Текст книги "Другие люди: Таинственная история"

Автор книги: Мартин Эмис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Глава 12 Бедный призрак

Тем же вечером ребята забрали Мэри из приюта в свой сквот.

В тот день приют клокотал, то затихал, то снова бурлил. Так происходило всегда, когда у кого-то что-то случалось. А в приюте это совсем не редкость: примерно раз в три дня у кого-нибудь обязательно что-нибудь приключалось. На сей раз это была Труди. Она вступила в схватку с мужчиной и потерпела поражение. И дело не ограничилось словесной перепалкой. Малый сломал ей нос и выбил два передних зуба, тогда как на ее счету не оказалось ни одного серьезного очка. Она лежала на кровати, в тюрбане из марли, а Мэри паковала чемодан. Теперь Труди тоже будет вынуждена съехать: любое происшествие, и девушек просили на выход. Труди не знала, куда податься. Это выглядело вполне разумным – выставлять девушек, попавших в историю: у тебя здесь неприятности – попробуй в другом месте. Ведь как раз неприятности такого рода и довели тебя однажды до приюта. И раз уж они, эти неприятности, притащились сюда за тобой, то они тебя не покинут, пока ты не покинешь этот приют.

– В другом месте тебе будет лучше, – убеждала Мэри.

– Да? А тебе с какого хрена знать?

– А разве где-нибудь может быть хуже, чем здесь?

Труди промолчала.

– Надеюсь, у тебя все будет в порядке, – сказала Мэри.

– Честно?

– Честно.

– Как же, как же, – протянула Труди.

Мэри могла бы сказать еще что-нибудь, но, встретившись взглядом с Труди, поняла, что та уже далеко, по ту сторону.

Хани проводила Мэри наверх. Мэри должна была попрощаться с миссис Пилкингтон и оставить ей свой новый адрес.

Тем временем Расс с Аланом нетерпеливо переминались в коридоре. Им обоим здесь совсем не нравилось – и это бросалось в глаза. Рассу еще больше, чем Алану. Мэри постаралась покончить с формальностями как можно скорее.

– Ну что ж, удачи тебе, – угрюмо напутствовала миссис Пилкингтон. – Там с тебя еще кой-какие деньги причитаются, но я полагаю, твой друг и благодетель об этом позаботится.

– А кто он, мой друг и благодетель? – спросила Мэри, с нетерпением ожидая услышать его имя.

– Тот, кто платил за твое содержание! Ты что думаешь, мы тут пуговицами рассчитываемся?

– Но как его зовут?

– Это ж сколько их у тебя, благодетелей-то? Ну и девицы… Его зовут мистер Принц. Это имя тебе что – нибудь говорит, Мэри?

Она попрощалась с Хани в коридоре. Хани сказала Рассу, что у него красивые глаза. Расс игриво отмахнулся и взял чемодан Мэри.

– Мэри счастливая, что у нее такой красивый сильный мужчина, чтобы жить с ним.

– Усекла? – обрадовался Расс, – Слушай, что говорят.

Слова Хани обрадовали Мэри. Они послужили им – точнее, Рассу – темой для разговора по дороге к сквоту. Сама она совершенно ничего не имела против обычных безысходных и беспросветных завес молчания, частенько повисавших между ней, Аланом и Рассом. Однако Алану и Рассу они были совсем не по душе, особенно Алану. Порой такая зияющая тишина вынуждала его произносить первые попавшиеся слова, только б нарушить молчание, после чего еще несколько минут он мучительно пытался их как-то связать и придать им хоть какой-нибудь смысл. Мэри чувствовала себя спокойнее, когда Алан возвращался к проблемам собственной шевелюры, а Расс тихо переживал свои тайные невзгоды, которые тоже, по-видимому, никогда не оставляли его в покое.

– Девуля, у тебя начнется совершенно новая жизнь, – убеждал Расс. – Я тут поразмыслил, и, в общем, если ты будешь паинькой, то, может, и удостоишься счастья ублажить моего большого друга…

– Ра-а-с-с… – промычал Алан и выдернул очередной клок из головы, – Нет, – хрипло добавил он, повернувшись к Мэри, – с тобой там будет просто чудно.

Чудно и оказалось.

Сквот представлял собой длинный узкий дом, стоящий на оккупированной детворой дороге, которая заканчивалась тупиком. Здесь можно было парковать машины, но они, едва приехав и недоверчиво осмотревшись, сразу же уезжали. Они прекрасно понимали, что подлинные хозяева этой улицы – необузданные орущие дети. Дом был наполнен совершенно обычными людьми – хотя именно самые заурядные персонажи и оказываются на поверку до жути странными, с потаенными мечтами и пороками. Во всяком случае, так думала Мэри. Надо только быть повнимательней: дай им время, и они тебе все сами расскажут. Полуподвальную комнату занимала артистичная особа с торчащими зубами, по имени Вера, – молодая ирландка с вальяжными манерами, актриса, крайне редко задействованная на сцене. Она мечтала стать знаменитой и загребать деньги лопатой. Рядом с ней проживал Чарли – страдающий тиком пожилой уроженец Австралии, предметом гордости которого была его отсидка за злостную педофилию семь лет назад. Он хвалился, что отныне пальцем не тронет невинных деток и что теперь его мысли всецело заняты отладкой собственного мотоцикла, который к этому времени был уже настолько шустр, что у Чарли едва хватало духу его оседлать. Комната Расса тоже находилась в полуподвале.

Первый этаж был отведен под общие хозяйственные нужды, если не считать просторной комнаты, предоставленной Норману – грузному, бледному Норману в растянутых джинсах, которого все почитали за общаковый кладезь знаний. Вся его жизнь на данный момент состояла в непрерывной борьбе с тем, что сам он называл «тяжкой проблемой веса». Он, впрочем, ее пока так и не разрешил, поскольку малейшее отклонение от изнурительнейшей диеты на следующий же день возвращало весь скинутый жирок, а толст он был уже неимоверно. На втором этаже обитала полноценная семья из трех человек: Альфред – угрюмый, неудачливый бизнесмен из Мидленда, тщетно круживший по городу в поисках коммерческой удачи; Венди – его широкоплечая, но болезненная жена, весь день не снимавшая халата, и их восьмилетний сынишка Джереми, слишком заторканный жизнью, чтобы делиться с кем-нибудь своими страхами и желаниями.

Алан жил на втором этаже, рядом с комнатой, занимаемой двумя чернокожими молодцами, Рэем и Парисом. Свои деньги они зарабатывали на собачьих и лошадиных бегах на ярмарке Баттерси. При этом у них никогда не было собственных лошадок или гончих, да, собственно, и денег тоже. Они дружно лелеяли мечту стать профессиональными футболистами (и зачастую можно было наблюдать, как они оттачивают свое спортивное мастерство на улице перед домом) – Рэй планировал в один прекрасный день достойно представить «Лейтон Ориент», а Парис все свои надежды возлагал на «Манчестер Юнайтед». Им обоим было уже по тридцать, и этим их сходство не ограничивалось.

А в мансарде жила одна Мэри.

У ее комнатушки была живая душа, ощущалось чье-то незримое призрачное присутствие. Однако дух комнаты благосклонно и изящно поделился местом с Мэри. Теперь у Мэри была одна кровать, две простыни, три одеяла, окно, поделенное на четыре квадрата, два столика – высокий и низенький, – лампа, один тазик, два крана, три полочки, один шкаф, два выдвижных ящика, четыре стены, шесть вешалок и четырнадцать залитых солнцем половиц. Предел мечтаний. На деньги, вырученные от продажи времени (и на те деньги, которые ей всучил Алан: его время оказалось более дорогостоящим, хотя ему, по всей видимости, вырученные средства были не очень-то нужны), Мэри приобрела немного «Имперской кожи» [16]16
  «Imperial Leather» – британский парфюмерно-косметический бренд.


[Закрыть], «Золота древности», чуть-чуть «Ярко-розового», толику «Медово-бежевого», немножко «Шотландки» и «Корги», пару-тройку «Пантер», некоторое количество «Пингвинов» [17]17
  «Corgi» – импринт издательского дома «Random House». «Panther» – изначально независимое издательство, в 1968–1983 гт. импринт издательского дома «Granada». «Penguin» – крупное издательство.


[Закрыть]. Возвращаясь с работы, она всякий раз сразу стремглав взлетала к себе наверх, чтобы проверить, на месте ли ее комнатка, хорошо ли та себя чувствует, в полном ли здравии. А потом лежала на кровати и читала запоем допоздна.

Она прочла «Милые и добрые», «Длинные и высокие», «Живые и мертвые», «Прекрасные и проклятые» [18]18
  «The Nice and the Good» (1968) – роман Айрис Мердок, известный по-русски как «Лучше не бывает». «The Long and the Tall» (1958) – пьеса Уиллиса Холла, чаще известная как «The Long and the Short and the Tall». «The Quick and the Dead» – из множества одноименных книг скорее всего имеется в виду вестерн Луиса Л'Амура (1973). «The Beautiful and Damned» (1922) – роман Ф. Скотта Фицджеральда


[Закрыть]. Еще она одолела «Подлинную жизнь Себастьяна Найта», «Временную жизнь», «Грядущую жизнь и другие рассказы», «Страницы жизни», «Часть жизни», «Если жизнь – полная чаша, то что я делаю под забором?» [19]19
  «The Real Life of Sebastian Knight» (1941) – роман Владимира Набокова. «А Temporary Life» (1973) – роман Дэвида Стори. «The Life to Come and Other Stories» (1972) – сборник Э. M. Форстера. «Life Studies» (1959) – сборник стихов Роберта Лоуэлла. «А Sort of Life» (1971) – автобиография Грэма Грина. «If Life Is a Bowl of Cherries, What Am I Doing in the Pits?» (1978) – юмористическая книга Эрмы Бомбек.


[Закрыть]. Далее шли «Сны мертвых», «С мертвецом во главе», «Умри, любимая, умри», «Затравить и прикончить», «Смерть Ивана Ильича и другие рассказы» [20]20
  «Dreams of the Dead» (1977) – сборник стихов Дэвида Харсента. «Dead Man Leading» (1937) – роман В. С. Притчетта. «Die, Darling, Die» (1959) – детективный роман Эрика Брутона из серии «British Bloodhound Mystery» (№ 280). «From a View to a Death» (1934) – роман Энтони Пауэлла, также известен как «От осмотра к смерти». «Смерть Ивана Ильича» (1886) – повесть Льва Толстого.


[Закрыть]. Затем наступил черед «Лабиринтов», «Угрызений», «Америки», «Печали», «Отчаяния», «Ночи», «Любви», «Жизни» [21]21
  «Labyrinths» (1962) – сборник английских переводов Борхеса, содержит преимущественно рассказы из авторских сборников «Вымышленные истории» (1944) и «Алеф» (1949). «Scruples» (1978) – роман Джудит Крэнц, известный по-русски как «Школа обольщения». «Америка» – роман Франца Кафки, опубликованный посмертно, в 1927 г. «Sadness» (1972) – сборник рассказов Дональда Бартельма. «Despair» (1937) – автоперевод Набоковым своего романа «Отчаяние» (1936). «Night» (1960) – английский перевод автобиографического романа Эли Визеля о Бухенвальде; на идише книга вышла в 1955 г., по – французски – в 1958-м. «Love» (1971) – роман Анджелы Картер. «Living» (1929) – модернистский роман Генри Грина о бирмингемских рабочих.


[Закрыть]. Вскоре она поняла, что заголовкам доверять не следует. Некоторые книжки сами оказались мертвыми – они были пусты, внутри них попросту ничего не было. Но в некоторых жизнь била через край: они накрывали тебя с головой и, казалось, вмещали в себя весь мир. Каждая из таких книг была как святая святых, алеф, средоточие всего сущего. И когда она по заведенной привычке пробуждалась спозаранку, раскрытые книги по-прежнему возлежали на столе – с полным осознанием своего могущества хладнокровно ожидали своего часа.

И все же в одном они были бессильны: они не могли снова навеять ей сновидения или каким-либо иным способом подчинить себе ее сон.

И еще они не могли четко объяснить ей, как жить среди других людей.

Всю неделю ее одолевали три заботы – раздумья об Эми и о том, что она натворила, мысль о Принце и о том, на что он способен, и Алан. Алан был третьей неприятностью, которая постоянно кружила где – то неподалеку. Каждое утро, когда Мэри выходила из своей комнаты, бледный Алан уныло маячил на лестнице. Он бесцельно бродил где-то рядом, как бесплотный фантом, осужденный на вечное ожидание не у тех дверей жизни. Судя по тому, как он дрожал и трепетал, можно было вообразить, что он отирался у ее комнаты всю ночь напролет. «С добрым утром, Мэри» – от долгого молчания его голос срывался на хрип. Он топтался на крыльце сквота в ожидании Мэри и громко звал крепко спящего Расса, для которого пара сладких минут в постели неизменно оказывалась ценнее незамысловатого завтрака вместе с Аланом, Мэри, Чарли, Альфредом, Верой, Джереми и Парисом.

Алан реял где-то позади нее и на работе, ел ее глазами. Взгляды, бросаемые им из его тесной каморки, караулили Мэри, стоящую у раковины, – она физически ощущала, как они оглаживают ее спину. Он околачивался у гардероба в конце рабочего дня, и весь вечер она ощущала рядом с собой его силовое поле: и в общей гостиной, где неустанно бормотал телевизор, и даже когда она одна выходила прогуляться по садику, куда пускали всех, кто был готов поухаживать за цветами других людей, их овощами, сорняками и крапивой. И он все еще крутился неподалеку, когда уже вечером Мэри поднималась к себе наверх. Он говорил ей: «Спокойной ночи, Мэри», «Сладкого сна» или «Счастливо, Мэри» – как будто эти слова ставили печать на прошедшем дне с его безуспешными, но достойными уважения усилиями, конечная цель которых теперь отодвигалась до следующего рассвета, когда он снова будет стеречь удачу на лестнице. Увы тебе, бедный призрак, огорчалась за него Мэри.

Он ничего не предпринимал и ничего не говорил. Все слова и действия выпадали на долю Расса. Старый мистер Гарсиа выражал свои чувства более резво, нежели Алан, и даже томный Антонио, потягиваясь и позевывая, открыто дарил ее своими ленивыми ласками. А вот Алан бездействовал. Расс больно щипал ее за зад, щекотал подбородок, нацеловывал в шею, облизывал ухо, одержимо и без устали излагал, приводя ее в смущение, свои далеко идущие планы по ее душу, равно как и о видах Мэри на него самого.

– Не знаю, когда у меня наклюнется минутка и для тебя, моя цыпа, – повторял он, – но это может случиться очень скоро. У меня правило – в первую ночь не заходить слишком далеко. Но ты ж меня знаешь. Залей в меня пару скотча, и я такой из себя пушистый становлюсь, чисто ангелочек!

– Расс, – обыкновенно произносил в таких случаях Алан. Но этим и ограничивался.

Мэри ничего не могла понять. Пожалуй, все это особо ничего не значило. Она просто надеялась, что с Аланом все будет хорошо, что в нем ничего не надломится.

Ранним вечером в пятницу Норман с заговорщицким видом позвал к себе в комнату Мэри, чтобы та ответила на звонок по таксофону. Норман указал на аппарат излишне энергичным жестом, от которого сам чуть не свалился, после чего пошатываясь вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь. Мэри уже несколько раз видела, как другие пользуются телефоном, и не сомневалась, что без труда с ним справится. Изогнутая поблескивающая штуковина, похожая на гантель, оказалась тяжелее, чем она предполагала. Однако она была готова к этому звонку: она знала, с кем ей предстоит говорить.

– Да? – заговорила Мэри.

Тонкий голос что-то защебетал в ответ. По всей видимости, телефоны представляли собой гораздо менее удобные средства связи, чем рассчитывали люди. К примеру, во время разговора собеседника практически не было слышно, да и он едва различал ваш голос.

– Я не слышу. Что вы говорите? – переспросила Мэри.

После этого до нее донесся разъяренный визг:

– Я говорю, переверни трубку!

Мэри покраснела и поспешно выполнила указание.

– Ух ты, да ты и впрямь умудренная жизненным опытом особа, а? – продолжил разговор Принц.

– Прошу прощения, – пробормотала Мэри.

– Ладно, забудь. Хотя вообще-то нет, лучше запомни, бога ради.

– Откуда вы узнали, как меня найти?

– Это как раз по моей части. А теперь послушай – ка, Мэри… ты туда ходила?

– Да, ходила.

– Удачно?

– Нет, очень грустно.

– Не вернуло тебя назад?

– Нет, я все еще тут. Там все переменилось.

– Что? Да нет, я спрашиваю, тебе хоть что-нибудь удалось?

– Ну, у меня теперь есть комната.

– О господи. – Она услышала, как он прыснул в трубку. – Тут надо подбирать выражения. Ты что-нибудь вспомнила, Мэри?

– Только тряпицу.

– Черепицу? На крыше?

– Да нет, ничего не вспомнила.

Принц помолчал.

– Черт, – ругнулся он, – черт побери. Слушай, почему бы тебе не прогуляться со мной завтра вечером?

– Потому что я не хочу, – призналась Мэри.

– А ты занятная, Мэри, это точно. Вот что я тебе скажу: ты очень занятная. Боюсь, буду вынужден настоять на своем. Завтра. Я заберу тебя после работы.

– Что вам от меня нужно?

– Я просто хотел показать тебе кое-какие достопримечательности, вот и все.

– Какие примечательности?

– Увидишь. До встречи, Мэри.

– До встречи.

Выйдя на крыльцо, Мэри присоединилась к Алану. Они (точнее, она) наблюдали, как играют дети. Мэри решила, что Алан слишком озабочен бившей его нервной дрожью и выдергиванием остатков волос из головы, чтобы отвлекаться на что-то еще. Мальчишки носились туда-сюда по улице, и траектории их движения создавали причудливые узоры, рисунок которых определяла их кипучая энергия. Девочки наблюдали за ними с высоты своих тронов на ограде парка. Жестокость среди мальчишек воспринималась просто и естественно, да и девочки вполне ее приветствовали. Однажды Мэри видела, как один бессердечный юный здоровяк распластал на капоте машины заикающегося крошку Джереми. Малыш испуганно и жалко улыбался, пока парень мял и крутил его, посматривая на девочек в ожидании восторгов или дальнейших указаний.

– Мэри? – начал Алан, когда его дрожь несколько поутихла.

– Да? – откликнулась Мэри и повернулась к нему.

Ей было жаль причинять ему все эти страдания.

Она знала, что именно она в ответе за его застывший взгляд, дрожащие руки и жалкую, как у Джереми, улыбочку. Он предоставил Мэри ее комнату, а она вон как с ним за это расплатилась. Она открыла ему таящийся внутри его хаос, суть которого была ей неясна. Это было нечестно, и она очень переживала.

– Кто это тебе звонил?

– Да так, один знакомый.

– А-а… – Алан воспринял это пояснение как легкий, но оттого еще более ранящий душу продуманный упрек – как раз то, чего он заслуживал, – Мэри…

– Что?

– А чем ты любишь заниматься по вечерам?

– Читать у себя в комнате.

– А-а. Это хорошо, – улыбнулся Алан. Его дрожащая рука неожиданно метнулась ко рту, и тут же улыбка его внезапно сменилась судорожным кашлем,-

Нет. Я имею в виду по выходным, ну, когда отправляешься куда-нибудь развлечься вечерком.

– Ах вот оно что, – осторожно проговорила Мэри.

– Потому что я тут хотел спросить… Можешь отказаться и все такое, если занята, но… Но я просто хотел спросить, не сможешь ли ты сходить со мной куда – нибудь. Завтра. Вечером.

– Завтра вечером я встречаюсь с одним знакомым, – ответила Мэри.

Алан закусил нижнюю губу, поднял брови и дюжину раз понимающе кивнул.

Как раз в этот момент на крыльцо вскочил вприпрыжку Расс. Увидев Мэри, он остановился как вкопанный, словно никогда раньше с ней не встречался. Протянув руку, ловко приподнял указательным пальцем ей подбородок, после чего поцеловал, плотно вжавшись ртом в ее губы, так, что ей даже стало слегка щекотно. Мэри решила, что, если Рассу хочется ее поцеловать, это очень трогательно, очень мило с его стороны; поэтому она приоткрыла рот пошире и для равновесия ухватилась рукой за его затылок. Поцелуй затянулся надолго. Затем Расс с неожиданным чмоканьем оторвался, откинул голову назад и несколько секунд оценивающе разглядывал ее, после чего со снисходительным неодобрением покачал головой и прошел мимо вверх по ступенькам. С тихим всхлипом Алан вырвал из головы значительный пучок волос, вскочил и помчался вдоль по улице, причем так быстро, что даже мальчишки, до того носившиеся рядом с домом, расступились и, переводя дыхание, наблюдали за его стремительным забегом.

Старина… Бывало ли тебе когда-нибудь так же плохо, как было на следующий день Алану? Знакома тебе этакая боль? Это очень гадкая ее разновидность, одна из двух-трех самых невыносимых, скажи? Боль такого рода нынче не в моде, и некоторые делают вид, что она им попросту неведома. Но ты-то уж ей не поддавайся. Весь ужас боли в том, что от нее жутко плохо. Ой! Ой-ой-ой! Как хреново! Чертовски хреново. Если любовь – это самое сильное чувство, которое ты можешь испытать, то боль – самое страшное. Боль – это то, что может с тобой случиться, если полюбишь.

Да уж, сегодня Алану пришлось совсем несладко. Поверь, Алану сегодня дико больно. Когда ты любишь кого-то и хочешь, чтобы тебя полюбили в ответ, каждый твой шаг отзывается в голове эхом, ты слышишь каждый свой вдох и выдох. За тобой непрестанно следят невидимые глаза: даже ночью нечто незримое руководит твоими снами. Каждая мысль отдается в сердце стуком или мукой.

А потом ты получаешь отказ, и ты раздавлен. Ты воочию убеждаешься в полном своем ничтожестве. Вот что сейчас переживает Алан в тесном аду своего закутка. Он замурован в камере пыток. Каждое движение дрожащей руки, каждое придушенное покашливание, каждый упавший волосок – все вопиет о его ущербности. Он и вправду гадок, потому что отказ в любви превращает нас в жалких уродов.

Теперь еще и со слухом вышла у него жуткая потеха – его преследуют галлюцинации. Только этого ему не хватало. Ведь и так все хуже некуда. И он не осмеливается повернуться, чтобы проверить, не обманывает ли его собственный слух. Тихий всплеск воды в раковине превращается в поцелуй Расса и Мэри… Это не губка протирает посуду, а рука Расса скользит по ее платью. Наступившее затишье говорит о счастливой неге, которой они наслаждаются вдвоем среди вставших кругом на страже потоков света со всеми их тайнами. Расс это или кто другой – не имеет значения. Весь мир упивается ею, и ей это нравится. Мысли Алана несутся, как картинки за ветровым стеклом, тело – разбито, как после родео, после драки. Каждый вдох опаляет горло огнем. Бог ты мой, как он страдает. Боже, как ему хреново. Господи, как нечеловечески больно ранит любовь, когда ты получаешь отказ и ты раздавлен.

* * *

Мэри чувствовала, как трещит по швам и разваливается аура Алана, как исчезает его силовое поле, подобно тому, как пустеет ночное небо после кончины его властителей, – после того, как отсверкали молнии и прекратилось буйство метеоритов. Но она не могла этого понять, чрезмерность происходящего была выше ее понимания. Ее порыв был вполне естественен и безыскусен – помочь, смягчить удар, проявить заботу. Но каждое обращенное к нему слово или жест моментально искажались действием той власти, которую она обрела над ним с некоторых пор. В чем эта власть состояла? В том, чтобы заставить другого человека страдать. И даже улыбка Мэри изменилась – по крайней мере, в глазах Алана.

Может, в такой ситуации помочь другим людям и невозможно. Станет ли легче, если об этом говорить? Расс предпочитал об этом говорить.

– Что за хрень на тебя сегодня напала? – с гримасой отвращения допытывался он у Алана, когда они втроем наспех перекусывали во время недолгого послеполуденного затишья, – Ты только глянь на его руки! Нет, ты посмотри! – Расс отклонился и одной рукой обнял Мэри за плечи, – Знаешь, что с ним такое, дорогуша? Трясучка онаниста! Ф-фу, пропасть! Только глянь на него. Трясучка дрочуна – вот что это. Пора подвязывать с этой дурью, сынок. Слышь, Ал, забодал уже! Расслабься и забей на это дело, усек? Кому охота на тебя, такого красивого, глядеть?

Такие разговоры не помогали. Толку от них не было никакого.

В семь вечера они вместе собирались уходить из опустевшего кафе. Расс скрылся в туалете – и первый раз за день Мэри и Алан оказались наедине. Не теряя времени, Мэри взяла Алана за руку и сжала ее. Он повернулся к ней с зажмуренными от боли глазами. Я сделала что-то не то, решила Мэри, но все равно я сделаю и следующий шаг. Она наклонилась к нему и со всей значительностью, на какую только была способна, сказала:

– Да.

Он широко открыл глаза. Но в следующее мгновение оба они заметили подъехавшую к кафе черную машину, из которой выскользнул Принц. Облокотившись о дверцу, он со спокойной улыбкой смотрел на них, наклонив голову набок.

Они неуверенно направились к выходу, а за ними поспешил и Расс. Оказавшись на улице, Мэри секунду помешкала, но она, разумеется, знала, что выбора у нее нет.

– Это еще что за хмырь? – поинтересовался Расс, когда Мэри отошла.

– Ладно, Расс, пошли, – пробурчал Алан.

Расс слегка помедлил, глядя им вслед, а потом двинулся за приятелем.