиру в том же самом доме. С первого взгляда мне стало ясно, что Ник от нее без ума.

Хотя я была абсолютно раздавлена, но сумела сохранить, как мне кажется, хорошую мину в тот вечер. Однако провести брата мне не удалось. Перед уходом он отвел меня в сторону и сказал: «Каролин, я знаю, ты запала на Ника. Забудь о нем. У него каждую неделю новая подружка. Держись своих сверстников».

Я принялась со злостью все отрицать, но Мак лишь улыбнулся. «Ничего, переживешь», – сказал он мне на прощание в тот вечер. Это случилось за полгода до его исчезновения. Больше я не оставалась дома, если должен был прийти Ник. Я испытывала неловкость, потому избегала его компании. Если Мак разглядел, что я влюбилась в его друга, то, наверное, это было очевидно и для других. К счастью, родители и словом не обмолвились по этому поводу.

Трубку сняла секретарша Брюса в компании « Гэлбрейт реал истейт». Она сообщила, что он в командировке до понедельника, и спросила, не хочу ли я что-нибудь передать. Я сообщила ей свое имя и телефонный номер и, поколебавшись, добавила:

– Это насчет Мака. Мы только что получили от него известие.

Потом я позвонила Пику. Его офис располагался в доме 400 по Парк-авеню. Это примерно в пятнадцати минутах ходьбы от Саттон-плейс, подумала я, набирая номер. Когда я попросила соединить меня с Ником, трубку сняла его секретарша и сухо сообщила, что если я представитель СМИ, то мне следует дождаться заявления от адвоката мистера Демарко.

– Я не из СМИ, – сказала я, – Ник дружил с моим братом в Колумбийском университете. Простите, я не знала, что у него неприятности.

Возможно, сочувствие в моем голосе и то, что я назвала его по имени, подействовали на секретаршу, и она разоткровенничалась.

– Мистер Демарко – владелец «Вудшеда», заведения, где в последний раз видели ту молодую женщину, которая недавно пропала, – пояснила она, – Если вы оставите свой номер, я попрошу мистера Демарко вам перезвонить.

13

Эрон Клайн работал в компании «Уоллас и Мэдисон» четырнадцать лет. Начинал сразу после получения диплома магистра. В то время во главе частной инвестиционной компании стоял Джошуа Мэдисон, но когда он внезапно умер через два года, его пост председателя и директора занял партнер, Эллиотт Уоллас.

Легкий в общении Эрон любил грубоватого Джошуа Мэдисона, а вот официальный и чопорный Уоллас поначалу наводил на него страх. Но позже, по мере того как Эрон размеренно поднимался по карьерной лестнице и его клиентура с каждым разом становилась все более важной, Эллиотт начал приглашать его на ланч в столовую для начальства в своем офисе на Уолл-стрит – верный признак того, что Клайну предстояло попасть в верхи.

Десять лет назад в их отношениях произошел гигантский скачок, когда Эллиотт в порыве откровенности признался Эрону в том, сколько горя и боли доставило ему исчезновение Чарльза Маккензи-младшего. Уоллас много лет занимался финансами семейства Маккензи, а после того как 11 сентября Чарльз-старший погиб, Эллиотт взял на себя роль ярого защитника Оливии Маккензи и ее детей. Судя по тому, как он отзывался о пропавшем юноше, Эрон понял, что Мак для него был все равно, что родной сын. А то, что мать Эрона, Эстер, преподавала Маку актерское мастерство на курсах при Колумбийском университете, лишь усилило связь между ним и его боссом.

Через год, когда мать Эрона погибла от руки случайного грабителя (к такому выводу пришло следствие), эта связь укрепилась еще больше. Теперь в компании никто не сомневался, что Эллиотт Уоллас выбрал Эрона Клайна своим преемником.

Понедельник и вторник Эрон провел в Чикаго, навещая клиентов. В среду, ближе к полудню, ему позвонил босс:

– Эрон, есть планы на ланч?

– Ничего такого, что я не смог бы изменить, – не задумываясь, ответил Эрон.

– В таком случае встретимся в половине первого в столовой.

Интересно, что случилось, подумал Эрон, кладя трубку. Обычно Эллиотт приглашает на ланч заблаговременно, а не в последнюю минуту. В двенадцать пятнадцать он поднялся из-за письменного стола, провел расческой по редеющим волосам и поправил галстук. «Ты мне, зеркальце, ответь, кто на свете всех лысее? – мысленно съязвил он на свой счет.– Тридцать семь лет, в хорошей форме, не урод, но лысею с такой скоростью, что к пятидесяти, если повезет, на голове останется не больше шести волосинок». Он вздохнул и убрал расческу.

«Дженни уверяет, что я так преуспел отчасти благодаря своей лысине, – напомнил он себе.– По ее словам, я выгляжу на десять лет старше, чем на самом деле. Спасибо, милая».

Несмотря на их дружбу, Эрон всегда сознавал, что аристократа начальника не могло не разочаровывать эмигрантское происхождение избранного им преемника. Именно об этом он размышлял, направляясь в столовую. Выходец из Стейтен-Айленда идет на встречу с привилегированным потомком одного из первых поселенцев Нового Амстердама, думал он. И неважно, что внук эмигрантов закончил Йельский университет, вошел в десять процентов лучших по успеваемости на своем курсе, а затем получил диплом магистра в Уортонской школе бизнеса, все равно это не одно и то же, если за твоей спиной предки-аристократы. Интересно, услышу ли я сегодня в очередной раз анекдот о «кузене Франклине».

Эрон признался, что слышать уже не может надоевшую ему историю о том, как Франклин Д. Рузвельт однажды, в отсутствие жены Элеоноры, пригласил одну даму из партии республиканцев исполнить роль хозяйки на приеме в его родовом поместье в Гайд-парке. Когда председатель демократической партии высказал ему недовольство, удивленный Рузвельт ответил: «Разумеется, я попросил ее исполнить роль хозяйки на сегодняшний вечер. Она единственная женщина в Гайд-парке, кто стоит со мной на одной социальной ступени».

– Это была любимая история отца о кузене Франклине, – всякий раз, посмеиваясь, добавлял Эллиотт.

Подойдя к столику, где услужливый официант уже выдвинул для него стул, Эрон немедленно почувствовал, что сегодня Эллиотт не настроен рассказывать анекдоты о своих досточтимых родственниках. Вид у него был задумчивый и озабоченный, он был весь погружен в свои мысли.

– Эрон, рад вас видеть. Давайте быстро сделаем заказ. Мне еще предстоит пара встреч. Полагаю, вы возьмете, как обычно?

– Салат Кобба, без заправки, и чай со льдом, мистер Клайн? – спросил с улыбкой официант.

– Все верно.

Эрон не возражал, чтобы его босс считал этот неизменный салат признаком самодисциплины. А на самом деле его жена Дженни любила готовить, и ее даже самый простенький обед не шел ни в какое сравнение со стерильным меню, которое здесь подавали.

Эллиотт сделал заказ и, дождавшись, когда официант отойдет подальше, сразу приступил к сути:

– В воскресенье мы получили известие от Мака.

– Обычный звонок в День матери? – спросил Эрон.– А я тут думал, не изменит ли он своей привычке в этом году.

– Не изменил, и даже больше.

Эрон не сводил взгляда с лица Эллиотта Уолласа, пока тот рассказывал о записке, полученной от Мака.

– Я посоветовал Оливии пойти навстречу желанию Мака, – сказал Эллиотт, – Но, как ни странно, она, видимо, самостоятельно пришла к такому же решению. Мак для нее «находится в самовольной отлучке», как она выразилась. Оливия собирается присоединиться к нашим общим друзьям и совершить круиз вокруг греческих островов. Меня тоже пригласили. Возможно, я съезжу туда под конец круиза дней на десять.

– Обязательно поезжайте, – не замедлил посоветовать Эрон.– Вы всегда очень много работаете, не даете себе передышки.

– В следующий день рождения мне исполнится шестьдесят пять. В большинстве компаний меня давно бы уже сместили с поста. Я хозяин этой компании, и единственное преимущество, которым я пользуюсь, – давным-давно никуда не езжу.– Он помолчал, словно готовясь к чему-то, после чего сказал: – Но я пригласил вас не для того, чтобы обсуждать планы на отдых.

Эрон Клайн с удивлением заметил, что взгляд Уолласа затуманила тревога.

– Эрон, вы пережили ужасное горе, когда погибла ваша мать. Но если бы дело обстояло по-другому, если бы она исчезла, а потом позвонила вам, вы бы уважали ее волю или все-таки чувствовали себя обязанным продолжать поиски? Лично я ни в чем не уверен, и это меня беспокоит. Правильный ли совет я дал Оливии? Может, мне следовало сказать ей, чтобы она удвоила усилия в попытке найти Мака?

«Положим, мама исчезла десять лет назад, – мысленно сказал себе Эрон, – Положим, она звонила раз в год, а потом, узнав о моем твердом намерении выследить ее, прислала мне записку, велев оставить ее в покое, как бы я тогда поступил?»

Ответ лежал на поверхности.

– Если бы моя мать поступила со мной так, как поступил со своей семьей и вами Мак, я бы сказал: «Раз ты того хочешь, мама, значит, так тому и быть. А мне есть чем заняться».

Эллиотт Уоллас улыбнулся.

– «Есть чем заняться»? Любопытное выражение. Но все равно спасибо, Эрон. Мне нужно было удостовериться, что я не подвожу ни Мака, ни Оливию...– Он помолчал, а потом поспешно добавил: – Я хотел сказать, его мать и сестру, разумеется.

– Вы их не подводите, – уверенно произнес Эрон Клайн.

В тот вечер, потягивая бокал вина перед ужином, Эрон сказал жене:

– Сегодня я понял, Дженни, что даже самые чопорные снобы превращаются в школьников, когда влюбляются. Стоит Эллиотту произнести имя Оливии Маккензи, как у него начинают сиять глаза.