Текст книги "Лучший мужчина"
Автор книги: Мэгги Осборн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)
Когда же он потянулся к застежке на ее платье, она перехватила его руку и спросила:
– Джон, нам обязательно надо… раздеваться?
Он промолчал, ответив взглядом, и снова потянулся к ее лифу. Алекс закрыла глаза. Она чувствовала, как бьется ее сердце, чувствовала тепло его пальцев, касавшихся ее груди…
Алекс даже не заметила, как он снял с нее и все остальное. Но она знала, что навсегда запомнит удивительное ощущение свободы, когда лежишь, нагая, под звездами. Увы, это сладостное чувство свободы омрачалось мучительным ощущением неловкости, желанием прикрыть чем-нибудь ноги, чтобы Джон не видел их. Алекс, потупившись, молчала, она не смела заговорить.
– Ты так красива, – выдохнул Джон.
Могучий и таинственный в лунном свете, он стоял над ней, любуясь ее телом.
– Да, ты прекрасна… Именно такой я тебя и представлял.
Боясь поверить ему, боясь довериться, она робко взглянула на него и поняла, что он не лукавит. Джон действительно считал ее красивой. Она казалась ему физически совершенной, словно он не замечал ее изъяна.
– О, Джон… – выговорила Алекс с усилием.
Слезы навернулись ей на глаза; она раскрыла объятия, и он пришел к ней. А ведь она уже и не надеялась, что ей когда-либо доведется прижаться к груди мужчины, почувствовать трепет его сердца, услышать прерывистое дыхание, ощутить его страсть – и самой загореться.
Джон накрыл Алекс своим телом, и она тотчас ощутила тепло его рук, жар его губ… Они ласкали и целовали друг друга со всевозрастающей страстью; когда же руки и губы Джона коснулись ее правой ноги, Алекс едва не оттолкнула его, но вовремя вспомнила о том, что для него она прекрасна, что он не замечает ее физического изъяна. В глазах ее блеснули слезы благодарности.
Опьяневшие от ласк и поцелуев, они дрожали от желания, умирали от жажды, требовавшей немедленного утоления. Когда же Джон наконец овладел ею, Алекс познала счастье, которого до сих пор не знала, даже представить себе не могла. Подобное счастье возможно лишь тогда, когда двое отдают себя друг другу без остатка. Вот о каком счастье она всегда мечтала, но обрела его лишь сейчас.
Такого с Алекс прежде не случалось, впервые в жизни она почувствовала сладостное, почти невыносимое напряжение, возникшее где-то в самом низу живота и с каждой секундой усиливавшееся. От этого непонятного, даже жуткого напряжения тело Алекс покрылось испариной, и казалось, в нее вселилось что-то дикое – она вскрикивала и извивалась, лежа под Джоном. А потом словно волна набежала – волна, вознесшая ее к вершинам блаженства…
Наконец Алекс снова обрела способность дышать. Ошеломленная, глядя на Джона в изумлении, она пробормотала:
– О Господи…
Он с тихим смехом наклонился, чтобы поцеловать ее. Затем, по-прежнему держа Алекс в объятиях, перекатился на бок.
Они долго лежали, обнимая друг друга, и ночной ветерок ласкал их разгоряченные тела. Если бы добрый волшебник пообещал Алекс исполнить ее самое заветное желание, она попросила бы, чтобы эти минуты в объятиях Джона длились вечно.
– Я был капитаном в армии Конфедерации, – проговорил он наконец. – Хирургом.
По-прежнему обнимая Алекс, Джон рассказывал ей о своей прежней жизни, о том, как жил до войны, и о том, какие ужасы ему довелось увидеть впоследствии. Он поведал ей и об отчаянии, которое овладевало им, когда он понимал, что не в силах спасти раненых с простреленной грудью или раздробленными конечностями. Джон говорил о том, что принял плен едва ли не с радостью, принял как избавление. Он рассказал и о своей жизни в плену, и об испытаниях, выпавших на его долю.
Когда Джон вернулся к себе в Атланту, он уже повредился рассудком, но и здесь ему не суждено было обрести душевный покой: от дома ничего не осталось, кроме фундамента.
– Ты был женат? – спросила Алекс; это были первые слова, произнесенные ею за последний час.
– Элизабет умерла до войны, – сказал он, поглаживая Алекс по голове. – Мой сын и родители умерли в ту ночь, когда горела Атланта.
– Это ужасно… – прошептала Алекс.
Теперь она понимала, почему Джон предпочел прерии человеческому жилью, а общество лонгхорнов – обществу людей.
Джон сел и потянулся к корзине, стоявшей рядом с одеялом. Предложив Алекс слив и воды из кувшина, он улыбнулся:
– Не самое шикарное угощение, но в данной ситуации это лучшее, что я могу предложить.
Алекс засмеялась и тоже села, с удивлением отметив, что ни нагота Джона, ни ее собственная уже не смущают ее. Прежде она и предположить не могла бы, что такое будет возможно.
– Зато я принес тебе подарок.
– Подарок? – удивилась Алекс.
Джон взял продолговатый сверток, который Алекс давно уже заметила.
– Весь лагерь принял участие в изготовлении этой вещи. Дэл купил древесину пекана. Фредди вырезала кусок парусины из палатки. Лес нашла ватин в повозке Уорда. Грейди изготовил кожаные ремешки. Я работал резцом. И все помогали мне с полировкой, в том числе и Лутер.
Алекс в замешательстве смотрела на сверток. Слива выскользнула из ее пальцев. Она вцепилась в одеяло обеими руками, и лицо ее исказилось гримасой отвращения.
Джон между тем развязал бечеву и развернул ткань. В лунном свете поблескивала отполированная деревянная нога, изделие, являвшееся в каком-то смысле произведением искусства. Но именно потому, что протез был удивительно похож на настоящую ногу, он казался еще омерзительнее. Джон, блестящий знаток анатомии, сумел создать почти точную копию ноги Алекс. Но даже он не мог вдохнуть жизнь в эту ногу. Алекс вдруг вспомнила рассказ Джона о работе полевого хирурга: этот жуткий протез напоминал отрезанную ногу – мертвую часть человеческого тела. Сверху, в том месте, где это чудовищное изделие должно было соприкасаться с культей, Джон приладил набитый ватином парусиновый колпачок и кожаные ремни, позволявшие надежно закрепить протез.
Алекс попыталась отодвинуться. Она смотрела на протез так, будто перед ней была змея.
Джон взял ее за руки – они стали ледяными.
– Алекс, пожалуйста, выслушай меня!
Лицо ее сделалось пепельно-серым, губы подрагивали. Она вырвалась и зажала ладонями уши.
– Я мог бы сто раз повторить тебе, что ты не виновата в смерти Пайтона, но ты мне все равно не поверишь. Поэтому я тебе вот что скажу… Как бы ни умер Пайтон и по каким бы причинам ни наступила его смерть, ты себя и так достаточно наказала. Что бы ты теперь ни делала, ничего уже нельзя изменить. Ты можешь приговорить себя к креслу-каталке и отгородиться от мира. Можешь лишить себя самых элементарных удобств и душевного покоя. Но ради чего, Алекс? Ведь его все равно не вернешь! Что с того, что ты приговоришь себя к жалкой участи человека, неспособного без посторонней помощи обслужить себя? Пайтон не воскреснет из мертвых.
– Он был бы жив, если бы не я!
– Пришло время простить себя и жить дальше. Неужели Пайтон хотел бы, чтобы ты наказывала себя всю оставшуюся жизнь? Неужели таким он был? Я не поверю, Алекс, что ты могла выйти замуж за подобного человека.
Алекс всегда считала Пайтона эгоистичным и злопамятным. Такой же считала и себя. Странно, что сейчас она научилась прощать других, но так и не смогла научиться прощать себя. И никогда не научится.
– Я не могу, – прошептала она, с ужасом глядя на деревянную ногу. – Прости, я просто… Я не могу!
Джон снова взял ее за руки.
– Алекс, умоляю тебя, оставь прошлое в прошлом. Ты действительно считаешь, что из-за нелепой череды случайностей должна обрекать себя на самоистязание длиною в жизнь? Ты полагаешь, что раз Господь не взял тебя к себе в ту ночь, то он приговорил тебя к жизни, которая хуже смерти? Или ты считаешь себя выше Господа Бога?
– Я не хочу об этом говорить! – Алекс высвободила свои руки.
– Я люблю женщину, у которой хватило мужества, чтобы не отвернуться от бегущих на нее быков. Я люблю женщину, у которой хватает характера всякий раз подниматься после падений и молча делать свое дело. Я люблю женщину, которая управляет упрямыми мулами и отбивается от змей. Именно с такой женщиной я хочу связать свою жизнь. Но не с той, которая собирается вернуться в инвалидное кресло, как только закончится перегон.
– Ты не понимаешь… Никто меня не понимает!
Алекс поспешно оделась. Дрожащими руками застегнула пуговицы. Она так ждала, когда Джон заговорит, сотни раз представляла его голос, но теперь, когда чудо свершилось, хотела лишь одного: не слышать его слов, укрыться где-нибудь. Эта потребность была столь велика, что она сама поползла бы к креслу. Но тут Джон встал, натянул штаны и подкатил к ней каталку.
– Прошу тебя, любовь моя, распрямись и подари нам будущее. Давай вместе строить жизнь заново.
Алекс взялась за подлокотники кресла и подняла голову. Взгляды их встретились.
– Прошу тебя, Джон, отвези меня в лагерь.
Положив ладони ей на плечи, Джон стоял у нее за спиной. Она упорно молчала. Наконец он повез ее к костру.
– Джон… – прошептала она, когда они добрались до полевой кухни.
Но Алекс так и не смогла сказать ему, что любит его. Он расценил бы ее слова как обещание общего будущего.
Д у них не было будущего. Джон мог выбросить ее обручальное кольцо, но он не мог отменить ее обязательства по отношению к Пайтону. Не мог снять с нее вину. Сегодня она предала Пайтона так, как и представить не могла. Но неужели она совершит еще одно предательство, неужели усугубит свою вину?
– Джон, прошу тебя, – прошептала Алекс, откатываясь от него в сторону. – Сожги это…
Утром она нашла деревянную ногу на своем рабочем столе. В гневе Алекс едва не швырнула ее в костер. И швырнула бы, если бы Дэл и Калеб не оказались поблизости. Они наблюдали за ней с улыбками, и она вспомнила слова Джона: весь лагерь участвовал в изготовлении протеза.
Слезы блеснули у нее в глазах. Бросив протез в повозку, Алекс принялась готовить завтрак.
– Худшее может случиться, если быки испугаются и начнут метаться в воде, – предупредил Дэл, обращаясь ко всем сразу. – Дно у берегов твердое, и солнце нам в глаза не светит. Первые быки пойдут следом за лошадью, так что я поплыву первым, а за мной – все стадо. Если мы разобьемся на группы, то никогда не заставим скот войти в воду. Все стадо надо согнать в кучу. И ни в коем случае не давать быкам останавливаться.
Фриско взглянул на Фредди и Лес.
– На прошлой неделе во время переправы погибли трое ковбоев. Эта река опасна даже для людей с опытом. Чем раньше вы переправитесь, тем мне будет спокойнее. Есть вопросы? Лес могла бы задать тысячу вопросов, но она так волновалась, что ни слова не смогла вымолвить.
– Тогда на этом закончим. – Дэл надел шляпу. Взглянув на Фредди, добавил: – Вы уже переправлялись через реки не раз. Ничего нового. Удачи всем. Выгоняйте быков к реке.
Лес облизала губы и, взглянув на Фредди, изобразила улыбку. Поскольку рука у Фредди еще не зажила, было решено, что она будет переправляться через реку выше по течению, правее стада. Лес вызвалась сопровождать стадо с левой стороны, более опасной; если бы ее там, не дай Бог, снесло по течению, никто не смог бы спасти ее от неминуемой гибели в бурной реке. Лес вдруг показалось, что ноги ее вросли в землю. Она не очень-то хорошо плавала, так что о том, чтобы выплыть в обуви и одежде, и речи быть не могло.
Когда она шла к стаду, дорогу ей преградил Уорд. Схватив Лес за руку и склонившись к ее уху, он прошипел:
– Ты ведь слышала, что сказал Фриско? Сделай что-нибудь, чтобы напугать быков. Сделай, я буду смотреть!
Уорд еще сильнее сжал ее руку.
– Я переплываю через полчаса после тебя, – предупредил он. – Если не сделаешь то, что я тебе сказал, пожалеешь об этом. Очень пожалеешь!
Лес молча высвободилась и пошла седлать Крокуса. Она долго затягивала подпругу – никак не могла справиться с волнением. Осмотревшись, Лес заметила, что в миле от нее выше по течению грузят на паром фургон с полевой кухней. Джек Колдуэлл и Лутер стояли на берегу и ждали своей очереди.
Утро выдалось чудесное – ясное и теплое, но в воздухе пахло опасностью. Жители станционного поселка облепили расположенные вдоль берега кручи. Зрелище обещало быть захватывающим, ибо опасность, особенно смертельная опасность, всегда вызывает интерес обывателя. Попросив Бога о милости, чтобы все прошло благополучно, Лес пришпорила Крокуса. Пора занимать позиции. Фредди поскакала на другую сторону стада.
Когда каждый из погонщиков занял определенные им места, Дэл проехал мимо Лес и махнул ей шляпой, указывая на север. Объехав стадо и обогнав передних быков, он поскакал к самому берегу. Хороший трейл-босс никогда не позволит своим быкам топтаться на месте, и сегодняшний день – не исключение. Дэл с самого начала взял хороший темп. Он не собирался давать передним быкам время на размышления. Беда, если какая-нибудь скотина задумается, стоит ли входить в бурлящие водовороты. Если первые быки войдут в воду не мешкая, остальные последуют за ними без колебания. Лес потеряла Дэла из виду, когда он спустился с кручи вниз. Она затаила дыхание и позволила себе вздохнуть лишь тогда, когда он вновь появился в поле ее зрения, но уже в воде. Вода пенилась вокруг его пояса, над водой возвышалась лишь голова коня. За Дэлом плыли два мощных лонгхорна, грозно выставив вперед рога, за двумя первыми потянулись остальные. Из воды торчали только рога, а туши угадывались по бурунам и пене.
Передние быки вошли в воду без заминки. Начало переправы прошло гладко. Лес облегченно вздохнула. Вдруг она заметила, как пара рогов стала дрейфовать вниз по течению, отдаляясь от основной массы. Лес видела, как рога повернули с севера на запад и после недолгого, но стремительного путешествия вниз пропали. И как раз в эту минуту Фредди, сжав губы, пришпорила Уокера, понуждая его войти в воду. Слева от Фредди молодой бык замедлил движение на пятачке. Он пока еще не повернул назад, но мог сделать это в любую минуту и тем серьезно осложнить работу погонщиков. Но времени на размышления не было – внезапно перед Лес возникла река. Почувствовав, как напрягся и в нерешительности замедлил ход Крокус, Лес, глубоко вдохнув, ударила его каблуками по бокам, и они нырнули в бурлящий поток. Справа от нее торчали рога и слышалось надрывное сопение животных, боровшихся с мощным течением. Один из быков повернул голову, бешено вращая глазами, но Лес загородила ему обзор.
– Двигай, старина, – срывающимся голосом сказала она. – Нечего оглядываться, парень! Плыви себе вперед.
Копыта Крокуса оторвались от дна, и холодная вода забурлила у пояса. Нагнувшись вперед, объятая страхом, сильнее которого не знала в жизни, Лес, обхватив шею коня и вцепившись в него так, что зубами не отдерешь, молилась о том, чтобы у Крокуса хватило сил противостоять сумасшедшему потоку. До того момента, когда копыта Крокуса коснулись твердой земли, прошла, казалось, целая вечность. Мокрые и грязные, они выбрались на берег вместе с фыркающими и отряхивающимися быками.
Счастливая, она помахала шляпой над головой, давая знать тем, кто остался на берегу, что она переправилась. Переполнявшая ее радость выразилась в победном кличе. Фредди подняла большой палец вверх, назвала ее молодчиной, и девушки, мокрые и счастливые, поскакали вперед сгонять в кучу таких же мокрых и блестящих на солнце от влаги быков.
Дэл ждал их с радостной улыбкой.
– Я знаю, что ты переживаешь, – сказал он Лес. – Вернись и посмотри, как будет переправляться Уорд, – и тут же назад. Эй! – крикнул он ей вслед. – Спустись вниз по течению, жди его там, чтобы не тревожить стадо.
Лес повернула на запад и отыскала место, откуда удобнее было наблюдать и где ничто не заслоняло обзор. Соскочив с Крокуса, она подошла к кромке воды. Что-то действительно красивое было в этом непрерывном потоке темных животных, входящих в бурный поток воды, в веренице рогов на поверхности реки, отбрасывающих яркие блики, в радужных пенных фонтанах брызг, взметнувшихся к небу.
Потом она увидела Уорда. Он заметил ее и грозно нахмурился, уже зная, что ни один из доверенных Лес быков не погиб. Она прищурилась. Судя по тому, как он приближался к воде, Уорд успел пожалеть о своем решении пересекать реку вплавь. Дэл говорил ему, чтобы он этого не делал, но Уорд упрямо стоял на своем, считая, что никто не имеет права ему указывать. Лошадь его отшатнулась от воды, затем вошла в реку и снова выскочила на берег. Гордость толкала его вперед. Теперь, после того как Лес преодолела реку, самолюбие не позволило бы ему нанять паром. Но Лес прекрасно понимала, что он напуган и сожалеет о своем решении.
У Лес опустились плечи при одной мысли о том, что ее ждет. Сегодня он точно изобьет ее. Они уже потеряли на переправе быка и потеряют еще не одного, но ни одно из животных не будет на ее совести. А Уорд заставит ее платить за все сполна.
Лес сначала решила, что не станет смотреть, как он переправляется, но тут лошадь Уорда, отчаянно заржав, нырнула в бурлящий поток. Побледнев как полотно, Уорд схватился за шею коня еще до того, как тот начал плыть.
И вдруг в середине вереницы рогов, протянувшейся через реку, что-то произошло. Центр сместился, рога уносило течением вниз. Лес вскрикнула и зажала рот. Острые рога вонзились в бок коня, на котором плыл Уорд. Вода окрасилась красным, и конь ушел под воду. Отчаянно барахтаясь, Уорд пытался схватиться за рога – вокруг него их было множество. Затем его подхватило течением и стремительно понесло вниз. С этого момента Лес видела только мелькавшие на поверхности воды то руки, то ноги тонущего человека. На берегу что-то кричали, но она не слышала ничего, кроме рева воды. Отбившиеся от стада быки ушли под воду, но Уорд пытался плыть, вырваться из стремительного потока и отбиться от копыт плывущих животных. Уносимый на запад, он все же приближался к берегу. Его несло прямо к тому месту, где стояла Лес.
Голова его показалась над водой футах в двадцати от нее, и глаза их встретились. Он открыл рот и что-то крикнул, но она не расслышала. Он протянул к ней руку. Они смотрели друг другу в глаза, когда он пронесся мимо, затем течение протащило его дальше и затянуло под воду. Лес побежала вдоль берега. Сердце ее колотилось как бешеное. Лихорадочно обшаривая взглядом реку, она пыталась отыскать Уорда, но его уже не было.
И только тут, когда она опустила глаза и взгляд ее упал на собственные руки, Лес с изумлением обнаружила, что все это время крепко держала веревку. Она поняла, чего хотел от нее Уорд, о чем кричали люди на берегу. Она могла бы спасти его – но даже не попыталась.
Глава 21
Братья Уэбстеры нашли тело Уорда в двух милях ниже того места, где случилось несчастье. Онемевшая, не проронившая ни одной слезинки Лес смотрела, как они везли труп в лагерь. Тело Уорда болталось, как мешок, перекинутый через спину лошади одного из братьев.
На заплетающихся ногах Лес направилась к небольшой дубовой роще в стороне от лагеря. Сейчас ей хотелось побыть одной, и никакие слова сочувствия ей были не нужны. Но, как всегда, чего больше всего хочешь, того не получаешь. Услышав за спиной знакомый скрип, Лес вздрогнула и обернулась. Алекс спешила за ней, изо всех сил налегая на колеса. Фредди быстрым шагом шла вслед за старшей сестрой, видимо, желая помочь ей.
– Пич и Джеймс копают могилу, – сказала Фредди, догнав Алекс и поставив каталку на тормоз. – Лутер собирается сказать несколько слов. Если ты хочешь что-нибудь добавить, какие-то свои слова…
Фредди дотронулась до щеки младшей сестры.
– Мы сочувствуем твоей утрате, Лес.
И только тогда у Лес началась истерика.
– Моей утрате? – с издевкой повторила она и, упав на землю, закрыла лицо руками. – Я могла бы спасти его – и не сделала этого.
Она помнила его взгляд, его жест. Он видел веревку в ее руках.
– Я просто стояла и смотрела, как он тонул!
Фредди положила руку сестре на плечо.
– Никто не мог его спасти. Для него все кончилось уже в тот момент, когда конь под ним ушел под воду.
Всхлипывая, Лес рассказала им о вечере в лощине, о предложении Колдуэлла, об угрозах Уорда и о непрекращающихся побоях. Подняв к сестрам заплаканное лицо, Лес спросила:
– Разве вы не понимаете? Я ненавидела его! Когда я увидела, что его лошадь стала тонуть, я обрадовалась! Я думала только о себе. Думала, наконец-то все кончилось. Что я наконец свободна. Что он больше не будет меня бить. И я могу не выходить за него замуж, и мне не надо бояться. И да поможет мне Бог, но я и сейчас рада!
Лес переводила взгляд с Фредди на Алекс.
– Что же я за чудовище! – прошептала она наконец.
Фредди, увидев отчаяние в глазах младшей сестры, ни слова не говоря, встала и пошла назад к лагерю.
Лес решила, что у нее вот-вот разорвется сердце. Зарыдав, она осела на землю прямо перед креслом Алекс.
– Ты меня тоже ненавидишь?
Алекс погладила младшую сестру по голове.
– Фредди не испытывает к тебе ненависти. Я не знаю, что у нее на уме, но ты должна ей довериться. Смотри, она уже возвращается.
Лес повернула голову и тоже увидела Фредди. Она ехала верхом на Уокере и под уздцы вела Крокуса. Беспомощно моргая, то и дело смахивая слезы, Лес пыталась понять, к чему все это, но не могла. Куда это Фредди хочет с ней поехать?
– Давай, Лес, пошевеливайся! – приказала Фредди. – Еще достаточно светло, чтобы провести эксперимент.
Сестры молча смотрели на нее.
– Я знаю, что делаю! – бросила она Алекс.
Алекс кивнула и помогла Лес встать.
– Делай то, что велит тебе Фредди.
Чувствуя себя слишком усталой и измученной, чтобы сопротивляться, Лес послушно села в седло. Она не поднимала головы до тех пор, пока они с Фредди не подъехали к самому берегу реки.
– Ты что надумала? – раздраженно спросила Лес.
Меньше всего ей хотелось сейчас возвращаться к реке, в которой по ее, Лес, вине утонул Уорд Хэм.
– Я еду в лагерь, – решительно заявила она.
– Нет, не едешь! – сказала Фредди, выхватив у сестры поводья.
Они находились на небольшом песчаном пляже, совсем таком же, откуда Лес наблюдала за гибелью Уорда.
– О Боже…
Фредди стреножила коней, но Лес не желала спешиваться.
– Почему ты так со мной поступаешь, Фредди?
– Слушай меня: сейчас я пройду вдоль берега вверх по течению и стану бросать ветки в воду. Ты подойдешь как можно ближе к воде и будешь закидывать веревку. Попытайся задеть хотя бы одну!
Зеленые глаза Фредди сузились в щелки и горели, как у кошки.
Сестры уставились друг на друга, обе внезапно разозлившись.
– У тебя на все есть готовый ответ, не так ли? Ты всегда должна одержать верх!
– Ты хочешь еще двадцать пять лет жизни провести так же, как провела? В вечном страхе и жалости к себе? Бедняга Лес, которую всякий может обидеть! А теперь еще Лес – чудовище, позволившее своему женишку, эдакой сволочи, потонуть, не пошевелив пальцем для его спасения! Этого ты хочешь? Ты что, получаешь удовольствие, когда жалеешь себя или тебя жалеют? Тебе нравится роль страдалицы, да?
– Заткнись! Заткнись немедленно!
– Слезай! Покажи мне, что у тебя достанет храбрости узнать правду.
– Я тебя ненавижу! Не должна я тебе ничего показывать!
– Тогда покажи себе! Если ты не узнаешь правды, то растеряешь все, что приобрела. Ты снова станешь женщиной, которая позволяет мужчине избивать себя. Если ты не найдешь мужчину, который бы издевался над тобой, ты займешься самоистязанием. Возможно, ты смогла бы его спасти, Лес, и тогда тебе пришлось бы как-то жить с этим. Но я готова поставить десять против одного, что ты ничего не сумела бы сделать! – Круто развернувшись, Фредди пошла прочь, продираясь сквозь ивовые заросли.
Лес плакала, провожая ее взглядом. Когда Фредди исчезла за кустами, Лес слезла с коня, чтобы развязать путы и уехать. И вдруг увидела, как по воде поплыла первая ветка.
Оцепенев, она стояла у лошади и ждала следующей ветки. Когда та стремительно пронеслась мимо, Лес вдруг почувствовала вес свернутой в бухту веревки, свисавшей с бедра. Хватит ли у нее мужества узнать правду? Хочет ли она узнать правду?
Фредди не видит ее и потому ничего не узнает. Только она сама будет знать. Внезапно Лес почувствовала острую потребность выяснить, могла ли она спасти Уорда.
Взяв веревку в руки, она с бьющимся сердцем подошла к кромке воды. Следующая ветка, вращаясь, плыла по течению – она оказалась даже ближе к ней, чем был тогда Уорд. Лес подумала, что бросить веревку так, чтобы она коснулась торчавших мокрых листьев, будет совсем нетрудно.
И ошиблась. Веревка ударилась о воду позади ветки, и этот шанс был упущен. Зажав веревку в потной ладони, Лес ждала следующую. На этот раз веревка ударилась о воду ближе к берегу, чем оказалась ветка. После семи безуспешных попыток она поняла, что не могла бы спасти Хэма.
Лес попыталась еще раз бросить, учитывая теперь скорость течения и изгиб русла. На этот раз у нее почти получилось. Если бы у нее было время все это взвесить, рассчитать и потренироваться, если бы Уорд поймал веревку в нужный момент, тогда, возможно… Но возникало слишком много «если». В конечном итоге права оказалась Фредди. Уорд был приговорен в тот момент, когда его лошадь пошла ко дну.
Веревка выскользнула из влажных рук Лес, и ее унесло течением. Лес смотрела, пока веревка не пропала из виду, а затем, не разбирая дороги, она помчалась к Фредди. Бросившись к ней с распростертыми объятиями, она принялась благодарить ее.
Фредди обняла сестру, дала выплакаться на своем плече, а потом отстранилась и, пригладив ее растрепавшиеся волосы, сказала с улыбкой:
– Если ты готова, мы можем ехать назад. Возможно, еще удастся застать момент, когда этого сукина сына закопают. Все, Лес, все закончилось. Ты свободна!
Дальше маршрут перегона пролегал через территории индейцев, через прерии с богатой травой и множеством поросших деревьями берегов рек и ручейков. Дэл остановился у ручья со странным названием Смердящий. Это была их первая ночевка после переправы через Ред-Ривср.
При въезде в лагерь виднелся плоский холм, усыпанный обломками песчаника. Куски мягкого камня имели разную форму, некоторые напоминали плиты, некоторые – валуны. Первопроходцы из белых, дабы увековечить память о себе, откалывали куски породы и вырезали на них свои имена. Теперь неподалеку от природного холма вырос холм рукотворный – из камней с гравировкой, высотой около двенадцати футов.
После ужина Фриско предложил Фредди прогуляться. Дэл показал ей скалы и рассказал об истории насыпного холма.
– Отсюда до тех холмов триста футов, – сказал он. – На одном из камней есть и мои инициалы. Хочешь, вырежу твои?
– Спасибо. – Заходящее солнце окрашивало кожу Фредди в розовато-золотистый цвет с оттенком оранжевого. – И еще, если ты не против, вырежи инициалы моих сестер.
Опустившись на одно колено, Дэл, вытащив нож, принялся колдовать над мягким камнем.
– Как Лес, держится? – спросил он.
Пока Дэл трудился над гравировкой, Фредди поведала ему историю, рассказанную Лес. Дэл помрачнел.
– Все сложилось к лучшему, – заключил он, вставая.
Теперь, когда он убрал нож и руки его оказались не заняты, находиться рядом с Фредди становилось все труднее. Он не мог на нее смотреть, не вспоминая об их близости. Когда он видел ее обтянутые брюками ягодицы, ладони его делались влажными. Желание не было для него внове, но никогда еще оно не овладевало им так безраздельно и никогда не было столь сильным и постоянным.
Фредди держала в руках маргаритку. Опустив взгляд на цветок, она спросила, тронув лепесток:
– Сколько быков мы потеряли во время переправы?
Весь день погонщики задавали ему этот вопрос, и всякий раз ответ застревал в горле.
– Двадцать три. В результате наша фора снизилась до семидесяти одного быка.
– Этого хватит? – В последних лучах заходящего солнца глаза Фредди казались нефритовыми.
– Очень надеюсь, – ответил Дэл.
Что-то в этой женщине – и только в ней одной – задевало самые потаенные струны его души, заставляя их звенеть в унисон ее песне. Она была для него как сирена, манила к себе, призывала к подвигу. Когда Фредди смотрела на него, он словно вспыхивал… Его влекло к ней, и Дэл хотел, чтобы она им любовалась; более того, хотел стать лучше – только ради нее. Он стремился выиграть для нее наследство – хотел победить дракона и бросить поверженное чудовище к ее ногам. Он желал отметить ее своей печатью, чтобы весь мир знал: это его женщина, ее он никому не отдаст.
– Когда ты смотришь на меня вот так, я ни о чем не могу думать, – прошептала Фредди, и цветок выпал из ее руки.
– Нам надо возвращаться, – проговорил он внезапно охрипшим голосом.
– Ты этого хочешь?
Фредди кончиком языка облизала губы, и Фриско застонал.
– Я не хочу пользоваться твоей минутной слабостью, Фредди, не хочу, чтобы ты потом плохо обо мне думала.
– Ты всегда прав, Дэл, – сказала Фредди. И вдруг подошла к нему вплотную и обвила руками его шею. – Теперь мне надо выяснить, как сильно я задену твое самолюбие, если сама воспользуюсь твоей слабостью, – проговорила она с загадочной улыбкой на устах.
Он решил, что ослышался. Потом засмеялся и крепко обнял ее.
– Думаю, я смогу с этим смириться!
Дэл прижимал ее к себе все крепче, чтобы она почувствовала, сколь велико его желание. Затем он сказал то, что должен был сказать:
– Мы хотим разного, Фредди, хотим жить каждый по-своему. Я не могу обещать тебе будущего. Черт, я вообще не могу тебе ничего обещать!
– Тогда дай мне сейчас то, что можешь, – пробормотала она, подставляя ему губы.
Дэл поцеловал ее – и тут же забыл обо всем на свете. Сейчас для него существовала лишь Фредди, лишь ее губы и сладостный запах ее тела. Теперь он не смог бы оторваться от нее, даже если бы от этого зависела его жизнь.
Обоих переполняло желание, и оба с жадностью пили из сосуда наслаждения. В эти мгновения они были счастливы, потому что знали, что нужны друг другу. Обезумевшие от страсти, они торопливо раздевали друг друга.
Дэл увещевал себя, что должен быть с ней нежен и нетороплив, ласков и терпелив. Но они слишком долго ждали этого мига, слишком острой была потребность слиться друг с другом.
Обнаженные, они упали на траву, не разжимая объятий. Он не замечал мелких камешков под голыми коленями, не слышал звуков гармоники, доносящихся из лагеря. Он видел лишь ее глаза, переполненные желанием, зеленые, как трава, которая как шелк расстилалась под ними, трава, окружавшая черное облако ее волос. Он слышал лишь музыку их быстрого, трудного дыхания и биение двух сердец, слившихся в одно.
Когда он был в ней и она обвила его ногами, он вздрогнул от счастья. Никогда еще в жизни он не был так близок к блаженству, как в этот миг.
Потом Фредди лежала в его объятиях, перебирая пальцами волоски на его груди.
– Когда же успело стемнеть? – тихо спросила она, счастливо смеясь. – Я и не заметила. – И, помолчав, уже другим тоном добавила: – Дэл, что ты будешь делать, если мы проиграем?
