Текст книги "Где ты теперь?"

Автор книги: Мэри Хиггинс Кларк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

64

Лил и Гас Крамер сидели, нервно выпрямив спины, в кабинете капитана Ларри Ахерна. Капитан сверлил супругов глазами, прикидывая, какой подход к ним выбрать. Как только Гейлор привел их в кабинет, сразу стало ясно, что Лил Крамер близка к нервному срыву. Руки у нее дрожали, уголок рта подергивался. Она едва сдерживала слезы. Начать мягко или сразу врезать правду? Он предпочел действовать грубо.

– Лил, вы не сообщили нам, что провели два года в тюрьме за кражу драгоценностей, – резко произнес он.

Она восприняла его слова как зуботычину. Охнула, вытаращила глаза и начала стонать.

Гас вскочил со стула.

– Да заткнитесь вы, – заорал он на Ахерна, – Хотя бы, взглянули на то дело. Она была зеленая девчонка из Айдахо, без семьи, день и ночь ухаживала за престарелой дамой. До тех побрякушек она даже не дотрагивалась! Комбинацию сейфа в доме хозяйки знали только ее родственнички. Они подставили Лил, чтобы завладеть не только драгоценностями, но и страховкой, пусть сгниют они в аду.

– Ни разу еще не встречал того, кто, побывав в тюрьме, не утверждал бы, что его подставили, – сурово сказал Ахерн, – Сядьте, мистер Крамер.– Он вновь обратился к Лил: – Мак вас когда-нибудь обвинял в краже?

– Лил, не говори ни слова. Эти люди снова пытаются тебя подставить.

У Лил Крамер обвисли плечи.

– Если так, то я ничего не могу поделать. Мне никто не поверит. Незадолго до исчезновения Мак спросил, не видела ли я его новых часов. Я поняла, что он намекает, будто это я их взяла. Очень расстроилась и накричала на него. Я сказала, что вся эта троица в квартире очень неаккуратна, поэтому, если что-то теряется, сразу думают на меня.

– А кто еще вас обвинял? – продолжал допрос Ахерн.

– Этот отвратительный Брюс Гэлбрейт. Он не мог отыскать свое кольцо выпускника колледжа. Можно подумать, оно мне нужно. Зачем оно мне сдалось? А потом, через неделю, он сказал, что нашел кольцо в кармане брюк. Конечно, никаких извинений, никакого тебе «простите, миссис Крамер».

Она теперь не сдерживала слез, рыдая от усталости и безнадежности.

Ахерн и Гейлор переглянулись, подумав об одном и том же: это будет легко проверить.

– Так вы не знаете, нашел ли Мак свои часы до исчезновения?

– Нет, не знаю. Вот почему я так боюсь, что когда он вернется, то снова начнет меня обвинять.– Лил Крамер начала подвывать.– Поэтому когда мне показалось, что я увидела его в церкви в тот день...

– Что значит «показалось»? – перебил женщину Ахерн, – Вы говорили нам, что совершенно точно видели его там.

– Я видела кого-то примерно его роста, потом я узнала про записку и решила, что это был он. Позже я засомневалась, но сейчас, пожалуй, я снова уверена, хотя...

– Почему вы вдруг решили перебраться в Пенсильванию? – перебил ее Гейлор.

– Потому что племянник мистера Олсена, Стив Хокни, услышал, как Мак интересовался насчет часов и теперь Стив меня шантажирует! – пронзительно закричала она, – Он хочет, чтобы мы пожаловались его дяде на Говарда и добились, чтобы Альтмана уволили и... и... я... больше... не выдержу. Я хочу только умереть. Я хочу умереть...

Лил Крамер наклонилась вперед, закрыв лицо руками. Ее худые плечи сотрясались от рыданий. Гас опустился рядом с ней на колени и обнял.

– Успокойся, Лил, – приговаривал он, – успокойся. Мы сейчас пойдем домой.

Он поднял глаза и посмотрел сначала на Ахерна, а потом на Гейлора.

– Вот что я думаю о вас двоих, – сказал он и сплюнул на ковер.

65

Поговорив с Ником, я набрала номер Джеки Рейнолдс, своей подруги-психолога, которая давно пыталась до меня дозвониться, а я все откладывала с ней разговор. Разумеется, Джеки была в курсе моих проблем, читая газеты, но мы почти с ней не общались после того ужина, когда все это только начиналось. Помня о своем подозрении, что телефон может быть на прослушивании, я давала только самые общие ответы на ее вопросы.

Она сразу поняла, в чем дело.

– Каролин, у меня сегодня образовалось небольшое окно – два пациента отменили визит, – сказала она.– Какие у тебя планы на ланч?

– Никаких.

– Тогда почему бы тебе не приехать сюда? Мы закажем кофе с сэндвичами.

Идея мне понравилась. Приемная Джеки соединена с квартирой, где она живет, на углу Семьдесят четвертой улицы и Второй авеню. Повесив трубку, я поняла, как мне не хватает ее совета по поводу предстоящего визита к маме. Это сразу мне напомнило, что я еще не разговаривала с Эллиоттом.

Я набрала номер его офиса, и меня тут же с ним соединили.

– Каролин, я не знал, что думать, когда не мог до тебя дозвониться.

В его голосе прозвучал упрек, и я извинилась, понимая, что в долгу перед ним. Я рассказала о поездке на остров Мартас-Винъярд и о причине, побудившей меня сорваться с места. Затем, чувствуя, что меня, скорее всего, прослушивают, я добавила, что съездила зря и что позже собираюсь навестить маму.

– Если она откажется меня видеть, то я хотя бы попыталась что-то сделать. Я доберусь туда приблизительно между четырьмя и пятью часами, – сказала я.

– Думаю, самое подходящее время, – неторопливо произнес он, – Я сам надеюсь приехать туда около пяти. Хочу поговорить с тобой и Оливией вместе.

На этом мы попрощались. О чем он хочет говорить с нами обеими? – ломала я голову. Хочется верить, что в теперешнем мамином состоянии, он не лишит ее своей поддержки. Пожалуйста, Господи, только не это! Она нуждается в нем. Я вспомнила о том вечере, прошедшем совсем недавно, после того как Мак оставил записку и мама объявила за ужином, что наконец-то решила предоставить его самому себе. Я вспомнила, как она и Эллиотт смотрели тогда друг на друга и как он планировал присоединиться к ней в Греции. Я вспомнила, как их плечи соприкасались, когда мама и Эллиотт шли по улице после ужина в ресторане «Le Cirque». Эллиотт мог сделать маму счастливой. Сейчас ей шестьдесят два. У нее есть все шансы прожить еще двадцать или тридцать здоровых лет – если, конечно, я не разрушила ей жизнь, ворвавшись в отдел детективов и поговорив с Барроттом.

Я переоделась в пиджак и брюки и, так же как вчера вечером на острове Мартас-Винъярд, попыталась замаскировать темные круги под глазами тональным кремом, добавив чуть красок серому лицу черной тушью и губной помадой.

На этот раз я выехала из гаража в собственной машине и – сюрприз! сюрприз! – не увидела ни одного фургона с телевизионщиками. Наверное, репортеры решили, что на сегодня вытрясли из меня все, что могли.

Доехав до Семьдесят четвертой улицы, я оставила машину в гараже Джеки и поднялась наверх. Когда она вышла к двери, мы обнялись.

– Нет лучшей диеты, чем стресс, – прокомментировала подруга.– Мы не виделись с тобой две недели, а ты потеряла, по меньшей мере, пять или шесть фунтов.

– Да, не меньше, – согласилась я, проходя за ней в офис.

В уютной, средних размеров комнате напротив ее стола стояла пара кресел. Я вспомнила, что Джеки коллекционирует английские гравюры девятнадцатого века с изображением собак и лошадей, и восхитилась вслух несколькими действительно чудесными экземплярами в рамках на стене. Тут же представила, как новые пациенты высказывают подобные замечания, прежде чем раскрыть проблему, заставившую их искать помощи у Джеки.

Мы сошлись на сэндвичах с ветчиной, швейцарским сыром, салатом и горчицей, хлеб – ржаной. Кофе – черный. Джеки сделала заказ по телефону, и мы уселись, чтобы поболтать. Я рассказала ей о встрече с Барбарой, скрыв только тот факт, что у Барбары родился от Мака сын. Чувствуя себя последней лгуньей, я передала версию Барбары – мол, она сделала аборт.

– Вполне реальная причина, объясняющая побег Мака, – согласилась Джеки, – Но давай предположим, что он обратился бы к отцу или матери. По-твоему, как бы отреагировал каждый из них или оба вместе?

– Они поддержали бы молодых в решении пожениться и воспитывать ребенка. Послали бы Мака учиться дальше в юридическую школу.

– И оплатили бы учебу Барбары в медицинской школе?

– Может быть.

– Хорошо зная твоего отца, могу утверждать, что он никогда бы не смирился с тем, что Мак решил попробовать себя на театральной сцене.

– Это точно, я согласна.

Затем я рассказала Джеки, как меня тревожит, что Эллиотт не захочет жениться на маме, пока Мак под подозрением, а также, если его когда-нибудь арестуют и станут судить.

– Я бы тоже волновалась, – откровенно призналась Джеки.– Для людей вроде Эллиотта очень много значат внешние приличия. Я знаю одного такого. Вдовец, ровесник Эллиотта, милейший человек, но сноб. Как-то я пошутила с ним, сказав, что он скорее умрет, чем пойдет на свидание с женщиной, не принадлежащей к высшим кругам общества, пусть даже она очень образованна и красива.

– И что он тебе на это ответил? – поинтересовалась я.

– Рассмеялся, но отрицать не стал.

Снизу позвонили и доложили о приходе посыльного. Мы приготовились поесть, и Джеки начала напоминать мне о моих планах искать работу в офисе окружного прокурора, но тут же пожалела об этом и была готова откусить себе язык. Вы можете себе представить, чтобы окружной прокурор Манхэттена нанял на работу сестру предполагаемого убийцы?

66

Весь день, по одному или парами, сотрудники детективного отдела наведывались в офис Лукаса Ривза и внимательно рассматривали фотографии, приготовленные для изучения. Иногда они задерживались у одного или нескольких снимков. Они вглядывались в измененное изображение Мака Маккензи, предполагающее его теперешний вид. Некоторые детективы подносили этот снимок к фотографиям на стене и сравнивали, но в конце концов все пожимали плечами и уходили, чувствуя разочарование и неудачу.

Рой Барротт пришел одним из последних, без четверти пять. Он успел побывать дома и придавить три часика. Теперь, бодрый и свежевыбритый, он дотошно изучал сотни снимков, пока Лукас Ривз терпеливо ждал в своем кабинете.

Наконец, в семь пятнадцать, когда заглянул Лукас, чтобы проверить, как идут дела, он сдался.

– Они все начинают казаться на одно лицо, – сказал он.– Не знаю почему, но мне кажется, будто я пропустил что-то в том углу.– Он указал на дальнюю стену.

Лукас Ривз нахмурился.

– Странно, Каролин Маккензи тоже там останавливалась. Мне почудилось, будто ее что-то заинтересовало, но, должно быть, она сама не поняла, что именно, иначе, уверен, она обязательно бы сказала.

Барротт снова постоял у той стены.

– Если вспомню, то не сегодня.

Ривз вынул из кармана визитку.

– Я записал для вас свой сотовый. Если вам что-нибудь придет в голову и вы захотите вернуться сюда, позвоните мне, и я предупрежу охрану, чтобы вас немедленно впустили. В любой час.

– Спасибо.

Барротт вернулся в отдел и обнаружил, что там снова забурлила деятельность. Ахерн, усталый и измученный, ослабив узел галстука, мерил шагами пол в своем кабинете.

– Кажется, мы что-то раскопали, – сказал он, – На Стива Хокни, племянника Дерека Олсена, владельца дома, где Маккензи снимал квартиру, по малолетству было заведено дело. Мы подняли его из архива. Серьезное обвинение, хотя никакого насилия. Торговля марихуаной, кража со взломом и воровство. Дядюшка сумел нанять хороших адвокатов, которые спасли племянника от двух лет тюрьмы для несовершеннолетних. Если верить Лил Крамер, Хокни шантажировал ее пропажей часов у Маккензи. Произошло это за день или два до исчезновения Мака. Мы сейчас разыскиваем Хокни. Его группа регулярно дает концерты в Сохо и Гринвич-Виллидж. Он часто меняет сценические костюмы, даже пользуется париками и гримом, чтобы изменить внешность.

– Как насчет остального, о чем рассказали Крамеры?

– Мы говорили с Брюсом Гэлбрейтом. Совершенно невозмутимый тип. Он подтвердил, что действительно интересовался у Лил Крамер насчет своего кольца, но она все неправильно восприняла. Он и не думал ее обвинять. Говорит, что просто спросил, не видела ли она кольцо, когда убирала. Она подняла шум, разоралась во все горло. Зная ее прошлое, можно понять, почему она так остро отреагировала на простой вопрос.

Пока Ахерн говорил, пришел Боб Гейлор.

– Наши ребята только что вышли на дядюшку Хокни Дерека Олсена, старика домовладельца. Он подтвердил, что между его помощником Говардом Альтманом и его племянником существовало соперничество. А еще он сказал, что они оба ему осточертели. Он оставил сообщения на автоответчиках обоих, что распродал всю свою недвижимость и что шар для сноса зданий ударит в стену дома на Сто четвертой улице завтра утром. Мы не стали ему говорить, что разыскиваем его племянника. Просто сказали, что хотели убедиться в правдивости Крамеров.

– Как он о них отозвался?

– Трудолюбивые, порядочные люди. Он был готов доверить им все, что у него есть.

– У нас есть фотографии Хокни? – спросил Барротт, – Хочу сравнить его с одним из снимков, который я только что видел в офисе Ривза. У меня такое чувство, будто я что-то пропустил.

– На столе лежит рекламная фотография, где он снят с группой, – ответил Ахерн.– А еще найдется с десяток снимков наружного наблюдения.

Барротт начал рыться среди хаоса на столе Ахерна, затем поднял фотографию, которую там нашел.

– Тот самый, – громко сказал он.

Ахерн и Гейлор уставились на него.

– Ты это о чем? – спросил Ахерн.

– Я об этом типе, – сказал он, показывая.– А где другой снимок Лизи, когда она позировала своей подружке, с Демарко на заднем плане?

– Одна из копий где-то там в стопке.

Барротт поискал, потом, удовлетворенно хмыкнув, сказал: – Вот она.

Он взял в руки обе фотографии и сравнил. Через секунду он уже набирал номер сотового телефона Лукаса Ривза.

67

Как я и ожидала, санаторий, где находилась мама, оказался роскошным и снаружи, и внутри. Ничего удивительного, раз выбирал Эллиотт. Толстые ковры, приглушенный свет, красивые картины на стенах. Я добралась туда около половины пятого, дежурную на входе явно успели предупредить о моем приезде.

– Ваша мама вас ждет, – произнесла она профессионально поставленным голосом, очень подходящим к окружающей обстановке.– У нее люкс на четвертом этаже с прекрасным видом из окна.

Она поднялась и отвела меня к лифту – красиво декорированному устройству с оператором и бархатной скамьей для пассажиров.

– Люкс мисс Оливии, пожалуйста, Мэйсон, – пробормотала моя провожатая.

Я вспомнила, что в дорогих психиатрических клиниках не принято пользоваться фамилиями пациентов. Оно и к лучшему. Другим гостям совершенно необязательно знать, что в их среде появилась миссис Чарльз Маккензи.

На четвертом этаже мы вышли и зашагали по коридору к угловому номеру. Постучав в дверь, дежурная сразу ее открыла.

– Мисс Оливия, – позвала она чуть громче, но все же не выходя за рамки правил, установленных в пансионе благородных девиц.

Я прошла за ней в изящно обставленную гостиную. Мне приходилось видеть фотографии номеров люкс в парижском «Plaza А^ёпёе», и теперь у меня создалось впечатление, будто я вошла в один из них. В дверях спальни появилась мама. Не говоря больше ни слова, эскорт удалился, и мы с мамой посмотрели друг на друга.

Все те бурные эмоции, что не давали мне покоя последнюю неделю, когда мама нашла убежище в квартире Эллиотта, вновь нахлынули с новой силой. Чувство вины. Горечи. Злости. Потом они все отступили, и осталась только любовь. В ее красивых глазах читалось горе. Она смотрела на меня неуверенно, словно не зная, чего ожидать.

Я подошла и обняла маму.

– Прости, – сказала я.– Я очень виновата. Сколько бы я себе ни повторяла: «Зачем только я взялась за поиски Мака», этим делу не поможешь. Знай, я бы отдала жизнь, чтобы повернуть время вспять, но это невозможно.

Она начала перебирать пряди моих волос, как делала еще в детстве, когда я расстраивалась. Ее ласковые движения успокаивали, и я поняла, что она наконец-то примирилась с моим поступком.

– Каролин, мы доведем дело до конца, – сказала она, – Каков бы ни был результат. Если Мак натворил все то, в чем его обвиняют, то хотя бы в одном я абсолютно уверена. Он не в своем уме.

– Насколько тебя ввели в курс дела? – поинтересовалась я.

– Думаю, полностью. Вчера я сказала доктору Абрамсу, моему психиатру, что не желаю больше находиться в неведении. Я могу выписаться отсюда в любой момент, но я бы предпочла узнать все, что мне полагается знать, здесь, где я могу обговорить это с ним.

Передо мной была прежняя мама, которая, как я считала, потеряна навсегда, та самая мама, которая поддерживала отца после исчезновения Мака, та самая мама, чья первая мысль была обо мне, когда она узнала о гибели отца 11 сентября. Я училась тогда на предпоследнем курсе Колумбийского университета и случайно осталась дома с ночевкой. Я все еще спала, когда ударил первый самолет. Мама в ужасе наблюдала за происходящим по телевизору. Одна. Офис отца располагался на сто третьем этаже Северной башни, в которую пришелся первый удар. Она попробовала дозвониться до него, и ей это удалось. «Лив, под нами пожар, – сказал он.– Думаю, мы не сможем отсюда выбраться».

Связь оборвалась, а через несколько минут мама увидела, как башня рухнула. Она не стала меня будить. Я сама проснулась минут через сорок пять. Открыв глаза, увидела ее плачущую в моей комнате. Она обняла меня и не выпускала из рук, пока рассказывала, что произошло.

Вот такой была моя мама до того, как ежегодные звонки Мака в День матери не начали разрывать ее на части.

– Мам, если тебе здесь хорошо, я бы хотела, чтобы ты осталась в санатории подольше, – сказала я.– Тебе не стоит возвращаться на Саттон-плейс сейчас, а если репортеры пронюхают, что ты вернулась на квартиру Эллиотта, то станут подкарауливать тебя и гам.

– Я понимаю, Каролин, но как же ты? Я знаю, ты не захочешь переехать сюда, но нет ли другого места, где ты могла бы от них скрыться?

Можно убежать, но нельзя спрятаться, подумала я.

– Мама, я думаю, мне необходимо оставаться на виду, – ответила я.– Потому что до тех пор, пока у нас не появится неопровержимое доказательство обратного, я собираюсь верить и заявлять публично, что Мак невиновен.

– Точно так поступил бы твой отец.– Теперь мама по-настоящему улыбнулась, – Давай присядем. Хотелось бы выпить по коктейлю, но здесь это не принято.– Она взглянула на меня с легкой тревогой.– Ты знаешь, что Эллиотт собирался приехать?

– Да. Жду его с нетерпением.

– Он был для меня как скала.

Признаюсь, я почувствовала укол ревности, хотя тут же в этом раскаялась. Эллиотт действительно был надежным, как скала. Две недели назад мама называла меня своей опорой и поддержкой. Чувство вины сразу улетучилось, когда я подумала, что Эллиотт, возможно, собирается объявить нам о своем намерении отгородиться от наших проблем. Я припомнила слова Джеки: «Для людей вроде Эллиотта очень много значат внешние приличия».

Но когда он приехал, все мои страхи рассеялись. Он не только не собирался отказаться от нас, а наоборот, самым официальным образом попросил моего благословения на его брак с мамой. Как мило. Он сел с Мамой на диван и обратился ко мне с серьезным видом.

– Каролин, полагаю, ты знаешь, что я всю жизнь люблю твою маму, – сказал он.– Я всегда считал ее яркой звездой, до которой мне не дотянуться. Но теперь я способен предложить ей защиту как супруг в очень непростой для нее период.

Я понимала, что следует его предостеречь.

– Эллиотт, если Мак вдруг окажется перед судом в качестве серийного убийцы, ты должен сознавать, какую ужасную огласку получит это дело. Клиенты крупного калибра, вероятно, будут недовольны, что имя их финансового советника то и дело мелькает в желтой прессе.

Эллиотт посмотрел на маму, потом снова на меня и сказал, весело сверкнув глазами:

– Каролин, то же самое, слово в слово, сказала мне твоя мать. Могу тебе пообещать следующее: я скорее пошлю всех своих важных клиентов к чертям, чем откажусь хотя бы от одного дня рядом с твоей мамой.

Мы поужинали в одной из отдельных столовых. Это было скромное празднование, овеянное грустью. Я согласилась с их планом пожениться как можно скорее и как можно тише. В тот вечер я ехала домой, радуясь за маму и, в то же время, испытывая странное чувство, что Мак пытается связаться со мной. Я буквально ощущала его присутствие в машине. Отчего?

На Саттон-плейс вновь не оказалось ни одного репортера. Я пошла в спальню и включила одиннадцатичасовые новости. Показали кусочек из моего заявления прессе. Говорила я резко и ершисто. К этому часу просочился слух, или ему позволили просочиться, что Лизи назвала Мака как своего похитителя.

Я выключила телевизор. Любовь или деньги, подумала я, закрывая глаза. Две самые распространенные причины, по мнению Лукаса Ривза, большинства преступлений. Любовь или деньги. Или недостаток любви, как в случае с Маком.

В три часа ночи я услышала сигнал домофона. Вскочив с кровати, сбежала вниз, чтобы ответить. Это оказался консьерж.

– Простите, мисс Маккензи, – сказал он, – Но только что кто-то передал швейцару записку со словами, что вы должны получить ее немедленно, – это вопрос жизни и смерти.

Он запнулся, а потом сказал:

– При всей этой шумихе, возможно, кто-то решил сыграть злую шутку, хотя...

– Пришлите записку ко мне, – перебила я, не дав ему договорить.

Я стояла в дверях и ждала, пока Мануэль пройдет по коридору и передаст мне простой белый конверт. Записка, лежавшая в нем, была написана от руки на хорошей бумаге без логотипов.

Она гласила: «Каролин, записку передаст посыльный, так как твой телефон, возможно, прослушивается. Только что позвонил Мак. Он хочет видеть нас обоих. Он ждет на углу Сто четвертой улицы и Риверсайд-драйв. Встретимся там. Эллиотт».