Текст книги "Дикарь (СИ)"
Автор книги: Маша Драч
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)
Двадцать
– Он перебесится и угомонится, – заявил Влад, пока мы курили, остановившись недалеко от въезда в город. – Тяжко ему. Тётя Валя всю свою жизнь ему посвятила. Паха ее очень сильно любил. Смерть самого близкого человека для него серьезным ударом стала.
– Я понимаю, вернее, искренне хочу понять его. Но… Почему он так со мной жесток? Тётя Валя говорила, что она ни одной его женщины не знала, а со мной вот познакомилась. Разве это не говорит о том, что я значу для него что-то большее?
– Паха всю жизнь воспринимал баб, ты уж прости, как ходячую дырку. Всунул, кончил и дело с концом. Ну такой он уродился. Что уж тут сделаешь? А ты, действительно, первая девушка, которую он с собой везде таскает. Паха не романтик, как ты уже могла заметить, – Влад криво ухмыльнулся. – Красивых слов, а уж тем более, признаний в любви ты от него не дождешься. Не умеет он красиво ухаживать, вообще не умеет ухаживать за женщинами. Но я так скажу, для него высший пилотаж – это женщине дать денег и уберечь ее от всяких негативных ситуаций. Поверь, чтобы он полез вытаскивать бабу из огня, эта баба должна для него многое значить. Он человек не слов, а поступков, пусть иногда и блятски корявых.
– У меня больше нет сил, – честно призналась я и глубоко затянулась. – Не могу. Так трудно и тяжко на душе. Постоянно талдычу себе, что Паша не изменится, что люди в его возрасте вообще не меняются. Либо принимаешь человека таким, какой он если, либо нет. И я вроде бы уже привыкла к его сучьему характеру, а он своими словами всё равно бьет наотмашь.
– Даха, вам двоим просто нужно остыть, – устало проговорил Влад и сплюнул на землю. – Такая хрень случилась, мы все сейчас не в себе. Тебе вообще жестко досталось. Я отвезу тебя домой, побудь там, приди в себя. Я пока разгребусь со всем этим дерьмом и пригляну за нашим лётчиком-залётчиком. Как только что-то прояснится я тебя наберу, и вы еще раз, но уже спокойно побазарите, договорились?
– Да. Так, наверное, будет правильней всего, – я вздохнула, докурила сигарету, бросила и затоптала бычок.
– Забавно смотришься в этом халате, – Влад улыбнулся, но улыбка его была вымученной. – Ладно, поехали.
– Чувствую себя униженной, – честно призналась я, когда мы были уже в дороге.
– Почему?
– Из-за всего, что сказал Паша при тебе.
– Забей. Ты нормальная девка, оно сразу видно, а то, что Паха пиздит всё без разбору, я к этому давно привык.
– Он сказал правду?
– Насчет?
– Насчет того, что бывший зэк, – я от внутреннего напряжения сжала руки в кулаки.
– Да, – немного помолчав, ответил Влад. – И я такой же и наши общие друзья – тоже. Было дело в прошлом.
– По нему было заметно, что он непросто бизнесмен. Повадки, манера говорить и вообще, – я уставилась в окно.
– Я не буду Паху идеализировать или выгораживать. Наша общая прошла жизнь оставила жуткий отпечаток, и на мне, и на Хмыре, и на наших товарищах. Уже есть то, что есть. Я тоже далеко не святой и даже сейчас таким не являюсь.
– Как это? – я вопросительно посмотрела на Влада. – У тебя такая жена хорошая и сыночек тоже, а скоро еще и дочка появится.
– Я к этому долго шел. Думаешь, у нас с Евой всё начиналось с букетиков и свиданок? Ага! Как бы ни так! Я ей хорошо нервы потрепал, умел быть мразью и обижал ее частенько. Запала она мне в душу, но я не думал, что женюсь на ней. Вообще семью не планировал создавать. Всё, что у нас есть по большей части – заслуга Евы. Она каким-то непонятным образом вытерпела меня и даже полюбила. Приняла меня и всё тут. Но я не говорю, что и ты должна так поступать. В смысле, если тебе трудно, и ты чувствуешь, что ломаешь себя из-за Пахи, то лучше отступиться. Тут решать только тебе. Хотя безусловная любовь иногда так нас выворачивает, что ломать себя не перестаем до конца жизни. В любом случае, это должно быть именно твое решение. Я, конечно, попытаюсь и Пахе мозги вправить, но поговорить и прийти хоть к какому-нибудь соглашению должны только вы.
Я ничего не ответила. Только внимательно послушала Влада и попыталась принять его советы.
– Единственное, что я тебе скажу напоследок, – продолжил Влад, когда мы уже практически приехали, – с конца июня и по сегодняшний день, у Пахи никаких других женщин, кроме тебя не было. Не знаю, когда именно у вас там всё началось, но я говорю то, что точно знаю. А учитывая, что он любил по бабам шляться, для него это огромный прорыв.
– Спасибо, – просто ответила я, чувствуя, что после всего произошедшего и нашего разговора, моя голова буквально вскипела от роя бесконечных мыслей. – Спасибо за то, что подвёз и вообще, просто спасибо, – я вышла из машины и поплелась домой.
Последние несколько дней лета прошли для меня, будто в каком-то густом тумане. Я чувствовала себя так, словно начинаю стремительно заболевать, но у меня не было ни температуры, ни каких-либо других признаков подступающей простуды.
Я валялась бревном в своей кровати и пыталась переосмыслит уходящее лето. Правда, каждый раз, когда хотела подвести черту, сделать вывод, окутывало острое желание безбожно разреветься. Да я столько много в своей жизни еще ни разу не плакала. А тут, прям, блин, не остановить себя.
Но, несмотря на свое крайне убогое состояние, я всё равно продолжала беспокоиться о Паше. Да, я понимаю, что все мы рано или поздно вынуждены похоронить своих родителей, но эта немного эгоистическая боль утраты всё равно будет раздирать нас. Пусть мой отец и не умер, но сам факт его ухода из нашей семьи, болью отозвался во мне. Дурацкой, эгоистичной болью. А что уж говорить о тех, кто навечно теряет любимых и близких?
Как там утверждают ученные? Женщины психологически гораздо устойчивей мужчин? Наверное, это так. А учитывая, какой взрывной темперамент у Паши, он может хорошенько зарыться в своем горе. Мое волнение за Пашу перебивало любые личные метания. Пусть он еще та задница, но я не хотела, чтобы он страдал.
Я ждала звонка от Влада, постоянно перепроверяла телефон, лишний раз не ставила его на беззвучный режим. Настал сентябрь. Я всё еще была размазана, раздавлена произошедшим, но собрав остатки сил, поплелась в университет. Это было единственное место, где я могла укрыться от маминых переживающих взглядов.
Как и полагается, первые несколько дней расписание всё еще формируется в деканате и по корпусу ты слоняешься только для того, чтобы тебя отметил староста. Я встретилась со своими знакомыми, мы посидели в столовке, пообщались о том, о сём и, собственно, разошлись, когда нам, наконец-то, рассказали, когда и на сколько приходить в универ в следующий раз.
Я шла уже домой, когда мне вдруг позвонил Влад. Коленки безбожно затряслись, а палец тут же потянулась, провести по сенсору телефона.
– Да?
– Привет. Не занята?
– Нет.
– Паха сейчас в баре сидит. Я только вышел. Провел воспитательные работы. Подскочи к нему и разберитесь уже во всём, наконец-то.
– Хорошо, – я запнулась, чувствуя, как сердце беспокойно забилось в груди. – Как он вообще?
– Тяжко. Позавчера только похороны прошли, но Паха пытается держаться молодцом.
– Спасибо тебе. Я сейчас же приеду. Говори адрес.
Вот уж не думала, что снова появлюсь здесь. Прошло не так-то много времени с того момента, как я перестала работать в баре, а такое ощущение, будто меня здесь лет сто не было. Адрес, который мне прислал Влад, я знала уж слишком хорошо, чтобы ошибиться.
Если честно, то мне было немного страшно заходить в бар, страшно встретиться с Пашей, а еще страшней – начать разговор. Может, надо было речь какую-то заготовить? Что за бред? Даша, какая нахрен речь? Просто зайди и скажи всё, что уже накипело за прошедшее лето, попробуй достучаться, попробуй найти компромисс.
Глубоко вздохнув, я набралась смелости и зашла в бар. Здесь практически ничего не изменилось, разве что новая мебель появилась, и барная стойка стала больше.
– О! Кто к нам пожаловал! – Макс помахал мне полотенцем, приветливо улыбаясь.
Посетителей почти не было, только двое мужиков сидели за столиком и пили пиво.
– Привет, – я подошла к бармену и присела на свободный табурет.
– Что-то ты совсем пропала. Как дела?
– Нормально всё. Я ненадолго. Шеф у себя? – я чувствовала, что начинаю переживать всё больше и больше. Так и хотелось дать себе подзатыльник, а потом еще и по коленкам хлопнуть, чтобы не тряслись.
Меня, будто резко отшвырнуло в те первые дни, когда я только, так сказать, познакомилась с Пашей. Как же меня тогда трусило от страха, стоило ему только посмотреть на меня! А разве могло быть иначе? Не знаю. Вряд ли.
– У себя. Бухает с самого утра. С ним друг был. Вместе бухали. Друг ушел, теперь один бухает. Уже, блин, половину бара опустошили, – возмущенно проговорил Макс.
– Не переживай, это временное, – я соскочила с табурета и помчалась к ступенькам.
Внутреннее напряжение нарастало. Я не хотела снова увидеть эти воспалённые от непролитых слёз, глаза. Нет, даже не так. Не хотела, чтобы этот взгляд принадлежал Паше. Но очевидно, что это неизбежно и я… я тогда поцелую эти глаза, соберу губами соленную влагу, впитаю ее в себя. Может, даже обниму. Если будет стоять, то подойду и просто обниму, хотя наперед знаю, что его плечи двумя руками никак не обхватишь. Ну ничего, обниму так, как смогу и уткнусь носом ему в ключицу. Если будет сидеть, то подойду и обниму сзади, устроив подбородок на его макушке.
Конечно, он будет опираться. Наверное, для него нормальные объятиях, как какая-то кислота, но это только выдумки в его голове. Всё равно не отпущу Дикаря, буду обнимать до тех пор, пока его эта долбанная броня не треснет по швам. Пусть говорит гадости, пусть пробует оттолкнуть меня, отшвырнуть, ничего не изменится. Поднимусь, сплюну кровь и не отпущу.
Раньше я не понимала тех женщин, которые жертвуют собой ради мужчины. Не понимала, как это можно любить безусловно. Теперь знаю. Это осознание мне, словно висок прострелило, но, наверное, на другое я не способна.
Стало легче от того, что, хотя бы перед самой собой я честна. Сложно любить человека, который отвергает тебя, который покалечен внутренне. Я не прошу, чтобы Паша признавался мне в ответных чувствах. Пусть снова скажет, что я ему не нужна. Пусть будет так, только бы не прогнал. Хочу побыть рядом, поддержать, утешить. Я обещала тёте Вале, что не брошу его.
Дверь в кабинет, как обычно, была приоткрыта. Я подошла ближе, заглянула в щель и замерла на одном месте. Паша сидел в кресле, откинувшись на спинку и курил. Клубы сигаретного дыма медленно плыли под потолком. На письменном столе стояли две пустые бутылки из-под алкоголя, а третья, видимо, была только-только откупорена. Но это всё неважно. Не так важно, как Алёна, которая голая по пояс, тёрлась рядом с Пашей. Она что-то шептала ему, нежно касалась его подбородка кончиками пальцев.
Внутри что-то натянулось и взорвалось, когда он Алёне передал сигарету. Это была ревность. Я не требовала нежной любви от этого мужчины, понимая, что он просто не сможет мне ее дать. Он так не умеет. Но видеть его с другой женщиной… Это оказалось чудовищно больно. Это моя боль, мои проблемы, как всегда привык говорить Дикарь. Да, именно так. Поэтому я толкнула дверь с ноги и вошла в этот блятский кабинет только с одной тривиальной целью – дать хорошую болезненную пощечину.
Мои ноги, будто налились свинцом, но я, на удивление, быстро пересекла пространство кабинета, смела со стола пустые бутылки, они тут же разбились вдребезги, расплёскивая остатки алкоголя по полу.
– Молодец! – не знаю, что я этим хотела сказать, просто вырвалось, царапая горло. – Ты просто молодец, Паша! – я отвесила такую жесткую пощечину, от которой у меня рука молниеносно вспыхнула болью, даже кончики пальцев онемели.
Дикарь часто заморгал, схватился за щеку, которая тут же покраснела, вырисовывая чёткий контур моей ладошки. Хотелось, чтобы этот контур остался для Паши клеймом. Клеймом, которое не то что бы жгло или болело, а служило как напоминание обо мне – о девочке, которая как дура влюбилась во взрослого, покорёженного жизнью, мужчину.
Он так выразительно посмотрел на меня, вынимая этим взглядом остатки души. Стало трудно дышать. Я метнула быстрый взгляд в сторону Алёнки. Она не скрывала своего ликования. Что уж тут злиться, это я, похоже, влезла в их недоотношения.
– Надеюсь, ты быстро оправишься от случившегося, – обратилась я к Дикарю, а потом быстро развернулась и вышла из кабинета.
– Даша! – его басистый голос, будто в спину дал ударной волной, попал прям по центру, между лопаток.
Я сглотнула и мысленно посчитала до пяти, пока ноги несли меня на первый этаж.
– Даша! – сильная рука больно ухватила меня за локоть.
– Хватит! – прозвучало надломлено и жалко. – Я пыталась… Честно пыталась, но хватит. Избавь меня от этих тупых оправданий. Мы ведь не женаты, так ведь? Никто никому ничего не должен. Просто оставь меня в покое!
Он отпустил. Не сразу, но отпустил. Его взгляд был таким странным, напуганным и потерянным. Я была права – глаза всё-таки воспалённые. В голове вдруг зазвенели слова, которые мне как-то сказал Дикарь, когда я попёрлась в его кабинет, чтобы добиться справедливости по поводу зарплаты. Он тогда мне пообещал деньги, но с одним условием, если уложит в койку. Я наивная такая, искренне ничего не понимая задала вопрос, как можно спать с человеком без любви? Дикарь ответил просто – к чёрту любовь. Наверное, в этом было что-то пророческое.
– Даша, – задушено прошептал он, внимательно следя за каждым моим движением, будто готовясь словить, если я вдруг захочу убежать.
– Я знаю, как меня зовут, и я знаю, кто я. А кто ты – непонятно даже тебе, – я попятилась, затем развернулась и пулей вылетела на улицу, игнорируя недоуменные взгляды бармена и посетителей.
Двадцать один
Я сидела в самом конце аудитории, усердно создавая вид, что записываю лекцию. На самом же деле, калякала тупые узоры на полях тетрадки. Голос лектора жужжал где-то на периферии моего сознания. Стрелка часов, что висели над входом в аудиторию, будто решила поиздеваться надо мной, потому что иначе объяснить, почему время так медленно идет, я не могла.
Хотелось домой. Хотелось залезть под одеяло, закрыть глаза и просто заснуть. Я скоро крышей поеду от всех этих мыслей и дурацких кошмаров, которые каждую ночь не дают мне покоя. Не думала, что будет так тяжко, хотя прошла только неделя. Неделя, мать его! А лучше не становиться. Такое ощущение, что я застряла в болоте и оно теперь медленно, но верно засасывает меня на дно. Чем больше барахтаюсь, тем сильней оно тянет.
Боль жжёт в груди. Она такая странная и совсем ни на что не похожая. Трудно даже описать, где именно в грудной клетке расположена эта боль и почему нет никакого обезболивающего, чтобы хотя бы на пару часов отдохнуть от нее. У меня не получается сосредоточиться на учебе или на разговоре с мамой и уже фактическим отчимом, когда мы ужинаем. Та я даже на этом ужине сосредоточиться не могу. От еды воротит, хотя вообще-то я люблю вкусно и плотно поесть.
Девочки из группы зовут погулять, а я отказываюсь, потому что физически не могу заставить себя подняться с места и одеться. Каждое движение, каждая вымученная улыбка дается с таким тетаническим трудом, что выть хочется. Я не привыкла быть слабой. Не привыкла пускать нюни. Но, похоже, у всех есть свое уязвимое место. У всех, кроме него.
Влад после той злополучной встречи еще несколько раз звонил мне, но я не подняла трубку. А ради чего? Чтобы выслушать оправдания, которые озвучивает даже не тот, кто наворотил дел? Нет. Я не настолько растратила остатки гордости, чтобы обременять себя этим дерьмом.
Лекция, наконец-то, закончилась. Я по-быстрому собрала все свои шмотки в рюкзак и бегом вышла из аудитории, чтобы не наткнуться на очередное предложение где-нибудь потусить. Надо бы поскорей работу найти, чтобы по возвращению из дома ничего кроме, сна не хотелось. Одна знакомая пообещала помочь устроиться кассиром в один из фаст-фудов. Работка не самая престижная, зато деньги, вроде, там платят исправно.
Конечно, дядя Саша зарабатывал достаточно, чтобы я могла расслабиться и заняться исключительно учебой. Но мне работа была нужна не для денег, а, чтобы заполнить всё свое свободное время, иначе я точно свихнусь.
Мерзкая сентябрьская изморось раздражала. Грязища под ногами, а над головой – угрюмое низкое небо, наполненное свинцовой тяжестью. Меня сдавливало всё это, ложилось непосильным грузом на плечи, тянуло к земле. Даже дышать с трудом получалось, будто легкие нераскрыты.
Накинув на голову капюшон, я спрятала холодные покрасневшие пальцы в карманы куртки и перепрыгивая лужи, поплелась домой. Можно было бы добраться и на общественном транспорте, но в последнее время меня нервирует большое скопление людей. Все галдят, а мне так хочется тишины.
Джинсы безбожно заляпаны, а любимые кеды, которые я собственноручно несколько раз перекрашивала и писала на грязно-белых носках всякие цитаты из песен безвозвратно испорчены непогодой. Ладно. Рано или поздно с любимыми вещами всё равно приходиться прощаться.
Пальцы я так и не согрела. Практически не чувствуя их, я пыталась найти ключи в рюкзаке, пока шагала уже по знакомому двору. Прямо напротив моего подъезда стояла какая-то машина. Черная, неприметная и тонированная. Раньше я ее здесь не видела, а сердце почему-то дрогнуло. Дожились, теперь я себя еще накручиваю по поводу и без.
Не отыскав ключи, я выругалась про себя. Ладно уже позвоню в домофон. По бордюре и на носочках я пробежала к подъезду и краем глаза заметила, что дверца машины открылась. Я ускорила шаг, сама, не понимая, чего именно боюсь.
– Даша, – знакомый бас, как и неделю назад ударил в спину, скользнул холодом вдоль позвоночника, рассыпаясь на острые осколки где-то в солнечном сплетении.
Я замерла на месте, но повернуться не хватило духу. Жар прильнул к холодным щекам, затем отхлынул и сосредоточился в кончиках онемевших пальцев. Спокойно, Даша. Спокойно. Я развернулась и практически столкнулась с массивной фигурой Дикаря. Он был одет в длинное шерстяное пальто серого цвета. Не застёгнутое, поэтому я вижу узел неизменного кроваво-красного галстука.
Долго не решаюсь поднять взгляд, но деваться некуда. Смотрю на Дикаря, его лицо сосредоточенное, серьезное и даже немного мрачное. У меня сердце сейчас разорвется от такого быстрого ритма. Хоть кулаком в грудь шарахай, чтобы этот глупый орган прекратил безумствовать.
– Надо поговорить, – Дикарь уже потянулся, чтобы взять меня за локоть, но я не далась, отступила назад.
– Не о чем, – голос сиплый, но хорошо, что, хотя бы не дрожит. – Уходи.
– Есть о чем, – с нажимом произносит Дикарь.
– Мне это не надо. Уходи. И вообще, забудь, где я живу, – в этот момент мне искренне этого хотелось потому что я загибалась от тех проблем, которые были исключительно моими. А присутствие Дикаря только усугубляло всю ситуацию.
– Мы должны поговорить, – я на секунду зависла, наблюдая за маленьким облачком пара, что вырвалось изо рта Дикаря.
– Я… Я тебе ничего не должна. Больше вытирать об меня ноги я не позволю. Может, Алёна и захочет добровольно терпеть это, но не я.
– Да причем здесь эта шмара?! – нервно проговорил Дикарь.
– Ни при чем. Никто ни при чем, просто оставь меня.
– Даша, – он сделал шаг ко мне, буквально вжимая в железную дверь подъезда. – Блять, я просто хочу побазарить.
– Базарь со своими корешами, – я быстро набрала номер квартиры на домофоне. Запищала дверь. – Я – не подзаборная девка, с которой нужно базарить, – пихнула Дикаря в грудь и быстро проскользнула в подъезд.
Сердце продолжало грохотать в груди, отчего стало даже дурно. Я еле поднялась на свой этаж. В затылке заломило от переживаний и притока адреналина. Ну нельзя же так остро реагировать на человека… или можно?
На работу мне всё-таки удалось устроиться. Правда, случилось это уже вначале октября. Сентябрь прошел для меня в какой-то агонии. Один большой и бесконечный кошмар. Я пыталась разобраться в себе, в том, что чувствую и чего вообще хочу от жизни. Меня швыряло то вверх, то вниз. Я, то ненавидела Дикаря, то буквально загибалась от невозможности его увидеть. Внутри меня, будто шла настоящая борьба между рассудком, сердцем и гордостью. Они жестоко калечили друг друга, практически убивали, а вместе с ними убивалась и я.
Дикарь еще несколько раз пытался со мной поговорить. Сначала подловил меня неподалёку от университета. Уже не говорил про «базар» и прочую ересь. Был сдержан, но я кожей чувствовала его беспокойство и привычный взгляд тёмных глаз вдруг потерял свою былую суровость. Дикарь всё ко мне прикоснуться хотел, но я не давалась, шарахалась, будто от открытого огня или оголенного провода, что мог убить током. Я это делала не из вредности и не потому, что пыталась набить себе цену. Мне, действительно, было трудно находиться так близко к Дикарю и выносить его прикосновения. Моя бескомпромиссность поражала меня же. Дикарь пытался объяснить, что ничего у него с Алёной не было, что у него вообще ни с кем ничего не было. Мне хотелось верить, но я не могла переступить через себя. Дело не только в Алёне, а вообще во всем, что между нами случилось и Дикарь, похоже, этого не понимал. А я не понимала, почему для него вдруг стало так важно вернуть меня. Всё в голове набатом били слова: «Мы друг другу никто. Никто! Никто! Никто!»
– Блять! – Дикарь тогда еще кулаком по дверце машины шарахнул, а я дернулась от неожиданности. – Нахер мне это надо?! – его затрясло.
– Тогда просто уезжай, – спокойно проговорила я, сверля угрюмым взглядом влажный асфальт под ногами.
Дикарь уехал. Потом через пару дней я его встретила у своего подъезда. Мама послала меня в магазин. Уже вечерело, снова сгущались тучи. Похоже, эта осень обещала быть особенно дождливой. Дикарь был пьян. Его шатало. В руке держал недопитую бутылку виски.
– Даша, давай поговорим.
– Нет, – твердо ответила я. – Иди домой и проспись.
– Мне хреново, ты это понимаешь? – Дикарь прислонился спиной к железной двери и сделал несколько глотков прямо из горла бутылки.
– Мне тоже, но ничего, пытаюсь справиться.
– А я не могу, понимаешь? Вернись ко мне. Я никогда за бабами не бегал, а перед тобой унижаюсь. Мне херово.
– Бухать меньше надо, чтобы херово не было, – сердито проговорила я.
– Да причем тут бухать? Без тебя херово… Не думал, что вообще такое будет. Даш, – он подошел ко мне, – что мне сделать, чтобы всё это дерьмо прекратилось?
– Просто оставь меня в покое, – я всеми силами пыталась удушить в себе чувство жалости и острую потребность уткнуться носом в ключицу этого негодяя, который мне всю душу вытряс.
– Блять! – взревел он и швырнул недопитую бутылку об землю. Она разлетелась на осколки.
Дикаря корёжило оттого, что он не мог вот так просто за пять секунд решить проблему. Тут ни его влияние помочь не могло, ни деньги, ни угрозы, вообще нечего.
– Ну что ты делаешь? – Дикарь тяжело дыша, смотрел на меня, его глаза лихорадочно блестели. – Что ты со мной сделала? – уже спокойней через пару секунду добавил он.
– Ничего, – я вжала голову в плечи.
– Тогда почему я чувствую себя таким дерьмом? Почему мне так хуево? – неужели он думает, что я смогу ответить на эти вопросы. Да я сама ни черта не знаю.
– Меня дома ждут, – я открыла железную дверь и спокойно зашла в подъезд.
На работе стало легче. Ну как легче. Физически я была вся на износе, зато места для паршивых мыслей не осталось. Работа-учеба-дом – вот три основные составляющие моей жизни на эту осень. Никакого отдыха, ни единой свободной минуты. Меня вообще вдруг начала пугать сама мысль о свободном времени. Я шарахалась от нее, загружала себя по полной, чувствуя, что уже балансирую на грани.
Потом появился Лёшка. Он работал в моей смене и был всего лишь на год младше. Учился он в химико-технологическом университете. Высокий, худощавый и светловолосый. Меня его глаза поразили. Такие большие и насыщенно-голубые. Обычный парень с отличным чувством юмора. С ним бывало весело, но меня всё равно не покидало чувство нехватки чего-то. Чего именно, я никак понять не могла. Лёшка испытывал ко мне интерес, я это сразу и безошибочно ощутила, да и на работе все мне говорили, что пацан глаз на меня положил. Но я не воспринимала его как потенциального парня. Я вообще не хотела отношений. Мама кто-то сказала, что иногда полезно отвлечься от одного человека, с помощью другого. О! Это жутко цинично! Но я больше не могла выдерживать эту внутреннюю, ничем неизлечимую, боль.
Пару раз Лёшка провожал меня домой. Потом, мы как-то провели в кафешке наш общий выходной. С ним весело и даже уютно, но мыслями я всё равно была где-то далеко-далеко. Это жутко меня бесило.
Настал конец октября. Близился мой день рождения. Впервые я не хотела его праздновать. Настроение напрочь отсутствовало, но Лёшка и девки из универа, с которыми я тесно общалась, твердо решили, что этот день рождения необходимо отпраздновать. Я долго сопротивлялась, а потом просто решила махнуть на всё рукой, и оторваться от реальности. Пусть душа горит, а тело – танцует.
