Текст книги "Другие люди: Таинственная история"

Автор книги: Мартин Эмис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

Глава 20 Наводнение

Настали дни, исполненные покоя, в котором так нуждалась Мэри.

Погода переменилась.

– Ну все, испортилась. Так я и знал, – сказал ей Джейми в то утро.

Погода ухудшилась – без причины, просто по привычке. И она явно не собиралась улучшаться.

В лужах на балконе, по которым непрерывно молотили, вторгаясь с небес, космические пришельцы, беспомощно отражалась эта новая война миров. Ряд промокших домов напротив служил хорошим индикатором уровня осадков: в любой момент было видно, сколько воды и под каким углом падает на город. Это был не буйный летний ливень. Это был колючий пронизывающий дождь, мрачно, без улыбки исполнявший свои обязанности. И он шел и шел, день за днем, ничуть не уставая и даже не помышляя об ином занятии. Джейми теперь частенько и подолгу с серьезным видом стоял у окна, с сигаретой и стаканом в руках, пока за его спиной Карлос шлепал по полу ладошками, а Лили и Мэри разглядывали обои или своих мужчин.

– Не погода, а просто издевательство, – повторял он. – Вот что это на самом деле. Чертова насмешка. Как пинок в задницу. Думаешь… думаешь только о том, чтобы это наконец прекратилось.

Мэри вышла под дождь и двинулась мимо протекающих, уныло нахохлившихся домов к деятельным и в ненастье перекресткам и магазинам. В пользу дождя можно было сказать только одно: в отличие от всего остального в те дни запасы его были неисчерпаемы. Их бы хватило на целую вечность. Люди, как в предрождественскую панику, опустошали магазины, хватая все, что попадалось под руку. Они проталкивались к полкам, расхватывая водянистые овощи и размокшие, размякшие фрукты. На улицах грязь по колено, полы магазинов заляпаны, как корабельные трюмы во время шторма. Каждый звонок дверного колокольчика приносил с собой очередное наводнение, зонтики поставляли воду, как поршни насосов, галоши хлюпали, от плащей валил пар, и на все это взирали разоренные полки. Все кончилось, ничего не осталось – товары кончились, и деньги на покупку этих товаров кончились тоже. Только дождя хватало на всех. Он сросся с воздухом, став его неотъемлемой частью. Он не иссякал, и конца ему не было видно. Мэри гуляла под дождем очень долго и вернулась домой промокшая до костей. Ее заставили переодеться и принять горячую ванну. Даже Карлос был потрясен.

А ночью она лежала в постели и часами ждала, когда в комнату, пошатываясь, войдет Джейми. Он раздевался догола, проскальзывал под одеяло, для приличия чмокал ее и бормотал пожелания спокойной ночи. Но ночи никогда не были спокойными. Первое время он спрашивал ее, спит она или нет. Но теперь он этого уже не делал, потому что знал ответ заранее. Он либо обнимал ее по-отечески, либо лежал, как бревно, в сумеречной дали на другом конце кровати. Мэри было все равно, как он поступит. Она просто ждала того момента, когда он начнет засыпать, и тогда принималась плакать. И так каждую ночь. Слезы – очень неплохое изобретение, как уже понял Карлос: они всегда приводят к желаемому результату. А Мэри плакала прекрасно – не слишком громко, с нежными всхлипами после каждого вздоха, как будто она слегка захлебывалась, вот-вот готовая чихнуть. И это привносило в слезливую трагедию комическую нотку. Мэри плакала превосходно, и каждый раз это срабатывало.

– Пожалуйста, ну прошу тебя, не надо, – умолял он.

Джейми со стоном поворачивался и начинал целовать ее лицо. В эти моменты Мэри казалось, что лицо ее должно быть очень аппетитным, такое влажное и соленое, с пылающими щеками. Вкус у нее во рту был гораздо приятнее, чем у него, по крайней мере вначале. Но через какое-то время вкус у них во ртах становился одинаковым… Все происходило постепенно. Это была не схватка или однократный акт, не секундная конвульсия, как с Тревом или Аланом. Нет, это было скорее похоже на утешение, укрытие – от чего, Мэри не знала. Может быть, просто от времени.

Он был одарен – или же не забыл о былой своей одаренности. Обладал он, спору нет, совершенно особым талантом. Прекрасно помнил, как исполнять этот танец на краю пропасти, этот напряженный танец. Он трепетал и задыхался, он качался и скользил, он наступал и замирал. Иногда Мэри открывала глаза и видела его склоненную голову или напрягшуюся шею; в эти мгновения Джейми как-то изгибался, склонялся, словно прислушиваясь к беззвучной мелодии, которую втайне всколыхнула его норовистая моторика. А потом он молча курил и подолгу смотрел на растворившийся в сумраке потолок. Он помнил, как это делается, но не мог вспомнить зачем. Так же, как и Мэри.

Позже дождь усилился, как будто в крышу начали вколачивать гвозди. Задули семь ветров. Они обрушивались на укрывшийся за ставнями дом в лихорадочной попытке найти вход, хоть какую-нибудь брешь, чтобы проникнуть внутрь. Было слышно, как они, обезумев, бьются то в одно, то в другое окно, с ожесточением дружно набрасываясь на все уязвимые позиции. И когда один из ветров находил распахнувшееся окно, он призывал на помощь остальных, и они все вместе с визгом влетали внутрь и начинали свое пиратское пиршество среди просторных комнат, пока кто-нибудь не поднимался, чтобы закрыть окно и выдворить их восвояси. Тогда они пытались попасть в другие окна. А уже перед самым закатом часто раздавались раскаты грома – сначала где-то в вышине, затем слышалось, как обезумевшие астероиды с грохотом ударяются о крыши домов, и вот уже внизу остатки грома со звуком, напоминающим сирену «неотложки», раскалывались посреди опустевших улиц.

Позвонил Принц.

– Как поживаешь? – спросил он.

Мэри задрала подбородок:

– Я очень счастлива.

– Ах, ты очень счастлива. Очень счастлива. Приятно слышать. Голос-то у тебя замогильный.

Мэри закрыла глаза. Принц не будет ее больше мучить.

– Так или иначе, это все-таки случилось, – продолжил Принц, – Он на свободе.

– Кто?

– Мистер Дэвил. Отсидел. Он отбыл свой срок. Даже сейчас, когда я это говорю, он рыщет, как голодный волк, по улицам.

– Да?

Ее это совершенно не трогало. Это не должно было ее волновать.

– Он говорил, мол, непременно до тебя доберется… что бы это ни означало. Но вижу, тебя это все не очень-то занимает. Не беспокойся, мы за ним проследим. Уверен, мы с тобой скоро увидимся… До свидания, Мэри.

Мэри бросила трубку, подошла к окну и закурила.

– Кто это? – спросил Джейми.

– Принц.

– Принц чего?

– Ничего. Он полицейский.

– А, мусорье? Вот дела, – обрадовался Джейми. – Ты знакома с мусором?

– Я знала его очень давно. Он просто иногда проявляется.

– Ничего себе история. Мусор по имени Принц. А я думал, что только полные идиоты называют своих собачек Принцами. Хотя волки позорные своих собак тоже, полагаю, могут так окрестить. Волчьи псы. Да, думается, это не лишено смысла. Выпить не желаешь?

– Да, пожалуйста.

Без устали, армия за армией, капли дождя разбивались насмерть об оконные стекла. В усыпанном бисером окне Мэри увидела свое лицо, а за ним и другое, спокойно ждущее своего часа.

На свете есть Семь Смертных Грехов: Жадность, Зависть, Гордыня, Чревоугодие, Похоть, Гнев, Праздность.

На свете есть семь смертных грехов: продажность, паранойя, неуверенность, невоздержанность, чувственность, презрение, скука.

* * *

Вскоре Джейми и Мэри останутся одни.

Приближалось Рождество, а вместе с ним и разные заботы. Приближалось Рождество, и все разъезжались кто куда.

Джози отправилась в Швейцарию – кататься на лыжах со своим мужланом. Два гогочущих головореза примчались и уволокли Августу в какой-то загородный домик – Августу, по-прежнему крайне надменную из-за уже пожелтевшего синяка на ее лице. Лили и Карлос собрались к своему Бартоломео, куда-то на Северное море. Джейми и Мэри посадили их в такси и пожелали счастливого пути. Когда они снова вернулись в квартиру, наконец-то одни, Мэри сразу почувствовала, что гам все переменилось. До этого ей казалось, что в квартире станет просторнее, но на поверку она, наоборот, как-то уменьшилась. Она призналась себе, что рада всеобщему отъезду. Теперь Джейми будет целиком принадлежать только ей. Особенно не отдавая себе отчета в том, что делает, Мэри перерезала телефонный шнур – просто для надежности.

– Теперь тебе придется заниматься всей этой бодягой одной, – сказал Джейми позже, отрывая тело от

дивана и засовывая руки в карманы. Он извлек оттуда все затертые и смятые купюры, которые там обнаружились, – Возьми бабла побольше, – Он выглянул в окно, где, конечно же, до сих пор терпеливо шел дождь, – Боже, какое счастье, что у нас такая туча денег. То есть представь, где бы мы сейчас все были без них?

– Я знаю, – ответила Мэри.

– Покупай еду, какую хочешь. Мне наплевать, что есть, честно. Господи, как же я боюсь Рождества. Хоть я и не из тех, кто его ненавидит. Скорее, оно меня ненавидит. Впрочем, в эти дни все бухают что есть мочи, чем я и собираюсь заняться.

– И сколько это продлится?

– Десять дней… Мэри?

– Да?

– Ты должна пообещать мне, что не будешь так много плакать, пока мы одни. Хорошо?

– Обещаю.

– То есть ты, конечно, можешь плакать в разумных пределах. Но не слишком этим увлекаться. Идет?

– Хорошо, обещаю.

Мэри покупала продукты среди залитого кровью мрамора, оглядывая убиенных цыплят. Она проходила вдоль овощных прилавков, и продавцы, вся эта деревенщина, в шрамах и без зубов, вертясь на своих деревянных подставках и вытягивая шеи, провожали ее взглядами похотливых обезьян. Она исследовала скользкую требуху на лотках торговцев рыбой, где пучеглазые креветки смотрели в одну сторону, как правоверные за молитвой. Она начала находить на улицах игральные карты и стала их собирать. Сегодня ей попался червовый туз.

Время от времени ей удавалось взять с собой Джейми – она давала ему понять, как сильно он ее мучает, пока тот наконец не соглашался. Но Джейми лишь бесцельно слонялся среди прилавков или же нетерпеливо поджидал ее на улице, демонстративно притопывая ногой с выражением отвращения и скуки. Он набивал сумки бутылками и, позвякивая ими, тут же выскакивал, брюзжа, в ветреную морось. «Как он смеет?» – думала тогда Мэри.

– Да у них у всех там просто крыша поехала, – уныло ворчал Джейми, когда они возвращались домой.

Но Мэри его не слушала. Ее изумляло, как изменилась квартира, какой крошечной она стала. А ведь раньше в ней было столько места…

Вотчиной Мэри стала кухонька. Ее лицо отражалось в раскаленных кольцах стали. Она положила убиенного цыпленка в духовку и наблюдала за его сморщенным тельцем, пока оно не стало таким же смуглым, как у тех цыплят, которых готовила Лили. Тогда она его достала. Он был уже достаточно теплым для употребления в пищу. Джейми сидел, привалившись к столу, пока она накрывала. Он очень долго и внимательно смотрел на цыпленка.

– Как предсмертный кашель Китса [25]25
  Джон Китс (1795–1821) – английский поэт-романтик, умер от чахотки.


[Закрыть],– пробормотал он.

– Что? – не поняла Мэри.

– Я хочу сказать, курица обычно выглядит по – другому. Разве нет? Нет, ну правда же. Не могу сказать, что конкретно не так, но обычно она не такая. У нее не должно быть всех этих… кровоподтеков, а? Не должно… И не надо так на меня смотреть.

Оказалось, что надо. Очень даже надо. В результате он съел цыпленка почти целиком. С удовлетворением и гордостью Мэри наблюдала за ним, механически жуя. По ее подбородку стекал сок живописного багрового цвета.

Вместе они предприняли попытку отменить привычный распорядок суток, предназначенный для того, чтобы жизнь сохраняла четкие контуры, чтобы ночь не смешивалась со днем. В полдень Джейми и Мэри, уже восстановив силы благодаря нескольким часам усиленного потребления алкоголя, усаживались за стол обедать. Когда Джейми съедал сколько мог – а ел он теперь совсем немного, – Мэри загоняла его в сумрак и обреченность спальни, проводила по тундре бумажных платочков, остававшихся после всех ее слезливых представлений, без которых она уже не могла обходиться, и затаскивала под одеяло, где любовно готовила к исполнению ежедневной обязанности. Потом оба крепко спали, обычно не меньше шести-семи часов кряду, получая в чистом виде весь ночной отдых в праздные послеобеденные часы. А вечером вставали с постели и, словно привидения или изнуренные вампиры, приступали к длительному ночному бдению. Ночи тянулись долго, но для Джейми и Мэри они никогда слишком долгими не бывали. Джейми и Мэри всегда знали, как ими распорядиться. Когда наступал рассвет, они все еще не спали – вялые, медлительные, но все еще на ногах, готовые к утренней ругине. В первые ночи Мэри дожидалась, пока Джейми одурманится алкоголем и наркотиками, и после этого часами говорила с ним о том, почему он никогда не пытался что-нибудь сделать со своей жизнью, или о том, что, возможно, втайне он голубой или сумасшедший. Но теперь они больше особо не разговаривали. Это было уже ни к чему. Они и без того были уже очень близки.

В полночь Мэри трудилась в кухонном хаосе. Крохотная кухонька лучилась жарким, желтым, как масло, блеском. В готовке она ориентировалась на тот или иной цвет, как если бы собирала букет. Одно блюдо состояло из копченой пикши, куриной кожи (сохраненной дальновидной Мэри со вчерашнего дня) и брюквы, оттененной свекловичной кровью. Другое – из печенки, винограда, фасоли и листьев артишока. Она готовила блюдо, пока оно не приобретало нужный оттенок. Она стряпала голыми руками, руками, запятнанными соком, кровью, в морщинистых, как китайская капуста, пятнах свежих ожогов. Она от души поражалась собственной ловкости и твердости в принятии решений, учитывая всю мизерность своего кулинарного опыта и неожиданную тесноту кухни, которая в последнее время измельчала так же, как и вся остальная квартира.

Она перестала мыть и стирать. Она больше не стирала одежду, не мыла посуду, столы, полы и даже собственные конечности, которые, по-видимому, нуждались в этом более остальных частей тела. Ей доставляло мрачное удовлетворение чувствовать собственные солоноватые испарения, чередование влажных и сухих участков собственного тела. От нее исходил здоровый запах приготовленной ею еды, и она с легкостью различала в нем ароматы различных блюд. Запасы одежды оказались неистощимы, потому что Августа, Джози и Лили оставили ей на всякий случай кучу своих нарядов. Она заставила Джейми надеть платье Августы. Сначала он отказывался – но в конечном итоге вынужден был признать, что платье оказалось чрезвычайно удобным. Она прибавила жару в батареях и следила за тем, чтобы все окна были плотно закрыты. Порой Джейми с тихой надеждой кружил около балкона, но Мэри с доброй, но непреклонной улыбкой качала головой, и тогда он пожимал плечами и отходил в сторону. Однажды ночью она сидела у камина и грызла яблоко. Заметив на белой обкусанной мякоти струйку крови, она направилась к дивану, на котором в изнеможении лежал Джейми. Поцеловала его в губы. Сначала он сопротивлялся, но на долгую борьбу у него уже не оставалось сил. Она вторглась в его рот своим, зная, что это еще больше сблизит их. И конечно, отдала должное тому кисловатому пьянящему привкусу, источник которого крылся меж ее бедер. Ведь было в этом и от его плоти, таинства, греха. А когда пришла календарная кровь, она не стала ее останавливать.

В безмолвии ночи лицо Мэри блестело над багряными кольцами конфорок нагретой плиты. Это был их последний обед, и она была решительно настроена придать еде нужный отгенок цвета. Она приготовила мозги, рубец и телятину, лишь слегка все это разогрев, чтобы не испортить искомого светло-рыжего цвета. Да, настроена она была решительно: пища должна быть именно такого оттенка. Она отнесла поднос в гостиную. Джейми приподнялся с пола и уселся в кресло напротив нее. Квартира стала такой крошечной, что им приходилось есть, держа тарелки на коленях, которыми они соприкасались. Это уже не имело никакого значения: они и так были предельно близки, Мэри ела быстро, не останавливаясь. Жуя, она поведала ему свою историю – целиком, о своей смерти, о новой жизни, о своем убийце, а также о спасителе, который уже скоро придет за ней. Когда она закончила, Джейми снова опустился на пол. Он даже не притронулся к еде! Мэри очень долго стояла над ним. Но она уже не могла контролировать свое лицо и те невероятные звуки, которые исходили из ее горла. Эти звуки напугали бы ее до смерти, если бы не она сама их издавала. Ей повезло, что она сама их издавала: ведь Мэри ни за что не согласилась бы иметь дело с человеком, уста которого порождают подобные звуки. Спустя какое-то время она стояла перед зеркалом в густом мраке ванной комнаты, прислушиваясь к раскатам смеха. Как только она включила свет, из зеркала вырвалось лицо – исполненное восторга, облегчения, ужаса. У нее получилось. Она прорвала зеркальную поверхность и вернулась с той стороны. Она снова обрела себя. Наконец-то она стала самой собой.

Часть третья

Глава 21 Без страха

Наконец погода снова стала меняться.

Уже несколько дней в сумрачном и набухшем пологе неба то тут, то там появлялся иногда светящийся бирюзовый проход. Время от времени он перемещался, то многообещающе расширялся, то снова сужался, полностью исчезая после полудня, пока однажды утром не разросся, заменив серое небо безупречным куполом прозрачной звонкой чистоты. И тогда стало понятно: эта синева так там все время и пряталась – просто облака заслоняли ее от глаз. Теперь лишь самолеты прорезали звенящую лазурь: по утрам, подобные лучам света, они выныривали из холодной солнечной дымки, а в сумерках, рассыпая по небесной равнине дорожки соли, держали курс в сторону довольно спокойного адского зарева на западе. Без страха.

Эми Хайд стояла посреди квадратного садика. На ней были резиновые сапоги, джинсы и голубой мужской свитер. Она наблюдала, как горит мусор. Скрестив на груди руки, глянула вдоль протоптанной возле стены тропинки в сторону дороги. Скрипнула кухонная дверь, она обернулась и увидела соседского кота Дэвида, который с невозмутимым видом проследовал в дом. Посмотрела на небо, потом стала что-то негромко насвистывать. Костер потрескивал, а над ним падающей башней нависал столб дыма.

– Это ненадолго, Эми, – раздался голос. – Долго не продержится.

Эми повернулась, щуря глаза от дыма и улыбаясь.

– Попомни мои слова.

– Но, миссис Смайт, вы всегда так говорите. Откуда вы знаете?

Миссис Смайт тяжело склонилась над изгородью, разделявшей два садика. Эми были видны лишь ее крупное расплывшееся лицо и безвольно обвисшие руки.

– Сообщили, – ответила миссис Смайт, – По телевизору. Идет холодный фронт.

– Почему вы им на этот раз поверили? Ведь вы же не верили, когда они говорили, что идет теплый фронт.

– Просто запомни мои слова, юная Эми. Воспользуйся советом человека постарше и помудрее тебя.

– Что ж, посмотрим. Как поживает мистер Смайт?

– О, грех жаловаться. Скажем так, понемножку – то так, то эдак.

– Боже, который час? – встревожилась Эми, – Мне лучше поспешить, а то все закроется. Вам что – нибудь нужно, миссис Смайт?

– Ты такая заботливая, Эми. Но я сегодня сама выходила… Он очень пунктуален, правда?

– Точно.

– Хотя иной раз наверняка заставляет тебя поволноваться.

– И это правда, – сказала Эми.

Часом позже она обвела взглядом ничем не примечательную гостиную. Машинально начала наводить порядок, хотя убирать было особо и нечего. Положила ежедневную газету на деревянную журнальную полку, нагнулась, чтобы подобрать нитку с серого ворсистого ковра. Потом устроилась поудобнее на диване, задрав ноги вверх, по новой своей привычке. Время от времени она отрывала взгляд от книги и смотрела в окно на игрушечные домишки, стоявшие напротив, по ту сторону пустынной дороги. Услышав шум машины, отвернулась и углубилась в чтение. Ей не хотелось, чтобы он подумал, будто она целый день провела в ожидании его возвращения. Ведь это и вправду было не так.

Дверь открылась, и в комнату вошел Принц. Он бросил свой портфель на кресло и быстро расстегнул пальто.

– Привет, – поздоровался он. – Как прошел день?

– Привет. Прекрасно. А у тебя?

– А, обычная дребедень. Крючкотворство. Правда, после обеда был один любопытный случай.

– Хочешь выпить? А что случилось?

– А как же. И каких только люди… – Он потянулся и яростно зевнул. – И каких только злодеяний и гадостей люди не напридумывают. Некоторые в этом деле просто виртуозы. Ну а ты как сегодня?

– Хорошо. Замечательно. Погода…

– Расскажи мне обо всем по порядку, про каждую мелочь.

И она рассказала ему про весь свой день, со всеми подробностями. Теперь она делала это каждый вечер. В первое время она изумлялась, как дневная рутина и банальные мелочи ее новой жизни могут хоть сколько-нибудь интересовать Принца – Принца, который возвращался домой разгоряченным и взъерошенным после очередного утомительного сражения с другими людьми. Но она с наслаждением рассказывала ему о своем непримечательном дне, а он, по-видимому с не меньшим удовольствием, ее слушал, не позволяя опускать ни единой детали.

– Ну а вообще, как ты себя чувствуешь в эти дни? – спросил он, когда ее рассказ подошел к концу.

Эми вспыхнула, но голос ее прозвучал твердо.

– Я очень благодарна. Но ведь я не могу остаться здесь навсегда, ведь так? Скажешь мне, когда придет пора уходить.

– Нет, оставайся! – попросил Принц. Он встал и повернулся к ней спиной, – Не уходи, – тише прибавил он, шаря глазами по заставленной пластинками полке, – Как там говорится, хорошо, когда женщина в доме. Может, чего послушаем?

– Пожалуй, чуть погодя я бы приготовила омлет или что-нибудь такое.

– Отличная мысль, – сказал Принц.

В одиннадцать вечера Эми пожелала Принцу спокойной ночи и пошла к себе наверх. Встав у зеркала в сверкающей ванной, она вооружилась ваткой с очищающим лосьоном и стерла с лица тонкий слой косметики. Выглядела она прекрасно: как-то сразу и моложе, и старше, чем была, более значительной, что ли. Теперь она без страха смотрела в зеркало: она знала, кто она, и это тревожило ее не больше, чем других людей. На правом ее виске и мягком подбородке до сих пор сохранялись стойкие следы синяков. Эми не обижалась за это на Джози. Да, она не держала зла на Джози за те умелые и по-мужски крепкие побои, которые та учинила ей – в их квартире, на Новый год. Это было на редкость разумное решение. Джейми скоро поправится. Сейчас он находился в дорогостоящей клинике под названием «Эрмитаж». Она хотела его повидать, но все остальные сошлись во мнении, что этого делать не стоит. Никому эта мысль не показалась удачной. Эми была уверена, что когда-нибудь встретится с ним и попросит прощения, не выказывая никакого страха. Почистив зубы, она прошла через площадку к своей комнате.

В комнате Эми, кроме кровати, стола и стула, почти ничего не было. Комната Принца, расположенная рядом, была, конечно, более просторной и не столь скудно обставленной. Новая комната Эми во многом напоминала ее прежнюю мансарду в сквоте и поэтому была ей очень по душе. Но Эми не слишком отдавалась своей привязанности. Ведь она понимала, что это ни в коей мере не ее дом. В оконную раму был аккуратно вставлен прямоугольник черного неба, украшенный полной луной. Выглядывая наружу, она могла расслышать тихое поскрипывание молодых деревьев и едва различимый шорох колес случайного автомобиля где-то на соседней улице. И все. Но она видела и слышала как раз все то, что жаждала видеть и слышать. Раздевшись, Эми облачилась в белую ночную сорочку. Несколько минут писала что-то в своем дневнике, а затем произнесла вечернюю молитву. Да-да, она помолилась, опустившись на колени перед кроватью.