Текст книги "Доспехи для героя"

Автор книги: Мартин Райтер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Глава XIII
РАЗРЕШИ ПРЕДСТАВИТЬСЯ

Мы вчера еще от родителей удрали в Большой Мидгард. Все бродили по городу, а сегодня, вот, к тебе заявились. Это хорошо, что ты нас видишь. Это весело, – сказал глюм, у которого была светлая шерсть. – Разреши представиться: я – Бурунькис, а братца звать Капунькис. А в твоем доме живет глюм Плюнькис. Как только дом построился, он в нем и поселился. Только Плюнькис очень старый, на верхние этажи не поднимается. Зато мы поднялись…

– А нас люди не видят! – прервал братца Капунькис. – Люди точно подслеповатые кроты: вообще никого не видят: ни гномов, ни домовых, ни духов, ни русалок, ни леших – никого. Только ведьмы могут нас видеть, да еще вот ты. Ты что, колдун?

– Нет, – Генрих рассмеялся. – Никакой я не колдун. Тоже мне, нашли колдуна!

Капунькис с сомнением пожал плечами, а Бурунькис сказал:

– Иначе нас не увидеть. По крайней мере, здесь, в Большом Мидгарде. В Малом Мидгарде дело другое, там все «умеют» смотреть. А здесь… – глюм, сокрушаясь, развел руками. – Здесь люди даже не подозревают о древнерожденных, хотя многие живут снами бок о бок целую вечность.

– Как соседи?

– Ну да! В этом городе глюмов почти нет, зато в каждом доме живут или домовые, или духи, – Бурунькис напустил на себя важности:

– Так что считай, тебе ужасно повезло: в Большом Мидгарде почти не осталось городов, где древнерожденные проживают вместе с людьми. Вот и выходит, что по Закону твой город – заповедный.

Услышав слово «заповедный», Генрих тут же вспомнил слова ведьмы Карлы, которая выгоняла Каракубаса из Регенсдорфа, ссылаясь на какой-то Закон и заповедное место. Тогда мальчик не понимал, о чем речь, теперь же для него стало ясно, о чем говорили старуха, и тот, кого невидимого ударил ногой Каракубас возле книжного магазина. Должно быть, и невидимые слуги колдуна были или гномами, или еще кем-то из…

– Как, говоришь, называются такие, как вы? – спросил Генрих.

– Древнерожденные. Но так называем себя только мы, а в Большом Мидгарде люди называют нас «сказочный народец». Можно подумать, что нас на самом деле и нет, одни глупые сказки. Но ведь мы есть? Ведь так? Бурунькис посмотрел на Генриха с таким жалостным видом, что мальчик не смог сдержать улыбку.

– Конечно, вы есть! Вот же ты передо мной стоишь, я тебя вижу, сказал Генрих. – Но ты прав, никто о вас даже не подозревает. Даже я сам до недавнего времени не верил ни в ведьм, ни в колдунов, ни в таких вы… древнерожденных.

– А то!

– Скажи ему, пискнул из глубины комнаты Капунькис, что это и хорошо! Потому что, как только люди прознают о нас, они тут же попытаются кого-нибудь изловить и выведать тайну сокровищ. А какие у меня, к примеру, могут быть сокровища? Они мне тысячу лет не нужны. Я не гном и уж тем более не дракон. У этих, может, и есть что-то, а у меня нет. И у домового нет. И у призрака…

– Да, верно, – вздохнул Бурунькис. – От людей нам ждать хорошего не приходится. Но когда они нас не замечают, то жить рядом с ними даже интересно. Мы, духи, домовые существа культурные, любим цивли… цливли… цильвилиза…

– Цивилизацию? – подсказал Генрих. Ему все больше и больше нравилась эта сказочная парочка, гордо именующая себя «древнерожденные». Единственное, что смущало Генриха, это подозрение, что у него всего лишь галлюцинация и на самом деле никаких глюмов нет. Трудно вообразить, что в природе существуют малыши, похожие на говорящих обезьянок, но рассуждающие как настоящие люди… или, по крайней мере, как дети.

– Угадал! – согласился Бурунькис. – Ее. Нам не очень-то нравится шастать по лесам или в холодных пещерах ютиться, как гномы.

– Да! – опять подал голос Капунькис. – Ты тоже хорош, только нас увидел – так в окно сразу и вышвыривать!

– А зачем вы комод разбили? – усмехнулся Генрих. – Что я утром родителям скажу? Еще хорошо, что вы их таким грохотом не разбудили… Уж представляю, какой мама учинила б скандал!

– Но ведь мы глюмы. Мы без этого не можем. А тем более велика потеря – комод! Можно подумать, он – самая цепная вещь в доме, – Бурунькис презрительно повел плечами. – Да и потом, домовые все равно починят…

В прихожей что-то зашуршало.

– Бурунькис, а ну-ка, глянь, хорошо мне в этом? – Капунькис вошел в комнату, и Генрих оглушительно рассмеялся. Да и как было удержаться, увидев мохнатого кроху в пальто и шляпе отца Генриха? Голова глюма утонула в шляпе по самый подбородок, а огромное пальто волочилось по земле, точно шлейф. Путаясь в полах пальто, Капунькис натыкался на стены, но продолжал выпытывать:

– Похож я на человека? На огромного, сильного героя?

– На огородное пугало ты похож! – давясь смехом, крикнул Бурунькис. Он разбежался и прыгнул братцу на голову. Тот повалился на пол, возмущенно запищал и, выскочив из пальто и шляпы, замахал кулаками. Сцепившись, глюмы опять покатились по полу.

– Эй! Я не совсем понял про домовых, но на всякий случай напоминаю: окно я еще не закрыл, – многозначительно сказал Генрих.

Глюмы мгновенно прекратили борьбу.

– Да, конечно, ты большой и сильный, ты можешь нас обидеть! – возмутился Капунькис. Он вытащил из заднего карманчика штанишек носовой платочек, громко высморкался и только после этого продолжил. – А настоящий герой так не поступил бы…

– Ну, если бы я был героем, то я вообще с такой мелюзгой, как вы, не стал бы разговаривать, – весело сказал Генрих На чем герою какие-то драчуны? Почему вы все время деретесь? Вы ведь братья…

– Потому что я умный! – объяснил Бурунькис с таким видом, будто удивлялся тому, как мог родиться такой глупый вопрос.

– А я сильный и свирепый! – уверенно сказал Капунькис. Он спрятал платочек в карманчик и, глянув па братца, принялся корчить забавные рожицы. Он морщил лоб, выпячивал губы и даже пытался покрутить носом. Это, по его мнению, должно было выражать крайнюю степень свирепости. Генрих, чтоб не рассмеяться, зажал себе ладонью рот.

– Что это ты мне глазки строишь? – равнодушным тоном сказал Бурунькис Капунькису и, повернув лицо к Генриху, подвел итог объяснению:

– А так как я умней, то должен всегда нападать неожиданно и первым! Иначе, если нападет первым он, мне влетит.

– Какая странная логика, удивился Генрих. – А что, если он и вовсе не собирается на тебя нападать?

– А кто его спрашивает? – удивился Бурунькис. – Если будешь нападать всегда первым – тогда обязательно победишь!

– Что-то я не видел, чтоб кто-то из вас побеждал, – улыбнулся Генрих.

Бурунькис почесал затылок.

– Это потому, что я всегда поддаюсь! – наконец придумал он. – Но когда-нибудь этот Капунькис у меня получит.

Генрих неожиданно наклонился и легонько хлопнул Бурунькиса ладонью по лбу.

– За что?! – опешил от неожиданности глюм.

– Ну как же, – сказал Генрих. – А вдруг ты первый захочешь на меня напасть?

– Но я не собирался! – обиделся Бурунькис.

– А кто тебя спрашивает?

Малыш глюм насупился и обиженно развернулся к Генриху спиной.

– Ты его еще разок тресни, только хорошенько, со всей силы, радостный, посоветовал Капунькис. – Пусть знает!

– Нет, не хочу я больше никого трескать. Ты, Бурунькис, извини, но я просто хотел показать тебе, что не всегда следует придерживаться принципа – бей первым, – примирительно сказал Генрих. – Расскажите-ка лучше, почему так произошло, что обычные люди не могут вас видеть. Тем более вы говорите, что они живут рядом с вами много лет.

– Ты слышишь – не один год?! – захихикал Капунькис, подмигивая братцу. – Да мы, если хочешь знать, появились на Земле самые первые. Людей еще и в помине не было!

– Нет, это великаны появились тогда, а мы чуть позже, поправил Бурунькис. – В песне ясно говорится:

Великанов я помню,

рожденных до века,

породили меня они в давние годы;

помню девять миров и девять корней

и древо предела,

еще не проросшее», [1]

[Закрыть] —

скороговоркой пропел Бурунькис, перевел дух и сказал: – А после великанов появились боги, а после богов – драконы и чудовища, после них карлики и эльфы, а после эльфов – гномы, а после гномов – кобольды, а после кобольдов – мы, глюмы. Ты не очень-то слушай этого Капунькиса, у него голова дырявая. Он ничего не помнит.

Капунькис бросился к столу, схватил небольшое зеркальце и принялся разглядывать свою голову. Через несколько секунд он отбросил зеркальце и заявил:

– Врешь, гад! Никакая она не дырявая! – Капунькис наклонил голову к Генриху:

– Вот, посмотри сам, видишь хоть одну дырочку? Скажи, видишь? дрожащим от волнения голосом спросил он.

– Нет, не вижу, – честно сказал Генрих и, не в силах больше терпеть, повалился на кровать со смеху.

Глюмы переглянулись и, дружно хлопнувшись на спину, принялись тоже хохотать. Они смеялись долго, пока смеялся Генрих, хотя вряд ли понимали причину его смеха. Было заметно, что малышам очень хочется быть похожими на людей, и они вовсю старались подражать мальчику. Но смеялись они искренне, чем доказывали, что для смеха вовсе не обязательно узнать что-нибудь смешное, главное – состояние духа.

Едва-едва успокоившись, Генрих уселся на кровати, сложив по-турецки ноги.

– Ну, расскажите еще что-нибудь про себя, сказал он, держась руками за разболевшийся живот.

– Мы храбрые! – сказал Бурунькис.

– И еще мы сильные! – добавил Капунькис.

– Ну, в этом я совершенно не сомневаюсь, – улыбнулся Генрих. – Но вместо того, чтоб хвалиться, вы лучше скажите, хорошо ли ладят между собой ведьмы, вы, гномы и другие древнерожденные.

– Хорошо ладим, – важно сказал Бурунькис. – Мы их не трогаем, они нас не трогают. А что касается ведьм, то они не древнерожденные, а обычные люди, которые научились необычным вещам. Когда они летают на метлах, их не каждый увидит, но не потому, что у ведьм невидимость врожденная, а потому, что они используют всякие мази. То же самое и колдуны к нам, древним, они не имеют никакого отношения…

– А я однажды даже пробовал на ведьминой метле кататься! – не к месту радостно сообщил Капунькис.

– И как, понравилось? – спросил Генрих, вспомнив, как смело Альбина вытанцовывала в десяти метрах над землей.

– Нет, не очень.

– Почему же?

– А потому, что на метле ужас как тяжело удержаться…

– Да, да, – перебил брата Бурунькис, – Очень тяжело, я знаю. Особенно если метла быстролетящая…

– Какая-какая? – переспросил Генрих.

– Быстролетящая. Ты разве не знаешь, что метлы бывают разные? – удивился Бурунькис.

– Дай я скажу, дай я, – запротестовал Капунькис, но братец его, не желая уступить роль главного рассказчика, заговорил скороговоркой:

– Та метла, что из дуба – грузонесущая, она какой угодно груз поднимет, особенно если она из дуба мореного. Тогда ее никакой топор не разрубит! Но она летит медленнее черепахи. А та метла, что из ореха – долголетящая, выносливая, но чтоб на ней взлететь, долго скакать приходится, чтобы разгон набрать. А которая из клена, та не выносливая – она не годится для больших расстояний, но зато она – вертикального взлета. А та, что из сосны, много груза не поднимет, но она – быстролетящая. Видел бы ты, как ведьмы на турнирах летают! Быстрее ветра!

Капунькис подскочил к брату, закрыл ему рот ладонью и затараторил:

– Но чтобы усидеть на метле, надо месяц и больше тренироваться! А потом еще надо метлу укротить, заставить слушаться. А как попадет метла норовистая, тогда даже опытная ведьма с ней не сладит. Вот! А-а! – вдруг завопил Капунькис, отпустив братца, и, размахивая рукой, запрыгал по комнате. – Ты мне чуть руку не откусил!

– Теперь будешь знать, как зажимать кому-то рот! – злорадно сказал Бурунькис.

– Ненавижу тебя! – крикнул Капунькис и, внезапно растянувшись на полу, вцепился зубами в ногу Бурунькиса. Теперь настала очередь кричать другому глюму.

В это время часы на башне пробили пять утра. Глюмы разом вскочили с пола, бросились к окну и глянули на башню.

– Нам пора идти, – заявил Бурунькис. – Хотя мы днем и не спим…

– А я люблю поспать допоздна! – возразил Капунькис.

– Это потому, что ты «соня», – ехидно сказал его братец.

– Сам ты «соня», я просто люблю поспать….

– Короче, – решительно оборвал Бурунькис Капунькиса и посмотрел на Генриха. – Нам надо пораньше попасть домой и кое-что посмотреть. Счастливо оставаться!

– Счастливо, – ответил Генрих, расстроенный тем, что забавные малыши оставляют его. – Но завтра, надеюсь, вы придете?

– Понятное дело! Мы ведь решили немного пожить в Большом Мидгарде. Разве мы этого не говорили?

Глава XIV
НЕСКАЗОЧНЫЕ ДЕЛА: КРАТКОЕ ОБОЗРЕНИЕ

Проснувшись, Генрих с удивлением обнаружил, что комод – цел и невредим, стоит на своем месте, в углу. Это было очень странно и в то же время естественно. Странно потому, что ночные гости, Бурунькис и Капунькис, опрокинули его… а естественно потому, что все происшедшее ночью не могло быть ничем, кроме веселого сна. Глюмов в природе не существует и не может существовать, как не могут домовые мести улицы, а призраки расхаживать по улицам и приветствовать друг друга. Так думал Генрих, собираясь в школу, но уже при выходе из дома, он был повергнут в самый настоящий шок. Лишь только он взялся за ручку парадной двери, как дверь вдруг распахнулась, и на пороге показался старенький, сморщенный глюм с полиэтиленовым пакетиком, в котором лежало несколько бананов и яблоко. Пропуская человека, этот глюм отскочил в сторону и выжидательно замер. Генрих тоже замер, но по другой причине он понял, что Бурунькис и Капунькис, а также все остальное не было плодом воображения.

– Прошу вас, господин Плюнькис, проходите, – придя в себя, вежливо сказал Генрих и подвинулся немного в сторону.

– Благодарствую, – ответил глюм, сделал шаг и внезапно остолбенел, недоверчиво глядя на мальчика. Челюсть у старичка отвисла, и Генрих заметил, что, несмотря на преклонный возраст, у глюма Плюнькиса полный рот зубов.

Генрих осторожно обошел растерявшегося глюма и вышел на улицу. Здесь мальчика ждало новое потрясение – он не узнал своего города! Дома и улицы, разумеется, никуда не исчезли, но – подумать только! – на тротуарах, лавочках, возле домов было видимо-невидимо сказочных существ. Точнее, существ древнерожденных. Были на улицах и люди, но для Генриха они вдруг стали какими-то неприметными на фоне домовых, хайдекиндов и прочих. Домовые днем, как и ночью, занимались поддержанием в городе порядка. Кто-то поднял газету и бросил в ящик для мусора, кто-то, приставив к стене старого дома лестничку, очищал щели в штукатурке от проросшей травы, кто-то гонял голубей. Люди ничего этого не замечали, едва не наступали на невидимых работников, мешали им, но домовые терпеливо ждали, когда люди отойдут или пройдут, и продолжали свой добросовестный труд.

Даже в здании школы Генрих повстречал удивительных существ. Несколько хайдекиндов, весело перекрикиваясь, прыгали перед водосточной трубой и спорили, когда же вылезет «чистилка», которую сунули в трубу на крыше двое незнакомых Генриху – ни по сказкам, ни по фильмам – круглых, оранжевых существ, похожих на тыквы, но с руками. Неизвестно, как долго бы это продолжалось, если бы не появился заляпанный краской домовой и не посоветовал бросить в трубу «васюкового проглота».

– Он все в трубе выест, кроме металла. Даже камни, хотя я сомневаюсь, чтоб они там были, – заметил домовой, морщинистый мужичок с круглым красноватым носом. Трое хайдекиндов тут же бросились наперегонки за «васюковым проглотом» и, ловко петляя между ногами школьников, скрылись за углом школы.

Генрих прошел в класс и даже здесь увидел хайдекиндов, четверых. Во время урока эти резвые создания затеяли игру в догонялки и принялись носиться между столами, под столами и по столам. Из-за этого время от времени то у одного ученика, то у другого с парты падали тетрадка, ручка или карандаш. Тот из играющих, кто был настолько неосторожен, что вызвал падение предметов, переходил в разряд преследователей. Генрих, не желая раскрывать себя, наблюдал за игрой шустрых малышей большую часть времени молча, не проявляя эмоций. Но когда Клаус Вайсберг решил заправить ручку (а он принципиально не пользовался баллончиками и всегда носил с собой флакон с чернилами) и открыл чернильницу, один из хайдекиндов зацепил ее, и она вылилась на «предателя», тут уж Генрих не удержался и, заходясь смехом, выскочил из класса. Напуганные собственным проступком, хайдекинды поспешно прошмыгнули в открытую Генрихом дверь и помчались по коридору к выходу. Когда мальчик успокоился и вернулся, многие посматривали на него, как на ненормального, а Клаус, все руки и даже свитер которого были в фиолетовых пятнах, буркнул:

– Очень смешно!

Не стоит и говорить, что Генрих едва дождался окончания занятий. Он выскочил из школы и до самого вечера расхаживал по городу, наблюдая за «трудовыми будними» маленького народца. В результате наблюдений Генрих пришел к заключению, что из всех древнерожденных самые работящие – домовые. На втором месте по пользе были кобольды, которые делали в принципе то же, что и домовые – ремонтировали, восстанавливали, украшали и прибирали, но делали они это не с такой любовью и иногда халтурили. На третьем месте оказались хайдекинды. От шустрых малышей созидательной пользы, конечно же, было немного. Чувствовалось, что полевым детям в городе не хватает простора и они находятся здесь лишь по вине зимы что за интерес носиться по пустым заснеженным полям? Но зато благодаря своей неуемной энергии малыши успевали во время игр выхватить банановую кожуру из-под ноги рассеянного прохожего, или внезапным прыжком перехватить летящую кому-то на голову «птичью неприятность». Так что польза от них была неприметная, но, в общем-то, приятная.

В одном из кафе Генрих увидел достаточно уродливое существо, похожее на большую лягушку, зеленое, бородавчатое, но в переднике. Это существо, названия которому Генрих не знал и которое про себя назвал гоблином, занималось тем, что то и дело переключало электроприборы на пониженную температуру. Если бы оно этого не делало, то у неловкого хозяина давно бы все блюда пережарились и обуглились. Хозяин, конечно, помощника не видел и не слышал, не то наверняка бы сгорел от стыда, потому что каждый раз, когда приходилось что-нибудь спасать, гоблин ворчал и обзывал хозяина-растяпу последними словами. Генрих видел помощника и понимал, о чем тот говорит, что также было удивительным: с чего бы это все древнерожденные разговаривали на чистейшем немецком языке? А самой большой странностью было то, что во всем Регенсдорфе Генрих не увидел ни одного глюма, если не считать старенького Плюнькиса!

Вечером Генрих едва не умер от нетерпения, дожидаясь своих новых друзей. Разумеется, думал он и об Альбине. Но о ней мальчик мог разве что тяжело вздыхать – он был отринут, прогнан, презрен. «Быть может, когда-нибудь, – думал Генрих, – я попытаюсь еще раз с ней поговорить и доказать свою невиновность. Когда-нибудь… Но сейчас я к ней не пойду. Ни за что. А тем более она – ведьма!»

Глюмы появились без пятнадцати одиннадцать.

– Привет! – сказали Бурунькис с Капунькисом.

– Наконец-то! – воскликнул Генрих. – А я вас совсем заждался!

– Так ведь мы задержались! – пояснил Капунькис.

Генрих улыбнулся:

– О чем я и говорю. Послушайте, у меня тут насобиралась к вам куча вопросов. Первый: почему в городе совсем нет глюмов? Домовые есть, хайдекиндов больше, чем надо, а глюмов нет. Странно, правда?

Капунькис сделал вид, что разглядывает свой башмак, а I Бурунькис, глядя куда-то в сторону, без особого энтузиазма сказал:

– Понимаешь, Генрих, такие старики, как Плюнькис давно живут – они не в счет. А те старики, что живут в Милом Мидгарде, сами сюда не рвутся. Вот поэтому так и получается…

Но вы же пришли? – удивился Генрих. – Что-то я не могу понять. Почему же другие не идут, не старики?

– Ну, их не пускают, если честно… А про то, что мы с братцем сюда ходим, никто не знает, – Бурунькис вздохнул, всем своим видом показывая, что ему не очень нравится эта тема. Однако Генрих, заинтригованный, отступать не собирался.

– Ага. Так, значит, вы пробираетесь сюда тайно, да? А почему? Почему глюмов не хотят пускать в Регенсдорф?

Я сейчас объясню, сказал вдруг Капунькис. – Вот есть домовые. Верно? И есть глюмы. Понимаешь? Домовые занимаются тем, что что-то собирают, а мы, глюмы, делаем, в принципе, то же самое, но только наоборот… Но никому такое положение дел не нравится, а почему, мы сами не знаем.

Генрих понимающе кивнул, посмотрел на комод и сказал:

– Теперь, кажется, я понял: вы все ломаете и для Регенсдорфа представляете настоящую опасность. Все ясно. Вы были бы стихийным бедствием в большом количестве. Кому же это может понравиться?

– А что, домовые без дела должны сидеть? – обиженно сказал Капунькис. – И потом, мы, если разобраться, совсем даже и не ломаем…

– Что ты говоришь? – наигранно удивился Генрих.

– Честно. Мы просто любим посмотреть, что внутри чего есть и что будет, если что-то сделать не так, как надо… А когда мы шалим, то нам почему-то все время что-то под руки попадает. Попадает… и попадает. Для чего? Зачем? Этого даже я не знаю.

– Ну что ж, спасибо за разъяснение. Теперь другой вопрос. Вы что же, пешком ходите из вашего Малого Мидгарда в Большой?

– Ну конечно, пешком! – кивнул Капунькис. – Мы ж не ведьмы, чтоб на метле летать. Дверей из одного мира в другой полно. Даже мы отыскали одну, никому неизвестную. И теперь мы здесь! Все двери в мире, особенно в человеческое жилище – замечательная вещь. Мы умеем проходить их насквозь, как будто их и нет…

– Это потому, что ты, Капунькис, глупый! Через двери нужно не проходить, а открывать. Так делают все мало-мальски культурные люди, вот!

– Ха! – Капунькис хмыкнул. – Так то ж люди! А я умею проходить и так…

– Это прекрасно, – сказал Генрих. – А что, в Малом Мидгарде все такие, как вы, древнерожденные? Людей совсем нет?

Капунькис прыснул от смеха, а Бурунькис с удивлением посмотрел на Генриха.

– Как это нет? Полным-полно там людей. И города они построили, и в деревнях живут. Люди кругом есть. Как же без них?

– И чем они занимаются?

– Вчера вот турнир устраивали. Мы на него и спешили с Капунькисом, чтоб посмотреть.

– Турнир?

– Да. Турнир Большого Меча. Рыцарей на него собралось видимо-невидимо…

– Конечно, видимо-невидимо, – буркнул Капунькис. – Каждому хочется покрасоваться в красивеньких, блестящих доспехах! Каждый хочет получить от принцессы вышитый золотом платочек – это ведь не с драконами драться… Подумаешь, стучать по доспехам деревянными кольями. Велика храбрость…

– Ты просто завидуешь, что сам не можешь быть рыцарем, – Сказал Бурунькис. – А на самом деле турнир был хороший. Рыцари прибыли из многих королевств…

– И ничего не хороший, – Капунькис вызывающе выпятил грудь. – Чепуха одна, для детей… и таких, Бурунькис, как ты!

Бурунькис при этих словах зло засопел и стал сжимать кулачки. Чтоб предотвратить очередную драку, Генрих поспешил задать следующий вопрос:

– А скажите, у вас там что, королевства остались? В самом деле? И короли? И рыцари? Настоящие? Вот здорово. У нас давно их нет.

– Откуда ж им здесь взяться, если они давным давно перебрались к нам, в Малый Мидгард! с гордостью сказал Капунькис.

– И где же он, этот ваш Малый Мидгард?

– Это чуть повыше Хелле, царства мертвых, – ответил Бурунькис. – А если по мировому дереву ясеню Иггдрасилю забраться наверх, то попадешь прямо в Асгард, там сидят боги, а рядом с ними, в Вальхалле, все павшие воины и герои… Ты что, этого не знаешь? – удивился Бурунькис, заметив выражение лица Генриха. – Вот странно, я думал, это знают все. Ну так я тебе сейчас расскажу. Тебе как рассказать, по-нормальному или просто?

– Что значит, по-нормальному или просто?

– Это значит, что просто – это просто, а нормально – это, как в песне, как красиво.

– Давай, как в песне, – улыбнулся Генрих.

Бурунькис выпятил грудь, сделал серьезную мордашку и тоненьким голоском затянул:

Имира плоть

стала землей,

кровь его – морем,

кости – горами,

череп стал небом,

а волосы – лесом.

Из ресниц его Мидгард

людям был создан

Богами благими;

из мозга его

созданы были

темные тучи.

Бурунькис перевел дух и важно сказал:

– Я все-все песни про богов и героев помню. А Капунькис не помнит.

– Это потому, что ты задавака! – огрызнулся Капунькис. – Я тоже все помню, только не могу их вспомнить, когда надо!

– А кто такой Имир? – спросил Генрих.

– От него в мире все произошло, – сказал Бурунькис. – Когда реки Эльвагар на севере застыли льдом, из них выделился ядовитый иней, заполнивший всю мировую бездну. Из этого инея родилась корова Аудумла. Потом пламя из Муспелльсхейма (на юге) этот иней растопило, и из него родился великан етун Имир. Корова Аудумла выкормила его своим молоком: она лизала соленые камни, из которых поэтому и родился великан Бор. Из-под мышек Имира родились мальчик и девочка, а из ног его еще один мальчик. От них пошли все другие великаны-етуны, или, по-другому, «инеистые великаны». Вот как о том поется в песне:

У етуна сильного

дочка и сын

возникли под мышкой,

нога же с ногой

шестиглавого сына

турсу родила.

– Вот. А от Бора родились боги – Один и его братья. Это они позже убили Имира и создали мир Мидгард. Вначале он был один, а теперь два – Большой и Малый. Твой мир – Большой. Знаешь про дерево Иггдрасиль? – спросил Бурунькис.

Генрих отрицательно покачал головой, малыш глюм опять преобразился и снова пропел:

Три корня растут

на три стороны

у ясеня Иггдрасиль;

Хель иод одним,

под другим исполины,

и люди под третьим.

Глюм перешел на обычную речь и сказал:

– Еще в ветвях Иггдрасиля живет мудрый орел, а в самом низу этого дерева живет дракон Нидхегг. Они между собой все время ругаются, но так как друг друга слышать из-за большого расстояния не могут, то белка Рататоск грызозуб бегает по стволу Иггдрасиля и передает слова одного другому. Вот. За стенами Мидгарда – Удгард, или, как его называют некоторые умники, Ётунхейм. Жуткая пустыня! Там полно всяких чудовищ и великанов-етунов…

– А самая страшная из всех удгарцев, – перекрикивая братца, сообщил Капунькис, – это Безе-Злезе. Ох, и чудовище, говорят! Она главная богиня в Удгарде.