Текст книги "Невидимое зло"

Автор книги: Майкл Ридпат

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

– Насколько я понимаю, вы имели возможность испытать на себе гостеприимство Южной Африки? – поинтересовалась Либби.

– Э-э… да. Можно и так выразиться.

– Извините, наверное, я становлюсь циничной. Просто я надеялась, что когда апартеид исчезнет, насилия в стране не будет. Но этого не произошло.

– Я как раз и хотел поговорить с вами о насилии. В частности, об убийстве.

– Да, Джордж Филд мне звонил и сообщил, что вы пытаетесь выяснить обстоятельства смерти Марты ван Зейл. И кстати, сказал, что вам можно доверять, и просил по возможности помочь. Мы не очень близко знакомы с Джорджем, но в свое время он был мужественным человеком, и я намерена выполнить его просьбу.

– Спасибо. Насколько я понял, вы с Мартой были друзьями. И вместе работали в правлении благотворительного проекта?

– Да. По ликвидации неграмотности в Гугулету. Мы не были близкими подругами – я вообще сомневаюсь, что в Южной Африке у Марты были настоящие друзья, – но мы нравились друг другу. Она была немного наивной, но сердце у нее было там, где следовало. Ее муж продался, и, полагаю, ей это совсем не нравилось.

– Продался?

– Да. В данном случае – буквально. Я никогда не верила бизнесменам, которые наживались на труде черных и при этом возмущались апартеидом. Он не был последовательным в своих убеждениях, уничтожил «Кейп дейли мейл» и перебрался в Америку, чтобы наживать миллионы. Наверное, он здорово разбогател? Так ведь?

– Полагаю, что да, – подтвердил Кальдер.

– Марте эти планы не нравились, и я ее не осуждаю.

– А у вас есть какие-нибудь соображения, почему ее убили? Вы верите, что это были повстанцы АНК?

– Я этого не исключаю. Как и другого. – Либби загадочно улыбнулась. – Но я знаю нечто, о чем не говорилось в официальном отчете. Она ездила в Купугани не одна.

– Что вы имеете в виду?

– Она отправилась туда с мужчиной.

– Что?!

Либби улыбнулась:

– Корнелиус завел себе любовницу. Марта поступила так же. Он был моложе ее, но она по нему буквально сходила с ума. Думаю, что ее привлекала сама возможность совершить нечто недозволенное не меньше, чем сам факт этого. И я, кстати, была полностью на ее стороне. Я ей даже позавидовала: мой собственный брак катился под откос, и, чтобы поднять себе настроение, я бы не отказалась от молодого любовника.

– Так вот почему она поехала в Купугани?

– Да. И это место предложила ей я. С владелицей заповедника – Филлис Делахай – мы вместе учились в школе и очень дружим до сих пор. Купугани – чудесное место. Очень уединенное. А Марте было нужно именно такое. Где ее любовник не привлекал бы внимания.

– А что в нем было такого необычного?

– Он был черным. Черным американцем.

Бентон! Проклятый Бентон Дэвис! Неудивительно, что Марта просила свою мать поговорить с ним, если что-нибудь случится. И что сказал Бентон? Что ничего не знает, хотя знал все!

– Эта новость вас не очень обрадовала, – заметила Либби. – Судя по всему, вы с ним знакомы?

– Да. Мы раньше работали вместе.

– Она никогда не называла его имени, но говорила, что он был банкиром, работавшим на Корнелиуса.

– И вы никогда никому об этом не говорили?

– Нет, – подтвердила Либби. – Понятно, что полиции я бы ни за что об этом рассказывать не стала, тем более что ей наверняка и так было об этом известно, а ее мужу – тем более.

– А почему вы рассказали мне сейчас?

Либби внимательно на него посмотрела:

– Потому что я вам доверяю. Не знаю почему, но доверяю. И с недавних пор мне все чаще кажется, что хранить об этом вечное молчание неправильно. Может, об этом стоит рассказать детям Марты. Я не знаю и оставляю это на ваше усмотрение. Кто-то должен все-таки выяснить, что тогда произошло на самом деле. Может, этим человеком и будете вы.

– А Корнелиус знал о нем?

– Хороший вопрос! – Либби сделала последнюю затяжку и загасила сигарету. – Мне кажется, что при данных обстоятельствах муж является наиболее вероятным подозреваемым. Он был достаточно богат и влиятелен, чтобы заставить полицию замять дело. Марта жаловалась, что боялась Корнелиуса, особенно когда тот выходил из себя. У него был мотив: людям такого сорта не нравится быть рогоносцами, даже если они сами не хранят верность. Может, он это сделал не сам, а нанял кого-нибудь. Кто знает? Но это объясняет, почему за все эти восемнадцать лет никто, кроме вас, не пришел задать мне вопросы.

24

22 августа 1988 года

Он приезжает в Кейптаун! Завтра! Я не могу в это поверить. Нелс сообщил мне об этом утром. Пожалуй, это было единственное, о чем мы поговорили за целый день. Похоже, он регулярно обо мне справлялся. Наверное, печенье, которое я тогда испекла, произвело нужное впечатление. Я спросила с невинным видом, не приедет ли он на ужин, и Нелс ответил, что нет. Но я его увижу! Я обязательно придумаю, как нам встретиться.

23 августа

Я позвонила ему! Он действительно снова приехал в Южную Африку. У него все время расписано на встречи с сотрудниками «Зейл ньюс», но завтра около половины второго есть окошко. Мы вместе пообедаем в его гостинице. Глупо, конечно, но я не могу дождаться завтрашнего дня. Я чувствую себя как школьница, которая собирается на первое свидание. Нет, на второе.

Вчера разговаривала с Тоддом. Он с нетерпением ждет возращения домой. Осталось всего десять дней. Судя по голосу, он совсем потерял голову от этой Франчески.

24 августа

Господи, какой замечательный день! Нам не следовало этого делать, но я так рада, что это случилось. Я хочу рассказать всему миру, как я счастлива, пусть даже всего на несколько часов. Но рассказать я не могу, поэтому просто напишу обо всем здесь.

Наверное, из моих предыдущих записей теперь уже понятно, о ком идет речь. Это Бентон. С ним так хорошо быть вместе. Физически он молод и силен, и у него отличное тело. Мне нравятся крупные мужчины, у него все больше, чем у Нелса. Ой, не в том смысле, как выглядит на бумаге. Он выше, у него шире плечи и… Да ладно. Может, я написала все правильно и имела в виду именно это.

Но он умный, образованный, начитанный и – да! – черный. В этом есть нечто недозволенное, что меня особенно заводит: в этой стране черное является запретным плодом и так хочется показать этим нацистам, что белая светловолосая женщина может захотеть секса с чернокожим мужчиной, может наслаждаться им – это естественно, нормально и правильно. Я чувствую, что все правильно. Знаю, что это не так, но чувствую именно это!

За обедом мы оба – о Господи! – так нервничали. Я не касалась его, если не считать легкого поцелуя в щеку при встрече. Люди обернулись и уставились на нас. В смысле Бентон – очень высокий и отлично одевается, и я узнала одного из деловых партнеров Нелса. Хотя мы не говорили Нелсу, что встречаемся, но потом скажем ему, что вместе пообедали. Это будет естественно и не вызовет подозрений.

А потом… У нас было всего полтора часа на обед до его следующей встречи, и она уже приближалась, когда Бентон улыбнулся и сказал, что ему надо срочно позвонить. Он вернулся через минуту и сообщил, что неожиданно возникли осложнения с другой сделкой, над которой он работал, и ему придется подняться в номер, чтобы все уладить. А запланированную встречу в «Зейл ньюс» он вынужден отменить. Мы вышли из ресторана, он направился в номер, а я провела в туалете нескончаемые пять минут, прежде чем тоже поднялась на лифте.

Это была просто фантастика!

Я рассказала Бентону об операции «Дроммедарис» и взяла с него обещание ни с кем это не обсуждать – ни в «Блумфилд-Вайс», ни тем более с Корнелиусом. Я должна была поделиться этим хоть с кем-нибудь, а он единственный, кому я доверяю и кто точно никак не связан с «Лагербондом». Я не стала ему говорить о Молмане, но он видел, как я напугана.

Похоже, мои подозрения вполне обоснованны. И «Блумфилд-Вайс», и «Зейл ньюс» отчаянно пытаются найти средства для покупки «Гералд». Положение кажется безвыходным. Если сделка не состоится, «Зейл ньюс» обанкротится. Если цена окажется слишком высокой и ее придется заплатить, то банкротства все равно не миновать. На прошлой неделе Нелс объявил Бентону и его начальнику, что ему, возможно, удастся найти новый источник финансирования. Об этом источнике он говорил очень уклончиво, и Бентон заподозрил неладное. Хотя деньги, судя по всему, имели южноафриканское происхождение, Нелс заверил, что никаких проблем с валютным контролем не возникнет. Деньги есть деньги, и «Блумфилд-Вайс» не стал копать дальше.

По словам Бентона, Беатрис Пинар сопровождает Нелса повсюду. Сейчас она в Южной Африке. Но в объятиях Бентона меня это не особенно волнует. Мне даже становится не так за себя стыдно.

Я сказала ему, что должна обязательно с ним скоро увидеться. Завтра он летит в Йоханнесбург разбираться с какими-то бумагами «Зейл ньюс» и говорит, что может остаться на уик-энд. Нелс улетает сегодня вечером в Филадельфию, и все может получиться. Мы должны проявить максимальную осторожность. Я обещала найти какое-нибудь укромное место за городом. Пока не знаю где, но что-нибудь придумаю.

Мне все еще страшно при мысли о «Лагербонде», но я испытываю одновременно и страх, и подъем.

Господи, как же я жду выходных!

23 августа

Сегодня мы собирались на заседание правления по проекту в Гугулету. Мы с Либби потом пошли прогуляться в сады Кирстенбош. Я обожаю это место: оно расположено на полпути по восточному склону Столовой горы, и оттуда открывается потрясающий вид на Капские террасы, в том числе Гугулету. Все растения в садах являются местными, и здесь я черпаю идеи обустройства клумбы с фейнбос в «Хондехуке».

Мы обсудили, куда мне поехать с ним. Я сказала, что хотела бы показать ему настоящую дикую Африку. Я думала о Мала-Мала, но это место стало слишком популярным и людным. Либби предложила заповедник, который принадлежит ее старинной школьной подруге. Там очень тихо, уединенно и много львов. Мне очень нравится наблюдать за львами. Это место называется Купугани, что на зулусском языке означает «вырасти сам»: так в 1960-х годах называлась популярная инициатива по раздаче голодающим африканцам излишков молока, которое производилось на фермах белых. В то время это была настоящая антиправительственная акция. Хозяйка заповедника Филлис – вдова, она разделяет либеральные взгляды Либби. Либби не сомневается, что та не будет иметь ничего против смешанной в расовом отношении пары. Она даже уверена, что Филлис просто придет в восторг.

Мне эта идея понравилась. Либби пообещала позвонить своей подруге. Мне нужно придумать предлог. А нужно ли? Нелс летает по всему миру со своей любовницей, не спрашивая у меня разрешения. Так почему я должна спрашивать его? Я просто скажу, что мне надо уехать на пару дней, потому что хочу побыть одна.

Наверное, Молман успокоился на мой счет, удостоверившись, что я больше не задаю вопросов о «Лагербонде». После встречи с ним у школы Кэролайн прошло почти две недели, и я его ни разу не видела. Но разве можно быть до конца уверенной? Мне все еще страшно. Я решила написать письмо маме – на всякий случай, если со мной что-нибудь случится. Я знаю, что оно разобьет ей сердце, но я могу довериться только своим родителям, которые знают, как поступить правильно.

25

По дороге из Йовиля обратно в Сэндтон Кальдер то и дело поглядывал в зеркало заднего вида. Движение было плотным, а он не был специалистом по слежке, так что не мог быть уверен, что за ним никто не наблюдает. Подъехав к северному предместью, он обогнул жилой квартал белых, миновал несколько улочек и вернулся на главную улицу Сэндтона. Слежки не было.

После разрухи Йовиля богатство Сэндтона особенно бросалось в глаза. Белые оставили центр Йоханнесбурга и создали свою цитадель роскоши, столь милую сердцу богатых и недоступную для чужаков. Их поведение ничем не отличалось от того, как ведут себя богатые белые во всем мире. «Либби была права», – подумал Кальдер.

Он оставил машину на охраняемой подземной стоянке, поднялся на лифте до первого этажа и вошел в вестибюль гостиницы. Сидящий в кресле лицом к входу человек ждал его, нетерпеливо поглядывая на двери.

Корнелиус.

Кальдер быстро окинул взглядом вестибюль. Никого, если не считать нескольких служащих отеля. Он посмотрел назад – две женщины средних лет с чемоданами усаживались в такси.

– Я один, – сказал Корнелиус, вставая.

– Что вы здесь делаете?

– Я приехал встретиться с вами.

– Из Лондона?

– За последние несколько недель вы сделали очень много для моей семьи, – ответил Корнелиус. – Я решил, что вы заслуживаете объяснений. Личных.

– Тодд разговаривал с вами?

– Да. Пойдемте. Здесь не самое удобное место.

Кальдер вышел за Корнелиусом из отеля, и тот куда-то повел по бесконечным пешеходным дорожкам и аллеям. Алекс постоянно оглядывался через плечо, чтобы убедиться, что за ними никто не идет. Через несколько минут они очутились на современной площади с фонтаном посередине и тридцатифутовым памятником Нельсону Манделе. По ее периметру располагалось множество кафе и уличных ресторанчиков с навесами. Было прохладно, и на открытом воздухе сидело не много посетителей. Корнелиус без труда нашел тихий столик.

– Тодд поправляется, – начал он.

– Он не должен был говорить с вами. Я просил этого не делать, – произнес Кальдер.

– Мне очень жаль, что с вашей сестрой произошло такое несчастье, – продолжал Корнелиус. – И я очень признателен за то, что вы сделали для Тодда и Ким. Я понимаю, что вы дважды едва не поплатились за это жизнью.

– Трижды, – уточнил Кальдер, вспомнив выстрел Виссера. – И теперь я делаю это уже ради себя. Как вы узнали, где я?

– Мне сказала Ким.

Кальдер вспомнил, что оставил ей устное сообщение. Но почему она решила сообщить об этом Корнелиусу? Как она могла?

Корнелиус заказал кофе. По площади ходили зеваки и посетители магазинов. Перед их столиком остановилась стайка хихикающих девчонок-подростков, одна из которых достала миниатюрный мобильник и начала набирать эсэмэс-сообщение, а остальные с интересом за ней наблюдали.

– Это правда, что Дэниел Хавенга приезжал ко мне на встречу в «Хондехук» со своим другом Андрисом Виссером. Правда и то, что они предлагали финансировать покупку «Гералд», и не только этого издания. Они предлагали средства для приобретения в дальнейшем целого ряда газет и журналов по всему миру.

– А они говорили об источнике этих денег?

– Да. Некая тайная организация под названием «Лагербонд». По их словам, это была чрезвычайно секретная группа людей, объединившихся для защиты интересов нации африканеров. Они не верили в насилие и в то, что апартеиду, который считали устаревшей идеологией, удастся уцелеть, но они верили в силу общественного мнения. Они имели доступ к значительным финансовым средствам, хранившимся в швейцарских банках. Дэниел сказал, что эта группа не была связана с правительством и продолжит существование даже после его падения. Они хотели финансировать человека, обладавшего влиянием в мировых СМИ, который мог бы построить международный холдинг периодических изданий, отражавших взгляды африканеров на будущее мироустройство. Дэниел чувствовал, что основная угроза для буров исходит от международного общественного мнения. Он видел, что произошло с нацистами после Второй мировой войны, и не хотел такой же участи для африканеров. Он искренне верил, что африканеры не были злом и кто-то, а именно я, должен убедить в этом остальной мир.

– А как насчет «Кейп дейли мейл»?

– Они были рады закрытию этой газеты, однако хотели, чтобы я сохранил остальные южноафриканские издания, хотя в то время американцы настолько негативно относились к инвестициям в Южную Африку, что это было бы очень сложно. Хавенга и Виссер хотели, чтобы мои газеты постепенно смягчили свою позицию, став не обязательно проправительственными, но обязательно проафриканерскими.

– Они хотели сделать вас членом «Лагербонда»?

– Они не предлагали, но у меня создалось такое впечатление.

– И вы согласились?

– Я сказал, что подумаю, что и сделал.

– Но почему? После всего, что вы сделали для его крушения?

Корнелиус вздохнул и перевел взгляд на гигантский памятник. Нельсон Мандела смеялся. То, что страна воздвигла памятник своему основателю в момент его радости и он был изображен не мрачным, не похожим на государственного деятеля, говорило само за себя.

– К тому времени у меня не было сомнений, что апартеид доживает последние дни. Меня пугало то, что придет ему на смену. Южная Африка была в разгаре насильственной революции. Города были объяты пламенем, люди убивали друг друга, моего брата взорвали повстанцы, мое имя было в расстрельном списке коммунистов. Меня раздирали противоречия. С одной стороны, я хотел бежать из страны, отправиться в Америку и начать все заново. А с другой – не хотел забывать о своих корнях. Африканерских корнях – триста лет семейной истории, поколения тяжело работавших, честных и достойных людей, на чью долю выпали ужасные лишения, преодолеть которые они смогли молитвой и силой духа. Я не задумывался об этом основную часть моей взрослой жизни, я женился на двух англоязычных женщинах, но я знал, что многое в образе жизни буров было хорошим, и не хотел, чтобы все исчезло в пламени революции.

– А Беатрис Пинар как-то на вас влияла?

Корнелиус бросил на Кальдера быстрый взгляд:

– Вы знаете о ней?

Кальдер не ответил.

– Да, влияла. Она чутко реагировала на происходящее и понимала, что нация африканеров стоит перед самым большим выбором. Ответ заключался не в сохранении прошлого – долгом нашего поколения было обеспечить достойное место бурам в будущем. – Корнелиус улыбнулся. – Она говорила как ученица Дэниела Хавенги. И ответ на ваш вопрос – да, она убедила меня в том, что у меня тоже есть долг.

– Понятно. И вашу покупку «Таймс» финансирует «Лагербонд»?

Корнелиус рассмеялся так, будто они с Нельсоном оценили шутку по достоинству.

– Что в моих словах было смешного? – поинтересовался Кальдер.

– Я ответил – нет. После смерти Марты я отказался. Именно тогда я окончательно решил покинуть страну как можно скорее. Я сказал Дэниелу и его друзьям, что их предложение меня не интересует, распродал свои газеты здесь и переехал в Штаты.

– Но вы же купили «Гералд»?

– Да. По какой-то причине, выяснить которую мне так и не удалось, лорд Скоттон отверг предложение Ивлина Гилла и принял мое. Мы купили «Гералд», сделали ее прибыльной, пережили спад начала 1990-х и вышли еще более окрепшими. «Зейл ньюс» никогда не оглядывался. И мы не взяли ни пенса у «Лагербонда».

– И вы думаете, что я вам поверю?

Взгляд Корнелиуса был серьезным.

– Да. Ради этого я сюда и приехал.

Корнелиус выглядел человеком, привыкшим, что ему никогда не перечат. Но еще он выглядел честным.

– Одну минуту. – Кальдер, достав мобильный телефон, набрал домашний номер Тарека. Была суббота, и трубку взяла маленькая дочь Тарека, говорившая с характерным акцентом ближних графств. Через мгновение у телефона был Тарек.

– Привет, это я, – сказал Кальдер. – Что-нибудь удалось узнать?

– Вообще-то да. Я разговаривал с нашим аналитиком в Нью-Йорке. Он отслеживает «Зейл ньюс» уже пятнадцать лет и отлично знает этот холдинг. Когда в середине 1980-х приобретались первые издания, «Блумфилд-Вайс» разработал схему параллельных займов, позволявшую избежать валютного контроля Южной Африки. Но с тех пор все покупки делались с помощью собственных средств, синдицированных займов или высокодоходных облигаций. Все отчеты открыты для общественности, и в них все сходится. Наш аналитик уверен в отсутствии стороннего южноафриканского финансирования.

Кальдер перевел взгляд на Корнелиуса.

– Спасибо, Тарек.

– Подожди, – не дал ему повесить трубку Тарек. – Еще мы поговорили о покупке «Таймс». По словам аналитика, гораздо интереснее, где берет деньги Ивлин Гилл. Нам известно о его связях со швейцарскими частными банками. Три года назад одна лондонская воскресная газета опубликовала статью, что финансирование в итоге осуществлялось исламскими источниками, но Гилл это опроверг, подал на газету иск и благополучно его выиграл. Аналитик считает, что наиболее вероятным источником средств является как раз Южная Африка.

– Вот как?

– Так получилось, что в школе я учился с одним парнем по имени Джефф Тидвелл, который работал финансовым директором «Беквит коммьюникейшнс» и ушел оттуда буквально пару лет назад. – Кальдер знал, что Тарек получил дорогое образование: сначала он учился в английской частной школе, а потом окончил университет в Америке. – Я позвонил ему вчера. Он сказал, что понятия не имеет, о чем я говорю, что Гилл всегда пользовался только своими деньгами и не брал у инвесторов ни пенса.

– Но так быть не может, верно?

– Вот именно. По сведениям моего аналитика, Гилл имел доступ к десяткам, если не сотням миллионов, которые поступали в «Беквит коммьюникейшнс» со стороны, а Гилл никогда не зарабатывал столько на торговле металлом. Думаю, что Джефф соврал, и это меня вовсе не удивляет – в школе я никогда ему не доверял.

– Это очень интересно. Еще раз спасибо, Тарек.

– Обращайся, когда понадобится, дружище.

Весь разговор Корнелиус не спускал с Кальдера взгляда.

– Ну? – спросил он.

– Я вам верю, – сказал Кальдер, убирая телефон, и пересказал Корнелиусу то, что узнал о Гилле.

– Ну конечно! – воскликнул Корнелиус. – Как же я был глуп! – Он забарабанил пальцами по столу, что-то лихорадочно обдумывая. – После моего отказа «Лагербонд» стал искать другую кандидатуру и нашел фанатика правого толка, который готов на все ради денег и власти. Все сходится! Я обратил внимание, что в его газетах при освещении событий в Южной Африке неизменно ругают АНК. Я думал, это носит личный мотив: он так разозлился на меня из-за неудачи с «Гералд», что решил отыграться на моей родине. Но это как-то не вязалось. А поддержка «Лагербонда» все расставляет по своим местам. К тому же у него теперь пара солидных изданий в Южной Африке.

Кальдер внимательно следил за Корнелиусом.

– А как насчет Марты?

– Я не убивал ее.

Кальдер отпил кофе, размышляя над ответом Корнелиуса.

– Я хочу вам помочь, – продолжал Корнелиус. – Теперь уже дело не только в Марте. Когда это было так, я старался оставить все в прошлом и забыть. Но сейчас это касается Тодда и вашей сестры, Ким и вас самого. – Корнелиус подался вперед и отодвинул в сторону солонку. – В последние восемнадцать лет я жил в отрицании. Я не хотел ворошить прошлое и вытаскивать на свет смерть Марты, не хотел, чтобы мои связи с «Лагербондом» преследовали меня всю жизнь, хотя они ни к чему и не привели. Поэтому когда мать Марты начала задавать вопросы о «Лагербонде» и просила обратиться в Комиссию по восстановлению правды и примирению, я отказался, как позднее отказался помочь Тодду. Я никогда не размышлял, имел ли «Лагербонд» отношение к убийству Марты, я сделал все возможное, чтобы стереть ее смерть из своей памяти. Полиция заявила, что ее убили повстанцы и что убийство было случайным: это вполне укладывалось в мое представление о положении дел в Южной Африке. Я зачеркнул эту страницу жизни и не хотел к ней возвращаться. Но только после вчерашнего разговора с Тоддом я понял, что от прошлого нельзя спрятаться. – Корнелиус смотрел Кальдеру прямо в глаза. – Я хочу помочь.

– Ладно. – Кальдер сделал глубокий вдох. – Есть несколько вещей, которые вы должны знать, если они до сих пор вам неизвестны. Однако предупреждаю: это будет тяжело и неприятно.

– Говорите, – сказал Корнелиус.

– Вы знали, что Беатрис Пинар была шпионкой?

– Так утверждал Джордж Филд, но это чистая паранойя, – ответил Корнелиус. – Он не мог этого доказать.

– Теперь может, – возразил Кальдер. – Это подтвердилось во время слушаний Комиссии по восстановлению правды и примирению. Она служила в тайной полиции в звании лейтенанта.

– Нет! – воскликнул Корнелиус. – Мне никто об этом не говорил!

– А вы спрашивали?

– Нет, – признал Корнелиус.

– Что с ней случилось?

– Я не знаю. После смерти Марты… все изменилось. Она ушла из «Зейл ньюс».

– А вторая вещь… – Кальдер замялся. Он не был уверен, что Корнелиус заслуживал такой горькой правды.

– Ну? – настоятельно спросил тот.

Кальдер решился. Как сказал Корнелиус, это уже выходило за рамки его чувств. Кальдер должен был докопаться до истины.

– Вы знали, что у вашей жены был любовник?

– Нет! – Корнелиус был по-настоящему шокирован. – Господи Боже! – Он охватил голову руками. – А я переживал, что она думает обо мне и Беатрис. Он появился в самом конце, так ведь? Незадолго до смерти?

– Да.

– Кто он? Джордж Филд? Или Хавенга? Он всегда был похотливым ублюдком, но я не могу представить его и Марту вместе. Я никого не могу представить вместе с Мартой!

– Бентон Дэвис.

– Что?! – Кальдер замолчал, давая время Корнелиусу осознать услышанное. Плечи Корнелиуса обмякли. – Наверное, это все из-за Беатрис.

– Думаю, что она что-то подозревала.

– Самое смешное, что мы с Беатрис никогда не спали, – произнес Корнелиус. – Да, не стану отрицать – она мне очень нравилась и действительно имела тогда на меня большое влияние – я был полностью дезориентирован. Но я никогда не спал с ней. Я никогда не был неверен Марте, и какая-то часть меня хотела это сохранить, даже когда отношения разладились. Черт! – Он с грохотом стукнул кулаком по столу, и чашки на нем, подпрыгнув, жалобно звякнули. – Черт!

– Вот почему Марта отправилась в Купугани – встретиться с Бентоном. Он провел пару дней в Йоханнесбурге и потом поехал к ней. Власти это скрыли. Поэтому Марта и упомянула Бентона в письме своей матери, которое прочитал Тодд. И поэтому же Бентон солгал мне.

– Бентон Дэвис, двуличный мерзкий ублюдок! Все эти годы, что мы работали вместе, он был так подобострастен, и все это время он знал, что трахал мою жену! – Корнелиус покачал головой. – Думаю, что я сам виноват. – Гнев слегка утих. – Ладно. Тогда кто же убил ее? Вам удалось так много узнать о моей семье, но на этот вопрос есть ответ?

– Нет, – отозвался Кальдер. – Это запросто мог быть «Лагербонд». Судя по неприятному инциденту, который произошел у меня с Андрисом Виссером, они вполне способны на насилие. А может, это была полиция. Или…

– Ну?

– Это всего лишь подозрение.

– Эдвин?

Кальдер пожал плечами:

– Возможно. Я не знаю. Но мне известно, что он пытался шантажом заставить человека повлиять на то, чтобы я перестал задавать неудобные вопросы.

– Шантажом? Кого? Вас?

– Не меня. Но я не хочу называть ни его, ни в чем заключался шантаж. Но если Эдвин не угомонится, вы скоро это узнаете.

– Не надо ничего говорить. – Корнелиус нахмурился и помрачнел. – Меня это не удивляет. Я всегда подозревал, что он прибег к шантажу, чтобы заставить лорда Скоттона продать газету нам, а не Гиллу. Других объяснений просто нет. – Он покачал головой. – За эти годы я слишком доверился Эдвину.

– Одно не вызывает сомнений – Бентон знает обо всем этом гораздо больше, чем рассказал мне.

– Вы абсолютно правы! Проклятый ублюдок! – Корнелиус снова нервно побарабанил пальцами по столу. – Давайте выясним, что ему известно! – Он достал свой мобильник и набрал несколько цифр. – Бентон? Извини за беспокойство в выходные… Да, я в Йоханнесбурге. Послушай, мне очень надо, чтобы ты прилетел сюда как можно скорее… Я не могу говорить по телефону, это слишком важно… Нет, только ты… Я остановился в отеле «Интерконтиненталь» в Сэндтоне… Хорошо, увидимся утром за завтраком.

Корнелиус убрал телефон и ухмыльнулся:

– Что мне нравится в инвестиционных банкирах, так это то, что они являются по первому зову.

– Так это просто замечательно! По-другому и не скажешь. – Йоркширский акцент разносился эхом по комнате за полмира от Англии. – Вы не пожалеете об этом решении. – Послышалось громкое довольное хмыканье. – Я знаю пару людей, которые лопнут от злости, узнав, что «Таймс» отойдет парню из Шеффилда. Который сам себя сделал!

– Не сомневаюсь, что так и будет, Ивлин, – отозвался Виссер, наклоняясь к микрофону громкой связи. – Он решил не напоминать, что деньги на свои издания Гилл получил от «Лагербонда». Виссер был в офисе Дэрка дю Туа в штаб-квартире «Юнайтед фармерс бэнк» возле Черч-сквер в Претории. В субботу в банке работало очень мало сотрудников, и у дю Туа было время заняться делами «Лагербонда».

Дю Туа улыбался. Они только что сообщили Ивлину Гиллу о согласии «Лагербонда» увеличить цену до девятисот двадцати миллионов. Это было очень много, но дело того стоило. И как не уставал повторять Гилл, они получили немалую прибыль от всех своих предыдущих вложений в его издания.

– Позвони Хансу в Цюрих – все должно быть готово, – сказал он.

– И пусть «Таймс» сразу займется кампанией по борьбе со СПИДом, – добавил Виссер. – Нас очень беспокоит наш президент. Если ничего не изменится, Южная Африка превратится в однопартийную страну, защищающую интересы одних черных.

– Правительство черномазых ради черномазых. – Смех Гилла прокатился по комнате.

Виссер поймал взгляд дю Туа и поморщился. Теперь он понимал, что Гилл просто разыгрывал йоркширскую туповатость. На самом деле он очень искусно манипулировал своими кадрами, действуя жестко с одними и очень деликатно с другими.

– Не волнуйтесь, – заверил Гилл. – Полмира знает, что ваш президент несет всякую околесицу, потому что не видит никакой связи между СПИДом и ВИЧ. Когда у нас в руках будет «Таймс», мы просветим вторую половину.

– Я знаю, что мы можем на тебя рассчитывать, Ивлин.

– Еще как можете! Кстати, мне звонил один парень, который раньше был у меня финансовым директором. Джефф Тидвелл, если помните. Мне пришлось от него избавиться, уж больно был ленивым. Но он сообщил мне, что некто из «Блумфилд-Вайс» звонил ему и интересовался источником нашего финансирования.

Виссер настороженно выпрямился.

– И что он сказал?

Гилл хмыкнул:

– Не волнуйтесь. Джефф, конечно, тормоз, но не настолько. Он знает, когда держать язык за зубами. Он заверил этого подлеца, что денежки мои собственные. А теперь мне пора звонить в Цюрих.

Дю Туа нагнулся и выключил громкую связь.

– Мне это не нравится, а тебе?

– Мне тоже, – ответил Виссер и закрыл глаза. Стоит ван Зейлам заподозрить связь между «Лагербондом» и Гиллом, как все рухнет. Сделка с «Таймс» провалится. Операция «Дроммедарис» рано или поздно всплывет на поверхность, а затем выйдут и на «Лагербонд». И все это при его председательстве.

Теперь он жалел, что не пристрелил Кальдера, когда имел такую возможность. В свое время он не раз отдавал приказы об убийстве, однако сам никогда не убивал. Хотя он заверил Кальдера, что может его убить совершенно безнаказанно, но местная полиция обязательно бы занялась расследованием, и уладить все было бы очень непросто. Он не сомневался, что напугал Алекса до смерти, напугал так, что заставил покинуть страну, но тот по-прежнему продолжал доставлять неприятности.