Текст книги "Небесный огонь"
Автор книги: Мелани Роуз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)
Глава третья
Через час я очнулась, но сон по-прежнему не отпускал меня. Фрэнки послушно лежала возле кресла. Я знала, что она не спит, но лежит тихо, чтобы не будить меня. Погладив свою любимицу, я потянулась и подошла к телефону, чтобы позвонить родителям.
Трубку взял папа, и его родной голос успокоил меня.
– Привет, Джесс, золотце, как ты?
Я расплылась в улыбке, он называл меня «золотцем» с тех пор, как я себя помнила. Как хорошо, что никто больше не называет меня Лорен и не считает матерью четырех детей.
– Все хорошо, пап.
Мы немного поболтали про его огород и деревенскую выставку, где он надеялся получить первый приз за кабачки, а потом я нерешительно проговорила:
– Вчера со мной произошла одна неприятность.
– Что значит «одна неприятность»? С тобой все в порядке?
– Уже да. У вас в Сомерсете вчера была гроза?
– Немного покапало, но я бы не стал называть это грозой. А что?
– Мы с Фрэнки гуляли в Даунсе, и началась гроза. Очень сильная, с громом и молнией, ну и я не успела спрятаться…
– Ты ничего от меня не скрываешь? – перебил он. – Я слышал в прогнозе погоды, что в выходные ожидаются сильные грозы на юго-востоке. Что случилось?
– Ты не поверишь, но меня ударило молнией. Но уже все в порядке, – торопливо добавила я, услышав его возглас ужаса. – Меня немного подержали в больнице, но теперь я дома, все хорошо.
В трубке послышался мамин голос, она спрашивала, почему папа так кричит.
– Мама отнимает у меня телефон. Поговори с ней, расскажи все подробно…
– Джессика? Тебя что, правда ударило молнией?
Встревоженный голос матери раздавался громко и отчетливо. Казалось, она находится в соседней комнате.
– Вчера я гуляла с Фрэнки, когда началась гроза, – объяснила я. – Молния попала мне в плечо, но удар смягчила дубленка, и, хотя меня отвезли в больницу, я практически не пострадала.
– Практически? – повторила она, немедленно уцепившись за это слово – Но почему тебя забрали в больницу?
– Я потеряла сознание, – призналась я – Один молодой человек, он тоже в это время гулял с собакой, привез меня в больницу на своей машине. Меня продержали там ночь, но сегодня в полдень уже выписали. Никаких повреждений нет, только небольшой ожог на руке.
– Понятно. Мы сейчас же выезжаем.
– Мамочка, это совершенно не нужно. Я в полном порядке, честное слово. Иначе меня бы не выписали.
– Ты всегда была слишком независимой, – проворчала мама – Наверное, просто не хочешь, чтобы мы толпились в этой твоей квартире. Знаешь, Джессика, придет день, и ты поймешь, что тебе нужен в жизни близкий человек. Ты не можешь всегда все делать сама. И твой брат такой же – уехал в Новую Зеландию. Не понимаю, почему вы не могли остаться здесь и вести обычную спокойную жизнь.
Я вздохнула. Меньше всего я сейчас нуждалась в материнской нотации о моем образе жизни. Она считала, что я так много работаю только потому, что не могу ни с кем наладить серьезные отношения.
На другом конце провода немного помолчали, потом я услышала:
– А тот молодой человек, который отвез тебя в больницу? Надеюсь, ты его поблагодарила?
Перед глазами возник образ Дэна, и я невольно улыбнулась.
– Мама, я не ребенок. Конечно, я его поблагодарила.
– Что ж, если ты не хочешь, чтобы мы приехали… – Мама свернула разговор. – Передаю трубку папе, он хочет с тобой попрощаться. Береги себя, Джессика, и помни: ты не супергероиня. Если почувствуешь себя плохо, позвони нам.
– Да, мам. Пока.
Трубку снова заполнил добрый папин голос:
– Если станет плохо, сразу же звони, золотце. Ты ведь знаешь, мы с мамой тут же примчимся…
– Я знаю, папа. Обещаю, что позвоню, если понадобится.
– Пока, золотце. Береги себя.
– Пока, пап.
Я положила трубку и пошла на свою крохотную кухню, чтобы включить чайник. Разговор с родителями всколыхнул во мне старое желание доказать им мою самостоятельность, особенно матери, которая считала, что я напрасно проживу свою жизнь, если не заведу себе хорошего среднестатистического парня и не рожу от него двух тире четырех детишек, на радость бабушке и дедушке. Вот только я не была готова к подобным подвигам. Меня интересовала лишь карьера. Я хотела получить степень и состояться в этом мире; стать настоящим профессионалом своего дела, а не просто чьей-то женой и матерью. Быть может, маме ничего больше не нужно было для счастья, но я хотела от жизни большего.
Остаток дня прошел в приятных хлопотах. Я полила цветы, обрезала несколько засохших веточек на бегонии, цветущей в ящике на окне, приготовила себе и Фрэнки ужин, приняла ванну и рано легла спать. Утром я собиралась непременно отправиться на работу, если буду нормально себя чувствовать. В понедельник в офисе всегда много дел, и мне не хотелось подводить босса.
В кровати я долго ворочалась. Я привыкла спать на боку, а ожог на плече был довольно ощутимым, даже мягкая ткань пижамы натирала его. Усталость давала себя знать, глаза резало так, словно в них песку насыпали, но мозг отказывался засыпать. Я постоянно вертелась, каждый раз тревожа воспаленное плечо, в памяти то и дело всплывали картинки из того странного сна, и я снова и снова спрашивала себя: откуда в моем воображении появилась эта семейка фантомов. Наверное, я все же задремала, потому что вскоре проснулась, и сон стал расплывчатым и стертым.
Открыв глаза, я села в кровати и недоверчиво огляделась вокруг. Потом посмотрела на свою левую руку и сразу же увидела тонкую полоску обручального кольца, блеснувшую под тонким пластырем, который удерживал на тыльной стороне ладони полую трубку с резиновой пробкой на конце. Я заметила, что капельницу от трубки отсоединили.
Шок проявляется по-разному. В моем случае он вылился в приступ истерического смеха. Я сидела и глупо хихикала. Сквозь судорожные всхлипы я пыталась убедить себя, что вижу тот же сон. И в этом нет ничего смешного. Скоро я проснусь, и эта комната исчезнет. Я крепко зажмурилась и попыталась снова уснуть, но сознание было совершенно ясным.
Было тихо, слышалось только мое хриплое дыхание; плечи вздрагивали от беззвучного панического смеха. Я машинально отметила, что больше не подсоединена к электрокардиографу, теперь он тихо стоял за кроватью. Внезапно мой смех оборвался, и я совершенно отчетливо осознала, что помню с точностью, когда медсестра убрала капельницу.
Я могла дать голову на отсечение, что капельницу убрали около половины третьего ночи. Вот тогда мне стало по-настоящему страшно, даже пот прошиб. Я начала судорожно прокручивать события назад. Спать я легла рано, около восьми. Примерно час ворочалась, значит, уснула вскоре после этого. Если дома было четверть десятого вечера, значит, здесь – четверть десятого утра?
Оглядевшись, я нашла кнопку вызова и нажимала на нее до тех пор, пока не появилась взволнованная сестра Салли.
– Слава богу, наконец-то вы проснулись! – воскликнула она и засуетилась вокруг меня, взбивая подушки и поправляя простыни. – Я уж хотела вызывать доктора Шакира. Два часа я пытаюсь разбудить вас. Как же вы крепко спите, Лорен.
– Который час? – спросила я.
Она взглянула на часы.
– Двадцать минут десятого. А вы еще не завтракали.
– А когда убрали капельницу?
– Точно не могу знать, дежурная медсестра сказала, что под утро закончился раствор и она убрала капельницу.
– Не могли бы вы посмотреть записи? – настаивала я. – Пожалуйста.
Она испытующе взглянула на меня, словно удивляясь моему интересу, но кивнула и быстро ушла. Как только сестра Салли удалилась, я порылась в тумбочке – она снова стояла на прежнем месте справа от кровати – и нашла газету, которую накануне принес Грант. Газета была воскресная, значит, вчера действительно было воскресенье, 19 октября. Если время здесь не такое запутанное, как все остальное, то сегодня понедельник. Во рту у меня пересохло, ладони вспотели. Я постаралась выровнять дыхание, мечтая только об одном – исчезнуть из этого кошмарного места.
Неся поднос с завтраком, в палату вернулась сестра Салли и сообщила, что капельницу убрала ночная дежурная в два тридцать ночи.
– Ваш муж и дети приедут через полчаса, – радостно продолжала она, не сознавая, какое отвратительное чувство неизбежности вызвали во мне ее слова. – Я думала, что сегодня утром вы примете душ, раз уж убрали капельницу, но теперь отложим это до ухода вашей семьи. Зато вы сможете встать и обойтись без кардиомониторов и судна, а это – шаг в правильном направлении.
– Верно, – без энтузиазма промямлила я, тыкая в пересушенный тост.
Мне хотелось закричать ей, что в моей другой жизни я вовсе не такая беспомощная. Молния почти не задела меня, Джессика вернулась домой и прекрасно себя чувствует. А это – шаг в направлении, куда мне вообще не хочется шагать.
Грант пришел, когда я чистила зубы – для этого Салли прикатила к моей кровати тележку и поставила на нее пластиковую миску.
– Вчера вы были так слабы, я даже не надеялась, что это вам сегодня понадобится, – объяснила она.
– И вы не хотели загромождать палату, если меня снова придется подключать к приборам, – пробормотала я.
Она пристально посмотрела на меня, уперев руки в боки.
– Ну и это тоже.
– Вы можете принести мне зеркало? – попросила я. – После несчастного случая я еще себя не видела и хочу убедиться, что выгляжу нормально, пока не пришла моя… семья.
В результате семья прибыла быстрее, чем зеркало, но, видимо, Грант накануне подготовился и проделал кое-какую домашнюю работу перед встречей с больной, потерявшей память. Он вошел с большим фотоальбомом под мышкой. Я позволила ему скромно поцеловать меня в щеку и улыбнулась каждому ребенку по очереди. В конце концов, подумала я, дети не виноваты в этой неразберихе. Все-таки трое из них считали меня своей матерью, и было бы очень жестоко разубеждать их в этом.
Софи, старшая из девочек, была в вышитых брюках на бедрах и короткой маечке, из-под которой выглядывал ее плоский живот восьмилетней девочки. Когда я поймала ее взгляд, она посмотрела на меня почти вызывающе и вставила в уши наушники айпода, пресекая любую попытку заговорить с ней. Интересно, какие у нее отношения с матерью, подумала я.
Николь, наоборот, смотрела на меня очень ласково и села как можно ближе к кровати. Она с надеждой ловила каждый мой взгляд и робко улыбалась, словно молила вспомнить ее, а когда я облизала обветренные губы, немедленно потянулась к пластиковому стаканчику с водой.
Тоби вел себя как любой четырехлетний мальчик. Он откровенно скучал в тихой больничной палате и был готов затеять игру из чего угодно. Почти сразу же малыш улегся на пол, открыл бумажный пакет со стерильными антисептическими салфетками и принялся протирать свои кроссовки, а потом попытался обрезать шнурки тупоконечными ножницами для снятия швов.
А вот Тедди снова стоял в сторонке и сжимал в руках яркий мяч, с которым не расставался вчера. Он внимательно наблюдал за опытами брата с больничным оборудованием, но, очевидно, не горел желанием поучаствовать.
Вскоре девочки устроились на кровати и начали уплетать виноград, который принесли мне, а Грант открыл альбом.
– Я читал, что если человеку, потерявшему память, показать его фотографии, дать послушать любимую музыку или посмотреть любимые передачи, он все вспомнит, – объяснил Грант. – Вот посмотри, это день нашей свадьбы. Я не принес весь свадебный альбом, здесь и так есть лучшие снимки, а еще каникулы с детьми…
Но я уже не слышала его. Мои глаза были прикованы к фотографии счастливых новобрачных, которые выходили из старой церкви. Грант с тех пор почти не изменился, разве что стало чуть больше морщинок вокруг глаз. Рядом шла невеста – моего роста и сложения, в белом платье, с золотистыми светлыми локонами до плеч и невинной улыбкой. Ее очаровательные синие глаза с крошечными серыми крапинками смотрели прямо в камеру.
– Ты всегда любила эту фотографию, – продолжал Грант, глядя на меня. – Конечно, твои волосы теперь не такие светлые, но ты все такая же красивая, правда, дети?
– Руки больше не синие, – донесся из угла комнаты голос Тедди.
– У меня были синие руки? – спросила я Гранта.
Я ухватилась за эту фразу, лишь бы отвлечься от сводившей с ума мысли о том, что я нахожусь в чужом теле.
– Доктор сказал, что это иногда случается после поражения током, – сказал Грант. – Есть даже какой-то мудреный медицинский термин. Вероятно, твои кисти и ступни посинели, но вскоре все прошло. – Он сжал мою руку. – Сейчас ты выглядишь замечательно.
В эту минуту в палату вошла сестра Салли, и я заметила в ее руке зеркало. Наверное, я сильно побледнела, потому что на лице медсестры отразилась тревога. Я умоляюще посмотрела на нее и покачала головой. Она тактично вышла из палаты, оставив меня наедине с моей воображаемой семьей.
– Разве тебе не надо на работу? – спросила я этого чужого мужчину, своего мужа, стараясь говорить спокойным голосом. – И почему дети не в школе?
– Лорен, сейчас каникулы, – ответил Грант. – Мы собирались взять небольшой отпуск и поехать с ними куда-нибудь.
Я посмотрела на детей, они явно маялись от безделья. Девочки доели виноград, а Тоби обследовал молчащий электрокардиограф. Тедди не отходил от дверей и сердито смотрел на меня.
– Бедняжки! – воскликнула я с натужным весельем, мечтая, чтобы все поскорее ушли и оставили меня в покое. – Невеселые каникулы у вас получаются. Грант, может, вы пока где-нибудь пообедаете? А я смогу помыться и привести себя в порядок.
– Пообедаете? – с недовольной гримасой повторила Софи и вытащила наушники – Я хочу в Чессингтон, в парк аттракционов!
– И я, и я! – завопил Тоби, помчался ко мне и вскочил на кровать.
– А я – нет, – пробурчал из угла Тедди. – Я буду ждать здесь, пока вернется мама.
– Я тоже хочу остаться с мамой, – тихо сказала Николь, сидевшая рядом со мной.
Грант неуверенно переводил взгляд с меня на детей, но потом принял решение, хотя и с неохотой.
– Что ж, не такая плохая идея, – сказал он и встал – Едем в Чессингтон, пусть мама немного отдохнет. – Он взглянул на Тедди – Тедди, ты тоже поедешь. Вот увидишь, тебе там понравится.
– Не понравится, – буркнул из угла ребенок.
Когда отец сгреб его в охапку и поднес ко мне для прощального поцелуя, малыш бросил на меня злобный взгляд.
Я с улыбкой смотрела, как они выходят из палаты, и даже помахала им рукой на прощание. Когда дверь закрылась, я облегченно вздохнула и стала листать альбом с фотографиями, который Грант оставил на тумбочке. Пару секунд я разглядывала красавицу невесту на снимках, а потом поднесла к глазам прядь своих волос. Светлые. О нет!
Вскоре вернулась сестра Салли с зеркалом.
– Я видела, как уехала ваша семья, – сказала она. – Они чем-то взволнованы?
– Грант повез детей в парк аттракционов в Чессингтон, – ответила я.
– Вот и хорошо, – кивнула она. – Вам что-нибудь нужно, или я могу оставить вас ненадолго?
– Ответьте мне на один вопрос – и можете идти, – сказала я, перевернув зеркало, чтобы случайно не заглянуть в него. – Где именно я нахожусь?
Медсестра даже не попыталась скрыть изумления. Почему люди считают, что очевидные для них вещи должны быть очевидны и для всех остальных? Все знали, что я потеряла память, но никому и в голову не пришло, что я могу не знать, где нахожусь.
– В больнице Сент-Мэтью, возле Литтл-Крэнфорда, – объяснила она. – Простите меня, Лорен, если я неправильно вас поняла. Оставляю вас ненадолго, а вы пока посмотрите фотографии и приведите себя в порядок. Ванная за дверью. Пластырь можно снять, он остался после того, как вас отсоединили от кардиомонитора. Если вам что-нибудь понадобится – звоните. Я дежурю до двух.
Я совершенно не понимала, где нахожусь. Ни о Литтл-Крэнфорде, ни о его окрестностях я понятия не имела. Когда медсестра ушла, я долго смотрела на тыльную сторону зеркала, не решаясь перевернуть его. Наконец я набралась храбрости, осторожно заглянула в стекло и тут же задохнулась от ужаса. Во сне или наяву, но я действительно находилась в чужом теле. В отражении я увидела какую-то красотку с безупречной кожей и роскошными светлыми волосами, чуть опаленными на макушке.
У Лорен был милый курносый носик, капризные губы и скулы, за которые можно было умереть. Только глаза были не ярко-синие, как на свадебной фотографии, а серо-зеленые. Мои глаза. Глаза Джессики Тейлор.
Говорят, глаза – зеркало души. Что ж, это зеркало, несмотря на чужое обрамление, отражало мою душу. Тедди был прав, подумала я, ощутив острый укол совести. Его мать умерла, а меня засунули в ее тело, и я понятия не имела, каким человеком она была и почему я оказалась на ее месте.
Я поплелась в ванную и словно со стороны осмотрела свое новое тело. Не то чтобы я считала себя уродиной – вовсе нет. У меня были темные волнистые волосы до плеч и смуглая кожа. Но тело Лорен было достойно восхищения – полная грудь, тонкая талия, длинные ноги. Я осторожно потрогала длинные серебристые отметины на животе и бедрах и вспомнила, что эта женщина – мать четверых детей. На ребрах виднелись синяки, и я решила, что это результат воздействия электрошока после остановки сердца. Коснувшись синевато-багровых пятен, я невольно вздрогнула.
Стараясь не намочить забинтованное плечо, я залезла в ванну и стала намыливать свое новое тело. Странно, но у меня не было ощущения, будто тело не мое. Взяв немного шампуня, я начала мыть волосы, пока боль не напомнила мне о том, что у Лорен ожоги головы. Я сморщилась и подумала: неужели во сне можно тоже чувствовать боль? Все ощущения были абсолютно реальными. Может, это просто галлюцинация, вызванная лекарствами?
С большим трудом я ополоснула волосы с помощью пластикового ковшика, оставленного сестрой Салли. Пришлось наклонить голову набок, чтобы вода не попала на повязку. Выбравшись из ванны, я надела ночную рубашку Лорен, навернула на мокрые волосы полотенце и вернулась в палату. Я чувствовала себя совершенно разбитой, поэтому сразу легла в постель и закрыла глаза.
Несмотря на усталость, я понимала: чтобы окончательно не спятить, мне необходимо все тщательно обдумать. Я начала рассуждать. Да, мне давали обезболивающее, но неужели лекарства настолько сильны, что могли вызвать это странное раздвоение личности. Мои видения слишком реальны, слишком убедительны, вот что меня пугало.
Так, начнем сначала, думала я. Меня ударило молнией в субботу, около двух пополудни. О том, как это произошло с Лорен, я знала совсем немного. Очевидно, ей досталось гораздо больше моего, судя по тяжелым травмам. Весь остаток дня субботы и утро воскресенья мы пролежали без сознания. У Лорен была остановка сердца, мне повезло гораздо больше.
Лорен очнулась первая, вернее, я очнулась в ее теле. Потом она снова уснула, а я по-прежнему осталась здесь. Взгляд мой упал на газету, которую Грант принес вместе с альбомом. Номер был понедельничный, со статьей о королевской семье на первой полосе. Я с раздражением отбросила газету. Если я на самом деле нахожусь здесь, то возникает очевидный вопрос – где сейчас Лорен? В моем теле она находиться не может, это точно, ведь я просыпалась и в своем собственном теле тоже. То есть, когда здесь наступает ночь, там еще день, и наоборот.
Мне захотелось немедленно позвать доктора Шакира. Может, что-то подобное уже происходило с пострадавшими от удара молнии и описано в медицинских справочниках. Я вспомнила, что однажды читала статью о женщине, которая пыталась покончить с собой после того, как ее ударило молнией. Она просто не могла вынести того, что мир вокруг стал совершенно чужим, даже боялась выходить из дома.
Я лежала, нервно покусывая губы. Неужели она испытала то же, что сейчас чувствую я? Может, как и я, она очнулась в чужом теле?
Хорошенько все обдумав, я решила, что не буду рассказывать никому о том, что случилось. Провести остаток дней в психушке я уж точно не хотела. Представляю себе лица врачей после моего увлекательного рассказа о переселении душ.
Я уселась на кровати и вытерла волосы, потом достала из тумбочки расческу Лорен. Осторожно проводя расческой по влажным волосам, я подумала, что стоит поискать более разумный выход из этой странной истории.
Час спустя пришел санитар с коляской и отвез меня на томографию головного мозга. Минут через десять после того, как я вернулась в палату, пришел доктор Шакир. Он присел на краешек кровати и спросил, как я себя чувствую.
– Мне как-то… не по себе, – неуверенно проговорила я.
Он кивнул и по-отечески похлопал меня по руке.
– Лорен, я понимаю, как вам тяжело, – сказал он. – Когда теряется часть воспоминаний, с ними кажется потерянной и ваша личность. Вполне понятно, что вы чувствуете себя не в своей тарелке.
– А пациенты часто теряют всю память?
Он ответил не сразу, и я решила, что он не хочет расстраивать меня безжалостными медицинскими фактами.
– Вообще-то у пациентов, пострадавших от удара молнии, гораздо чаще встречается антероградная амнезия, то есть потеря памяти о самом происшествии и о том, что случилось позже. Но в вашем случае, видимо, мы имеем дело с ретроградной амнезией, потерей памяти о том, что было до несчастного случая.
Я задумалась, но останавливаться на этом не собиралась.
– Мне стало бы гораздо легче, доктор, если бы вы ответили на несколько вопросов, – осторожно сказала я.
Он кивнул и мягко улыбнулся.
– Когда у меня произошла остановка сердца, как долго я была «мертва»?
Мой глупый вопрос, казалось, озадачил его.
– С момента вашего поступления в больницу до получения нами синусового ритма сердца прошло минут сорок. Думаю, бригада «скорой помощи», которая вас привезла, применила электрошок как минимум за двадцать минут до этого.
– А если человек долго находился между жизнью и смертью, в его мозгу могут произойти какие-нибудь необратимые изменения?
Он снисходительно улыбнулся, прежде чем ответить:
– Вам не о чем волноваться, Лорен. За исключением провалов в памяти, вы очень быстро выздоравливаете.
– И все-таки? – упорствовала я, отчаянно стремясь узнать, пережило ли это тело клиническую смерть.
Он покачал головой.
– Бывают разные случаи. Откровенно говоря, я немного опасался за ваш мозг, ведь он так долго оставался без кислорода. Но когда вы очнулись, мои сомнения развеялись.
– А когда вы боролись за мою жизнь, – не унималась я, – у вас не было желания прекратить?
Вопрос застал его врасплох. Избегая моего взгляда, доктор Шакир встал, снял со спинки кровати мою медкарту и начал ее листать.
– Один раз, – негромко проговорил он. – Признаюсь, я подумал, что все наши попытки напрасны. Да, я хотел прекратить их. Я считал, что ваши травмы несовместимы с жизнью. Но потом услышал голоса ваших детей за дверью реанимации, они умоляли вернуть им маму. Один мальчик все время повторял: «Мамочка, вернись! Мамочка, вернись!» Тогда мы еще раз применили электрошок, и вы вернулись.
«Действительно вернулась, – мрачно подумала я. – Только не Лорен. Не мать этих детей».
Он повесил медкарту на место и улыбнулся. От его смущения не осталось и следа, ведь я больше не задавала щекотливых вопросов и не принуждала его оправдывать свои действия, которые, если говорить начистоту, могли только навредить. Если бы Лорен в результате его усилий получила травму мозга, она до конца дней нуждалась бы в постоянном уходе. Что стало бы в таком случае с Грантом и детьми? Ведь эта хрупкая семья держалась исключительно на ней, на ее сильном характере. А как же я? Смогу ли я занять ее место? Хватит ли у меня сил?
Внезапно я поняла, что забрела уже слишком далеко. Так недолго и голову сломать.
Лучше снова вернуться к возможностям медицины, решила я.
– Доктор Шакир, – начала я обманчиво невинным голосом – голосом Лорен, ведь я пользовалась ее голосовыми связками и структурой лицевых костей черепа, – вчера вы обмолвились о каких-то исследованиях, посвященных жертвам молнии.
– Да, – ответил он, и его глаза подозрительно сузились.
– Не попадались ли вам описания случаев, когда пациент получал новые воспоминания? То есть помнил события, которых не мог объяснить?
Доктор снова присел на кровать и с беспокойством посмотрел на меня, хотя в его глазах я заметила искру любопытства.
– Ощущения растерянности и помутнения сознания нередки у пациентов, а вот новые воспоминания… – Он покачал головой. – О таком мне слышать не приходилось.
Он не сводил с меня внимательного взгляда.
– Вы испытываете нечто подобное, Лорен?
– Слава богу, нет! – слишком поспешно воскликнула я и принужденно засмеялась. – Просто интересуюсь вашими исследованиями, вот и все.
– Зарегистрировано немало случаев, когда у пострадавших от удара молнии менялся характер, – ответил доктор, и блеск в его глазах погас так же быстро, как и появился.
– Да, да, это очень интересно.
– Эффект воздействия молнии на человеческий мозг подобен эффекту электрошоковой терапии, – продолжал он. – Как я уже сказал, большинство выживших после удара молнии не понимают, что с ними произошло, и несколько дней страдают антероградной амнезией. Распространены случаи потери сознания разной продолжительности, а также неврологические осложнения и проблемы с памятью – Он строго посмотрел на меня, будто проверял, слушаю ли я его, потом продолжил: – Вам следует понимать, что когнитивные и неврологические повреждения, вызванные в мозгу ударом молнии, подобны травмам после повреждения тупым предметом.
– Как от удара по голове? – спросила я.
Он кивнул.
– Совершенно верно. Вам очень повезло, Лорен. По словам ваших детей, молния попала вам в голову, спину и плечи. Ваши волосы, как я слышал, встали дыбом и загорелись. Вы, вероятно, заметили ожоги на своей голове?
– Да, но не такие глубокие, если учесть, какой температуры, по вашим словам, может достигать молния, – попыталась я копнуть глубже, крутя на пальце непривычное обручальное кольцо.
– А вы ожидали, что ожоги будут более сильными? – улыбнулся доктор Шакир. – Вы очень любознательны, Лорен, но я постараюсь ответить на ваши вопросы. Признаюсь, я действительно был удивлен, что ожоги на вашей голове весьма незначительны, но, когда осмотрел ваше плечо, больше не удивлялся. Дело в том, что кожа – главный резистор на пути проникновения электрического тока в наше тело. Она защищает ткани от глубоких повреждений, допуская появление лишь поверхностных ожогов. Во время удара молнии ток остается в теле чрезвычайно непродолжительное время, вызывая короткое замыкание в электрических системах нашего организма, а именно остановку сердца, совсем как в вашем случае, сосудистый спазм, неврологическое повреждение и вегетативную нестабильность.
– Значит, в моем случае нет ничего необычного?
Он помолчал и отвел глаза, потом покачал головой.
– Нет.
Я пристально смотрела на него и понимала, что он пытается скрыть именно то, что я так стремлюсь узнать. Неужели травмы Лорен действительно стали причиной ее смерти? Рассказ доктора Шакира и его странный, словно завороженный взгляд, обращенный на меня, говорили о том, что весь его медицинский опыт противился очевидному. Я не должна была выжить. Это противоречило его интуиции, опровергало его диагноз. Теперь понятно, почему он не смотрит мне в глаза, подумала я.
В памяти вдруг всплыли слова доктора Чена о том, что последствиями от удара молнии могут стать глухота или катаракта. Я спросила об этом доктора Шакира.
– Вы удивительно хорошо информированы о своем состоянии, – заметил он.
Возвращение к спасительной области медицины явно обрадовало его. Я заметила, как расслабились его плечи.
– То, о чем вы говорите, истинная правда, но я тщательно вас обследовал и могу заверить, что в настоящее время опасность вам не угрожает. – Он сделал паузу. – Собственно, если томография не выявит никаких отклонений, вы сможете отправиться домой.
– Сегодня? – со страхом спросила я.
Он покачал головой.
– Я приду к вам завтра. Если результаты томографии будут готовы и ваше самочувствие не вызовет у меня никаких подозрений, завтра мы вас и выпишем. Если провалы в памяти будут продолжаться, мы устроим вас на амбулаторное лечение в нашем психиатрическом отделении. А пока советую вам немного отдохнуть. Уверен, что дома о тишине и покое вам, скорее всего, придется забыть.
Грант пришел вечером, он был один. По его словам, дети очень устали после прогулки, он рано уложил их спать и попросил соседку час-другой присмотреть за ними.
– Как Тедди? – спросила я, и не только из вежливости – состояние этого ребенка меня по-настоящему беспокоило, как бы я ни отнекивалась.
Грант пожал плечами.
– Разумеется, он расстроен. Он не совсем понимает, что происходит, Лорен. Требует вернуть ему маму.
Я отвела глаза и подумала: Тедди как никто другой понимает, что происходит.
– Когда тебе разрешат ехать домой? – спросил он.
– Может, завтра, – ответила я, изо всех сил стараясь не думать о такой ужасной возможности.
Домой. Новый неведомый шаг в темноту. Мне придется участвовать в этом странном спектакле и жить чужой жизнью, если только я снова не проснусь Джессикой. Я ужасно скучала по дому, но мне хотелось жить собственной жизнью, а не быть чьей-то пешкой. Вспомнив слова мамы, которая в нашем последнем разговоре просила не строить из себя супергероиню, я едва не расплакалась. Я всегда была ужасно независимой и стремилась всего добиваться сама. Быть может, моя жизнь не была образцом для подражания, но это была моя жизнь. Теперь же я была совершенно бессильна, и мощный поток нес меня, как песчинку, неведомо куда. Словно я каталась на «русских горках» в парке Чессингтона, только этот аттракцион был пострашнее.
Я широко зевнула, едва успев в последнюю секунду прикрыть рот. Сон – вот в чем я теперь нуждалась. Именно сон мог стать ключом к двери между этими двумя мирами.
Грант все понял, он и сам выглядел уставшим. Нежно поцеловав меня в лоб, он направился к выходу.
– Спокойной ночи, любимая, – прошептал он, прикрывая за собой дверь. – Я приду завтра.
– Спокойной ночи, Грант.
Я смотрела ему вслед, и меня пронзило острое чувство вины, ведь я изо всех сил надеялась на то, что вижу его в последний раз.
