Текст книги "Дефолт, которого могло не быть"

Автор книги: Мартин Гилман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Наконец-то в правительстве опять реформаторы

А затем, вопреки всем упадническим прогнозам, вдруг объявился снова энергичный и уверенный в себе Ельцин.

6 марта 1997 года он выступил перед Федеральным собранием с ежегодным посланием, названным «Порядок во власти – порядок в стране». Он отметил, что Россия вступила в 1997 год с тяжелым бременем проблем и что экономическое положение в стране сложилось критическое. Продолжился спад производства, увеличения инвестиций не произошло, люди страдали из-за задолженностей по зарплатам, пенсиям и пособиям. Настало время навести наконец порядок. Ельцин открыто осудил парламентариев за то, что они пользуются своим положением в корыстных целях, и пообещал скорую смену курса в России. Он многозначительно подчеркнул: «Всем должно быть ясно, что регулирование экономики в государственных интересах и вмешательство в нее в интересах отдельных ведомств, отдельных чиновников – не одно и то же. Вопиющий дефицит первого и удушающие экономику масштабы второго – симптомы опасной болезни». Ельцин сказал, что возьмет под свой личный контроль подготовку бюджета на 1998 год, что главным приоритетом экономической политики станет налоговая реформа и что больше внимания будет уделено работе естественных монополий, реформе пенсионной системы и ЖКХ, подробно изложил принципы необходимых преобразований в армии.

Уже на следующий день Ельцин практически полностью сменил состав правительства Черномырдина и назначил руководителя своей администрации Анатолия Чубайса единственным первым вице-премьером. (Сохранив за Черномырдиным пост премьера, он, по общему мнению, ловко избежал длительной схватки с Думой по поводу утверждения нового главы правительства.) Воспользовавшись представившейся уникальной возможностью и полной поддержкой президента, Чубайс назначил в ключевые министерства своих либеральных союзников. Была ли эта фактическая смена правительства выверенным политическим маневром? Или отчаянной попыткой спасти положение? Скорее всего, в этом решении Ельцина присутствовали элементы и того и другого.

Прогрессивный нижегородский губернатор Борис Немцов, ставший незадолго до того ельцинским протеже, сначала получил пост «простого» заместителя премьер-министра. Но затем, по настоянию Немцова, его 17 марта повысили до первого заместителя и отдали в его ведение соцстрах, жилищную реформу и реорганизацию госмонополий. Сам он о поставленных перед ним задачах сказал, что из него сделали «камикадзе».

Начал Немцов в откровенно популистском духе и развернул шумные кампании, из-за которых очень скоро нажил себе врагов в парламенте и даже столкнулся с неприятием среди населения, поскольку очень многие к его наивным порывам отнеслись с усмешкой. Немцов попытался было заставить госслужащих декларировать свои доходы и потребовал, чтобы они отказались от дорогих служебных иномарок, пересев на «Волги», но очень скоро обе эти затеи бросил. Он назначил одного из своих соратников, Бориса Бревнова, руководителем РАО «ЕЭС», попытался взять под контроль топливно-энергетический сектор и оперативно слетал в Токио с целью развеять опасения осторожных японских инвесторов по поводу России.

Организованные акции протеста в постсоветской России редко когда оказывали реальное воздействие на политику, но, тем не менее, в правительственных кругах к угрозе забастовок относились серьезно. На 27 марта в некоторых ключевых отраслях готовилась национальная забастовка по поводу задолженности по зарплатам, во многих регионах все громче возмущались отчаявшиеся пенсионеры, а Немцову и новой команде экономистов в правительстве предстояло в это же самое время приступить к осуществлению программы очень непростых реформ. Эти реформы были настоятельно необходимы, но немедленных благ они не обещали, а на первом этапе могли скорее усугубить положение. И потому тщетность попыток Немцова повлиять на общественное мнение, разыгрывая популистскую карту, в течение года становилась только все более очевидной.

Реорганизация правительства на этот раз прошла серьезно. Новая команда была полна решимости извлечь из прошлых ошибок необходимые уроки и начать энергичные реформы. Для этого ей необходимо было напрямую контролировать основные ведомства. Не сумев добиться утверждения министром финансов Алексея Кудрина, Чубайс взял Минфин на себя. При этом он назначил Кудрина своим первым заместителем и фактически передал ему все бразды правления в министерстве, рассчитывая, что со временем, при более благоприятной политической ситуации, Кудрин сможет все-таки занять пост министра. Еще один верный соратник Чубайса из Санкт-Петербурга – Альфред Кох – был назначен вице-премьером, ответственным за приватизацию, а либерал Яков Уринсон сменил Ясина на посту министра экономики. Ясин при этом остался в правительстве министром без портфеля [106] .

Времени на раскачку у «нового» правительства не было, поскольку Чубайс пообещал решить самые острые проблемы с долгами по зарплатам и пенсиям до 30 июня. Да и в более общем плане все соглашались, что правительству необходимо до конца года дать серьезный толчок реформам, чтобы ко времени следующих парламентских и президентских выборов, предстоявших в конце 1999-го и в середине 2000 годов соответственно, иметь здоровую развивающуюся экономику. Чубайс всегда очень тонко чувствовал требования момента и потому понимал, сколь важно было действовать быстро и решительно, пользуясь временным замешательством среди противников реформ. При этом и он, и вся его команда полностью отдавали себе отчет в том, что за макроэкономическую стабилизацию население заплатило очень дорогой ценой.

Чтобы добиться увеличения доходов бюджета, прекратить бесцельную трату средств, ликвидировать диспропорции в экономике и создать условия для роста, необходимы были те «структурные» реформы, за которые сообща выступали МВФ, Всемирный банк и либеральные российские реформаторы. Соответственно правительство выделило в качестве своих приоритетов такие ключевые сферы, как налоговая реформа, естественные монополии и ЖКХ. Следом шли армия, пенсионная система, казначейство, порядок работы с бюджетом, приватизация земли, рынок труда и либерализация предпринимательской деятельности. И Чубайс, и Немцов знали, что свобода маневра у них сохранится недолго, что очень скоро реформы начнут сталкиваться с растущим сопротивлением – по мере того, как все больше будут давать о себе знать корыстные отраслевые интересы и знаменитая ельцинская система политических сдержек и противовесов.

Успешно провести рыночные реформы можно было только путем решительного напора, не давая противникам времени и возможности объединиться. При этом внутри нарождавшейся бизнес-элиты единой позиции в отношении реформ тоже не было. Одну ее часть составляли те, кто уже успел получить солидные активы и отныне был заинтересован в том, чтобы консолидировать их, – они отдавали предпочтение режиму, все более основывающемуся на главенстве закона и рыночных принципах, а не на былой практике закулисных чиновничьих махинаций. Другую же часть составляли те, кто, наоборот, произошедшим переделом собственности был крайне недоволен и считал его либо несправедливым, либо незавершенным; их устремлениям правительство, последовательно проводящее экономические реформы, могло только помешать.

Как и многие другие сторонние наблюдатели, тогда, в разгар событий, я не до конца понимал эти борющиеся за власть и ресурсы силы, преувеличивал значение институтов и недооценивал роль отдельных людей, особенно тех, кем двигали корысть, жажда мести или страх [107] . Но сегодня я понимаю, насколько мы часто были наивны. Объясняется это конечно же в первую очередь тем, что со стороны то правительство выглядело вполне обычно, как и любое другое, – в принципе, многие наблюдатели, пытаясь хоть как-то разобраться в происходившем, судили о российских реалиях исходя из привычных им, возможно более цивилизованных, представлений о жизни. Такое в истории случалось нередко, и многие недоразумения международного характера в основе своей имели именно такое ошибочное толкование чужой действительности. И наоборот, я уже тогда замечал, что, например, бизнесмены из Италии очень хорошо чувствовали российский инвестиционный климат, и теперь подозреваю, что объяснение тому – их собственный послевоенный опыт у себя дома, когда в их экономике тоже наблюдалось засилье бюрократов и уголовного элемента.

А мы не замечали даже самых очевидных сигналов. Скажем, в 1997 году Березовский и Гусинский сообща готовились взять под свой контроль «Связьинвест». Но ведь совсем незадолго до того они были злейшими врагами, и в какой-то момент Березовский даже публично обвинял Гусинского в том, что тот якобы готовил его убийство. И эти схватки были лишь видимой частью айсберга. Мы не могли себе даже представить, насколько прямо и непосредственно драка за оставшиеся после советского режима богатства влияла на политику властей. Конечно, нас вводило в заблуждение еще и то, что в правительстве на наши расспросы по этому поводу всегда уверенно отвечали, что никакого влияния все эти конфликты не имеют. При том, что МВФ – не детективное агентство и что мнения правительств стран-членов фонд обязан принимать на веру, нам не оставалось ничего другого, кроме как верить в предложенную явно приукрашенную версию наших коллег.

Втянутыми в эти конфликты оказались все: олигархи и члены правительства, бизнесмены и реформаторы. Были группы без очевидных лидеров, как, например, силовые министерства. После первой чеченской войны их влияние стало менее заметно [108] , но за кулисами и военные, и спецслужбы продолжали участвовать в решении политических вопросов, чаще всего пытаясь при этом тормозить реформы. Хотя, как и в случае с коммунистами и националистами, от их вмешательства можно было откупиться – лишь бы цена была подходящая. И конечно, сегодня этих «силовиков» принято считать той важной силой, что стояла за кремлевской политикой времен Путина, то есть за политикой государственного капитализма и суверенной демократии.

В связи с тогдашней борьбой за власть в России стоит отметить еще один важный момент, касающийся Чубайса. На Западе его воспринимали как одного из наиболее эффективных реформаторов. В России же большая часть общественного мнения считала его, наоборот, негодяем и валила на него всю вину за приписываемые ему и его команде реформы. Но вот с точки зрения соперничавших с ним за власть других групп, и особенно с точки зрения олигархов, он ни в коем случае не был «поводырем в светлое будущее», а всего лишь таким же, как и все остальные, лидером одной из группировок. Даже Ельцин, описывая в «Президентском марафоне» роль Чубайса в выстраивании отношений государства с олигархами во время аукциона по «Связьинвесту», пишет: «Время показало: он оказался заложником этой борьбы. Он вынужден был, искренне не желая этого, использовать одни финансовые группы в борьбе с другими, играл на противоречиях внутри деловой элиты. Не сумел сохранить дистанцию. В результате новые правила игры Чубайс использовал как политическую дубинку».

Времени в обрез

Чтобы сбалансировать бюджет, правительство в новом составе сосредоточило внимание на нескольких ключевых моментах. Главной задачей стала реорганизация системы сбора налогов и порядка финансирования госрасходов, а также реструктуризация задолженности предприятий перед бюджетом. В Думу был внесен проект нового Налогового кодекса, в котором предусматривалось сокращение льгот и более жесткое противодействие уклонению от налогов. Имелось в виду, что таким образом система станет более справедливой.

Еще один пакет законопроектов, касавшихся реформ в социальной сфере, жилищном хозяйстве и в армии, был направлен на повышение эффективности бюджетных расходов. Целый ряд указов и постановлений по реструктуризации естественных монополий должен был изменить систему ценообразования и тарифов с целью ликвидировать кризис неплатежей [109] . И наконец, в первой половине 1997 года начался новый этап в борьбе с коррупцией. Отныне правительство обещало не только выявлять и наказывать коррумпированных чиновников, но также ввести более прозрачные правила игры и тем самым устранить причины самого явления.

В новой политике правительства присутствовали два важнейших фактора. Во-первых, несмотря на то что крупнейшими должниками перед бюджетом были предприятия, так или иначе связанные с ведущими финансово-промышленными группами, правительство начало настойчиво добиваться своевременных налоговых платежей. Во-вторых, оно предприняло меры для усиления фискального аспекта приватизации и предложило отказаться от существовавших тогда отношений с главными группировками по принципу «имущество в обмен на политическую поддержку» [110] . Причем очень скоро стало ясно, что олигархам такое изменение правил пришлось явно не по вкусу. Исключением в некоторой степени был один Потанин, поскольку он вроде бы согласился платить рыночные цены уже на ближайших крупных приватизационных торгах.

Все заинтересованные стороны такую политику встретили в штыки. Испытывая сильнейшее давление с их стороны и задыхаясь в нарастающих конфликтах внутри аппарата, правительство вскоре практически полностью утратило дееспособность. К концу лета ситуация стала особенно тревожной, поскольку начал набирать силу глобальный финансовый кризис, и от правительства требовались четкие, своевременные и эффективные действия.

Признаки того, что новая программа правительства не работает, появились уже в середине года, когда Дума отклонила пакет социальных законопроектов. Было видно, что правительству не хватает необходимой для последовательного проведения реформ решимости. Налоговые сборы сократились, власти так и не приняли жестких мер против отказывающихся реструктурировать долги неплательщиков и не пошли на реструктуризацию госрасходов. Однако в целом провал экономической программы стал очевиден только в августе, вполне в духе сезонности российского политического цикла. А до тех пор при общем оптимистичном настроении, вызванном приходом новой экономической команды и активностью на финансовом рынке, первые неудачи оставались, как правило, незамеченными.

Одновременно формировались два противоборствующих лагеря, у каждого из которых были свои каналы влияния и прямые выходы на всех, или почти всех, действительно влиятельных людей в российском руководстве. Лидером одного из них был президент ОНЭКСИМбанка Владимир Потанин, а во главе другого стояли Борис Березовский и Владимир Гусинский.

Началось все с того, что Потанин принял небывалое решение заплатить 1,875 млрд долларов за 25-процентный пакет акций «Связьинвеста» (торги состоялись в июле 1997 года) и одновременно открыто дал понять, что останавливаться на этом не собирается. Потанин привлек для участия в аукционе серьезного партнера – Джорджа Сороса, который в значительной степени и обеспечил финансирование. Впрочем, впоследствии, уже после кризиса 1998 года, Сорос, как известно, назвал покупку «Связьинвеста» своей самой неудачной инвестицией.

Это был первый за все время случай, когда крупный российский банк заплатил правительству за приватизируемое предприятие цену, которую иностранные наблюдатели считали вполне рыночной. А до того крупнейшим приватизационным мероприятием были предложенные Потаниным и осуществленные в 1995 году Чубайсом печально известные залоговые аукционы, где активы раздавали «своим» людям по бросовым ценам [111] . В результате этой сделки со «Связьинвестом» финансовая элита раскололась. Потанин теоретически оказался на стороне Чубайса и Немцова, чья политика заключалась в том, чтобы выжать максимум средств из продажи государственных активов, а Березовский и Гусинский – в компании с остальными банкирами, Черномырдиным и другими госчиновниками, в чьих интересах было сохранение статус-кво. Березовский, занимавший тогда пост заместителя секретаря Совета безопасности, обвинил Чубайса в предварительном сговоре с победителем. «Младореформаторы» отвечали, что «Связьинвест» достался тому, кто предложил самую высокую цену, что торги были абсолютно честные, а Гусинский и Березовский просто не хотят признать обидный проигрыш.

«В конверте Гусинского была означена сумма меньшая, чем в конверте Потанина. И эта разница стоила нам двух жесточайших правительственных кризисов и, возможно, одного финансового» – пишет Ельцин в своей книге.

Подконтрольные Березовскому и Гусинскому телеканалы и газеты набросились на реформаторов с обвинениями. Борьба между ними резко обострилась, поскольку новые правила игры на приватизационных торгах реально ставили под угрозу планы Березовского завладеть на предстоявших в следующем году аукционах пакетами «Роснефти» и еще нескольких крупных нефтяных компаний. Из остальных представителей финансовой элиты старый деловой партнер Березовского Александр Смоленский (СБС-Агро) встал на его сторону, а Михаил Фридман (группа Альфа) и Михаил Ходорковский (МЕНАТЕП/ЮКОС) заняли выжидательную позицию.

На жесткую критику результатов торгов по «Связьинвесту» через прессу ответил Немцов. 19 августа столичная газета «Московский комсомолец» опубликовала интервью с ним, в котором он выступил против Березовского (бывшего тогда заместителем секретаря Совета безопасности) и сказал, что кампанию в прессе тот организовал, пользуясь своим контролем над ОРТ и положением в Кремле. Он подчеркнул, что Березовский входил в проигравший на торгах консорциум.

5 ноября Ельцин положил конец этому ставшему неприличным конфликту и уволил Березовского с его поста. Березовский, в свою очередь, прямо дал понять, что он этого так не оставит, и развернул новую кампанию, уже лично против Чубайса, поскольку именно его считал виновником своей отставки. Ельцин указ о смещении его с поста заместителя секретаря Совета безопасности подписал действительно после беседы с Чубайсом и Немцовым. Неслыханное дело: информационные агентства передали слова представителя пресс-службы Ельцина о том, что первые вице-премьеры «убедили» президента в необходимости отставки Березовского.

Немцов же в этой связи сказал: «Я думаю, что президент принял правильное решение, потому что он неоднократно ранее заявлял, что никто из чиновников не имеет права совмещать государственную должность с коммерческой деятельностью. Я думаю, что президент поступил в соответствии со своими убеждениями». Решение Ельцина, – сказал Немцов, – важный шаг для того, «чтобы уйти от олигархического капитализма».

Сам Березовский, занимавший свой пост в Совете безопасности с октября 1996 года, утверждал, что все свое время посвящал переговорам с непокорной Чеченской республикой, и что руководство своей деловой империей он передал в доверительное управление третьим лицам.

Комментируя свою отставку, Березовский выступил с резкими нападками на Чубайса. «По образу действий Анатолий Борисович является большевиком. Анатолий Борисович считает, что любые средства оправдывают достижение цели», – заявил он в интервью «Коммерсанту». Березовский обвинил Чубайса в лицемерии и сказал, что на словах он обещал положить конец предварительным сговорам на приватизационных торгах, а на деле поддерживает совместное участие группы ОНЭКСИМ и компании British Petroleum «в следующих аукционах» (ни для кого не было секретом, что речь идет об очередной попытке государства продать «Роснефть», и принадлежавшая Березовскому «Сибнефть» намеревалась также участвовать в этих торгах). «Цели, которые декларирует Чубайс, и те цели, которые как бы декларирует продвинутая часть бизнес-сообщества , – они одинаковые. Но все дело в том, что те слова, которые произносятся Чубайсом, и те действия, которые он предпринимает, расходятся», – подытожил Березовский. В конце концов, спровоцировав скандал с авторскими гонорарами, он добился ухода Чубайса из правительства и таким образом, сам того не желая, способствовал скорому наступлению политического паралича, причем именно в тот момент, когда обстановка за пределами России начала ухудшаться. Но, с другой стороны, своими действиями Березовский окончательно похоронил возможность того, что олигархия оказалась бы в России действующей политической моделью.

Глава 7 Самое трудное – позади?

С наступлением лета 1997 года появились первые признаки долгожданной нормализации. К сожалению, продолжалось это очень недолго.