Текст книги "Лэйси из Ливерпуля"
Автор книги: Маурин Ли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 29 страниц)
Поездка в Ливерпуль превратилась в кошмар. Снег налипал на ветровое стекло. «Дворники» не помогали. Мимо с ревом проносились тяжелые грузовики, обдавая ее грязью. Она ничего не видела. Машину все время заносило на скользкой дороге, но она умудрялась удерживать ее. Орла не была уверена, что так уж хочет избежать аварии. Может быть, ее детям, ее семье будет легче перенести ее смерть от несчастного случая, чем медленную гибель от рака? Она напомнила себе, что опухоль может оказаться доброкачественной, а если даже и нет, оставалась еще операция. У Пэтси О'Лири, которая работала с ее матерью, был рак груди, и она выздоровела. Ей удалили грудь. Но Пэтси почти шестьдесят. Орле же было всего тридцать семь, и лишиться груди для нее означало конец всему.
– Как необычно рано ты вернулась домой, милая, – заметила мать, готовя Орле первую утреннюю чашку чая. – Сейчас только семь, и я встала совсем недавно. Только не говори мне, что ты ехала всю ночь по такой погоде. Неудивительно, что у тебя уставший вид.
Мама выглядела такой домашней в своем уютном халате, ее седые волосы в беспорядке падали на плечи. Орла разрыдалась.
– Пойдем со мной к врачу, мам. Я боюсь идти одна.
Спустя неделю анализы показали, что опухоль злокачественная. В правой груди тоже обнаружилась опухоль, меньшая по размерам и тоже злокачественная. Орле порекомендовали удаление обеих грудных желез.
– Ох, мама! – забилась она в истерике в больнице, когда врач сообщил им ужасные новости.
– Мне хотелось бы, чтобы это была я, милая, – прошептала Элис. – О, великий Боже, сделай, чтобы это была я.
– Ты можешь носить специальный бюстгальтер, – рассудительно заметила Фиона в тот же вечер, когда вся семья собралась на Эмбер-стрит на совет. – Никто ничего не узнает.
– Я буду знать, – крикнула Орла. – Я останусь изуродованной до конца жизни.
– Орла, ты по-прежнему будешь такой же красивой, – попытался успокоить ее Кормак. – После операции ты можешь продолжать работать, как раньше, и получишь свою контору в Святой Елене.
– Я буду страшной, как смертный грех. А свою работу ты можешь засунуть себе в одно место, Кормак. Она мне не нужна.
– Я буду молиться за тебя, сестренка, – мягко произнесла Маив. – Я буду молиться о тебе каждую минуту, обещаю.
– Слишком поздно для молитв. – Орла всхлипнула. – Это произошло. Да я и не верю в молитвы. Они не помогают. Я молилась о самых разных вещах, но так и не получила их.
«Зато мне достался муж, каких один на миллион, у меня четверо замечательных детей», – с грустью подумала Орла. Для большинства женщин этого достаточно, чтобы чувствовать себя счастливыми, но Орле всегда требовалось невозможное.
– Я представляла, как в один прекрасный день снова выйду замуж, но теперь меня не захочет ни один мужчина.
Кормак вздрогнул всем телом и отвернулся. Как бы он относился к Андреа, если бы ей удалили обе груди?
Элис взглянула на других своих дочерей. Фиона отвернулась, а Маив пожала плечами. Никто не знал, что сказать.
* * *
– Джерри, я хочу ребенка. Я хочу зачать его сегодня ночью, – заявила Фиона своему новому мужу, едва они улеглись в постель.
– Я приложу все усилия, дорогая. Кстати, к чему вдруг такая спешка?
– Сама не знаю. – Это было как-то связано с Орлой, какая-то глупость, словно зарождающаяся в ней новая жизнь сможет защитить ее от несчастья, случившегося с сестрой. А возможно, это было желание успеть сделать то, что потом будет делать поздно. – Одну минуточку.
– Куда ты? – спросил Джерри, когда Фиона вылезла из постели.
– Я собираюсь преклонить колени, как мы это делали в детстве, и помолиться за нашу Орлу. – В конце молитвы Фиона добавила маленькую просьбу от себя: – Пожалуйста, Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы я зачала.
* * *
– Как Орла? – рассеянно спросил Мартин, когда Маив вернулась домой. Он сидел в гостиной, держа на коленях напечатанное на машинке письмо.
– В отчаянии, как ты легко можешь себе представить. Я и сама была бы в таком состоянии, если бы оказалась на ее месте. На следующей неделе ей сделают операцию.
– Мне очень жаль. Кстати… – Он помахал письмом. – Это от компании, занимающейся производством стеклопакетов, они обращались к нам в прошлом году. Помнишь, мы ответили, что готовы снова выслушать их предложения весной? Я позвонил им и сказал, что все отменяется, потому что моя жена оставила работу. И еще одно. По-моему, в нашей машине разваливается сцепление. Нам действительно нужна замена – автомобилю, я имею в виду, – но, полагаю, придется довольствоваться новым сцеплением. – Он презрительно фыркнул.
– А ты сказал компании по производству стеклопакетов, почему именно я оставила работу? – спросила Маив. – Что через три месяца я ожидаю ребенка?
– Это их не касается.
– Как и то, что я вообще оставила работу. Это очередной камень в мой огород за то, что я забеременела без твоего позволения. Ты бы скорее согласился иметь стеклопакеты в окнах и новую машину, чем ребенка. – Обычно ясное и спокойное лицо Маив потемнело от гнева. Она всегда была терпелива с ним, но сегодня вечером, когда из головы не шли мысли об Орле, Маив была не в настроении. Голос ее поднялся на целую октаву. – Ты неправильно расставил акценты в жизни, Мартин. – «Если он не откажется от своих представлений, то в семействе Лэйси скоро состоится еще один развод», – сказала себе Маив.
* * *
Орла открыла глаза. Над ней склонилось знакомое лицо, и ее губ коснулся поцелуй. Микки!
– Привет, славная моя. Как ты себя чувствуешь?
– По-прежнему немножко одурманена и спать хочется. Ты хорошо выглядишь. – Она уже забыла, какой он симпатичный, пусть даже его темные волосы слегка поредели, а лицо чуточку округлилось.
– Ты, наверное, мне не поверишь, но ты тоже. Немного бледная, вот и все. – Он погладил ее по щеке. – Не возражаешь, что я пришел проведать тебя?
– Нет, конечно. На мгновение мне показалось, что ты здесь потому, что я родила ребенка. А твоя Кэйтлин-как-ее-там не против, что ты здесь?
– Кэйтлин ушла некоторое время назад. Она не выдержала соперничества.
– С кем?
– С тобой, милая. Она сказала, что я по-прежнему люблю тебя и всегда буду любить. Я не мог не согласиться.
– А как же развод? Я все время ждала письма-уведомления от поверенного.
На лице у него появилось застенчивое выражение.
– Я так и не дошел до поверенного.
– Микки… – Она глубоко, с отчаянием вздохнула. – Моя мама сказала тебе?
– Да, и я хочу, чтобы ты вернулась со мной домой. Я сделаю для тебя все, что угодно, все, что пожелаешь. Я уже договорился у себя на работе и взял отпуск без содержания, пока… – Он прикусил язык.
– Пока я не умру?
– Прости меня, любимая. У меня нечаянно вырвалось. – Он начал всхлипывать. Его слезы капали ей на лицо, смешиваясь с ее собственными. – Не умирай, Орла, – взмолился он. – Дети дома сходят с ума. Аулу все время звонит из Нью-Йорка. Она готова сесть на самолет по первому же зову.
– Это все равно случится, Микки. Опухоли удалили, но рак распространился повсюду. Он слишком запущен, чтобы надеяться на операцию. Врачи собираются испробовать какую-то радиотерапию, но особых надежд не питают. – Она сама поразилась, что может разговаривать так разумно и спокойно, зная, что умрет в недалеком будущем.
– Ты вернешься на Перл-стрит к нам, любимая? – Его добродушное лицо исказилось от волнения, словно от ее ответа зависела его жизнь.
– Ты говорил об этом с мамой?
– Она сказала, что ты должна поступать так, как считаешь лучшим.
– У меня там все так жутко выглядит, Микки, – прошептала Орла. – Одному Богу известно, на кого я буду похожа, когда снимут бинты.
Он снова заплакал.
– Ох, Орла. Я знаю, для тебя это ужасно, но меня это совсем не волнует. Ты по-прежнему самая красивая женщина, которую я когда-либо знал.
– А ты – самый красивый мужчина. – Она сумела ослепительно улыбнуться. – Я вернусь на Перл-стрит и останусь с тобой и детьми, Микки.
Удивительно, какие только вещи могут свалиться через задний борт грузовика: одеяло с электрическим подогревом, чудесная упругая подушечка, которую можно подкладывать под спину, сидя в кресле, восхитительные деликатесы, замечательные ювелирные украшения, парфюмерия, прозрачные, воздушные шарфики, великолепное нейлоновое покрывало для кровати – и все это приносила миссис Лэвин, ее свекровь, приговаривая: «Пусть у тебя будет хорошее настроение».
Орла не сознавала, как сильно, оказывается, она привязалась к своим родственникам, которые не держали на нее зла за то, что она бросила их сына и вернулась только потому, что умирала. И Микки тоже, и дети.
Раньше Орла была слишком занята собой, чтобы обращать внимание на то, какие славные люди ее окружают. Но теперь не было нужды думать о будущем, которого у нее не было, и она смогла увидеть вещи в их истинном свете. Еще никогда она не получала столько объятий и поцелуев от своих детей, которые, без сомнения, прекрасно понимали, что раньше она просто отмахнулась бы от них. Теперь Орла хотела, чтобы ее целовали и ласкали как можно чаще, потому что времени осталось совсем мало – шесть месяцев, может быть, год.
На неделю повидать свою мать прилетела из Нью-Йорка Лулу. Картины Гарета шли нарасхват, заявила она, и они покупают квартиру в Гринвич-виллидж. Лулу поведала также о том, что в конце октября ждет ребенка.
– Ты ведь приедешь на крещение, правда, мам? – Она погладила мать по руке, словно умоляя ее согласиться.
– В Нью-Йорк, милая?
– Родить ребенка в Америке стоит целое состояние. Я буду рожать здесь, в Ливерпуле.
– Тогда я буду на крещении, милая. Обещаю.
Дом осаждали посетители: родственники, друзья, соседи. Орла уже оставила всякую надежду, что поправится. Так было легче – визитерам не надо было притворяться. Она представляла себя звездой чертовски трогательной мелодрамы, Ванесса Редгрейв в ее роли была бы великолепна.
Как только Орла оправилась от операции и почувствовала себя достаточно хорошо, она начала выходить из дома, хотя и быстро уставала при этом. Она купила жесткий бюстгальтер и подложила в чашечки вату так, чтобы никто не догадался, что у нее нет грудей, когда они с Микки ходили в кино или в театр, если парочка билетов умудрялась спорхнуть с грузовика. Пройдя два сеанса радиотерапии в больнице, она решила, что больше не пойдет туда. После них она чувствовала себя ужасно и знала, что это напрасная трата времени.
Орла старалась не думать о самом моменте смерти, умирания. Только ночью, лежа в двуспальной кровати рядом со спящим Микки и наблюдая за отблеском света уличных фонарей на занавесках, она позволяла себе представить, как в последний раз закроет глаза и больше не увидит лиц людей, которых так нежно любила. Она навсегда уйдет из их жизни. Они будут скучать по ней, они будут тосковать и плакать, но спустя какое-то время у них не останется другого выбора, кроме как продолжать жить дальше, и все будет так, словно ее никогда не существовало.
Иногда она начинала плакать, Микки просыпался и крепко обнимал ее, а она, всхлипывая, шептала, что не хочет умирать и оставлять его и детей одних. Но что мог сказать Микки, кроме как: «Тише, любимая. Ну, ну, успокойся, хорошая моя». Он никогда не говорил: «Все будет хорошо», – потому что они оба знали, что хорошо не будет никогда.
Микки был святым, что согласился принять ее обратно. Когда она вспоминала свои прошлые перепады настроения, вспышки раздражения, то испытывала стыд.
– Я вела себя ужасно, правда? – сказала она как-то вечером, когда дети улеглись спать, а они сидели на кушетке в гостиной и смотрели по телевизору старый фильм с Хэмфри Богартом.
– Это точно, – согласился он.
– Прости меня, – покаянно произнесла она. – Прошлой ночью я решила, что ты святой, потому что так долго терпел меня.
Он печально улыбнулся:
– Я бы все равно женился на тебе, любимая, а не на какой-нибудь другой женщине. Мне только жаль, что я не смог сделать тебя счастливой.
– Никто не мог сделать меня счастливой. Я хотела слишком многого. – Она прижалась к нему. – Но сейчас ты делаешь меня счастливой, Микки. Я дома, и мне так хорошо. Я помню, как однажды вечером в Шеффилде, это было как раз перед моим возвращением, я подумала о том, как сильно скучаю по Перл-стрит и своей семье. Мне так захотелось оказаться рядом с вами, что у меня заныло сердце. – Орла никому не рассказывала о своей встрече с Луи Бернетом. Она говорила, что заметила опухоль, когда принимала ванну. – И я беспокоюсь о детях. Это плохо, когда они видят, как мать умирает у них на глазах. Наша Мэйзи почти никуда не выходит теперь, а я помню, как ругала ее за то, что она совсем не бывает дома, и Гэри отложил свое поступление на службу в военно-морской флот до… ну, ты понимаешь. У бедного Пола все время слезы на глазах. Он более чувствительный, чем остальные. Что же до Лулу, мне страшно представить, какими окажутся ее счета за телефон. Она звонит буквально через день.
– Мы не можем уберечь их от действительности, Орла, любимая.
– Полагаю, что нет. – Она тихо засмеялась. – Я стану бабушкой, как тебе это? Если только доживу. Это очень странно, потому что Фиона, которая на год старше меня, только что объявила, что беременна, а Маив будет рожать всего через шесть недель. Я хочу…
– Чего, любимая?
– Да нет, ничего.
Позже, когда они лежали в постели, Орла сказала:
– Я думала, Микки.
– Мне тоже так показалось, ты что-то совсем притихла.
– Я тоже хочу ребенка.
Микки поперхнулся.
– Не говори глупостей, любимая. Никто не может гарантировать… Это глупая идея, Орла.
– Ты хотел сказать, что никто не может гарантировать, что я все еще буду жива через девять месяцев, но я буду, Микки, клянусь. Я заставлю себя жить, чтобы полюбоваться на детей Маив и Фионы, а также на свою внучку и своего собственного ребенка.
– Это будет ужасно безответственно, – с жаром воскликнул Микки. – Кто, например, будет ухаживать за ним?
– Все, – твердо ответила Орла. – Мама будет, и мои сестры будут, и твои мать и отец будут. И ты будешь, Микки, и наши дети тоже. Это будет самый любимый ребенок на свете.
Орла пыталась уговаривать его еще целых полчаса, но Микки был неумолим. Не сдаваясь, она приводила все мыслимые резоны, почему хочет ребенка.
– Это сделает меня счастливой, Микки. Я перестану думать о том, что умираю, если внутри меня появится новая жизнь. Я буду знать, что моя душа вселилась в мое дитя.
– Это ерунда, Орла.
Еще через полчаса увещеваний Микки неохотно сказал:
– Давай спросим у врача.
– Нет. Врач будет против. Я знаю.
– Видишь! – торжествующе воскликнул Микки, словно это подтверждало его точку зрения.
– Врач и не может сказать ничего другого. Если он ответит «вперед», а потом что-нибудь случится, то все шишки свалятся на него.
– Ну вот, ты сама признаешь: что-нибудь может случиться.
– Ничего не случится, но врач не может быть в этом уверен. Он отсоветует нам делать это, чтобы не нажить себе неприятностей.
– Ты не сможешь зачать.
– Не смогу, значит, не смогу. Но я хочу попытаться. – Она начала ласкать его. – Пожалуйста, Микки, – прошептала она. – Ведь я еще не беспомощный инвалид, каким ты меня считаешь, пока еще нет, и мне хочется заняться любовью.
– Ну, хорошо, – ответил он сдавленным голосом, – мы займемся любовью, но только завтра, когда я куплю презервативы. Что касается ребенка, то я хочу, чтобы ты хорошенько поразмыслила. Мы снова поговорим об этом через неделю. Ох, не останавливайся, любимая. Не останавливайся. Мне так хотелось, чтобы ты сделала это, – с тех самых пор, как ты вернулась домой.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Однажды утром Элис ураганом ворвалась к своей лучшей подруге. Бернадетта Митчелл с удивлением уставилась на нее.
– Ни за что не угадаешь, что выкинула наша Орла. – Элис буквально кипела. – Она забеременела. Никогда не видела ничего более безответственного. При других обстоятельствах я бы душу из нее вытрясла. А сейчас мне только и остается, что держать рот на замке.
– А ведь, кажется, Микки следовало быть осторожным, – проговорила Бернадетта, потрясенная этой новостью.
– Орла всегда могла обвести бедного Микки вокруг пальца. Держу пари, от начала и до конца это была ее идея.
– Очень странная идея, Элли.
– Ну, ты же знаешь Орлу. Ей всегда нужно было выделиться. Она даже умереть не может, как все люди. – Элис испуганно прижала ладошку ко рту. – Господи, какие ужасные вещи я говорю, Берни. Это все оттого, что я очень расстроена. И знаешь, что она сказала, наша Орла? «Это как одновременно рождаться и умирать, мам». Ох! – Элис расплакалась. – Все так плохо, что я могу проплакать до конца своих дней.
– Что сказал врач в больнице?
– Она еще ничего не говорила ему. Готова поспорить, с ним случится припадок.
– Ее могут заставить избавиться от ребенка.
– Только через мой труп. Орла, конечно, сотворила величайшую глупость, но что сделано, то сделано. Обратного пути нет. У тебя, кажется, кипит чайник, Берни. Если я сейчас не выпью чашечку, то упаду в обморок. Дети! – Элис высморкалась и вытерла глаза. – Ты волнуешься за них, пока они маленькие, и надеешься, что, когда они вырастут, все будет по-другому, но на самом деле все становится только хуже. Между Маив и Мартином происходит что-то очень странное, и Кормак ведет себя, как влюбленный кролик, с тех пор как эта девица Андреа вернулась в Лондон. А тут еще Орла… Иногда мне хочется, чтобы у меня вовсе не было детей, правда.
– Нет, тебе не хочется этого, Элли. Мы, женщины, без детей совсем пропадем. Вот твой чай. Давай перейдем в другую комнату. А ты разве не должна быть в салоне?
– Нет, мне нужно было быть в моем новом доме в Биркдейле, чтобы измерить, какие нужны занавески для окон. В пятницу я подписываю договор о покупке. – Элис вздохнула. – Ох, Берни. Я так ненавижу что-то подписывать. Помнишь то проклятое соглашение, которое заставила меня подписать Кора? С тех пор, ставя свою подпись, я до смерти волнуюсь, боясь снова попасть впросак.
– Да, хотелось бы мне, чтобы это я подписывала договор о покупке чудесного дома с окнами на поле для гольфа в Биркдейле, – вырвалось у Бернадетты.
– Мне бы тоже хотелось, чтобы это была ты. Лично меня просто тошнит от страха. Я предпочла бы, чтобы мои окна выходили на футбольное поле Энфилда или на Гудисон-парк. В гольф играют одни пижоны.
Новости об Орле привели Элис в дурное расположение духа, и она все видела в мрачном свете. Дом был великолепным, с большим, роскошным садом, с гостиной такой величины, что в ней запросто можно танцевать, двумя спальнями и потрясающей кухней. У Элис от восторга перехватило дыхание, когда она увидела в кухне встроенное кремовое оборудование, стены, выложенные плиткой в тон, пол цвета спелой сливы. Еще там был стол из сосновых досок, размером с ее старую кухню. Холодильник, газовая плита и автоматическая стиральная машина остались от прежних жильцов – пожилой пары, которая перебралась на жительство в Испанию.
Странно, но Элис до сих пор чувствовала себя так, словно ее вынудили переехать. Она случайно обмолвилась в присутствии Билли Лэйси, что только подумывает о переезде, а он обеими руками ухватился за идею вселиться в ее старый дом. В момент непонятной слабости она согласилась, что это неплохая мысль, хотя была абсолютно уверена, что Кора откажется. К несчастью, Кора согласилась, и с тех пор они с Билли, как мухи, вились вокруг нее, горя желанием узнать, когда же она наконец съедет. Элис даже не потребовался транспортный фургон. Те немногие вещи, которые не успели прибрать к рукам Кора и Билли, поместятся в багажник ее автомобиля.
* * *
– Ты когда-нибудь любила, Вик?
– Да, Кормак. Очень сильно.
– Это было взаимно?
Викки покачала головой.
– Нет.
– Парень, вероятно, был дурак дураком.
– Он – круглый идиот.
– Вик, ты сокровище. Ты осчастливишь мужчину, за которого выйдешь замуж.
– Ты пьян, Кормак. В таком состоянии ты будешь никудышным мужем для любой женщины.
Кормак мрачно уставился на свое пиво. Он не был пьян, просто слегка подшофе, но надоел Викки хуже горькой редьки. Они пришли сюда пропустить по стаканчику после работы, потому что Кормак сказал, что не может оставаться в одиночестве. Однако все его разговоры сводились к жалобе на Андреа: почему она не звонит ему? почему ее никогда не оказывается на месте, когда он звонит ей?
Откуда Викки знать? Она была рада, что его роман зашел в тупик, как только Андреа вернулась к себе в Лондон, – Викки не сомневалась в том, что это был настоящий роман, если судить по тому, как страстно они сжимали друг друга в объятиях, когда думали, что их никто не видит. А теперь снова пошли разговоры о том, что, возможно, Андреа опять пригласят для рекламы новых духов, «Нежность». В конце концов, Андреа была лицом фирмы «Лэйси из Ливерпуля». Глупо искать другое лицо – так, во всяком случае, считал Кормак, и это было, в общем-то, справедливо.
Викки с ужасом ждала приезда Андреа, потому что знала, что их роман вспыхнет с новой силой. Она понятия не имела, умирала ли Андреа от страсти к Кормаку так же, как он к ней, но эта девушка определенно была из тех, кому нравится, когда мужчина готов на лету подхватить любое ее желание.
– Как ты думаешь, может, мне поехать в Лондон и попытаться найти ее? – спросил Кормак.
– Тебе виднее, Кормак. Я ничем не могу тебе помочь.
– Почему это?
– Потому что меня это не касается, разве не так? Ты должен поступать, как считаешь нужным.
– Ты очень помогла мне, должен признаться. Понятия не имею, что делать.
Викки скривилась, но тут же вернула на лицо улыбку: даже в лучшие свои минуты она выглядела блекло, а нахмуренная вообще походила на пугало.
– На твоем месте я бы поехала в Лондон.
– Отлично! – просиял Кормак. – Я так и знал, что ты что-нибудь придумаешь. Я поеду завтра, после того как мы переговорим с коммерческим представителем насчет коробок. – Они подумывали о том, чтобы начать продавать свои товары оптом, упаковав их в красивые картонные коробки и затянув целлофаном.
– Всегда рада помочь, – отозвалась Викки и тут же пожалела о своем кислом тоне.
На следующее утро он явился в парадном светло-сером фланелевом костюме и в голубой рубашке с темно-синим галстуком. После полудня, когда они разместили заказ на коробки и представитель ушел, они спустились к его машине.
– Ты справишься сама? – бодро поинтересовался он, и Викки подумала: не откажется ли он от Андреа и поездки в Лондон, если она ответит, что не справится?
Она решила не уточнять. Как бы то ни было, раньше она не однажды оставалась наедине со своими – и рабочими – проблемами.
– Я ведь буду не одна. – После Рождества фирма приняла в штат еще четверых сотрудников. У них появились секретарь, который должен был печатать письма и отвечать на телефонные звонки, один человек работал в недавно организованном отделе упаковки, и еще две женщины трудились в большой комнате, которую стали называть цехом. – Я подумала, что, наверное, мне стоит сегодня вечером зайти к вашей Орле и подарить ей несколько пробных флакончиков «Нежности».
Он запечатлел целомудренный поцелуй у нее на лбу.
– Передай ей мои наилучшие пожелания, если пойдешь.
– Хорошо, Кормак. Желаю тебе приятно провести время.
Полными слез глазами она смотрела вслед удалявшейся машине. Вполне вероятно, что через несколько часов он будет сжимать в своих объятиях Андреа. Сегодня вечером они вместе лягут в постель. Ей была так тяжела мысль об этом, что в груди у нее возникла острая, режущая боль и ей показалось, что сердце раскалывается на сотни маленьких осколков.
* * *
Пока Кормак ехал на машине в Лондон, его сестру, Орлу, осматривал потрясенный врач, которому только что сообщили о ее беременности. С противоположного конца комнаты сердитые взгляды на нее бросала медсестра, растерянная и испуганная.
– Случайность, я полагаю, – холодно заметил врач. – В вашем положении следует быть более осторожной. Я незамедлительно организую вам прерывание беременности.
– Это не была случайность, – спокойно сказала Орла. – Это было сделано намеренно. И мне не нужно прерывание, я хочу ребенка, если вы ничего не имеете против.
Доктор потерял дар речи, медсестра возмущенно фыркнула.
– Раз уж вы спрашиваете, то как раз имею, – резко бросил врач. – Это самая большая глупость, о какой я когда-либо слышал. Если уж говорить откровенно, миссис Лэвин, вы умираете. Вы можете не успеть родить полноценного, доношенного ребенка. В вашем положении думать о рождении ребенка – чистой воды сумасшествие.
– А я и есть сумасшедшая, – согласилась Орла. – И я проживу достаточно, чтобы мой ребенок успел появиться на свет. Проживу . Клянусь. – Она усмехнулась. – Хотя, может быть, я не смогу кормить его грудью.
– И кто же будет его воспитывать? – бесцеремонно вмешалась в разговор медсестра.
– Весь Бутль.
– Как вы вообще додумались до этого? – возмутился доктор. – Завести ребенка в вашем положении!
– Ну, обе мои сестры ждут ребенка, а также моя старшая дочь. Я не хотела быть исключением. Кроме того… – Она заколебалась.
– Кроме того, что? – настойчиво допытывался доктор.
– Будь все иначе, я и не мечтала бы о том, чтобы родить еще одного ребенка. Я намереваюсь принести в мир ребенка, который при других обстоятельствах никогда не появился бы на свет. Мне кажется, это достойное завершение тех нескольких месяцев жизни, что мне остались.
Неожиданно лицо врача прояснилось.
– Миссис Лэвин, у вас какой-то извращенный образ мыслей, – сказал он. – Тем не менее я не могу не восхищаться вашим присутствием духа. Я немедленно передам вашу историю болезни в родильный дом, и мой друг, доктор Абрахамс, с сего момента будет наблюдать за вами. Я попрошу его держать меня в курсе дел. Можете быть уверены, он сделает все от него зависящее, чтобы у вас родился здоровый ребенок. – Он пошел к своему столу, и за его спиной Орла показала медсестре язык.
* * *
На стук Викки дверь дома на Перл-стрит открыла Элис.
– Привет, дорогая. Входи. Орла будет рада увидеть тебя.
Викки изумленно ахнула, когда ее провели в гостиную.
– Я не знала, что у вас вечеринка. – Все стулья были заняты, и люди сидели даже на полу. Верхний свет был выключен, комнату освещали только десятки свечей и ночников на каминной полке. От внезапного сквозняка язычки огня заколебались. Из стоящего в углу проигрывателя доносилась негромкая музыка: Фрэнк Синатра напевал «Райские деньги». В соседней комнате звучали голоса, на кухне гремели посудой.
– Это не вечеринка, – сказала Элис. – У нас часто так бывает. Тебе следует приходить сюда почаще, милая. Орла рада всем и каждому.
– Викки! – крикнула из другого конца комнаты Орла. Щеки у нее раскраснелись, а глаза горели ярче пламени свечей. В белом кимоно с красным рисунком и в красных туфлях на высоких каблуках она выглядела живее всех живых в комнате. Она чрезмерно накрасилась и навесила на себя слишком много украшений. – Поцелуй меня. Каждый, кто приходит сюда, должен поцеловать меня. Что ты хочешь выпить? Микки, кто-нибудь, налейте Викки выпить.
– Я бы хотела стакан белого вина, пожалуйста, – сказала Викки молодому человеку, который оказался двоюродным братом Кормака. Его звали Морис, вспомнила она. Викки подошла к Орле и поцеловала ее в щеку. – Я принесла тебе пробные флакончики наших новых духов. Они называются «Нежность».
– Ночь нежна, – промурлыкала Орла. – Давай-ка попробуем. – Она отвинтила крышечку крошечного флакончика и подушилась за ушами. Головокружительный аромат весенних цветов смешался с запахом плавящегося воска. – Боже, какая прелесть. Когда-нибудь вы с Кормаком станете миллионерами.
– Ты подсказала мне идею насчет наших следующих духов. Они будут сильнее пахнуть мускусом, это будут вечерние духи. Эти можно назвать «Утренняя нежность», а те, новые, – «Вечерняя нежность». Наверное, будет лучше, если мы станем продавать их вместе.
По своему обыкновению Викки попыталась раствориться в толпе и столкнулась в дверях с Морисом, который нес ей вино. Фиона улыбнулась ей с кушетки, приглашая сесть рядом.
– Спасибо, – прошептала Викки. – Кто эти люди?
– В основном, члены семейства Лэйси. Не забывай, нас четырнадцать, семнадцать вместе с Бернадеттой и ее детьми и двадцать пять, если считать родственников дяди Билли. Кто-то из соседей, кто-то из школьных друзей. – Фиона рассмеялась. – Когда я была молодой, то никак не могла понять, отчего это наша Орла пользуется такой популярностью. Насколько я могла судить, она ужасно обращалась со всеми, но они все равно любили ее. Я же старалась быть милой со всеми, но меня не любил никто.
– Я уверена, что это неправда.
– Чистая правда. До сих пор. Просто теперь мне наплевать.
– Никогда бы не подумала, что Орла… – Викки зарделась. Она чуть не сказала нечто совершенно бестактное.
– Умирает? – закончила за нее Фиона. – Да, это правда. Ты можешь произнести это вслух, мы все так говорим. Орла не возражает. Ты наверняка знаешь, что есть люди, которые устраивают целый спектакль из личной трагедии, ну так вот, наша Орла занята тем же. Чем хуже она себя чувствует, тем драматичнее будет развязка. Смотри, она даже сделала себе сценический макияж! Через несколько месяцев мы все соберемся вокруг ее постели, размахивая свечами и распевая гимны, а она будет ангельски улыбаться нам с подушки. Она получает удовольствие по максимуму. – Голос Фионы изменился, стал мягче. – Я просто восхищаюсь ею. До недавнего времени я не отдавала себе отчета в том, как сильно люблю ее. В одном ее мизинце больше характера, чем у любого из нас. Ты знаешь, что она ждет ребенка?
– Да, Кормак говорил. Это невероятно. И ты тоже – мои поздравления.
– Спасибо. Чувствуешь?
– Что?
– Атмосферу. Весь дом переполнен эмоциями. Они почти осязаемы. Иногда у меня просто перехватывает дыхание.
– Да, мне кажется, я тоже ощущаю это. – Но она не была частью этой атмосферы. Викки чувствовала себя скорее наблюдателем, нежели участником этих трагических событий, которые происходили в маленьком домике на Перл-стрит. Ей всем сердцем захотелось стать полноправным членом клана Лэйси, чтобы эти люди принадлежали ей, а она – им.
* * *
Кормак пристально глядел на окно третьего этажа дома в Кэмдене. Это было красивое, слегка обветшалое здание на деловой улице, по которой сплошным потоком шли автомобили в центр Лондона и обратно. Занавески на окне, которое так привлекло его внимание, были плотно задернуты, не впуская внутрь яркий свет замечательного майского утра. Вероятно, Андреа все еще спала после ночи, проведенной где-нибудь вместе со своим скотиной-приятелем. Может, они оба еще спали.
Кормаку он казался скотиной. Его звали Алекс. У него были грубые черты лица, необычная для банкира массивная, коренастая фигура, хриплый голос и жуткий акцент. Кормак возненавидел его с первого взгляда.
