Текст книги "Невидимое зло"

Автор книги: Майкл Ридпат

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)

Майкл Ридпат
Невидимое зло
(Алекс Кальдер – 2)

Посвящается Барбаре

1

18 июня 1988 года

Мне страшно. Ну вот, я наконец написала это. Двадцать минут я разглядывала пустую страницу, не зная, с чего начать свой дневник, и поняла, что начинать надо с этого.

Я боюсь.

Кого? Чего? Конечно, Нелса. Когда вчера он вышел из себя и сжал огромные кулаки, я решила, что он меня ударит, а точнее – убьет. Но еще больше меня пугает даже не это, а то, что я теряю его. Теряю и сама не понимаю почему.

Боюсь Южной Африки, а может, и за Южную Африку. Меня пугает то, что белые делают с черными, а черные – с белыми. Как и Нелс, боюсь, что в любой момент здесь все взлетит на воздух. И боюсь себя, того, что со мной происходит.

Я чувствую себя такой одинокой в своей семье. Нелс сейчас проводит много времени в Штатах. Кэролайн – чудесный ребенок, но ей всего двенадцать лет. Что касается Тодда, то я поняла, как он мне нужен дома, только сегодня, получив от него письмо, что он не приедет. Он собирается остаться в Хэмпшире, провести летние каникулы с друзьями. Что мой сын делает в школе-интернате в Англии за тысячи миль от дома? Почему мне так не хватает его?

Я решила, что мне станет легче, если начну вести дневник. Нужно разобраться в себе и в том, что собираюсь делать. Эту красивую тетрадь я купила в прошлом году в Париже. Своей черной молескиновой обложкой она очень похожа та ту, что Брюс Чатвин[1]1
  Брюс Чатвин (1940–1989) – английский писатель, много путешествовал по миру, собирая материал для своих книг. – Здесь и далее примеч. пер.


[Закрыть] возил с собой во время путешествий по Африке и Австралии. Она так и просит, чтобы в нее занесли великие мысли и прозрения, но у меня их нет. И в мыслях своих я разобраться не могу. Не хочется писать в блокноте на пружинках, каким пользуются журналисты. Я уже давно не журналистка. Так кто же? Жена? Мать? Мачеха? Пленница? Пленница своих мыслей? Или страхов?

Одни вопросы и никаких ответов.

Черт бы меня побрал!

2

На аэродроме Лэнгторп царила тишина. Не было слышно ни рева двигателей в двадцати ярдах от здания летной школы, ни рокота самолетов, кружащих на высоте тысячи футов. Тишину нарушали только всплески тяжелых капель, падавших с листьев и крыши после недавно прошедшего дождя. Воздух был влажным, холодным и неподвижным. Яркий оранжевый ветроуказатель безвольно висел у пожарной машины. Серая масса облаков, едва сдерживавшая тонны дождевых капель, давила на взлетные полосы и выстроившиеся в ряд тополя у дальнего конца аэродрома. Моря, раскинувшегося за семь миль отсюда, видно не было, как, впрочем, и круглой башни церкви в деревушке Лэнгторп всего в полумиле.

Алекс Кальдер поглядывал на небо, остававшееся по-прежнему беспросветно хмурым. Согласно прогнозам, медленно двигавшийся холодный фронт должен был вот-вот уйти, расчистив ярко-голубое небо и оставив редкие облака, летать в которых было сплошным удовольствием. Но ничего похожего не происходило, и вряд ли что могло измениться в ближайшие пару часов. Поэтому Алексу пришлось отправить домой ученика, сидевшего в приемной. Тот до последнего надеялся, что хотя бы часть запланированного занятия по выходу из нестандартных высот еще может состояться.

Хотя на столе лежала целая пачка уведомлений летному составу Управления гражданской авиации, которые надо было просмотреть, Кальдер не удержался и вышел на сайт «Спредфинекс». Там знакомо мигали синие и красные цифры котировок ценных бумаг в США, Британии, Японии и зоне евро. Было время, когда Кальдер проводил с этими цифрами по десять часов в день, покупая и продавая облигации от имени своего работодателя – крупного американского инвестиционного банка «Блумфилд-Вайс». Но два года назад он с отвращением оставил мир финансов и на паях с партнером приобрел аэродром Лэнгторп вместе с летной школой. Однако по-прежнему скучал по тому чувству, которое вызывало в нем противостояние интеллекта рынку, волнению, какое охватывало при виде потерь, превращавшихся в прибыль. Исполнение фигур высшего пилотажа на маленьком красном биплане «питтс-спешиал» отчасти утоляло его жажду риска, но не полностью. Вот почему в последние месяцы он начал делать ставки через сайт, на котором нужно было угадать направление движения рынка облигаций. Ощущения, которые Кальдер испытывал, были почти такими же, хотя теперь у него и не было прежнего преимущества: он знал, что скорее всего проиграет, а суммы, которые он ставил, были не чужими миллионами, а собственными тысячами.

В это утро он потерял полторы тысячи фунтов стерлингов, он поставил их на то, что рынок облигаций в США начнет расти. Этого не произошло. Пока. Но он был уверен, что так обязательно случится. Может, стоит поставить еще?

Услышав быстрые шаги по дорожке вдоль окна, Кальдер поднял голову. Мимо прошли мужчина и женщина. Мужчина был молодым, высоким и уверенным. А женщина…

Кальдер улыбнулся и поспешил встретить их в приемной. Увидев Алекса, женщина, просияв, обняла его.

– Ким, не может быть! – обрадовался Кальдер. – Я не видел тебя…

– Десять лет, – подсказала та.

Кальдер взглянул на нее – она изменилась очень мало. Белоснежная кожа, иссиня-черные волосы и серые глаза Ким О'Коннелл безошибочно указывали на ее ирландские корни. Теперь ее волосы подстрижены покороче, непокорные локоны укрощены, в уголках губ и глаз появились мелкие морщинки, но улыбка, которой она одаривала всех окружающих, была все той же – теплой, открытой и кокетливой.

– Ты меня разглядываешь… – протянула она. – Ну что, годится?

– Извини, – смутился Кальдер. – Я просто опешил от неожиданности. Но я так рад тебя видеть!

– Это мой муж Тодд.

– Привет, Алекс. Рад познакомиться. – Мужчина протянул руку и крепко пожал. Он был чуть выше Кальдера, с квадратной челюстью, голубыми глазами и светлыми волосами, зачесанными назад. На нем были водолазка, брюки из хлопчатобумажного твила и дорогой замшевый пиджак. Привлекательный. Даже красивый. Но ожидать меньшего от Ким было бы глупо.

– Я слышал, что ты вышла замуж, – сказал он.

– Еще бы! Мы приглашали тебя на свадьбу!

– Ну да. Извини, я не смог приехать. Кажется, я тогда работал в Нью-Йорке.

– Свадьба была в Филадельфии! Удивительно, правда?

Кальдер улыбнулся и пожал плечами:

– Да уж, мне действительно жаль, что я ее пропустил.

– А как ты? Есть подружка? Или жена? Маленькие летающие Кальдеры?

Кальдер постарался не вздрогнуть, подумав о Сэнди. Воспоминания об их ссоре по телефону после его ужасной поездки в Нью-Йорк были еще очень болезненными.

– Нет, – резко ответил он.

Глаза Ким сузились. Кальдер видел, что задел ее любопытство, но она решила не продолжать.

– Послушайте, вы не голодны? – спросил он. – Сейчас время обеда, а здесь неподалеку есть отличный паб. – Он взглянул на небо, низко нависавшее над аэродромом. – В ближайшее время здесь все равно не прояснится.

В «мазерати» Кальдера места для всех не хватило бы, и они отправились на арендованной машине, на которой приехали Тодд и Ким. Кальдер показывал, куда ехать, и они, миновав деревню Лэнгторп, двинулись на север в сторону моря и Ханхем-Стейт. Ким рассказывала, как они добирались до Норфолка из Ливерпуля, где жили ее родители. Алекс успел забыть, какой она была болтушкой, но заметил, что ливерпульский акцент, который он помнил по университету, сменился легким американским.

Через десять минут они уже устроились в «Адмирале Нельсоне» – старинном пабе из песчаника, где по будням в это время было мало народу. Отсюда открывался вид на бухту, залитую дождевой водой сверху и морской – снизу. Там было пришвартовано множество судов – парусные и рыбацкие лодки и даже пара тридцатифутовых яхт, которые удерживались на месте якорными цепями, боровшимися с приливом. За бухтой начинались болота, на них опускались темные облака. Кальдер заказал в баре напитки: пинту местного горького пива для Тодда, сидр для Ким и имбирное пиво для себя. Он не исключал, что погода еще может наладиться и ближе к вечеру ему придется подняться в воздух.

Конечно, он знал, что Ким вышла замуж, и знал за кого, хотя и не сразу вспомнил, как зовут ее мужа. Тодд был сыном Корнелиуса ван Зейла, газетного магната, выходца из Южной Африки, владельца британского таблоида «Гералд» и ряда изданий в Америке и по всему миру. Эта свадьба наделала много шума среди друзей Кальдера по Кембриджу, с которыми он поддерживал связь. Кое-кто из них в отличие от Алекса общался с Ким после свадьбы. Он искренне жалел, что потерял с ней связь. Во время учебы они по-настоящему подружились, а на втором курсе даже жили в одном переполненном студенческом общежитии.

– Так что вас привело в Норфолк? – спросил Кальдер, вернувшись с напитками.

– Мы приехали в Англию навестить родителей Ким, – ответил Тодд, – и решили, что по дороге в Лондон заглянем к тебе. – У него был необычный акцент: почти британский, но с легким налетом американского и южноафриканского. Конечно, Норфолк никак не находился по пути из Ливерпуля в Лондон, но Кальдер не сомневался, что рано или поздно узнает причину их приезда.

– Значит, ты больше не работаешь в Сити? – произнесла Ким. – В последний раз, когда мы виделись, ты только что поступил на работу в «Блумфилд-Вайс».

– Нет. Я ушел оттуда пару лет назад. Мне нравилась торговля облигациями, и у меня неплохо получалось, но в конце концов внутренняя политика банка меня просто достала.

– Мы читали о скандале с хедж-фондом, – вступил в разговор Тодд. – Ким тогда сильно переволновалась, увидев твое имя. Похоже, там все было очень запутанно.

– Это верно, – согласился Кальдер. Ему удалось вскрыть аферу крупного фонда по управлению ценными бумагами с высокой степенью риска, который пытался скрыть от инвестиционного банка «Блумфилд-Вайс» свои потери в сотни миллионов долларов. Вся эта история стоила жизни сотруднице его отдела. Когда скандал разразился, Кальдер стал знаменитостью. При встрече с ним люди до сих пор вспоминали события тех лет.

– А теперь ты управляешь летной школой? – поинтересовалась Ким.

– С партнером, Джерри. Дела идут неплохо, репутация укрепляется, но пока доходы едва покрывают расходы.

– А ты не думал вернуться обратно в ВВС Великобритании? Мне всегда нравилось представлять, как ты бороздишь воздушные просторы, бросаешь бомбы и все такое. Это здорово тебе подходило.

– После того как я повредил спину при катапультировании, мне запретили летать на скоростных машинах. Поэтому-то я и ушел. Думаю, что смог бы устроиться пилотом в какую-нибудь авиакомпанию, но мне больше нравится работать на себя.

– А у тебя здесь хорошие самолеты, – заметил Тодд. – А что это за большая одномоторная машина с красной звездой на борту?

– А-а, это! Это – «Як». «Як-11» 1956 года выпуска. А звезда осталась еще от советских ВВС. Отличная машина.

– Смотрится круто!

– Я бы поднялся с тобой на нем в воздух, будь погода получше.

Явный интерес Тодда встревожил Ким. Кальдер с улыбкой наблюдал за ней.

– А как ты? – спросил он. – Ты же поехала в Гарвард получать степень по деловому администрированию.

– Там я и встретила Тодда. Тогда я работала на консалтинговую компанию в Филадельфии. Обычно я в этом не признаюсь, но мне нравилось: научить людей, как себя вести, а потом потихоньку уйти в сторону, чтобы не отвечать за последствия. Затем мы переехали в маленький городок в Нью-Гемпшире. Тодд преподает язык в школе для мальчиков, а я работаю в местной больнице администратором.

В ее словах прозвучало едва уловимое недовольство. Оно не было резким или вызывающим, но Кальдер все-таки уловил его, как и Тодд, который заметно напрягся.

– Мы решили сойти с дистанции, – пояснил Тодд. – Я раньше работал на отца…

– Тодду это не нравилось, – вмешалась Ким. – Он понял, что газетный бизнес не то, чем он хотел бы заниматься. Сомерфорд – чудесный город, и нам там очень нравится.

Кальдеру было трудно представить Ким сошедшей с дистанции. Она была из тех, кто прокладывает себе путь в первые ряды локтями. Она взглянула на него и, будто прочитав его мысли, накрыла ладонью руку мужа, словно подчеркивая свою преданность. Кальдер удивился, что спустя столько лет по-прежнему хорошо ее понимает.

Он взял меню.

– Закажем что-нибудь? Здесь готовят отлично. А свежую рыбу всегда поставляет один местный житель.

Они сделали заказ, после чего Кальдер откинулся на спинку стула и спросил:

– Итак, в чем же дело?

Ким и Тодд переглянулись.

– Вообще-то мы надеялись на твою помощь в одном деле, – начала Ким.

– В каком? – улыбнулся Кальдер.

– Оно связано с «Блумфилд-Вайс».

Улыбка исчезла с лица Алекса. Ким это заметила, но продолжила:

– Ты, возможно, помнишь, кто отец Тодда?

– Помню, – подтвердил Кальдер.

– Хорошо. Так вот мать Тодда – Марта – была американкой. Они жили в Южной Африке, неподалеку от Кейптауна. Когда Тодду было шестнадцать, его мать убили в охотничьем заповеднике возле Крюгер-парка на севере страны. Власти заявили, что это сделали повстанцы, но Тодд никогда этому не верил, верно, милый? – Ким дотронулась до рукава мужа.

– Как давно это случилось?

– В 1988 году, – ответил Тодд. – Тогда в Южной Африке еще был режим апартеида. – Он помолчал и, взглянув на Кальдера, продолжил: – В то время я учился в школе-интернате в Англии. У отца с матерью в этот период отношения были очень непростыми, я никогда не видел, чтобы они настолько не ладили. Правда, я заметил, что дела обстоят не лучшим образом, еще во время моего последнего пребывания дома, поэтому я и решил провести часть каникул у друга в Англии. Мама была очень этим расстроена. Скандалы продолжались, и мама решила провести уик-энд в частном охотничьем заповеднике в Крюгер-парке. Почему именно там – до сих пор остается загадкой: это место называлось Купугани, и она там ни разу не была до этого.

Тодд с трудом проглотил слюну. Ким сжала руку мужа. Он смотрел на бокал с пивом, не замечая ни ее, ни Кальдера.

– Я не отстал от отца, пока он не рассказал мне, что случилось. Ее поселили в коттедже в нескольких сотнях ярдов от основного лагеря. Было утро, она осталась в одиночестве – остальные гости уехали на прогулку. – Он снова с трудом сглотнул.

– Ты не должен рассказывать Алексу, если не хочешь, – заметила Ким.

– Нет, все в порядке, если, конечно, ты сама не против выслушать это еще раз. – Тодд взглянул на Кальдера – было видно, что он хочет выговориться.

– Я слушаю.

– Коттедж стоял рядом с высохшим устьем реки. Судя по всему, повстанцы использовали этот район для проникновения на территорию Южной Африки из Мозамбика. В случае поимки они могли выдать себя за беженцев. По данным полиции, в тот день через Купугани прошла их группа. Они увидели коттедж и маму в нем, и один из них выстрелил в окно с другого берега высохшего русла. Три пули в грудь убили ее на месте. – Голос Тодда дрогнул, и он замолчал, пытаясь взять себя в руки. – Извините. Это случилось очень давно, и я, наверное, уже должен был смириться, но мне до сих непонятно, кому могло понадобиться убивать мою мать. Она была чудесной женщиной, верила в отмену апартеида. Всегда говорила, что это в немалой степени содействовало ее браку с отцом и переезду в Южную Африку.

– И ты не веришь, что повстанцы могли ее убить?

– Нет, – твердо заявил Тодд. – Это слишком удобное объяснение. Но это не было случайным убийством.

– Марта чувствовала, что ее собираются убить, – заметила Ким. – Во всяком случае, она подозревала, что такая попытка будет сделана.

– Откуда вы знаете? – удивился Кальдер.

– Мать Марты – бабушка Тодда – скончалась пару месяцев назад, – пояснила Ким. – Просматривая ее бумаги, Тодд нашел письмо от Марты. В нем говорится, что она наткнулась на какую-то информацию о «Зейл ньюс», которая все разрушит, если об этом станет известно. Она казалась очень напуганной. Она также писала о своем дневнике, просила найти его и сохранить в надежном месте. Мы… – Ким помолчала и посмотрела на мужа. – Мы считаем, что эта информация может подсказать нам, почему ее убили и кто это сделал.

– А разве не проще спросить у Корнелиуса ван Зейла?

– Мы спрашивали. По крайней мере Тодд. И у других членов семьи тоже. Но никто, похоже, ничего не знает. Во всяком случае, так они утверждают.

– Думаю, что отец просто хотел забыть об этом периоде жизни, – сказал Тодд. – Я уверен, он чувствует себя виноватым за те скандалы, что у них были. Но я не такой. Я должен знать, что с ней произошло.

– Значит, вы не в курсе, о какой информации шла речь в письме? – спросил Кальдер.

– Нет, – ответила Ким. – Но Марта упоминала о человеке, с которым она это обсуждала. О банкире, работавшем на «Блумфилд-Вайс».

– Понятно. И вы хотите, чтобы я поговорил с этим человеком?

– Тодд сам пытался это сделать, – пояснила Ким. – Но он не хочет с ним встречаться и не отвечает на его телефонные звонки.

– А разве твой отец не может на него надавить?

– Ему это не совсем удобно…

– Может, но не хочет, – прервала мужа Ким. – Но я сказала Тодду, что рассчитываю на твою помощь. Этот банкир работает в Лондоне, ты, может, даже знаком с ним, а если нет, то наверняка знаешь кого-нибудь, кто знаком. И еще я уверена, что могу тебе доверять, если вдруг что-то всплывет. – Ким ободряюще улыбнулась Кальдеру.

– Мы читали, как тебе удалось вскрыть аферу этого хеджевого фонда, – вступил в разговор Тодд. – Мы просим всего лишь задать пару вопросов и получить на них ответы.

– Кто этот банкир?

– Бентон Дэвис, – ответила Ким.

Кальдер закрыл глаза. Когда он их открыл, то увидел, что Ким смотрит на него с тревогой.

– Ты знаешь его? – спросила она. – Я вижу, что знаешь!

Кальдер кивнул:

– Да. И боюсь, что не смогу вам помочь.

Ким помрачнела и перевела взгляд на Тодда, который едва заметно пожал плечами. У Кальдера было чувство, что она обещала мужу, что он им поможет. И вот теперь он ее подвел.

– Я могу спросить почему? – поинтересовалась Ким. – Речь идет всего лишь о простом звонке и поездке в Лондон для встречи с ним.

Кальдер набрал побольше воздуха.

– Бентон Дэвис руководит лондонским отделением «Блумфилд-Вайс». Когда я уволился два года назад, он уже был главой отделения. Женщина, работавшая со мной, выдвинула против компании иск о сексуальном домогательстве. Они превратили ее жизнь в ад, и она ушла из банка, а вскоре погибла, выпав из окна шестого этажа. На первый взгляд это выглядело как самоубийство, и вину за доведение до него я возложил, среди прочих, и на Бентона, поэтому и ушел из банка. В конце концов выяснилось, что это было убийство, но я до сих пор не могу простить Бентону того, как он с ней обращался, и он знает об этом. Мы далеко не друзья, и шансов, что он захочет со мной говорить, просто нет, не говоря уже о том, что я сам оттуда ушел и не хочу туда возвращаться.

– Бедная женщина! – искренне огорчилась Ким. – Какая ужасная история! Вот негодяй!

– А если ему просто позвонить и попросить встретиться с нами? – поинтересовался Тодд.

Кальдер покачал головой:

– Даже если я позвоню, это ничего не изменит. А вы не можете рассказать о вашей истории полиции?

– Эта было нераскрытое убийство в Южной Африке в 80-е годы, – ответила Ким. – Тогда таких смертей были сотни. Даже тысячи.

– Мы были бы признательны за любую помощь, – сказал Тодд. – Я очень любил свою мать… Звучит глупо – все любят своих матерей, но, когда она умерла, я был в школе в Англии. Мы не виделись четыре месяца. Меня не было рядом, когда все произошло. Знаю, что это странно, но я чувствую себя отчасти виноватым. Я понятия не имею, почему она умерла. В то время было очевидно, что власти что-то скрывают. Но что? И почему? Не исключено, что в ее убийстве замешана южноафриканская тайная полиция или кто-то еще. Моя семья сделала все, чтобы похоронить прошлое, но это неправильно! Мы должны знать правду! Я должен знать правду!

Алекс взглянул на супругов: они не скрывали разочарования. Им пришлось проделать долгий путь, чтобы найти его. И ему было жалко Тодда. Мать Алекса умерла, когда ему было примерно столько же лет, сколько Тодду тогда. Она погибла в автомобильной катастрофе при лобовом столкновении с подвыпившим фермером, но Кальдер тоже чувствовал себя виноватым: в тот день она спешила забрать его из школы, потому что он опоздал на автобус. С тех пор он уже не мог жить по-прежнему. И если бы его мать убили, он бы тоже не успокоился, пока не докопался до правды. Ему очень хотелось помочь Тодду.

Но Бентон Дэвис? Человек, стоявший во главе всех интриг, которые он так ненавидел в «Блумфилд-Вайс». Нет, нет и еще раз нет! Он не мог себя заставить – не имело смысла даже пытаться.

– Мне очень жаль, – произнес он.

Подали еду, и через пару неловких минут беседа вновь оживилась. Тодд оказался приветливым и приятным в общении, судя по всему, не испорченным теми благами, которыми был окружен с рождения. Кальдер чувствовал, что этот человек начинает ему нравиться. А Ким… Ким была такой же деятельной и активной, как и прежде. Ее неповторимая улыбка все так же заставляла собеседника чувствовать себя самым важным человеком в ее жизни. Когда она время от времени одаривала ею Алекса, он чувствовал то же самое волнение, что и много лет назад. К сожалению, Ким всегда встречалась с кем-то другим. В университете этот кто-то другой неизменно оказывался очередным привлекательным и обаятельным мерзавцем. Но Тодд, насколько мог судить Кальдер, таким не был, и его это радовало. Ким заслуживала мужа, который относился бы к ней достойно.

После обеда они вместе вышли на улицу и направились к небольшой автостоянке. Уровень воды в бухте благодаря приливу еще больше поднялся, и теперь под водой оказалась значительная часть каменистого берега. Облака по-прежнему были серыми и низкими – о полетах не могло быть и речи.

Кальдеру было не по себе из-за того, что он отказался помочь.

– Послушай, Тодд. Погода до выходных наверняка будет плохой. Но если на следующей неделе вы не уедете из Англии и небо расчистится, мы можем полетать на «Яке». Поглядишь на Норфолк с высоты птичьего полета.

Тодд заулыбался.

– С удовольствием, – сказал он и посмотрел на Ким, на лице которой было написано сомнение. – Мы остановимся на несколько дней у отца, а в Штаты вылетим в среду. Может, во вторник получится?

– Отлично! – согласился Кальдер. – Давай созвонимся во вторник утром и решим, что делать, в зависимости от погоды.

– Ваши гости из «Блумфилд-Вайс» прибыли, мистер ван Зейл.

Корнелиус оторвал взгляд от стола и увидел в дверях просторного кабинета Нимрода. Несмотря на свое звучное имя,[2]2
  В Пятикнижии, агадических преданиях и легендах Ближнего Востока так зовут героя, воителя-охотника и царя.


[Закрыть] тот оказался маленьким и жилистым чернокожим выходцем из Южной Африки. У него было морщинистое лицо, настороженный взгляд и золотые коронки. Костюм неизменно был ему велик. Нимрод доказал свою преданность тридцатилетней работой в качестве шофера, помощника и правой руки Корнелиуса и оставался единственным напоминанием о южноафриканском прошлом своего хозяина, память о котором тот был рад сохранить.

– Пусть войдут.

Корнелиус взял блокнот в кожаном переплете и положил его на середину длинного стола орехового дерева. За ним уже сидел поджидавший всех Эдвин, разглядывая сквозь толстые линзы очков колонки цифр на листке бумаги. Корнелиус был в одном жилете, но обрюзгшее тело его лысеющего сына было облачено в неизменную тройку. Эдвин, его сын от первого, самого неудачного из трех браков, отличался прилежанием и много работал, но ему недоставало обаяния и проницательности его сводного брата Тодда. Хотя Эдвину уже давно исполнилось сорок и он всегда отличался основательностью, Корнелиус никогда не воспринимал его серьезно.

Самому Корнелиусу уже стукнуло семьдесят, но он по-прежнему был высок и держался ровно, хотя мышцы, накачанные пятьдесят лет назад, когда он играл центрального трехчетвертного в команде регби Западной провинции, давно заплыли жиром. Квадратная челюсть, твердые скулы и шапка белых волос делали его похожим на гранитную глыбу, которая со временем стала только крепче. В молодости за ним закрепилось прозвище Дротик – за удивительную способность прорываться сквозь защитную линию трехчетвертных, но оно вполне подходило и для характеристики его цепкого ума, который со временем тоже стал только острее. Он был хорош в своем деле – покупал газеты и превращал их в прибыльный бизнес.

Банкиры из «Блумфилд-Вайс» приехали обсудить его начинание, возможно, самое рискованное и амбициозное, во всяком случае, со времен приобретения «Гералд» восемнадцать лет назад. Речь шла о покупке газеты «Таймс». Ее владелец – картография «Лекстон медиа» выкупила в свое время эту газету наряду с большой группой интернет-компаний у австралийского консорциума, и «Таймс» оказалась единственным реально существующим активом. Осторожные австралийцы продали газету за деньги, отказавшись от акций, а когда рынок интернет-компаний лопнул, «Лекстон медиа» оказалась в долгах и теперь запрашивала явно завышенную цену за жемчужину своих активов. Но сейчас появились слухи, что под давлением кредиторов она вела переговоры о продаже «Таймс» с компанией «Беквит коммьюникейшнс», владельцем которой был сэр Ивлин Гилл. У Гилла уже был таблоид «Меркьюри», но он никогда не скрывал желания приобрести издание мирового класса вроде «Таймс».

Корнелиус хотел того же самого.

В комнату вошли трое. Первый, высокий и элегантный чернокожий лет пятидесяти, протянул Корнелиусу руку.

– Бентон, рад встрече, – сказал Корнелиус, отвечая на рукопожатие. – Надеюсь, вы не возражаете против того, что мы собрались у меня дома. Дело не в том, что я кому-то не доверяю в «Гералд», вовсе нет, но в данном случае требуется максимальная конфиденциальность.

– Разумеется, – отозвался Бентон хорошо поставленным голосом с сильным американским акцентом. – Мне всегда нравилось смотреть на эти расположенные террасами дома. А какой чудесный вид на парк! – Он подошел к окну. Из расположенного на втором этаже кабинета поверх живой изгороди действительно был виден Риджентс-парк, в котором офисные служащие и туристы наслаждались майским солнцем. Бентон окинул взглядом кабинет. Компьютер, принтер, телефон и картотечные шкафы были продуманно расставлены среди вещей, обязательных для традиционной библиотеки джентльмена: полок с книгами в кожаных переплетах, хрустальных графинов с напитками, отливавших янтарем и золотом, прочными, неудобными стульями, креслами и столиками. Там были обязательный глобус, бронзовые статуэтки и несколько моделей старинных гоночных «бентли» на полках и в нишах.

– Неужели это действительно Уайет?[3]3
  Эндрю Ньюэлл Уайет (1917–2009) – американский художник-реалист, один из виднейших представителей изобразительного искусства США.


[Закрыть] – спросил Бентон, показывая на картину, где пара десятилетних подростков бежала по высокой траве к деревянному фермерскому дому у подножия холма. – Я не помню, чтобы видел эту картину, когда последний раз был здесь.

– Рад, что ты по-прежнему сразу замечаешь настоящее искусство, Бентон, – ответил Корнелиус. – Мы купили эту картину в прошлом году.

– То, что здесь изображено, похоже на место, где вы выросли?

Корнелиус хмыкнул:

– В Аудтсхорне сухо почти так же, как в пустыне. Там разводят страусов. А это было написано неподалеку от нашей фермы в Пенсильвании. – Он помолчал. – Но что-то общее есть. Американские караваны фургонов, направляющиеся на Запад, повозки буров, пересекающие саванну, возможность бегать босиком по полям… Для меня это уже в прошлом. – Он улыбнулся и повернулся к двум другим банкирам, чтобы пожать им руки. Те были помоложе, помельче и держались напряженнее: – Садитесь, джентльмены.

Банкиры заняли места по другую сторону стола, напротив Корнелиуса и Эдвина. Лучи яркого солнца, проникавшего сквозь большое окно, отражались от полированной поверхности и отбрасывали блики на лица присутствующих.

Корнелиус начал, поглядывая на собеседников поверх очков-«половинок» для чтения. На его массивном лице они казались неестественно маленькими, и он использовал их скорее для того, чтобы поверх них смотреть на собеседника.

– Мы считаем, что имеется возможность перехватить «Таймс» прямо из-под носа Ивлина Гилла, если действовать быстро и четко. – Он сделал паузу, чтобы банкиры сумели осознать сказанное. Он говорил о сделке, что означало вознаграждение, на которое банкиры «Блумфилд-Вайс» обязательно делали стойку. – У Эдвина имеются сведения, что Гилл предлагает за «Таймс» и «Санди Таймс» семьсот миллионов.

– Это – полная цена, – заметил Бентон.

– Да. Но она не такая заоблачная, как миллиард с лишним, которую «Лекстон» запрашивала несколько месяцев назад. Мы считаем, что обстоятельства вынуждают их заключить чистую и быструю сделку, поэтому они и пошли на переговоры с Гиллом, предлагающим намного меньше. Мы можем легко обойти его, предложив восемьсот пятьдесят миллионов. Деньгами. И предложение будет в силе всего семь дней. «Лекстон» может либо принять его, либо отказаться.

– Они ухватятся за него, – заметил Бентон.

– Полагаю, что да, – согласился Корнелиус. – И я не думаю, что Гиллу удастся найти за неделю еще сто пятьдесят миллионов. Вопрос, однако, заключается в том, сможем ли мы собрать такую сумму?

Бентон перевел взгляд на коллег. Корнелиус знал, что именно им придется заниматься сделкой, но все равно был рад, что Бентон на их стороне. Корнелиус хорошо к нему относился еще с тех времен, когда тот согласился приехать в Южную Африку во времена апартеида, чтобы помочь в приобретении «Гералд». Для чернокожего американца такой поступок требовал смелости, независимости и уверенности в себе. Та сделка позволила Корнелиусу попасть в высшую лигу.

Ответить счел нужным самый маленький и круглолицый из банкиров – англичанин по имени Дауэр.

– Полагаю, что это возможно. У вас в «Зейл ньюс» имеется сто миллионов. Пятьсот миллионов мы можем занять на рынке межбанковских кредитов. Остается триста миллионов с мелочью, которые можно получить эмиссией высокодоходных облигаций.

– Триста с мелочью? – переспросил Корнелиус. – Вы не ошиблись? Не двести пятьдесят с мелочью?

Дауэр неловко заерзал на стуле.

– Гонорары, Корнелиус, не надо забывать о вознаграждении, – улыбнулся Бентон.

– Так много? Это же больше пятидесяти миллионов фунтов!

– Меньше никак не получится, – пояснил Бентон. – Но это не только для нас, но и для банков, адвокатов, СМИ, бухгалтеров. – Он пожал плечами. – Ладно, основная часть, конечно, отойдет нам, но если нам удастся провернуть такую сделку, то мы ее точно заслуживаем.

– Пятьдесят миллионов – это просто неслыханно! – скривился Корнелиус. Но он знал, также как и банкиры «Блумфилд-Вайс», что если им удастся провернуть эту сделку, то он с удовольствием заплатит. – А вы можете продать столько бросовых облигаций?

Бросовыми на рыночном сленге назывались высокодоходные облигации с высокой степенью риска. А холдинг «Зейл ньюс» всегда был в категории высокой степени риска даже в свои лучшие времена.

– В данный момент, думаю, да, – ответил Дауэр. – Сколько времени вы выпускали бросовые облигации? Лет двадцать? Вы сами знаете, сколько раз за эти годы были черные и белые полосы. Сейчас черная полоса, значит, она должна уступить место белой. Поскольку мы финансируем собственность в Великобритании, полагаю, что облигации надо вы пустить в фунтах стерлингов. Со стороны европейских фондов есть спрос, но предложение явно отстает. Да и в будущем ничего особенного им ждать не приходится: мы знаем о потенциальной паре крупных сделок в фунтах стерлингов, но ни одна из них не относится к СМИ.