Текст книги "Глориана, или Королева, не вкусившая радостей плоти"

Автор книги: Майкл Муркок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 28 страниц)

Глава Двадцать Пятая,
В Коей Лорд Ингльборо Принимает Посетителя, Остережение и Освобождение

Лорд Ингльборо возлежал, вцепившись рукой в подлокотник кресла, покоясь головой на его спинке, аккурат перед отверстой дверью в свое жилище, что вела в скромный уютный дворик, тот же, в свой черед, вел на большую площадь за ним. Во дворике росли бархатцы и розы, и маленький фонтан бил из центра водоема. Вечер выдался теплым, и господин наблюдал насекомых, образующих узоры с водяными брызгами. Лакеи ожидали его, готовы подать бренди, а он время от времени осведомлялся о пропавшем Клочке, нежно размышляя о том, что парень, должно быть, заплутал, предавшись, как порой делал, играм с товарищами.

Ворота дворика скрипуче отворились, заставив Ингльборо сфокусировать взгляд в надежде увидеть Клочка. Но близившаяся персона оказалась немного выше (хотя назвать ее высокой было нельзя) и носила блеклое черное. То был капитан Квайр, новый фаворит Королевы, человек, коего Ингльборо обещал обвинить завтра. Лорд решил, что, возможно, Монфалькон, разъярившись, известил Квайра о сем намерении – и ныне капитан явился утихомиривать обвинителя или переговариваться с ним. Старик выпрямился в кресле.

Капитан уже снял головной убор, демонстрируя массу густых волос, обрамляющую лицо. Его сомбреро пребывало под накидкой, в спрятанной правой руке, в то время как спрятанная левая лежала на спрятанном навершии меча: Королева, в слепой страсти наименовав Квайра своим Воителем, дозволила тот к ношению.

– Мой Лорд Верховный Адмирал. – Глас гладок и даже добродушен по интонации. Квайр учтиво поклонился. – Вы наслаждаетесь такими вечерами, милорд?

– Тепло чуть расслабляет мои косточки, капитан Квайр. – Ингльборо, всегда сентиментальнейший из троих выживших, обнаружил, что неспособен держаться с незнакомцем сколь-нибудь надменно, особенно после изрядного употребления бренди, размягчившего и без того беззлобную натуру. – Они всё более застывают, знаете ли, день за днем. Каменеют, говорят мои лекари. – Он изогнул губы: улыбка. – Вскоре я весь стану скалой, и прекратится, по меньшей мере, агония. Водружусь вон там, – кивок во двор, – и избавлю каменщика от хлопот, сделавшись памятником себе же.

Квайр разрешил себе выказать веселье.

– Хотите вина, капитан? – Ингльборо мучительно пошевелился.

– Благодарю вас, сир, но откажусь.

– Вы не выглядите пьяницей. Может, вы из тех, кто полагает, будто все вино – отрава?

– Оно всего лишь растратчик времени, милорд. Помутитель. Народы обретали величие и терпели бедствие вследствие вина. Я признаю его власть. А власть необязательно зловредна.

– Я слышал, у вас есть вкус к власти.

– Вы слышали обо мне, милорд. Я польщен. От кого же?

– От лорда Монфалькона, а он – мой старый друг. Он говорит, что нанимал вас.

– Одно время он был моим покровителем, вестимо. – Квайр прислонился к косяку, оказавшись наполовину на свету и наполовину в тени, наискосок к Верховному Адмиралу.

– Из сказанного им у меня создалось впечатление, что вы – человек жесткий. – Лорд Ингльборо изучал Квайра. – И в общих чертах злодей.

– В иных кругах моя репутация такова, милорд. Как и у лорда Монфалькона. И у сира Томашина Ффинна. Все вынуждены были проявлять суровость, по временам, из целесообразности.

– И я?

Квайр казался почти удивленным.

– Вы, милорд? Вы вели образцовую жизнь, как на нее ни посмотри. Странно, однако вас в тайных пороках не винят.

– Ого, капитан. Вы пришли, в конечном счете, мне льстить!

– Нет, милорд. Кроме прочего, лордом Монфальконом и сиром Томашином, главным образом, восхищаются как хитрецами. Я не хвалил вас.

– Но я благочестивее, да?

– Ваши руки не в крови, как минимум. – Капитан говорил по-прежнему мягко и бесцельно, словно проведывал больного друга, коего регулярно навещал. – А ведь редкая душа могла остаться невинной в правление Короля Герна.

– Меня впервые называют невинным. Что ж, я известный содомист. Все мои лакеи – вон те юнцы – перебывали у меня в любовниках. – Ингльборо заерзал в кресле. Обернулся глянуть на ухмыляющихся слуг. Он был уязвлен. – Невинность! – И все же Квайру удалось ему угодить. – Хо-хо! – Он содрогнулся от пронизавшей тело боли. – Ипократ, Ипократ! Мне так нужна твоя помощь! Еще вина, Крозье. – Лакей наполнил оловянную чашу бренди из кувшина и поднес ее к губам Ингльборо. – Спасибо тебе.

Он пригвоздил Квайра взглядом.

– Я внес свою лепту в строительство нового Альбиона, как вы знаете. Я нарушал избранные мной верования раз или два, ради Королевы – дабы защитить Державу. И я стану защищать Державу от любого врага.

– Как и мы все, я полагаю. Я неизменно служил интересам Королевы.

– Поистине?

Капитан Квайр поднес палец к приподнятой губе.

– Что ж, сир, уместно ли будет сказать, что я совершал поступки, о коих другие сообщали, что те в интересах Королевы?

– У вас нет своего мнения? Сие вы имеете в виду? Или вы скептик?

– У меня нет своего мнения.

– Значит, вы безнравственны.

– Думаю, милорд что именно таков я и есть. – Квайр улыбнулся лучезарно, будто Ингльборо ни с того ни с сего его просветил. – Безнравствен. Каковым и полагается быть всякому художнику во множестве отношений – за исключением, разумеется, защиты своего искусства.

– Так вы художник, сир? – Ингльборо спешным жестом велел влить в себя еще вина. – Пишете красками? Высекаете в камне? Или же вы драмодел? Поэт? Сочинитель прозы?

– Ближе к последнему, я бы сказал.

– Вы скромны. Вы должны рассказать мне больше о вашем искусстве. – Ингльборо ощутил сильную симпатию к Квайру, пусть мнение о капитане не заставило бы его отступиться от данного Монфалькону обещания.

– Не думаю, милорд.

– Должны. Я внимательно вас слушаю, капитан Квайр. К чему скрывать талант? Поведайте, что вы творите. Музыку? Пантомиму? Или же вы танцор – внутри своих покоев?

Квайр засмеялся:

– Нет, сир. Но я приведу вам пример моего искусства, если сие останется между нами.

– Превосходно. Я отошлю слуг. – Он слегка повел головой и был верно истолкован. Лакеи покинули господина, оставив его наедине с Квайром.

– Лорд Монфалькон говорил вам, что я содействовал его политике, – сказал Квайр, как если бы подслушивал утреннюю беседу. – Он упомянул сарацина, Короля Полония. Я усердно вкалывал у него на службе, милорд. Объехал весь земной шар. Я побывал в знаменитой стране Панаме, где бывший Секретарь Королевы нынче правит в качестве короля. Я возвел его на престол – от имени Альбиона. И с той поры дикарские, кровавые, неразумные обычаи уступили место цивилизованному правосудию. Я всегда презирал дикарей, милорд, как презирал всех, кто невежествен и ставит прецедент выше трактовки. Подобные привычки рождают лицемерие.

– Неумышленно, капитан Квайр.

– Конечно, нет, сир. Однако просвещение – лучше.

– Куда лучше, капитан. – Лорд Ингльборо ублажал гостя. – Богопочитание, к примеру, – великий погубитель достоинства Человека.

– Именно так. И я не стану перечислять сумму своих достижений, но они объемлют весь мир.

– Однако вы упоминали ваше искусство. Демонстрацию.

– Сие – мое искусство.

– Шпионаж?

– Если угодно. Частично. Политика в общем.

– И у вас есть нравственная цель. Пусть и общая – просвещение.

Квайр заинтересованно слушал. Он обдумал суждение лорда Ингльборо.

– Возможно, что и есть. Вестимо. Очень общая.

– Продолжайте.

Поза Квайра сделалась расслабленнее.

– Мое искусство охватывает множество талантов. Я работаю непосредственно с материалом мира, в то время как другие художники ищут способ лишь воздействовать на него – или его выразить.

– Трудное искусство. Наверняка в нем есть опасности, минующие прочих художников.

– Само собой. Я постоянно рискую жизнью и свободой. – Квайр посерьезнел. – Постоянно, милорд. Завтра же утром, посетив Королеву по поручению лорда Монфалькона, вы поставите мои планы и мою свободу под удар.

Лорд Ингльборо улыбнулся, почти забывая о боли.

– Так Монфалькон сказал вам. И вы пришли ко мне с просьбой.

– Нет, милорд.

– Значит, вы хотите очаровать меня, дабы я нарушил слово.

– Я имел в виду, милорд, что лорд Монфалькон не говорил мне ничего напрямую – и я здесь не в положении просителя. Я слышал ваш разговор. Видел, как вы сходитесь, и последовал за вами. Я, как предположил лорд Монфалькон, знаком с тайными областями дворца.

– Так вы подслушивали, да? Что ж, я в старину делал то же самое. Вы убили графиню Скайскую?

– Нет.

– Я так и думал.

– Вы полагаете, ее заколол лорд Монфалькон? – Квайр заговорил нейтрально.

– Ну, он никогда не был ей другом.

– Ходит слух, будто она бежала из страны.

– Бездоказательный. Скорее уж она мертва. Но мы отвлеклись от темы, капитан Квайр. – Сила вновь покидала лорда Ингльборо. Сумерки уверенно сгущались. – Лучше я скажу вам, что намерен делать. Моя обязанность – сдержать слово, данное Монфалькону, и известить Королеву об исходящей от вас опасности. Вы признались мне, что являетесь убивцем, соглядатаем, вы делаете вещи похуже. Я восхищаюсь вашей честностью, как я восхищаюсь любой честностью – честной жестокостью, честной жадностью, честным злодейством. Я, как и многие из нас, предпочту все сие в честном виде, нежели в лицемерном. И я доведу сие до сведения Королевы.

– Она уже знает, каков я, – сказал Квайр тихо и свирепо.

– Вы обо всем ей рассказали?

– Она признаёт во мне художника, каковым я и являюсь. Она обманывается, ибо лучше ей быть обманутой мной, чем вами, или лордом Монфальконом, или Всеславным Калифом Арабии.

– Я вас понимаю. Но мне придется перечислить ваши преступления – как их видит Монфалькон – завтрашним утром. Не думаю, что вы замышляете навредить лично Королеве. Не сейчас. Но я полагаю, что вы могли бы, во благовременье, нанести великий урон Державе и погубить Королеву. Вы куда хитроумнее, видите ли, чем лорд Монфалькон дал мне понять.

Капитан Квайр признательно поклонился:

– Будь вы моим покровителем, ничто подобное никогда меж нами не встало бы.

– Каковы ваши планы, капитан Квайр? Чего вы ищете достичь?

– Я ищу усиления и подчинения моих чувств, – сказал капитан Квайр. – Я отвечаю одинаково на все подобные вопросы.

– Но у вас должны иметься планы. Вы преданны Альбиону?

– Сие может утверждать любой. Что есть преданность? Вера в то, что, когда ты делаешь нечто для кого-то еще, ничего лучше сделать нельзя? Что ж, я не даю трактовок. Мне твердили: то, что я делаю, для Альбиона лучше всего.

– Значит, вы все-таки служите некоему господину. Кому же?

– У меня есть патрон, милорд.

Ингльборо задохнулся при новой атаке боли. Квайр шагнул к бренди, налил, поднес чашу к искривляющимся губам.

– Спасибо, капитан Квайр. Кто ваш патрон?

– Не в моем обычае разглашать такие имена.

– Вы, не обинуясь, говорили о Монфальконе.

– Пока служил ему – никогда, милорд.

– Задача, кою поручил вам патрон?

– Та же, говорит он мне, что и у лорда Монфалькона. Спасти Альбион.

– Однако он не в ладах с Монфальконом?

– По ряду вопросов.

– Жакотт? Жакотт жив и нанял вас?

Квайр потряс головой. Холодало. Он поежился.

– Так вы будете говорить с Королевой?

– Вестимо, капитан.

Капитан откинул накидку и показал кинжал в твердых ножнах.

Лорд Ингльборо взглянул на Квайра сквозь мглу и пожал плечами.

– Убьете меня? При стольких свидетелях?

– Разумеется, нет. Я недостаточно утвердился при Дворе.

– И все же ваш жест был продуман.

– Я обещал вам образец моего искусства.

– Обещали.

Квайр посмотрел во тьму дворика:

– Что ж, я поймал вашего катамита.

– Клочок у вас! – Лорд Ингльборо поднес обе распухшие руки к лицу. – Ох!

– Я завладел им, едва узнав о вашем намерении. Сегодня после обеда мы с ним играли. – Был тронут кинжал. – Он мой. Вновь будет ваш, если вы обещаете молчать обо мне.

– Нет. – Ингльборо трясся и говорил почти неслышно. – О, я не стану.

– Он будет в безопасности. Если заговорите, он будет умерщвлен.

– Нет.

– Вы признали, что вам нечем доказать мою вину. Королева захочет доказательств. Она возжелает сохранить обретенного во мне друга. Только вообразите, милорд.

– Конечно. Но я должен исполнить свой долг – и теперь в особенности. Я должен предупредить Королеву.

– Тогда Клочок начнет умирать.

– Пощадите его. – Голос стал далеким ветром. – Молю вас. Вредя Клочку, вы ничего не добьетесь. Я люблю его.

Капитан Квайр рукой в перчатке извлек тонкий клинок, зажав тот в кулаке.

– Моя маленькая пудинговая шпажка уже шпарила маленький пудинг бедняги Клочка. Нагрета и вставлена – вот так… Ах, погибнуть ему старинной, славной пидоровой смертью.

Лорд Ингльборо стонал.

– Обещайте молчание, милорд, – Клочка наравне с вашим, само собой, – и ваш паж будет возвернут.

– Нет.

– Вы цепляетесь за слово, данное неохотно, – и убиваете, в страхе и в муках, вашего возлюбленного.

Лорд Ингльборо плакал. Уголок его рта перекосился.

Квайр распрямился:

– Мне пойти привести его, милорд?

– Просто верните его, Квайр. – Речь Адмирала делалась нечленораздельна.

– И?..

– Верните его, молю вас.

– Вы станете молчать?

– Нет.

– Тогда и мне придется сдержать слово. Что бы ни приключилось, я пришлю вам что-нибудь на память. Глазик? Или нежное маленькое яичко?

– Пощадите его, прошу.

– Нет.

– Я люблю его.

– Ровно поэтому я его и пленил.

Ингльборо стал трястись. Его рот то открывался, то закрывался. Его глаза блестели, кожа сильно покраснела, затем сделалась синюшной.

С некоторым довольством капитан Квайр узнавал симптомы.

– Тише, милорд. Вас подводит сердце. – Взяв со стола бренди, он держал его поблизости от тянувшейся к нему руки. – Зачастую именно сердце отказывает первым, когда люди огорчаются, вот как вы. Мой дядюшка… Нет, нет – вино лишь навредит. Что, если вы умрете и не спасете Клочка? Клочок должен погибнуть, кроме вас его некому убедить молчать. Скажите мне, милорд.

Ингльборо скулил глубиной глотки. Его рот отверзался шире, шире, будто Верховного Адмирала удавливали веревкой. Его язык вывалился. Глаза вылезли из орбит.

Квайр позвал с великой заботой в голосе:

– Лакеи! Живо! Ваш господин болен!

Молодые слуги прибыли не сразу, ибо картежничали за пару комнат отсюда.

Они узрели Квайра в попытке влить бренди в рот своего господина. Крозье вынул кувшин из Квайровой руки, сказав печально:

– Слишком поздно, сир. Он мертв. Думаю, он умер счастливым. Вы воодушевили его до чрезвычайности, сир. Но, возможно, возбуждение было слишком сильным.

– Я боюсь, что вы правы, – согласился Квайр.

Глава Двадцать Шестая,
В Коей Королева Принимает Разнообразных Царедворцев и Достигает Решения

Ее костюм, надетый в ответ на великую жару сего дня, а равно дабы акцентировать ее настроение, хвастал восточными мотивами: раскаленные шелка и хлопковые покрывала, многие нити жемчуга и орнаменты барочного сарацинского золота. Квайр, в черном, оставался рядом с нею, на кушетке, помещенной подле ее кресла у открытого окна Покоя Уединения. Она удалилась сюда, презрев Палату Аудиенций: та слишком уж напоминала о просителях, что по-прежнему оккупировали Приемные Палаты, куда с надеждой водворились после Дня Восшествия. Глориана была вяла и снула: Императрица Египетская. И самые манеры ее сделались сатиричны, будто она пародировала собственную внешность, однако Королева была добра, улыбаясь всем и каждому; чуть опечалена еще потерей Ингльборо.

– Увы, сие было неминуемо, и я довольна, что он умер не в одиночестве, – сказала она любовнику утром вслед за тем, как он умиротворил ее до ее нынешнего – и непривычного – спокойствия; затем она обнаружила и удовлетворила его желание. Она жила, чтобы ему угодить, и не знала никого, кто принимал бы любовь столь изящно. Его крепкое, красивое маленькое тело вдохновляло ее на творческие достижения, как превосходный инструмент может вдохновить композитора. Прикасание открывало ей свежие, сладкие ноты, насыщавшие ее чудесно; теперь она с легкостью могла совершенно позабыть свою плоть, ибо он и не пытался возбудить ее, и она была ему благодарна; сие доказывало его понимание и его любовь.

Ее леди, одеты с нею в унисон, разделяя ее расположение, превратились почти что в хихикающих одалисок индийского гарема, находя Квайра весьма любопытным. Он удостаивался львиной доли их внимания. Когда к ним присоединился Джон Ди в бело-золотом наряде, леди упорхнули обратно в переднюю. Доктор был бледен и переполошен, но его кивок Квайру был не просто дружеским, и он нижайше склонился пред Королевой с придворной цветистостью, ранее ему не свойственной.

– Ваше Величество. Я повиновался лорду Монфалькону, как вы соизволили мне повелеть. Присутствовали и иные лекари, ибо он, вы знаете, во мне сомневается. Тело было вскрыто, его содержимое разнюхано. Если не считать бренди, все чисто. Никакой пищи в последние двадцать четыре часа не принималось. Ни намека на яд по цвету, запаху и иным признакам.

Она повела веером, словно смахивая наколдованный им образ.

– Благодарим вас, доктор Ди.

– По моему мнению, мадам, лорд Монфалькон стал охоч до заговоров. Он жаждет предателей, как пес жаждет крыс; живет только для охоты.

– Милорд Монфалькон защищает Державу. Он исполняет свой долг, доктор Ди, каким его видит. – Королева оборонялась апатично.

Джон Ди цапнул ногтем снежную бороду и фыркнул.

– Шестеренки Монфальконова разума вертятся будто в часах без маятника.

– Лорд Ингльборо был стариннейшим его другом. Он горюет. И, горюя, отыскивает злодея, что олицетворил бы судьбу, настигающую всех нас. – Королева сделалась сочувственнее. – Вот почему его внимание устремлено на того, кто в его глазах наиболее подозрителен, – на чужака при Дворе. Новоприбывшего. Капитана Квайра.

– Он желал найти Ингльборо отравленным и пребывает теперь в унынии. – Ди глядел на Квайра с нежностью. – Он к вам ревнует, капитан, и готов поверить, что вы виновны во всяком злодеянии в государстве.

Тот, пожав плечами, изогнул губы в раздумчиво-меланхолической улыбке:

– Он думает, что знает меня. Он мне так сказал.

– Он не мог, – сказал Ди мрачно, – знать вас, сир, ибо вы лишь месяц или два назад прибыли в нашу сферу в колеснице мастера Толчерда.

Квайр потянулся на кушетке.

– Вы все-таки настаиваете, доктор Ди. – Что касаемо Ди и сего конкретного вопроса, он симулировал амнезию. Но его бы устроило, как устраивало Королеву, отсутствие какого бы то ни было прошлого в Альбионе.

Украшенные резными розами двери в Покой Уединения отворились, за ними стоял лакей в ливрее.

– Ваше Величество. Сир Томашин Ффинн ожидает вашего соизволения.

– Мы все в ожидании. – Глориана сложила веер и простерла руку, кою Том Ффинн уже хромал облобызать. Ворчание для Ди, улыбка для Квайра, и он опустился, подчиняясь знаку Королевы, на кресло белого шелка.

– Доброго утречка, Ваше Величество. Джентльмены, Перион Монфалькон покончил с отвратительной своей работой, нет?

– Я только оттуда. – Доктор Ди соединился с ним взглядом. – Вестимо.

– И никакой отравы?

– Абсолютно.

Том Ффинн был удовлетворен.

– Сбежал его маленький паж, знаете ли. Клочок? Сбежал, несомненно, услыхав весть, ну или узрев господина мертвым. Исчез с концами.

– Объявится со временем, я уверен, – сказал капитан Квайр.

– Он будет горевать. Клочок сильно привязался к Лисуарте. Однако бедняга страдал кошмарно. Его телу лучше было умереть. Хотя он живет здесь. – Ффинн постучал по лбу. – Прекраснейший из всех нас. Благороднейший из прежних слуг Герна. Что станется с его землями – в отсутствие прямого наследника?

– Есть племянник в Долинной провинции, – сказала ему Глориана, – много лет служивший ему дворецким.

– Настоящий племянник или?..

– Есть и бумаги, коих достаточно для доказательства кровных уз. – Королева Глориана улыбнулась. – В таких делах, если соискателей нет и не будет, метрика подправляется сообразно определенным дипломатическим требованиям. Его племянник – новый лорд.

– А где сейчас Перион? – поинтересовался Том Ффинн у доктора Ди.

Между тем Глориана и капитан Квайр обменялись взглядами, назначенными друг для друга и понимающими, не слыша его слов.

– Возвратился, предполагаю, в свои кабинеты. – Ди поправил златую шапку на белой голове. – Я не пользуюсь доверием Монфалькона, сир Томашин.

– Вестимо. С ним сейчас трудновато. Помню, когда он был молод и семья его еще не погибла, движения души его были мягче. Однако понемногу, во имя Альбиона, его дух терял гибкость, совсем как члены горемычного Лисуарте, – и, подозреваю, страдает он никак не меньше. Вам не следует думать о нем слишком плохо, доктор Ди.

– И в мыслях такого нет, сир Томашин. Лорд Монфалькон, вот кто считает меня злом. Будто бы я колдун, наведший чары на Королеву.

– Будет, будет вам, – сир Том осклабился. – Вы не тот авантюрист, коим некогда были, в его глазах. Ныне есть опасности пострашнее. Капитан, к примеру. – Проницательные глаза обратились к Квайру.

Тот беспечно засмеялся:

– Что же он говорит обо мне, сир Томашин?

– О, тьму всего. Вы – яблоко всего раздора в Альбионе.

– Сие я уразумел сполна. Он вдается в подробности?

Сир Томашин ухмыльнулся. Он знал, что Квайр наверняка осведомлен о доверии Монфалькона к своему другу. Он знал, что Квайр рискнет дать ему высказать то, что сам Монфалькон не рискнул бы высказать Королеве. Он потряс головой и поведал восхищенно:

– Он говорит, что на вас клеймо убивца, шпиона, похитителя, насильника, вора. Список почти бесконечен.

Королева расхохоталась:

– Откуда у него столько сведений о тебе, Квайр? Неужто ты отверг его как любовник? Ладно, ладно – должно оставить сию тему. Милорд Монфалькон – преданнейший дворянин в Державе и служит нам преизрядно. Я не позволю над ним потешаться.

– Не думаю, что мы потешаемся, мадам, – сказал сир Томашин. – Он – мой друг. Мы обсуждаем его, поскольку страшимся за его рассудок. Его следует отослать в какое-либо из поместий – подальше от города – отдохнуть.

– Он решит, что отправлен в ссылку.

– Я знаю. Вы должны уступить ему настолько, насколько сие для вас приемлемо, Ваше Величество. – Том Ффинн был серьезен. – Я не хотел бы, чтоб он мгновенно последовал за Лисуарте.

– Угроза сего невелика, разве нет? – Капитан Квайр говорил застенчиво, как человек, что имеет туманнейшее представление о предмете чужой беседы.

– Он загоняет сам себя, ищет-свищет ветра в поле.

Ффинн поскреб обветренный лоб.

– А лето – вечная пора диковинных причуд. Солнце выуживает скрытую блажь, как выуживает испарину.

– Полагаете, осень его остудит? – вопросил Квайр.

– Если обращаться с ним радушно.

– Я уступала ему сплошь и рядом, сир Том.

– Истинно так, мадам. В свой черед он вложил всю душу в ваше благополучие.

– Во благо Державы.

– И из расположения, Ваше Величество.

– Однако же он зовет всякого, кто со мною подружился, «предателем». Графиня Скайская. Доктор Ди. Капитан Квайр. Он ревнует к ним ко всем. Леди Мэри Жакотт не пользовалась у него ни малейшим уважением. Должно ли мне опасаться за жизни каждого мною любимого, сир Том?

Ффинн пришел в ужас:

– Вы ведь не думаете, мадам, что он возьмет на себя такую вину. Сыграть палача…

– Он будто бы рад взваливать вину на меня, – пророптала Глориана. – Вина унаследованная – сие одно. Я несла ее все мое детство, все мое правление. Мне досадны новые вины, сир. Ваш друг, наш Канцлер, обвиняет меня, обвиняя моих друзей. И что, по вашему, я должна ему выказать? Преданность?

– Он отягощен многими бременами, мадам, кои ему не с кем разделить. Он облегчает вашу ношу разными способами.

– Что? Так поведайте мне, как именно.

Том Ффинн смешался:

– Я не знаю, Ваше Величество. Я разумею государствоуправление в общем.

– Государствоуправление – корень его натуры. Он обожает свои интриги.

Сие адмирал отрицать не мог. Один взгляд на Квайра, почти умоляющий того заговорить, и капитан поднялся, обошел кушетку и уставился в окно на флоральную невоздержанность, тысячеглазье шуршащих павлиньих дефиле, зеленую безликость лужаек, на коих волобуйничали игуаны-тяжеловесы. Квайр изображал смятение чужака. Том Ффинн коротко вознегодовал, затем смирился: к чему Квайру впутываться? Он и так достаточно потерпел от Монфалькона, озленного, по мнению Ффинна, потерей слуги, что ныне угрожал сделаться, по сути, его господином.

Доктор Ди осознавал, что его ремарку могут счесть лицемерной, но сделал ее из соображений практичности:

– Успокоительное. Если бы лорд Монфалькон выспался… Есть снадобье, я могу сварить.

– Лорд Монфалькон пьет из ваших рук, невинный мой мудрец? – Королева Глориана рассмеялась и подарила Ди кротким взглядом. – О, не думаю!

– Лорд Монфалькон… – успел Квайр прежде, чем дверь открылась и заговорил лакей:

– Лорд Монфалькон, Ваше Величество.

Глориана боролась с собой. Она посмотрела с мольбой на Тома Ффинна, беспомощного. Она покорилась своей старой преданности, своему доброму сердцу, условности.

– Впустить.

Лорд Монфалькон в горделивом черном, с золотой цепью, железно-серая голова на оттенок бледнее обычного, шагнул в комнату и встал перед ними, как сама Смерть с неотложным визитом. Он подозрительно пробуравил взглядом одно лицо за другим, затем склонился пред Королевой, держась по-прежнему в отдалении.

– Уход Ингльборо, судя по всему, был естествен, – объявил он.

– Вестимо, милорд. – Королева повернула голову к Джону Ди. – Нам донесли.

– В такие времена разумно знать наверняка. – Том Ффинн несколько вяло пришел на выручку другу.

– В такие времена, истинно так. – К неприятию Королевы, Монфалькон не сводил глаз с Квайра. Она поднялась.

– Милорд? – сказала она нетерпеливо. – Милорд?

– Я вторгаюсь на довольно приватное совещание. – Монфалькон и не пытался продвинуться в глубь комнаты. Он не видел союзников, кроме Ффинна, а тот был с очевидностью ненадежен. – Однако мое дело, Ваше Величество, не терпит отлагательств.

– Так поведайте нам, мой добрый лорд, о каком деле речь. – Говоря, она взглянула на Квайра. Капитан бросил ответный взгляд.

– Оно касается ваших общественных обязанностей, Ваше Величество. Мне следует сделать приготовления. Так как графиня Скайская не является более вашим Секретарем, я заключаю, что сия роль на мне. Если только ваш – если только сей капитан Квайр…

– У капитана Квайра нет официальных функций, милорд.

– Значит? Ваше Величество?

– О каких обязанностях речь, если говорить конкретнее, лорд Монфалькон?

– Множество людей желало бы с вами говорить. Послы и им подобные. В такое время, когда нам грозит война, было бы мудро утвердить, в вашем лице, наше могущество.

– Пусть вкусят таинственности, милорд. Можно утверждать, что нас воспринимают более могущественными, если мы невидимы.

– Остается еще Странствие, Ваше Величество. По всей Державе преданнейшие вам нобили ожидают вашего пришествия. Их должно известить о том, когда они могут вас дождаться. Они готовят развлечения, как обычно делается, на Юге и Севере, Западе и Востоке, во всех великих домах Державы. Жакотты ныне угомонились на градус-другой, оттого огромную значимость обретает ваше времяпрепровождение именно с фамилиями, что поддержат вас, примись Жакотты вновь вещать о тайных начинаниях и отыскивать заединщиков среди прочей знати.

Королева едва ли прислушивалась. Ее голос был отстранен, когда она ответила:

– Мы решили не предпринимать Странствие в сем году, милорд. Нам думается, Летней Сшибки достанет, дабы известить наших друзей о нашем расположении и здоровье, а наших врагов о нашем могуществе и оплоте.

– То был успех, мадам, определенно. Однако его следует закрепить. В сем году в сравнении со всеми иными Странствие важно необычайно. Двор мог бы путешествовать по стране, упрочивая контрфорсы Державного строения.

– Разве они нуждаются в упрочении? – Капитан Квайр зримо сожалел о своем порыве. – Я разумел только, что Альбион никода не казался сильнее.

Глаза Монфалькона метнули в него молнию.

– Строение столь сильно, сколь бдителен его собственник. Гниды и гады, грызуны и гниль могут поселиться в стенах, разрушая балки и фундамент, так что со стороны оно будет видеться крепчайшим домом во всем мире – пока однажды не падет со всей внезапностью.

– Я слыхал о купцах, так страшащихся за безопасность собственных жилищ, что они распиливают совершенно здоровые балки в поисках червей, расколупывают благонадежнейший фундамент, ища обнаружить глаголемых грызунов, и кончают тем, что обрушивают дома себе же на голову. – Капитан Квайр умолк под остерегающим взглядом Королевы. – Но я не разбираюсь в таких материях, милорд. Простите, что я о них заговорил.

– Вы кажетесь изумительно сведущим, «Сир Пальмерин», – лорд Монфалькон дал волю усталому презрению, что окрасило его тон, – во всех материях, касаемых борьбы с грызунами. Видимо, вы в свое время страдали от внимания какого-нибудь терьера? Или побывали в терьерах сами?

– Вы делаетесь невразумительны, милорд, – отвечал Квайр кротко, без труда демонстрируя Королеве, что его чувства уязвлены, и она всколыхнулась.

– Мой лорд Монфалькон. Вы переходите границу!

– Чего именно, мадам? – Блекло.

– Выказывайте почтение нашему гостю! Чем он вам насолил, что вы принуждены являть подобную неприязнь?

– Насолил? – Монфалькон насупил брови. Открыл рот. Сказал запинчиво: – Он… Мне ведома его порода.

– Что же сие за порода, милорд? – Произносивший сие Квайр почти дрожал, силясь сдержать себя в руках.

– Хватит! – Королева была в ярости. – Ваш разум смятен, милорд, по причинам всем нам ведомым. Если вы отдохнете и возвернетесь ближе к вечеру, мы будем счастливы продолжить беседу. И всецело объясним свои резоны, если вы того пожелаете.

– Освобождения себя от Долга, мадам? Вы сие имеете в виду? Вам должно отправиться в Странствие!

– Перион! – возопил Том Ффинн, подскакивая с кресла и припадая на ногу. – Подожди пару часиков…

– Вам должно отправиться в Странствие, мадам! – Монфалькон задействовал свой тихий, взбешенный голос. – От него зависит жизнь и смерть Державы.

– Держава в безопасности.

– Держава никогда не была в большей опасности.

– Как сие понимать?

– Поверьте мне, мадам.

– Предъявите доказательство, лорд Монфалькон.

– Доказательство явит себя само и очень скоро.

– Отлично, милорд, мы подождем и на него посмотрим.

Бледность Монфалькона сменилась багрянцем.

– О мадам… – Его дыхание сделалось могучим. – Вы прислушиваетесь к дурному совету.

– Я прислушиваюсь к собственной совести, милорд. На сей раз.

– Философия Герна – вот что я слышу! – Он удерживал позиции близ двери. – Сии речи мне знакомы, мадам.

Он взбесил ее вновь.

– Можете идти, милорд.

Его серый палец указал на Квайра:

– Сей червяк, мадам, заразит вас софистической чумой и сделает вас жестокой и ненавидимой, обратив все во тьму.

– Милорд! Я Королева!

Том Ффинн уже шатался, дабы поймать Монфальконову руку.

– Перион. Говоримое тобой есть почти измена – и ровно так было бы осуждено при Герне. Пойдем.