Текст книги "Тайна фамильных бриллиантов"
Автор книги: Мэри Брэддон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)
Когда убрали со стола и старые приятели остались наедине, майор Вернон положил свои длинные ноги на железную решетку камина, сунул руки в карманы своих панталон и вздохнул от удовольствия.
– Послушайте, – начал мистер Дунбар, наливая себе в рюмку вино из хрустального графина, – скажите теперь, чего вы от меня хотите, Стевен Валонс, или майор Вернон, или как вы там называетесь.
– Я скажу это в немногих словах, – спокойно отвечал майор, – я хочу поговорить с вами о человеке, которого несколько месяцев назад убили в Винчестере!
Рука банкира задрожала, тонкая рюмка ударилась о горлышко графина и разбилась вдребезги.
– Вы прольете вино, – сказал майор Вернон. – Очень сожалею, что ваши нервы стали так слабы.
Майор Вернон, уходя от своего приятеля в этот вечер, имел при себе с полдюжины чеков разного достоинства, всего на сумму до двух тысяч фунтов; чеки эти были выданы под текущий счет, который банкир имел лично для себя в конторе на улице Св. Гундольфа.
Было уже за полночь, когда банкир отворил наружную дверь и вышел с майором на широкое каменное крыльцо под готическим портиком. Дождь перестал, но темнота была непроницаемая, и северо-восточный ветер ревел в обнаженных ветвях громадных дубов и сосен.
– Вы сами представите эти чеки? – спросил Генри Дунбар при прощании.
– Да, я так думаю.
– Оденьтесь в таком случае приличнее, – сказал банкир, – не то будут удивляться, какие мы с вами могли иметь дела, если вы покажетесь в конторе в этом платье.
– Друг мой горд, – воскликнул майор насмешливо-трагическим тоном. – Он горд и презирает своего бедного клиента.
– Прощайте, – сказал мистер Дунбар несколько отрывисто, – время уже позднее, и я устал.
– Разумеется. И вы устали. А вы можете спокойно спать? – спросил майор Вернон шепотом, и в его голосе уже не было насмешки.
Банкир отвернулся от него с едва сдерживаемым проклятием. Свет лампы, висевшей под аркой, освещал их лица. Лицо Дунбара было сильно нахмурено. Лицо майора, его тонкие губы, сжатые в насмешливую улыбку, маленькие черные глаза, блестящие зловещим огнем, напоминали Мефистофеля.
– Прощайте, – повторил банкир, отворачиваясь от своего посетителя.
Вернон положил свою костлявую руку на плечо Дунбара и остановил его.
– Вы мне дали две тысячи, – сказал он, – это довольно щедро для начала; но я уже старик, мне надоела жизнь бродяги, и я хочу жить джентльменом; разумеется, не так, как вы, об этом не может быть и речи: не всякому суждено быть миллионером, подобно Генри Дунбару. Но я желаю, чтобы у меня за обедом всегда была бутылка французского вина, чтобы на мне было хорошее платье и в кармане постоянно пятифунтовая ассигнация. Вы все это должны для меня устроить, не правда ли, старина?
– Я не отказываюсь от этого, как вы уже могли заметить, – нетерпеливо произнес Дунбар, – и полагаю, что у вас в кармане достаточная сумма для хорошего начала.
– Милый друг, это превосходное начало, – воскликнул майор. – Этим можно отлично начать. Но надеюсь, что на этих двух тысячах дело не должно еще закончиться. Они не будут началом, серединой и концом? Вы не прибегните к каким-нибудь хитростям, а?
– Что вы хотите этим сказать?
– Вы не сбежите? Вы не откажетесь от блеска и почестей этого суетного света? Как вы думаете, друг моей души?
– Зачем мне бежать? – сердито спросил Дунбар.
– Я тоже так думаю, старина. Умный человек не отказывается от поместья, прекрасных домов и полумиллиона денег. Но когда вы разбили рюмку после обеда, мне показалось – сказать ли вам всю правду? – что вы несколько нервны. Нервные люди способны на все. Дайте мне слово, что не убежите, и я буду доволен.
– Говорю вам, у меня нет подобной мысли, – ответил мистер Дунбар с возрастающим нетерпением. – Довольны вы?
– Доволен, старина. Дайте мне вашу руку! Что за холодная у вас рука! Поберегите себя, и затем прощайте!
– Вы едете в Лондон?
– Да, разменять чеки и по другим делам.
Мистер Дунбар запер большую дверь, и шаги майора вскоре замерли в песчаной аллее. Банкир отпустил своих слуг еще с вечера, и потому некому было подсматривать за его действиями или прислуживать ему, когда он вернулся в свою комнату. Он присел к камину и начал опорожнять стакан за стаканом бургундского.
Майор Вернон быстро шел по длинной аллее к воротам.
«Две тысячи – порядочный куш, – думал он. – Очень прилично для начала в золотых россыпях! Надеюсь, моя Калифорния доставит еще что-нибудь, прежде чем мы закроем счет и удалимся наслаждаться выгодами спекуляции. Надеюсь, что мой приятель надежный человек; не думаю, чтобы он решился бежать. Впрочем, я буду следить за ним».
Несмотря на естественную жажду разменять эти продолговатые кусочки бумаги – чеки, подписанные хорошо известным именем Генри Дунбара, на золото или еще более ходячие бумажки, выдаваемые банком, майор Вернон не выказывал особенной поспешности уехать из Лисфорда.
Многие из лисфордцев видели нищенски одетого незнакомца в карете Генри Дунбара, рядом с богачом-банкиром. Это происшествие известно было в Лисфорде и в двух ближайших приходах до истечения дня свадьбы Лоры, и потому майора всюду встречали очень вежливо.
Наружность его, разумеется, была нищенская; каблуки его сапог имели странную форму, и его сюртук не отличался изяществом. Шляпа его была со слишком сильным лоском и не доказывала его заботливости о выгодах шляпных фабрикантов. Костлявые его руки были красны, и не было ничего джентльменского в том, что нечто похожее на старую перчатку болталось между его указательным и большим пальцами, когда он проходил по деревенской улице.
Но его видели в карете Генри Дунбара, и с этой минуты он возбуждал участие во всех встречных. Он – обедневший джентльмен, знавший лучшие дни; или, может быть, он – скряга, причудливый человек, который носил худые сапоги и потертую шляпу ради собственного удовольствия. Поэтому незнакомцу оказывали в «Розе и Короне» всякое уважение, кланялись при встрече и спешили отвечать на вопросы, которые он задавал, расхаживая по деревне.
Ему удалось таким способом узнать вообще о многих вещах, и в особенности о привычках Генри Дунбара. Банкир дал своему бедному приятелю вместе с чеками еще горсть соверенов для расходов, и потому майор мог пользоваться всеми удобствами в «Розе и Короне» и щедро за все платить.
– Я замечаю, что воздух в Варвикшире очень полезен для меня, – сказал он содержателю гостиницы, сидя за завтраком в общей зале, на второй день после его встречи с Генри Дунбаром. – И если б у вас на примете был удобный домик по соседству, годный для одинокого холостяка, имеющего достаточное состояние и не знающего ни души, с которой бы он мог поделиться им, то я, может быть, решился снять и меблировать такой домик.
Хозяин почесал в голове и подумал немного. Потом он звонко и торжественно ударил себя по колену.
– Я знаю, что вам нужно, майор Вернон, – сказал он. – И у меня есть такой домик на примете. В будущий четверг там будет аукцион. Мистер Грогсон, шорнклифский аукционер, будет продавать ровно в одиннадцать часов мебель и аренду удобного маленького коттеджа. Его называют Вудбин-Коттедж. Очень приятное местечко, принадлежавшее старому адмиралу Мандерсу. Адмирал умер в этом доме, и так как он был холостяк, то деньги его достались дальним его родственникам, а мебель и аренда коттеджа продаются. Но я полагаю, – прибавил хозяин, сомнительно поглядывая на своего гостя, – я полагаю, что цена аренды и мебели, картин и посуды дойдет до восьмисот или тысячи фунтов, и, может быть, вы не пожелаете истратить подобную сумму?
Майор презрительно поднял брови.
– Если коттедж мне понравится, то я не прочь дать за него и тысячу фунтов. Сегодня воскресенье; я завтра или во вторник утром съезжу в город закончить одно дело и возвращусь к аукциону.
– Мы с женой тоже собирались ехать, сэр, – ответил хозяин почтительным голосом. – И если вы позволите, мы довезли бы вас в нашем четырехколесном шарабане. Вудбайн-Коттедж всего в полутора милях отсюда и около мили от Модслей-Аббэ. Жена моя хотела там купить медный совок для угля, принадлежавший покойному адмиралу. Но если вы раньше аукциона предложите хорошую цену, то вам могут продать все имущество.
– Я посмотрю, – ответил майор Вернон. – Я сегодня же утром схожу в Шорнклиф к мистеру Грогсону… Грогсоном, кажется, вы назвали аукционера?
– Да, сэр; теперь Грогсон – очень почтенный и добрый человек. Контора его находится в Шорнклифе, на большой улице, рядом с мистером Ловелем, стряпчим, и всего в полудюжине ярдов от церкви Св. Гвендолины.
Майор Вернон, как он себя называл, прошел пешком из Лисфорда в Шорнклиф. Он был порядочный ходок – напрактиковался в хождении в долгих и скучных переходах от одних скачек к другим, так как его карманы были вечно пусты и ему нечем было заплатить за билет на железной дороге. Это был первый мороз в этом году, поэтому дороги высохли и отвердели; шум конских копыт и вертящихся колес, звон колокольчиков, громкое лаянье собаки пастуха и голоса трудолюбивых рабочих далеко разносились в резком, морозном воздухе.
Город Шорнклиф в этот день был очень спокоен, ибо только в ярмарочные дни заметно было движение и шум на его узких, старинных улицах, и майор Вернон не встретил никакого препятствия в деле, по которому пришел.
Он прямо отправился к аукционеру, мистеру Грогсону, и узнал от этого джентльмена все подробности предстоящей распродажи в Вудбин-Коттедже. Майор предложил принять на себя аренду за выгодную цену и купить всю мебель по оценке.
– Я только желаю иметь комфортабельный маленький домик, где я мог бы без дальнейших хлопот поселиться, – сказал Вернон с видом светского человека. – Я люблю спокойно наслаждаться жизнью. Если вы можете по чести рекомендовать этот коттедж как стоящий восемьсот фунтов, то я готов немедленно внести эти деньги. Я куплю все по вашей оценке, если настоящие владельцы согласятся на эти условия; я готов дать в задаток двести фунтов или около того во вторник вечером.
Мистер Грогсон обещал употребить все свои старания в пользу майора Вернона, то есть насколько это не противоречило интересам его настоящих владельцев.
Аукционер, конечно, не мог не усомниться в этом высоком, нищенски одетом незнакомце в грязно-белой шляпе и в стоячем воротнике; но предложение задатка в двести фунтов изменило его мнение. На свете есть много эксцентричных людей, и наружность часто обманчива. Майор говорил уверенно, как человек, у которого есть текущий счет в банке.
Майор возвратился в «Розу и Корону», съел хороший обед, заказанный им перед уходом в Шорнклиф, оплатил поданный ему счет и приготовился ехать в Лондон на следующее утро с первым поездом. Было уже десять часов вечера, когда он, несмотря на позднее время, надел шляпу, высоко поднял воротник и вышел на большую улицу.
Нигде уже не видно было огня, но майор все же направился по дороге к Модслей-Аббэ и шел довольно скорыми шагами, несмотря на снег, который падал хлопьями.
Он был покрыт снегом с ног до головы, когда подошел к каменному крыльцу и позвонил в колокольчик, звуки которого громко прервали ночную тишину.
Лакей, отворивший дверь, прямо зевнул в лицо старого приятеля своего хозяина.
– Скажи мистеру Дунбару, что я желал бы поговорить с ним, – сказал майор, делая вид, что хочет зайти в дом.
– Мистер Дунбар выехал из Аббэ около часа тому назад, – произнес торжественно лакей. – И он на всякий случай приказал вам сказать, что не может определить, когда именно вернется, и что если вы желаете переговорить с ним, то обождали бы его возвращения.
Майор Вернон оттолкнул лакея и вошел в дом. Все двери были распахнуты настежь, и майор в отдалении увидел темный кабинета банкира.
Без сомнения, Генри Дунбар бежал от него, по крайней мере, на время: но хотел ли банкир обмануть его? Не скрывалась ли в этом внезапном отъезде какая-нибудь задняя мысль? – вот в чем вопрос.
– Я напишу твоему хозяину, – сказал майор, немного подумав. – Где останавливается он в Лондоне?
– Мистер Дунбар не оставил адреса.
– Это ничего не значит. Я напишу ему в контору. Прощай.
Майор Вернон отправился дальше по снегу. Лакей не ответил на его любезность, но несколько минут смотрел ему вслед и потом с шумом захлопнул дверь.
«Если это образчик ваших индийских знакомых, то я не много уважаю индийское общество, – подумал он. – Да что и ожидать от такого народа?»
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
I
Что случилось в конторе «Дунбар, Дунбар и Балдерби»
Генри Дунбар приехал в Лондон несколькими часами позже того, как мистер Вернон посетил Модслей-Аббэ. Он отправился прямо в Кларендонский отель; с ним не было слуги, и весь его багаж состоял из одного чемодана, дорожного мешка и шкатулки, той самой, которою он разбирал с таким вниманием в Манчестере, в ночь после страшного убийства.
Весь следующий день, воскресенье, он провел в своей комнате, читая толстую рукопись в сафьяновом переплете, которую достал из шкатулки. День был пасмурный, холодный, как всегда в ноябре; но в комнате, где сидел Генри Дунбар, все дышало уютом и комфортом. Кресло его было подвинуто к самому камину, рядом на столике стояли хрустальный графин с бургонским, высокий стакан на манер кубка и ящик сигар.
Долго сидел Генри Дунбар в этом покойном кресле, попивая вино, куря дорогую сигару и совершенно углубясь в чтение рукописи. Только иногда он делал заметки карандашом в своей записной книжке, которую всегда носил в боковом кармане сюртука.
В семь часов явился слуга и доложил, что обедать подано в соседней комнате; только тогда мистер Дунбар встал и положил рукопись на стол. Она открылась на первой странице, на которой красовалась следующая надпись, сделанная собственной рукой Генри Дунбара:
«Дневник моей жизни в Индии, от приезда в 1815 году, до отъезда в 1850 году».
Вот какого свойства и содержания была книга, которую банкир, казалось, изучал с таким вниманием.
На другой день, в двенадцать часов, он велел подать себе карету и отправился в контору на улицу Св. Гундольфа. Первый раз Генри Дунбар посещал свою контору по приезде из Индии. Те, кто знал историю главы банкирского дома «Дунбар, Дунбар и Балдерби», нимало не удивлялись этому, по-видимому, странному обстоятельству. Они знали, что Генри Дунбар еще молодым человеком приобрел все привычки аристократа и что если впоследствии из него вышел деловой человек и ловкий коммерсант, то это только благодаря необходимости, заставившей его заняться делом, к которому он всегда питал отвращение. Потому неудивительно, что наследовав огромное состояние своего отца и дяди, Генри Дунбар держался в стороне от ненавистных ему занятий. Дела шли отлично во время его отсутствия и теперь продолжали так же идти без его содействия, ибо его место в Индии занял очень умный и деловой человек, бывший в течение двадцати лет кассиром в калькуттской конторе.
Быть может, банкир сохранил неприятное воспоминание о последнем своем посещении конторы в тот роковой день, когда открыты были подложные векселя. Быть может, прошедшие тридцать пять лет не изгладили тяжелого впечатления этого дня.
Во всяком случае, Генри Дунбар не был в хорошем расположении духа. Он был очень бледен, и лицо его выражало отчаянную решимость человека, идущего навстречу роковому кризису, неминуемость которого он сознает. По дороге на улицу Св. Гундольфа карета банкира была неожиданно остановлена на Лудгетской горе. Тут переделывали мостовую, и потому проезда не было. Банкиру пришлось повернуть на Фарингдонскую улицу и подняться в гору, под самыми стенами страшного Ньюгета. Карета ехала очень тихо от огромного стечения народа и экипажей, и мистер Дунбар мог вполне насладиться зрелищем мрачных стен тюрьмы и бесчисленного количества продавцов собачьих ошейников, поместившихся под их сенью.
Быть может, лицо банкира стало еще бледнее и рот его судорожно подергивало, когда карета остановилась у роскошных дверей конторы «Дунбар, Дунбар и Балдерби»; но, гордо подняв голову и выпрямившись во весь рост, он смелой и решительной поступью вошел в контору.
Никогда со дня обнаружения подложных векселей не входил Генри Дунбар в эту дверь. Мрачные мысли теснились в его голове, и он бросил угрюмый взгляд на хорошо известную ему контору.
Он пошел прямо к небольшой комнате за конторой, где тридцать пять лет тому назад происходила памятная для него сцена; но по дороге его остановил какой-то незнакомый ему служащий, неожиданно выскочивший из-за конторки. Это был кассир Клемент Остин.
– Вы желаете видеть мистера Балдерби? – спросил он.
– Да, я назначил ему свидание в час, – ответил банкир. – Мое имя Дунбар.
Кассир поклонился и молча отворил дверь в кабинет мистера Балдерби.
Но прежде чем войти, Дунбар остановился на пороге и пристально взглянул на кассира.
Остин был так же бледен, как банкир. Он знал заранее о посещении Генри Дунбара и ожидал со странным беспокойством первого свидания с человеком, которого Маргарита Вильмот называла убийцей своего отца. Встретившись теперь с ним лицом к лицу, Остин устремил на него проницательный, испытующий взгляд, словно хотел прочесть по его физиономии: преступник он или нет? Лицо банкира было бледно, мрачно, угрюмо, но это неудивительно: Остин знал, что с конторой на улице Св. Гундольфа связаны очень неприятные воспоминания для Генри Дунбара. Действительно, трудно ожидать, чтобы человек весело улыбался, входя в ту самую комнату, из которой тридцать пять лет тому назад вышел опозоренным, обесчещенным! В течение нескольких минут оба, богатый банкир и его скромный приказчик, смотрели пристально друг другу в глаза. При этом банкир ни разу не моргнул. Принято считать за лучшее доказательство невиновности человека, если он в ответ на ваш испытующий, подозрительный взгляд смотрит вам прямо в глаза. Но дурак тот мошенник, который не сумеет выдержать взгляда, если он знает, что его нарочно этим испытывают. Не гораздо ли чаще невиновность застенчиво потупляет глаза, когда вы слишком подозрительно смотрите на нее? Да, невиновность пуглива, и неожиданный подозрительный взгляд легко приводит ее в смущение. Напротив, порок смотрит вам прямо в глаза; он смел, решителен и имеет то огромное преимущество, что всегда ожидает нападения, всегда готов дать отпор.
Остин открыл дверь в кабинет мистера Балдерби, и мистер Дунбар вошел без доклада; кассир возвратился к своей конторке. Мистер Балдебри сидел за письменным столом у камина и что-то писал, но, увидев банкира, встал и сделал несколько шагов ему навстречу.
– Мистер Дунбар, я полагаю, – сказал он.
– Да, я Генри Дунбар.
Оба компаньона богатой фирмы пожали друг другу руки, и младший пододвинул мягкое кресло старшему.
– Теперь, кажется, слишком поздно поздравить вас с благополучным приездом в Англию, – сказал мистер Балдерби. – Но все же я поздравляю вас от всей души.
Странно прозвучали последние два слова, как бы напоминая звон фальшивой монеты, глухо падающей на стол.
Генри Дунбар ничего не ответил на это любезное приветствие; он молча смотрел вокруг себя. Комната мало изменилась с тех пор, как он ее видел в последний раз. Те же занавеси висели на окне, то же дерево виднелось из этого окна. Большие мягкие кресла, быть может, когда-то были покрыты новым сафьяном, но сафьян этот успел полинять и походил, как две капли воды, на прежнюю старую материю. Даже турецкий ковер был так же запылен и изношен, как тридцать пять лет тому назад.
– Я получил в субботу вечером ваше письмо, в котором вы извещали меня, что приехали в Лондон и желаете переговорить со мной, – сказал мистер Балдерби после некоторого молчания. – Я распорядился никого не принимать, пока вы здесь, и потому я совершенно к вашим услугам. Если вы желаете ревизовать состояние наших дел, то…
– Подобная мысль мне никогда не приходила в голову, – сказал мистер Дунбар, с нетерпением махнув рукой. – Нет, мистер Балдерби, я был негоциантом только потому, что передо мной неожиданно закрылась та блестящая карьера, которая мне так улыбалась в юности. Я предпочитаю быть немым членом нашей фирмы. В последние десять лет своей жизни отец мой не принимал никакого участия в делах. Они отлично шли без его содействия, и, конечно, точно так же фирма обойдется без моей помощи. Я приехал в Лондон вовсе не за тем, чтобы вас ревизовать, а по делу, касающемуся лично меня. Я богатый человек, но не знаю верной цифры моего богатства. Я хочу навести об этом справку, ибо намерен издержать на одно дело большую сумму денег.
Мистер Балдерби поклонился, но повел бровями, не в силах скрыть своего удивления.
– Прежде чем моя дочь вышла замуж, – продолжал банкир, – я передал ей дом в Портланд-Плэс и Йоркширское поместье. Она наследница после меня всего моего состояния, и так как сэр Филипп Джослин богатый человек, то Лора будет одна из богатейших женщин в свете. Все это прекрасно, и ни Лора, ни ее муж не будут иметь причины на меня жаловаться. Но этого мало, мистер Балдерби. Я не выказываю своих чувств перед другими и никогда не хвастался своей любовью к дочери, но, несмотря на это, я от души люблю ее.
Мистер Дунбар говорил очень тихо и раза два обтер лоб своим носовым платком, как это делал еще прежде в Винчестере.
– Мы, англо-индийцы, когда делаем что-то, любим, чтобы это было великолепно, – снова заговорил банкир. – Я хочу сделать своей дочери для свадебного подарка бриллиантовое ожерелье, какое только восточные князья или Ротшильды могли бы дать своей дочери. Вы понимаете?
– Совершенно, – ответил мистер Балдерби, – и я буду очень счастлив помочь вам в этом деле.
– Мне только нужна большая сумма денег, – ответил банкир. – Я, может быть, увлекусь и убью на это ожерелье порядочный куш: леди Джослин будет что оставить в наследство своим детям. Вы и Джон Ловель из Шорнклифа были душеприказчиками моего отца и подписали трансферт его текущего счета на мое имя в прошлом сентябре.
– Точно так.
– Мистер Ловель писал мне об этом предмете. У моего отца, если не ошибаюсь, было два счета: один – взносов, другой – текущий.
– Точно так.
– И эти два счета продолжаются теперь после моего приезда, как и при отце?
– Именно так. Мистер Персиваль Дунбар откладывал лично для себя по семь тысяч фунтов ежегодно. Он редко проживал все эти деньги, а иногда не расходовал и половины. Баланс этих денег и проценты, получаемые им с прибыли фирмы, вносились в его счет взносов, а в текущем записывались суммы, взятые им в различное время.
– Вы можете показать мне эти счета?
– Конечно, – ответил мистер Балдерби и позвонил. – Попросите мистера Остина принести дневной баланс и книгу взносов, – сказал он вошедшему конторщику.
Через пять минут явился Клемент Остин с двумя книгами в толстом сафьяновом переплете.
Мистер Балдерби открыл обе книги и положил их перед Генри Дунбаром. Тот взглянул прежде всего на счет взносов, и глаза его живо перебегали от одной цифры к другой, пока не дошли до последнего итога. Тут грудь его тяжело заколыхалась, и он глубоко вздохнул, как человек, который страдает удушьем. Последняя цифра итога была следующая:
137926 ф. и 17 ш. 2 п.
Сто тридцать семь тысяч девятьсот двадцать шесть фунтов семнадцать шиллингов и два пенса! Эти два пенса казались какой-то насмешкой; но деловые люди все равно что счетные машины, когда дело касается цифр.
– В каком виде эти деньги? – спросил Генри Дунбар, указывая дрожащей рукой на страницу, где красовалась эта красноречивая цифра.
– Пятьдесят тысяч помещены в индийской компании, – отвечал мистер Балдерби хладнокровно, словно сумма эта ему казалась безделицей, – двадцать пять тысяч в акциях железных дорог, а остальные деньги в билетах казначейства.
– Так вы можете разменять эти билеты?
Мистер Балдерби вздрогнул, словно кто-нибудь ему наступил на мозоль. Он был душой и телом банкир, и ему не могла быть приятна мысль об уменьшении капиталов банка.
– Это большая сумма, и как бы потеря ее не была чувствительна банку, – сказал он задумчиво.
– Я надеюсь, банк в состоянии выдать такую сумму, – воскликнул мистер Дунбар с изумлением.
– Конечно, банк в состоянии выдать и побольше; но иногда нам представляют очень большие требования. Вот, говорят, лорд Ярцфильд, один из наших самых старинных клиентов, хочет купить имение в Валлисе, и мы должны ожидать каждую минуту, что он вынет из банка большой капитал. Во всяком случае, деньги ваши, мистер Дунбар, и вы можете с ними делать, что вам угодно. Билеты казначейства будут тотчас разменяны.
– Хорошо, и если вы можете выгодно продать акции железных дорог, то я вам буду очень благодарен.
– Вы хотите издержать…
– Нет, я намерен только поместить эти деньги в другом деле. Мне предлагают купить большое поместье под самым Лондоном, которое, я уверен, через несколько лет принесет сто процентов чистой выгоды. Но об этом мы поговорим в другой раз. Теперь же займемся только бриллиантовым ожерельем моей дочери. Я куплю бриллианты сам, из первых рук, у торговцев, а не у ювелиров. Приготовьте необходимую сумму к уплате моих чеков к среде или четвергу.
– Они будут готовы, мистер Дунбар.
– Вот и все, кажется; мне остается теперь только проститься с вами и попросить вас пожаловать ко мне к обеду в Кларендонский отель в один из этих дней.
Это приглашение было сделано не очень радушно, и мистер Балдерби понял, что оно было одной лишь формальностью, которую банкир был обязан исполнить. Он пробормотал что-то в ответ на любезность мистера Дунбара, и, поговорив еще минут пять о различных посторонних предметах, компаньоны богатой фирмы расстались.
Мистер Дунбар вышел из кабинета Балдерби в длинный, темный коридор, который вел в контору банка. Сквозь большую стеклянную дверь банкир увидел, что в конторе сидела женщина и разговаривала с Клементом Остином. Банкир вдруг остановился и поспешно пошел назад в кабинет. Войдя в него, он бросил беспокойный взгляд по сторонам, словно ища чего-то.
– Я, кажется, забыл здесь трость, – сказал он.
– Нет, – ответил мистер Балдерби, – я не видел у вас в руках никакой трости.
– Ах, так я верно ошибся, – произнес банкир, не торопясь выходить из комнаты. Он подошел к окну и, очень медленно натягивая перчатки, устремил свой взгляд на каменную стену, окружавшую двор, в конце которой была маленькая деревянная калитка.
В это время в комнату вошел Клемент Остин с какими-то нужными бумагами. Генри Дунбар обратился к нему.
– Я видел, что вы разговаривали с какой-то женщиной, – сказал он, – это не очень прилично в конторе, мистер Остин. Кто эта женщина?
– Это девушка, сэр.
– Девушка?
– Да, сэр.
– Что ж ей нужно?
Клемент Остин колебался несколько секунд, но, собравшись с силами, произнес:
– Она… она желает вас видеть, мистер Дунбар.
– Как ее зовут? Кто она такая?
– Ее фамилия Вильмот, Маргарита Вильмот.
– Я не знаю ее, – гордо сказал банкир, с беспокойством поглядывая на полуотворенную дверь. – Закройте дверь, – приказал он кассиру, – из коридора ужасно дует. Кто это Маргарита Вильмот?
– Дочь несчастного Джозефа Вильмота, убитого в Винчестере, – ответил мрачно кассир, пристально глядя на Генри Дунбара.
Банкир ответил ему таким же взглядом и, не спуская с него глаз, произнес твердым, решительным голосом:
– Скажите этой девушке, Маргарите Вильмот, что я отказываюсь видеть ее здесь, точно так же, как отказался в Портланд-Плэсе и Винчестере. Скажите, что я никогда ее не приму, где бы и когда бы она меня ни поджидала. Я уже и так слишком много перенес неприятностей из-за этого несчастного дела и не намерен более сносить ее преследований. На что ей меня видеть? Если она нуждается, я всегда готов ей помочь, как уже объяснял ей не раз. Но если она находится в бедственном положении…
– Нет, мистер Дунбар, – прервал его Клемент Остин, – у нее есть друзья, которые никогда не допустят ее бедственного положения.
– Неужели? И вы, вероятно, один из этих друзей, мистер Остин?
– Да.
– Так докажите эту дружбу и уверьте Маргариту Вильмот, что она найдет во мне не врага, а доброжелателя. Если вы, как я подозреваю, питаете к ней более чем дружбу, если вы ее любите и она отвечает вам тем же, то женитесь на ней и она принесет вам приданое, которым не побрезговал бы любой джентльмен.
В голосе банкира теперь уже не слышно было ни гнева, ни нетерпения; напротив, в нем ясно проглядывало глубокое, неподдельное чувство. Клемент Остин посмотрел на него с удивлением – так неожиданна была эта перемена. Генри Дунбар заметил этот взгляд, и как бы отвечая на него, сказал:
– Вам нечего удивляться, что я не желаю видеть Маргариту Вильмот. Неужели вы не можете понять, что мне неприятно свидание с этой девушкой, которая, судя по ее упорным преследованиям, подозревает меня в убийстве своего отца? Я – старый человек, прожил тридцать пять лет в Индии, здоровье мое совершенно расстроено, и потому неудивительно, что меня пугает мысль о всякой трагической сцене. Я еще не оправился от потрясения, нанесенного мне винчестерской историей. Сделайте одолжение, передайте Маргарите Вильмот, что я готов быть ее другом, самым добрым, истинным другом, если она согласна принять мою дружбу, но не намерен видеть ее до тех пор, пока она не переменит своего мнения обо мне.
Слова эти звучали с неподдельной простотой и искренностью. Клемент Остин, возвращаясь в контору, чтобы передать Маргарите слова банкира, невольно подумал, не ошибалась ли Маргарита Вильмот, – может, Генри Дунбар и неповинен в преступлении.
Не успел он скрыться за дверью, как Генри Дунбар поспешно обратился к мистеру Балдерби.
– Эта дверка, – сказал он, указывая на калитку в каменной стене, окружавшей двор, – выходит, кажется, в маленький переулок, сообщающийся с улицей Св. Гундольфа?
– Да, – ответил Балдерби.
– Она заперта?
– Нет, она всегда открыта до четырех часов. В нее часто бегают конторщики.
– Так я выйду через двор, – сказал банкир торопливо и едва переводя дух от волнения. – Вы пошлите немного погодя мой экипаж в Кларендонский отель. Я ни за что не хочу видеть этой девушки. Прощайте.
С этими словами он поспешно вышел из кабинета. Мистер Балдерби проводил его до коридора, очень удивляясь непонятному волнению Генри Дунбара; банкир же прошел через маленький двор, открыл калитку и исчез в переулке.
Так он в третий раз избегнул свидания с Маргаритой Вильмот.
