Текст книги "Хозяйка ночи"
Автор книги: Мартина Коул
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 34 страниц)
Глава 21
Мария Юргенс спросила, пытаясь скрыть раздражение:
– А что обо всем этом скажет Бриони?
Томми равнодушно пожал плечами:
– У меня есть половина в деле, и я могу располагать ею, как мне угодно.
Мария тряхнула своими платиновыми волосами и улыбнулась:
– Мне кажется, все будет иначе, Томми. У меня такое чувство, что Бриони воспримет это не так, как ты. Я не знаю, из-за чего такие страсти, какая кошка пробежала между вами, зато мужчин я знаю неплохо. Я не собираюсь ради тебя порывать с Бриони. Мы с ней очень хорошо ладим, собираемся начать общий бизнес, и мне совершенно ни к чему становиться ее врагом. Ни сейчас, ни когда-либо позже.
Томми удивился, услышав о том, что у Бриони и Марии есть какие-то общие дела: Бриони ничего ему об этом не говорила.
– Понятно.
Мария усмехнулась.
– Нет, ничего тебе не понятно, Томми Лейн. Мне кажется, тебе должно быть стыдно. Ты приходишь, раздувшийся от собственного величия, и заявляешь, что можешь распоряжаться половиной вашего с Бриони общего бизнеса, в то время как этот бизнес по справедливости целиком принадлежит ей. Именно Бриони строила и раскручивала ваши заведения – ты в основном занимался случайными сделками. Я знаю все обо всех, мне ты очки не вотрешь. Я тебе советую дать Бриони возможность откупиться от тебя. – Мария наклонилась к Томми, и ее голос смягчился. – Послушай, дружище, я не знаю, что там произошло между вами, но все это на тебя не похоже. Ты пытаешься навредить ей. Что бы она ни сделала, не забывай о прошлом. Вспомни те времена, когда все так хорошо начиналось, – вы затеяли большое дело, стали партнерами… Может, сейчас ты зол на нее, но подумай, как же ты будешь чувствовать себя месяц, год спустя?
– Сказать правду, Мария, я попросту подумал, что ты будешь для меня наилучшим партнером после Бриони. Вы похожи, чертовски похожи! Но я не могу с ней видеться. Мне очень жаль, но я больше не желаю видеть ее, ни сейчас, ни в будущем. Я даже не хотел бы сейчас затащить ее в постель, клянусь.
– Тебе нужны деньги?
Томми покачал головой:
– Нет. Деньги мне не нужны.
– Тогда я дам тебе бесплатный совет. Не пытайся продать свою половину кому-либо, не посоветовавшись прежде с Бриони. Это все равно что плюнуть ей в душу. Если бы она поступила так с тобой, это было бы равносильно убийству. Попытайся сохранить хотя бы остатки дружбы, Томми. Сначала предложи ей выкупить свою долю, а потом, если она откажется, станешь пассивным партнером. Но не усугубляй и без того паршивые дела. Неприятности придут сами, тебе не понадобится бегать за ними.
Молли потряс вид Эйлин. Прошла неделя после свадьбы, Молли приехала к новобрачным в гости, однако ее визит никого не обрадовал. Эйлин все время молчала, лицо ее поблекло и осунулось. Она готовила обед, но делала это настолько вяло, что даже чистка моркови превратилась у нее в долгую утомительную операцию. Молли болтала без устали, но наконец все ее темы иссякли, и в кухне повисла тишина.
– Как твои дела, Эйлин? Ты не похожа на себя, девочка.
Эйлин не ответила. Увидев, как напряжено ее лицо, Молли почувствовала холод в груди. «Пожалуйста, Господи, не допусти, чтобы нервы Эйлин взяли над ней верх, – подумала она. – Перед свадьбой моя дочь немного оправилась. Пресвятая Мария, не дай ей снова свихнуться, прошу тебя».
– Я спрашиваю, ты хорошо себя чувствуешь, Эйлин, детка?
Та кивнула.
– Все ли хорошо между тобой и Джошуа?
Эйлин начала резать морковь. Только стук ножа нарушал тишину на кухне.
– Эйлин, ты в конце концов ответишь мне, черт побери?
Эйлин вздрогнула. Молли заметила, что после свадьбы Эйлин вновь стала сутулиться, как прежде.
– Что ты хочешь от меня услышать?
Молли закрыла глаза. По крайней мере, она ответила, значит, не окончательно свихнулась.
– Скажи мне, что с тобой происходит, девочка? Я волнуюсь за тебя. Для женщины, которая замужем всего неделю, у тебя слишком изнуренный вид. Можно подумать, будто твой брачный стаж уже не меньше сорока лет и вся новизна давным-давно испарилась. Дело в Джошуа? Джошуа не такой милый, как тебе хотелось бы? Он чем-то расстраивает тебя?
Эйлин в страхе ссутулилась еще сильнее, вспоминая язвительные речи Джошуа. Ей пришлось уже не раз во всех подробностях рассказывать, что с ней делал ее совратитель, словно это подстегивало сексуальный аппетит ее мужа. В довершение всего Джошуа заставил Эйлин признаться в том, что она убила своего отца.
– Значит, дело в его проклятой мамаше? Она приезжала к тебе? Если это так, я подотру ею пол!
Эйлин покачала головой.
Молли стиснула зубы. «Мне нужно докопаться до сути, даже если ради этого придется задушить Эйлин собственными руками».
– Может, дело в постели, в ночах, когда вы занимаетесь любовью? Скажи, в этом?
Эйлин закрыла лицо руками и кивнула. Молли вздохнула с облегчением.
– Послушай, Эйлин, я помню, как моя собственная мать говорила мне в день свадьбы: «Некоторым нравится секс, а другим – нет». Я сама была где-то посередине. Вначале мне нравилось заниматься любовью, но потом, когда вы стали рождаться в таком количестве, я быстро остыла.
Эйлин промолчала, и Молли заговорила вновь:
– Послушай, дочка, это та сторона брака, с которой каждая из нас должна мириться. Это единственный способ завести ребенка, и поверь мне: когда ты подносишь малыша к груди, то понимаешь, что ради него стоило потерпеть.
Эйлин отвела взгляд в сторону и кивнула. Молли незаметно перекрестила ее. «Конечно, вряд ли ей могло понравиться то, что происходит в постели, – мешали плохие воспоминания. Но если у нее появится ребенок, это ее выпрямит. Когда у тебя куча детей, нет времени страдать от собственных неприятностей.
Джошуа – неплохой человек, он будет заботиться о ней». Так Молли пыталась успокоить себя.
Прошла неделя, а Бриони так и не слышала ничего о Томми. Она послала ему три записки, но он не ответил ни на одну – словно в воду канул.
Слезы вновь покатились у Бриони по щекам. «Что ж, скоро мне в любом случае придется иметь с ним дело, пусть даже речь пойдет только о бизнесе. И если я хотя бы раз поговорю с ним, то все будет в порядке. Я постараюсь дать Томми понять, как я сожалею обо всем, что сказала, как сильно по нему соскучилась, как я люблю его…»
Дверь кабинета резко распахнулась, ворвалась Берни, и Бриони застонала:
– Что тебе нужно?
– О, я вижу, ты мне искренне рада! – засмеялась Берни. Бриони слабо улыбнулась:
– Прости, я начну снова. Что я могу сделать для тебя, Бернадетт?
– Да ничего. Я просто подумала, не заглянуть ли к тебе, вот и все. Хоть посмотреть, как сестра выглядит.
– Со мной все в порядке, Берни.
– Значит, от Томми ни слова?
– Ни слова.
– Он вернется. – Голос Берни звучал уверенно.
– Надеюсь, – засмеялась Бриони. – Но у меня такое чувство, что на сей раз он не вернется.
– Ну и хрен с ним, если так. Он больше потеряет, чем ты. Пусть проваливает.
– Как поживает Керри? – Бриони захотелось сменить тему.
Берни усмехнулась:
– Наша Керри спит, у нее выдалась тяжелая ночка.
– Что ты хочешь этим сказать? У нее завелся любовник? Правда? Мы с мамой интересуемся. Кто он?
Берни лукаво улыбнулась:
– Я поклялась хранить это в секрете, Бри, и даже тебе не могу рассказать. Но могу намекнуть. Он – последний человек в мире, на кого ты могла бы подумать.
Бриони почувствовала в голосе Берни злобу и встревожилась.
– Он женат, в этом проблема?
Берни покачала головой.
– Нет-нет, я ничего не знаю.
Бриони внимательно посмотрела на сестру и произнесла:
– Берни, давай начистоту: ты приехала, чтобы немного напакостить. Так что если хочешь что-то сказать, то либо говори, либо заткнись и перестань ходить вокруг да около.
Берни фыркнула.
– Я не собираюсь ничего говорить, Бриони. Если тебя интересуют дела Керри, узнай у нее обо всем сама. Сейчас ты ее застанешь дома, в постели. Она не встанет раньше пяти. Всю ночь бодрствует, весь день спит.
Бриони засмеялась и покачала головой.
– Вы с ней обе ветрогонки, Берни.
Керри сидела в своей маленькой кухне с Эвандером, ела тосты и пила крепкий чай, от души положив в него сахара.
– Расскажи мне про Алабаму, Эвандер. Ты никогда ничего мне не рассказывал об Америке.
Эвандер медленно жевал тост, словно нарочно дразня Керри. Он знал, что его подружка нетерпелива. Она раздвинула его руки и уселась к нему на колени.
– Ну давай, Эвандер, не беси меня. Он поцеловал ее в губы.
– Слушай, Керри, скажем так: моя жизнь там очень отличалась от жизни здесь, в Англии.
Керри вскочила, уперла руки в бока и бросила на него суровый взгляд.
– Я не дитя, Эвандер, и не стану плакать! Прекрати обращаться со мной как с ребенком. Если я когда-нибудь поеду туда, я должна знать, чего мне следует ожидать.
Он положил остатки тоста на тарелку и аккуратно вытер руки о салфетку. У Керри появилась безумная идея – поехать в Париж, а оттуда отправиться в Америку. Сколько он ни пытался ее урезонить, она не хотела ничего слушать. Эвандер понял, что настало время рассказать Керри настоящую правду. Придется выложить все. Придется объяснить, почему они никогда не смогут быть вместе, жить как муж и жена.
– Садись, Керри. Садись и успокойся. Я скажу тебе то, что ты хочешь знать.
Он произнес это почти шепотом. Усевшись на стул напротив него, Керри взяла свою чашку с чаем и приготовилась слушать. Лицо ее сияло, словно подсвеченное изнутри.
– Так вот… В Алабаме с черными обращались хуже, чем с животными. Черные с утра до вечера работали на фермах, но вся живность получала еду в первую очередь, равно как и тепло и кров. Обычно негры спали во дворе. Их дети начинали работать, едва выучившись ходить, – кормили домашнюю птицу.
Моя мать закрутила роман с мулатом по имени Расти Дорси. Это был высокий человек с хорошо подвешенным языком. Моя мать за три года родила от него троих детей. Я был первым, потом родились, мои сестры. Расти работал неподалеку, он был отличным столяром. И вдруг он уехал. У моей мамы, Лизель, разбилось сердце, она жила надеждой, что он вернется. И он вернулся, да, но лишь когда разорился вконец. Через некоторое время он вновь принялся бродяжничать.
Мой дедушка любил его. Они оба любили поговорить, а за разговором и выпить, но, правда, мой дед в отличие от Расти был очень религиозен. Мы все жили в одной маленькой лачуге. Там не было ни спален, ни туалетов, ничего такого. И каждый все обо всех знал. Совсем никакой личной жизни. Впрочем, детям она и не нужна.
Керри кивнула, вспоминая свое детство, подвал, плотно прижатые друг к другу тела в постели.
– Когда мне исполнилось пять лет, мать отвела меня на работу в дом к белой женщине. У нее был слуга по имени Тобиас, здоровенный негр. И вот эта женщина, мисс Глория Дэй… она была старше его, настоящая старуха… Она не собиралась умирать, наоборот, ее переполняла энергия. О господи, я видел, как она на него глядела!
Он засмеялся, и Керри улыбнулась. Она не отводила глаз от его лица.
– Да, она любила черное мясо, эта Глория Дэй! И Тобиас, похоже, тоже ее любил. Я понравился ему. Он знал, что я люблю слушать, когда играют на пианино. Мисс Дэй играла, а я слушал, но если забывал подмести крыльцо или вымыть пол, меня пороли розгами. Мисс Дэй однажды спросила: «Эвандер, тебе нравится, как я играю на пианино?» И я честно ответил: «Да, мэм». Тогда она решила учить меня играть на пианино. Я проводил с ней часы, слушая ее игру. Я готов был сидеть и слушать днем и ночью. Понимаешь, она была интересным человеком.
Что ж, я быстро все схватывал, и это радовало ее. Когда я играл, она смеялась как сумасшедшая. Так прошло пять лет – лучшие пять лет моей жизни. К одиннадцати годам я уже мог сыграть любую вещь, какую бы она ни попросила. Сейчас я думаю, что я заменял ей родных детей, которых у нее не было. Мисс Дэй даже пыталась устроить меня в школу, но власти не разрешили. Я-то с самого начала знал, что ничего не выйдет, и потому не слишком расстроился.
– Как это чудесно! У тебя было прекрасное детство…
Эвандер громко расхохотался.
– Нет, Керри. У негров не бывает детства. Однажды утром мы с матерью увидели, что мисс Дэй сидит на крыльце. Выглядела она неважно. У нее было такое белое лицо – белее ее седых волос, белее ее платья…
Эвандер тяжело вздохнул и отпил глоток остывшего кофе.
– В саду у мисс Дэй рос огромный дуб. Я любил забираться на него. Теперь на этом дубе висел Тобиас, подвешенный за ноги. Сначала я даже не понял, что с ним произошло. Его сожгли заживо, но сначала избили палками, испинали башмаками. Вместо лица у него было какое-то месиво. Они кастрировали его и запихали пенис ему в рот. Тобиас был весь обуглен, его одежда сгорела дотла.
– Боже праведный! Мне плохо.
Эвандер усмехнулся.
– Меня тоже вырвало. Я собрал всю свою выдержку, но все равно что-то дергалось у меня в желудке и выталкивало пищу наружу. Моя мама плакала, сильно плакала. Я побежал к своему дедушке, он сходил за отцом Тобиаса, и они перерезали веревку.
– Ну а как насчет закона, полиции?
– Дорогая, это и был закон. Даже сейчас там такой закон, хотя прошло уже столько лет. Закон гласит, что черный человек не может смотреть на белую женщину. Если белая женщина подумает, что черный смотрит на нее с вожделением, его могут повесить. Кто-то догадался о его связи с мисс Дэй. Никого не волновало, что она сама хотела его, что это ей нравилось, что она платила ему! Ее никто не тронул, у нее имелась надежная зашита – деньги. Поэтому они отыгрались на Тобиасе. Черное и белое по-настоящему никогда и нигде не смешиваются, девочка, даже во Франции.
Керри через стол смотрела на Эвандера. Она вглядывалась в его глаза, в его лицо шоколадного цвета. Она так сильно хотела его, что почти ощущала свое желание на вкус.
– Что ты собираешься делать? Для чего ты мне рассказываешь все это? Ты думаешь, я не знаю, что такое бедность? Поверь мне, Эвандер, я выросла в трущобе, в самой паршивой трущобе. Мы – ирландский мусор, мы пэдди,[3]3
Пэдди – пренебрежительное прозвище ирландцев.
[Закрыть] несмотря на то что я и мои сестры родились в Лондоне. Или ты пытаешься запугать меня, заставляя выслушивать такое? Если ты не хочешь меня, Эвандер, тогда скажи прямо. Если ты боишься, что я покончу с собой, то совершенно зря.
От любви к Керри, от несправедливости жизни Эвандеру хотелось закричать. Он подошел к Керри и опустился перед ней на колени. Взяв ее лицо в свои большие ладони, он попытался урезонить девушку.
– Я люблю тебя, девочка. Я обожаю тебя. Но ты не хочешь меня понять. Если кто-нибудь когда-нибудь узнает про нас, то… Ты даже не догадываешься, какие это вызовет неприятности. Я боюсь. Не за себя, за тебя! За тебя!
Керри попыталась высвободить лицо из его рук, но он крепко держал ее.
– Послушай меня. Ты думаешь, что любовь побеждает все. Нет, это не так. Когда мы с тобой станем жить вместе, ты возненавидишь меня, а если у нас будут дети, то в конце концов ты возненавидишь и их.
Глаза Керри наполнились слезами, слезы заливали ей лицо, а она все смотрела и смотрела на Эвандера. Все ее тело трепетало от страсти к нему и от его жестоких слов. Он крепко прижимал ее к себе, вдыхал аромат ее духов, ее волос. Его нежные прикосновения лишали ее сил, она плакала все горше, она сотрясалась от рыданий и промочила слезами его рубашку.
– Мне не нужно было заходить так далеко, девочка. Я был неправ. Поверь мне, раз я сказал, что люблю тебя, то я сделал бы все на свете, чтобы мы были всегда вместе. Керри, выхода просто нет. Я лежал без сна несколько ночей, пытаясь придумать, как решить нашу проблему, но выхода не нашел. Я возвращаюсь в Штаты. Я знаю парня, который может дать мне работу. Я уеду, и ты забудешь обо мне.
– Нет… Я не забуду, я никогда не забуду тебя. Я поеду с тобой… – Голос ее стал сиплым от слез. Она понимала, что несет чушь, но не могла остановиться. – Мы найдем выход, я знаю, что найдем.
Эвандер отстранил ее от себя и посмотрел ей в лицо. Покачав головой, он сказал:
– Я собираюсь покинуть тебя, девочка, но мое сердце останется здесь. Тебе придется принять это, Керри. Мы не можем любить друг друга. Возможно, потом – кто знает? – все изменится. Но не при нашей жизни, в этом ты можешь быть уверена.
– Но я так люблю тебя, так люблю!
Он улыбнулся ей с благодарностью.
– Я тоже люблю тебя, детка. Я так хочу тебя. У меня никогда не было такой, как ты, и наверняка больше не будет. Но сейчас давай наберемся мужества. Пришло время стать взрослыми. Достаточно взрослыми, чтобы суметь прекратить то, что мы начали и что может привести лишь к катастрофе. Я уезжаю, девочка, заканчиваю свой контракт и уезжаю.
– Значит, у нас остается месяц, так? Всего четыре недели?
Он кивнул. Его сердце разрывалось от жалости, когда он слышал слезы в голосе Керри. В то же время он был горд от сознания того, что она любит его, любит по-настоящему. Благодаря ее любви Эвандер мог выйти из игры с достоинством. Первый раз в своей жизни он был ответствен за судьбу белого человека.
Керри громко всхлипнула. Лицо ее заливали слезы.
– Тогда нам остается лишь сделать эти четыре недели лучшими в нашей жизни.
Эвандер нежно поцеловал возлюбленную, нежно коснувшись губами ее лица.
– Мы постараемся, детка. Уж это я тебе обещаю.
Глава 22
Бриони сидела перед мерцающим экраном и с интересом следила за ходом фильма. Она оценила то, как Руперт снял девушку, какие выбрал ракурсы. Лицо Джонатана всегда было непроницаемым, и это следовало одобрить, потому что зрителям подобных фильмов нужны не эмоции, а грубый секс.
Девушка была стандартной красоткой, и это разочаровало Бриони. Платиновые волосы, огромные груди, тонкая талия. От девицы исходила аура скуки. Однако Бриони понимала, что заметить это может только она да разве что еще девушки, работающие на нее. Мужчины, похоже, скучали с теми девочками, которых они покупали и за которых платили.
Секс в фильме был жарким, тяжелым, лицо девушки выражало откровенную похоть. В какой-то момент она посмотрела на торчавший прямо у нее перед глазами фаллос, поднесла руку с тщательным маникюром ко рту и, глядя прямо в камеру, с кокетливым удивлением широко раскрыла глаза. Именно этого и хотели зрители, именно в это Бриони вкладывала деньги. Когда девушка перевернулась на живот и призывно подняла круглый зад, Бриони от души расхохоталась. Джонатан в одной кепке, сдвинутой на затылок, грубо вошел в нее, удерживая партнершу за бедра. Томми это было бы омерзительно…
Мысль о Томми вернула Бриони к действительности, и ее лицо омрачилось. Прошло уже десять дней, как он ушел, а она ничего не слышала о нем, совсем ничего. Она знала, что он крутится где-то в Ист-Энде, но у него не хватило такта каким-то образом дать о себе знать. Что ж, она не собирается снова иметь с ним дело. Он проигнорировал все ее записки. Мяч сейчас на его стороне поля! В гневе она чувствовала себя не такой несчастной. Бриони предпочитала злиться на Томми, тогда его отсутствие переносилось легче. Но постепенно Бриони начинала беспокоиться. «Если мы по-прежнему партнеры, то он должен быть рядом, должен помогать мне. Иначе мне снова придется зарабатывать авторитет, придется бороться. Но никому, никому на свете не удастся взять то, что принадлежит мне».
Фильм шел к завершению, и Бриони заставила себя сосредоточиться. Нужно утвердить его с Рупертом и Джонатаном. Она досмотрела фильм до конца, а затем включила свет. Что ж, возможно, это и не высокое искусство, но для ее целей вполне годится.
Бриони находилась в своей спальне. Только специально приглашенные люди могли входить сюда. Даже Молли не являлась исключением. Здесь Бриони обдумывала свои планы и затем обсуждала их с Томми. Теперь ей казалось, что это было так давно… Словно в другой жизни.
На каминной полке стояла фотография, изображавшая Бриони вместе с Томми. Они сфотографировались в тот день, когда пошли посмотреть на Чарли Чаплина в фильме «Малыш». Им нравился маленький Джекки Коган, нравился фильм. На снимке оба улыбались во весь рот, ее лицо наполовину скрывала большая шляпа. Бриони взяла фотографию и принялась рассматривать ее, пытаясь вспомнить все события того дня, каждый нюанс, каждый миг. «Если бы я раньше поняла, как много мы значили друг для друга!»
Но в том-то и вся беда, что она никогда об этом не думала. Томми жил с ней долго, – казалось, иначе и быть не могло. Она не понимала, что людей надо удерживать. Бриони тяжело вздохнула. Если Томми действительно решил порвать с ней, то она оказалась отброшенной на несколько лет назад: «мамочка», владелица клуба, не более того. Если бы Томми не было рядом, она не стала бы даже следить за собой.
Бриони поставила фотографию обратно на полку камина и взяла другую – фото Бенедикта. Одетый в темный костюм, он стоял прислонившись к колонне. Это был хороший снимок – фотографу удалось поймать улыбку мальчика. Бенедикта попросила сфотографироваться няня, но на самом деле снимок предназначался для Бриони.
Бриони слабо улыбнулась. «Бен похож на меня», – подумала она. Даже на отретушированном фото, где невозможно различить цвет глаз и волос, он оставался копией Бриони.
Осторожно поставив карточку на место, Бриони прошлась по комнате. Сегодня ей предстояло поехать к Эйлин. Начинался очередной кризис в семье. Иногда Бриони хотелось, чтобы все ее близкие провалились в преисподнюю и оставили ее в покое. У Бриони не было сил переживать даже из-за матери и сестер, ей хватало и своих забот. Но, разумеется, никому не следовало об этом знать. Бриони не знает слабости – таков закон семьи Каванаг. Порой маленькая женщина от души жалела, что сама придумала этот закон.
Молли ждала Бриони на кухне в доме Эйлин. Элизабет О'Мэйлли сидела широко раскрыв глаза и таращась на огонь. Под глазом у нее темнел синяк, который ей поставила Эйлин.
– Вы с сынком измучили девочку так, что она сошла с ума! – напустилась Молли на сватью.
Элизабет О'Мэйлли покачала головой.
– Эта девица безумна, как мартовский заяц, и ты прекрасно об этом знаешь. Ты была здесь и видела, что случилось. Она напала на меня без всякой причины. Я только приехала посмотреть, как она.
Молли недоверчиво хмыкнула:
– И это все, что ты можешь сказать? Ты приезжала сюда каждый день. О, не думай, что я ничего не знаю! Ты доводила мою дочь до безумия своим обжорством и чавканьем! Думаешь, за Эйлин некому заступиться? Подожди, вот приедет Бриони, она подотрет тобой пол! А что до этого жеребца, вашего сынка, моя Эйлин не знала ни минуты покоя с тех пор, как вышла замуж. Не прошло и двух недель, а она похожа на мученицу. Он, как и ваш муж, мадам, такой же сексуальный маньяк! Христом клянусь, все об этом знают: твой муженек готов был пользовать бабенок даже на смертном одре!
Элизабет О'Мэйлли оскалила зубы:
– Ты, сука!
– Ты сама сучка первостатейная, но моя Бриони собьет с тебя спесь. Она врежет тебе по первое число.
Бриони вошла через заднюю дверь как раз в тот момент, когда женщины уже сцепились в драке. Она разняла их и с удивлением спросила:
– Что здесь происходит?
Молли толкнула свою соперницу в грудь. Та пролетела через всю кухню и врезалась спиной в буфет. Тарелки и кружки повалились на пол с оглушительным грохотом.
– Весь этот ад из-за нее, Бри, она виновата! Она и ее сынок. И он еще смеет называть себя мужчиной! Ух!
– Где Эйлин?
– Она наверху, и, по моему мнению, ей нужен доктор, – ответила миссис О'Мэйлли. – Она сумасшедшая, и мой мальчик тут ни при чем. Это у нее дурная кровь, а не у нас.
Бриони посмотрела в лицо Элизабет О'Мэйлли и тихо сказала:
– На вашем месте, старая леди, я бы заткнула свою пасть. Пока я не в настроении драться, но настроение скоро может появиться. – Она показала кулак, подтверждая свои слова.
– Бри, задай ей жару!
– Мам! Может, ты передохнешь и позволишь мне увидеть Эйлин? Вы обе деритесь и ругайтесь хоть весь день напролет, но, черт побери, перенесите свои дела на улицу. Здесь не место для склок.
Обе женщины с явной неохотой умолкли.
– Вот так-то лучше. А теперь приготовьте мне чашку чаю, и пусть она остывает на столе. Я пойду наверх и посмотрю, что можно сделать.
Тяжелой поступью Бриони поднялась по лестнице. Две старухи продолжали переругиваться, но уже тихо, зловещим шепотом. Бриони осторожно открыла дверь в комнату Эйлин. То, что она увидела там, потрясло ее до глубины души. Ее сестра лежала на полу, свернувшись клубком и закусив зубами край покрывала с кровати, чтобы не дать вырваться крику.
– Эйлин, Эйлин! Что с тобой, дорогая?
Бриони опустилась на колени возле сестры. Эйлин уставилась на нее расширенными глазами, будто не понимая, кто это.
– Это я, сестренка, любимая. Что случилось? Скажи мне, что случилось?
Из глаз у Эйлин текли слезы, и, вытащив носовой платок из кармана плаща, Бриони осторожно вытерла ей лицо.
– Я больше не могу, Бри. Они все время дерутся, орут на меня и друг на друга. Джошуа не оставляет меня в покое ни на минуту, ночь за ночью. Он мне противен, Бри. Он омерзительно ко мне относится, заставляет меня рассказывать все. Я этого не выдержу.
– Рассказывать все? – с удивлением переспросила Бриони. – Что – все?
– А ты не проболтаешься, если я скажу тебе? Он не должен знать, что я тебе сказала, понимаешь? Он пригрозил мне, что, если я пожалуюсь кому-нибудь, он убьет меня.
Бриони усмехнулась:
– Да? Он это говорил? Ну, я не проболтаюсь, дорогая. Ты расскажи мне, а я посмотрю, что можно сделать. Хорошо?
Эйлин схватила Бриони за руку. Бриони увидела ужас на лице сестры и ощутила огромное желание схватить Джошуа за глотку и задушить его голыми руками, чтобы и ему пришлось почувствовать ужас.
– Он заставил меня рассказать ему о нас, Бри. О папе и о Генри Дамасе… Он знает все. О твоем мальчике, о нашем папе и о том, что я сделала с папой… Он говорит, что собирается пойти в полицию, и заставляет меня проделывать с ним разные вещи. Ужасные вещи. Я не понимаю, почему он так себя ведет Бри. Он всегда был добр ко мне, всегда был так мил… Он никогда не обижал меня раньше…
Она снова начала горько плакать. Бриони нежно гладила ее красивые темные волосы.
– Ну, вставай, я помогу тебе раздеться и уложу в кровать, а потом мы решим, что делать.
Эйлин с трудом встала, опираясь на руку Бриони. Когда Бриони стянула с нее платье, то увидела на теле сестры синяки и царапины и стиснула зубы. Она приготовила постель и, когда Эйлин легла, укрыла ее одеялом. Страдальческое выражение на лице сестры разрывало ей сердце. Бриони чувствовала себя ответственной за все. Поцеловав Эйлин в лоб, она вышла из комнаты.
На кухне Молли и Элизабет О'Мэйлли сидели за столом и молча пили чай.
– Что здесь случилось? – спросила Бриони. Элизабет покачала головой:
– Не знаю. Я сегодня приехала навестить Эйлин, посмотреть, как она, и тут приехала ваша мать. Мы поскандалили, и Эйлин просто сошла с ума. Напала на меня. А что она говорила, как ругалась!
– Наверное, она выучилась таким словечкам от вашего сынка. Наша Эйлин за всю жизнь не произнесла ни единого грубого слова, сколько я ее знаю.
– Мой Джошуа приличный человек, да будет вам известно… – Гордость за сына преодолела в душе Элизабет страх перед мисс Каванаг.
Бриони впилась глазами в лицо старухи.
– Ваш сын – животное, и от этого у нашей Эйлин все перевернулось в голове. А теперь поднимай свою жирную задницу и катись куда угодно, но держись от меня как можно дальше. Да, и вот еще что. Твой сын больше не будет жить здесь, так что в любом случае жди его дома.
Молли усмехнулась. Она не сомневалась в том, что ее Бриони все уладит. Когда Элизабет О'Мэйлли ушла, Молли самодовольно улыбнулась:
– Поделом ей! Слышала бы ты, что она тут плела сегодня!
– Заткнись, мам! Ты такая же дура, раз притащилась сюда и устроила весь этот переполох. Эйлин больна. Если бы ты не заставила меня купить для нее этот паршивый дом ради того, чтобы выдать ее замуж, такого никогда не случилось бы. Она сама никогда не вышла бы замуж после всего, что с ней стряслось. Поэтому впредь не суй свой нос в чужие дела. Я обвиняю тебя во всем, что произошло сегодня. Тебя и себя. Мне не надо было тебя слушать.
Молли почувствовала уколы совести.
– Я скажу тебе еще кое-что, мать, – продолжала Бриони. – Джошуа знает про все наши делишки. Знает о Генри Дамасе, о моем мальчике, о смерти папы – обо всем. Он заставил ее рассказать ему все, а теперь терзает угрозами.
– Нет! Неужели она рассказала ему? О Боже праведный, глупая девчонка!
– Не глупая. Напуганная, душевнобольная – тут много всего. Это мы дуры, что добивались этой свадьбы. Придется мне встретиться с Джошуа О'Мэйлли и заткнуть ему глотку раз и навсегда.
Кевин Картер, водитель Бриони, был удивлен выражением лица хозяйки, когда та вышла из дома сестры. Веселое настроение, похоже, покинуло ее, осталась только ярость. Бриони села на заднее сиденье.
– К Элизабет О'Мэйлли, пожалуйста.
Машина тронулась с места. Бриони, завернувшись в плащ, смотрела в окно на пролетавшие мимо улицы. На тротуарах играли дети, мужчины стояли прислонившись к фонарным столбам. Улицы не изменились со времен ее детства. Люди по-прежнему жили в тесных маленьких домишках, черных от копоти, держали по нескольку кур, по паре кроликов в клетках. У здешних обитателей доселе сохранялся унылый, безнадежный вид.
Машина подкатила к дому Элизабет О'Мэйлли. Группа детишек в лохмотьях толпилась возле двери. Они бросили свою игру в камешки и уставились на даму в темно-зеленом плаще. Одна маленькая девочка расчесала гноящуюся ранку от укуса блохи и смахнула кровь грязными пальчиками.
В доме напротив открылась дверь, и на пороге показалась молодая мать с маленьким ребенком на руках. Бриони узнала ее. Это была Лили Бейнс, девушка, с которой они когда-то детьми вместе играли во дворе. Бриони улыбнулась, кивнула ей и постучала в дверь Элизабет О'Мэйлли. Стук эхом разнесся по всему дому, и Бриони чутьем поняла, что внутри никого нет.
– Лили, ты знаешь, где она?
– Они вышли с час назад. Я думаю, старуха собралась куда-то далеко, у нее с собой были сумки. Надеюсь, она действительно уедет, я просто не выношу эту старую корову.
Бриони понимающе хмыкнула.
– А куда она могла поехать? У нее есть кто-нибудь, к кому она могла бы отправиться?
Лили покачала головой, а ребенок улыбнулся. Бриони заметила на зубах ребенка кариес, хотя ему было не больше года от роду.
– Единственное место, где ее могут ждать, – это церковь, хотя я думаю, что и там ей не очень рады. А как ты, Бриони? У тебя прекрасный вид. Просто шикарный.
– Ты тоже прекрасно выглядишь, Лили. А это твой мальчик? Бриони погладила ребенка по щеке. Тот засмеялся. Лили приосанилась, понимая, что за ними наблюдают. Теперь, когда Бриони уделила ей внимание, она могла хвастаться тем, что выросла вместе с ней.
– У меня четверо, это мой младший. Я вышла замуж за Дэнни Литтла, ты его помнишь?
