Текст книги "Карты нарративной практики. Введение в нарративную терапию"

Автор книги: Майкл Уайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

М.: Пока вы слушали, Томас, может быть, что-то вам вспомнилось? Какой-нибудь образ? Возможно, вы что-то осознали? Что-то о вашей маме, о ваших отношениях с ней, о том, что вы для неё значили?..

Томас: Да, я думаю, да. Мне с этим надо будет посидеть, подумать. Очень много мыслей одновременно налетает, и все как-то путаются. Сейчас трудно что-то одно выловить, но были какие-то вспышки посреди этого всего.

М.: Вспышки?

Томас: Ну, проблески. Лучше вот это слово. Как такие быстрые проблески, вспышки света на мою историю. Я не могу сейчас больше об этом сказать, я их сейчас не могу вернуть туда, они были.

М.: А у вас есть ощущение, почему эти пересказы – пересказы Джульетты, Роберта, Крэйга и Коринды так затронули вас? Что откликается, что отозвалось, какой струны в вашей душе они коснулись?

Томас: Ну, вот точно сейчас не могу конкретно сказать ничего, и я не знаю, правда ли то, что Джульетта и её дети сказали про мою мать. Но мне кажется, что какая-то правда всё-таки есть, просто потому, насколько это на меня повлияло. С ума сойти. У меня никогда такого переживания раньше не было. И я не преувеличиваю. Совсем не преувеличиваю.

М.: У нас сейчас время заканчивается, скажите, куда это вас привело, где вы сейчас?

Томас: В каком смысле, что вы имеете в виду?

М.: Иногда эти события подобны путешествиям, и люди попадают в какое-то пространство в своей жизни, в какое-то место которое они не могли видеть вначале. У вас есть какое-нибудь ощущение того, где вы сейчас находитесь?

Томас: А, понял. У меня какие-то части жизни в результате перевернулись вверх ногами, и это, надо сказать, настораживает, этого как-то странно, неуютно. Я точно не знаю, но мне кажется что это может быть очень важно.

На следующей встрече Джульетта и её дети снова присоединились к нам. Именно в контексте этой встречи Томас рассказал о каких-то смутных воспоминаниях о своей матери, которые до этого не были доступны его сознанию. Одно из этих воспоминаний было о том, как они шли домой из магазина... Томас предположил, что это было примерно в том же году, когда она покончила с собой. Он припомнил, что некоторое время её не было дома, и появилось смутное чувство, что, может быть, она лежала в больнице по какой-то причине. Пока они шли домой из магазина, они увидели мёртвого пса, кажется, терьера, его сбила машина. Томас припомнил, что его мама сказала что-то вроде: «Ох, дети здесь уже много плохого видели, слишком много». Она подняла мёртвую собаку, прижала её к себе, отнесла на пустырь, и они с Томасом вместе выкопали яму. Она положила терьера в эту неглубокую могилу, и они закидали её строительным мусором. Хотя Томас точно не мог припомнить её слов, он вспомнил, что мама прочитала отходную по терьеру и пожелала его духу доброго пути. И они потом снова шли по улице, и мама держала Томаса за руку. Но они не сразу пошли обратно домой. Они сели на краю канавки, мама смотрела на Томаса и плакала. Это продолжалось достаточно долго. Томас спрашивал маму снова и снова, что не гак, но она не могла ему ответить.

Это воспоминание стало основанием для беседы, направленной на восстановление участия, которая строилась на основе двух категорий расспрашивания, описанных в этой главе ранее. Прежде чем начать расспрашивать, я задал несколько общих вопросов, которые, как я надеялся, подготовят путь для начала беседы, направленной на восстановление участия.

М.: Томас, вы вспомнили, как ваша мать сказала что-то вроде «надо бы что-то сделать, дети тут уже слишком много всякого плохого видели».

Томас: Да, что-то вроде этого.

М.: После этого вы вдвоём похоронили терьера. Это что-то говорит вам о том, что для вашей мамы значили жизни детей?

Томас: Да. Я думаю, что, наверное, она знала много детей, у которых в жизни были сложности, и это её, наверное, беспокоило. Наверное, она верила в то, что дети важны. Да, она, должно бы ценила детей.

М.: Ещё вы вспомнили, что она прочитала отходную по собаке пожелала её духу доброго пути.

Томас: Да. Это верно.

М.: Что это действие, этот жест говорит вам о том, как она обще относилась к жизни?

Томас: Ну да, это должно о чем-то говорить, но я не понимаю, что именно это значило. Может быть, она с уважением относилась к тому, что каждая жизнь по-своему уникальна и что в каждой жизни есть что-то, что можно ценить. Мне надо об этом ещё подумать, чтобы найти правильные слова.

После этого я продолжил беседу, направленную на восстановление участия, и задал вопросы, которые помогли Томасу вновь вспомнить и пересказать, что именно мама внесла в его жизнь.

М.: Она пригласила вас участвовать, она сделала так, что вы участвовали в каждом шаге, каждом этапе этого ритуала... детей редко приглашают поучаствовать таким образом.

Томас: Да, вот так я это помню.

М.: Как вам кажется, что это значило для того маленького мальчика, которым вы тогда были? Что это могло внести в его жизнь?

Томас: Ещё раз, пожалуйста.

М.: Понимаете ли вы, что именно участие в ритуале похорон собаки могло тогда внести в вашу жизнь?

Томас: Ну, я могу только гадать сейчас, но, наверное, я почувствовал такую теплоту внутри, почувствовал себя важным, будто я был уже достаточно взрослым, чтобы с этим справится. Как будто я чего-то стоил.

М.: Ещё вы сказали, что мама то и дело во время этого ритуала держала вас за руку.

Томас: Ну да, я уверен, что так она и делала.

М.: Как вам кажется, как это затронуло жизнь того маленького мальчика, которым вы были?

Томас (плачет): Единственное, о чем я сейчас могу подумать, – это то, что я из-за этого почувствовал себя живым. Сейчас только так могу подумать. Может быть, потом найду какие-то другие слова.

Следующий набор вопросов побудил Томаса взглянуть на себя глазами его матери, представить, каким она его видела.

М.: Как бы вы могли объяснить то, что вы оказались приглашены поучаствовать в чем-то, до чего детей часто не допускают?

Томас: Не знаю, как на это ответить.

М.: Она включила вас в этот ритуал... о чем это может сказать нам? Что она в вас уважала?

Томас: Ну, что я был ребёнком, на которого можно положиться, на которого можно рассчитывать. Может быть, так и было. Знаете, я был таким ребёнком, что можно было быть уверенным, что я справлюсь с этим. Во мне было что-то такое... крепкое.

М.: Крепкое?

Томас: Ага. Ну, я был ребёнком, которого не надо от всего этого защищать, отгораживать, я так думаю. Но это всё совершенно для меня непривычно, мне об этом надо ещё подумать.

М.: Хорошо. Можно я другой вопрос задам?

Томас: Конечно, конечно. Пока вам не нужно от меня много ответов, пока нормально, что у меня их нет, – пожалуйста.

М.: Как вы понимаете прикосновение руки вашей матери тогда? Что это говорит вам о том, что она в вас ценила?

Томас: Что со мной в этот момент было рядом хорошо находиться? Ну да, со мной было хорошо. Быть со мной – значило быть в хорошей компании. Даже когда я был маленький. И ещё, может быть, потому что, хотя я и был маленький, я понимал, что она делает.

М.: А потом вы сидели на краю канавки, и она смотрела на вас и плакала. Как вы думаете, что она в вас в этот момент видела?

Томас (в слезах): Я не знаю. Может быть, проявление духа во мне? (Тут у него перехватило горло; жестами показывает, что не может говорить и что нужен тайм-аут.)

М. (после перерыва): Вы рассказывали о том, что именно ваша мама могла в вас ценить. Нормально будет, если мы вернёмся на шаг или два назад, и я задам ещё пару вопросов о том, что она внесла в вашу жизнь? Когда это станет яснее, у нас появится более надёжное основание, чтобы выяснить, что же она в вас ценила.

Томас: Конечно, конечно, давайте.

После этого я задал вопросы, которые могли помочь Томасу припомнить и рассказать, что он внёс в жизнь своей матери.

М.: Вы откликнулись на то, что она включила вас в этот ритуал, вы присоединялись к ней на каждом шагу, пока хоронили собаку.

Томас: Да, конечно, можно так сказать, да.

М.: Как вам кажется, каково было вашей маме тогда знать и чувствовать, что вы её сопровождали? Каково ей было тогда оттого, что вы были с ней вместе в этот момент?

Томас: Какие вы вопросы задаёте... огромные. Может быть, она чувствовала себя увереннее, как будто она была защищённой, как будто она была не одна. И я пытаюсь найти слово, есть специальное слово...

М.: Ну, у нас есть время...

Томас: Да вертится на языке... черт... Солидарность, вот! Наверное, это дало ей чувство солидарности.

М.: Солидарности?

Томас: Ну да, может быть, это ей дало чувство солидарности. В том, что она не одна заботилась о том, о чем многие люди вокруг не заботятся. О том, на что многим людям вокруг наплевать.

М.: И как вам кажется, каково это было для неё, что она могла подержаться за руку маленького мальчика в это время? Как, на ваш взгляд, это могло коснуться её, затронуть её?

Томас (плачет): Такое тёплое чувство!

М.: Тёплое чувство. То есть вы принесли тепло в её жизнь.

Томас: Я так думаю, да, может быть.

М.: Есть какие-нибудь другие догадки, каким образом ваше присутствие повлияло на то, как ваша мама переживала это событие (по сравнению с тем, если бы вас там не было)?

Томас: Да, я понимаю, но я хотел бы сейчас не отвечать на этот вопрос, если можно, а просто посидеть и... потому что очень многое во мне сейчас происходит.

М.: Да, да, хорошо. Конечно.

Последние вопросы были предназначены для того, чтобы помочь Томасу насыщенно описать влияние их с мамой взаимоотношений на то, как мама Томаса воспринимала себя и суть своей жизни.

М.: Когда вы вот таким образом присоединились к ней в ритуале похорон собаки, как, по вашему мнению, это могло повлиять на то, что она считала важным в жизни? Это укрепляло то, во что она верила, то, что считала важным и ценным? Или, может, это было вообще неважным для неё и никак не связано с тем, что она ценила в жизни?

Томас: Нет-нет, я считаю, что это как раз поддержало то, что она ценила в жизни.

М.: То есть это укрепляло то, что она ценила.

Томас: Да. Я только сейчас начинаю понимать, что она ценила, что она была готова отстаивать. Или даже...

М.: Понимаю.

Томас: Слушайте, я вот никогда бы этого не узнал, не догадался бы даже об этом, но может быть, некоторые вещи моя мама отстаивала очень страстно, они на самом деле были для неё очень важны.

М.: И ваш отклик это укреплял, поддерживал... Или как бы вы это назвали? Оправдывал, подтверждал, подкреплял...

Томас: Да, все вот эти слова.

М.: Ваша мама держала своего маленького сына за руку после того, как пожелала доброго пути духу собаки. Как вам кажется, как это могло повлиять на то, что она чувствовала как мать?

Томас: Ну, я точно не знаю, и мне хочется сказать, что она могла чувствовать гордость, но я не уверен.

В течение нескольких встреч мы снова и снова возвращались к исходным вопросам. В ходе этих разговоров Томас всё более убеждался в том, что истоки знакомства с чувством признания можно было обнаружить в его отношениях с матерью. У него сформировалось гораздо более мощное понимание того, что они внесли в жизни друг друга, как они повлияли на то, как каждый из них воспринимал себя. Это оказало очень глубокий положительный эффект на переживание Томасом самоценности. Когда он начал ценить тот вклад, который он, будучи шестилетним мальчиком, внёс в жизнь своей матери, это в существенной степени воскресило его ощущение способности влиять на собственную жизнь и растворило его представление о себе как о пассивной жертве обстоятельств.

Эти беседы, направленные на восстановление участия, также привели к тому, что Томас вновь вступил в контакт с теми ценностями, смыслами и принципами, которые, как он убедился, объединяли его с матерью. По мере того как эта связь становилась более насыщенно описанной (за счёт определённых «археологических исследований», раскопок в его родительской семье), у него сформировалась способность вызывать чувство присутствия матери в своей жизни, и это очень сильно поддерживало его. Это было противоядием по отношению к чувствам опустошённости, никчёмности и отчаяния, которые захватывали его жизнь в течение столь долгого периода времени. Именно в контексте этих бесед Томас внезапно осознал некие новые возможности, замаячившие на горизонте его жизни. Через некоторое время он стал реализовывать эти возможности. Он также познакомился с тётушкой, которая была троюродной сестрой его матери и с которой его мать дружила в молодости. Томас испытал восторг, глубокое чувство радости, выстраивая отношения с тётушкой, и семья тётушки взяла его к себе.

На рисунке 3.2 изображена разметка первой беседы с Томасом, направленной на восстановление участия.

Заключение

В этой главе описаны некоторые идеи, которые влияют на облик бесед, направленных на восстановление участия. Эти беседы могут стать противоядием по отношению к изолирующему пониманию идентичности, которое столь интенсивно проявляется в современной западной культуре. Когда жизнь рассматривается как объединение людей, как клуб с многочисленными участниками, когда мы вводим приёмы, основывающиеся на идее, что идентичность создаётся за счёт влияния значимых фигур из прошлого и настоящего, это открывает разнообразные возможности для реконструкции идентичности в контексте терапевтических бесед.

Рассказав истории моих бесед с Джессикой, а также с Томасом, Джульеттой и её семьёй, я попытался дать детальное представление о том, какая форма терапевтического расспрашивания связана с картой восстановления участия. Я также описал подготовительную работу, которая временами бывает необходима, чтобы начать такую беседу. Во многих случаях только после серьёзной подготовки люди обретают способность пересмотреть свои отношения со значимыми другими, фигурами из прошлого и настоящего.

За много лет, что я встречаюсь с людьми и разговариваю с ними о тяготах их жизни, метафора восстановления участия в клубе сильно затронула мою жизнь, хотя и очень по-разному. В частности, эти беседы побудили меня более подробно пересмотреть свою жизнь, поразмышлять о моей связи со значимыми фигурами прошлого, о том, какой вклад они внесли в мою жизнь и работу. Это также привело к насыщенным, богатым беседам с моими родными, близкими и друзьями, и эти беседы открыли возможности для пересмотра состава моего собственного жизненного клуба. Я постоянно работаю с метафорой восстановления участия, и это привело к гораздо более полному осознанию того, какую роль люди, обращавшиеся ко мне, играют в развитии моей работы. Это позволило мне лучше понять, в чем, собственно, заключается моя работа, если описывать её в терминах того, что для меня важно в жизни. И конечно, это очень поддерживало меня.

Глава 4. Церемонии признания самоопределения (работа с внешними свидетелями)

Структурирование терапевтических сессий как церемонии признания самоопределения (definitional ceremony) обеспечивает контекст для насыщенного развития историй. Эти церемонии – ритуалы признания и положительной переоценки жизни людей (по контрасту со многими ритуалами современной культуры, которые выносят суждение и принижают человеческие жизни, унижают людей). Жизнь людей часто сравнивается с социальными нормами, и в результате выносятся негативные суждения: люди оцениваются как неадекватные, некомпетентные, несостоятельные. Церемония признания самоопределения предоставляет людям возможность рассказать или показать, сыграть историю своей жизни перед аудиторией тщательно подобранных внешних свидетелей. Эти внешние свидетели откликаются на истории посредством пересказов, выполняемых в рамках особой традиции признания.

Отклик внешних свидетелей не основывается на современных практиках «аплодисментов» (комплиментов, выделения сильных сторон, поздравлений и т. д.). Они также не основываются на практиках профессиональной оценки и интерпретации. Внешние свидетели не должны формулировать собственное мнение, давать советы, заявлять о чем-то, рассказывать назидательные истории, из которых можно сделать нравственный вывод, притчи или басни. Вместо этого внешние свидетели вовлекают друг друга в обсуждение того, каким образом те или иные слова и выражения, те или иные аспекты истории, которую они услышали, привлекли их внимание. Они обсуждают, какие образы возникли у них, когда они услышали эти слова и выражения, какой личный опыт откликнулся, срезонировал, отозвался, вспомнился, а также то, каким образом их жизнь оказалась затронута этими выражениями, куда это их теперь ведёт и что они могут из этого для себя вынести.

Во время пересказов историй внешними свидетелями то, что люди ценят, признают в жизни, представляется заново таким образом, что вызывает сильный резонанс и признание. В дополнение к этому именно благодаря пересказам люди получают возможность прочувствовать, что их жизни соприкасаются, связаны с жизнями других людей. Это существенно уплотняет, делает более видимыми и осязаемыми противосюжеты – иные, открывающие больше возможностей линии развития жизни людей.

Элисон, Фиона, Луиза и Джейк

Как-то раз в пятницу, часов около четырёх дня у меня был перерыв между сессиями, и наша администратор спросила меня, смогу ли я ответить на звонок молодой женщины, сказавшей, что долго она меня не задержит. Я взял трубку и... лучше я перескажу наш телефонный разговор.

Элисон: Майкл, привет! Это Элисон. Не знаю, помнишь ты меня или нет, я к тебе ходила с мамой и папой некоторое время тому назад. На самом деле, давно уже.

М.: Элисон, а фамилию не назовёшь?..

Элисон: Джонстон, я Элисон Джонстон. Я к тебе ходила по поводу...

М.: Лет десять тому назад?

Элисон: Ага. На самом деле, около двенадцати. Мне было пятнадцать, а сейчас двадцать семь.

М.: У тебя ещё брат есть, примерно на пару лет старше, он тогда лёгкой атлетикой занимался.

Элисон: Точно, точно! Значит, ты меня помнишь!

М.: Элисон, я рад тебя слышать спустя столько лет!

Элисон: Ну, я уже давно собиралась позвонить, знаешь, просто рассказать, как дела. Сейчас всё в жизни хорошо, и я просто подумала, что, может быть, тебе хочется знать...

М.: А как поживает Генриетта? (Генриетта – это одна из плюшевых игрушек, которые я использую в своей практике. Я не видел Генриетту двенадцать лет. Иногда я знакомлю людей, которые обращаются ко мне, с «плюшевыми консультантами». Этим мягким игрушкам приписывается целый набор личностных характеристик, разнообразный опыт, определённое отношение к жизни и умение решать проблемы; люди могут идентифицироваться с ними. «Плюшевые консультанты» могут дать людям чувство солидарности и вдохновения, помогая решать проблемы и преодолевать сложные ситуации. – White, 2006.)

Элисон: Ну, это на самом деле ещё одна причина, по которой я тебе звоню. У нас с Генриеттой были и хорошие моменты, и не очень, мы поддерживали друг друга в сложные времена, я к ней так привязалась. Но в последнее время я чувствую, что поступаю эгоистично, оставляя её у себя так долго, – я всё думаю, что есть другие ребята, которым она тоже могла бы помочь. Знаешь, те, которые проходят через то же, через что проходила я, может быть, им будет полезно с ней познакомиться. Она так много для меня значила, и вот в последнее время я думаю, что пора бы ей вернуться к тебе и снова работать вместе с тобой.

М.: Похоже, ты собираешься предпринять серьёзный шаг.

Элисон: Так и есть. Я знаю, что мне будет немного грустно, но чувствую, что это правильный шаг.

М.: Хорошо. Давай встретимся и проведём церемонию возвращения Генриетты. Мы отпразднуем на этой церемонии то, что каждая из вас внесла в жизнь другой. Что ты думаешь по этому поводу?

Элисон: По-моему, отлично. И кофейку попьём, да?

М.: Хорошая идея.

Элисон сказала, что для этой церемонии ей было бы приятнее встретиться в одном из кафе неподалёку. Я рад был снова видеть её и послушать, как и что происходит у неё в жизни, что случилось за последние двенадцать лет. Было также приятно снова увидеть Генриетту и послушать о том, как они с Элисон поддерживали друг друга всё это время. Элисон разрешила мне делать записи, касающиеся их командной работы, и в конце нашей беседы я спросил у Элисон, готова ли она подписать получившийся текст. «Это, – сказала, – рекомендательное письмо для портфолио Генриетты». Элисон была в полном восторге. Она также написала свой номер телефона и сказала, что готова будет ответить на звонок любого человека, которого я познакомлю с Генриеттой во время своей работы. Она будет очень рада рассказать об истории отношений с Генриеттой и о том, какие возможности это открыло в её жизни.

Тут я понял, что не предложил Элисон внести своё имя в список внешних свидетелей, которых я могу приглашать. В этих списках перечислены имена и координаты людей, которые добровольно соглашаются присоединиться к моей работе с другими. Я воспользовался этой возможностью, чтобы описать Элисон роль внешних свидетелей, и спросил, интересно ли ей поучаствовать в подобной работе. Элисон тут же напомнила мне, что на одной из наших встреч двенадцать лет тому назад присутствовали два внешних свидетеля. Она вспомнила, что эта сессия была особенно полезной, и сказала, что была бы очень рада сыграть подобную роль для других людей.

Примерно пять недель спустя ко мне обратились Луиза, Джейк и их дочь Фиона. Фионе было шестнадцать лет; в течение пятнадцати месяцев она боролась с анорексией, и анорексия уже дважды укладывала её в больницу. Фиона чем-то напомнила мне Элисон. В ходе нашей первой встречи я увидел возможность познакомить Фиону с Генриеттой. Я передал Фионе портфолио Генриетты и отметил недавнее рекомендательное письмо, полученное от Элисон. Я также сообщил, что Элисон будет рада рассказать про свои отношения с Генриеттой, если Фиона захочет ей позвонить.

На второй встрече с этой семьёй я узнал, что Фиона позвонила Элисон, и это было полезно. Кроме всего прочего, Фиона почувствовала, что Элисон очень хорошо её понимает. В ответ на это я озвучил возможность пригласить Элисон на одну из встреч и описал, какую роль ей предстоит играть, если мы всё организуем так: вначале Элисон будет слушателем моей беседы с Фионой и её родителями, а потом они сядут в сторонку и будут внимательно наблюдать, как я буду расспрашивать Элисон о том, что она услышала в их истории. После этого наступит время Элисон вернуться в позицию слушателя, а Фионе и её родителям – поговорить о том, что они услышали в пересказе их истории. Я упомянул, что в моем опыте такое структурирование встреч часто способствует ускорению позитивного развития ситуации, и если Фиона и её родители решатся пойти этим путём, они должны будут сообщить мне заранее, на какие вопросы они бы хотели отвечать в присутствии Элисон, а каких вопросов мне следует избегать. Фионе эта идея очень понравилась, и родители поддержали её в этом.

Элисон присоединилась к нам на четвёртой встрече. Во время интервью с Фионой и её родителями, когда Элисон была слушателем, мы сосредотачивались в основном на влиянии и воздействии анорексии на жизнь и взаимоотношения членов семьи, на то, как они воспринимают это, какие аспекты жизни им удалось уберечь от влияния анорексии и какие их инициативы бросали вызов власти анорексии. Элисон была внешним свидетелем беседы. Термин «внешний свидетель» я позаимствовал у Барбары Майерхоф (Myerhoff, 1982, 1986). Элисон не участвовала активно в этой беседе, она слушала, была свидетелем.

Когда наступил благоприятный момент, Элисон и семья Фионы поменялись местами, и я расспросил Элисон о том, что она услышала, а Фиона и её родители слушали нас. То, каким образом Элисон пересказала услышанные истории, оказало существенное влияние на жизни Фионы и её родителей. На третьем этапе снова произошла смена позиций, и я расспросил Фиону и её родителей, что они услышали в том, как Элисон пересказала их истории.

Ниже приводится расшифровка второй части этой беседы – отклика Элисон на истории, которыми поделились Фиона и её родители. Отклик Элисон был структурирован моими вопросами.

М.: Элисон, можно попросить тебя начать рассказ с того, какие именно слова и выражения больше всего привлекли твоё внимание?

Элисон: Мне кажется, что Фиона и её родители – это самые потрясающие...

М.: Элисон, можно мы будем придерживаться того, что именно больше всего привлекло внимание, а потом перейдём к твоему отклику, к твоей рефлексии?

Элисон: Ну ладно, хорошо. В общем, много что привлекло моё внимание. Фиона говорила о том, как она всё лучше начинает осознавать все эти ожидания, связанные с совершенством, которые стали занимать так много места в её жизни, и как сейчас она может говорить о них с мамой. И с некоторыми другими людьми тоже. Она сказала, что начала проговаривать эти ожидания вслух, когда ей становится от них тяжело. Кто-то из них использовал выражение «сорвать маску с Анорексии», и вот это Фиона и делает. Мне кажется, что это достаточно большой шаг для неё – впустить других людей в свою жизнь таким образом. Фиона просто могла поддаться Анорексии, и если бы она так поступила, она была бы совсем-совсем одна! И тогда Анорексии было бы гораздо проще отобрать у Фионы жизнь.

М.: Может быть, что-то ещё привлекло внимание? Ты сказала «много всего».

Элисон: Ну да. Фиона не просто стала проговаривать ожидания вслух, она ещё сказала, что мама начала её спрашивать, когда дела идут плохо, что говорит Анорексия. Я знаю, что Фиона не всегда ей отвечает, но мама предоставляет ей такую возможность, иногда проговаривает вслух свои догадки о том, чего хочет Анорексия, на что она настраивается. И ещё то, что мама начала говорить с Фионой обо всех ожиданиях, которые касаются её самой тоже, о том, что она всегда слышит этот тихий голос в голове, который говорит: «А ты хорошая жена?» или «Ты должна уделять внимание детям», или «Но ты же ещё не убралась в доме», или «ты слишком такая», или «чересчур этакая». Я знаю, что её мама чувствует себя ужасно, как будто бы она ответственна за то, что происходит с Фионой, как будто бы она Фиону подвела. Но при этом она не позволяет всему этому помешать ей быть с Фионой, помогать Фионе.

М.: Хорошо. Было ли что-то ещё, что ты...

Элисон: Да, ещё кое-что. Это про отца Фионы.

М.: Да?

Элисон: Он сказал, что когда слушает, как Фиона и её мама так разговаривают, он чему-то учится, то есть ему интересно. Он был очень открыт тому, о чем и как они говорили.

М.: Спасибо, Элисон. Ты сказала о том, что действительно привлекло твоё внимание. Какие идеи или образы у тебя возникли, когда ты слушала это?

Элисон: Какие идеи у меня возникли?

М.: Да. Каким образом то, что ты услышала, позволило тебе понять этих людей? Как это повлияло на твоё представление о них?

Элисон: Ну, на самом деле у меня в голове возник такой образ, знаешь, – шторм, буря. У меня был такой образ, что Фиона и её мама стоят под натиском этой бури, это что-то огромное, вроде циклона. Наверное, это потому, что я вчера смотрела новости по телевизору про мощный циклон неподалёку от Дарвина. Только в случае Фионы и её мамы этот циклон весь состоит из ожиданий, кем они должны и кем не должны быть, и у меня такой образ возник, что этот циклон сгибает их жизни, словно деревья, настолько сильно, что они почти стелятся по земле. Но не ломаются. Они держатся друг друга и выдерживают. И время от времени они начинают распрямляться.

М.: Ого, какой сильный образ.

Элисон: Да, и папа её там тоже, но по-другому. Давайте посмотрим, если подумать, он пытается найти, каким образом лучше всего согнуться, чтобы все выстояли, чтобы все выдержали это.

М.: Что именно ты услышала в словах Джейка, что создало такой образ?

Элисон: Это произошло, когда он сказал, что учится чему-то, слушая Фиону и её маму, наблюдая, как они срывают маску с Анорексии. Он был открыт тому, что слышал, и я заметила, что он не взваливает на них свои собственные предпочтения, ожидания и так далее.

М.: Это очень сильный образ – люди, которые выстаивают под натиском бури. Какие у тебя возникают идеи о том, что важно в жизни для Фионы и её родителей?

Элисон: Что для них важно?

М.: Да, как тебе кажется, что Фиона и её родители ценят в жизни, что для них ценно, важно?

Элисон: Ну, вот насчёт Фионы и её мамы, они обе женщины, и они говорят о том, что с ними происходит изнутри. Знаешь, все эти ожидания, кем они должны быть, и как они им противостоят... Может быть, это что-то, связанное с их собственными надеждами или мечтами. Мечтами, о которых у них никогда не было шанса поговорить раньше.

М.: Какого рода мечтами, как тебе кажется?

Элисон: Ну, мечтами о том, чтобы жить как-то по-другому, не только бороться со всеми этими проблемами. Чтобы была такая жизнь, в которой можно дышать чистым воздухом, в которой есть пространство. Может быть, это мечты о том, чтобы чувствовать себя вправе на нечто большее... Что-то такое.

М.: То есть у тебя такая вот догадка по поводу мечтаний и надежд? А услышала ли ты в их словах что-то конкретное, что могло бы быть связано с этими мечтами и надеждами?

Элисон: Мне кажется, что про это было тогда, когда мама Фионы говорила, что знает, что Фиона действительно хочет многого, чему Анорексия мешает сбыться. И что она сама, Фионина мама, только начинает задумываться о том, чего она сама жаждала в своей жизни, о том, что было из её жизни, из её сознания вытолкнуто в течение долгого времени, почти всегда.

М.: И ещё у тебя был образ Джейка: он вместе с ними противостоит этой буре и ищет возможность согнуться таким образом, чтобы все выдержали это. Как тебе кажется, что этот образ говорит о том, что важно для Джейка?

Элисон: Ну, я сказала бы, что ему важно быть вместе с ними. И мне кажется, что некоторые из новых направлений, которые они ищут, не будут просты для него, потому что ему тоже придётся меняться. Я думаю, что ему придётся многое делать по-другому, делать что-то, чего он раньше никогда не делал, потому что у мамы Фионы возникают более ясные идеи о том, как на неё давят ожидания и чего она сама хочет. Мне кажется, ему это может быть действительно сложно.

М.: Ты сказала, что он вместе с ними в этом. Как тебе кажется, что для него важно?

Элисон: Я думаю, это про способность выходить за пределы своей зоны комфорта, чтобы довести дело до конца. Мне кажется, я сейчас не очень понятно говорю...

М.: Это такой принцип: доводить дела до конца, не сдаваться, не опускать руки...

Элисон: Ну да, что-то вроде этого. Доводить до конца то, что нужно доводить до конца.

М.: Ты рассказала о том, что услышала, о том, что для тебя было главным в их рассказе и как это повлияло на твоё восприятие Фионы и её родителей. Можешь сказать о том, как это отозвалось в тебе, какую струну затронуло?