Текст книги "Дорогая жизнь (ЛП)"
Автор книги: Меган Куин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)
Шаг 7 : Принятие
Картер
Холодное стекло прижимается к моим пальцам. Бутылка, из которой я пью последние несколько часов, присоединяется на пол к ее друзьям в коллекцию «а не пойти б всему на хер». И есть еще кусочки сильно переоцененной бумаги с изображением Бенджамина Франклина.
Деньги. Вот что вращается вокруг этого мира. Алчность. Грязные деньги. Такие сжигающие, разрушающие, украденные вещи могут либо сделать лучше твою жизнь, либо разрушить ее.
Я ненавижу себя, сидя с двадцатью тысячами долларов, которые стали моим счастливым билетом. Готов поспорить, что каждый последний цент Саша отдавала мне, надеясь все потерять. Я хотел, чтобы у меня все забрали, потому что это уже произошло, и с тем же успехом могут покончить с остальной моей дерьмовой жизнью.
Я позволил ей уйти, даже не пытаясь вернуть ее. Я позволил ей слушать Сашу, когда она говорила о своей любви ко мне, не отвергая ее. Я позволил ей смотреть, как Саша касается меня и прижимается, вторгаясь в мое пространство. А потом я просто позволил ей уйти из моей жизни, потому что я долбанный трус.
Мне не составило труда выгнать Сашу из квартиры после этого. Несмотря на то, что я чувствовал к ней в прошлом, именно там и остались эти чувства – в прошлом. Ничто не сравнится с тем, когда я с Дейзи. Она изменила меня, превратила в другого человека, который на самом деле заботится о чем-то, кроме стремления освободиться от моего дяди.
С Дейзи казалось, будто моя жизнь заиграла музыкой с яркими красками в виде чертовых танцующих стеганых жилетов и отвратительных водолазок.
Теперь мир стал скучным, тоскливым и серым. И изнуряющая боль в моей груди, из-за которой я сдался в попытке двигаться к своим целям.
И «Дорогая жизнь»? Ага, чертова программа. Попросить помощи у врача – друга Фитси, написать записку было просто, и было пыткой слушать Марлен, пытающейся научить меня по телефону. У этой сучки есть сиськи, и она думает, что может спасти всех. Новость, Марлен: некоторые люди не заслуживают спасения.
И знаете, некоторые люди не хотят быть спасенными. Не могут.
Я не могу понять, почему с бутылкой виски в одной руке и ключом к моей свободе в другой, я так и не пробился через стеклянный потолок моего заключения.
Я не был на работе несколько дней, игнорируя моего дядю каждый раз, когда он звонил, чтобы узнать, почему я не появлялся. В его голосовых сообщениях много угроз, на которые мне плевать, потому что у меня есть ключ к моей свободе. Деньги.
Мое тело немеет от каждого глотка, когда янтарная жидкость обжигает мое горло, что помогает ненадолго унять боль в моем теле.
Помойка. Эта квартира такая дыра. Был один человек, которому нравилось это, потому что она могла видеть хорошее во всем. Она видела в этом свободу. Я вижу это как тюрьму из одиночества в окружении своих демонов. Моя кровать была для нее самым удобным местом для сна. Для меня это прямоугольник жалости. Моя кухня была местом, где она видела меня в своей стихии. Для меня это постыдный храм, где я разбил сердце единственному человеку, о котором когда-либо заботился.
Поднеся бутылку к губам и откинувшись назад, я вздрагиваю от грохота кулаков по входной двери, из-за чего проливаю виски на рубашку.
– Бл*дь, – бормочу я, ставлю бутылку на журнальный столик, поглядывая в сторону двери. Кое-кто пожалеет, что побеспокоил меня.
Шатаясь, я иду к двери, и как только открываю ее, мое лицо встречается с кулаком, из-за чего я отлетаю назад, приземлившись на задницу. Дезориентированный, я пытаюсь понять, что только что произошло, когда вижу своего дядю с трясущимся кулаком.
– Вставай.
– Пошел ты, – плюю я, чувствуя вкус крови во рту.
Качая головой, он закрывает дверь и смотрит на меня.
– Забавно, как иногда я могу ошибаться в людях.
– Что это значит? – я трогаю челюсть. Нет, не сломана, просто охренеть как болит. Если бы я не был в таком состоянии, я бы двинул ему в ответ, показывая, что он не может больше мной управлять.
– Когда ты пришел в мой дом с одним жалким чемоданом, но с надеждой во взгляде, я подумал, что ты действительно станешь кем-то, – взмахнув рукой, он продолжает: – Думаю, я был не прав. Ты такой же жалкий, как и твой отец, без будущего и стремлений.
– Иди нахер. У меня есть стремления, – я держусь за стену, когда встаю. Пользуясь моментом, чтобы ответить правильно, я продолжаю: – Я хочу гораздо больше, чем эта свалка, но ты сдерживаешь меня, заставляя расплачиваться с этим рабством.
– Нет, сынок, это ты себя сдерживаешь.
– Не называй меня сынок. Ты не заслужил этого права.
– Какого черта нет? Ты не голодал, тебе было где спать, и я дал тебе возможность следовать за своими интересами. Я дал тебе чертовски много, чего не скажешь о твоем отце.
– Да, с долбаным чувством вины и кучей долговых расписок.
– В жизни ничего не дается просто так, Картер. Ты должен работать для этого. Возможно, я не знал, что я делаю, воспитывая не своего ребенка, но я сделал все возможное, чтобы ты знал цену труду. А знаешь, почему? Потому что я не хотел, чтобы ты закончил, как мой брат-наркоман, для которого единственной радостью была игла. Я все испортил? Разумеется. Я винил тебя в недостатке моей свободы? Часто. Но я не буду извиняться за то, что заставлял тебя работать. За то, что никогда не давал тебе ничего бесплатно, потому что теперь ты знаешь цену своего труда. Ты знаешь, как держаться на плаву, – оглядываясь, он говорит: – Ну, я так думал.
Сбитый с толку, я иду к дивану и пытаюсь собраться с мыслями. Всю жизнь он вызывал во мне отвращение, разрушал мою жизнь из-за того, что я испортил его. И да, возможно, его методы имели смысл, чтобы сделать из меня человека, но черт, я не могу нормально мыслить из-за выпивки.
– Ты не мог проявить немного сострадания? Немного понимания к маленькому мальчику, который потерял своих родителей? ― спрашиваю я.
– Я не знаю этой эмоции, Картер. Мой отец был алкоголиком, и я не знал свою мать. Во мне нет сострадания.
– Мне было страшно, – мягко говорю. – Я потерял все, что знал, и мне пришлось жить с человеком, которого я боялся, и который не хотел иметь со мной ничего общего. Каждую ночь я ложился спать и прятался в шкафу в страхе, что ты сделаешь со мной что-нибудь из-за своего непостоянного характера. И когда я стал старше и сильнее, чтобы держать себя в руках, ты превратил меня в озлобленного человека. Ты говоришь о ценностях и правилах, но где ценность в проявлении человечности? – я указываю на него, делая акцент на словах. – Ты мог бы не просто принимать меня, но и проявить немного доброты, интереса и любви.
Опираясь рукой о столешницу, он кивает, не глядя на меня.
– Я мог бы, – тихо говорит он. – Но я не такой человек, и не боюсь в этом признаться, – он смотрит на меня. – Но ты такой. Та девушка, с которой ты был, она ведь много значит для тебя?
– Так и было, – признаюсь, чувствуя горечь.
– Было, – он сжимает губы. – Из-за меня? Из-за того, что я сказал?
Я хочу сказать да, но знаю, что это не правда.
– Нет, это из-за меня, – я останавливаюсь. – И, возможно, немного из-за тебя. Я сломал ее. Я не могу никого впустить, потому что я озлобленный пессимист. — Я тот человек, которого ты создал. – Вроде тебя.
– Ты тот, кем хочешь быть, Картер. Это мой выбор быть таким, жить в одиночестве, управлять рестораном и никогда не покидать пределы своей стихии. Но ты не должен. У тебя есть потенциал. Думаешь, зачем я отправил тебя в программу «Дорогая жизнь»?
– Ты хотел, чтобы до конца жизни я был гребаным поваром. Хотел вернуть потраченные на меня деньги.
– Нет, – он качает головой. – Меня не волнуют деньги. Я никогда не собирался их брать, но я хотел, чтобы ты работал и узнал цену деньгам. Что касается работы, тебе нужно было знать, что значит работать на кого-то, знать, что ты не божий дар и эксперт во всем. Для смирения необходим долгий путь, Картер, – жизнь рушится на миллион частей от этой мысли. – Я отправил тебя на эту программу, потому что видел в твоих глазах темноту, которая была у твоего отца. Меня это испугало. Ты балансировал на грани и мог потерять потенциал, который я вижу в тебе. Я не мог убедить тебя в этом, поэтому принял меры.
– Я не могу… – пальцами перебираю свои спутанные волосы. – Какого хрена ты ничего не сказал?
– Потому что ты делаешь все по-своему, упрямец, и не слышишь меня. Как я и сказал, я никогда раньше не воспитывал детей и уверен, что был не лучшим примером. Я не знал, что делаю. Тебе повезло, что ты был одет и накормлен. Но я заботился о тебе, Картер, до сих пор.
– Поэтому ты пришел ко мне домой и долбанул мне в челюсть?
– Это называется вдолбить данную мысль тебе в голову. Я понимаю это буквально, – я вижу маленькую ухмылку, и впервые вспоминаю, как мой дядя шутит со мной.
Это странно.
– И что теперь? – спрашиваю я, смущенный всем разговором. – Мы пожимаем друг другу руки и становимся лучшими друзьями?
– Нет, если я смогу помочь, – он смеется и смотрит на диван, где лежат деньги. – Твое добро?
– Ага. Я собирался заплатить тебе, как только подниму свою задницу с дивана.
Он кивает.
– Видимо, я не должен чувствовать себя виноватым из-за того, что уволил тебя.
– Ты меня уволил? – спрашиваю, не слишком удивляясь.
– Да, я не терплю криков и представлений в моем ресторане, и я, черт возьми, не делаю поблажки из-за родственных связей. За дверью вся твоя хрень в коричневой коробке вместе с последней зарплатой.
Как будто меня ударили, я сижу на диване и пытаюсь думать о том, что, черт возьми, я собираюсь делать. Да, у меня есть двадцать тысяч долларов, но все из них принадлежат не мне.
– Слушай. Это тот момент, перекресток, где ты можешь решить – следовать по стопам отца или, наконец, воспользоваться тем, чему я тебя научил, и сделать что-то для себя. Ты не должен мне деньги. Ты должен только показать, что что-то делаешь со своей жизнью. Не знаю, заслужил ли я это, но хочу, чтобы ты заставил меня гордиться. Воспользуйся деньгами, чтобы обрести свободу.
Потерев лоб, я не понимаю, как мне это воспринимать. Обрести свободу. Я хотел этого с тех пор, как поднял кухонный нож, но я чувствовал себя подавленным человеком, который теперь освободился. И когда у меня есть это, я не знаю, в каком направлении двигаться, потому что единственное, что я очень хочу, больше не присутствует на этой картине.
Холлин
– Ух ты, посмотри на этот кактус, – Дейзи смотрит в окно такси, пока водитель рассказывает факты об Аризоне. Вы знали, официальным символом Аризоны является галстук «боло»? Да, я тоже. Но теперь знаю.
Что я еще узнала во время этой поездки:
Дейзи потеряла девственность с Картером ночью накануне их расставания.
Картер – типичный мужчина с боязнью обязательств.
И я не хочу быть здесь.
Вы можете изменить взгляд на некоторые вещи, если проведете время с кем-то, кто не покидает пределы города, в котором живет.
Я чувствую подступающую тошноту, несмотря на то, как часто говорила себе, что сегодня буду веселиться.
– Холлин, спасибо, что пригласила меня. Мне необходимо было сменить обстановку.
– От него ничего не слышно? – она качает головой, и ее счастливое настроение пропадает из-за одного простого вопроса. Хорошая работа, Холлин. Видимо, несчастье любит компанию. – Никто не видел его в ресторане. Он там не появлялся.
– И его не было на встрече. Думаешь, с ним все нормально?
Теперь она волнуется. Я и правда хороший друг.
– Если исходить из того, как хорошо я его знаю, то уверена, что он нашел утешение на дне бутылки.
– Мне это не нравится, – говорит Дейзи и смотрит в окно. – Мне это совсем не нравится. Это кажется огромной тратой времени и очень бессмысленно. Каким образом выпивка помогает?
– Она помогает забыться, – рассеянно говорю я. – Иногда люди не знают, как справиться с поворотами жизни, как на американских горках, поэтому мы молча обращаемся к нашим порокам за поддержкой: много едим, выпиваем или употребляем наркотики. Нет никакого фактического объяснения для этих действий. Только возможность ненадолго притупить боль в наших истерзанных и хрупких душах.
– Ты этим занималась, когда умер Эрик? Напивалась?
Из меня вырывается сардонический смех, когда я смотрю вперед на стадион.
– Да, Дейзи, я напивалась. Я много пила. Настолько, что однажды ночью мне пришлось промывать желудок. Мама и Аманда на протяжении месяцев заботились обо мне. Они следили за тем, чтобы я ходила на работу, а после забирали. Они наблюдали за каждым моим шагом, чтобы я не бросила все и не позволила своей жизни пойти под откос, – черт. Почему мне всегда так плохо, когда я говорю об этом? – Боль бывает разных форм и размеров и влияет на нас по-разному.
– Вы хотите выйти у главного входа или есть специальный, так как вы друзья мистера Барнса? – спрашивает водитель такси Сэнди.
Я отвечаю грустным тоном:
– У главного. Спасибо, Сэнди.
Я беру сумку и жду, пока машина остановится. Как только мы благодарим Сэнди и выходим из ее Форд Эксплорер, я сталкиваюсь со звуками и запахами спортивного события. Шумные болельщики, продавцы еды, взволнованные дети и персонал стадиона. Все готовятся к игре, ожидая за кирпичными и каменными стенами.
Я молча продвигаюсь к билетной кассе, надеясь, что Дейзи не отстает. Я забираю билеты, прохожу через ворота и нахожу наши места рядом с полем около скамейки запасных. Обслуживающий персонал тщательно подготавливают поле, игроки растягиваются и разминаются, а болельщики выпрашивают автографы. Недалеко от скамейки запасных стоит Джейс, держит перчатку у бедра и тянет за края бейсболки, разговаривая с одним из своих тренеров.
До этого момента я никогда не понимала, что Джейс профессионально играет в бейсбол. Я знаю его за пределами стадиона, и теперь, видя его в форме и уверенным в своей стихии, напоминает мне о другом человеке.
Эрике.
Как он держится.
Как он выглядит в бейсболке.
Как он шутит, бросая мяч.
Меня накрывают эмоции от воспоминаний.
Первое, что привлекло меня в Эрике – его ухмылка. Когда он стоял рядом, бросая мяч. Его сексуальная уверенность. Его опьяняющий запах. Глубокий голос, говорящий мое имя.
Холлин. Холлин. Холлин.
– Эй, Холлин. Ты в порядке? – Дейзи трясет меня за руку. – Извини, если я была грубой в такси. Все хорошо? Сейчас ты выглядишь как призрак.
Я смотрю на Джейса и вижу направленный на меня обеспокоенный взгляд. Сейчас у меня есть два варианта – сражаться или сбежать. Когда воспоминания подступают к горлу, у меня есть только один вариант.
Я еще не готова.
Я не могу это сделать.
Слишком рано.
– Холлин, ты куда? – зовет Дейзи.
Я не останавливаюсь. Я сбегаю. Врезаюсь в человека, который несет поднос с начос, и продолжаю уходить в прошлое, оставляя позади свое будущее.
Джейс
– Три промаха и два удара. Не лучший результат, Джейс.
Репортеры толпятся у моего шкафчика, кругом микрофоны, камеры ярко мигают у моего лица. Тренер проходит рядом с понимающим взглядом. Черт, я и сам знаю, что это не самый лучший результат.
– Просто отрабатываю удары, я буду готов к открытию сезона, – даю им общий ответ.
Я не собираюсь объясняться перед этими пиявками из СМИ, когда женщина, которую я хотел видеть поддерживающей меня на трибунах, убежала еще до первого броска. Я не собираюсь рассказывать им, что я влюбился в женщину, с которой никогда не смогу быть, потому что она всегда будет любить своего покойного мужа. Как бы я ни старался, сколько бы ее не поддерживал, ни одно мое действие или слово не сможет что-либо изменить. Нет смысла пытаться помочь двигаться дальше тем, кто этого не хочет. Даже если вы отдали им свое сердце.
Черт, она просто забрала его.
– Можем ли мы ждать от вас еще один сезон «Новичок года»? – спрашивает один из репортеров.
Я стягиваю полотенце с головы на плечи.
– Я не могу предсказать, что произойдет в этом сезоне. Все, что я знаю, это мой режим тренировок, моя связь с командой, и в последний год я сосредоточен на улучшении навыков игры.
Последнее утверждение – полная чушь, но им не надо знать об этом.
– Значит, улучшение навыков, – говорит репортер. Разумеется, они не могли не зацепиться за это. – А это связано с тем, что вы отдали своего ребенка на воспитание другой семье?
Какого черта?
Ища в толпе человека, который задал вопрос, я спрашиваю:
– Где, черт возьми, вы получили эту информацию?
Мужчина справа нервно оглядывается по сторонам из-за моей реакции.
– У меня есть источники.
Отодвигая репортеров, я хватаю его за воротник рубашки и смотрю на него.
– Какие, бл*дь, источники?
– Джейс, – тренер подбегает ко мне и оттаскивает от репортера, который поправляет свой галстук и ухмыляется.
– Я приму это как «да», – предполагает репортер.
– Уберите его отсюда, – кричу я, когда тренер и несколько игроков уводят меня.
– Барнс, закрой свой чертов рот и иди в мой кабинет.
Не лучший мой день, не лучший результат, не лучший темперамент.
Еще один штраф и угроза отправить меня обратно в младшую лигу. Спустя два часа я забираю сумку из машины и иду в свою квартиру. Если бы я не переживал весь этот кошмар, тренер привел бы в действия свои слова. Его терпение на исходе. Весь этот день был не таким, как я планировал. Я не ожидал, что буду так плохо играть, что практически прибью репортера о стену раздевалки и вернусь домой в одиночестве. И все-таки это произошло.
Когда я иду по темной дороге в сторону квартиры, замечаю знакомую фигуру, которая сидит у моей двери.
Холлин.
Она свернулась клубком, прижав к себе ноги, ее волосы обрамляют лицо, и она выглядит побежденной. Она не может быть на игре, но может после этого вернуться в мою временную квартиру. Я хочу быть мужчиной, в котором она нуждается, тем, кто обнимет и поймет, но я сейчас не в том состоянии. Сейчас я обеспокоен, зол и желаю напиться.
– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я, ища ключ от дома. – Где Дейзи?
От моего голоса она подпрыгивает и, заправляя прядь волос за ухо, встает.
– С ней все в порядке, не волнуйся, – она вздыхает. – Я хочу извиниться.
– За что? За то, что дала мне ощущение, что ты действительно хочешь двигаться дальше? Что, возможно, есть хоть немного надежды на отношения между нами? Что, возможно, ты можешь влюбиться в меня, так же как я влюбился в тебя?
– Джейс… – на мгновение ее дрожащий голос ослабляет мою злость.
– Холлин, почему ты ушла?
Она смотрит на меня мокрыми от слез глазами.
– Это было слишком сложно для меня.
– Ага, ну такова жизнь, Холлин, – разочарованный, я хватаюсь за затылок и смотрю на нее. – Жизнь – это не какая-то прогулка в парке, где можно загадывать желания на одуванчиках. Жизнь – это работа. Жизнь – это путь из побед и поражений. Успехов и неудач. Опыта и новых возможностей. Ты не сможешь что-либо изменить, пока сидишь и ожидаешь других результатов.
– Я пытаюсь, – плачет она.
– Ты говоришь, что пытаешься, Холлин. Но теперь это просто пустые слова, – сокращая расстояние между нами, я указываю ей на грудь и говорю: – Чтобы расти, тебе нужно попробовать отсюда, – я касаюсь ее сердца, а затем головы. – И отсюда. Ты не должна делать вид. Ты должна на самом деле хотеть этого. Ты должна хотеть измениться. Ты должна хотеть отпустить. Я не вижу, что ты на самом деле хочешь попытаться. И да, это моя вина, что пытался подтолкнуть тебя, когда ты не была готова. Я беру вину на себя. Но я больше не могу идти по этому пути. Если сегодняшний день не пример, то я не знаю, что это.
– Ты тоже не отпускаешь, Джейс, – говорит она, подняв подбородок. —Ты говоришь о переменах, об изменениях в нашей жизни, но ты до сих пор так и не пришел к Хоуп, несмотря на приглашения от Джун и Алекс. Ты даже не можешь говорить о ней. Ты не можешь говорить со мной о переменах в жизни, когда ты тоже стоишь на месте.
– Нет, – я качаю головой. – Не переводи стрелки на меня.
– Какого черта нет? Мы с самого начала были вместе. Будь честным, Джейс, да? Разве это не был девиз наших отношений? Ну, я буду честной. Ты тоже не двигаешься дальше. Каждый день ты все дальше и дальше погружаешься в яму скорби и жалости. Если бы ты действительно был заинтересован в изменении ситуации, ты бы уже это сделал.
– Холлин, не хочу быть мудаком, но я совсем недавно отказался от своего ребенка. Ты скорбишь почти два года.
Отступая назад, она складывает руки на груди.
– Не хочешь быть мудаком? Так вот, новость – только мудак скажет такое. Иди ты нахрен за то, что осуждаешь меня в период скорби. Ты решил отказаться от своей дочери, а у меня не было выбора в этом вопросе, когда Эрика забрали у меня.
– Я не хотел отказываться от нее, – кричу я, вероятно, разбудив всех соседей. – Ты не думаешь, что это было самое трудное решение в моей жизни?
Вздохнув, она опускает руки и искренне отвечает.
– Я знаю, что это было тяжело, Джейс. Извини.
– Черт, – сдавшись, я сажусь на пол спиной к стене. Холлин присоединяется ко мне. – И здесь мы должны работать над принятием. Я уверен, что мы оба вернулись на первый шаг. Скорбь, – я беру ее за руку и целую, прежде чем положить ее обратно на колени. – Мы больше не можем делать это вместе.
– Что? – она резко поворачивается в мою сторону. – Джейс, это всего лишь небольшой спор. Мы друг друга поддержка.
Так ли? Или, возможно, это все, кем мы когда-либо будем. Она влюблена в другого и, вероятно, никогда не полюбит меня. Я хотел большего, но я не могу продолжать терпеть эту боль. Мне лучше быть одному.
– И я буду радоваться за тебя со стороны, но мы не можем больше контактировать. Мы должны помогать друг другу, чтобы подняться, а происходит все наоборот. Мне нужны отношения, к которым ты не готова, а твое нежелание ежедневно убивает меня. Мы сейчас токсичны друг для друга, Холлин. Это вредно для нас.
– Ты не можешь оставить меня, Джейс. Я не могу этого сделать.
Повернувшись к ней, я провожу рукой по ее щеке и вытираю слезу.
– Ты сильнее, чем думаешь, Холлин. Ты контролируешь исход своего будущего, а не кто-то другой. Используй силу, которая у тебя появилась за последние несколько месяцев. Собери огонь, из-за которого ты сгорела, и преврати это в нечто большее. Холлин, докажи свое существование.
Я прижимаю ее к себе. Наклоняясь вперед, целую ее в щеку, в последний раз вдыхаю ее запах и отодвигаюсь.
– Знай, что хоть и издалека, но я твой самый большой болельщик. Прими свое прошлое, оставь Эрика рядом, но не позволяй ему удерживать тебя от твоего будущего, – я смотрю на нее и запоминаю этот момент, зная, что мы, вероятно, больше никогда не будем говорить. – Боже, я люблю тебя, Холлин. Мне жаль, что у нас не было времени, – я печально улыбаюсь. – Может быть, в другой жизни.
В последний раз я прижимаюсь губами к ее, поклявшись, что это тот момент, который изменит ход всей моей жизни. Она права. Я не двигаюсь дальше. Мне страшно. Я не ничего не делаю, чтобы измениться. Но это конец.
Черт, я потерял ее, и это повлияло на мою игру. Это повлияло на каждую часть моей жизни. Но я должен быть ангелом-хранителем для Хоуп. Я должен убедиться, что она получает лучшее, потому что заслуживает это. Я должен быть лучше для нее, и она это получит. Пришло время двигаться вперед. Пришло время доказать мое существование.
Д ейзи
– Еще чаю?
– Конечно, – бабушка наливает мне еще одну чашку дрожащими, обветренными руками и передает мне молоко и сахар. – Спасибо бабушка.
– Без проблем, – она откусывает еще одно печенье Snickerdoodle81, которое я приготовила. – Ты действительно научилась хорошо печь. Оно восхитительно.
– Я училась у лучшей.
– О, дорогая, – она машет рукой перед лицом. – Ты льстишь мне, – откусив еще, она спрашивает: – Из-за чего у тебя такое мрачное настроение? Ты обычно улыбаешься и рассказываешь о тканях, которые нашла по скидке.
– Не лучшая неделя, – это, наверное, преуменьшение. Я чувствую, что новые отношения, которые у меня появились, рухнули. Мне пришлось несколько раз звонить Холлин, чтобы узнать, что с ней все в порядке после того, как она сбежала со стадиона. Надеюсь, я больше не увижу тот взгляд боли и разочарования на лице Джейса. Он выглядел еще хуже, чем в первый день, когда мы встретились.
Признаться, полет обратно в Денвер был немного пугающим, но я смогла пройти через аэропорт… благодаря работнику авиакомпании.
– Это имеет отношение к Картеру? – и теперь он. Картер, тот, кого я смогла полюбить. Какой я была глупой и наивной.
– Да, – я сажусь. – Я действительно не хочу об этом говорить. Давай просто скажем, что ничего не получилось.
Похлопывая меня по руке, она говорит:
– Мне очень жаль это слышать, дорогая. Знаешь, я здесь, если ты захочешь об этом поговорить.
– Знаю, – останавливаясь, я набираюсь смелости, чтобы поговорить с ней о реальной причине, по которой пришла сегодня. – Могу я задать тебе вопрос, бабушка? – я размешиваю свой чай, чувствуя тревогу из-за последующего вопроса.
– Ты можешь спрашивать, о чем угодно. Хочешь поговорить об удовольствии без последствий?
– Ни за что, – я смеюсь. – Не обижайся, бабушка, но я не хочу говорить с тобой об этом. Никогда.
– Справедливо, – она поднимает руки. – Но я могу рассказать, если ты когда-нибудь захочешь. Я очень разбираюсь в этой теме.
– Это то, чего внучка никогда не должна знать, – мы смеемся, что вызывает у нее кашель. – Ты в порядке?
– Да, дорогая. Теперь задавай свой вопрос, пока я не покрылась паутиной от ожидания.
– Ладно, просто знай, я не хочу ранить твои чувства этим вопросом.
– О, я знаю, что ты никогда не сделаешь это нарочно. Продолжай.
– Мне просто интересно, почему ты держала меня в безопасности всю жизнь. Почему мы никогда не были за пределами города? Почему я была настолько изолирована, из-за чего у меня не было друзей? – я вздрагиваю, ненавидя себя за неблагодарность. Эта женщина дала мне все. А я здесь спрашиваю ее о методах воспитания, но только с целью, чтобы двигаться дальше. Мне нужно знать причину.
Выглянув в окно, она пьет чай, а глубокие морщины на ее щеках напоминают мне о ее возрасте.
– Я когда-нибудь рассказывала тебе про день, когда не стало твоего деда?
– Хм, не помню. Только то, что он был психически болен и его госпитализировали.
– Верно. Но я не сказала, что у него было посттравматическое стрессовое расстройство. Он воевал во Вьетнаме. Он ушел помогать счастливым, гордым и любящим. Вернулся он уже совершенно другим человеком. Это был не Гарольд, за которого я вышла замуж. У него был измученный взгляд, он был рассеянным, и никогда полностью не вникал в происходящее. С каждым днем его настроение все чаще менялось настолько, что мне приходилось закрываться в ванной, потому что он относился к дому как к военной зоне, не понимая, где находится. В итоге, мне пришлось обратиться за помощью, и тогда он отправился в больницу… на один день.
– На один день? – спрашиваю я.
Она кивает.
– Он решил, что этого достаточно и на следующий день повесился в нашем доме. Я пришла домой и нашла его мертвым. Он оставил записку, в которой говорилось, что мир – ужасный, жестокий, полный ненависти, в котором он больше не хотел жить.
– О боже, бабушка. Я не знала.
– Мало кто знает. Я была физически и эмоционально подавлена, и впала в глубокую депрессию. Я похоронила себя в одиночестве, не желая видеть мир, который забрал моего Гарольда, – она смотрит на меня со слезами на глазах. – И потом появилась ты. Ты была маленьким лучиком солнечного света в моей жизни, а я не знала, что мне нужно. Ты была яркой и веселой. Это вернуло прежнюю меня, и я не хотела это потерять. Поэтому я держала тебя рядом. Это было неправильно? Держать тебя в уединении от внешнего мира? Да, но могла бы я сделать это снова? Конечно. Дело в том, что, если бы я потеряла тебя в этом мире, я бы потеряла себя. Это было эгоистично с моей стороны, но это был единственный способ, который я знала, хватаясь за радость, которая появилась благодаря тебе.
– Бабушка, – я чувствую подступающие слезы. – Что изменилось?
Она вытирает глаза дрожащими руками.
– Ты теперь взрослая. Ты стойко и мужественно справилась с моим инсультом, поэтому я знаю, что ты должна жить так, как хочешь ты, а не я, – коснувшись моей щеки, она добавляет: – И посмотри на себя, моя красавица. Это происходит, и ты сталкиваешься с тем, что может предложить этот мир: с хорошим, плохим и уродливым.
– Я доказываю свое существование, – шепчу изумленно.
– Так и есть, дорогая.
Размышляя о последних нескольких месяцах, я считаю, что все, чего я достигла к этому моменту: у меня появились друзья. Я внутренне изменилась, смогла сделать определенные вещи и узнать что-то новое, даже если они не отличаются разнообразием. И главное, я испытала единственную эмоцию, которая бывает у каждого: любовь. Пусть это было недолго, но у меня это было, и я должна гордиться собой. Но я думаю, что для меня должно быть что-то еще.
Немного неуверенно, я спрашиваю:
– Бабушка, как ты думаешь, я способна совершать великие дела?
– Я думаю, ты способна на большее, чем просто великие дела, дорогая. Я думаю, ты застряла в бассейне и едва почувствовала воду. Впереди будет много чего, и я не могу дождаться того, чтобы увидеть, как ты используешь свой потенциал.
Бабушка не первая, кто думает, что у меня есть потенциал. Картер сказал то же самое. Может, пора и мне поверить в это.
– Спасибо, – я встаю, ополаскивая свою пустую чашку в раковине.
– Какой у тебя план? – спрашивает бабушка.
– Мой план?
– Да, что ты будешь делать после «Дорогой жизни»?
Поворачиваясь к ней, я вытираю чашку и пожимаю плечами.
– Не уверена, но я готова это выяснить.
***
Дорогая жизнь,
Его слова снова и снова звучат в моей голове. Он любит меня. И когда он сказал эти три прекрасных слова, все, о чем я могла думать: как сильно его люблю. Но я не могла этого сказать. Что-то меня останавливало.
Сначала мне казалось, что это вина за любовь к другому мужчине, но после множества бессонных ночей, когда я думала о нем и о его голосе в моей голове, я поняла, что не вина сдерживает меня, а только я.
Как я могу быть с другим человеком, который отдал мне всю душу, если до сих пор живу в прошлом? Я не могу.
Я не могу двигаться вперед, пока держусь за прошлое.
Принять прошлое – это больше, чем просто сказать, нужно действовать. Я просыпаюсь каждое утро и провожу время в ванной, в которой все еще находится зубная щетка Эрика. В шкафу до сих пор хранится его одежда. Я нахожусь в квартире, в которой присутствует напоминание о человеке, которого я потеряла. Человек, который никогда не вернется и не полюбит меня снова.
То, что должно быть комфортным убежищем, является угнетающим напоминанием о том, что у меня было.
Больше нет. Теперь я двигаюсь вперед. Я не могу жить в таком состоянии. Я уже потеряла Эрика и не хочу потерять Джейса.
