Текст книги "Срочно в номер"

Автор книги: Мартин Рассел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Картер наградил его недоуменным взглядом.

– Джим, иногда вы говорите, как какой-нибудь персонаж Тэккерея. Это действительно так. Во всяком случае, кто-то нам написал.

– О чем?

Картер вынул сложенный лист из кармана. Ларкин нерешительно протянул руку.

– Это всего лишь копия. Я перепечатал письмо. Оригинал уже в полиции.

Ларкин прочитал вслух:

"Хорошие репортажи, ребята. Получше работайте с фотографиями. В выходные опять что-нибудь произойдет, так что точите карандаши."

Он поднял глаза.

– Текст был напечатан?

– Да, на переносной пишущей машинке, как полагают. Без даты, подписи и обратного адреса, – Картер сделал паузу. – На простой бумаге.

– А конверт?

– Стандартный.

– Кому адресовали?

– Мне.

– Вам лично?

– Нет. Репортеру уголовной хроники.

– Почтовый штемпель?

– Вчерашнее число. Здесь, в городе.

Ларкин перечитал текст ещё раз.

– Вчера? Как мог он знать тогда про наши репортажи?

– Вероятно, хватило ума предвидеть.

Ларкин скривил рот.

– Чертовщина какая-то. Но хлестко вышло насчет фотографий. Это пойдет в газету?

– Это зависит от Хатчета – и его успехов.

– Что он хочет предпринять? Ищет отпечатки пальцев?

– Он должен четко следовать инструкции.

Ларкин широко раскрыл глаза.

– Вы воспринимаете это так серьезно?

– А почему бы нет?

– Да автор наверняка какой-нибудь псих!

– Других вариантов не осталось, – вздохнул Картер. – Собственно, в конверте было не только письмо.

– А что еще?

– Мизинец.

– Господи Боже!

Ларкин поднял кружку с пивом. Спустя некоторое время он сказал:

– Вот почему Смат так побледнел!

– Он помчался в сортир.

– Алан ничего не сказал.

– Шеф ему запретил. Он позвонил Хатчету, который взял ноги в руки, как он это мило называет, чтобы посмотреть на косвенную улику. Следующие 48 часов все эксперты будут стоять на ушах.

– И если при этом что-то выясниться...

– Я в это уже не верю.

Перед пресс-клубом Картер посмотрел на часы.

– Мне снова нужно к Хатчету. Вам не стоит идти со мной, Джим. У вас и так наверняка полно работы.

– Да, – Ларкин ощутил, как возбуждение спадает. – Мне нужно написать статью о двух юношах, которые в молочном фургоне переправились через Альпы.

Банти была в редакции одна. Ее пальцы мелькали над клавишами. Когда Джим сел за свой стол и уставился на лист бумаги, она обернулась.

– Вы уже знаете, что было в конверте?

Он помедлил.

– Лесли мне рассказал.

– Что вы об этом думаете?

– Что я думаю? – он попытался сформулировать свои впечатления. – Это отвратительно.

Она несколько мгновений его разглядывала, прежде чем снова склониться над клавиатурой.

Некоторое время его занимали юные покорители Альп. Но ломая голову в поисках нужных слов, он невольно думал о шелковистых волосах, спадавших на узкие плечи. Один раз она встала, чтобы выключить свет.

Ларкин перечитал свой текст и, зевая, засунул его в стол. Потом собрал бумаги. Вешалки для одежды располагались рядом с дверью. По пути он обогнул стол, который с грохотом сдвинулся с места. Когда он одевал пальто, упал зонтик. Он поднял его, повесил на локоть и занялся пуговицами на пальто. Машинка позади него умолкла.

– Вы идете ужинать?

– Да, как раз собирался.

– Подождите, я с вами. Мой желудок уже ссохся в кулачок.

– Ну, с этим нужно что-то делать.

Он постоял возле черной доски, читая объявления Смата, шефа и ещё кого-то, подписавшегося "Хак".

Неожиданно рядом с ним появилась Банти. Она убрала волосы со лба.

– Ах, – вздохнул он.

Она не отреагировала. Когда они спускались по лестнице, Джим размышлял об этом, но на неё не рассердился. Перед дверью на улицу он отступил в сторону. Она тоже остановилась и посмотрела на него. Раздосадованный, он прошел вперед.

Официантка в "Лантерне" приветствовала его ослепительной улыбкой. Он почувствовал себя лучше. Столик у окна был свободен; его настроение поднялось ещё больше. Но путь им перешла какая-то парочка. Официантка покачала головой, сердито скривив рот.

– Сюда, сэр.

Пришлось сесть за колонной. Через стол Ларкин посмотрел на Банти. Та надулась, как капризный ребенок.

– Вы не хотите снять куртку?

Банти расстегнула молнию, так что стала видна её одежда: ядовито-зеленый свитер с беспорядочно разбросанными оранжевыми вспышками, из которого торчала тонкая детская шея.

Он заметил:

– Я обычно заказываю четвертое меню.

Она снова только покачала головой, углубившись в меню.

– Омлет по-испански и кофе, – это было сказано, не поднимая головы.

– Омлет и кофе, – официантка показала Ларкину ряд сверкающих зубов. Это значило: я на твоей стороне, и будь что будет.

– Меню номер четыре, сэр?

– Да, пожалуйста, и ещё кружку пива.

– Вы здесь известны, – заметила Банти и стала смотреть на улицу.

– Я часто здесь столуюсь. Потакаю своим вкусам.

– А ваша хозяйка вам не готовит?

– Наверно, стала бы, если бы я попросил. Но лучше обходиться самому.

И снова пауза. Он прокашлялся.

– Джесс сегодня вне пределов досягаемости?

– Джесс? Не имею понятия.

Неожиданно Банти посмотрела ему в глаза. Он как раз хотел ещё что-то сказать, но промолчал. Официантка принесла пиво.

– Кофе сейчас будет, – деловито сообщила она.

Банти смотрела на дно стакана.

– Вы ещё чем-нибудь занимаетесь?

– Кто, я? Да, к сожалению. Ежемесячные собрания торговой палаты.

– Ах, это...

Принесли кофе.

Он смотрел, как она размешивает сахар.

– Это предлагают каждому новичку, верно?

– Только тем, кто достаточно хорош.

Джим поискал на её лице следы иронии.

– Вы достаточно хороши, – она помешала сахар. – Я слышала, как Смат говорил это шефу.

– Как приятно!

– У вас хорошее чутье на новости, и вы умеете писать.

– Я сейчас покраснею, милая дама.

– И хорошо. Это сейчас совсем не в моде.

Принесли ужин.

– Кетчуп? – официантка посмотрела на Банти.

– Мне не надо, – сказала Банти так, будто перед этим Ларкин настоятельно об этом просил.

– Что вы думаете о своей работе, милая девушка?

– Я ничего не думаю.

– А следовало бы.

– Зачем? Я могу оставаться нейтральной, если хочу. И, по правде говоря, я не милая девушка.

– Простите пожалуйста. Для человека вроде меня... Ах, оставим. Я считаю, вам удастся сделать себе имя. Я читал ваши работы.

– Гм-м...

– Вы давно работаете репортером?

– Шестнадцать месяцев и три недели.

– Вы так давно в "Ревю"?

– Так считает отдел кадров, а не я.

– Вы не особенно задумываетесь о времени?

– А вы?

– Ну почему же... Я всегда осведомлен насчет времени. Вероятно, даже слишком.

– Как? Подчеркиваете даты в календаре?

– Нет, до этого не дошло. Скорее, я строго распределяю свой день. Перед завтраком у меня есть время на чашечку кофе. После этого и до ланча наступает время работы. После обеда я иногда размышляю за чашкой чая, а потом до ужина не удается начать ничего нового.

И неожиданно для себя Ларкин подытожил:

– Коварным образом жизнь превращается в бесконечное и бессмысленное времяпровождение от еды до еды.

Она откинула голову.

– Вы странный человек.

Он отодвинул в сторону тарелку, достал табак и стал набивать трубку. Это дало ему возможность разглядывать Банти. Ее лицо немного раскраснелось, хотя в этом были повинны скорее жара в помещении, чем еда. Минутный порыв дружелюбия кончился и лицо её снова стало непроницаемым.

– Чем вы занимались до этого?

– Три года оттарабанила на пишущей машинке.

– В этом городе? Ах, да, вы дитя этого города. Еще раз прошу прощения. Это просто клише. Ваши родители живут здесь?

– Жили бы, будь они живы.

– Ах...

– Горячка и ревматизм, – сказала она после паузы, – это с отцом. Цирроз печени у матери, – она отодвинула тарелку. – Я могу пойти с вами на собрание?

– Милая Банти... я был бы очень рад.

Она нетерпеливо пояснила:

– Иначе мне предстоит долгий одинокий вечер. Лучше уж я послушаю, как мистер Джонс поливает грязью мистера Брауна.

– Да, понимаю, – им завладело странное, не вполне определенное чувство, которое могло быть и разочарованием. – Потом я провожу вас домой.

– Да, сейчас по-другому нельзя.

– Несмотря на все должен признать, – сказал он с милой улыбкой, – что я рад компании, потому что это обещает стать тестом на взаимопонимание.

Как нередко случалось, собрание оказалось гораздо интереснее и оживленнее, чем он ожидал. Стулья были тверды, как камень, в зале слишком холодно, и, тем не менее, два часа пролетели как одно мгновение. Когда они выходили, он высказался по этому поводу.

– Цирковые представления по большей части коротки, хмыкнула Банти.

– Вы несправедливы. Это порядочные люди.

– Да, я несправедлива. Но и жизнь несправедлива, верно?

– Не всегда. Иногда.

– Верно. Я тоже так думаю.

– Вы считаете, что если уж она несправедлива иногда, то пусть и всегда будет такой?

– Если каждый получает по заслугам, то, по крайней мере, знаешь, чего ожидать.

– Так было бы ужасно скучно, – сказал он, поразмыслив.

– Не скучнее обычного. Поговорим о чем-нибудь другом, она неожиданно указала на окно одного из кафе, бросавшее красные пятна света на мостовую. – Смотрите, вон Лес.

Картер сидел один на мягком диванчике с кружкой пива в руках. Он кивнул им, приглашая зайти.

– Мы с собрания, – сказал Ларкин, – а вы?

– От Хатчета, – Картер кивнул официанту.

– Что? Вы так долго с ним говорили?

– Ему мог понадобиться отчет в сжатом виде. Может быть, это зависит от моей манеры брать интервью, – он повернулся к Банти. – А что, Джесс чем-то занят?

Она пожала плечами.

– Что, Джим – твой новый друг?

– Банти волновалась из-за дороги домой...

– И вы представляете тут Джесса? – Картер откинулся назад и оценивающе посмотрел на обоих. Банти казалась нимало не задетой. Ларкину бросилось в глаза, что она терпеливо сносила Картера.

– Вам обоим следует подготовиться к тому, что в скором времени придется ответить на кое-какие вопросы.

– Как так?

– Хатчет собрал подкрепление человек в пятьдесят из других мест. Кстати о безопасности: сейчас речь идет в основном о том, чтобы не войти в конфликт с вооруженными охранниками.

– Вооруженными?

– По слухам, они вооружены револьверами. Хотя Хатчет про это не упомянул.

– А по поводу той посылки, что пришла к нам в бюро, чтонибудь выяснилось? – спросил Ларкин.

– Если и да, об этом ничего не слышно. Но, честно говоря, сомневаюсь.

– Поэтому мы не имеем право ничего публиковать?

– Ни строчки.

– Скорее всего, это привело бы только к панике.

– А мы знаем, что происходит, когда люди теряют голову, закончил Картер.

Банти сказала:

– Это не слишком хорошая формулировка.

Лес встал и улыбнулся:

– Терпение, ребята, я уже ухожу. Хочется, чтобы меня видели и дома, а то жена окончательно забудет, как я выгляжу.

Он устало зашагал к двери. Ларкин сказал:

– Он выглядит разбитым. Это дело отнимает все силы.

Банти посмотрела на него.

– Ваша формулировка тоже не блещет, Джим.

После короткой паузы оба рассмеялись. Ничего из ряда вон выходящего, подумал он, – но все-таки шаг в нужном направлении. Ее постоянное молчание казалось ему ненатуральным. Хотелось разговорить её, пока она в настроении.

– А чем бы вы хотели заниматься, Банти? У вас есть планы?

Молчание затягивалось, Джим рассматривал девушку. Она наблюдала за ним с неопределенным выражением во взгляде. Наконец она повторила:

– Планы?

– Да. На будущее. Чем вы хотите заняться?

Она тихо покачала головой:

– Об этом я не думала.

– Это вас не тревожит?

– А что, должно бы?

Беспокойным, нервным движением она закурила.

– Меня волнует только то, что меня ничего не волнует. А как с этим у вас?

– Мой путь давно определен. Я уже не настолько молод, чтобы хотеть достичь всего на свете.

Ее пальцы стряхнули пепел.

– Вы говорите это с болью.

– Действительно? Мне очень жаль.

– А почему ваша жизнь так выверена? Что в ней такого особенного?

Он высоко поднял брови:

– После того, как вы спросили...

– Нет, можете не отвечать. Мое замечание было слишком бесцеремонным. Джесс говорит, что вы загадочный. Это правда?

– Для себя самого я не загадочен.

– Это уже показатель. В этом вы лучше большинства из нас.

Он вопросительно посмотрел на нее. Она сердито опустошила чашку, затянулась сигаретой и торопливо затушила её в блюдце.

– Идем, – сказала она и встала, – Вы провожаете меня домой, или забыли? Посмотрим, как вы себя при этом проявите.

Банти шла так быстро, что Джиму приходилось иногда переходить на бег, чтобы идти с ней в ногу. Улицы опять опустели. Она свернула к набережной. Шаги отдавались во мраке угрюмым эхом. Когда они дошли до поворота, в глаза ударил свет фонарика. Банти в ужасе вскрикнула и отскочила назад.

– Не волнуйтесь, – мужской голос, усталый и скучный. Огромная тень, рядом с ней ещё одна. Луч света скользил от девушки к Ларкину и обратно. Мы из полиции. Мы должны спросить... Мисс, вы знаете этого человека?

– Мы с этой девушкой...

– Дайте ответить ей.

– Мы оба из "Ревю", – голос её звучал почти спокойно. Мистер Ларкин провожает меня домой.

– "Ревю"?

– Местная газета, – подсказал другой человек в форме.

– Гм... Можно взглянуть на ваши документы? Спасибо, сэр. Итак, он говорит правду, мисс? Подойдите ко мне и подтвердите. Да, отойдите от вашего друга. Сюда.

– Послушайте, если вы думаете...

– Все в порядке, сэр. Мы просто должны удостовериться. Вы получите её обратно. Это необходимая предосторожность.

Потом они пошли дальше, и как-то совершенно естественно вышло, что он взял её руку. Сквозь рукав кожаной куртки та почти не прощупывалась, он осторожно придержал её и подстроился так, чтобы идти в ногу с Банти. Потом шепнул:

– Тот, который говорил... Его нельзя было толком разглядеть.

Под пальцами он ощутил легкое движение.

– "Сумасшедший убийца в форме, – тихо сказала она. – Охота за двойником."

9.

В ту ночь ничего не случилось.

В утренних новостях это было отмечено особо. Но в блеклом свете ноябрьского рассвета казалось, что город полон предчувствий, что, нехотя поднимаясь на тысячи ног, он готовится противостоять чему-то нежданному, притворяясь, что все в порядке.

По крайней мере, так казалось Ларкину, когда он шел в редакцию – это значило, что его фантазии шли вместе с ним.

Он купил "Телеграф". Сверху на прилавке сидела маленькая дочка киоскерши, она в шутку ткнула его в живот. Джим дал ей плитку шоколада. Ее мать дружелюбно заметила:

– Ну что вы, не стоило этого делать... Кстати, вы опять попали в газеты.

– Как это, миссис Миллс?

Она указала на "Ситизен". Гигантский заголовок на всю страницу сообщал о вчерашнем событии.

– О Господи! – воскликнул Ларкин, пробежав глазами текст.

– Ну, ведь это не было для вас новостью, – сказала женщина, с любопытством посмотрев на него.

– Отнюдь, для меня это неожиданность.

В редакции поиски были в самом разгаре. Их возглавлял шеф, у которого посерело лицо и который говорил угрожающе тихо. Подозрения сконцентрировались на юном Алане, который все отрицал.

– Вам, разумеется, ясно, как на это отреагирует суперинтендант, заявил шеф Смату.

Смат высказал предположение, что суперинтендант проявит понимание.

– Этого я опасаюсь больше всего. Существует только две возможности: виноваты мы и виноваты полицейские. Что выберет Хатчет?

– Проклятье! – Смат начинал сердиться. – Мы же ничего не напечатали!

– Это не имеет никакого значения, – шеф удалился, но закрыл дверь относительно тихо.

Смат занялся Аланом.

– Это был ты?

– Нет, мистер Голд. Это не я.

– Кто-то другой? – Смат обвел взглядом остальных

– Конечно, полицейский, – сказал Джесс. – В полиции кишмя кишит людьми, которые мечтают прославиться. Они не упускают таких шансов.

– Скажи об этом шефу, – буркнул Смат.

Брюс Норт зевнул.

– Теперь и мы можем про это напечатать.

– Спорим, нет? У шефа только одна цель...

Телефон Смата зазвонил. Он взял трубку.

– Да? Это я. Сожалею, без комментариев. Мне жаль. Тут я должен соединить вас с шефом. Секундочку, соединяю...

Он постучал по рычагу.

– "Мэйл", – тихо пояснил он, закрыв трубку рукой. – Теперь-то все и начнется. Все станут раскручивать эту историю, а мы будем стоять рядом, как полные идиоты.

Пока Смат разбирался со звонком, Картер отправился к суперинтенданту, чтобы как-нибудь свести его претензии к минимуму. И вернулся с успокаивающими новостями. Гнев Хатчета, как оказалось, сконцентрировался на "Ситизен" в целом, и на коренастом и энергичном Баррагло в частности. Которому, как яростно заверил Хатчет, не видать больше от него информации.

– Я говорил с Баррагло, – сказал Картер, – он по вполне понятным причинам отказался назвать источник информации.

– Что кто-то был, – бушевал Смат, – это точно. То, что этот парень прислал нам человеческий палец – такое не нафантазируешь. И текст письма совпадает тютелька в тютельку.

– Тогда суперинтенданту стоит обращать больше внимания на своих подчиненных, – хмыкнул Джесс.

Полдня Ларкин прокорпел над отчетом о собрании торговой палаты, вторую половину он потратил на то, чтобы дозвониться до строителя-предпринимателя, чтобы получить информацию о восьмидесяти коттеджах, трех двенадцатиэтажных жилых домах и одном универмаге на спорных землях аэропорта. Ближе к вечеру он все ещё тщетно пытался пробиться через защитную стену из секретарш и референтов, потом плюнул на это и пошел с Картером и Сматом в "Якорь".

Смат выглядел больным.

– "Мэйл", "Экспресс", "Миррор", "Скетч" и "Таймс", – он загибал пальцы, – три пришлых репортера. Телевизионщик. Может быть, даже ещё больше. На пару звонков шеф ответил сам.

– Что ты им говорил? – осведомился Картер.

Смат взял его за локоть, чтобы отвести к другому столику. Ларкин хотел последовать за ними, но неожиданно столкнулся нос к носу с Джессом, который рассматривал его сверху вниз.

– Хорошо провели вчерашний вечер, Джим?

– Хорошо? Вчерашний вечер?

– Ваше одиночество было скрашено?

– Вы имеете в виду Банти? Она очень мило спросила, можно ли составить мне компанию.

– Она напросилась к вам в компанию?

– Мы были в редакции одни. Уже стемнело.

– Такие подробности можете оставить при себе. Я только хотел кое-что прояснить. Вы понимаете, к чему я?

– Нет, не совсем.

– Ах, прекратите, – Джесс возвышался над ним, бледный, как Мефистофель.

Ларкин отступил назад.

– То, что делает Банти, касается только её, – мягко заметил он.

Джесс сократил дистанцию. Его куртка явно нуждалась в чистке, а подбородку не помешала бы бритва.

– Предоставьте это мне.

На это было много возражений, но, прежде чем Ларкин остановился на каком-то одном, Джесс уже прошел в бар. Ларкин поймал взгляд барменши, она ему подмигнула. Немного более уверенный в себе, он присоединился к остальным.

Смат поднял на него глаза и протянул несколько листочков текста.

– Скажите, что вы об этом думаете, Джим.

Машинописный текст комментировал репортажи центральной прессы про сообщение, полученное "Ревю" "из анонимных источников". Согласно просьбе полиции, "Ревю", сознавая ответственность перед общественностью, воздержалось от публикации подробностей этой "ужасающей посылки". Но так как, тем не менее, информация об этом случае все же просочилась,..

Ларкин утвердительно кивнул. Смат сказал:

– Попробуем предложить это шефу. Тон высокой нравственности должен сработать...

– Что ещё можно сделать в такой ситуации? – согласился Ларкин.

Смат тщетно протирал свои манжеты влажным платком.

– Я не думаю, что возникнет паника. Если бы люди хотели сойти с ума, они бы давно уже это сделали.

– Не знаю, – Картер собрал листочки, – я слышал всякое.

– К примеру?

– Идут разговоры про инициативу мэрии, про уличные патрули. Несколько вспыльчивых людей...

– Которые особенно опасны...

– Итак, берете дело в свои руки? Лес, это материал для тебя.

– Уже написал, – сказал Картер.

– Я мог бы догадаться. А почему тогда это до сих пор не опубликовано?

– Я хотел переждать, посмотреть, как будут развиваться события. Ты можешь использовать мой текст в любой момент. Там есть цитаты Хатчета.

– Как он на это реагирует? Наверное, он в ужасе?

– Я бы скорее сказал, что он смирился.

Ларкин заказал всем пива. Когда он вернулся из бара, Смат сказал:

– Собственно говоря, завтра все может измениться. Игра на кубок состоится?

– Я думаю, да.

– Брюс берет на себя репортаж? Я тут подумал, Лес...

– Я и так хотел пойти. Грегори посылает своих людей в толпу. Они придумали предупреждения через громкоговорители и что-то еще. Я хочу навострить уши и послушать, о чем будут говорить в народе. Может быть, таким образом мы узнаем, что думает население о действиях полиции. Об этом тоже можно написать.

– Очень хорошо, Лес. Редакция сегодня вечером будет открыта. Мы подождем до половины двенадцатого, на случай если нашему читателю придет в голову ещё какая-нибудь мерзость. Впрочем, мне это кажется маловероятным. Он сказал – в воскресенье, а мне кажется, что он держит свое слово.

До семи часов воскресного вечера ничего не случилось, и Ларкин пошел к Картерам на ужин.

Когда он пришел, двух младших детей укладывали спать.

– Входите, Джим, – сказал жена Картера, держа на каждой руке по ребенку. – Лесли с двумя другими в комнате. Я приду, как только справлюсь с этой парочкой.

Картер лежал в кресле, положив ноги на скамеечку. Казалось, он почти заснул. На столе разворачивалась невообразимо сложная игра с доской и фишками. Ларкин сразу привлекли к делу.

– Джим, не позволяйте им себя насиловать.

– По сравнению с работой репортера это просто отдых, Ларкин улыбнулся курносой девятилетней Джейн. Питер, двумя годами младше, играл с немой сосредоточенностью, как отец. Согретая электрическим отоплением комната заставила Ларкина взопреть.

Потом пришла мать с двумя малышами в пижамах.

– Скажите папе "спокойной ночи".

– Спокойной ночи, папочка.

– И дяде Джиму тоже.

– Спокойной ночи, дядя Джим.

– Сколько лет этим милашкам?

Картер в раздумьи прищурил глаза.

– Я все время забываю. Минуточку, Морин шесть, Дэвиду четыре. Она неплановый ребенок, да и он – плод нашей легкомысленности.

– Тяжело приходится вашей жене.

– Элисон здорово справляется.

– Ты выиграл, дядя Джим.

Элисон вернулась и объявила:

– Уже половина, вы оба, у вас ни секунды больше. И берегитесь, если попытаетесь сплутовать!

– Но он выигрывает, – надулась Джейн.

Ларкин выиграл. Он дал обоим по монетке, чтобы им не было обидно. Питер серьезно поблагодарил его и отправился спать. Джейн, лучезарно улыбаясь, спросила:

– Ты тоже пишешь про убийства, дядя Джим?

– Только иногда. Это я оставляю твоему папе.

– Ты когда-нибудь видел труп?

Он помолчал.

– Один раз.

– Мужчины или женщины? Как он выглядел?

– Хватит, Джейн. Ложись спать.

Она тут же надулась, но все же радостно ему подмигнула. Картер разливал "шерри". Ларкин наслаждался уютным креслом и теплом обогревателя.

– Повезло, – Картер бессильно осел в кресло. – Неплохой: мягкий и не очень сухой. А мы не торопимся. Ей нужно ещё пару часов. Как вам первые две недели у нас, Джим?

– По меньшей мере головокружительны.

– Кто мог предполагать, что вы появитесь здесь как раз к сенсации года?

– При этом все меня уверяли, что здесь ничего не происходит.

– Это тоже правда. До этого не происходило.

– Тогда я, наверное, стал чем-то вроде катализатора. А как прошла игра на кубок? Захватывающе?

Картер покачал головой.

– На середине игры передали предупреждение, что женщинам не стоит идти домой одним. Одетые в штатское люди Грегори незаметно смешались с толпой, настолько незаметно, что их заметил бы даже слепой. Не было ничего такого, с чем бы Брюс не справился в одиночку.

– Никаких массовых психозов?

– Я ничего такого не заметил.

– А игра? Кто победил?

Картер открыл глаза.

– Не имею понятия. Честно говоря, я ушел в перерыве. Футбол нагоняет на меня сон.

Элисон просунула голову в дверь:

– Мне жаль мешать вам, но прошу к столу.

За ужином Ларкин много говорил. Только когда Элисон встала, чтобы убрать тарелки, он заметил, что говорил почти исключительно о себе, и смущенно извинился. Картер, который молча улыбался, его слушая, остановил его:

– Дорогой Джим, вы прекрасно держались. Большинство людей выговаривается за первые три минуты. Потом Элисон пытается их разговорить.

– Но я вовсе не собирался докучать вам моей биографией.

– Автобиографии всегда интересны, – Картер спокойно смотрел ему в глаза. – Они позволяют увидеть человека в новом свете. Элисон очень этим интересуется. В этом доме журналистом стал не тот.

– Он имеет в виду, – пояснила жена, вернувшись с десертом, – что я очень любопытна. Впрочем, это так и есть. Интересно узнавать о людях новое. Что может быть важнее?

– Точно, – согласился с ней Ларкин, – я тоже так считаю.

– Если кто-то не знает своих друзей, ему уже ничто не поможет. Мы пытаемся научить детей устанавливать контакты с людьми. Но, пожалуй, немного перестарались. Джейн иногда слишком назойлива.

– Мне она показалась потрясающей.

– Ну, тогда ладно. Но я ей этого не скажу. У вас есть дети, Джим?

– Нет.

– Жаль.

– Так уж сложилось.

– Жизнь несправедлива. Если подумать, у нас с Лесли есть эта банда, и это не стоило нам никакого труда, – Элисон рассмеялась. Картер улыбнулся. Зачем бороться с течением? Можно просто плыть по нему. Вы с самого начала были репортером, Джим?

– Да, ничего другого мне испробовать не довелось.

– Значит, вы любите писать?

– Это единственное, что я умею. Я никогда не хотел заниматься чем-то еще.

– А как обстоит дело с писательством?

– В качестве профессии? История самая тривиальная. Рецензии на мою пьесу были потрясающе лаконичны.

Элисон посмотрела на мужа:

– И не говорите. Мы тоже можем про такое рассказать.

– Вы тоже это испытали?

– О нет, я, слава Богу, нет. Дети поглощают меня целиком, да я и не умею. Но Лесли...

– Я думаю, Джима следует избавить от подробностей.

– Послушай, Лесли, только из-за того, что твои вещи не печатают... Мне они нравятся. Показать?

– Мне очень интересно, но если Лесли...

– Да это он не серьезно. Это просто кокетство. Давайте, поехали, я вас догоню.

Картер смешал бренди с содовой, потом расслабленно упал в кресло и, с отсутствующим видом держа в руке стакан, уставился на блики электрического камина.

Ларкин сказал:

– Если вам это неприятно...

Картер терпеливо улыбнулся:

– Это не имеет значения. Культурная программа начинается, – он откинулся назад и закрыл глаза. – Это традиция: я – застенчивый автор, а она читает подвернувшимся под руку гостям мои вещи. Что-то вроде симбиоза.

Элисон пришла с толстой папкой.

– Это вас в самом деле не обременит, Джим?

– Абсолютно точно, – он посмотрел на папку. – Ага, новая пьеса?

– Да, и ещё проза. Он уже долго не писал. Слишком мало остается времени – после семьи и работы.

Картер встал и подошел к телевизору.

– Называйте это лучше нерешительностью.

– Принимая во внимание прежние успехи, недостатка в темах быть не должно, – заметил Ларкин.

– В самом деле, – Картер переключал каналы.

– Новости? Почему мужчины всегда смотрят новости? – Элисон сортировала листочки.

– Это наша профессия, – извинился Ларкин.

– Вот именно. Почему бы вам тогда от неё не отдохнуть? Ничего страшного не случится. По воскресеньям ничего не происходит.

– Будем надеяться.

Ларкин мрачно смотрел на экран. Диктор рассказывал про демонстрацию перед футболом, потом перешел к выборам в молодом африканском государстве с труднопроизносимым названием.

Ларкин откинулся на спинку:

– Кажется, все действительно спокойно.

– Будем надеяться, ситуация не изменится, – Элисон листала тексты. В этот момент зазвенел звонок. – Дверь или телефон? Я не могу понять, – она вышла.

– Тебя, – сказала она, вернувшись, – какой-то мужчина к телефону.

Потом села рядом с Ларкиным и вздохнула.

– Ах, последние две недели ни минуты покоя. Кто-то звонит и вызывает Лесли, прежде чем успеет войти в дом.

– Будем надеяться, ничего серьезного, – Ларкин поглядывал на дверь.

Еще раз тихо брякнул звонок, когда трубку клали на рычаг. В дверях появилось лицо Картера:

– Это был Стивенс из полиции.

– Ох, Лесли! Что там опять произошло?

– Новое происшествие. Берите пальто, Джим. У нас опять работа.

– Неужели ещё одно убийство? Не может быть!

– Стивенс за нами заедет. Будет здесь через три минуты.

– А откуда он звонил?

– Со стадиона. Ее только что нашли. Мне жаль, Элисон, но мы должны тебя покинуть. Принеси, пожалуйста, футляр с моей машинкой. Понадобятся все мои блокноты и записи.

10.

– Восемь страниц, полных опечаток, нечетких фотографий и сомнительных фактов много денег не принесут, – заявил Брюс Норт, пролистывая специальный выпуск от понедельника.

– Скажи спасибо, что тебе хоть не надо больше с этим возиться, посоветовал ему Смат.

– Я выполнил все, что должен был сделать.

– Этого никто не отрицает, даже Лес и Джим, которые написали все остальное.

– Лес плюс Джим равно один, – хмыкнул Джесс.

– А где ты был вчера?

– Я должен все подробно описать? Без двадцати десять я позавтракал, в пятнадцать минут одиннадцатого был на улице. Сначала...

– Я имею в виду, что в случае чего ты должен быть доступен.

– Я полагал, это случится только через несколько месяцев.

– Убийства идут одно за другим. Или ты не обременяешь себя чтением объявлений на доске?

– Господи, Смат, успокойся! Откуда я должен был знать, что какая-то дуреха позволит раскромсать себя на футбольном поле?

– Да, откуда тебе знать? Там ведь все так спокойно!

– Ну ладно, за мной дежурство в следующее воскресенье.

– Я предпочитаю полагаться на людей, которым доверяю.

– Спасибо за комплимент.

– На случай, если ты вдруг захочешь нам помочь: завтра у нас очередной выпуск.

Смат повернулся спиной. Джесс ещё миг смотрел на него, потом повернулся к Банти и ощерил зубы. Она встала и подошла к Картеру, чтобы прочитать газету через его плечо. Джесс оглядел комнату и наткнулся на взгляд Ларкина. Секунду он выдерживал его, потом отвел глаза.

Брюс отложил газету.

– Грегори был прав. Он хотел, чтобы игру отменили.

– И как бы это помогло?

– Тогда, возможно, Линда Фримен, стенографистка, проживающая на Эш Гарденс, 23, избегла бы своей участи.

– Если бы это не произошло на стадионе, – равнодушно заметила Банти, случилось бы где-нибудь еще.

– Это пораженчество.

– Это реализм.

– Фатализм. Можно было сказать... Ну ладно, все уже случилось. Что дальше, Лес? Всех взрослых мужчин выведут на поле и расстреляют?

Картер сказал:

– Когда видишь Хатчета, не знаешь, чего ждать.

Это звучало точно так, как чувствовал себя Ларкин: он уже вполне созрел для выходных.

– Кофе, Алан, – негромко попросил он и сунул тому деньги. – Две чашки, крепкий и горячий.

Джесс застегнул молнию на куртке и вышел.

– Знаете, это просто смешно, – задумчиво заметил Брюс. Двадцать тысяч людей, орда журналистов плюс множество камер с телеобъективами, не говоря уже о девяноста полицейских – и этот безумец приходит и делает свое дело прямо у них под носом. Хотя это логично – в толпе всегда легче затеряться.

– Это произошло после игры, – заметил Ларкин.

– Да, а на что тогда рассчитывали? Я с самого начала считал это время самым опасным. Что случилось с девушкой, почему она осталась одна?