Текст книги "Книга воздуха и теней"

Автор книги: Майкл Грубер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 32 страниц)

В шесть следующего утра я летел над Атлантикой. Ветер был попутный, и в семь с минутами мы сели в аэропорту Балтимор-Вашингтон. Три часа спустя нанятый мной «линкольн» остановился перед скромным белым каркасным домом под дубами и кизиловыми деревьями в Ньютоне, Мэриленд. Миссис Маккоркл оказалась дородной леди с простодушным открытым лицом, лет пятидесяти, в рабочей одежде, фартуке и перчатках. Внутри дома ощущалась атмосфера долгой жизни, перечеркнутой смертью. Повсюду стояли картонные коробки, и миссис Маккоркл героически пыталась отделить то, что годилось на продажу, от мусора. Мисс Эванс была, сказала она мне, старой девой (она использовала именно это слово, ныне редко употребляемое). Печальная история: когда-то у нее был жених, и он не вернулся с войны, а ее отец слишком долго жил, она заботилась о нем, да так и не вышла замуж, бедняжка. Да, по матери она Брейсгедл, католичка, конечно, из старинной семьи. Она рассказывала, что они перебрались в Америку в тысяча шестьсот семьдесят девятом на одном из католических кораблей лорда Балтимора. Она, похоже, считала, что вообще ничего не надо выбрасывать – вы только гляньте сюда! Словно все так и лежало тут с тысяча шестьсот восьмидесятого года! Чувствуйте себя свободно, смотрите, что хотите. Вон там рядом с камином – эти вещи, мне кажется, можно продать. По завещанию мисс Эванс все оставила церкви Святого Томаса, вот почему я здесь.

Сначала я проглядел коробку с книгами. Старая Дуэйская Библия:[95]95
  Старая Дуэйская Библия – изданный в 1609–1610 годах во французском городе Дуэ английский перевод ветхозаветных текстов, выполненный Г. Мартином. (Прим. ред.)


[Закрыть] ветхая кожа, внутри генеалогическое древо, восходящее к Роуз Брейсгедл, первой эмигрантке. Очевидно, Роуз вышла замуж уже в Америке, ее сыновья и дочери имели свои семьи, и исходная фамилия исчезла из регистрационных книг, но не из памяти, поскольку многие, отраженные на генеалогическом древе, носили родовое имя: Ричард Брейсгедл Клемент, Анна Брейсгедл Керри…

Я отложил старинную Библию в сторону и вновь зарылся в коробку.

Книга ин-кварто. Некогда рыжеватая телячья кожа почернела от времени, обложки и форзацы покрылись бурыми пятнами и вспучились от сырости, но все страницы на месте, переплет цел, и на переднем форзаце выцветшими коричневыми чернилами написано знакомым почерком: «Ричард Брейсгедл». Издание тысяча пятьсот девяносто восьмого года, отметил я, взглянув на первую страницу. Книга Бытия помечена крошечными отверстиями. На заднем форзаце той же рукой неровно нацарапаны четырнадцать строчек.

Я резко захлопнул книгу. Миссис Маккоркл оторвалась от своей разборки и спросила, нашел ли я то, что искал.

– Нашел. Вы знаете, что это такое?

– Вроде бы Библия.

– Да. Женевская Библия, тысяча пятьсот девяносто восьмого года. Она принадлежала Ричарду Брейсгедлу, предку вашей подруги.

– Правда? Она ценная?

– Ну да. Полагаю, за нее можно было бы выручить две с половиной тысячи долларов, если бы не повреждения. Не самый лучший экземпляр, и, конечно, именно это издание использовали практически все грамотные люди в Англии на протяжении около восьмидесяти лет, поэтому их не так уж мало.

– Господи! Два с половиной тысячи долларов! Прямо как в «Антикварных гастролях»![96]96
  «Антикварные гастроли» – популярная американская еженедельная телепрограмма; антиквары-профессионалы разъезжают по стране, оценивают старинные предметы. (Прим. перев.)


[Закрыть]

– Почти. Я готов прямо сейчас выписать вам чек на две тысячи пятьсот долларов. Это существенно больше того, что вы получите у книготорговца.

– Очень великодушно с вашей стороны, мистер Мишкин. Могу я вас угостить чем-нибудь?

Мы оба лучились улыбками.

– Извините, нет. Однако есть еще одна вещь, которую я ищу. О ней упоминается в старых семейных бумагах. Что-то вроде геодезического прибора, сделанного из меди?

– Геодезического прибора? Вы имеете в виду штуки на треногах и с маленьким телескопом?

– Не обязательно. Этот, возможно, портативный, с ярд или чуть длиннее, несколько дюймов в поперечнике, типа большой линейки…

– Вы не это имеете в виду? – указала она.

Изобретение Ричарда Брейсгедла висело над каминной полкой. Оно мягко поблескивало, отполированное руками поколений его потомков по женской линии, целехонькое и готовое к употреблению.

А может быть, изготовленное умелыми руками выдающихся жуликов. И снова меня поразила сложность и изобретательность интриги. Была ли в нее вовлечена и мисс Эванс? Нашли ли они настоящего потомка Ричарда Брейсгедла или начали со старой леди, построив это мошенничество вокруг антикварного прибора и древней Библии, а потом уж «состряпали» подходящего предка? Даже такой мастер лжи, как я, не мог не восхититься точными, как часовой механизм, деталями дела.

В аэропорту Балтимор – Вашингтон я пошел в один из залов, предназначенных для состоятельных путешественников, и позвонил Крозетти в Цюрих. Рассказал о том, что только что купил, а потом с помощью компьютера отсканировал и послал ему по электронной почте строчки с форзаца Библии Брейсгедла. Он сказал, что пропустит их через ключ и решающую программу, а затем отправит результат мне. Я выпил кофе и слегка закусил, убив около часа. Потом он позвонил мне, и новости оказались не самые лучшие. Посланный мною текст не удалось взломать с помощью тех средств, что он применил в работе над шифрованными письмами.

– Зачем ему это понадобилось? – спросил я Крозетти. – У него уже имелся шифр, который невозможно взломать. Зачем что-то менять?

– Не знаю. Может, паранойя? Он имел дело с враждующими партиями Данбертона и Рочестера, и обе партии хотели заполучить то, что у него было, и обе располагали библейским шифром. Может, он хотел что-то утаить? Или уже плохо соображал.

О да, это я мог понять.

– Значит, здесь другая «решетка»?

– Не обязательно. Думаю, это бегущий ключ, базирующийся на каком-то другом тексте.

– Каком тексте? Библейском?

– Мне так не кажется. Помните, в последнем шифрованном письме он обсуждает с Шекспиром, куда спрятать пьесу, и объясняет, как работает ключ? А Шекспир говорит, что использует для этой цели собственные творения.

Я помнил, но смутно, поэтому спросил:

– Выходит, мы должны обработать все пьесы Шекспира? На это уйдет вечность.

– Вовсе нет. Вспомните, полное издание пьес появилось лишь в тысяча шестьсот двадцать третьем году. Вряд ли Брейсгедл захотел бы взять пьесу из другого издания, где много неточностей. Он разбирался в таких вещах.

– И что из этого следует?

– Ну, четырнадцать строчек шифрованного текста. Может, это сонет? Сонеты были опубликованы в шестьсот девятом.

– Так проверьте их.

– Да, босс. Но если это тоже не сработает, вам нужно повидаться с Климом и моей мамой.

– Зачем?

– Потому что Клим – единственный известный мне специалист по криптографии. Если это бегущий ключ из другого текста, потребуется гораздо более сложный анализ. Это не невозможное дело – для Клима, способного использовать сеть из множества компьютеров, – но и не тривиальное. Я не справлюсь, а он сумеет. Ну, и моя мама там будет.

– Она тоже специалист по криптографии?

– Нет, но она по-настоящему умная женщина и за двадцать минут может разгадать любой кроссворд из «Санди таймс». Я позвоню ей и предупрежу, что вы приедете.

Итак, снова на самолет, по пути предупредив Омара о приезде. Он встретил меня и ужасно расстроился, когда я рассказал о детях, самые натуральные слезы брызнули из его глаз – в отличие от меня, несчастного папаши. Даже служащие сговорились стыдить меня; эта позорная мысль точила меня, пока мы ехали по забитой машинами дороге. Хорошо хоть, путь был недолгий.

Добравшись до маленького дома Крозетти, я сразу же заметил: тут что-то не так. Припаркованный перед ним грязный грузовик одним колесом взобрался на обочину, передняя дверь бунгало распахнута, хотя погода стояла прохладная. Я велел Омару немного проехать по улице и ждать в машине с сотовым телефоном наготове, а сам решил обойти дом. Омар возражал, считая, что мы должны пойти вместе и с оружием, но я отверг его предложение. Мне уже неоднократно приходило на ум, что я не раз подвергал опасности его жизнь, и мне была невыносима мысль о том, что я сделаю это снова. Если здесь и в самом деле опасно, думал я, пусть на риск пойдет человек менее достойный, а случится худшее – что ж, так тому и быть. Я как будто жаждал пострадать.

Итак, я крался по проулку сбоку от дома, низко пригнувшись и заглядывая во все окна по очереди. В гостиной никого. В ванной стекло было матовое. Впереди располагался крошечный дворик: два фиговых дерева, обернутых мешковиной, маленькая коричневая лужайка и дремлющая по случаю зимы клумба с бетонной статуей Святой Девы в центре. Со двора я заглянул на кухню: да, вот оно. Миссис Крозетти и Клим сидели в креслах у стола, и рты у них были заклеены липкой лентой. Там же, спиной к окну, стоял крупный коротко остриженный мужчина с большим никелированным револьвером в руке. Похоже, он о чем-то разглагольствовал перед ними.

Не раздумывая, я выдернул статую из земли – она весила фунтов пятьдесят, – поднял ее над головой и побежал к дому. Мужчина, видимо, услышал что-то или у миссис Крозетти удивленно раскрылись глаза, потому что он повернулся к окну, и летящая Дева Мария (вместе с осколками стекла) угодила прямо ему в лицо.

Потом последовал знакомый ритуал: вызов полиции и неспешный сбор информации. Миссис Крозетти повела себя достаточно великодушно, с учетом обстоятельств, хотя попеняла мне за явное пристрастие к насильственным действиям в ее доме; на мой взгляд, это было не совсем справедливо. Мужчина не погиб, чему я очень обрадовался, но поход на вечеринку в ближайшее время ему явно не светил. Звали его Харлан П. Олруд, охранник откуда-то из Пенсильвании. Он считал, что Альберт Крозетти сбежал с его женой Кэролайн, и хотел вернуть ее домой. По-видимому, к дому Крозетти его привела компьютерная карта, беспечно брошенная молодым Крозетти на дороге рядом с домом Олруда во время поисков таинственной Кэролайн Ролли. Полиция обнаружила эту карту в грузовике Олруда, где сидели двое испуганных детей.

При обычных обстоятельствах их отправили бы в учреждение, которое опекает детей, оставшихся без родителей. Но поскольку тут была замешана Мэри Пег, события развивались иначе. Она пожелала сама позаботиться о малышах, пока не выяснится ситуация с таинственной Кэролайн. Еще, мне кажется, на нее оказывал влияние развившийся синдром «опустевшего гнезда». Думаю, я немного возместил ущерб от насильственных действий в ее доме, связавшись по телефону с отцом Полом. Пол знает все о нью-йоркских учреждениях, занимающихся опекой над детьми; он сделал несколько звонков, поручился за Мэри Пег, немного пошумел – необычные обстоятельства, полицейское расследование, потенциальная опасность, интересы детей! – и все уладилось; по крайней мере, временно. Из лофта принесли настольные игры, быстро состряпали пиццу; в общем, весело проводили время, если не считать того, что Клим выиграл у меня пятьдесят очков в скрэббл: многовато, учитывая, что английский – мой родной язык, а не его.

Уложив детей в постель, Мэри Пег вернулась в гостиную совершенно счастливая (я ощутил болезненный укол воспоминаний об Амалии, о своем потерянном доме…) и уселась на софу рядом с Климом. После всех полицейских дел и возни с детьми мы впервые смогли спокойно поговорить. Я рассказал им, чем занимался, продемонстрировал Библию и дальномер Брейсгедла, найденные в Мэриленде. Ни слова о том, что это мошенничество, конечно. Потом я отдал им распечатки расшифрованных писем. Пока они читали, я разбудил Крозетти в Цюрихе и спросил, как развиваются события. Он рассказал, что вчера, по словам Пола, Амалия получила по электронной почте фотографию детей, державших в руках «Нью-Йорк таймс» за тот день. Оба улыбались и выглядели совершенно спокойными; никаких грозных парней в черных масках. Я сказал, что это кажется странным, и он согласился.

– Такое впечатление, будто они отправились в веселое путешествие. Не очень-то похоже на Шванова, каким он нам представляется.

Да, необычно, сказал я; но все равно новость хорошая. Затем я поведал о Харлане П. Олруде и его детях. Крозетти ответил, что расскажет Кэролайн, а я пообещал организовать звонок от детей и сразу же сообщить, если мы продвинемся с расшифровкой. Он хотел поговорить с матерью, и я отдал трубку Мэри Пег.

Клим забавлялся с дальномером.

– Оригинальное устройство, сильно опережающее свое время. Нужно вставить новое маленькое зеркало – вот сюда – и, уверен, оно будет работать, как задумано. Можно мне взглянуть на шифрованный текст из Библии?

Я отдал его Климу. Он какое-то время изучал текст, а потом сказал, что введет его в компьютер Крозетти и посмотрит, что можно сделать.

– Все шекспировские произведения доступны в оцифрованной форме. Раз ключ взят из его пьесы, мы должны попасть в цель.

– Если только эти строчки не из утерянной пьесы, – сказала Мэри Пег. – Такое было бы весьма в духе Брейсгедла.

– Тогда, – ответил Клим, – нам придется приложить больше усилий, только и всего.

Он взвесил на руке Библию, улыбнулся и ушел. Мэри Пег попрощалась с сыном и сказала мне:

– Это ужасно – то, что произошло с вашими детьми. Ваша жена, наверно, безумно страдает. Может, вам следует быть вместе с ней?

– Следует, но она не хочет меня видеть. Она обвиняет меня в этом, и она права. И у меня есть ощущение, будто похищение детей – это не то, что мы подумали.

– Что вы имеете в виду?

– Пока не готов сказать. Я сопоставляю некоторые вещи, и мне не кажется, что детям угрожает непосредственная опасность. В будущем, может быть, но не сейчас. При условии, что мы найдем эту пьесу.

– О, ведь совершенно ясно, где она.

Я изумленно воззрился на нее.

– Да, – продолжала она, – они бросили ее в родник, о котором здесь упоминается. Ну, помните, когда он крался в лесу за Шекспиром и они увидели эту мессу. Разрушенный монастырь… – Она пролистала страницы и нашла нужную. – Источник Святейшего Бозы. Где еще она может быть? Он пишет, что родник на расстоянии полдня пути от Стратфорда.

– Возможно, – ответил я. – Но где именно? По словам Брейсгедла, даже во времена Шекспира это было тайное место. Сейчас там могли построить завод или жилой квартал.

– Да, правда. В любом случае, нам придется действовать открыто и сообщить обо всем властям. Иногда я думаю, что следовало бы поступить так в первый же день. Но… – Тут на ее ирландской физиономии возникло нехарактерное хищное выражение. – Я, конечно, хотела бы найти эту пьесу. Нам остается надеяться, что родник, забытый на столетия, все еще булькает потихоньку.

После чего она сделала еще кофе, и мы выпили его, добавив виски. Помню, говорили мы о семье (в широком смысле) и детях, об их радостях и неудовлетворенности. Я пожалел, что недолюбливал ее сына, и решил, что это один из аспектов моего безумия, а в будущем я постараюсь относиться к нему лучше. Время текло незаметно, мы перескакивали с одной темы на другую, а потом с мрачным видом вернулся Клим.

– Увы, ни одно сохранившееся в истории произведение Уильяма Шекспира не позволяет преобразовать эту шифрованную запись в исходный текст. Это не смертельно, и я уже запустил более глубинную проработку текста с целью обнаружения чего-то вразумительного. А пока я не прочь выпить вашего ирландского кофе.

Он получил кофе, и я спросил, нашел ли он хоть что-нибудь вразумительное.

Да, конечно. Мы начали с наиболее часто употребляемых слов английского языка. Посмотрели, выдает ли шифротекст артикль the, если прогонять его во всех направлениях через стандартную таблицу, так называемую tabula recta. Конечно, Брейсгедл мог применить нестандартную таблицу, но он не делал этого прежде, и можно предположить, что теперь, второпях, вряд ли стал все усложнять. Компьютер выясняет следующее: создают ли три какие-то буквы текста триграмму t-h-e как часть ключа? Оказалось, что да. И ТКМ, и WLK дают the, а когда мы снова пропускаем этот ключ через шифротекст, то получаем ADI и DEG – эти триграммы, к счастью, тоже часто встречаются в английском языке. Схожим образом and дает нам FAD исходного текста, тоже неплохая английская триграмма. Be дает два варианта – EN и DA плюс маленький бонус, поскольку первое be оказывается перед the, обнаруженным раньше. Теперь мы знаем, что be the – часть ключа. И мы продолжаем в том же духе. Каждый маленький успех дает новый кусочек исходного текста и текста ключа. По мере расшифровки того и другого процесс идет все быстрее. Они как бы помогают друг другу. Именно поэтому бегущий ключ, основанный на книге, ненадежен. Именно поэтому КГБ использовал календари и торговые отчеты с большими таблицами цифр – там энтропия выше. Следующим я хочу прогнать слово is или of…

– Подожди, – прервала его Мэри Пег. – Лучше Jesus – Иисус.

– Ты советуешь из религиозных соображений, дорогая?

– Нет. Ты сказал, что вы прогнали ключ через все произведения Шекспира и ничего не получилось?

– Да. Если не считать некоторых чисто случайных псевдоосмысленных клочков.

– Однако он написал еще кое-что, чего нет в изданиях его творений. Свою эпитафию.

Она метнулась к полке, достала с нее «Жизнь Шекспира» Шенбаума – и вот она, эпитафия, на первой странице:

 
Добрый друг, во имя Иисуса
Не извлекай праха, погребенного здесь.
Да благословен будет тот, кто не тронет этих камней,
И да будет проклят тот, кто потревожит мои кости.
 

– Задним числом приходит в голову, – продолжала Мэри, – что надо учесть архаическое написание. Думаю, оно есть в книге Вуда.

Так и оказалось. Клим прогнал текст через решающую программу Виженера – и вот он, результат:

отвысшейточкигайстауэр направлениенаюгподуглом восемьдесятсемьградусоввниз морскаясаженьвосточнаястена

– По-моему, все достаточно ясно. Вы находитесь в точке под названием Гайс-Тауэр и устанавливаете прибор Брейсгедла в центре этой нулевой точки так, чтобы он показывал на юг в соответствии со встроенным в него компасом. Плечи прибора раздвигаются на восемьдесят семь градусов, и, полагаю, нужно послать человека с флажком, а вы будете смотреть в окуляр, пока два флажка не сольются в одно. Это даст нам расстояние и направление. Потом, обнаружив родник, вы опускаетесь на веревке со свечой в руке, и там на глубине морской сажени… сколько это?

– Шесть футов, – ответила Мэри Пег.

– Да. Значит, на глубине неполных восьми метров, в восточной стене, вы находите свою пьесу. Или пустую нишу. Если, конечно, вы знаете, где искать Гайс-Тауэр.

– Наверно, в замке Уорвик, – уверенно заявила Мэри Пег. – Брейсгедл пишет, что от развалин Святого Бозы этот замок был виден.

Спустя несколько мгновений Интернет подтвердил, что в замке Уорвик действительно есть башня Гайс-Тауэр, притом на южной стороне.

– Это будет интересный эксперимент – разглядывать поверх толпы внимательных туристов парня с флагом, расхаживающего по близлежащей местности.

Однако пальцы Клима уже порхали над клавишами, и через несколько минут на экране появился вид башни замка сверху, с высоты примерно двадцати футов.

– Очень впечатляет, – заметил я. – Откуда картинка? С коммерческого спутника?

– Нет, с американского военного. У меня есть доступ к нему через анонимный канал связи, но скоро нужно разъединиться.

– Как вам это удается? – спросил я.

– Он шпион, – с ноткой гордости в голосе ответила Мэри Пег.

– Я польский шпион в отставке, совершенно безобидный. Но кое-какие знания у меня сохранились. С безопасностью в Америке дело обстоит хуже, чем в любой другой стране, это хорошо известно в моих бывших кругах и стало своего рода шуткой. Теперь нужно задействовать кое-какие служебные программы, чтобы уронить видеобомбу туда, где лежит пьеса мистера Шекспира.

Он снова защелкал по клавишам, и на изображение наложилась красная решетка, а с одной стороны экрана возникла инструментальная панель рисования.

– Дорогая, – обратился Клим к Мэри Пег, – не будешь ли так любезна определить размер этого прибора?

– Ровно три фута, – ответила она, проделав манипуляции с рулеткой.

– Так… девяносто один и пятьдесят четыре сотых сантиметра… размещаем в центре диаметра башни в направлении север-юг… так… и от этого основания под углом в восемьдесят семь градусов проводим линии, которые пересекаются… вот здесь. Как водится, помечаем это место знаком X. Нет нужды подниматься на башню и беспокоить туристов. Спасибо спутниковой программе Военно-воздушных сил Соединенных Штатов.

Он нажал клавишу, зажужжал принтер. Я взглянул на распечатку. К югу от замка, заворачивая на запад, тянулось вспаханное поле, обрамленное кустарником. Красные линии со стороны башни сходились на одной из темных мелких зарослей.

– Насколько это точно, по-вашему? – спросил я.

Клим пожал плечами.

– Настолько же, насколько это было точно в тысяча шестьсот одиннадцатом году. Похоже, там нет ни автостоянки, ни киоска с газированной водой. Возможно, ваш родник все еще никто не нашел.

Я снова позвонил Крозетти и объяснил ему, что делать. Подумать только, сколько изобретательности и труда потрачено на мошенничество! Сколько хороших людей будут разочарованы в итоге! Идеальный символ моей жизни.