Текст книги "Другие люди: Таинственная история"

Автор книги: Мартин Эмис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Глава 17 Выпавшие звенья

Джейми проводил ее полпути до дома – до подернутого дымкой сердца парка.

– Не против, если я возьму тебя за руку? – спросил он. Теперь он снова был спокоен.

– Нет.

– Сможешь стерпеть? Тебя это не слишком смутит?

– Нисколько.

– Замечательно. Мне это очень приятно. Это одна из тех немногих вещей, которые я до сих пор могу делать с девушками без стеснения.

– Почему?

– Сам не знаю. Наверное, в такие моменты я чувствую себя неиспорченным. Но ты расстроена, а у меня опять похмелье, так что говорить необязательно.

Они пошли дальше. Держаться за руку с Джейми было совсем не то, что с Аланом. Мэри никак не могла взять в толк, в чем разница. Правда, рука у Джейми была теплой, сухой и упругой, что, конечно, отличало ее от холодной, влажной и дрожащей ладони Алана. Однако присутствовало что-то еще. Вероятно, как и во многих других случаях, все здесь упиралось в возраст. Алану было двадцать один, Джейми – двадцать девять, а Мэри находилась где-то посередине. С Аланом ее никогда не покидало ощущение, что кто-то из них тянет за собою другого – словно она была матерью, а он сынком, который вечно то отставал, то, наоборот, рвался вперед. А вот Джейми шел как раз с нужной скоростью, размеренно, спокойно, несмотря на свою несчастную одеревеневшую ногу, а может, как раз из-за нее… Другие люди вскоре тоже заметили разницу. Теперь уже немногие разглядывали ее, а те, кто все-таки смотрел в ее сторону, делали это не так, как прежде. Мужчины поглядывали на нее лишь украдкой, скорее уныло, без прежней воинственной фривольности. Женщинам теперь вообще не было смысла обращать на нее внимание, разве что на ее одежду, и теперь они изучали ее профессиональным взглядом, лишенным вызова или торжества. Старики так и вовсе смотрели на нее с нескрываемым расположением, и видно было, что само ее существование доставляет им радость, подзадоривает их и приободряет. И чем она все это заслужила, что она такого сделала? Один особенно древний старичок, пошатываясь, остановился перед ними, умиротворенный и задумчивый, и, пока они проходили мимо, все его дряхлые моторчики работали вхолостую, а сквозь сомкнутый в полуулыбке рот пробивалось робкое тремоло – гнусавый звук, высокий и дребезжащий, как будто он высвистывал давно забытый мотив.

Джейми рассмеялся.

Мэри без нажима сказала:

– Со временем и ты будешь таким же.

– Потому-то я и смеюсь сейчас. Тогда смеяться будет поздно. Ну то есть, если доживу. Ты где обитаешь?

– В сквоте.

– Ага, так я и предполагал, что-то в этом роде. Там ведь не особо, правда? Не слишком? Слушай, в моем доме полно места. Вечно кто-нибудь живет. Не думай, что я тут тебе телефончики пишу или типа того, – продолжал он, записывая телефонный номер на клочке бумаги. – Не воображай, что я собираюсь тебе что-то такое всучить. – И он заботливо вложил ей бумажку в руку, – Я все это уже давно проехал. Просто можешь прийти ко мне и остаться, когда захочешь.

– Понимаю.

– Хочешь еще немного денег?

– Нет, мне хватит.

– Точно? Ну тогда пока.

Они расстались у пруда. По всей видимости, Джейми не лучше Мэри представлял себе, как в таких случаях надо прощаться. В конечном итоге он просто крепко сжал ее руку и ушел. Она один раз оглянулась и увидела его уже скрывавшуюся из виду долговязую сутулую фигуру с засунутыми в карманы руками. Он тоже обернулся и, сделав пару шагов в ее сторону, энергично помахал рукой.

Трава становилась темнее. В отдалении за оградой парка по прямой дороге с воскресной беспечностью двигался транспорт. Послушные приказам далекой Луны и ее неслышным световым ураганам, дни шли на убыль, съеживались. Мэри уже доводилось слышать рассказы про зиму. Холодными вечерами люди говорили о ней со стоической покорностью и затаенным страхом. Точной даты ее прибытия не было, и у каждого на этот счет имелась своя теория. Мэри не очень-то беспокоилась по этому поводу. Зима, безусловно, должна оказаться чем-то очень занимательным.

Мэри уже не переживала так из-за Алана. Она размышляла. Возможно, смысл любви в том, чтобы заключить всех людей на земле в один общий круг, круг, который часто разрывается то тут, то там, но неизменно стремится сохранить свою целостность. Она всегда будет среди тех людей, которые возьмутся за руки, чтобы укрыть и защитить Алана, и она надеется, что Алан тоже останется одним из тех, кто вместе с другими оградит ее от угрозы. Так и должно быть, хотя, конечно, круг этот всегда останется уязвимым, в нем повсюду будут встречаться разомкнутые или выпавшие звенья, из-за чего многие руки не встретят других рук, за которые им можно было бы взяться. Она решила сразу пойти в комнату Алана, рассказать ему обо всем этом и посмотреть, согласится ли он с ней.

На детской площадке оставалось всего несколько ребят. Почти невидимые, они окликали и подзывали друг друга, напоминая растворяющихся в сумерках призраков. Скоро они окажутся в тепле и безопасности, будут пить чай за окнами домов других людей. Мэри, которой вдруг стало зябко в белой юбочке и свитере, поспешно взбежала вверх по лестнице.

Она вошла в комнату Алана сразу, без стука. В полумраке стояла тишина, и никого не было видно.

– Алан? – позвала она.

Последние угасающие лучи осветили какие-то бумаги, разбросанные на столе. Уже повернувшись, чтобы уйти, Мэри заметила Алана, который стоял в углу, отвернувшись лицом к стене. Зачем это он?

– Алан, я… – начала было она, направляясь к нему.

И тут она увидела, что это не Алан. Как это могло быть? Это был кто-то гораздо выше Алана… Она замешкалась. Может, Алан встал на что-то. С чего бы это? Она приблизилась. Он что, стоит на кровати или на стуле? Кровать была слишком далеко, а стул валялся тут же, опрокинутый. Мэри протянула руку и дотронулась до его плеча. Он обернулся. Но не так, как это обычно делают люди. Его шея была затянута поясом от халата.

На столе Алан оставил записку. Речь там шла исключительно о его волосах.

* * *

Бедный Алан. Несчастная душа.

Всем молодым кажется, что они успеют покончить жизнь самоубийством, прежде чем состарятся. Но они почти никогда так и не доходят до дела. Они просто не испытывают особого желания идти на такой серьезный шаг. В юности мы смотрим в будущее, и время для нас теряется в дымке где-то в области двадцати пяти. Мне старость не грозит, говоришь ты. Но это неправда. Грозит, да еще как. В конечном итоге она и тебя настигнет.

Как часто мысль о самоубийстве приходит тебе в голову? Каждый день? Раз в неделю? Уже почти никогда? Вероятно, это зависит от того, сколько тебе лет. Старость требует силы духа, но для самоубийства его требуется гораздо больше. Ведь это крайне рисковое мероприятие. В тот вечер юный Алан должен был набраться недюжинного мужества. Ему повезло, что он был так молод. Иначе у него ничего бы не вышло.

Старость – это когда ты понимаешь, что жизнь убога, но у тебя, кроме нее, ничего и нет. Сама смерть – просто смехотворна, она отнимает лишь мгновенье. Не успеешь еще ничего сообразить, а ее уже и след простыл – насколько нам известно.

Конечно, я задумывался о самоубийстве. И не раз. Порой я целыми днями только о нем и думаю. Естественно, я не могу всерьез рассматривать этот вопрос, пока не разобрался по счетам с Мэри. К тому же я для него уже немного староват. Для меня эта затея уже попахивает излишним романтизмом. Я имею в виду, оно не очень-то практично, самоубийство, ведь так?

Сегодня это проделывают все раньше и раньше – в восемнадцать, в пятнадцать, в десять лет. Сейчас пресыщение жизнью наступает так быстро. Молодость – вот самое подходящее для самоубийства время. Жалею ли я, что не совершил его раньше, в старые добрые времена моей юности? Да пожалуй, что нет. Жизнь убога, но другого-то ничего нет – насколько

нам с вами известно.

* * *

Первое, что пришлось Мэри сделать в связи с самоубийством Алана, – дать показания.

– Это всего лишь формальность, – беззвучно рыская по комнате, успокаивал потертый жизнью полицейский, которому испортили выходной, – Понятное дело, вы не обязаны ничего рассказывать, но по моему опыту… как правило… Хотя, по правде сказать, я такими делами вообще-то не занимаюсь.

Мэри сидела, бессмысленно уставившись через стол на потерянное, мокрое от слез лицо Расса. Она совершенно не представляла, что должна рассказать.

– Хорошо, что мы тут имеем? – задумчиво произнес полицейский, дергая себя за ухо.

Сначала он предложил запротоколировать устный рассказ всех обитателей сквота. Высунув от напряжения кончик языка, он очень медленно и старательно записывал совершенно одинаковые показания о том, как было обнаружено тело Алана, которые, растягивая слова и запинаясь, дали ему по очереди Рэй и Парис. Затем полицейский посмотрел на часы.

– Пожалуй, мне… Такая досада, что вас здесь так много.

Суетливо и стараясь не замечать непрерывного хлюпанья Расса (хлюпанья, уже отправившего целые ведра горя в его воспаленное горло), полицейский раздал всем листки бумаги и шариковые ручки, которые молча принес Норман. Мэри сидела за длинным столом вместе с Рассом, Рэем, Парисом, Верой, Чарли, Альфредом, Венди и Норманом. То и дело почесывая затылок и поводя плечами, они ссутулились над столом и приступили к заданию, как школьники на уроке.

О чем могла рассказать Мэри? Она сожалела, что из-за нее у Алана сломана шея, она этого совсем не хотела. Виноваты ли во всем волосы Алана, как он написал в своей записке? Вряд ли можно сломать себе шею из-за волос. Конечно, опять во всем виновата Мэри. «Мне очень жаль, – аккуратно вывела она на бумаге. – Я не хотела этого. Постараюсь больше так не делать».

Потом двое пожилых мужчин в форме осторожно спустились по лестнице, держа носилки, на которых лежало что-то мешковатое. Расс встал и с треском швырнул ручку на стол. Он повернул к Мэри свое мрачное ребяческое лицо.

– Какого черта я тут делаю? Я ведь не умею писать. – Он ткнул в Мэри пальцем, – Это все ты, твоя работа! Ему было всего-то двадцать один. Ты во всем виновата, а тебе и дела нет. Бог ты мой!

Мэри отправилась в путешествие, путешествие, которое заняло несколько дней. Она каталась по подземке, туда и обратно, нарезая круги по прокопченным внутренностям города. Ездила по Кольцевой, в этом новом для нее витке пространства и времени, пока не закружилась голова. Но Кольцевая так никуда ее и не привела. Бродила по запекшемуся бетону Пикадилли и Лестер-Сквер. Ночевала вместе с другими людьми в переполненной комнате, где стояла вонь – последствие скверного питания. Когда она прислонилась к стене, у которой стояли и другие девушки, к ней один за другим подошли двое мужчин и спросили, свободна ли она. Оба раза она отрицательно покачала головой, и они ушли. Затем какой-то отрезок времени превратился в набор коробок и клеток. Ее сунули в фургон и привезли в какое-то место, где нужно было вытащить все из карманов и сумки и отдаться в распоряжение человеческого общежития. Ее заперли на ночь вместе с девушкой, которая непрерывно плакала и подолгу писала в горшок, который вытаскивала из-под своей койки. Утром Мэри заставили раздеться, и какая-то женщина осмотрела ее – Мэри так и не поняла, по какому праву. И вот ее уже снова везли в каком-то фургоне. Она спала на белых нарах вместе с другими женщинами, которые вопили и выли всю ночь напролет.

– О, сколько в тебе жестокости, – причитала женщина рядом с Мэри. – О, в тебе… в тебе нет добра.

Мэри и без того это знала, и вовсе не нужно было повторять ей одно и то же сотни раз. Она получила коричневый пакет со своими вещами, а также какие – то желтые таблетки, заставившие настоящее подернуться дымкой и куда-то отступить. После этого можно было гулять по саду или сидеть в комнате с зелеными стенами, наблюдая за мельканием бесконечной вереницы красок и лиц. Мэри развлекалась так довольно долго. Затем появился Принц и забрал ее оттуда. Естественно, им пришлось его впустить. Им пришлось впустить его, чтобы он забрал ее с собой.

– Наконец-то я раскусил тебя, Мэри, – сказал он ей в своем кабинете. – О, да ты теперь куришь? Еще одно из последних достижений?

Мэри попыхивала сигаретой. За последние несколько дней она в совершенстве овладела этим навыком под чутким руководством разных безумцев и безумиц. Они объяснили, что курение пойдет ей на пользу и что особенно хорошо оно помогает от нервов. Мэри ничего про это не знала, но была рада занять чем-нибудь руки и рот – рот даже больше.

– Прошу прощения, – сказала она.

– …Замечательно, – восхитился он, – Значит, теперь все прекрасно.

– Я старалась хорошо себя вести, правда.

– А теперь бросила? Так только дети малые говорят.

Мэри промолчала.

– У меня для тебя кое-какие новости, – уже тише добавил Принц, – Мистер Дэвил – он отказался от своего признания.

– Мистер Дэвил?

– Малый, который признался, что убил тебя. А теперь отказывается. Говорит, что не убивал.

– И что это значит?

– Ну, с его точки зрения, это вполне резонный шаг. Ему сказали, что ты жива и здорова, вот он и передумал. Ты разве на его месте не поступила бы точно так же?

Мэри ничего не ответила.

– Надо отдать ему должное. Он далеко не сразу поверил. Все гнул свою линию. Редкий случай.

– Правда? – спросила Мэри.

Он ждал, когда она поднимет глаза. Она посмотрела на него.

– Да, редкий. Он все твердил, что довел дело до конца. Говорил, что ты сама его попросила. Вот он тебе и помог.

Глаза Мэри наполнились слезами, и она не пыталась их сдержать. Некоторые падали ей на колени, а одна даже попала на сигарету. Она услышала, как Принц вздохнул и поднялся. Он подошел и помахал перед ней белым платочком.

– Не беспокойся, – сказал он. – Он не скоро выйдет – ему еще надо срок отсидеть. Вот почему мы ждали. Хотели зацепить его еще на чем-нибудь… Ну и что дальше, Мэри? Что у тебя осталось? Работу потеряла. Кстати, сквота тоже больше нет.

– А где он? Куда он подевался?

– Любая заварушка в такого рода местах… – Он вяло шлепнул рукой по столу. – Да нет, Мэри, теперь тебе и впрямь некуда податься. Похоже, ты выработала весь свой запас везения.

– Нет, есть. Мне еще есть куда пойти, – Она показала ему листок бумаги.

– А, так ты вон какое знакомство завела, как же, как же, – покивал он.

– Он сказал, я могу позвонить и прийти, когда захочу.

Принц взял один из телефонов, толпившихся на его столе, и с грохотом поставил его перед Мэри.

– Ну так давай, звони ему.

Мэри набрала номер Джейми, и тот оказался дома. Ее ничуть не удивило, когда он совершенно спокойно ответил:

– Какие вопросы. Давай подходи.

Что бы ни вытворяли с Мэри другие люди, они ей не лгали. Как и многое остальное, ложь они приберегли для себя. Мэри чувствовала, что лишь один человек из тех, кого она знала, всерьез вовлечен в игру лицемерия и лжи. И этот человек сидел сейчас напротив.

– Постой-ка, – вдруг вспомнил Джейми. – А как насчет твоего дерьмишка?

Мэри залилась румянцем.

– Насчет чего?

– Ну, твоих вещичек. Ты можешь все это загрузить в такси или как?

– Ой, нет. У меня ничего не осталось.

Когда Мэри положила трубку, Принц что-то писал ручкой со стальным пером и даже не взглянул на нее.

– Договорилась?

– Да. – Мэри посмотрела на него с открытой ненавистью. Что он принес ей, кроме своей лжи и ее слез? – А он богач, – вскользь бросила она.

– Вот и отлично.

– Тогда я пошла.

– Хорошо. – Он не оторвал взгляда от бумаг, – Мэри, запомни. Поосторожнее со своей силой. Сила есть у всех.

– Я ухожу – и надеюсь, что не увижу вас до самого смертного дня, – сказала Мэри и вышла.

Глава 18 Нет нужды

– Первое, чему ты должна научиться, – строго объяснял Джейми, – это пить и курить по-человечески. Итак. Сколько ты выпиваешь?

– Алкоголя?

– А чего же еще? Можешь предложить что-нибудь поинтереснее?

– Ну, раз в неделю…

– Чего?! Ну что ж, скоро мы внесем необходимые коррективы, сударыня. Выпей-ка. Начнем с азов. Главное в этом деле – ежедневно и серьезнейшим образом набираться еще во время обеда. Такой подход экономит уйму усилий в послеполуденные часы.

– Я жутко себя чувствую, если напиваюсь во время обеда, – вступила в беседу Джози, которая жила в одной квартире с Джейми.

– И что с того? – парировал Джейми.

– Мне не нравится плохо себя чувствовать целый день.

– Кому ж нравится? Сюжет-то не в этом. Кто сказал, что это должно нравиться? Продолжим, Мэри. Как обстоят дела с курением?

– Три-четыре сигареты в день, – надеясь порадовать Джейми, ответила она.

Однако он лишь посмотрел на нее долгим взглядом и печально покачал головой.

– Боюсь, это вообще никуда не годится, – Он отвернулся, слегка прикрыв глаза, и небрежно добавил: – Я выкуриваю в день по три с половиной пачки…

– Неужто? – удивилась Мэри.

– Так вот. Поначалу были просто адские муки, не скрою. Перейти с двух пачек на три – вот где требуется настоящая выдержка. Потом все идет как по маслу. Для начала поставим перед тобой вполне реальную задачу – скажем, двадцать штук в день. После этого можно уже постепенно нарабатывать нужный ресурс. Идет? Это просто вопрос силы воли, ничего более. Суть в чем: если только захотеть, все получится. Поверь мне. Нет ничего невозможного, Мэри!

– И что хорошего в том, чтобы гробить себя заживо, – не сдержалась Августа, которая тоже жила в этой квартире.

– Давай-ка хоть ты не начинай. По ходу я понял, в чем твоя тема. Ты у нас жить хочешь. Ей, видите ли, пожить захотелось.

Мэри выцедила свою выпивку и загасила окурок. Джейми тут же снова наполнил ее бокал, прикурил новую сигарету и подал ей.

– Так держать. Ты справишься, Мэри. Теперь просто ешь побольше тяжелой пищи и поменьше двигайся, и тогда процесс пойдет гораздо легче.

– Джейми, ты просто маньяк. Знаешь, это ведь уже совсем не смешно, – сказала Лили, которая тоже жила в этой квартире.

– Откуда тебе знать, насколько это смешно?

– Меня это не веселит.

– Но ведь ты же баба! А бабы не смеются, когда смешно. Они смеются, когда их прет.

– Вот тоска, – сказала Лили.

– Вот дерьмо, – добавила Джози.

– Кто-нибудь, дайте парню валиума, – присоединилась Августа.

– Это правда! Что вам не нравится? Просто у вас по-другому… – Он наклонил голову к Мэри. Глаза его были воспалены. – Ладно, я всего лишь полагаю, что если никто из нас ни черта не делает и никогда ничего делать не собирается, можно было бы заняться хоть чем-нибудь. Всего-то.

– Мэри, ты сможешь разобраться с простынями там, полотенцами и всей туфтой? – спросила Лили.

– А что, опять этот карлик приходил? – поинтересовалась Джози.

– Он принес мою блузку? – осведомилась Августа.

– Которую?

– Они ее посеяли. Ну, ту, серую, шелковую, у нее еще…

– Мне думается, – сказал Джейми, неуверенно поднимаясь на ноги, – мне думается, я мог бы на этом и закруглиться, – Он в нерешительности остановился посреди комнаты. Его глаза горели мальчишеским задором, смешанным со смущением, – Я просто хотел сказать…

Не стоит, подумала Мэри. Все правильно. Можешь не продолжать.

– Вот я сейчас говорил, что женщины не смеются, – начал он, и все девушки сразу завздыхали, начали что-то бормотать и отвернулись. – Если бы я сказал «большинство женщин», вы бы сразу согласились и от души похохотали над своими сестричками. Но я-то говорю о вас. Потому что вы за всю жизнь не прочли ни одной книжки и вообще ни черта не делаете. Вот потому-то вы и ржете, только когда с чего – нибудь претесь, когда с кого-нибудь по-настоящему тащитесь или вам просто все в кайф.

– Тоска зеленая, – пробормотала Августа.

– Тоска? Ах, тоска зеленая. Ну-с, в таком случае, барышни, я валю отсюда к такой-то матери. Хрюкну… юркну в норку…

Неверными шагами он покинул комнату.

– Не слушай его, – обратилась Лили к Мэри, – Он, когда надерется, просто невыносимый.

– Этот молодой человек – женоненавистник, – закрыв глаза, подытожила Августа.

Джози покачала головой:

– Да нет. Просто ему надо убраться куда-нибудь и хоть чем-нибудь заняться.

В этой квартире действительно никто ничего не делал. Никогда. Нет, они, конечно, производили какие-то телодвижения, но при этом все равно ничего не делали. Они вроде бы чем-то занимались, но, по сути, не занимались ничем. И Мэри вскоре поняла почему. В этом просто не было нужды. А зачем хоть что-нибудь делать, если в этом нет нужды?

Мэри узнала всех трех девушек: она видела их на воскресном обеде. Ее не удивило, что они все тут живут. Так же как и то, что вместе с ними жил еще один бездельник – малыш Карл ос.

В каком-то смысле Карлос был занятием Лили. Он требовал круглосуточного обслуживания и получал его. Ему было необходимо все время, имевшееся у Лили в наличии, и она ему это время отдавала. Карлос учился ходить – или ждал, когда у него это начнет получаться. Его крепкая, покрытая беленьким пушком голова вся была разукрашена пестрой мозаикой алых воспаленных ссадин, рисунок которых постоянно менялся. Эти украшения появлялись в результате его бесчисленных падений, особенно после пребывания в ванной, где он падал чаще всего. Частенько было слышно, как он там возится, что-то щебечет и оживленно чирикает. Затем неожиданно раздавался звук глухого удара или звон разбивающихся предметов, за которым наступала изумленная тишина, пока Карлос прикидывал глубину своего отчаяния и негодования, и наконец по всей квартире разносился его неистовый сухой, без слез ор, на который немедленно бросалась Лили в надежде, что он ничего не сломал. Карлос плакал и по другим поводам. И никогда напрасно: каждый раз с помощью слез он получал то, чего хотел. Если вдуматься, для человека всего лишь одного года от роду Карлос достиг бешеной популярности и приобрел уже нескольких верных поклонников. При таких темпах было даже страшно представить, сколько преданных соратников и единомышленников сплотятся вокруг него к его пятидесятилетию, не говоря уже о семидесятипятилетнем юбилее!

– Знаешь, что за жизнь уготована Карлосу? – спрашивал у Лили Джейми, который проводил немало времени, играя с Карлосом или просто наблюдая за тем, как тот играет. – До трех лет он будет принимать тебя за высшее существо. До двенадцати будет забираться к тебе в постель, чтобы всегда быть с тобой. Потом, до двадцати, будет пребывать в уверенности, что ты – сволочь и мерзкая свинья. Дальше станет педом или еще кем и будет стыдиться тебя, пока ему не стукнет шестьдесят и он не превратится в такую же дряхлую развалину, как и ты. Ничего себе жизненная программа, а?

– Не говори так, – просила Лили и крепко прижимала Карлоса к себе.

Что-то в глазах Лили напоминало Мэри о приюте и его пропащих обитательницах. Когда-то Лили тоже попала в беду, но теперь она выкарабкалась, теперь она была в безопасности. У нее были спутанные, невесомые, очень тонкие белесые волосы, скорбный рот, и в ней не было силы, способной дать отпор миру. Зато у нее был мужчина по имени Бартоломео, который работал где-то в Северном море. Лили ежесекундно думала о Карлосе, каждое мгновение, даже когда он сладко спал или что-то радостно лопотал в соседней комнате. Лили ничего не делала, но это понятно. Ее делом был Карлос.

Джози тоже ничего не делала, но при этом все время была занята какой-то кипучей деятельностью. Мэри ни разу не встречала более деятельного человека, чем Джози. И даже не слышала о таком. У нее имелись «собственные средства», чем, возможно, это и объяснялось (все остальные в квартире, включая Мэри, жили на деньги Джейми). Еще у нее были плечи шириной с диван, стриженные под ежик каштановые волосы, выдающаяся вперед челюсть наемника и пугающе крепкие, здоровые зубы. Она всегда была чем-нибудь занята – теннисом, сквошем, верховой ездой, гольфом или поездками в дикие, почти недоступные места, куда проникала на своей откормленной мощной машине. Ранним вечером, стоя под обжигающим душем, она громогласным басом распевала гимны, после чего в толстом свитере и растянутых джинсах строевым шагом следовала в столовую, чтобы вместе с Лили командовать за ужином. Потом она смотрела телевизор и одновременно что-то вязала, или перебирала рыболовные крючки, или подтягивала леску на теннисных ракетках, или смазывала ружья. Ровно в половину двенадцатого она поднималась, потягивалась, произносила: «Эхма!» – и маршировала в кровать. Иногда она выходила куда-нибудь со своим мужчиной. Реже приводила его к себе. Он выглядел просто фантастически, таких людей можно было увидеть только по телевизору. Джейми часто высказывал подозрение, что в действительности Джози и сама мужчина.

– Эта особа – реальный мужик, —объяснял он, – Не давайте ей себя одурачить – ее саму это все давно задрало. Всем этим подводным плаванием, лазаньем по горам, ездой по пересеченной местности и дельтапланеризмом она занялась оттого, что пытается заполнить все свободное время и ни о чем не задумываться. Неужто вы полагаете, что ей нравится проводить время с этим своим пучеглазым роботом?

Как-то в воскресенье вечером перегорели пробки. Пока Мэри и Лили стояли рядом с зажженными свечами, Джейми с испуганным видом пытался что-то углядеть в этих самых пробках, высокомерно и презрительно поблескивавших из своего укрытия. Он то протягивал к ним дрожащую руку, то в последнюю секунду снова в страхе ее отдергивал. В этот момент в квартиру прибыла Джози. На ремне у нее висело ружье, с пояса свисали три подстреленных фазана. Она отодвинула Джейми плечом и восстановила электричество одним ударом кулака по распределительной коробке. Джейми пошатнулся и упал. Лили помогла ему подняться. Моргая и отряхиваясь, он обиженно сказал:

– Господи, да ты же вообще не женщина. Ты настоящий молодчик!.. Боже… Почему бы тебе не переделать имя на Джозеф и не омужланиться окончательно?

Но Джози лишь загоготала и тяжелой поступью удалилась в свою комнату. Вскоре она снова ушла. У нее были другие дела.

Августа тоже ничем не занималась, совсем ничем, хотя вся ее жизнь оставалась одной бурлящей эпопеей, исполненной побед и поражений, глубоких стратегических замыслов и отступлений, предательств и унижений, кампаний и заговоров. Светская жизнь – вот чем занималась Августа. И сексом. У нее были всклокоченные черные волосы, оттеняющие трагически бледное лицо – бледнее даже ее ослепительно белых зубов. Мэри не раз видела ее обнаженной, потому что частенько сиживала вместе с Августой в ее спальне, очень смахивавшей на процветающий бордель. Августа была такого же роста и веса, как и Мэри, однако выглядела не только стройнее, но в некоторых местах и пышнее подруги. Тело ее было необыкновенно упругим и подтянутым, как у гимнастки. У нее была узкая мускулистая спина и сладостно-округлый зад, а на хрупких ребрах красовались острые высокие грудки. И еще у нее было очень много мужчин.

Она вставала очень поздно, даже позднее Джейми. У ее кровати всегда стояла огромная, наполненная водой кружка с изображением королевы на потрескавшейся эмалированной поверхности. Первым делом она обязательно выпивала залпом всю кружку. Потом поднималась и готовила себе кофе, тихо и с пугающим умиротворением. В эти моменты она была всегда спокойна, неприступна и почти царственно надменна – несмотря на нечеловеческую бледность и дрожащие руки. Особенно тиха и далека от простых смертных она бывала, если у нее ночевал мужчина, а еще более того – если прежде мужчина этот у нее на ночь не оставался. Мужчины Августы… Мэри слышала, как она с шумом приводила их к себе по ночам, и частенько видела, как они на цыпочках выскальзывали из ее комнаты на рассвете. Или же выскакивали как ошпаренные, одеваясь на бегу, сопровождаемые громкой руганью, что выкрикивала им вслед голая Августа. В такие дни она оставалась особенно благородной и неприступной. Казалось, она собирала по крупицам частички себя, потерянные накануне – в тот разочаровывающий и недостойный день, что оказался слишком жалким и ничтожным для нашей Августы. Неудачныйдень, проще говоря.

Относительно Августы Джейми придерживался сходной теории:

– Когда дело касается мужчин, она сама настоящий мужик в юбке. Знаю, она у нас подолбиться мастерица и все такое. Говорит, для фигуры полезно. Но только всмотритесь в ее глаза. У нее глаза… насквозь продолбленные.

Выпив и закусив, Августа начинала неумолимо хорошеть и продолжала наливаться красотой в течение всего дня.

– Ты меня просто потрясаешь, – небрежно замечал Джейми, – Утром встаешь страшная как смерть, а к середине дня опять целка-невредимка.

Высказывать такие замечания Августе было небезопасно, поскольку она заслуженно славилась необыкновенной ранимостью и раздражительностью. Одно время Мэри удивляло, как это Августу не беспокоит, что она тратит столько раздражения по всякому поводу. Но вскоре она убедилась, что беспокоиться Августе было не о чем: запасы этого добра были у нее неограниченны. В Августе было очень много от Эми. Очень, очень много. Когда она приступала к вечернему туалету, то была уже ослепительно, победоносно хороша. Вечером она всегда отправлялась в свет, если только не случалось чего-нибудь необычного. Подъезжало такси, или чья-то машина, или на пороге появлялся мужчина – и Августа отправлялась покорять ночь, распахнувшую свои объятия в ожидании ее выхода. А если все же что-то не складывалось и Августа оставалась дома, в такие вечера она поначалу казалась еще более величественной и неприступной.

Потом она напивалась, без умолку болтала и безудержно смеялась собственным шуткам. Джейми позволял себе вволю над ней поглумиться, если чувствовал, что это безопасно.

– Отлюбили и забыли нашу Августу, ай? Поматросили и бросили? Чую, завтра кто-то получит по шее. У-ух! С нею не шути.

Такие шуточки вызывали у Августы смех. Но по утрам, в моменты расцвета ее августейшей надменности, Джейми помалкивал. К примеру, он и слова не сказал в тот день, когда у нее появился синяк под глазом и было слышно, как отчаянно ее тошнит в ванной. Да и никто ей ничего не сказал, ведь она была так благородна и неприступна…

Мэри лежала в кровати в своей маленькой комнатке в конце коридора, отбиваясь от назойливых мыслей, которые всегда приходили к ней в эти часы. А Джейми в чем-то прав: Августа и Джози и впрямь как мужчины. У них есть власть внушать страх и трепет. Они – устрашают. Устрашение!.. До чего же обидно, что женщины, пытаясь сохранить свою внутреннюю силу и независимость от мужчин, просто бездарно имитируют мужские проявления силы. Неужели нет другого способа оставаться сильными – какого – нибудь женского способа? Мэри не сомневалась, что таковой должен быть. А может, его и нет – еще или уже. Может, женщинам не дано быть сильными и женственными одновременно. Может, на это им никогда не хватит сил.

Мертвенно-бледный Алан – где-то он сейчас? У него никогда, никогда не было власти внушать хоть кому-нибудь страх. Где он, на небесах или в преисподней? Если он попал на небо, то сейчас, наверное, ныряет в окутанный туманом бассейн – только теперь его прыжки исполнены совершенства, его тело гибко и натянуто, как струна. А может, он всего лишь посиживает целыми днями на облачке, накручивая на палец свои прекрасные густые локоны. Если ж его отправили в ад, для Алана тот должен быть очень скромным и непритязательным, с искусственным пламенем, как в поблескивающем камине семейства Ботэм. В аду Алана царит неизбывная тишина и ничего не происходит. Но скорее всего, Алан попросту остановился. Насовсем. Его жизнь вычеркнули из списка, ее отменили. Мэри боялась, что последнее больше всего похоже на правду. Она не верила в жизнь после