Текст книги "Пленники надежды"

Автор книги: Мэри Джонстон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

Глава V
НА ТРЕХМИЛЬНОМ ПОЛЕ

В дальнем углу трехмильного поля Лэндлесс переходил от одного растения табака к другому, склоняясь к каждому, терпеливо удаляя со стеблей маленькие зеленые боковые отростки, или «пасынки».

Спина и всё тело болели от непривычной работы в согбенной позе, голову нещадно жгло свирепое солнце, в висках бухала кровь, язык прилип к нёбу, а между тем до полуденного перерыва еще оставалось два часа. Он выпрямился, устало вздохнув, и затуманенными глазами обвел безбрежную зеленую равнину, словно идущую непрестанными волнами. Даже самому здоровому и крепкому работнику требовалось несколько месяцев на то, чтобы вполне приноровиться к виргинскому климату, а Лэндлесс все еще был слаб после лишений и заключения сначала в тюрьме, а затем в зловонном трюме.

Он перевел свои утомленные глаза с золотистозеленых полей на тенистый лес. До леса было всего несколько ярдов, он начинался за узким ручьем и идущей зигзагами редкой изгородью из посеревших жердей, увитой вьюнками. Счастье в эту минуту виделось Лэндлессу в том, чтобы погрузиться в этот прохладный душистый сумрак, уложить усталое тело на ковер из сосновой хвои и навсегда отгородиться от солнца.

Внезапно он ощутил на себе чей-то взгляд и, оторвавшись от созерцания опушки, встретился глазами с индейцем, сидящим перед изгородью на упавшем стволе.

То был мужчина гигантского роста, одетый в грубые холщовые бриджи, с пестрым платком, повязанным вокруг головы. На его лице с резкими чертами застыло обычное для индейца выражение угрюмой невозмутимости, и он сидел, развалясь, неподвижный, словно бронзовое изваяние, и уставясь на Лэндлесса большими непроницаемыми глазами.

Лэндлесс, ответивший индейцу таким же пристальным взглядом, заметил кое-что еще. Буйные заросли сорняков, окружающие упавший ствол, едва заметно колыхнулись, и из них подобно быстрому удару рапиры, высунулась длинная пятнистая змея, коснулась плеча индейца и, на миг повиснув на нем, упала на землю.

Дикарь стремительно и гибко наклонился, одной рукой прижал ядовитую тварь к земле, и принялся колотить ее толстой палкой. Змея погибла после первого же удара, однако индеец продолжал молотить ее, пока она не превратилась в отбивную. Затем с безмятежным лицом снова уселся на упавший ствол.

Лэндлесс перескочил через ручей и подбежал к индейцу.

– Она укусила тебя! Я могу тебе помочь?

Индеец покачал головой и, другой рукой потянув укушенное плечо вперед, попытался достать место укуса губами, но, обнаружив, что это невозможно, отказался от своих попыток и застыл, продолжая молчать и всем своим видом выказывая полное безразличие.

– Это же убьет тебя! – вскричал Лэндлесс. – Знаешь ли ты какое-то средство от укуса этой змеи?

Индеец фыркнул.

– Змеиный корень растет в глубине леса, далеко. К тому же ирокез не умирает от такого пустяка, как это бывает с бледнолицыми или собаками-алгонкинами.

– Зачем ты пытался достать место укуса ртом?

– Чтобы высосать яд.

– Это поможет?

Индеец кивнул. Лэндлесс опустился на колени и посмотрел на укушенное плечо.

– Скажи мне, правильно ли я делаю это, – сказал он и припал губами к опухшему и почерневшему месту укуса.

Индеец удивленно крякнул, на миг обнажив белоснежные зубы в улыбке, и сидел молча, меж тем как Лэндлесс высасывал из раны яд и выплевывал его на землю, покуда смуглая кожа на плече индейца не сморщилась, как на руках у прачки.

– Хорошо! – молвил индеец и показал на ручей. Лэндлесс подошел к нему, сполоснул рот и, набрав воду в шапку, омыл ею плечо своего нового знакомца и перевязал его платком, снятым с его головы.

Индеец издал гортанный звук, и Лэндлесс поднял взгляд. В тот же миг его плечи ожег бич надсмотрщика, он вскочил на ноги, жилы на его лбу вздулись, тело напряглось от бессильного гнева. Привлекши его внимание, надсмотрщик, снова заткнул бич за пояс.

– Коли ты не хочешь, чтобы мой бич покусал тебя так же больно, как змея, – жестко сказал он, – то занимайся табаком, а не праздношатающимися индейцами. Пасынкование этого ряда должно быть закончено до обеда, не то не видать тебе ни свинины, ни бобов. Что же до тебя, – он повернулся к индейцу, – то что ты делаешь на этой плантации? Где твой пропуск?

Индеец достал из-за пояса листок бумаги и протянул его надсмотрщику, который взглянул на него и, отдав обратно, недовольно сказал:

– На сей раз все в порядке, но тебе лучше поостеречься. Сдается мне, что майор Кэррингтон зря позволяет своим работникам разгуливать так свободно. Как бы то ни было, тебе нечего делать на этом поле. Убирайся вон!

Индеец встал и пошел прочь. Но, проходя мимо Лэндлесса, который со злостью срывал пасынки с табачного стебля, как бы случайно коснулся его своей жилистой рукой.

– Монакатока никогда не прощает врагов, – произнес он свистящим шепотом, слишком тихим, чтобы его мог услышать недремлющий надсмотрщик. – Монакатока никогда не забывает друзей. Когда-нибудь он отдаст тебе долг.

Медно-коричневое тело индейца скользнуло меж бурьяна и куп ольхи, словно более крупная версия той змеи, что на мгновение повисла на его плече. Надсмотрщик шел по полю, зорко поглядывая по сторонам. Он был добросовестный человек и честно отрабатывал каждый фунт своего жалованья.

Оставшись один, Лэндлесс продолжил упорно работать, ибо не желал потерять свой обед, хотя и знал, что тот окажется неаппетитным. К тому же по завету Екклезиаста, он всегда делал все, что был в силах сделать, и, хотя его тело устало, а на душе лежал камень, под его руками зеленые отростки осыпались на землю один за другим.

– Это был добрый поступок. Жаль, что ты совершил его не ради благого дела, а всего лишь ради спасения никчемного дикаря.

Тот, кто произнес эти слова и обрывал пасынки на соседнем ряду табачных растений, догнал Лэндлесса, подойдя к нему сзади, и теперь заставлял свои проворные пальцы двигаться медленнее, дабы не перегонять нового и менее умелого работника.

Подняв голову, Лэндлесс увидел перед собой человека поистине устрашающего вида. Тощий, как скелет, необычайно высокий, он имел голову, полностью лишенную волос. Кожа его головы, лба и щек имела тусклый оттенок, похожий на цвет слоновой кости, как у восточных истуканов. На гладкой мертвой поверхности его правой щеки было выжжено клеймо – большая красная заглавная буква "R"[26]26
  Первая буква английского слова «Runaway» – «беглец».


[Закрыть], а в обоих ушах, крупных и оттопыренных, зияло по дыре, имеющей неровные края. Губы его были сурово сжаты, а маленькие глубоко посаженные глазки горели столь ярко, что казалось, будто они так же красны, как и буква, выжженная на его щеке. Наверное, ему было лет шестьдесят, хотя трудно было сказать, что именно позволяет определить его возраст, так гладка была его кожа и так блестящи глаза.

– Этому индейцу была нужна помощь. Почему же я, по-твоему, не должен был ему помогать? – удивился Лэндлесс.

– Потому что праведный муж написал: "Прокляты язычники, что обитают в сей земле".

Лэндлесс улыбнулся.

– Стало быть, находящемуся в крайности индейцу ты бы не помог. А что, если бы это был негр?

– Прокляты и негры! Ибо сказано в Писании:

И вы, Ефиопляне, будете избиты мечом Моим[27]27
  Книга пророка Софонии, 2:12.


[Закрыть].

– А квакер?

– Прокляты и квакеры! Ибо они есть глупые голуби без сердца[28]28
  Книга пророка Осии, 7:11.


[Закрыть].

Лэндлесс рассмеялся.

– Ты проклял всех угнетенных нашей страны. Полагаю, свои благословения ты приберег для властей предержащих.

– Для властей предержащих? Да обрушатся на них казни египетские и да выльются на них семь чаш гнева Божия, о коих говорит Апокалипсис!

Будь прокляты они все, от молодого Карла Стюарта до этого тирана, прелатиста[29]29
  Прелатисты – сторонники англиканской церкви, управляемой епископами или прелатами.


[Закрыть] и сына погибели Уильяма Беркли! Да станут ругательными имена этих выродков! Государи их суть львы рыкающие, судьи их суть волки хищные, а священники их оскверняют храмы. Да истребится плоть их, пока они стоят на ногах своих, да истребятся очи в глазницах их, да истребятся языки в их ртах, и да будет среди них плач и скрежет зубовный.

– Ты магглтонианин?

– Истинно так! Последователь праведного Людовика Магглтона и еще более праведного Джона Рива, у коего Людовик был всего лишь устами, подобно тому, как Аарон был устами Моисея. Они и есть два свидетеля Апокалипсиса, они суть "две маслины и два светильника, стоящие пред Богом земли". Это им и их последователям дано Господом проклинать и не щадить и пророчествовать против народов, и колен, и языков, и племен, на коих наложено начертание зверя. А посему я, Уингрейс Порринджер, свидетельствую против людей сей земли: против прелатистов и папистов, пресвитериан и индепендентов, баптистов, квакеров и язычников; против государей, губернаторов и сильных мира сего; против тех, кто именует себя плантаторами и попирает Божий виноградник; против их сынов и их дочерей, кои «надменны и ходят, подняв шею и обольщая взорами, и выступают величавою поступью и гремят цепочками на ногах»[30]30
  Книга пророка Исаии, 3:16.


[Закрыть]. Будь они все прокляты! Воистину они будут, как Содом и Гоморра, достоянием крапивы, соляною рытвиною, пустынею навеки![31]31
  Книга пророка Софонии, 2:9.


[Закрыть]

– Похоже, твои проклятия не возымели действия, приятель, – сказал Лэндлесс. – Как говорится, проклятия имеют свойство обрушиваться на голову того, кто их изрыгает. Сдается мне, что твои вернулись к тебе в виде раскаленного железного тавра.

Мужчина поднес к лицу ладонь, похожую на кисть скелета, и погладил красную букву.

– Это клеймо, – сухо молвил он, – мне поставили, когда я сбежал во второй раз. После первого меня просто высекли. После третьего меня обрили налысо и надели вот эти кандалы. – Он поднял ногу и показал на железное кольцо на лодыжке. – А после четвертого прибили мои уши к позорному столбу – оттого на них и образовались эти прелестные шрамы.

Лэндлесс невесело рассмеялся.

– А что было после твоей пятой попытки?

Мужчина искоса посмотрел на него.

– Пятой попытки я не делал, – тихо ответил он.

Несколько минут они работали молча, затем мастер Уингрейс Порринджер сказал:

– Меня отправили на плантации, ибо я вопреки Акту о единоверии (да будут прокляты и он, и те, кто его сочинил) посетил молитвенное собрание гонимой и павшей духом горстки прихожан, только и оставшейся от народа Божьего. А в чем провинился ты, друг, ведь ты, я полагаю, явился сюда не по своей воле, раз уж ты не деревенщина и не дурак?

– Я попал сюда из Ньюгейта, – отвечал Годфри, немного помолчав. – Я каторжник.

Рука скелетообразного мужчины, отрывающая пасынок, застыла, он медленно поднял взгляд на фигуру своего собрата по несчастью, всмотрелся в его лицо, затем так же медленно отвел глаза, покачав головой.

– Хм! – произнес он. – Похоже, с моего времени ньюгейтское общество изменилось в лучшую сторону.

Они трудились, ничего не говоря, пока не дошли почти до самого конца сдвоенного ряда табачных растений, после чего магглтонианин сказал:

– Полагаю, ты слишком молод, чтобы тебе доводилось участвовать в войнах?

– Я сражался в битве при Вустере[32]32
  Битва при Вустере (з сентября 1651 года) – решающее сражение гражданской войны между армией парламента во главе с Оливером Кромвелем и армией роялистов во главе с Карлом II. После этой битвы Кромвель захватил Шотландию.


[Закрыть].

– На чьей стороне?

– На стороне Республики.

– Так я и думал. Хм! Все вы, парламент и пресвитериане, пуритане и индепенденты, Хэмпден и Вейн и Кромвель исполнены горькой желчи в узах неправды[33]33
  Деяния апостолов, 8:23.


[Закрыть]и очень далеки от чистого света, путями коего ходят последователи праведного Людовика. В конце концов два свидетеля Апокалипсиса покажут и на тебя. Но жить детям света было легче под властью пуритан, чем под властью любострастного дома Иеровоама[34]34
  Иеровоам – библейский царь Северного Израильского царства, который увлек народ в грех – поклонение идолам, золотым тельцам.


[Закрыть], который притесняет Англию за ее грехи. Но у Господа состязание с ними. Придет восточный ветер, поднимется ветер Господень из пустыни![35]35
  Книга пророка Осии, 13:15.


[Закрыть] Будут убраны они с мест своих. Будут лизать прах, как змея, как черви земные, выползут они из укреплений своих[36]36
  Книга пророка Михея, 7:17.


[Закрыть] и будут сокрушены. Разве ты думаешь не так же, как я, друг? – спросил он, вдруг повернувшись к Лэндлессу.

– Я думаю, – отвечал тот, – что если кто-то подслушает твои речи, то ты заработаешь рану поглубже тех, которые имеются на твоем теле сейчас.

– Но кто может услышать меня? Табак, Господь Бог в небесах и ты. Неразумные растения будут помалкивать, Господь не предаст своего раба, а что до тебя, друг… – Он испытующе посмотрел на Лэндлесса. – Хотя ты и явился из такого места, сдается мне, что ты не из тех, кто навлекает неприятности на человека за то, что ему хватает дерзости говорить вещи, о коих ты смеешь лишь помышлять.

Лэндлесс ответил своему собеседнику таким же пристальным взглядом.

– Да, – тихо молвил он. – Тебе незачем меня бояться.

– Я вообще никого не боюсь, – последовал гордый ответ.

Уингрейс Порринджер наклонил свое длинное тело над пышным табачным растением и почти коснулся губами уха своего молодого собрата.

– Ты попытаешься бежать? – прошептал он.

Губы Лэндлесса тронула улыбка.

– Скорее всего, – сухо ответил он. После чего поглядел на длинные ряды растений с широкими зелеными листьями, на работающих мужчин, как черных, так и белых, лучшие из коих были всего лишь тупой деревенщиной, а худшие – отъявленными негодяями; перевел взгляд на их виднеющиеся вдалеке лачуги, затем на красивый белый господский дом, возвышающийся среди цветников и садов, и словно во сне со стороны увидел себя самого – человека, молодого годами, но старого из-за пережитых скорбей, униженного, отверженного, одинокого, лишенного друзей, видящего впереди лишь череду томительных лет, полных ежедневного, мертвящего душу тяжкого труда, общения с подонками и постыдного подчинения бичу. Бежать! Это слово так долго и неотступно звучало в его сердце и мозгу, что порой он боялся, как бы не выкрикнуть его вслух.

Уингрейс Порринджер покачал головой.

– Сбежать с виргинской плантации нелегко. У тех, кто охотится на беглецов, есть собаки, лошади, факелы и лодки. Они преследуют этих спасающихся воробышков, объединившись в отряды и призвав на помощь язычников. К тому же это грозный край, ибо здесь путь тебе преграждают широкие реки и дремучие леса, тебя захватывают трясины и крепко держат в своих когтях, пока не подоспеют жестокие сатрапы. А когда ты оказываешься пленен, тебя истязают и удваивают срок твоей неволи.

– И все же иным удавалось убежать.

– Да, но таких немного. К тому же те, кто смог убежать, нечасто остаются живы. Их проглатывает лес, и некоторое время спустя их черепа оказываются на склонах холмов, где с ними играют волки, либо их кости омывают глубокие воды рек, либо они превращаются в кучку пепла у подножия какого-нибудь индейского пыточного столба.

– А почему тогда пытался сбежать ты сам? – спросил Лэндлесс.

Порринджер искоса посмотрел на него.

– Я пытался это сделать, потому что был глупцом. Но теперь я поумнел. И знаю способ получше.

– Способ получше?

– Тише! – Магглтонианин оглянулся, затем прошептал: – Ты хочешь сегодня вечером пойти со мной?

– Пойти с тобой? Куда?

– К одному человеку, которого я знаю – и который дает хорошие советы.

– Это могут делать многие, друг.

– Верно, но они не указывают, как из их советов можно извлечь пользу, как делает тот, к кому тебя отведу я.

– Кто он?

– Кабальный работник, как и мы, – человек ученый и благочестивый, хотя он и не относится к числу учеников блаженного Людовика. А теперь слушай: когда взойдет луна, незаметно покинь свою хижину и приходи к расщепленной молнией сосне, что стоит на берету протоки. Там тебя будет ждать лодка, и в ней буду сидеть я. Мы поплывем к хижине того, о ком я веду речь. Он калека, и, зная, что он не может сбежать, безбожный и разгульный злодей, именующий себя нашим хозяином, дал невольнику лачугу, стоящую среди приливных болот, где тот занимается починкой рыбацких сетей. Пойдем к нему со мной. Вот увидишь, дело того стоит – но сейчас я больше ничего не могу тебе сказать.

– Если нас поймают…

– Тогда за нас ответят наши шкуры. Но Господь закроет глаза надсмотрщиков, дабы они ничего не увидели, и их уши, дабы они ничего не услышали, и мы благополучно воротимся до того, как рассветет. Ты придешь?

– Да, – отвечал Лэндлесс. – Приду.

Глава VI
ХИЖИНА НА БОЛОТАХ

Вскоре после полуночи двое подневольных работников тронулись в путь и, безмолвные и настороженные, поплыли по протоке, держась у самого берега. Лодка была так мала, что в ней едва хватало места для двух человек, к тому же из нее постоянно приходилось вычерпывать воду. Когда они отошли на полмили от невольничьих хижин, магглтонианин, который греб, направил нос лодки к противоположному берегу и затем в узкую речушку, петляющую среди приливных болот. Они вошли в нее, сделали поворот, и широкая грудь протоки, освещенная низкой багровой луной, скрылась из виду, будто ее и не было. Со всех сторон на ночном ветру шелестела высокая болотная трава – берега были черным-черны, и над этой чернотой всходила красная луна. Было время отлива. До влажной черной земли было так близко, что двое в лодке могли слышать, как по ней торопливо сбегают в воду крабы, и Порринджер ткнул веслом в большого карася «баранью голову», притаившегося рядом. Вода перед ними разбивалась на блестки, и по ней шла фосфоресцирующая рябь. Мимо пронесся потревоженный веслами косяк мелких рыбешек, выпрыгивающих из речушки и блистающих серебром. С глухим плеском в воду нырнула черепаха. Из зарослей травы доносились сонные крики куропаток, а один раз путь им преградила, словно призрак, большая белая цапля. Захлопав крыльями, она издала гневный крик и улетела прочь.

Они уже долго плыли по изгибающейся речушке, когда Порринджер тихо сказал:

– Теперь мы можем говорить, не опасаясь. Людей тут нет, разве что где-то бродит эта ведьма Марджери. Будь она проклята, будь прокляты те, кто дает ей пищу, кров и одежду и кто оставляет дары перед ее дверью, ибо в Писании сказано: «Ворожею не оставляй в живых».

– Есть ли на свете что-нибудь такое, что магглтонианин не станет проклинать? – спросил Лэндлесс.

– Есть, – самодовольно ответствовал его спутник. – Есть мы, соль земли. Нас тысяча или больше.

– А остальные обитатели подлунного мира суть нечестивцы, обреченные на погибель?

– Да, воистину так, «будут народы, как горящая известь, как срубленный терновник, будут сожжены в огне»[37]37
  Книга пророка Исаии, 33:12.


[Закрыть].

– Тогда почему же ты имеешь дело со мной и с тем человеком, к которому мы плывем?

– Потому что сказано: «Приобретайте себе друзей богатством неправедным»[38]38
  Евангелие от Луки, 16:9.


[Закрыть], к тому же даже жар адского пламени имеет несколько разных степеней. Я бы не поместил тебя, имеющего некоторое представление об истине, а также индепендентов и людей пятого царства (что же до квакеров, то их наверняка ждет погибель) в «печь, разожженную в семь раз сильнее, нежели как обыкновенно разжигали ее»[39]39
  Книга пророка Даниила, 3:19.


[Закрыть], ожидающую узколобых кровавых прелатистов, которые правят Англией, богохульствуют, устраивают дуэли на шпагах, рядятся в суетные наряды, отмечают дни поминовения своих святых и новолуния, и церковные праздники. Они суть "город торжествующий, живущий беспечно, говорящий в сердце своем: «Я, и нет иного, кроме меня». Придет день, и они будут сокрушены, «как сокрушают глиняный сосуд, разбивая его без пощады»[40]40
  Книга пророка Исаии, 30:14.


[Закрыть], воистину, и свернутые, как сверток, будут заброшены, как мяч, в далекий край.

Они наткнулись на корягу, и лодка едва не перевернулась. Когда она выправилась и Лэндлесс тыквой-горлянкой вычерпал из нее воду, они молча продолжили путь. Лэндлессу не хотелось говорить. Он не знал, куда они плывут, не ведал, зачем, и это не очень-то его интересовало. Он намеревался бежать, как только восстановит силы, и никого не собирался посвящать в свои планы, в том числе и этого магглтонианина, чьи попытки побега закончились так катастрофично, и человека, "который дает хорошие советы". Что же до нынешней полночной экспедиции, то она была ему по большей части безразлична. Но это дало ему повод покинуть душную хижину, где он ворочался с боку на бок, слушая тяжелое дыхание своих соседей – каторжника-турка и деревенского паренька, – и насладиться покоем болот, омытых лунным светом и полных плеска воды.

Они свернули еще раз, и впереди показался тусклый свет, похожий на блуждающий огонек. Он казался близким, но речушка изгибалась, поворачивала обратно, петляла и утраивала путь.

Магглтонианин оперся на весло и повернулся к Лэндлессу.

– Вот и наша цель, – серьезно промолвил он. – Но прежде, чем зайти туда, мне надо сказать тебе кое-что, друг мой. Если, желая снискать милость нечестивых филистимлян, которые поставили себя над нами, ты расскажешь им что-то из того, что нынче услышишь там, то да испепелит Господь язык в твоем рту, да поразит он тебя слепотой, да ввергнет он тебя в геенну! А если этого не сделает Господь, то тебя сокрушу я, Уингрейс Порринджер.

– Избавь меня от своих выпадов, – холодно сказал Лэндлесс. – Я не предатель.

– Да, друг мой, – уже мягче ответил магглтонианин. – Я тоже считаю, что ты не способен на вероломство, иначе я не привез бы тебя сюда.

Порринджер направил нос лодки к берегу и ухватился за столб, полусгнивший и пропитанный водой. Лэндлесс кинул ему веревку, сделав на ней петлю, и вместе они привязали лодку, затем по жирной, сырой, сползающей земле поднялись на три фута и оказались на сухом грунте, до которого доходили только самые высокие приливы. Футах в пятидесяти от берега виднелась приземистая хижина, стоящая возле еще одного изгиба речушки. Перед хижиной к столбам было привязано еще несколько лодок, тихо трущихся друг о друга. В хижине не было окна, но через щели между бревнами просачивался красный свет.

Когда двое мужчин дошли до нее, магглтонианин особым образом постучал в массивную дверь, ударив по дереву четыре раза. Послышалось шарканье и Лэндлес-су показалось, что он слышит два голоса, которые оборвали свой разговор. Затем кто-то тихо произнес:

– Кто там?

– Меч Господа и Гидеона, – ответствовал магглтонианин.

Загремел открываемый засов, и дверь медленно отворилась внутрь.

– Входите, друзья, – молвил тихий голос. Лэндлесс, пригнув голову, переступил порог и увидел перед собой мужчину с высоким белым лбом и серьезным приятным лицом. Опираясь на палку и волоча одну ногу, он проковылял обратно к скамье с высокой спинкой, с которой встал, и так спокойно, словно он был тут один, принялся чинить порванную рыбацкую сеть. Кроме него и двоих вошедших в комнате никого не было видно.

В углубление в столе был вставлен сосновый факел, освещающий красным светом примитивную обстановку. Из мебели здесь имелись только стол, скамья, сундук и лежанка с соломенным тюфяком. Со стен и потолочных балок свисали сети, рваные или починенные. В одном углу большой кучей был свален грязноватый потрепанный парус, в другом лежала связка весел, а третий был целиком погружен во тьму. На земляном полу лежало несколько небольших бочонков, на которые обитатель хижины показал Лэндлессу и Порринджеру, чтобы те уселись на них.

Оставив Лэндлесса у двери, магглтонианин подтащил один из бочонков к скамье, сел на него, придвинул свое похожее на посмертную маску лицо к лицу починщика сетей, и они шепотом завели разговор. До Лэндлесса, который ожидал исхода этого ночного приключения довольно безучастно, время от времени долетали обрывки предложений. "Он не похож на преступника, но"… "Ты говоришь, что он из пуритан?" – "Нам нужна молодая кровь". Затем после долгого перешептывания: "По крайней мере, он не предатель".

Наконец магглтонианин встал и подошел к Лэндлессу.

– Мой друг поговорит с тобой один на один, – сказал он. – А я покараулю за дверью. – Он вышел и затворил за собою дверь.

Починщик сетей сделал Лэндлессу знак подойти.

– Не мог бы ты подойти поближе? – спросил он, говоря с культурным произношением и тоном, не лишенным повелительных ноток. – Как видишь, я хром и не могу передвигаться без боли.

Лэндлесс подошел к столу и сел, поставив локоть на столешницу и опершись на руку подбородком. Починщик сетей отложил свою работу, и они молча вгляделись друг в друга.

Лэндлесс видел перед собой мужчину средних лет, который был похож на ученого, но в прошлом мог быть солдатом; с худым истомленным лицом, выражающим приветливую просветленность, в которой сквозили сила и спокойная, беспощадная решимость. А взгляд починщика сетей был устремлен на молодого человека, прямого и гибкого, как индеец, с высоко поднятой головой и красивым лицом, на котором застыло выражение гордого терпения. На этом лице тоже была написана решимость, взор темных глаз выражал неустрашимость, рот был упрямо сжат – то было лицо человека, который много сделал и много страдал и который знал, что ему предстоит еще больше сделать и еще больше страдать.

– Мне сказали, – начал починщик сетей, – что на здешние плантации ты прибыл недавно.

– Меня привез сюда корабль, именуемый "В добрый путь", месяц назад.

– Ты прибыл сюда не как кабальный работник?

Лэндлесс покраснел.

– Нет.

– И не как мученик веры, ставший жертвою беззаконного и тиранического Акта о единоверии?

– Нет.

– И не как последователь Кромвеля?

– Нет.

Починщик сетей тихо постучал по столу своими тонкими белыми пальцами. Лэндлесс холодно промолвил:

– Это праздные вопросы. Человек, который привез меня сюда, сказал вам, что я каторжник.

Его собеседник пристально посмотрел на него.

– Мне доводилось выслушивать каторжников. Почему ты не заявляешь о своей невиновности?

– А кто бы мне поверил?

Последовало молчание. Лэндлесс поглядел в глаза починщика сетей, большие, лучистые, ласковые и читающие его, словно открытую книгу.

– Я тебе поверю, – ответил починщик сетей.

– Тогда клянусь Богом, – торжественно сказал Лэндлесс, – что я не совершал того, за что был осужден. И Он свидетель, что я благодарен вам за доверие, сэр. Более на моем пути не встретился никто…

– Я знаю, мой мальчик, я знаю! Как это произошло?

– Я сражался за Республику. Мой отец погиб, мои родные были лишены прав состояния, и у меня имелся могущественный враг. Я стал жертвой стечения обстоятельств, и судил меня судья неправедный – сам Уильям Мортон.

– Хм! Странно, что тебя отправили на плантации, а не на Тайберн. Как тебя зовут?

– Годфри Лэндлесс.

– Лэндлесс? Когда-то я знал – и любил – Уорхема Лэндлесса – он был храбрый солдат, благородный дворянин и истинный христианин. Он пал в битве при Вустере.

– Это был мой отец.

Починщик сетей прикрыл глаза рукою.

– Чудны пути твои, Господи! – тихо молвил он, затем уже громче добавил: – Воистину, мой мальчик, видя тебя здесь, я испытываю не только печаль. Твой отец был мудр, терпелив, дальновиден, решителен и храбр, и думаю, ты унаследовал его дух.

– Я рад, что вы знали моего отца, – просто сказал Лэндлесс.

После долгого молчания, во время коего оба собеседника вспоминали минувшие дни, починщик сетей заговорил опять.

– У тебя нет причин питать расположение к нынешним властям?

– Нет, – твердо ответил Лэндлесс.

– Ты отстаивал Республику по велению своего сердца?

– Да.

– Ты хочешь бежать из неволи?

– Да.

Починщик сетей достал из-за пазухи небольшую потертую книгу.

– Готов ли ты поклясться на этой книге, что ты никогда не расскажешь того, что сейчас скажу тебе я, никому, кроме тех людей, которых назову тебя я сам? Что до меня, то мне было бы довольно и твоего слова, поскольку мы с тобою оба дворяне, но на кону стоит не только моя жизнь.

Лэндлесс коснулся книги губами.

– Клянусь, – молвил он.

Его собеседник придвинул к нему свое безмятежное белое лицо.

– Что бы ты был готов отдать, – торжественно вопросил он, – ради торжества того дела, за которое погиб твой отец?

– Мою жизнь, – отвечал Лэндлесс.

– Готов ли ты отдать ее и теперь?

– Такому дару была бы грош цена, – с горечью ответствовал Лэндлесс. – Да, я бы отдал ее, но наше дело мертво.

Починщик сетей покачал головой.

– Дело праведников не умирает, – сказал он и, помолчав, добавил. – Ты не из числа покорных рабов. Тебя не оставляет мысль о побеге.

– Да, я непременно сбегу, – медленно проговорил Лэндлесс. – И, если они догонят меня, не дамся живым.

Губы починщика сетей тронула грустная улыбка.

– Они догонят тебя, можешь не сомневаться. – Он еще больше подался вперед и коснулся Лэндлесса рукой. – А что, если я укажу тебе путь получше? – прошептал он.

– Какой путь?

– Тот, который принесет свободу и тебе, и твоим угнетенным братьям. Тот, на котором мы поднимем знамя Республики и сбросим иго Стюарта.

Лэндлесс воззрился на своего собеседника.

– С одной стороны убогая хижина, – сказал он, – затерянная среди глухих виргинских приливных болот, и двое рабов, один из коих калека, а другой каторжник, а с другой – Карл Стюарт на своем троне в Уайтхолле. Право же, друг мой, это безотрадное место повредило ваш рассудок.

Починщик сетей улыбнулся.

– Мой рассудок здрав, – возразил он, – так же здрав, как в тот день, когда я отдал свой голос за то, чтобы предать смерти отца молодого короля, ибо такова была печальная необходимость. И я не собираюсь потрясать Англию – я говорю о Виргинии.

– О Виргинии?

– Да, об этом прекрасном крае, о цветущем саду, о новой земле, в которой взойдут семена могучей нации, оплота справедливости и простого права, мудрой, воздержанной и храброй, в которой родится просвещенный народ, воистину служащий Богу, служащий без рабского следования обрядам, как это делают прелатисты и паписты, и без непотребного панибратства индепендентов. Народ, верный своим правителям, но пользующийся своим богоданным правом избирать тех, кто должен им править, народ, среди коего свобода будет ходить с открытым лицом и коему вновь явится Астрея[41]41
  Астрея – в древнегреческой мифологии дочь Зевса и Фемиды, богиня справедливости и сестра Стыдливости, обитавшая среди счастливых людей Золотого века.


[Закрыть], такой же свободный, как тот орел, которого я видел нынче утром и который взлетал все выше и выше, сильный и гордый, радуясь тому, что он поднимается в небеса.

– Вы говорите о демократической республике, – сухо сказал Лэндлесс.

– А почему бы и нет? – ответил починщик сетей, глядя на него горящими невидящими глазами. Мы мечтали о демократической республике десять лет назад: я, Вейн, Сидни, Мартен и многие другие, – но Оливер грубо пробудил нас от этих сладких снов. Тогда это происходило на берегах Темзы, и речь шла об Англии. Ныне же я мечтаю вновь, на берегах Чесапикского залива, и речь идет о Виргинии. Ты улыбаешься!

– А вы учли… я не знаю вашего имени сэр.

– Меня зовут Роберт Годвин.

– А учли ли вы, мастер Годвин, что виргинцы вовсе не желают, чтобы их земля стала демократической республикой, что они куда большие роялисты и прелатисты, чем их собратья в Англии, что в своей невероятной преданности королю они готовы переиродить Ирода?[42]42
  Цитата из «Гамлета» Уильяма Шекспира (пер. Б. Пастернака).


[Закрыть]

– Это верно лишь в отношении того класса, с коим тебе довелось общаться – в отношении хозяев плантаций и рабов. Но среди простых людей царит сильное недовольство, как и среди нонконформистов: пресвитериан, индепендентов, баптистов и даже среди квакеров, хотя они и утверждают, что не признают насилия. Для всех них Карл Стюарт суть тот самый фараон, сердце коего Бог ожесточил, а Уильям Беркли суть надсмотрщик, которого он поставил над народом.

– А как насчет остальных?