Текст книги "Мессианское наследие"

Автор книги: Майкл Бейджент

Соавторы: Ричард Ли,Генри Линкольн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 31 страниц)

Это и есть то самое измененное состояние сознания, которого стремится достичь шаман в так называемых «примитивных обществах». И чем эффективнее ему это удается, тем большим уважением он пользуется у своих соплеменников. В более поздних культурах жрецы и священнослужители всех без исключения религий стремились возбудить такое же изменение сознания. Эта практика сохранилась и по сей день. Например, ею широко пользуются идеологи и разного рода демагоги. Точно так же поступают и полководцы.

Ценность такого состояния заключается в том, что оно на какое-то время превращает разум в tabula rasa– своего рода чистый лист. Говоря компьютерным языком, в нем на какое-то время стираются все прежние программы и установки. Все это может и не иметь особого значения для рок-звезды, но для религиозных, политических или военных лидеров этот феномен исключительно важен. Для них он открывает возможность, образно говоря, записать свою собственную «новую программу», которая обеспечит изменение поведения данного индивида в нужном для таких манипуляторов направлении. Эта новая программа может повлечь за собой то, что на религиозном языке принято называть обращением. В то же время это вполне может представлять собой и своего рода промывание мозгов.

Следующий вопрос, естественно, касается природы и характера «вновь установленной программы». Для военачальника такая «новая программа» представляет собой особый кодекс норм поведения (устав), регламентирующий целую серию рефлективных реакций в ответ на приказ, и весьма ограниченное число моделей поведения в рамках строго очерченной сферы. Что касается политического или религиозного лидера, то для него «новая программа» будет куда более широкой. В некоторых случаях она будет включать в себя ответы – более или менее убедительные и имеющие некоторую практическую ценность – на вопросы адептов, затрагивающие смысл бытия. В других случаях такая программа будет лишь стремиться отвлечь от реальных потребностей.

АРХЕТИП И МИФ

Есть и другая техника, о которой имеет смысл упомянуть здесь и которая на протяжении многих веков использовалась для возбуждения веры и давала – или, во всяком случае, претендовала на это – ответы на вопросы о смысле бытия. Техника эта столь же стара, как и ритуал, но гораздо тоньше последнего. Поэтому она обладала особой ценностью не только для религиозных или политических институтов, но и для таких организаций, как масонство, разного рода «розенкрейцеровские» структуры и, естественно, Приорат (Братства) Сиона. Она включает в себя использование специальных символов таким путем, который – к ужасу приверженцев терминологии Юнга [150]150
  Юнг, Карл Густав (1875–1961) – швейцарский психотерапевт и исследователь эзотерических традиций Востока и Запада. В своих многочисленных работах пытался осуществить синтез мистических и гностических доктрин и учений всех времен и народов. Создатель аналитической психологии (эзотерического учения о человеке) и учения об архетипах и символах и их роли в коллективном бессознательном. (Прим. пер.)


[Закрыть]– можно охарактеризовать как «актуализация и манипуляция архетипами».

В настоящей работе невозможно, даже в самом сжатом виде, представить изложение учения Юнга об архетипах. Нам вполне достаточно определить природу и функцию того феномена, который Юнг именовал архетипом. Согласно Юнгу, архетип – это некий элементарный опыт или совокупность опытных знаний, общих для всех народов, – опыт, восходящий к глубокой, архаической древности. Согласно такому определению, архетипы и символы – вещи, хорошо знакомые всем нам. Действительно, в наши дни мы признаем их как объективную реальность. Они описывают такие важнейшие этапы жизни, как рождение, достижение половой зрелости, сексуальная инициация, смерть, раны и увечья, нанесенные войной, циклическая смена времен года, а также более абстрактные понятия, в частности, страх, желание, жажда «духовного прибежища» и, разумеется, поиск смысла бытия, о котором мы уже говорили выше.

Поскольку подобные архетипы образуют как бы основу большинства элементарных и первичных проявлений человеческой природы, их важность часто ускользает от передачи средствами языка. Язык – это продукт интеллекта и рационального мышления; между тем архетипы выходят далеко за рамки возможностей интеллекта и рационального мышления. Вследствие этого они получают наиболее прямое выражение через посредство символов, поскольку символ обращается не к одному только интеллекту (рассудку), вызывая ответные реакции со стороны более глубинных уровней души, из той самой сферы, которую психологи именуют «бессознательное». Поэтому символы всегда имели громадное значение не только для священнослужителей и религиозных лидеров, но и для людей искусства: поэта, художника, особенно если последние выполняют функции священнослужителя или демиурга.

Разумеется, существует много уровней символизма. Каждый индивид обладает своей собственной системой символов, например – образов, так или иначе отражающих его уникальные особенности и внутренний опыт. Так, некоторые склонны рассматривать какой-то определенный цветок или камень в качестве действенного талисмана; другие бережно хранят вещицы, подаренные им любимым человеком; третьи предпочитают рассматривать свой давний спортивный трофей как зримый символ триумфов и побед. Кроме того, существуют и более обобщенные национальные и культурные символы: три цветка лилии [151]151
  Лилии на королевском гербе Франции – отражение очень давней, восходящей к Древнему Египту традиции, согласно которой лилии считались исключительной прерогативой фараонов. Сохранились египетские фрески и рельефы с изображением фараонов разных династий с цветком лилии в руках. (Прим. пер.)


[Закрыть]как символ Франции, лотарингский крест, выбранный по настоянию генерала де Голля в качестве символа движения «Свободная Франция» в годы Второй мировой войны; нацистская свастика; орел, ассоциируемый с Соединенными Штатами. Кроме того, в роли коллективных символов могут выступать и отдельные личности. Так, например, Жанна д’Арк часто изображается как воплощение неких основополагающих качеств Франции, король Артур – Англии, Сид [152]152
  Сид (1043–1099) – знаменитый герой Реконкисты, персонаж испанского эпоса «Песнь о моем Сиде». Его настоящее имя – Родриго Диас де Бивар, а Сид– прозвище (от арабского «сеид» – господин). Уже в юности отличался воинской отвагой и заслужил прозвище Кампеадор (Воитель). Несмотря на связи в самых высоких кругах (Сид был женат на Химене, племяннице христианского короля Альфонса VI), Сид в результате интриг был вынужден покинуть Кастилию. Став изгнанником, Сид отправился в Сарагосу и поступил на службу к мавританскому правителю Мутамину и даже участвовал в сражениях против христиан. Затем Сид служил у мавританского владыки Севильи, однако никогда не сражался против своего законного сюзерена – короля Альфонса. В 1087 г. Сид был вновь принят на службу к королю и покрыл себя славой, сражаясь за освобождение Испании от мавританского владычества. В 1094 г. Сид захватил власть в Валенсии и удерживал ее вплоть до самой смерти. И когда вскоре после его кончины мусульмане все же захватили город, остатки христиан, спасаясь бегством, унесли с собой и тело своего любимого полководца. (Прим. пер.).


[Закрыть]– Испании.

Символы в качестве архетипов обладают еще более широким полем действия. Они относятся не к какому-то конкретному человеку, а к всему человеческому роду. Так, например, феникс, коннотатами которого являются смерть и возрождение – это типичный символ-архетип. То же самое можно сказать и о единороге, традиционно ассоциируемом с девственной чистотой и мистической инициацией. Рай христианской традиции, Валгалла древних тевтонских племен, острова Блаженных в кельтских легендах и Элизиум в греческой мифологии – все это символы одного и того же архетипа или, во всяком случае, стремления к такому архетипу. В роли символов архетипов часто выступают антропоморфные фигуры – герой, странник, невинно убиенная дева, femme fatale(роковая женщина. – Пер.),возлюбленные, соединившиеся в смерти, воинственные братья, особенно – близнецы, умирающий и воскресающий бог, мудрая старуха-вещунья, отшельник, скрывающийся в лесу или пустыне, блаженный безумец, хранимый Богом, погибший или свергнутый царь. Подобные образы воплощают принципы универсального значения, присутствующие во всех культурах йо все века. Иногда они появляются под маской, воплощая в себе различные черты той или иной конкретной эпохи, но при всех внешних различиях восходящие к одному и тому же прототипу. Так, например, благородный разбойник, фигурирующий в фильме Артура Пена «Бонни и Клайд» – это созданный в XX в. аналог куда более раннего персонажа – Робин Гуда [153]153
  Робин Гуд – герой многих английских баллад, возникших начиная с XIV в., благородный разбойник, защитник вдов и обездоленных. Вряд ли в основе его образа было реальное историческое лицо. Ему очень близок персонаж английской мифологии – Робин Добрый Малый, проказник-гобблин, расправляющийся со злодеями. Существует фантастическая «биография» Робин Гуда, сочиненная в XVIII в. одним книготорговцем. В ней Робин предстает современником и чуть не сподвижником короля Ричарда I Львиное Сердце. Эта «биография» легла в основу образа Робин Гуда в романе Вальтера Скотта «Айвенго». (Прим. пер.)


[Закрыть]. Коджак, «очистивший» Манхэттен, – это современный вариант Уит Ирпа, очистившего Додж-Сити, а Уит Ирп, в свою очередь – позднейший вариант средневекового короля-скитальца. Правда, современный король больше уже не ездит верхом на коне. Он лихо управляет автомобилем. Но современный город – это настоящие джунгли, передовая страха и опасности, злой заколдованный лес, где за каждым кустом и под каждым тенистым деревом прячутся всевозможные монстры – люди, звери и фантастические чудища. Уничтожив огромные леса далекого прошлого, мы создали новые дебри в самом сердце современной цивилизации. Но за всем антуражем нашего века кроется нечто более древнее – символ-архетип или образ, который, так сказать, «реинкарнирует» вновь и вновь в разные века и эпохи.

Символы могут функционировать как по отдельности, так и в сочетании с другими символами. Так, например, религиозная церемония часто включает в себя множество символов, символических действий, которые функционируют в тесной связи друг с другом, создавая целый ансамбль типов воздействия на адептов. Когда символы образуют последовательное повествование, излагая связную сюжетную историю, они образуют явление, подпадающее под определение «мифа». Слово «миф» отнюдь не следует воспринимать в расхожем смысле, как вымысел или фантазию. Наоборот, оно означает нечто куда более сложное и неоднозначное. Мифы создавались и создаются не для забавы и развлечения, а ради объяснения сути вещей и отражения вполне конкретной реальности. Для народов Древнего мира – вавилонян и египтян, кельтов и тевтонов, греков и римлян – миф всегда служил синонимом религии и, как и учение католической церкви в Средние века, включал в себя многое из того, что мы сегодня относим к категориям науки, психологии, философии, истории и прочих составляющих спектра человеческого знания. На этом основании миф можно определить как любуюпопытку объяснить или описать реальность – как в прошлом, так и в настоящем. Согласно этому определению, любая система представлений – христианство, дарвинизм, марксизм, психология, теория строения атома – может быть классифицирована как миф. При этом само это слово не содержит в себе ничего пренебрежительного или уничижительного. Все системы представлений развиваются и преследуют одну и ту же цель: объяснить сложившийся порядок вещей, постичь смысл бытия мира.

Классическая мифология была для своего времени и наукой, и психологией, и философией, и мы были слишком наивны, если бы считали, что наука, психология и философия в наши дни не являются такими же образчиками мифа и не будут считаться таковыми в недалеком будущем.

Миф, как и составляющие его символы, в зависимости от того, какие аспекты реальности он отражает, может быть индивидуальным, архетипическим или носить промежуточный характер, будучи, к примеру, национальным или родоплеменным (клановым). Индивидуальный миф – это своего рода самооправдание. У каждого человека – свои собственные явные или сокровенные представления о реальности. Каждому доводилось переживать разного рода приключения или эпизоды, которые, особенно при взгляде сквозь призму памяти, приобретают совершено мифические масштабы. В качестве примера можно назвать эпизоды из детства, давние любовные связи, школьные проказы. Приступы ностальгии – это также одно из проявлений мифа. Дистанция, будь то в пространстве или во времени, представляет собой весьма важный фактор мифотворчества. Мы все склонны мифологизировать наше прошлое – детские годы, родителей, яркие личности, оказавшие важное влияние на нашу жизнь на много лет вперед. Кроме того, мы также склонны наделять качествами мифа самые разные вещи, места и людей, с которыми нас развела жизнь, будь то географический фактор расстояния, вольный или невольный разрыв и, наконец, смерть. Всем знакомо то чувство, которое вызывает в нашем сердце отсутствующий друг или возлюбленная, и то, сколь часто они вспоминаются нам. Все эти эмоции и впечатления кажутся предельно простыми; все сложное и наносное бесследно улетучивается, и остаются одни эмоциональные реакции. Что касается мифов коллективного плана, то здесь такие личности, как Джон Ф. Кеннеди и Мерилин Монро, еще при жизни обладали поистине мифическим статусом. В результате преждевременной смерти их образы претерпели радикальную трансформацию, и их мифический статус еще более увеличился в масштабах.

Большинство коллективных мифов имеют архетипический и чисто родовой аспект. Любой из этих аспектов может быть усилен и подчеркнут за счет другого, и сам миф при этом приобретает индивидуальную или родовую окраску. Архетипический миф, подобно символу-архетипу, воплощением и раскрытием которого он является, отражает некие универсальные константы человеческого опыта. Какими бы ни были его корни в конкретном месте и времени, архетипический миф всегда выходит за их рамки и приближается к чему-то такому, что является общим для всего человечества. Уникальное качество и достоинство архетипического мифа заключается в том, что он может использоваться во имя сближения и объединения людей, ибо подчеркивает, чтоесть у них общего. Именно архетипические аспекты христианства – в частности, принцип спасения, божественной природы Спасителя и святости всех, кто претерпел мученичество ради того, чтобы принести духовные блага своему народу, – вызвали отклик в сердцах как христиан, так и нехристианских народов. И действительно, именно в результате акцента на таких архетипических аспектах христианство, оказавшись в руках миссионеров, сумело найти отклик в столь далеких друг от друга странах, как Мексика XVI в. и Япония.

Родоплеменные мифы, наоборот, стремятся сосредоточить внимание не на том, что у людей общего, а на том, что их разделяет. Родовые мифы не касаются универсальной проблематики и общих аспектов человеческого опыта. Напротив, они служат для возвышения (пусть даже в собственных глазах) и возвеличения конкретного племени, культуры, народа или идеологии – естественно, за счет других племен, культур, народов и идеологий. Вместо того, чтобы стремиться к консолидации и реальному самоутверждению, родовые мифы направлены вовне, на самовозвеличивание и самопрославление. Такие мифы черпают энергию и импульсы для собственного развития из неопределенности, слепоты, предвзятости и даже вполне сознательного создания «козла отпущения». Постольку таким мифам обычно недостает внутреннего ядра, они должны постоянно формировать образ внутреннего врага, с которым предстоит вести упорную борьбу – врага, масштабы которого необходимо раздуть до пугающей величины. Родовые мифы отражают глубинную неопределенность и неуверенность в самоидентификации. Они создают себе внешнее подобие самоидентичности по принципу контраста и отталкивания. Таким образом, белым объявляется все, что не является черным, и наоборот. Всякий, кто не является врагом, – друг.

На всем протяжении истории различные религии раскрывали свою суть через посредство родовых и архетипических мифов. Или, если быть более точным, они использовали один и тот же миф, подчеркивая его родо-племенные или архетипические аспекты, чтобы усилить веру и предложить своим адептам смысл (или хотя бы иллюзию смысла) бытия. Смысл жизни, раскрываемый через посредство архетипического мифа, может оказаться реальным и действительно ценным, например, когда Церковь использует архетипический статус «матери» и исполняет материнскую роль целительницы и утешительницы, которая дает прибежище, покров и защиту. Напротив, иллюзия смысла, которую обещает родовой миф, чаще выглядит заведомой фальшью или уклонением от реальной цели в силу отсутствия смысла. Например, в эпоху Крестовых походов или религиозных войн периода Реформации и возникновения протестантизма католическая церковь подчеркивала родовой аспект своего вероучения, идентифицируя себя в первую очередь через посредство декларируемой враждебности к врагам веры, превращая «неверных» и «еретиков» в козлов отпущения. Средства, которые предлагала церковь, были не истинным смыслом бытия, а в лучшем случае – паллиативом смысла, а в худшем – лицензией на право властвовать, судить и карать. Если религия функционирует на уровне родового мифа, она перестает быть религией и превращается в суррогат веры.

ПОСЛЕДНИЕ ВРЕМЕНА КАК АРХЕТИП

Один из наиболее могущественных мотивов среди всех символических и мистических тем – это, конечно, мотив апокалипсиса. Он очень часто фигурирует в истории большинства мировых религий и интерпретируется в них весьма и весьма по-разному. Иногда он используется на уровне архетипа, в качестве своего рода прообраза Судного дня, чтобы пробудить в сознании людей духовные искания и критическую самооценку, будь то отдельный человек или целый пласт культуры. Иногда мотив апокалипсиса используется в качестве объяснения причины бедствий, все равно – реальных, воображаемых или грядущих. Иногда же тему апокалипсиса раздувают намеренно, чтобы запугать людей, играя на их чувстве вины, сломить сопротивление внешнему влиянию и включить фактор веры. Порой этот мотив используется крайне грубо, в интересах племени, как инструмент формирования некой самозваной элиты «спасенных», противостоящей массам «проклятых». Наконец, в отдельных случаях этот мотив служит своего рода оправданием преследований тех, кого принято считать «проклятыми».

В первой части нашей книги мы уже обсуждали вопрос о том, как мотив апокалипсиса использовался в эпоху Последних времен в I в. н. э., точнее – в годы земной жизни Иисуса и Его братьев, и насколько мощным оказывался этот архетип, когда его удавалось «включить» и активно манипулировать им. Как мы уже видели, потенциал этого мотива-архетипа крайне важен и в современном мире. Если же запросы человечества, стремящегося постичь смысл бытия, могут быть удовлетворены только через посредство архетипа неминуемого грядущего апокалипсиса и такой апокалипсис интерпретируется буквально, последствия этого представляются весьма и весьма мрачными.

ТАЙНЫЕ ОБЩЕСТВА КАК АРХЕТИП

Второй архетип, на котором имеет смысл остановиться здесь, – это так называемая клика, или «тайное правительство», или, если воспользоваться более привычным названием, – тайное общество. Такие общества можно встретить по всему миру, в каждой культуре и в каждую эпоху. Обычно тайное общество характеризуется как своего рода конклав кукловодов, тесный круг избранных, ведущих закулисные интриги во имя добра или зла, манипулируя массами и политиками, организуя различные акции, оказывая нажим, дергая за веревочки и управляя марионеточными правителями и в конечном счете направляя ход событий.

Согласно иудейской эзотерической традиции, например, существует дюжина или около того (число их может быть разным) мудрецов или «достойных мужей», которые, оставаясь неведомыми подавляющему большинству человечества, рассеяны по всему миру. Праведность эти мудрецов столь приятна в очах Божьих, что она является единственным фактором, способным убедить Бога пощадить Вселенную. Другими словами, эти люди совместными усилиями удерживают мир от гибели.

В некоторых течениях буддизма, а также в теософии и антропософии, аналогичные функции осуществляют так называемые тайные владыки, наделенные сверхъестественной мудростью и могуществом, которые вновь и вновь реинкарнируют в земном плане в каждую из эпох и, по легенде, пребывают в некой таинственном городе, скрытом где-то высоко в Гималаях.

Разумеется, все это – крайности, полярные варианты этой темы. Менее резко выраженные версии можно встретить в рамках самих религиозных институтов. Так, например, всякая священническая каста сама по себе представляет некое подобие правящей элиты или тайного общества, носящего более или менее организованный характер. А внутри каждой священнической касты существует свое внутреннее ядро, имеющее более высокое посвящение. Так, например, в ордене иезуитов существует особая каста посвященных, внутренний орден – мистическая иерархия, которая руководит деятельностью иезуитов и, как считается, является носительницей неких важнейших секретов. Вплоть до недавнего времени наиболее впечатляющим примером тайного общества внутри католицизма была Святейшая канцелярия, то есть, другими словами, инквизиция. В наши дни мистический ореол, которым прежде была окружена деятельность внешней и внутренней структур ордена иезуитов, а также Святейшей канцелярии, во многом перенесен на Опус Деи – могущественную теневую организацию, которая сегодня держит под контролем Радио Ватикана, имеет громадные финансовые средства, недвижимость и коммерческие интересы как в Италии, так и за ее пределами, по всему Западу. Кроме того, Опус Деи имеет целую сеть школ, радикалистские принципы обучения в которых стали предметом скандального разбирательства на Би-би-си. Справедливости ради надо признать, что бывают случаи – выборы нового папы, например, когда роль тайного правительства берет на себя сама римская курия.

Наличие такого тайного ядра в ордене тамплиеров – пожалуй, главный источник тех восторгов по их адресу, которые высказывают в наши дни многие, несмотря на то, что со времени роспуска ордена прошло уже почти восемь веков. Психологическое могущество архетипа тайного правительства наглядно иллюстрирует пример первоначального ордена розенкрейцеров, возникшего в начале XVII в. Розенкрейцеры – кем бы они ни были – заявляли о себе в первую очередь публикацией подстрекательских брошюр и памфлетов. С исторической точки зрения факт существования розенкрейцеров как реальной организации так и не получил достоверного подтверждения. Тем не менее вера в их существование была достаточно твердой и вызвала целую волну истерии и, как показала Фрэнсис Йейтс, сыграла весьма важную роль в интеллектуальном развитии, культуре и политических процессах XVII в.

То же самое, естественно, можно сказать и о масонстве, являвшем собой в XVIII и XIX вв. наиболее яркий пример архетипа тайного общества. Масонство для непосвященных не просто выполняло роль такого тайного правительства. Иерархия среди самих «братьев-каменщиков» – особенно когда она достигала своей кульминации в качестве «неведомых правителей» – образовывала нечто вроде элиты внутри элиты, некой загадочной пирамиды, вершина которой неизменно пребывала в тени.

Особенно важную роль архетип клики или тайного общества играет в современном западном обществе. Он напоминает о себе всякий раз, когда современный человек стремится усмотреть некий тайный заговор, все равно – в деятельности мафии, масонов, правительственной администрации или политических партий, в акциях международного терроризма, в усилиях финансовой элиты, в деятельности таких организаций, как трехсторонняя комиссия и Бильдербургский клуб. Это особенно очевидно в работе современных разведывательных служб. Такие организации, как M15 и M16, ЦРУ и КГБ, отличаются друг от друга разве что своими аббревиатурами. По сути же это самые настоящие тайные общества в прямом смысле этого слова. При этом мистический ореол, окружающий деятельность таких тайных обществ, лишь усиливает их секретность и влияние. Современные разведывательные спецслужбы превратились в некое подобие «злодея», само упоминание о котором позволяет повергнуть в шок и манипулировать массами людей, сразу же уподобляющихся малым детям.

На основании этих примеров можно выделить некоторые характерные черты архетипа тайного общества. Самое главное заключается в том, что такое общество является строго организованным, тайным и – по крайней мере, в глазах многих – весьма могущественным. Действительно ли оно столь могущественно или нет – вопрос, мягко говоря, второстепенный. Оно является могущественным в силу того, что люди реально верят в его могущество. Некоторые тайные общества порой вообще не обладают никакой реальной силой за исключением той, которая им приписывается, но эта сила, основанная на вере, придает им вполне конкретное могущество. В начале XIX в. такие деятели, как Шарль Нодье, бывший, как считается, великим магистром Приората (Братства) Сиона, и Филиппо Буонарроти, выдающийся конспиратор, которым восхищались такие люди, как Бакунин, постоянно сочиняли и распространяли информацию о целом ряде вымышленных тайных обществ. Эта информация звучала настолько убедительно, что совершенно невиновные люди с ужасом замечали, что их преследуют по подозрению в том, что они якобы являются членами таинственных организаций, которых на самом деле не существует. Столкнувшись с такими преследованиями, их жертвы в качестве меры самозащиты невольно начинали создавать уже реальные тайные общества, представлявшие собой практически точную копию вымышленных. Так миф формирует реальность. Такова практическаясила архетипа, актуализированного в сознании масс.

Понятно, что тайное общество может восприниматься и мрачной, и могущественной силой в зависимости от того, в какой мере его цели совпадают с представлениями масс. В любом случае оно будет вызывать определенный пиетет и связанную с ним эмоциональную реакцию. Если кому-то случится оказаться «по одну сторону баррикад» с тайным обществом, сам факт существования последнего для него может считаться доказанным. Для тех же, кто окажется на «противоположной стороне», это вызовет еще более сильную реакцию, ибо будет отнесено на счет паранойи того или другого индивида, а именно параноидальные страхи относительно тайных обществ и заговоров давно стали одной из характерных черт нашего века, своего рода психологической и общекультурной модой. (Нельзя сказать, что такая паранойя начисто лишена оснований. Напротив, на примере XX в. мы слишком хорошо поняли, сколь многого может достичь небольшая, хорошо организованная группа или общество, действующие за кулисами истории, и мы вправе опасаться чрезмерной концентрации власти в руках таких групп, особенно если мы не знаем, каковы их намерения.)

Тем не менее даже если тайное общество воспринимается как нечто враждебное, в этом часто присутствует элемент самоубеждения. Почему? Отчасти потому, что для масс куда удобнее думать, что сложности и препятствия, присутствующие в делах человеческих, по крайней мере, создаются скорее людьми, нежели факторами, находящимися вне власти человека. Вера в тайную, закулисную власть – это средство самоуспокоения, убеждения, что те или события и явления – дело не случайное, но сознательно организованное, и организованное человеческим разумом. Это позволяет рассматривать такие явления как нечто значительное и потенциально контролируемое. Если тайное общество несет ответственность за некий ряд событий, всегда остается надежда, пускай даже призрачная, что власть этой закулисной силы можно сокрушить – или, напротив, примкнуть к ней и самому стать частью этой силы. Наконец, вера в могущество закулисной власти – это несомненное признание человеческого достоинства, часто бессознательное, но необходимое подтверждение того, что человек не полностью беззащитен и беспомощен перед волей рока, а вполне способен, по крайней мере отчасти, нести ответственность за свою судьбу.

Наша книга – это отчасти книга о таком тайном закулисном обществе, Приорате Братства Сиона. То, что придает Приорату Братства Сиона особую значимость и принципиально отличает его от прочих современных тайных обществ – это понимание и сознательное использование механизмов, которые мы здесь описываем. Насколько мы в наших исследованиях можем судить о Приорате, мы вынуждены признать, что столкнулись с организацией, которая, полностью сознавая, что она делает, и проводя продуманную и расчетливую политику, актуализирует и использует архетипы, умело манипулируя ими. Она не только пользуется знакомыми и традиционными архетипами – спрятанные сокровища, погибший царь, святость кровной династической линии, могущественный секрет, передаваемый из поколения в поколение на протяжении многих веков. Она вполне осознанно использует себя саму в качестве архетипа. Более того, она стремится управлять общественным мнением, чтобы побудить его воспринимать ее именно в качестве архетипа тайного общества. Таким образом, в то время как истинная природа и масштабы его социального, политического и экономического могущества тщательно скрываются, его влияние может быть явным и весьма значительным. Оно может создавать о себе именно такое впечатление и казаться тем, чем считают его люди, поскольку оно понимает динамику формирования подобных воззрений. Как читатель вскоре убедится, мы имеем дело с организацией исключительной психологической глубины и сложности.