Текст книги "Невидимое зло"

Автор книги: Майкл Ридпат

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)

– Отличная работа, Джефф.

– Никаких проблем. Но не забудь увеличить премию, ладно?

– Обязательно, – пообещал Эдвин. – Так держать!

Он повесил трубку и обдумал эту новость. Появился неплохой рычаг воздействия. Вопрос только в том, как эффективнее его применить. Размышлял он недолго. Вызвав в кабинет пару помощников, Эдвин усадил их за работу с цифрами, чтобы подогнать прогнозы под нужные, после покинул офис и взял такси.

Он нашел Ким там, где и рассчитывал, – у постели Тодда. Его перевезли в шикарную частную больницу, и теперь он лежал в отдельной палате с телевизором, креслами, цветами и красивыми занавесками, хотя разные трубки и оборудование показались Эдвину такими же, как и в больнице Норфолка. Тодд спал. Ким сидела возле него, глядя в пустоту покрасневшими глазами.

Услышав, как вошел Эдвин, она подняла глаза и выдавила из себя подобие вежливой улыбки.

– Как он? – спросил Эдвин.

– Получше, – едва слышно отозвалась Ким. – Понимает гораздо лучше. Но очень много спит.

– Это хорошо. Мы можем поговорить?

Ким показала на кресло.

– Нет, не здесь.

– Он спит, – сказала Ким.

– Думаю, что нам лучше поговорить в другом месте.

Ким пожала плечами и вышла с ним из палаты. Они устроились в небольшом зале ожидания в конце коридора.

– Я знаю о Донне Снайдер, – сообщил Эдвин.

Ким покачала головой, скорее покорно, чем со злостью:

– Меня это не удивляет.

– Насколько я понимаю, Алекс Кальдер сейчас в Южной Африке, копается в обстоятельствах смерти Марты.

– И?..

– Не думаю, что это хорошая идея.

– Почему?

– Сейчас «Зейл ньюс» находится в очень щекотливом положении. Кальдер может все осложнить еще больше. Чтобы все сорвать, многого не потребуется.

В глазах Ким вспыхнул злой огонек.

– А почему ты так боишься, что он узнает?

– Мне нечего скрывать, – заявил Эдвин. – Но время сейчас самое неподходящее. Мне кажется, тебе надо позвонить ему и попросить вернуться в Англию.

– Я этого не сделаю. Кто-то едва не убил Тодда, кто-то превратил сестру Алекса в калеку. Ответ на вопрос, кто именно, можно найти только в Южной Африке.

– А полиция знает насчет Донны Снайдер?

– Вряд ли. А почему это должно их интересовать?

– Полагаю, по многим причинам. Видишь ли, нам задавали очень много вопросов о тебе и о том, сколько ты унаследуешь в случае смерти Тодда.

– Меня тоже об этом спрашивали, – отозвалась Ким. – Но это обычные вопросы. Вряд они действительно подозревали меня.

– Тогда – нет, – сказал Эдвин. – Поскольку не знали, что Тодд тебе изменял.

– Это ничего не меняет! – с презрением воскликнула Ким.

– Как сказать! – не унимался Эдвин. И вдруг его осенило: – А как насчет тебя и Алекса Кальдера?

– Что насчет нас? – переспросила Ким, невольно покрываясь густой краской.

Эдвин улыбнулся:

– Вот-вот. В то время как муж лежит в больнице…

– Между мной и Алексом ничего нет! – заявила Ким, повышая голос.

– Я только прошу тебя связаться с Алексом и попросить его вернуться.

– Убирайся! – велела Ким.

– Это самый простой выход. Ни у кого не будет неприятностей, и все будут довольны.

– Я сказала – убирайся! – Ким почти кричала. – Вон отсюда! Я возвращаюсь к Тодду.

Она повернулась и пошла по коридору, оставив деверя одного.

– Даю тебе один день на размышление, – крикнул Эдвин ей вслед. – Всего один день!

Ким вошла в палату, хлопнув за собой дверью.

22

Кальдер решил прогуляться пешком из отеля на набережной Виктории и Альфреда до сигарного бара на Лонг-стрит, где он договорился встретиться с Джорджем Филдом. Наступал вечер, и начинало темнеть. За исключением набережной город представлял собой причудливую смесь самых разных архитектурных стилей: современные высотные офисные здания, элегантные колониальные британские дома, бетонные бруталистские правительственные сооружения, белоснежные постройки в стиле «Капская Голландия», ветхие африканские жилища. Вокруг наблюдалось смешение разных рас и национальностей, однако белых было явное меньшинство. И над всем этим возвышалась гора, на которой сейчас лежало тонкое покрывало из облаков.

Бар был темным: темное дерево, темная кожа и длинные ряды бутылок с виски и коньяком, поблескивавшие за спиной бармена в зеленой жилетке. В воздухе висел тяжелый запах сигар, которые курила группа бизнесменов у входа, но к нему примешивался сладкий аромат трубочного табака. Трубку курил пожилой мужчина лет шестидесяти или чуть старше, с серебристой шевелюрой и густыми белыми бровями. Его вельветовый пиджак выглядел слишком бедно для такого заведения. Он умиротворенно втягивал в себя табачный дым, изредка прикладываясь к бокалу с виски. Увидев Кальдера, он встал и протянул руку:

– Алекс? Джордж Филд. Вы легко нашли это место? Мне здесь нравится, особенно в это время вечером. Здесь тихо и можно поговорить. Тем более что мест, где разрешается курить, осталось не так много.

– Спасибо, что так быстро откликнулись на мою просьбу встретиться, – сказал Кальдер. Он нашел Джорджа Филда по Интернету еще в Англии и позвонил ему, но бывший редактор газеты тогда держался настороженно.

– Все в порядке. Я разговаривал с женой Тодда ван Зейла и его сестрой. Обе очень просили меня встретиться с вами. Я не видел Тодда и Кэролайн с тех пор, как они были еще совсем детьми. Особенно хорошо я помню Кэролайн. Так странно слышать сейчас голос взрослой женщины с американским акцентом.

– Но с Корнелиусом вы не связывались?

– Нет, – ответил Джордж, сдвигая мохнатые брови, – я не разговаривал с Корнелиусом очень давно. Во всяком случае, с тех пор, как он возродился в качестве американского газетного магната. Но Марта мне нравилась. И я не мог не выполнить просьбу ее детей.

– Спасибо, – еще раз поблагодарил Кальдер. Он отвлекся, чтобы заказать подошедшему бармену виски, но от сигары отказался. – Я знаю, что вы с ней дружили, и хотел бы узнать, что вообще происходило в то время, когда ее убили.

– Мы действительно дружили, особенно в то время. Я работал редактором «Кейп дейли мейл». В ту зиму Корнелиус решил закрыть нашу газету и распродать все свои южноафриканские издания. Я, как вы понимаете, был в бешенстве, и Марта тоже. Я знаю, что она пыталась отговорить Корнелиуса, но потерпела неудачу.

– Они тогда сильно не ладили, верно?

– Да, во всяком случае, на той стадии. Насколько я могу судить, у них был очень удачный брак, но примерно за год до ее смерти отношения испортились. Она была на десять лет моложе его, но назвать ее статусной женой-блондинкой нельзя. Она вообще не подходила для роли жены в подарочном исполнении и с бантиком сбоку. – Джордж хмыкнул. – Поэтому она мне и нравилась. Потом все у них разладилось. Отчасти из-за «Мейл», но были и другие причины.

– Например?

Джордж затянулся и, выпустив дым, внимательно посмотрел на Кальдера:

– Например, любовница Корнелиуса.

– Любовница?

– Любовница, сожительница – называйте ее как угодно. Молодая женщина по имена Беатрис Пинар. Потрясающе красивая и умная. Она окончила факультет журналистики и, по легенде, хотела набраться практического опыта, пройдя стажировку в «Зейл ньюс».

– По легенде?

– Она была шпионкой. У меня уже тогда были сильные подозрения на ее счет, но в конце девяностых ее имя всплыло во время показаний Комиссии по восстановлению правды и примирению. Нет, она не была замешана в насилии, пытках или чем-то подобном, но являлась агентом тайной полиции. Имела даже звание лейтенанта. Тайная полиция вербовала агентов среди студентов, внедряла их в либеральные университеты и поощряла работу в газетах или радикальных движениях. Некоторые имена стали известны: Джой Харнден, Крейг Вильямсон, Беатрис Пинар. Некоторые мы не узнаем никогда.

– А Корнелиус знал об этом?

– Я говорил ему о своих подозрениях, но он поднял меня на смех. Марте я тоже говорил.

– А она знала о романе между ними?

– Она догадывалась.

– А как насчет смерти Марты? Что, по-вашему, произошло? Вы верите, что ее убили повстанцы АНК?

– Нет, уверен, что нет. Это была типичная отговорка тайной полиции.

– А вы пытались выяснить, что на самом деле произошло? Вы же журналист!

– У меня не было такой возможности. Меня арестовали на следующий день после ее смерти.

– За что?

– Мне так и не сказали. – Он криво улыбнулся. – В те дни люди часто не знали, за что их арестовывали. Полиция имела право посадить за решетку на девяносто дней без предъявления обвинения. Пока я сидел в тюрьме, газету закрыли и Корнелиус уехал из страны. Тогда я думал, что меня посадили, чтобы помешать найти покупателя для «Мейл». Но не исключаю, что таким образом меня лишили возможности задавать неудобные вопросы о смерти Марты.

– А когда вас выпустили, удалось что-нибудь узнать?

– Я и не пытался, – признался Джордж с виноватым видом. – Я разочаровался в том, что может сделать журналист в Южной Африке, и решил, что принесу больше пользы, если стану освещать события в ней за рубежом. Я переехал в Лондон и стал южноафриканским корреспондентом одной из газет. Я не занимался расследованием смерти Марты. Корнелиус тоже.

– Это вас удивило?

– Если честно, то да. Когда основали Комиссию по восстановлению правды и примирению, я думал, что Корнелиус обратится с запросом о расследовании обстоятельств ее смерти, но он этого не сделал. Это дело было бы на особом контроле, и они бы почти наверняка все выяснили.

– Корнелиус говорит, что не стал ворошить прошлое как раз потому, что это вызвало бы нездоровый интерес.

Джордж пожал плечами.

– А Марта перед смертью упоминала в разговорах с вами «Лагербонд»?

– Вообще-то да. Но от нее я тогда услышал это название впервые.

Кальдер почувствовал, как сердце у него забилось быстрее. Наконец-то что-то нащупывалось.

– Это случилось за неделю до ее гибели. Она очень переживала из-за «Мейл» и Корнелиуса. Мы вместе обедали на Гринмаркет-сквер, и я хорошо помню, как это было. Она начала с расспросов о Малдергейте.

– Малдергейте?

– В 1978 году разразился страшный скандал. Вы о нем ничего не слышали?

Кальдер покачал головой.

– Слишком молоды, – заметил Джордж. – Это было большим событием, которое разрушило карьеру Кони Малдера, которого прочили в премьер-министры после Форстера, и расчистило путь для Питера Виллема Боты.

– Так что случилось?

– Человек по имени Эсел Роди из министерства информации направлял огромные правительственные средства на основание газет в Южной Африке и приобретение СМИ за рубежом. Идея была изменить в лучшую сторону сложившийся негативный образ страны и довести до широкой общественности точку зрения южноафриканского правительства. Они купили пару журналов в Европе и хотели приобрести «Вашингтон стар». Деньги перенаправлялись незаконно, и это просочилось в прессу. «Мейл» внесла свою лепту в обнародование этих фактов. За этим проектом стояли Кони Малдер, бывший в то время министром внутренних дел, министр финансов Нико Дидерихс и руководитель секретной службы генерал ван ден Берг. Форстер был вынужден подать в отставку, а Питер Виллем Бота обошел Кони Малдера на выборах. Самое забавное, что в восьмидесятые годы Бота направлял куда более значительные средства на тайные закупки ядерного и химического оружия. Но во времена скандала он считался относительным либералом. Даже я верил в это несколько лет.

Марта знала в общих деталях, в чем там было дело, но задавала очень много конкретных вопросов о подробностях. Ее что-то очень тревожило, и чем больше я рассказывал, тем сильнее было ее волнение. А потом она спросила, не слышал ли я о «Лагербонде». Я ответил, что нет. Я поинтересовался, в чем дело, и она пообещала, что все мне расскажет, возможно, очень скоро. По ее словам, это настоящая бомба и я точно захочу об этом написать. Она добавила, что доверяет мне и не сомневается, что я не побоюсь ее обнародовать, чего бы это ни стоило.

– Вы сказали, что тогда услышали о «Лагербонде» в первый раз. А потом еще приходилось встречать это название?

– Да. Но только слухи, ничего конкретного. Вы что-нибудь знаете о «Брудербонде»?

– Немного. Пожалуйста, расскажите.

– «Брудербонд» – это тайная организация, созданная после Первой мировой войны для защиты интересов африканеров в Южной Африке. Конечно, в те времена главная угроза исходила от англоязычных южноафриканцев. Но именно «Брудербонд» разработала концепцию апартеида. В эту организацию входили многие члены правительства, и она насчитывала не меньше десяти тысяч членов. Это была элита буров, которые стали своего рода мозговым центром правительства. Политика Национальной партии определялась комитетами «Брудербонда».

По слухам, «Лагербонд» представлял собой засекреченную структуру, созданную в рамках «Брудербонда». В него входило ограниченное число членов, и он обладал властью. Властью над чем – никто толком не знал. Конспирологи обожают эту тему, но реальными фактами никто не располагает. Имена участников организации никому не известны, за исключением отца-основателя, что признается практически всеми.

– И кто же это?

– Нико Дидерихс. В семидесятые годы он был министром финансов, а затем – президентом штата. Он был влиятельным членом «Брудербонда», учился в нацистской Германии в тридцатые годы. Дидерихс умер в 1977 году, но «Лагербонд», судя по всему, существует до сих пор. Несколько лет назад один мой друг попытался написать статью о «Лагербонде», но везде натыкался на каменную стену и обет молчания.

– А есть какие-нибудь предположения о целях этой организации?

– Никаких.

– Я нашел упоминание о ней в документах Комиссии по восстановлению правды и примирению. Там говорится, что ее членом был полковник Ретиф.

– Полковник Ретиф? Ничего удивительного. Он был один из ведущих руководителей тайных операций Южной Африки в семидесятые и восьмидесятые годы. Не исключено, что он участвовал в вербовке Беатрис Пинар. Такой человек очень полезен для любой организации.

– А что стало с «Брудербондом»? Он еще существует?

– Он реорганизовался, – улыбнулся Джордж. – Изменил свое название на «Африканербонд». Теперь это открытая и довольно безобидная организация, даже имеющая свой сайт. Ее цели – содействие христианству и африканерскому образу жизни.

– Незадолго до смерти Марта отправила своей матери письмо, в котором сообщила, что у себя в дневнике записала кое-что на странице, озаглавленной «Лагербонд». Кэролайн видела, как Марта что-то переписывала в него из бумаг в дипломате, который принадлежал кому-то из двух человек, приезжавших к Корнелиусу домой. Одного звали Андрис Виссер. Он прихрамывал. Вы не знаете такого?

Джордж задумчиво пососал трубку.

– Был один Андрис Виссер, занимавший важный пост в министерстве финансов. Он хромал. – Сообразив что-то, он поднял брови. – Если не ошибаюсь, этот человек был протеже Нико Дидерихса. Пользовался большим влиянием, но всегда держался в тени. Сейчас он наверняка вышел в отставку. Я не слышал о нем уже несколько лет.

– Он мог быть членом «Лагербонда»?

– Мог, – подтвердил Джордж. – А второй?

– Кэролайн не помнит его имя. Она говорит, что у него была белая борода и оттопыренные уши. Я понимаю, что для опознания это описание слишком скудное.

– Но тем не менее достаточное. Это наверняка профессор Дэниел Хавенга. Он дружил с Корнелиусом и Мартой, если на то пошло. Профессор журналистики Стелленбошского университета. Человек, рекомендовавший Корнелиусу Беатрис Пинар.

– Тоже член «Лагербонда»?

– Кто знает? – ответил Джордж. – Вы говорите, что они приезжали к Корнелиусу в «Хондехук»?

– Да. Кэролайн утверждает, что ее мать была взволнована и испугана тем, что прочитала. В письме Марты говорится о странице в дневнике, озаглавленной «Операция „Дроммедарис“». Это название вам ни о чем не говорит?

Джордж покачал головой.

Оба замолчали, обдумывая полученную информацию. Кальдер взглянул на собеседника.

– Они планируют новый Малдергейт, как вам кажется?

Джордж снова затянулся, размышляя.

– Вполне возможно, – наконец сказал он. – Виссер мог организовать финансирование. Хавенга был экспертом по СМИ. «Лагербонд» был основан Дидерихсом, замешанным в первом скандале. К 1988 году он был уже давно мертв, но его протеже вполне мог продолжить дело.

– И не забывайте, что Корнелиус в то время пытался приобрести лондонскую «Гералд».

– И покупал газеты в США.

– Но если Малдергейт провалился, зачем «Лагербонду» наступать на те же грабли десять лет спустя? – засомневался Кальдер.

– К 1988 году положение в Южной Африке изменилось, – пояснил Джордж. – Государство стало гораздо более жестоким: после трех лет чрезвычайного положения правительство лучше контролировало происходящее в стране. Эсел Роди вел себя как международный плейбой: выставлял счета за номера в шикарных гостиницах и увеселительные поездки на Сейшелы. Это в не меньшей степени, чем все остальное, спровоцировало скандал. Виссер и Хавенга могли извлечь уроки из его ошибок. Если «Лагербонд» был создан как тайная структура внутри истеблишмента, а не правительства, то следы его деятельности обнаружить чрезвычайно трудно. Когда Роди в конце концов заговорил, он дал понять, что происходит много такого, о чем он никогда не решится рассказать. Думаю, что так и было.

– Но разве АНК не имел возможности во всем разобраться, когда пришел к власти в 1994 году? – спросил Кальдер.

– Не факт, – ответил Джордж. – Истеблишмент безопасности очень умело заметал все следы. Некоторые данные получили огласку благодаря Комиссии по восстановлению правды и примирению несколько лет спустя. Например, тогда впервые узнали о существовании целого Управления по тайным сборам. Но это лишь верхушка айсберга, многое так и осталось в тени. Ходили слухи, что Дидерихсу удалось утаить значительные средства от продажи слитков золота в Швейцарии. В восьмидесятые годы военный бюджет был раздут до миллиардов долларов. В соответствии с Законом о специальном военном счете, эти данные были засекречены от общественного контроля, что позволило делать тайные закупки у таких стран, как Израиль и Пакистан. И что мешает использовать эти деньги для приобретения зарубежных изданий?

– Значит, «Лагербонд» существует до сих пор?

– В этом-то вся и прелесть, – оживился Джордж. – К тому времени многие африканеры уже осознали, что дни апартеида были сочтены. Но поскольку «Лагербонд» не являлся правительственной структурой, он мог продолжать свою деятельность и после падения режима. – Джордж глубоко затянулся, выпустил дым и нахмурился. – Я понимаю, почему Корнелиус был для них идеальным кандидатом, чтобы оказать поддержку. Он единственный южноафриканский газетный магнат с зарубежными активами. Но я не понимаю, с чего они взяли, будто он их послушается. Он всегда был активным противником, а не сторонником апартеида.

– У меня создалось впечатление, что он пересмотрел свои взгляды и изменил отношение к Южной Африке, – заметил Кальдер. – А если Беатрис Пинар ему действительно подсунул «Лагербонд», то она могла убедить его сотрудничать.

Джордж покачал головой:

– Вы правы, он менялся. И хотя мне не нравились эти изменения, но я не верю, что он мог взять у них деньги. Наверное, они хотели, чтобы его газеты каким-то образом смягчали представление об апартеиде в мире, но этого не было.

– А как его газеты пишут о Южной Африке? – поинтересовался Кальдер.

– Объективно, насколько я могу судить. Я не заметил никакой предвзятости. Мне не кажется, что он проявляет особый интерес к этой теме. Если бы его финансировал «Лагербонд», то там было бы полно статей, критикующих АНК.

– Вы знали, что Корнелиус подал заявку на покупку «Таймс»? Интересно, участвуют ли в этом деньги «Лагербонда»?

– Для них это была бы настоящая победа.

– Причем недешевая. Я читал, что речь идет о сумме, превышающей восемьсот миллионов фунтов.

– А вы знаете, где он берет деньги? – спросил Джордж.

– Обычно он обращался к заимствованиям, – ответил Кальдер, – но я могу уточнить. А вы не могли бы выяснить, где сейчас Виссер и Хавенга?

– Без проблем, это нетрудно.

– А женщина по имени Либби Вайсман?

– Либби Вайсман? А она какое имеет к этому отношение?

– Насколько мне известно, они с Мартой работали вместе в благотворительном проекте и дружили.

– Я немного знаю Либби Вайсман, – сказал Джордж. – Какое-то время она даже была членом правительства, но недолго, меньше года. Думаю, что сейчас она живет в Йоханнесбурге, найти ее будет просто. Я позвоню вам в гостиницу, когда все узнаю.

Кальдер допил виски и собрался уходить.

– А сейчас вы работаете?

– Я изредка пишу статьи и помогаю «Рейнбоу». Это газета чернокожих, очень уважаемая, но резко критикующая правительство. За последние десять лет АНК удалось сделать очень много, но сейчас у них монополия на власть. Кому-то надо указать на опасность однопартийной системы, и «Рейнбоу» занимается именно этим. Но денег, как всегда, не хватает. Ничего нового.

Кальдеру понравился Джордж Филд – толковый и хорошо знающий Южную Африку, и он решился вступить на опасную территорию – расовую политику.

– Наверное, нелегко быть белым южноафриканцем?

– Намного легче, чем черным, – ответил Джордж.

– Вы понимаете, что я имею в виду. Конечно, режим апартеида был злом, но что вы могли изменить? Голосовать за оппозицию было бессмысленно, потому что у либеральной партии всегда было большинство. Вы с Корнелиусом пытались протестовать мирным способом, но ничего не вышло, и вы оба были вынуждены уехать из страны. Дочь Корнелиуса Зан принимала участие в вооруженной борьбе, но жестокая революция тоже не лучшее решение.

– Большинство южноафриканцев закрывали на все глаза, – ответил Джордж. – Сейчас многие утверждают, что понятия не имели о происходящем в стране, но это полная чушь! Мы наряду с другими постоянно рассказывали об этом в своей газете. Ладно, нам не всегда позволяли писать всю правду, но если вы регулярно читали «Кейп дейли мейл», то понять, что происходит, было совсем не трудно. Люди просто не желали этого замечать.

– Многим из тех, кто был причастен к этим преступлениям, удалось избежать наказания, верно?

– Да, это так, – признал Джордж. – И немало из них по-прежнему занимают высокие посты или ушли в отставку с солидной пенсией. У этой страны множество проблем: безработица, насилие, СПИД, ужасное прошлое. Но когда южноафриканцы спорят, стало лучше или хуже, наполовину полон или пуст стакан воды, они забывают о самом главном. Этот стакан не был разбит. Наши лидеры, причем не только Нельсон Мандела и архиепископ Туту, но и де Клерк со своим правительством, приложили неимоверные усилия, чтобы простить, забыть и начать строительство нового государства, каким бы несовершенным оно ни являлось.

– А смерть Марты – часть этого прошлого? И тоже подлежит забвению и прощению?

– Не думаю, – ответил Джордж. – Но ворошить прошлое в Южной Африке очень опасно. Вы уже сами поняли.

– Вы советуете мне отказаться? – спросил Кальдер.

Джордж улыбнулся:

– Нет. Только быть осторожным.

Вернувшись в номер, Кальдер позвонил Тареку аль-Сиси в Лондон. Ему повезло: он застал его еще на работе. Кальдер попросил навести справки у аналитика «Блумфилд-Вайс», занимавшегося средствами массовой информации, не было ли у Корнелиуса неизвестного источника финансирования. Тарек обещал помочь.

Затем он позвонил Ким на сотовый. К его удивлению, она ужинала с его отцом в доме Энн. Тодд быстро поправлялся, и его реакции уже не были такими заторможенными, как сначала, когда он только очнулся. Когда Тодда перевели в частную больницу в Лондоне, Ким решила пожить в Хайгейте с доктором Кальдером и детьми, а не останавливаться у свекра. Кальдер рассказал Ким о своих встречах с Зан и Джорджем Филдом и поделился предположением, что «Лагербонд» мог финансировать приобретение Корнелиусом иностранных газет. Ким сначала была шокирована, но согласилась с тем, что такое было возможно. Было видно, что недоверие, которое она испытывала к Корнелиусу, только возрастало.

– Как думаешь, это можно будет обсудить с Тоддом? – спросил Кальдер. – Если «Зейл ньюс» финансируется какими-то таинственными южноафриканцами, то он может об этом знать. Он ведь работал на холдинг несколько лет, верно?

– Верно, но судя по тому, что он мне рассказывал, «Зейл ньюс» финансировался за счет банковских займов и бросовых облигаций, – ответила Ким. – Тодд сейчас еще не полностью оправился. Мы разговаривали о крушении самолета, но не о том, что могло быть его причиной. Завтра я посмотрю, как он.

– Тебе на месте, конечно, виднее.

– Корнелиус и Эдвин заезжают в больницу. Корнелиус проводит с Тоддом много времени, но я стараюсь куда-нибудь уйти и не встречаться с ним. А что касается Эдвина…

– Да?

Ким заговорила шепотом, явно чтобы не услышал отец Кальдера:

– Он пытался угрожать мне. Он узнал про Донну Снайдер и пригрозил рассказать полиции. Он считает, что это сделает меня подозреваемой. Он хочет, чтобы я позвала тебя обратно. Я послала его к черту.

– И правильно сделала! Пусть рассказывает, полиция все равно не станет принимать это всерьез. Кстати, о полиции. Как продвигается расследование?

– Ни шатко ни валко. Я разговаривала с инспектором Бэнкс, и она подтвердила, что Корнелиус не входит в список подозреваемых. Она говорила так, будто ей самой это очень не нравилось, но заставить ее признаться в этом мне не удалось. Да, и еще. Южноафриканская полиция сообщила, что все документы по смерти Марты были утеряны.

– Они имели в виду – уничтожены, – уверенно заявил Кальдер. – Не могу поверить, что полиция не занимается Корнелиусом. Хорошо, хоть мне удалось кое-что узнать.

– Спасибо. И продолжай. Ты хочешь поговорить с отцом? Он как раз рядом.

– Да, пожалуйста.

Через мгновение в трубке раздался голос отца с характерным шотландским акцентом:

– Алекс? Как я понял, дело двигается?

– Думаю, что да. Ким тебе все расскажет.

– Хорошо. Я на тебя рассчитываю.

Кальдер улыбнулся.

– А как дела у Энн?

– Стабильно. Вторую ногу она сохранит.

– Она в сознании?

– Да. Я разговаривал с ней сегодня после обеда по телефону.

– Она что-нибудь говорила обо мне?

– Думаю, что ее настраивает Уильям. Я сказал ему, что этого делать нельзя, но отсюда мне трудно настоять на своем.

– Значит, она все-таки обо мне говорила!

– Не беспокойся об этом, Алекс. Просто найди ублюдка, который это устроил.

– Найду! А как Феба с Робби?

– Пошли сегодня в школу. Думаю, сейчас для них лучше всего – оказаться в знакомой обстановке. Робби ведет себя очень тихо, но поговорил с матерью по телефону.

– Они справятся? – спросил Алекс.

– Да, справятся, – заверил доктор Кальдер. – Надо просто дождаться, когда Энни вернется домой.

– Надеюсь, ты прав.

– Алекс, пока ты не повесил трубку… – Кальдер услышал шаги отца, переходившего в другое место, видимо, чтобы остаться одному. – Неприятности.

– Да?

– Пока я был в Норфолке, заметил какие-то уведомления от конторы под названием «Спредфинекс».

– Заметил? Ты просто шпионил!

– Тебе виднее, как это называется. – Отец явно намекал на события годичной давности, когда Кальдер натолкнулся на букмекерские бланки среди медицинских бумаг отца.

– Ладно, не важно. Это вроде биржевого маклера. Я занимаюсь своими инвестициями.

– Это тотализатор.

– Это всего лишь упрощенный способ покупки и продажи валют или акций.

– Это игра на деньги.

– А я говорю, что это просто капиталовложения! – возмутился Кальдер. – Давай не будем об этом, ладно? И не копайся в моих вещах.

– Алекс, – начал отец, – я рад, что в прошлом году ты убедил меня обратиться в общество «Анонимные игроки». Первое, чему там учат, – это признать, что у тебя есть зависимость.

Кальдер, сидевший в одиночестве в своем номере в Кейптауне, чувствовал, как внутри начинает закипать злость. Он уже открыл рот, чтобы сказать отцу что-то резкое, но сдержался и просто повесил трубку. Сама мысль, что он страдал зависимостью от азартной игры, была чушью! Очень похоже на отца – приписать свои собственные недостатки сыну!

Не в силах успокоиться, Алекс решил пойти в бар, чувствуя, что ему надо выпить.

Свет от двух свечей еле заметно подрагивал в просторном Зале героев, отбрасывая неровные отблески на худое лицо Андриса Виссера и выхватывая очертания темного силуэта Поля Стрейдома – последнего новобранца «Лагербонда». Они находились в самом сердце Памятника первопроходцам – массивного гранитного монумента, возведенного на краю холма, откуда открывается вид на Преторию. Памятник был поставлен в 1938 году и исполнен в готическом стиле в память о Великом переселении фермеров-буров из Капской колонии сто лет назад. Он был обнесен круглой лагерной стеной из шестидесяти четырех каменных повозок, запряженных быками, и рельефами черных антилоп гну, которые символизировали армию зулусов. На внутренней стене располагались фризы, изображавшие двадцать семь сцен Великого переселения, а в самом центре находился кенотаф,[32]32
  Символическая могила, не содержащая тела умершего. Сооружается, когда прах покойного недоступен для погребения.


[Закрыть] расположенный так, что в полдень 16 декабря – День битвы на Кровавой реке – лучи солнца падали из окна на потолке прямо на надпись с последними строчками старого гимна.

Виссер пропел первые строчки гимна слабым и хриплым голосом. Припев подхватили все двадцать один человек, стоявшие в тени за новобранцем. Хотя было всего два часа пополудни, собрание проходило в обстановке величайшей секретности, а обычный набор из взяток, угроз и шантажа гарантировал, что их никто не потревожит. Церемония принятия в члены «Лагербонда» копировала аналогичную процедуру «Брудербонда» старых дней. Когда был пропет последний куплет, Виссер откашлялся и заговорил почти шепотом:

– Поль Геррит Стрейдом, собратья буры, являющиеся членами «Лагербонда», после тщательного рассмотрения твоей кандидатуры приняли решение о том, что ты достоин вступить в наши ряды.

Он продолжил, следуя установленной процедуре посвящения, и начал перечислять кандидату цели и задачи «Лагербонда», согласие с которыми тот должен был каждый раз подтверждать. Стрейдом стоял, выпрямившись во весь рост, и громко говорил «да» каждый раз, когда требовалось. Обычно кандидаты до вступления в организацию имели слабое представление о том, кто именно в нее входил, но для Стрейдома – третьего по значимости человека в Национальном разведывательном агентстве – Виссер сделал исключение.

Почти окончательно севшим голосом Виссер подошел к кульминационному моменту церемонии:

– В присутствии твоих братьев, собравшихся здесь, чтобы быть свидетелями, я принимаю твою клятву верности и объявляю членом «Лагербонда». Будь стойким в минуты невзгод. Будь верным в любви к своему народу. Будь твердым в служении ему. Сердечные поздравления и добро пожаловать. – С этими словами он пожал ему руку, после чего из тени выступили остальные члены «Лагербонда» и сделали то же самое.

Зажгли еще свечи. К Виссеру подошел старый генерал, которому было не меньше восьмидесяти пяти лет.