Текст книги "Шерлок Холмс против Марса"

Автор книги: Мэнли Уэллман

Соавторы: Уэйд Уэллман
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

– Мы видели город, марсианский город, – воскликнул Челленджер. – Мы видели живых марсиан! Здесь я написал, – он побарабанил пальцами по листу, – что они сильно отличаются от нас. Вероятно, уместно будет сравнить их с членистоногими-артроподами или с насекомыми.

– Почему с насекомыми? – спросил Холмс.

– Начнем с внешнего вида. Множество тонких придатков, мягкие и в то же время мускулистые тела. Вы наверняка обратили внимание, что некоторые существа имеют крылья, но другие их лишены.

– По крайней мере, способность отдельных марсиан летать вовсе меня не удивляет, даже исходя из результатов кратких наблюдений. Перемещаться по воздуху, скорее всего, могут и остальные.

– Нет! Любому здравомыслящему человеку понятно, что способностью к полету располагают далеко не все обитатели Марса, – отрезал Челленджер. – Наличие или отсутствие крыльев объясняется различием полов: женские особи крылаты, у мужских крылья отсутствуют.

– Мои выводы остаются гипотетическими, но могу предположить, что в своем развитии марсиане достигли стадии бесполости, – сказал Холмс, сверяясь с записями. – Крылья вполне могут быть искусственными.

– Ерунда! – взорвался Челленджер. – Будь они искусственными, разве не были бы они пристегнуты ремнями? Я не заметил ничего подобного, как и вы, полагаю.

– У них могут существовать иные способы крепления летательных аппаратов, – спокойно возразил Холмс. – Подумайте, Челленджер, ведь они живут в ином мире и, очевидно, обладают чрезвычайно развитой и сложной культурой.

Челленджер осел в кресле и глубоко задумался, нахмурив лохматые брови.

– Быть может, вы и правы, Холмс, – сказал он наконец. – Нечасто мне приходится сдавать позиции.

– Так поступает лишь истинный ученый, – с улыбкой ответил Холмс. – Вспомните, как пренебрежительно вы отзывались сегодня о коллегах, которые не в состоянии изменить свои устаревшие взгляды… Рассмотрим, однако, другой вопрос. Наша точка обзора, судя по всему, находилась на уровне верхней части мачты. Дважды мы видели, как эти существа приближались и, казалось, глядели нам прямо в глаза. Мы также отметили вспышки света на верхушках других мачт. Не означает ли это, что на верхушке нашей мачты имелось некое устройство, подобное этому кристаллу? И что в своем кристалле они, при посредстве нашего, могут видеть нас – в точности как мы можем видеть их в собственном кристалле?

– Действительно, какое еще может быть объяснение? – победно воскликнул Челленджер, словно сам только что высказал эту немыслимую гипотезу. – Безупречная логика, Холмс. Сомнений нет, на верхушке мачты находится приспособление, с помощью которого можно каким-то образом преодолеть пространство и увидеть то самое место, где находится кристалл на нашей планете – иными словами, увидеть мой кабинет!

– Именно так сообщаются друг с другом телеграфные аппараты, хотя механизм должен быть намного более тонким, – добавил Холмс. – Боюсь, Челленджер, что жители Марса серьезно опередили человечество, причем не только в механике.

– Еще немного, и вы станете уверять, что марсианские создания далеко ушли вперед в эволюционном развитии и представляют собой биологическое будущее человеческой расы, – скривился Челленджер.

– Наши исследования заставляют предположить, что подобная эволюция и впрямь имела место на Марсе. Эти существа развивались в течение огромного промежутка времени. Вы же сами их видели, Челленджер. В овальных телах обитателей Марса должен заключаться гигантский мозг. А их конечности, два пучка щупалец? Не являются ли они следующим этапом развития наших рук?

– Блестяще, Холмс! – Челленджер стукнул кулаком по столу с такой силой, что кристалл едва не упал на пол. – Вы можете претендовать на лавры!

Профессор схватил перо и стал быстро писать, зачитывая вслух:

– Специализированное развитие головы и рук как природный триумф высшего интеллекта. Соответствующее уменьшение иных органов, которые оказались излишними в связи со специфическим образом жизни и средой обитания марсиан – к примеру, атрофия нижних конечностей, что и произошло с китообразными. – Он поднял голову. – Холмс, я начинаю думать, что вы преуспели бы, посвятив себя чистой науке.

Холмс улыбнулся.

– Вместо того, чтобы посвятить себя жизни во всей ее сложности? Я совершенствовался в дедукции – науке, которая развивает способность к наблюдениям и систематизации их результатов.

Челленджер склонил к плечу громадную голову.

– Должен еще раз напомнить, Холмс, что в настоящее время мы должны держать это открытие в тайне. Если позволите, я мог бы объяснить причины такой настойчивости…

– Не стоит. Разрешите поделиться с вами результатами некоторых наблюдений, – прервал профессора Холмс. – Вы опасаетесь столкновения с другими учеными, Челленджер, так как считаете, что они поднимут вас на смех, обвинят в научной опрометчивости, даже в шарлатанстве.

Глаза Челленджера расширились от удивления.

– Хотя я мог намекать на что-то подобное, ваши любопытные заключения целиком и полностью справедливы.

– Это не составило труда, – сказал Холмс. – В моей домашней картотеке на букву Ч хранится несколько газетных вырезок, где рассказывается о вашей карьере. Одна из самых примечательных статей повествует, как в 1893 году, будучи тогда помощником хранителя Отдела сравнительной антропологии Британского музея, вы с немалым шумом подали в отставку. В статье подробно, с привлечением многочисленных цитат, описываются ваши разногласия с руководством музея.

– Ах, вот оно что, – небрежно отмахнулся Челленджер. – Давно забытая история, к тому же самого мерзкого свойства. С вами, во всяком случае, я в научные споры не вступал. Попросим, пожалуй, мою жену подать чай, а затем возвратимся к нашим наблюдениям.

За чаем они смогли немного отдохнуть в обществе миниатюрной миссис Челленджер, которая показала себя самой очаровательной хозяйкой. После Холмс и профессор вновь расположились в кабинете, следя за сменой видений в кристалле: крыша, мачты, лужайка и странные существа, сновавшие повсюду… Несколько раз они видели, как марсиане поднимались в воздух. Вскоре у них на глазах одно из существ отбросило прочь крылья. Челленджер издал громкое восклицание.

– Вы правы, Холмс! – вскричал он. – Крылья искусственные. Теперь я в этом полностью убежден.

– Таким образом, крылья не могут служить признаками пола.

– Разумеется. Вдобавок, те физические различия, что говорят зоологу о различиях половых, у них не отмечаются.

Челленджер вздохнул.

– Почему этот кристалл очутился здесь, на Земле?

– И как именно они это проделали? – в свою очередь спросил Холмс.

Челленджер сбросил с кристалла ткань.

– Каким-то странным способом, понять который мы не в силах, как африканские дикари не способны понять принцип действия железной дороги.

– Да, но для чего?

– Конечно же, чтобы наблюдать за нами, – ответил Челленджер. – Какая грандиозная победа внеземной науки – отправить кристалл через тридцать или более миллионов миль космического пространства!

– Но если этот кристалл пересек космическое пространство, не последуют ли за ним марсиане?

– Экспедиция? К нам? – изумился Челленджер. – Зачем?

– Не знаю, – медленно произнес Холмс. – Не знаю.

И в тот день, и в последующие дни декабря, и в новом 1902 году Холмс и Челленджер неустанно продолжали свои изыскания, открывая все новые грани таинственного, постоянно меняющегося облика Марса. Холмс был занят несколькими криминальными расследованиями (два из них имели отношение к Скотланд-Ярду), но в свободные от этих обязанностей и личных дел вечера он нередко посещал Эн-мор-Парк, где вглядывался в кристалл и подробно записывал увиденное. Челленджер с головой ушел в наблюдения. Он избегал расспросов жены и забросил исследование, над которым работал; профессор все чаще проводил долгие часы в кабинете, разглядывая под черной тканью сияющий кристалл.

Постепенно у Холмса и Челленджера начало складываться более ясное представление о городе: широкий и длинный, с довольно высокими зданиями, он раскинулся на плоской, покрытой скудной растительностью равнине с красноватой почвой, которая простиралась до самого горного массива на горизонте. Марсианская столица походила на крепость – о сходстве этом напоминали массивные здания, малое число ворот и выбор открытой местности для строительства города, точно обитатели желали исключить всякую возможность быть застигнутыми врасплох. Ни Челленджер, ни Холмс так и не сумели сколько-нибудь достоверно оценить количество жителей в городе, хотя марсиане роились среди зданий десятками, если не сотнями. На поросшей редкими перистыми кустами равнине то и дело мелькали собранные из металла транспортные средства различных размеров и сложности.

– Я совершенно сбит с толку, – признался как-то Челленджер. – Мы словно африканские дикари: в собственной культуре они прекрасно разбираются, но секрет движения поезда или парохода остается им недоступен.

– И все же африканские дикари, должным образом обученные, в состоянии понять, как действуют подобные механизмы, даже управлять ими. Ваше сравнение, может статься, слишком оптимистично, – заметил Холмс.

– В таком случае, какое сравнение предложили бы вы? – спросил Челленджер.

– Предпочитаю подождать с ответом, пока мои выводы не подтвердятся, – сказал Холмс, едва заметно улыбнувшись. Он не видел никакого смысла навлекать на себя гнев профессора, однако полагал, что в сравнении с марсианами даже Челленджер мог оказаться всего-навсего животным, низшим как по физическому, так и по умственному развитию.

Челленджер вновь принялся рассматривать пейзаж в кристалле.

– Самые маленькие и наиболее проворные их машины, кажется, неуправляемы, – сказал он. – Мне думается, что это – разумные механизмы, обладающие собственной волей к действию.

– Некоторые машины вполне могут принадлежать к числу таких механизмов, – согласился Холмс. – С другой стороны, возможно, они управляются на расстоянии с помощью мыслительных процессов своих хозяев.

Пока они беседовали, марсианский ландшафт скрылся в тумане, затем проявился снова. Теперь механизмы исчезли. На крыше и на лужайке видны были округлые, шевелящие щупальцами тела марсиан; обитатели чужой планеты то перемещались, опираясь на пучки щупальцев, то надевали крылья и взмывали над крышами. Порой некоторые крылатые обитатели Марса подлетали к блестящим объектам на верхушках мачт, тогда как другие сразу исчезали из виду, спеша по каким-то непонятным делам.

Холмс молча рассматривал марсиан, но Челленджер разглагольствовал не переставая, как университетский лектор, который готовит студентов к трудному экзамену и без конца растолковывает им тонкости предмета. Все это время Челленджер осторожно поворачивал кристалл, стремясь получить иной угол обзора, и наконец чуть не вскрикнул от волнения.

– Марс – планета с крайне малым количеством воды на поверхности, – провозгласил он, словно Холмс только что доказывал обратное. – Конечно, с 1877 года в печати то и дело встречаются бессмысленные рассуждения о каналах. Эта идея возникла с легкой руки Скиапарелли, который утверждал, что видел на Марсе canali — он использовал свой родной итальянский. Слово canali означает просто «ущелья» или «овраги». Но отдельные бездари, почему-то считающие себя пионерами научной мысли, неправильно перевели этот термин и продолжают лепетать всякую чушь о «каналах», будто на Марсе и впрямь существуют водные пути[5]5
  Джованни Скиапарелли (1835–1910) – итальянский астроном, известный своими наблюдениями двойных звезд и планет Солнечной системы. Разработал теорию образования метеорных потоков в результате разрушения ядер комет под воздействием Солнца. Наблюдая Марс во время противостояния 1877 г., сообщил о наличии на планете «каналов», после чего были выдвинуты гипотезы об искусственном происхождении каналов и наличии на Марсе разумной жизни. Сам Скиапарелли не верил в научную обоснованность подобных гипотез; современная наука считает марсианские каналы оптической иллюзией.


[Закрыть].

– В неверном переводе может заключаться доля истины, – заметил Холмс. – Канал, скажем так, является искусственным инженерным сооружением. Как же тогда назвать сооружение, которое мы видим сейчас в кристалле?

В отдалении, слева от зданий, равнину пересекал водный поток; над ним был перекинут мост весьма любопытной конструкции.

– Я и сам в недоумении, – нехотя признался Челленджер. – Не исключаю, что это – искусственный канал, как вы, судя по всему, предполагаете. Но этот канал не разглядеть с помощью самого сильного земного телескопа, и вряд ли он связан с предполагаемыми открытиями Скиапарелли.

Холмс нахмурился.

– И все-таки, если я правильно помню, во время противостояния 1894 года на Марсе были отмечены странные возмущения – возможно, признаки гигантского строительства.

– Я тогда едва об этом задумывался, – смущенно сказал Челленджер. – Увы, я был весь поглощен полемикой с нахалами, которые осмелились бросить вызов моей теории относительно… впрочем, не имеет значения.

– Предположим, что в 1894 году на Марсе велась строительная деятельность. Не тогда ли марсиане каким-то образом переправили наш кристалл на Землю? – спросил Холмс.

– Интересная гипотеза, – заметил Челленджер. – И все же не будем ею слишком увлекаться.

– Согласен, – сказал Холмс. – Мой опыт говорит, что чрезмерное теоретизирование ставит под угрозу процесс логической дедукции. Гипотезы следует использовать экономно, как поэзию в научных рассуждениях.

Холмс сбросил с головы ткань и быстро писал что-то в блокноте.

– Продолжим наши рассуждения, Челленджер. К счастью, в научных познаниях с вами мало кто может сравниться, не говоря уж – превзойти.

– Мало кто? – проворчал Челленджер, но было очевидно, что комплимент достиг своей цели.

Он также показался из-под ткани, улыбаясь в бороду.

– Астрономия никогда не входила в сферу моих основных исследований, – начал он давешним лекторским тоном. – Тем не менее, я всегда старался следить за научной работой тех, для кого астрономия является специальностью. Науке известно, что Марс – красная планета с разбросанными кое-где зеленоватыми областями. Полюса упомянутой планеты увенчаны белыми шапками, похожими на ледяной покров либо иней. Зеленые пятна, по мнению некоторых ученых, представляют собой примитивную растительность наподобие мхов или лишайников. Здесь, перед нами, – и он повертел в пальцах кристалл, – имеются определенные доказательства этих гипотез. Однако, даже при помощи самых сильных телескопов воду на Марсе обнаружить не удалось. Атмосфера у планеты разреженная; примерно такая же разреженная атмосфера наблюдается на вершинах наиболее высоких гор Земли. В воде и водных парах кислород непременно должен присутствовать, но в марсианской атмосфере, как показывает спектроскоп, его доля ничтожна.

Профессор произнес эту тираду с характерным выражением непоколебимого превосходства.

– Человек, конечно, не смог бы выжить в таких условиях, – сказал Холмс.

– Никоим образом, – решительно подтвердил Челленджер. – Мало того, поскольку атмосфера планеты бедна кислородом, часто утверждалось, будто жизнь на Марсе невозможна. Но мы с вами, Холмс, знаем, что это не так.

– Утверждая подобное, следовало бы уточнить – «жизнь земного типа». Мы видим, по сути говоря, совершенно иную жизнь. С другой стороны, выводы наших астрономов относительно красной почвы Марса согласуются с пейзажами в кристалле. Как вы думаете, почему марсианская почва имеет этот ржаво-красный оттенок?

– Рассуждая теоретически, могу предположить, что почва Марса напоминает глину.

– Глина, – задумчиво повторил Холмс. – Я посвятил несколько лет изучению различных почв и раскрыл ряд преступлений, обратив внимание на пыль либо особого рода песок на одежде или обуви виновных. Глинозем, как рассказывают нам учебники, состоит из гидратизированных силикатов глиния. Во влажном виде глина становится пластичной, и тогда ее можно превратить в кирпичи, плитки и керамическую посуду. Красноватый оттенок свидетельствует о присутствии окислов.

– Все, что вы говорите, верно, хотя и несколько банально, – снисходительно заявил Челленджер. – К чему вы ведете?

Холмс откинулся на стуле и соединил кончики пальцев, глубоко задумавшись.

– Могло случиться так, что почва Марса с течением тысячелетий поглотила кислород, которым атмосфера в свое время была достаточно богата.

– Гм-м! – проворчал Челленджер. – Подобную возможность до вас рассматривали и другие. Не вижу, какое отношение…

– Если в минеральных отложениях содержится кислород, надлежащие химические процессы могли бы его высвободить.

– Боже правый, Холмс, я начинаю понимать направление вашей мысли, – Челленджер оскалил зубы в широкой ухмылке. – Наши совместные труды благотворно сказались на вашей умственной деятельности, друг мой. Здания, которые мы видим в кристалле, составляют структуру значительных размеров. Внутри их вполне достаточно места для сложнейшего механического и химического оборудования. С его помощью обитатели города могут создавать локальную атмосферу – тот пригодный для дыхания воздух, который будет поддерживать их существование.

– Что-то несомненно поддерживает их существование, даже если я ошибаюсь в своих предположениях.

Челленджер наклонился вперед и потряс руку Холмса.

– Мои поздравления. Вы – соратник, достойный Джорджа Эдуарда Челленджера. Намного более достойный, чем некоторые профессиональные ученые, имена которых я не стану называть.

– Постараюсь и впредь оставаться достойным столь высокой оценки, – сказал Холмс, слегка поклонившись. – И для этого предлагаю возвратиться к нашим исследованиям.

Они снова задрапировали головы тканью и некоторое время в полной тишине внимательно изучали кристалл. Челленджер так и сяк вращал хрустальное яйцо, пока в нем не показался ряд мачт.

– Видите отблески света на верхушках мачт? – спросил он. – Глядите, приближается один из крылатых марсиан – вот он подлетел к другой мачте и изучает блестящий объект, совсем как мы. Я все более убеждаюсь, что каждая из мачт снабжена кристаллом, подобным нашему, и что при посредстве каждого из кристаллов можно видеть какой-либо отдаленный мир.

– Быть может, иные уголки Земли? – отозвался Холмс. – Поскольку наш кристалл сообщается с кристаллом на крайней мачте, кристаллы на остальных мачтах могут в свою очередь сообщаться с другими, также отправленными сквозь космос.

Громадный лоб Челленджера собрался в морщины.

– Вполне возможно. Эта теория порождает новые вопросы. В частности, вопрос о том, каким образом наш кристалл – и подобные ему механизмы – оказались на Земле.

Челленджер снял ткань и принялся вертеть в руках сияющее хрустальное яйцо.

– Конструкция и способ действия этого устройства не имеют никаких аналогов в нашей цивилизации, – медленно проговорил профессор. – Передача образов может осуществляться при помощи электрической энергии, но это просто предположение, обсуждать которое в настоящее время не стоит. Если, как вы полагаете, марсиане прислали кристалл на Землю в 1894 году, они наблюдают за нами уже семь лет. Много ли они смогли узнать о нас за это время?

– Рискну предположить – немало, – ответил Холмс. – Гораздо больше, чем мы сумели бы узнать о них за такой же срок.

– И что же они о нас думают?

– Было бы весьма любопытно выслушать их мнение, – улыбнулся Холмс. – Мы оба согласны с тем, что марсиане, вполне вероятно, готовят экспедицию на Землю. Идея меж– дупланетного путешествия не нова; на протяжении столетий она вдохновляла поэтические фантазии. Теперь мы – и только мы одни – знаем, что такие путешествия осуществимы.

Челленджер погладил хрусталь; его волнистая борода величественно вздымалась над столом.

– Судьба распорядилась удачно, вручив мне эту научную загадку, – сказал он. – Не без вашей помощи, конечно.

– Возможно, дело отнюдь не в судьбе. Кристалл мог попасть к нам непосредственно от марсиан, – заметил Холмс. – Предположим, марсиане желали проверить, как воспримут их устройство рациональные умы человечества. Они догадались, что люди, подобные нам, обладают необычными качествами интеллекта – и вот хрустальное яйцо оказалось у нас, а не в руках какого-нибудь недалекого обывателя.

Челленджер пристально поглядел на Холмса.

– Теперь вы сами начинаете предаваться романтическим фантазиям. Кстати, почему вы купили кристалл?

– Случайно попался на глаза. Я решил, что кристалл станет неплохим рождественским подарком для моей домоправительницы. Она еще не видела хрусталь и ничего о нем не знает.

– Это и к лучшему, – сказал Челленджер. – Вы, разумеется, преподнесли ей другой подходящий к случаю подарок?

– Разумеется, – ответил Холмс.

Вечером последнего январского дня Холмс сидел в гостиной на Бейкер-стрит, тихо наигрывая на скрипке. Послышался робкий стук. Холмс поднялся и отворил дверь. Посетитель, худощавый и черноволосый молодой человек, при виде Холмса тут же снял шляпу и принялся стеснительно теребить ее в руках.

– Доктор Уотсон дома? – спросил он.

– Он встречается с коллегами-медиками, – сказал Холмс. – Если хотите оставить для него сообщение, буду рад ему передать.

– Вы, должно быть, мистер Шерлок Холмс? Я имею честь быть знакомым с доктором Уотсоном и надеялся, что буду вам представлен. Меня зовут Джекоби Уэйс. Я ассистент-демонстратор больницы святой Екатерины, – молодой человек переминался на коврике. – Не знаю, с чего и начать.

– Прошу вас, прежде всего садитесь и изложите все по порядку.

Уэйс неловко уселся и, запинаясь, принялся рассказывать. Он часто бывал в магазине Кэйва, естествоиспытателя и торговца редкостями. В последние месяцы они изучали некий голубоватый, яйцевидной формы кристалл. Хрустальное яйцо открыло Кэйву множество тайн; престарелый антиквар говорил о поразительных сценах, что разворачивались перед ним в глубинах кристалла. Уэйс был буквально раздавлен, когда узнал, что после смерти мистера Кэйва кристалл вместе с прочими диковинками из магазина покойного оказался у Темплтона и затем был продан человеку, чье имя антиквар никак не мог вспомнить.

– Я разместил объявления в нескольких изданиях для коллекционеров, – сказал Уэйс, – но ответа так и не получил. Я убежден, что этот кристалл имеет огромное научное значение, и обращаюсь к вам с просьбой найти его.

Скромные, почтительные манеры Уэйса пришлись бы по душе Челленджеру, отметил про себя Холмс. Профессор, решил он, непременно должен быть извещен о новом повороте событий.

– Полагаю, мистер Уэйс, нам не помешает посоветоваться с выдающимся ученым, чья репутация ничуть не уступает научным достижениям, – сказал Холмс. – Минутку, я свяжусь с ним.

Холмс назвал телефонной барышне номер Энмор-пар– ка. Вскоре послышался гулкий рык Челленджера.

– Говорит Холмс. Челленджер, я беседую сейчас с новым клиентом по имени Джекоби Уэйс. По причинам, которые вскоре станут очевидны, вам необходимо выслушать его рассказ, – осторожно начал Холмс. – Могу я привести его к вам?

– Это расследование как-то связано с кристаллом? – спросил Челленджер, понизив голос до шепота.

– Да, – кратко ответил Холмс.

– Немедленно приезжайте.

Прибыв в Энмор-парк, Холмс и Уэйс застали профессора в кабинете, где тот внушительно восседал за письменным столом. Кристалла нигде не было видно.

– Вы можете сесть, мистер Уэйс, – величественно распорядился Челленджер. – Объясните-ка, в чем состоят ваши затруднения?

Заикаясь от стеснения, Уэйс вновь описал свое знакомство с Кэйвом, те туманные картины, что изредка выплывали из сверкающей дымки в кристалле, а также муки разочарования, которые он испытал, потеряв из виду хрустальное яйцо. Челленджер внимательно выслушал рассказ, время от времени делая пометки в блокноте.

– Кому еще вы говорили о кристалле? – спросил он, когда гость закончил свое повествование.

– Мистеру Темплтону, торговцу древностями, – ответил Уэйс. – Еще я слышал, что открытие мистера Кэйва может получить огласку. Темплтон говорил, что мистер Герберт Уэллс, известный писатель, готовит журнальную статью о хрустальном яйце. Он получил сведения о кристалле и от мистера Темплтона, и от другого торговца, мистера Морза Хадсона.

– Хадсон? – переспросил Холмс. – Я немного знаком с Хадсоном. Что ж, с интересом прочту статью, как только она появится в печати.

– Я также намерен с нею ознакомиться, – сказал Челленджер. – Наряду с самым причудливым воображением, этот Уэллс обладает кое-какими отрывочными научными познаниями. Мистер Уэйс, помимо объявлений в журналах для коллекционеров, вы не пытались выяснить судьбу кристалла?

– Я направил письма в «Таймс» и «Дейли кроникл». Оба письма были мне возвращены – в газетах сочли, что я задумал какую-то мистификацию. Редактор «Кроникл» даже посоветовал мне забыть о кристалле, добавив, что публикация подобной статьи может навредить мне на службе в больнице.

– Типичная журналистская ограниченность, – заявил Челленджер. – Однако, я в известной мере согласен с советом редактора. Благоразумней будет, мистер Уэйс, хранить молчание. Передайте дело на попечение моего друга, мистера Шерлока Холмса, и предоставьте ему возможность проявить все его замечательные способности. Хотелось бы заручиться обещанием, что вы так и поступите.

– Да, сэр, – немедленно согласился Уэйс. – Благодарю вас, профессор Челленджер.

Он распрощался. Челленджер сам проводил его к парадной двери и, вернувшись, яростно блеснул на Холмса своими пронзительными серо-голубыми глазами.

– Итак, теперь мы точно знаем, что случилось бы, попробуй мы сейчас представить прессе или научному сообществу результаты наших исследований, – загромыхал профессор. – Неверие и насмешки!

– И все же популярный журнал заинтересовался этой темой, – сказал Холмс. – Я с нетерпением ожидаю статью Уэллса – поглядим, хотя бы, насколько честны были с нашим автором Хадсон и Темплтон. Заметьте, Уэйс не мог предъявить скептикам кристалл, тогда как у нас имеется это преимущество.

– Наша сдержанность вполне оправдана, – возразил Челленджер. – Как мы с вами считаем, кристалл представляет собой средство сообщения с иной планетой. Только подумайте, на что пойдут другие ученые, если мы разделим с ними наше открытие. Вообразите их жалкие попытки установить связь с марсианами! Нет, Холмс, я никогда не доверю задачу такой колоссальной важности ограниченным умам, покрывшимся пылью за годы работы в лекционных залах и музеях! Разумное сообщение с марсианскими существами должно стать прерогативой единственного человека на Земле, который обладает необходимыми для этого интеллектом и познаниями – и получает, само собой разумеется, кое-какую помощь от вас.

Всю весну изучением кристалла занимался по преимуществу Челленджер; профессор неустанно подавал разнообразные сигналы марсианам и не оставлял надежды на ответ. Холмс в эти месяцы был занят рядом уголовных расследований.

В марте инспектор Мериваль из Скотланд-Ярда обратился к Холмсу за помощью. Полиция обнаружила большое количество ходивших по рукам фальшивых крон и полукрон[6]6
  Серебряные монеты. Одна крона равнялась пяти шиллингам, полкроны – 2 шиллингам 6 пенсам.


[Закрыть], но человек, которого подозревали в их чеканке, решительно отрицал свою вину. Подозреваемый заявил, что является респектабельным владельцем магазина в Се– вендайэлсе и что на его репутации нет ни единого пятна. К этому подозреваемый добавил, что хорошо знает свои законные права, собирается доказать всю ложность обвинений и велит своим поверенным взыскать моральный ущерб через суд. Холмсу удалось получить некоторые предметы одежды торговца для исследования; в манжетных швах обнаружились крошечные блестки, оказавшиеся под микроскопом цинковыми и медными опилками. Узнав о находке Холмса, респектабельный владелец магазина пал духом и сознался в своих прегрешениях.

Полицейские чины лестно отозвались о новейших методах, использованными Холмсом для обнаружения улик; тот скромно их поблагодарил и в тот же день связался с Челленджером. Но профессор держался с непонятной загадочностью.

– Прошу вас ждать известий от меня, – сказал он. – В настоящее время мне необходимо продолжать работу в полном одиночестве.

В конце апреля Холмса попросили помочь в другом расследовании; дело это также завело полицию в тупик. Речь шла о недавнем убийстве полисмена в Сент-Панкрас; товарищи погибшего поклялись найти и наказать убийцу. Единственной уликой было матерчатое кепи, найденное возле тела убитого. Как и в случае с фальшивомонетчиком, был задержан подозреваемый – мастер по изготовлению картинных рам. Подозреваемый с искренним возмущением отрицал все обвинения, утверждая, что никогда не носил кепи и ровно ничего не знал об убийстве.

Кепи доставили Холмсу в понедельник, 5 мая; с утра пришло также письмо от некоего Джеймса Мейсона. Этот человек, главный тренер скаковых лошадей в поместье Старый Шоскомб, просил в своем кратком послании встречи с Холмсом, чтобы обсудить весьма важный вопрос. На следующий день Холмс поднялся рано, торопливо позавтракал и присел к микроскопу. Разместив на предметном стекле некоторые частицы, найденные на подкладке кепи, Холмс сфокусировал линзы инструмента и приступил к работе. Он различил крошечные волокна, по всей видимости, ворсинки твида – было известно, что подозреваемый обычно носил твидовое пальто. Видны были также серые комочки пыли и маленькие коричневые шарики. Устав, Холмс оставил микроскоп и откинулся в кресле. Он выбрал в коробке легкую гаванскую сигару и открыл книгу. В гостиной появился Уотсон и с аппетитом приступил к завтраку.

– Удивительно, – через несколько минут бросил Холмс, откладывая книгу. – Мой разговорный французский не более чем приемлем, и все-таки читать на французском языке куда легче, чем говорить или писать.

– Что это за книга? – спросил Уотсон, помешивая ложечкой кофе.

– Сочинения Гюи де Мопассана, – ответил Холмс. – Сейчас как раз пролистывал одну историю, изложенную в

виде дневниковых записей. Порой даже кажется, что она основана на реальных событиях.

Губы Уотсона презрительно поджались под усами.

– Мопассан вел распутную жизнь, – строго сказал доктор. – В своих сочинениях он проповедовал аморализм.

– Боюсь, не смогу с вами согласиться, – возразил Холмс. – Мопассан, мне думается, стремился к объективности. Как бы то ни было, большая часть того, что мы считаем аморальным, является попросту патологией. Оскар Уайльд был заключен в тюрьму за болезненное отклонение от нормы. Так рассудил английский закон. Во Франции к Уайльду проявили бы больше милосердия.

– Что именно вы читаете? – спросил Уотсон.

– Повесть под названием Le Horla. В ней полностью обнажается душа героя, который и ведет дневник. Он рассказывает, как оказался во власти невидимого, мистического существа. Очевидно, неизвестное существо в конце концов оставило его: в последней записи автор дневника в отчаянии грозится совершить самоубийство, но нет никаких свидетельств, что угроза была выполнена.

Уотсон откусил кусок намазанной маслом пышки.

– Мопассан умер как безнадежный душевнобольной. Я читал эту повесть. Она показалась мне отличным доказательством того, что он сходил с ума, пока писал это.

– Нет, Уотсон, слишком уж хорош замысел. Пусть Le Horla — лишь беллетристика, плод фантастического воображения, только ясный и здравый ум мог так живо все задумать и так ярко изложить задуманное. Позвольте прочесть вам запись в этом дневнике, датированную 17 августа… год, полагаю, 1886. Надеюсь, вы извините мой небрежный, любительский перевод.