Текст книги "Пленники надежды"

Автор книги: Мэри Джонстон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

Глава XIV
ПОЛНОЧНАЯ ВЫЛАЗКА

Четыре ночи спустя за час до полуночи Лэндлесс, нигде не задерживаясь, шагал по лесу, ведомый целью, которая не выходила у него из головы с той самой ночи, когда был убит Годвин. Сегодня он впервые с тех пор счел возможным покинуть свою лачугу, поскольку ему совсем не хотелось, чтобы его, посчитав беглецом, схватил один из поисковых отрядов, которые обыскивали полуостров между двух больших рек, стараясь изловить убийцу Роберта Годвина. Но ныне поиски были перенесены на север, в сторону Мэриленда, колонии, куда обычно направляли свои стопы беглецы из Виргинии, и он решил, что настало время рискнуть.

Подлеска в этом девственном лесу было немного, и потому пробираться между стволов величественных деревьев было так же легко, как по проходам между колоннами собора. Подойдя к одному из бесчисленных ручейков, образующих в здешних местах частую серебристую сеть, Лэндлесс снял свои грубые башмаки и чулки и пошел по его руслу. Ночь была жаркой, душной, безветренной, ветви смыкались над его головой, и звезды он видел только тогда, когда выходил на маленькие поляны. Он шагал осторожно, бесшумно, по временам останавливаясь, чтобы прислушаться, не раздастся ли вдалеке крик или собачий лай, свидетельствуя о том, что за ним идет погоня или что где-то поблизости находится один из поисковых отрядов, но слышны были только обычные лесные шумы – падение желудей, шелест листьев, крики ночных птиц – звуки, от которых тишина только казалась еще более глухой.

Цель его вылазки была уже близка, когда из купы ольхи, растущей на берегу ручья, через который он только что перешел, быстро вытянулась длинная рука, и в следующее мгновение он уже боролся с кем-то сильным, и обнаженное тело его противника выскальзывало из его рук, словно намазанное жиром. Но Лэндлесс тоже был силен и полон решимости, и они, сцепившись и напрягшись, качались из стороны в сторону в темноте ночи. Неведомый враг высвободил руку из хватки Лэндлесса и попытался добраться до его талии, но тот почувствовал это движение и перехватил его запястье. Враг издал злобный гортанный звук, его темные руки словно железным обручем сдавили руки Лэндлесса. Сцепленные вместе, они вывалились на маленькую поляну, поросшую короткой росистой травой и открытую свету луны. Здесь сокрушенный превосходящей силой напавшего Лэндлесс тяжело упал на землю. Его противник, упавший вместе с ним, прижал его к земле, надавив коленом на его грудь, и в свете луны Лэндлесс увидел блеск занесенного над ним ножа.

Он успел только коротко помолиться, когда давление на его грудь вдруг прекратилось, нож упал на траву, а нападавший, поднявшись, выпрямился в полный рост.

– Тьфу ты! – сказал он.

Лэндлесс, тоже встав, подумал, что, кажется, узнает гигантскую фигуру, освещенную бледным светом луны.

– Тьфу ты, – повторил его давешний противник. – Великий дух вовремя вытолкнул нас на свет. Монака-тока был бы навеки опозорен, если бы его нож выпил жизнь его друга.

– Почему ты набросился на меня? – спросил Лэндлесс, все еще задыхаясь после схватки, меж тем, как индеец дышал так же ровно, как и в день их первой встречи.

– Монакатока принял тебя за того беглеца, за которым бледнолицые охотятся с собаками, вспугивая оленей и куропаток. Две ночи назад майор Кэррингтон сказал Монакатоке: "Найди мне этого малого и убей его, и к вознаграждению из двадцати локтей бус из белых ракушек, которое Монакатоке выплатит графство, я добавлю мушкет с таким запасом пороха, что его хватит на то, чтобы поубивать всех оленей между Веровокомико и Мачотом". Услыхав, как ты движешься вдали по прошлогодним листьям, пытаясь не шуметь, Монакатока подумал, что мушкет бледнолицего майора уже у него в руках, но теперь… – Он махнул рукою в знак покорности судьбе.

– Мне жаль, что тебя постигло разочарование, – молвил Лэндлесс, позабавленный видом столь бесстрастного сожаления.

– Я рад, что мне удалось доказать силу моего брата, – последовал краткий ответ. – Но куда мой брат идет по этому лесу, в котором нынче ему угрожает такая опасность? Или у него есть пропуск?

– У меня есть дело в Роузмиде, – отвечал Лэндлесс. – Полагаю, этот дом уже близко?

Индеец показал рукой на деревья.

– До него отсюда будет двенадцать полетов стрелы. Тамошний надсмотрщик с собаками ушел на большую топь, чтобы отыскать человека с рыжими волосами.

– Спасибо за то, что ты просветил меня, друг, – сказал Лэндлесс. – Прошу тебя, не рассказывай никому о нашей встрече. У меня нет пропуска.

– У меня есть только один друг, – ответил индеец. – Его секрет – мой секрет.

– Ты так одинок? – спросил Лэндлесс, тронутый его тоном.

– Послушай, – молвил индеец, прислонившись спиной к могучему дубу. – Я расскажу моему брату, кто я. Много лет назад конестоги, которых бледнолицые называют саскуэханноками, пришли с севера большого залива и напали на бледнолицых. Монакатока был тогда юнцом, впервые вышедшим на тропу войны. Агреской[60]60
  Божество, которому поклонялись ирокезы.


[Закрыть]был разгневан: он закрыл свой лик тучей. С помощью своих мушкетов бледнолицые прогнали воинов конестога, как женщин, до их деревни на берегу большой реки и с победой воротились к себе в свои дощатые вигвамы, ведя с собой множество пленных. И Монакатока, сын великого вождя, был одним из них. Бледнолицые заставили его работать, как работают скво, на своих табачных и маисовых полях. Когда он сбежал, они поймали его и избили. Агреской гневался, ибо Монакатока не имел ничего, что можно было бы принести ему в жертву. Один за другим остальные пленники, его братья, ушли в землю, подобно опадающим листьям, пока он не остался один. Бледнолицые – его враги. Он думает о деревне на берегу реки и ненавидит их. Воин из племени длинного дома не заводит друзей в вигвамах алгонки-нов. Монакатока один.

– У меня тоже нет друзей, – сказал Лэндлесс, – и я приговорен к неволе, куда более унизительной, чем твоя. У нас с тобой одна и та же судьба.

Индеец взял его руку в свою и прижал указательный палец к точке на своем плече.

– У тебя есть друг, – молвил он.

– Ты придаешь слишком большое значение пустячной услуге, – ответил Лэндлесс. – Но я принимаю твою дружбу – вот тебе моя рука. А теперь мне надобно идти. Доброй ночи!

– Доброй ночи, – гортанно произнес индеец, и Лэндлесс пошел дальше сквозь редеющий лес. Вскоре он вышел на опушку и увидел перед собою табачные поля и дом, а за домом – широкую гладь Чесапикского залива, дремлющего под луной. К дому вела утоптанная тропа, и Лэндлесс шел, пока не достиг окна, за которым, как ему было известно (ибо как-то раз Годвин отправил его с посланием к главному землемеру Виргинии), находилась спальня майора Кэррингтона.

Он подобрал с тропинки несколько камешков и один за другим бросил их в деревянную ставню. После того как в нее стукнул последний камешек, из комнаты послышался тихий шум. Ставня отворилась, и властный голос спросил:

– Кто это? Что тебе надо?

Лэндлесс подошел ближе к окну.

– Майор Кэррингтон, – тихо промолвил он, – это я, Годфри Лэндлесс. Мы с вами должны поговорить.

Последовало молчание, затем майор холодно обронил:

– Слово "должны" не пристало ни вашим устам, ни моим ушам. Я не знаю ни одной причины, по которой Майлс Кэррингтон был бы должен говорить с сервентом полковника Верни.

– Как вам будет угодно – Годфри Лэндлесс просит майора Кэррингтона оказать ему честь, поговорив с ним.

– А что, если майор Кэррингтон откажется? – резко спросил главный землемер.

– Не думаю, что он это сделает.

Мгновение главный землемер колебался, затем сказал:

– Идите к парадной двери. Через минуту я открою ее. Но не шумите.

Лэндлесс кивнул и двинулся к парадной двери. Вскоре она беззвучно отворилась внутрь, стоящий за нею Кэррингтон сделал Лэндлессу знак войти и молча направился через вестибюль в сторону гостиной. Здесь, затворив за Лэндлессом дверь, он зажег свечи, удостоверился, что массивные деревянные ставни плотно закрыты, и повернулся к своему гостю. Сейчас на майоре не было плаща, ботфортов, маски и широкополой шляпы, в которых Лэндлесс видел его в хижине на приливном болоте, и его статная фигура была облачена в халат из темного бархата, ноги обуты в бархатные домашние туфли, а на голове его красовался наполовину снятый ночной колпак, придающий его серьезному красивому лицу ухарский вид. Он плюхнулся в кресло и нетерпеливо забарабанил по столу.

– Итак, – сухо проговорил он.

Стоящий перед ним Лэндлесс заговорил с достоинством и сразу же перешел к делу. Годвин, глава заговора, погиб, оставив его, Лэндлесса, в качестве своего преемника. На совещании главных заговорщиков, состоявшемся всего несколько ночей назад, починщик сетей объявил, что он не только полностью доверяет сыну Уорхема Лэндлесса, но и желает, чтобы, если до начала восстания с ним, Годвином, что-то произойдет, то мятеж возглавил бы именно молодой Лэндлесс. Это объявление было встречено не без возражений, однако Годвин пользовался неограниченным влиянием, и после того, как он один за другим привел свои доводы, те, кто сражался в армии Английской республики, согласились с его решением и дали слово уважать его желание. Но три ночи спустя Годвин был убит. С тех пор Лэндлесс видел только тех заговорщиков, которые жили по соседству. Пораженные поворотом, который приняли события, и растерянные, они с готовностью обращались к Годфри, поскольку он имел в их глазах авторитет. Чтобы обрести свободу и выполнить обещание, данное им покойному Годвину, он был готов сделать все, что только было в его силах. И сегодня ночью он пришел в Роузмид, чтобы, если это возможно, выяснить намерения майора Кэррингтона.

Кэррингтон, который до этого момента слушал со степенным вниманием, нахмурился.

– Если мне не изменяет память, я уже говорил вам, любезный, что ради этой затеи я, майор Кэррингтон, и пальцем не пошевелю. Я могу пожелать вам всего наилучшего, но это все.

– Плох тот друг, который, увидев человека, тонущего в болоте, кричит: "В добрый путь!", – и не протягивает руки, чтобы помочь ему выбраться из трясины.

– К этому случаю ваша фигура речи не подходит, – сухо ответствовал Кэррингтон. – Я не кричал: "В добрый путь!", я вообще ничего не говорил, ни хорошего, ни дурного. Я не имею никакого касательства к этому заговору. Среди живых вы единственный, кто знает, что мне известно о его существовании. И я надеюсь, сэр, что вы будете помнить, каким образом вы об этом узнали.

– Потеря памяти мне не грозит.

– Очень хорошо. Ваш приход сюда был как бесполезен, так и опасен. И более мне нечего вам сказать.

– Скажите мне только одно, – терпеливо молвил Лэндлесс. – Что майор Кэррингтон скажет мне в тот день, когда я обращусь к нему как свободный человек, стоящий во главе свободных людей?

– В этот день, – невозмутимо отвечал главный землемер, – Майлс Кэррингтон охотно покорится неизбежному, поскольку он, как известно, был другом Республики и всегда, даже когда это было опасно, выступал против обращения в рабство тех, единственное преступление которых состояло в непринадлежности к государственной церкви или службе под знаменами Кромвеля.

– А если в новой Республике ему предложат то же положение, которое в Англии занимал Кромвель, что тогда?

– Полноте, такого предложения не будет.

– Для достижения наших целей мы должны иметь вес в обществе, должны стать своими в той Виргинии, в которой мы пока чужаки, – с улыбкой сказал Лэндлесс. – Мы это осознаем – как и майор Кэррингтон. Он, вероятно, знает, кто принадлежит и одновременно стоит много выше той партии в колонии, на чью поддержку нам в конечном итоге придется опереться, знает, что только этот человек сможет примирить роялистов и пуритан – и что только ему будет сделано предложение, о коем я сейчас говорю.

Кэррингтон невольно улыбнулся.

– Что ж, в таком случае, если это предложение будет сделано, я его приму. Иными словами, когда тонущий в болоте выберется из него, я помогу ему избавиться от тех пятен, которые появились на его платье от пребывания в трясине. Но из нее он должен выбраться сам. Лично я нахожусь в безопасности на берегу и не дам затащить себя в пучину. Я выразился ясно?

– Куда уж яснее, – сухо ответил Лэндлесс.

Его тон заставил Кэррингтона покраснеть.

– Возможно, вы считаете, что в этой игре я проявляю малодушие, но это не так. Бог свидетель, я иду на смертельный риск даже теперь, когда я еще окончательно не связал свои жизнь и честь с этой отчаянной затеей.

– Не вижу, в чем тут риск, – холодно обронил Лэндлесс.

Кэррингтон хлопнул ладонью по столу.

– Риск состоит в том, что могут восстать рабы.

Они виновато вздрогнули, услышав шум, донесшийся из-за двери. Дверь отворилась, и на пороге гостиной возникло прелестное видение, сиречь мистрис Бетти Кэррингтон, порозовевшая от сна и одетая в темный шелковый халат. Ее маленькие белые ножки были босы, по плечам рассыпались темные волосы, выбившиеся из-под строгого белого ночного чепца. Увидев посетителя, она вздрогнула, скромно убрала босые ноги под подол своего халата и смущенно дотронулась до распущенных волос. Но разглядев, что посетитель всего лишь подневольный батрак, успокоилась и, говоря тихо и серьезно, обратилась к своему отцу.

– Отец, я услыхала голоса и, заглянув в твою комнату, нашла ее пустой, вот я и решила зайти сюда, чтобы посмотреть, почему ты не спишь.

– Мне всего лишь передали послание из Верни-Мэнор, дитя мое, – отвечал ее отец. – Возвращайся в кровать.

– Из Верни-Мэнор? – воскликнула Бетти. – Тогда я смогу уже нынче возвратить им песенник и сборник пьес, которые дал мне сэр Чарльз Кэрью и которые я, прочтя первую страницу, завернула опять и отложила в сторону, положив на них Библию, дабы у меня не возникло искушение притронуться к ним еще раз. Я принесу их, любезный, и ты отнесешь эти книжицы их владельцу с изъявлениями моей благодарности, ибо я не могу найти иных слов, которые были бы одновременно и учтивыми, и правдивыми.

– Остановись, дитя мое, – молвил ее отец, когда она повернулась, чтобы выйти из гостиной. – Пусть те книги, которые ты совершенно правильно отказалась читать, еще полежат под Библией. Этот молодой человек пришел сюда с секретным поручением. Речь идет о… об одном государственном деле, которым занимаемся его хозяин и я. Ни здесь, ни в Верни-Мэнор никто не должен узнать, что он приходил в Роузмид.

– Да, отец, – кротко ответила Бетти. – Я подожду другого случая возвратить эти книги.

– И, – строго продолжил Кэррингтон, – ты будешь помалкивать о том, что нынче этот малый был здесь.

– Да, отец.

– Ты не должна говорить об этом ни с мистрис Патрицией, ни с кем-либо другим.

– Я буду молчать, отец.

– Хорошо, – сказал майор. – Ты не похожа на большинство женщин. Я знаю, что твое слово крепко. А теперь иди в постель, душа моя, и забудь, что ты видела этого посланца.

– Иду, отец, – послушно отозвалась мистрис Бетти. – Скажи, любезный, мистрис Патриция здорова?

– Полагаю, что да, сударыня.

– Она говорила мне, что хочет поплыть в Аккомак вместе с мистрис Летицией и сэром Чарльзом Кэрью, когда последний отправится с визитом к полковнику Скарборо. Тебе известно, плавала ли она туда?

– Кажется, нет, сударыня. По-моему, сэр Чарльз плавал туда один.

– А, стало быть, они поссорились, – молвила Бетти, словно говоря сама с собой, и на лице ее, нежном, как полевой цветок, отразилось удовлетворение. – Я этому рада, ведь он мне не по душе. Спасибо тебе, любезный, за то, что ты ответил на мои праздные вопросы.

Лэндлесс чинно поклонился. Бетти наклонила головку и, поспешно сказав: "Я уже ухожу, отец", – в ответ на нетерпеливый жест майора, исчезла за дверью.

Кэррингтон подождал, когда ее легкие шаги затихнут, затем сказал:

– Наша беседа окончена. Вы удовлетворены?

– По крайней мере, теперь я понимаю вашу позицию.

– Да. – глубокомысленно отвечал Кэррингтон. – Хорошо, что вы поняли ее. Все просто. Я желаю вам всего наилучшего. В глубине души я остаюсь сторонником Республики. Я не питаю любви к Стюартам и буду рад увидеть, как этот прекрасный край освободится от их власти и возвратится к добрым временам Республики. И, коль скоро вам это уже известно, я могу признать, что у меня есть кое-какие честолюбивые помыслы. – Он надменно улыбнулся. – Впрочем, у кого их нет? – Он встал с кресла и принялся мерить комнату шагами, заложив руки за спину и склонив красивую голову; при этом его богатый халат волочился по полу вслед за ним.

– Я мог бы править этой землей лучше, чем может Уильям Беркли, который знай себе бездумно, точно попугай, повторяет фразы о "божественном праве королей" и "пассивном подчинении законам", о коем толкует англиканская церковь. Я хорошо знаю виргинцев и пользуюсь популярностью среди них – как среди роялистов и англиканского духовенства, так и среди нонконформистов и приверженцев Республики. Я знаю нужды колонии – это самоуправление, свои собственные налоги, поступающие в нашу казну, свобода торговли, более активное поощрение иммиграции, религиозная терпимость, жесткое подавление индейцев и организация притока сюда рабов напрямую из Африки и Вест-Индии. Я мог бы так управлять нашей колонией, что даже такие убежденные роялисты, как Ричард Верни и Стивен Ладлоу, были бы вынуждены признать, что с той поры, когда экспедиция капитана Джона Смита вошла в Джеймс, Виргиния никогда не знала и десятой доли того процветания, которое принесу ей я.

– "Это ли не цель желанная"[61]61
  Цитата из монолога Гамлета «Быть или не быть» из трагедии Уильяма Шекспира «Гамлет» (пер. Б. Пастернака).


[Закрыть], – сухо ответствовал Лэндлесс. – А пока что, «и хочется и колется», как кошка в пословице"[62]62
  Цитата из леди Макбет, науськивающей мужа на захват трона в трагедии «Макбет» Уильяма Шекспира: «Ты смел, а как дошло до дела – слаб. Так совместимо ль жаждать высшей власти и собственную трусость сознавать? „И хочется и колется“, как кошка в пословице» (пер. Б. Пастернака). Русский аналог пословицы «Хочется рыбку съесть, да не хочется в воду лезть».


[Закрыть]…

– Вы слишком дерзки, любезный!

– В юности я служил под началом человека, который был готов вкушать не только сладкое, но и горькое, который был готов не только пожинать плоды, но и идти навстречу опасности, который вел за собой солдат, принесших ему власть.

– Кромвель вел за собой солдат, любезный, – жестко возразил Кэррингтон. – А вы требуете, чтобы Майлс Кэррингтон встал во главе невольников, чтобы он, дворянин и помещик, возглавил восстание, которое, если оно потерпит неудачу, принесет ему бесчестье и гибель и с высот его нынешнего высокого положения низвергнет его в бездну. Он отказывается от того, что вы хотите ему предложить. Когда вы завоюете себе свободу, он будет иметь с вами дело. Но не до того.

– В таком случае, – медленно проговорил Лэндлесс, – в тот день, когда над Законодательной ассамблеей в Джеймстауне будет поднят флаг Республики…

– Тогда я и присоединюсь к вам, как я и говорил, и приведу с собою тех, без кого вашей революции быстро придет конец, ибо пуритане и нонконформисты в нашей колонии – это по большей части рохли и простаки.

– Вы выразились достаточно ясно, – сказал Лэндлесс, – и я благодарю вас.

– Я полностью доверился вам, молодой человек, – молвил майор, остановившись перед ним, – не только потому, что вы не можете предать меня, поскольку против меня нет никаких письменных улик, и ваше слово против моего ничего не значит, но и потому, что вы, как мне кажется, заслуживаете доверия. Я также полагаю, – снисходительно продолжил он, – что Роберт Годвин (чью гибель я искренне оплакиваю) выказал свои обычные мудрость и знание людей, выбрав именно вас своим помощником и конфидентом. Я желаю вам удачно завершить это опасное и трудное дело и обрести награду, коей станет ваша свобода и благодарность Республики Виргинии. Я сам позабочусь о том, чтобы никакие прежние провинности, которые, как считается, вы совершили (что до меня, то я полагаю, что с вами поступили жестоко), не стали помехой на вашем пути.

– Майор Кэррингтон очень добр, – спокойно ответствовал Лэндлесс. – Я буду стараться быть достойным его похвалы.

Его собеседник еще раз возбужденно прошелся по комнате и наконец снова остановился перед ним.

– Вы можете сказать мне одну вещь, – продолжил он, говоря едва ли не шепотом и пристально вглядываясь в невозмутимое лицо Лэндлесса. – Годвин назначил день?

– Да.

– И вы будете придерживаться этого его плана?

– Да.

– И какой это день?

– Тринадцатое сентября.

– Хм! Через две недели! Что ж, к тому времени мой табак уже в основном будет убран, а мою дочь я отправлю к ее гугенотской родне, живущей на Потомаке. Доброй ночи.

– Доброй ночи, – отвечал Лэндлесс.

Глава XV
ЧЕСАПИКСКИЙ ШИВ

Патриции было отчаянно скучно. Утром сэр Чарльз вместе с ее отцом уехал в Грин-Спринг, мистрис Летиция находилась в перегонной комнате, готовя из розовых лепестков, меда и росы средство для очищения лица, а молодой Шоу стоял на коленях в комнате хозяина, понуро разбирая горы пахнущих затхлостью бумаг в поисках куда-то задевавшейся купчей, которую полковник приказал ему найти к своему возвращению. День выдался жаркий, душный, осовелый. Патриция прочла страницу «Дам-соперниц»[63]63
  Трагикомедия Джона Драйдена (1631–1700), известного английского поэта, драматурга и баснописца, представителя классицизма.


[Закрыть], поиграла на спинете, и наконец, выйдя на террасу, оперлась своими обнаженными белыми руками на балюстраду и стала смотреть на ослепительно сверкающие под солнцем синие воды Чесапикского залива. И тут в голову ей пришла мысль, она быстро воротилась в вестибюль и позвала Чернушку. И, когда служанка появилась, приказала:

– Поди к хижинам рабов и сервентов и скажи первому же малому, которого ты там встретишь, чтобы он разыскал Вудсона и отправил его ко мне.

Чернушка ушла, и полчаса спустя у нижней ступеньки террасы появился надсмотрщик, разгоряченный и раскрасневшийся после того, как ему пришлось быстрым шагом добираться сюда с Трехмильного поля.

– Что не так, мистрис Патриция? – быстро спросил он.

Патриция открыла свои прекрасные глаза.

– Ничего, Вудсон, все так. Я послала за вами просто потому, что хочу отправиться в Роузмид.

– В Роузмид? – воскликнул надсмотрщик.

– Да, в Роузмид, и мне нужны два человека, чтобы они сопровождали меня.

Вудсон раздраженно засмеялся.

– Я не могу дать вам людей, мистрис Патриция. Вы должны понимать, что сейчас все люди на плантации занимаются уборкой табака. Жаль, я не знал, что дело только в этом. Думал, что стряслось что-то ужасное.

– Так оно и есть – случилось ужасное, – спокойно подтвердила девушка. – Я умираю от скуки.

– Мне жаль вас, мисси, но я не могу дать вам людей.

– А вот и можете, – невозмутимо возразила Патриция.

Надсмотрщик знал свою хозяйку, и его решимость начала ослабевать.

– В любом случае, два человека вам не нужны. Вы могли бы поехать на седельной подушке за спиной старого Абрахама – его я могу вам дать.

– Я не поеду верхом. Сегодня слишком жарко и слишком пыльно. Я пойду на парусной шлюпке – думаю, на "Синешейке".

– Мистрис Патриция, зачем? – вскричал затюканный надсмотрщик. – Ведь путь туда по воде в два раза длиннее.

– Я доберусь до Роузмида до темноты. Двое, о которых я толкую, могут доставить шлюпку обратно, а завтра майор Кэррингтон отправит меня домой на седельной подушке.

– Вы забыли, что завтра воскресенье? – вопросил надсмотрщик, говоря сурово и с беспокойством по поводу соблюдения дня Господня. – Вы хотите, чтобы полковник заплатил за вас штраф?

– Что ж, тогда я поеду в церковь вместе с Кэррингтонами, а домой ворочусь в понедельник.

– Нынче ближе к вечеру налетит шквал, – сообщил Вудсон.

– На небе нет ни облачка, – со спокойной убежденностью ответствовала его хозяйка, глядя на виднеющиеся на горизонте белесые облака, похожие на горную цепь.

– Если бы здесь был полковник…

– Он бы сказал: "Вудсон, делайте то, что говорит вам мистрис Патриция". – Это было произнесено очень умильно.

Надсмотрщик сдался.

– Думаю, он бы и впрямь так сказал, мисси, – с ухмылкой согласился он. – Ведь вы веревки вьете и из него, и изо всех нас.

– Это для вашего же блага, Вудсон. – Она рассмеялась тихим веселым смехом. И вкрадчиво спросила: – Ну так как, вы дадите мне "Синешейку"?

– Думаю, да, мистрис Патриция, раз уж вы так этого хотите, – нехотя ответил надсмотрщик.

– Вот и хорошо. Вудсон, я хочу, чтобы одним из тех двоих, кто будет управлять "Синешейкой", был Регулус. А второго выберете вы. Я возьму с собой Чернушку.

– Вы не можете взять Ругулуса, мистрис Патриция, – решительно возразил надсмотрщик. – На полях он стоит двух любых других рабов. Я не могу его отпустить.

– Велите ему через полчаса прийти на причал. К тому времени я уже буду готова.

– Вы не можете его взять, мисси.

Патриция топнула ножкой.

– Я хозяйка этой плантации или нет, Вудсон?

– Вы ее хозяйка, видит Бог! – простонал надсмотрщик.

– В таком случае, если я говорю, что хочу получить Регулуса, то я получу именно его!

Надсмотрщик вздохнул, покорившись судьбе.

– Хорошо, мистрис Патриция. Я пошлю за ним.

Патриция упорхнула, а надсмотрщик быстро зашагал по дорожке, громко и яростно топча камешки и обломки ракушек. На причале он встретил стайку обитающих в хижинах рабов и сервентов детишек, которые сосредоточенно ловили крабов. Все они, кроме двух маленьких индейцев, которые стоически продолжали делать свое дело, торопливо вскочили на ноги и всем своим видом выразили почтение. Надсмотрщик дотронулся рукояткой своей плети до плеча одного из негритят.

– Постреленок, беги со всех ног на поле возле лесного болота и скажи Регулусу оставить работу и явиться на большой причал. Мистрис Патриция желает прокатиться по заливу.

Негритенок убежал, сверкая розовыми пятками, а надсмотрщик остановился на конце причала, где находилось несколько лодок, одни из которых были привязаны к сваям, а другие стояли на якоре чуть поодаль.

– Хейнс должен был отправить кого-то проконопатить шов на "Нэнси", – пробормотал он. – Кто бы это ни был, на "Синешейке" пойдет именно он. Я не стану снимать еще одного работника с уборки табака. Какие же дуры эти женщины! Но они умеют добиваться своего – по крайней мере те из них, которые хороши собой. – Он подался вперед и крикнул: – Эй, ты там, на "Нэнси"!

Годфри Лэндлесс поднял голову, оторвав взгляд от своей работы.

– Что?

Надсмотрщик мрачно усмехнулся.

– Это Лэндлесс, тот самый малый, который как-то раз ее рассердил, – злорадно ухмыльнувшись, подумал он. – Что ж, не мое дело – разбираться с тем, кто из работников плантации ей наиболее противен. Так что нынче ей придется смириться с тем, что он будет ошиваться рядом с нею. К тому же на плантации не сыскать работника, который умел бы лучше управляться с лодкой.

Лэндлессу он сказал:

– Приведи к причалу "Синешейку" и смотри, чтобы в ней было чисто и не воняло. Через полчаса мистрис Патриция отплывет в Роузмид, и вы с Регулусом будете управлять лодкой. А вечером перегоните ее назад. Давай, шевелись!

Лэндлесс привел к причалу "Синешейку", шестнадцатифутовую открытую лодку, дочиста вымыл все внутри, особенно кормовое сиденье, поставил парус, сел и стал ждать. Вскоре наверху, на дощатом настиле причала появился Регулус и с радостной улыбкой спрыгнул в лодку, поскольку ему куда больше нравилось ходить под парусом с "молодой мисси", чем убирать урожай табака. То был высокий дюжий малый с широким лицом цвета черного дерева, преданный раб Патриции и ее служанки Чернушки. Он был первым негром, родившимся в колонии, поскольку его родителей привез сюда голландский каперский корабль, на котором в 1619 году в Виргинию была доставлена первая партия черных невольников, чем было положено здесь начало рабству. Если смотреть на него через призму почти трех сотен лет, что миновали с тех пор, Регулус мог бы показаться предвестником беды, знамением, посланным богинями мщения Эвменидами[64]64
  Одно из названий древнегреческих Эриний.


[Закрыть]. Но в тот летний день, солнечный и безмятежный, в Виргинии давно минувших времен, он представлял собою всего-навсего добродушное, смирное, беззаботное и безобидное животное.

– Сюда идти молодая мисси, – дружелюбно заметил он.

На краю причала появилась Чернушка, нагруженная подушками для сиденья. Лэндлесс, стоящий под нею на носу лодки, освободил ее от ноши и, взяв за руки, помог спуститься в лодку. Она поблагодарила улыбкой, осветившей ее миловидное коричневое лицо и показавшей все ее зубы, и прошла на корму, где с помощью Регулуса начала раскладывать на скамье подушки для своей госпожи.

Лэндлесс ждал, когда хозяйка плантации приблизится к краю причала. Но, протянув руки, чтобы ей помогли спуститься в лодку, она взглянула на него, зарделась и отпрянула назад. Правильно истолковав ее румянец и невольное движение, Лэндлесс, рассерженный и оскорбленный, напустил на себя еще более спокойный вид.

– Мне приказали сопровождать вас, сударыня, – гордо промолвил он. – Но, если вам угодно, я найду надсмотрщика и скажу ему, что вы желаете заменить меня кем-нибудь другим.

– На это нет времени, – последовал холодный ответ. – Мне все равно, кто из вас будет меня сопровождать. Мы отплываем.

Лэндлесс снова протянул ей руки. Она прикинула расстояние до лодки.

– Мне не нужна помощь, – сказала она. – Если вы отойдете в сторону, я могу спрыгнуть на нос.

– Вместо этого вы упадете в воду, сударыня, – жестко ответил Лэндлесс. – И мне придется дотронуться не только до ваших рук, чтобы вытащить вас.

Она залилась гневным румянцем, но все-таки протянула ему руки. Лэндлесс опустил ее в лодку и помог ей добраться до сиденья на корме. Она холодно поблагодарила его и сразу же заговорила с Регулусом, болтая с веселой непринужденностью ребенка. Регулус радостно улыбался; он был слугой "молодой мисси" с самого ее детства. Лэндлесс отвязал лодку, оттолкнул ее, Регулус прошел к рулю, потянул его на себя, и маленькая "Синешейка" отошла от причала, сделала широкий изящный разворот и неторопливо поплыла по протоке к водам залива.

Лэндлесс уселся на носу и отвернулся от группы, устроившейся на корме. Патриция откинулась на подушки и открыла книгу, Чернушка шепотом флиртовала с Регулусом, который сидел на корточках, держа в руке руль. Ветра почти не было, дул он с берега, и "Синешейка" неуклонно, хотя и вяло двигалась по протоке между бархатных приливных болот. Лодка разрезала воду с томным плеском. Было очень жарко, и от взгляда на стальную безоблачную голубизну небес резало глаза. Только на юго-западе линия облаков становилась похожа на вершины Альп.

Солнечный свет на белых страницах книги слепил Патрицию, зной и ленивое покачивание лодки навевали на нее сон. С полным томления вздохом она закрыла книгу и, взяв у Чернушки свой веер, положила его на лицо и свернулась калачиком среди своих подушек.

– Я немного посплю, – сказала она своей служанке и спокойно перенеслась в царство снов.

Она стояла на балконе вместе с сэром Чарльзом Кэрью, глядя вниз на бесконечную фантастическую процессию, которая шествовала под развевающимися знаменами под звуки литавр и фанфар, когда ее вдруг разбудил голос Лэндлесса. Открыв глаза, она увидела, что он стоит над ней.

– В чем дело? – холодно спросила она.

– Мне жаль будить вас, сударыня, но приближается шквал.

Она села и огляделась по сторонам. "Синешейка" вышла из протоки и то вздымалась, то опускалась на длинных волнах на просторе залива, раскинувшегося перед ними до самого ярко-синего горизонта. На севере и востоке вода смыкалась с небом, на западе на расстоянии в милю виднелся низкий лесистый берег, который они огибали.