Текст книги "Игра в Любовь и Смерть (ЛП)"

Автор книги: Марта Брокенброу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

– Если говорить о неловком положении, – заметила Флора, – один из нас стоит тут в халате. – Она изменилась в лице. – О, погоди! Под ним у меня есть одежда. Прошу записать это в протокол.

– Как я и думал, – вздохнул Генри. – С каждой секундой неловкость все растет.

Флора понюхала тюльпаны.

– Можем ли мы притвориться, что ничего этого не было?

Кошка вновь мяукнула. Генри тактично ее отогнал.

– Давай притворимся, что я пришел к тебе в более подходящее место, чем этот переулок, не споткнулся о бродячую кошку, не держал крышку от мусорного бака, подарил тебе цветы, потому что мне нравится, как ты поешь, и никому из нас не было неловко. Тогда бы я смог засчитать себе несколько ранов.

– Ранов? Не думала, что мы играем в игру, – удивилась Флора.

– Это бейсбольная терминология. Все, закрываю рот. Честно говоря, я уже почти готов согласиться, что ничего этого не было.

Флора улыбнулась.

– Шерман мне голову оторвет, если я не успею собраться. Мы снова выходим на сцену через несколько минут.

– А я пока заплачу за вход и найду столик. И больше ни слова не скажу. Ты меня не видела. Я привидение.

Флора взялась за дверную ручку, но, оглянувшись через плечо, сказала:

– Рада, что ты вернулся. Привыкла уже видеть тебя в зале.

Дверь со стуком захлопнулась за ней, такая же преданная, как сердце Генри.

Глава 23

После выступления Флора утерла лоб в гримерной. Наклонилась к цветам, вдохнула их свежий аромат. Что произошло на сцене? Она осознавала, что Генри в зале и смотрит на нее, видела его руки на столе и то, как огонек свечи золотит его лицо и волосы.

Но на этот раз ее иммунитет куда-то делся. Она всем сердцем хотела смотреть на него, петь для него, и это ее пугало. Она боролась с этим желанием. Но когда пришло время петь «Иди со мною рядом», кто-то как будто отыскал в ее душе источник музыки и принялся вытаскивать ноты наружу быстрее и жестче, чем она намеревалась их исторгнуть. И поэтому она смогла сопротивляться всего несколько секунд, прежде чем отдаться песне полностью.

Она пела для Генри и только для него, и после этой песни больше ничего не помнила. Что она пела потом, как это звучало, хорошо ли она справилась. Когда умолкли последние ноты, зрители аплодировали. Это она помнила, хотя прожектор светил ей прямо в глаза, и она настолько растерялась, что сбежала со сцены. Последний раз, когда она позволила чувствам взять над собой верх.

Желая глотнуть свежего воздуха, она вышла из гримерной и поспешила вперед по узкому коридору, устланному ковровой дорожкой. Свет был неярким, на стенах висели всего несколько светильников с единственными лампочками. Флора взялась за ручку двери под табличкой «ВЫХОД».

Ночной воздух показался ей всплеском прохладной воды. Флора на секунду задумалась, а не вернуться ли за пальто, но решила не возвращаться. Она выскользнула на улицу и закрыла за собой дверь, удостоверившись, что замок не защелкнулся. Пожарная лестница была совсем рядом. Радуясь, что сегодня выбрала короткое платье, Флора забралась на мусорный бак и поднялась до маленького окошка на втором этаже. Кто-то промазывал известковым раствором швы между кирпичами и оставил лестницу прислоненной к стене. Флора подтянулась и вылезла на плоскую просмоленную крышу здания.

И тут же услышала его голос.

Сидя на краю крыши, она наклонилась вперед. Генри стоял в переулке, глядя во все стороны, но не вверх. Дыхание перехватило. Что он там делает?

– Флора!

Смотреть на него там, внизу, было невыносимо. Нужно ответить.

– Посмотри наверх.

Генри отыскал ее взглядом.

– Что ты там делаешь?

– Дышу свежим воздухом.

– А на земле он что, не свежий?

– Здесь, наверху, лучше.

– Как скажешь… – Он почесал затылок и глянул на дверь.

– Поднимешься?

– На крышу? Не знаю…

– Только не говори, что боишься высоты.

– Дело не в этом.

– Тогда в чем? – Неужели он не хотел ее увидеть? Флора попыталась понять, обидится ли на него в этом случае, вздохнет с облегчением или и то, и другое вместе.

– В том, что я… смертельно боюсь высоты.

Флора усмехнулась и забросила ноги обратно на крышу. После такого признания было бы грубо его прогнать.

– Сюда легко забраться. Встретимся на балконе.

– Нет, все нормально. Все не настолько ужасно. – Генри подпрыгнул и ухватился за пожарную лестницу.

– Не смотри вниз, – предупредила Флора, стараясь сохранять жизнерадостный тон.

Генри, крепко держась за металл, посмотрел вниз, а потом вверх, на нее. Он жутко побледнел. Затем быстро преодолел остаток пожарной лестницы, взобрался по приставной и одним быстрым прыжком перемахнул на крышу. Тут же поспешил подальше от края.

– И каков же вид с центра крыши? Уфф. Я цел. Так, а теперь про твое пение. – Он повернулся к ней лицом.

– Тс-с, – прошептала Флора. – Никто не любит критики. – Ее сердце колотилось в груди. – Пора нам прекращать вот так встречаться. Бродячие кошки начнут сплетничать. – Она села на крышу неподалеку от Генри, и ветер донес до нее его запах. Лимонов и пряностей.

– Может, я пишу новую статью и беру у тебя интервью, – сказал он.

– Правда? – спросила Флора. В голове промелькнула надежда на то, что он в самом деле напишет о ней, и она найдет спонсора. Но умом Флора понимала, что этому не бывать.

– Нет, но мне бы хотелось. – Он сел рядом с ней. – Расскажи мне. Почему тебе нравится летать? Куда бы ты хотела отправиться?

Флора откинулась на локти и посмотрела в небо. Генри был близко, но не настолько, чтобы ее касаться. Она не могла набраться смелости посмотреть на него, да и он, видимо, тоже. Но она остро ощущала его присутствие рядом.

– Слышал когда-нибудь о Бесси Колман? – спросила Флора.

– Нет. Она певица?

Разочарование кольнуло ее, словно иглой. Он не знал ничего о столь выдающейся личности, так важной для нее! Флора попыталась объяснить, сохраняя беззаботный тон:

– Она была первой цветной летчицей. И первой темнокожей, которая получила международное удостоверение пилота. Ее не приняли ни в одну американскую летную школу, поэтому она отправилась учиться в Париж на деньги, которые заработала, делая маникюр.

Флора искоса посмотрела на Генри и порадовалась, что он выглядит смущенным.

– Почему я о ней ничего не слышал?

Флора пожала плечами. У нее имелась на этот счет теория, но озвучивать ее не хотелось.

– И что с ней случилось? – спросил Генри несколько секунд спустя. – Ее история могла бы стать предметом интересной статьи.

– Она погибла, – прошептала Флора. – В авиакатастрофе.

– Какой ужас, – посочувствовал Генри.

Флора не знала, что на это ответить. Да, ужас. Но смерть случалась постоянно. Нет смысла горевать, ведь если предаваться печали, она никуда не уйдет. Поэтому лучше воспринимать все спокойно, хотя бы когда речь о посторонних людях.

Некоторое время они молчали, глядя на затянутое облаками небо и прислушиваясь к шуму внизу – голоса людей, скрип дверей – и собственному дыханию. Флора на секунду вспомнила о Грэди и понадеялась, что он подумает, что она ушла домой сама.

А потом они с Генри поговорили о семьях – бабушке и Шермане, а также о том, что Генри живет с Итаном и его семьей, потому что потерял свою. Флора не спрашивала Генри о его работе в газете. Была ли она для него мечтой, такой же, как для самой Флоры – полеты? Не нужны ей лишние знания о том, что у него на сердце.

Время шло. Было сложно сказать, сколько они просидели на крыше. В небе не было видно ни луны, ни звезд, чтобы отмечать минуты по ним. Свет уличных фонарей освещал и крышу, падая на лицо Генри. Флора изучила его черты и решила, что он ей нравится. Очень нравится. Что бы она думала, не будь он белым? Рассматривала бы его как вариант?

Флора мысленно себя упрекнула, во-первых, за такие мысли, а во-вторых, за то, что пожелала переделать Генри. Ей никогда не хотелось, чтобы кто-то пытался в ней что-то изменить. Более того, чувствовалось в Генри что-то правильное. То, как он вел себя с Аннабель. То, как уделял внимание музыке Флоры и задавал вопросы о полетах и ее родных. И что-то еще, чему она не находила названия. Некоторые люди, как и некоторые песни, являют собой не просто сумму составных частей, а нечто большее.

Она притворилась, что рассматривает свои ногти, смущенная тем, что зубы начали стучать, и встала.

– Ты замерзла. – Генри тоже поднялся на ноги.

Она кивнула. Ее трясло, но больше от желания прижаться к нему и сопротивления этому желанию. Генри накинул ей на плечи свой пиджак.

– Спасибо. – Каким-то чудом голос не сорвался, особенно когда Генри стеснительно улыбнулся и поправил выбившуюся прядь волос. Какой пронзительный жест. Генри просто хотел, чтобы все было в порядке. Флора хотела того же. Она сосредоточилась на теплом пиджаке, пахнущем Генри, пока не перестала дрожать.

– Наверное, нам пора домой, назад к обычной жизни и все такое. Веришь-нет, а у меня завтра контрольная, а после нее бейсбольный матч.

Флора кивнула, удивляясь, что впервые в жизни не она отступила первой.

– Разве что… – продолжил он.

Она недоуменно подняла на него глаза.

Он начал насвистывать первые такты «Голубого Дуная».

– Вальс? Ты ведь это не всерьез?

– Я серьезен, как цинга для пиратов, – улыбнулся Генри. – Знаю, нам пора идти, но хочу побыть здесь еще пару минут, и я тоже замерз. Одна минута и немного тепла – это все, о чем я прошу. – Он посерьезнел. – Пожалуйста.

Флора рассмеялась:

– Ты прямо герой трагедии. – Но она по-прежнему колебалась. Какими были бы ее дни, продолжай она до сих пор ходить в школу, готовиться к контрольным, ходить на танцы и все такое? Хватало бы ей обычной жизни? Или она все равно следовала бы за другими, более грандиозными мечтами?

Она взяла протянутую руку Генри и посмотрела ему в глаза, цвет которых напоминал ей линию слияния неба и земли на горизонте, куда она всегда направляла свой самолет. Но в его глазах она видела не только цвет, но и сердечную доброту, настолько всеобъемлющую, что Флора даже забывала о своем вечном одиночестве.

Генри переплел пальцы левой руки с ее пальцами, а правую положил ей на талию, и у Флоры перехватило дыхание от этого соприкосновения с ним в двух местах. Генри сделал первый шаг, Флора двинулась за ним, и вот они уже танцевали на крыше, связанные невидимой нитью, которую Флоре нужно разорвать, пока эта связь ее не убила.

– Только одна просьба, Генри.

– Что угодно. – Он посмотрел ей в глаза, и на секунду Флора потеряла дар речи.

– Больше не свисти.

– Но нам ведь нужна музыка.

– Давай я возьму это на себя? В конце концов, я ведь певица. – Если получится обрести голос, удастся и сохранить самообладание.

Генри улыбнулся и как будто приготовился что-то сказать, но промолчал. Флора подхватила мотивчик вальса, и Генри принялся ее кружить. В ее исполнении Штраус больше напоминал свинг, и Генри понял намек, отпустив Флору и тут же снова притянув к себе ближе, чем прежде. Позади Флоры мяукнула черная кошка, невесть как забравшаяся на крышу.

И этот звук привел Флору в чувство. Что она тут делает? Это ошибка по многим причинам, и не последняя из них – Грэди. А еще разница в их с Генри происхождении и ошибочное восприятие белого парня как чего-то иного, нежели опасности. Но Генри не просто парень, и даже не просто белый парень. Было в нем что-то, что нужно знать. Это ясно как божий день.

Кошка зашипела и спрыгнула с крыши, и на Флору вновь нахлынуло чувство, которое охватило ее во время концерта. Она отстранилась.

– Что я сделал? – удивился Генри.

– Ничего. Нам нельзя. Прости. Не знаю, о чем я только думала.

– Может быть, – прошептал он, – есть такие вещи, о которых думать не нужно.

– Все равно, нам нельзя танцевать вместе. Просто нельзя. По многим причинам.

– Может, однажды…

Флора невольно отшатнулась, словно само слово причинило ей боль. Генри не ответил, но то, что Флора прочитала в его глазах, ее надломило.

***

Когда они спускались по лестнице, Генри смотрел прямо перед собой, радуясь, что его пиджак все еще на Флоре. Будь он в пиджаке, взмок бы от пота. Боязнь высоты его смущала. Он давно задавался вопросом, почему то, что существовало только в его голове, так влияло на тело. Но опять же, страх – не единственное такое чувство. Любовь невозможно увидеть или потрогать. Она живет исключительно в сердце, невидимая для глаз. Но она способна изменить все.

«Ступенька, еще одна, еще одна…» И вот он на земле и идет следом за Флорой, вдыхая запах ее волос, впервые за долгое время чувствуя себя счастливым. Флора взялась за дверную ручку, подергала ее и обернулась.

– Дверь была заперта, когда ты выходил? – спросила она.

– Честно говоря, без понятия. Я думал только о том, чтобы тебя догнать.

– Я проверяла, чтобы замок не защелкнулся. А теперь дверь заперта. Мы не попадем внутрь.

– Это проблема?

– Там моя сумочка, в ней деньги и ключи. Я не попаду домой и не смогу заплатить таксисту.

Он взял ее за руку.

– Давай подойдем к главному входу и громко постучим. Может быть, кто-нибудь да услышит. И я всегда могу тебя подвезти.

Флора высвободила пальцы, не обратив внимания на его предложение.

– Все уже ушли. Все ушли, и нам до рассвета некуда деваться. А тут еще и это. – Она вытянула руку. – Дождь.

Генри запрокинул голову, и теплая капля плюхнулась ему на нос.

– Может, ливня не будет, так, поморосит.

Пока он говорил, дверь распахнулась, и в темном проеме возник силуэт контрабасиста.

– Грэди! – воскликнула Флора. – Я думала, ты домой ушел.

– И ушел бы, – процедил тот, обиженно и сердито глядя на Генри. – Но ты оставила свои вещи, и я волновался. Кто это, Флора?

– Это? Это Генри. Он помогал писать статью про «Стэггервинг»…

– Я тебя везде искал, – перебил ее Грэди. – Что происходит?

– Ничего, – ответила Флора. Генри отвел взгляд. – Мы просто разговаривали.

– Ты знаешь, который час? Я тебя заждался.

– Грэди, – начала Флора, – мне очень жаль. Не знаю, что на меня нашло. Вышла подышать и в переулке встретила Генри. – Она сняла пиджак и вернула его хозяину. Генри едва сносил тяжелый взгляд Грэди.

– Идем, – позвал Флору тот. – Я отвезу тебя домой, где тебе самое место. Бабушка, наверное, испереживалась не хуже моего.

Грэди втащил Флору в «Домино». Генри поднял пиджак над головой, поскольку с неба полило как из ведра. Он стоял под дождем, пока не промок до нитки, но совершенно не грустил. Ласковые струи дождя дарили ощущение волшебства. Генри не был уверен, в каком направлении двигаться дальше. И задавался вопросом, насколько серьезна была Флора, когда сказала, что между ними не может быть ничего, даже когда-нибудь в будущем.

Глава 24

Генри вернулся в особняк Торнов, дрожа от переполнявших его чувств. Руки помнили тело Флоры, пиджак пропах ее духами. Он полагал, что все уже спят, когда проскользнул в парадную дверь, радуясь, что ее петли всегда отлично смазаны. Снял ботинки и тихо пошел к лестнице.

И тут его окликнула Хелен.

Ее голос донесся из кухни. Она сидела за стойкой, уставленной таким количеством еды, что хватило бы накормить голодную семью. Мясное ассорти, мягкие булочки, нарезанные яблоки, сыр, кусок четырехслойного шоколадного торта, а прямо перед Хелен – банка клубничного варенья с торчащей из нее ложкой.

– Допоздна загулялся. – Голос звучал грубее, чем раньше. Она положила в рот полную ложку варенья. – Мог бы и меня пригласить, Генри.

Ему это и в голову не приходило. Но он был рад, что не позвал ее с собой, пусть и жалел, что ранил ее чувства.

– Думал, ты сильно устала. Прости.

– О Генри. – Хелен вытерла рот рукой, отодвинула банку и оглядела стол в поисках следующей жертвы. – С тобой я готова ходить куда и когда угодно.

Воротничок рубашки грозился его задушить.

– Так где ты был? – Хелен откусила половину бутерброда. Генри удивленно округлил глаза. – Что? Я проголодалась. Такая голодная, что не поверишь.

Ему пришлось отвести взгляд.

– Присоединяйся.

Хелен подвинула к нему тарелки с булочками и мясом. Генри, никогда не отказывавшийся от еды, соорудил бутерброд.

– Итак, ты просто обязан мне рассказать. Где ты был? Ты какой-то другой. – Она доела бутерброд и подвинула к себе торт. – Мне надо ревновать?

Генри откусил кусок бутерброда, чтобы выиграть время. При разговоре с Хелен он чувствовал себя помидором, над которым уже занесен нож. Он прожевал и проглотил.

– Слушал музыку.

– Судя по твоему виду, концерт был невероятный. – Она слизнула с пальца что-то красное. – В следующий раз обязательно возьми меня с собой.

Он откусил еще кусочек, намереваясь прикрываться бутербродом как щитом сколько сможет. Хелен положила в рот огромный кусок торта. Под ее плотоядным взглядом Генри захотелось проверить, застегнута ли у него ширинка – ну мало ли.

– Конечно, – согласился он, жалея, что не хочет брать ее в «Домино», и что это кажется самой плохой идеей в мире. Что, если он выберет Хелен? Он посмотрел на нее, на ее руки, запястья, лицо в форме сердечка, и попытался представить жизнь, которую предположительно должен хотеть. Безопасность этого выбора, то, как ему обрадуются Торны, как счастлива будет Хелен. А Флора сказала, что им никогда не суждено быть вместе, даже в будущем. Он покачал головой и попытался сосредоточиться.

Хелен улыбнулась и отрезала еще кусочек торта.

– Чудно. Когда пойдем? – Она сунула вилку в рот. Жуя, она ни разу не моргнула. Потянулась через стойку и слегка похлопала Генри по руке. В глазах потемнело, руки и ноги онемели. Он судорожно схватился за край стойки.

– Что такое? – встревожилась Хелен.

– Ничего, все нормально. Наверное, просто устал. – Дурнота отступила. Генри зевнул. Тут в коридоре раздались шаги, и в кухню вошел Итан в изрядно помятой одежде, но на удивление бодрый. Он тут же выпучил глаза.

– Так-так-так, – промурлыкала Хелен. – Еще один полуночник.

Она потянула носом, и Генри отчетливо увидел в ней что-то хищное.

– Я работал, Хелен, – отмахнулся Итан. – Оставь меня в покое. – Он взял яблоко и жадно в него вгрызся.

– Не сомневаюсь, – улыбнулась она. – Мы с Генри как раз строили планы сходить послушать этот пикантный джаз, который он так любит. Ты к нам присоединишься?

– Мне неинтересно, – отказался Итан. Откусил еще кусок яблока и большим пальцем вытер с подбородка сок.

– Ты мог бы взять с собой друга, – предложила Хелен. – Того, с кем трудился допоздна. Божечки, надеюсь, завтра в школе ты не будешь спать на ходу. Знаешь ведь, что скажут родители, если у тебя ухудшатся оценки.

Итан расправил плечи.

– Хорошо. Но только чтобы удостовериться, что ты не сожрешь Генри, как этот торт.

Хелен наклонилась над тарелкой, жадно поедая торт, совсем как рабочий, стремящийся поскорее закопать яму.

– Ты совсем не изменилась с тех пор, как в детстве пожирала сладости голыми руками, – процедил Итан, наблюдая за ней. – Ты хоть когда-нибудь не сметаешь всю доступную еду?

– Нет, – покачала головой Хелен. Ее губы потемнели от шоколада. – Никогда.

***

Вскоре Генри уже лежал в кровати и, засыпая, прокручивал в голове джазовый рифф, который ему никак не удавалось правильно сыграть. Мысленно разобрав его на ноты, он понял, как нужно работать пальцами и руками, и уверился, что утром смог бы сыграть этот рифф, если бы не надо было идти в школу.

Он глубоко вдохнул. В последние секунды перед сном ему пришло в голову, что он никогда не говорил Хелен, какую музыку любит слушать.

Наверное, Итан сказал ей что-то про джаз. Удивительно, если принимать во внимание, как он ненавидит кузину. Но Хелен при желании из любого может вытянуть что угодно.

Глава 25

Среда, 12 мая 1937 года

Флора ни за что бы в этом не призналась, но она любила чистое белье. Даже обожала. Ей нравилось разворачивать хрустящую коричневую бумагу, в которую его заворачивала миссис Миясито. Нравилось трогать отглаженные скатерти. Нравилось складывать их в шкаф рядом с барной стойкой в аккуратные стопки, сами по себе воплощение красоты. И хотя это правда, что цикл стирки столь же недолговечен, как и жизненный цикл, также верно и то, что никто не оплакивает грязные салфетки. Может быть, только миссис Миясито, но она исключение из правил.

Поскольку ее никто не слышал, во время работы Флора напевала милую и лживую любовную песенку «Легкая жизнь».

Видео

Сейчас она была любимой песней Грэди. Грэди… Флору мучили угрызения совести при одной лишь мысли о нем после вечера накануне с Генри. Друг Грэди, Билли, написал эту песню для кинокартины, которая выйдет в прокат летом. «Легкая жизнь» – последняя в долгой череде песен, которым Грэди обучил Флору с начала ухаживания за ней. Ей тогда еще и шестнадцати не было, она только бросила школу, чтобы днем заботиться о бабушке, и даже не представляла, что у нее появится поклонник, пока Шерман не сообщил, что разрешил Грэди за ней ухаживать. Разрешил. Как будто это его право.

Флора как могла давала понять, что ее это не интересует, но тем самым лишь распалила Грэди. Поначалу она разрешила ему разучивать с ней песни, чтобы можно было поговорить о чем-то, кроме цветистой чепухи. Потом согласилась встречаться с ним вне клуба, чтобы он прекратил донимать ее своими чувствами на работе, привлекая к сложившемуся положению внимание всей группы. Впоследствии ей просто казалось проще томить эти отношения на медленном огне, не давая им закипеть, потому что их наличие оберегало ее от романтических поползновений других парней.

Ох, Грэди… Он приличный музыкант. Симпатичный. Внимательный. Обходительный с бабушкой. Но отношения с ним ничуть не напоминали легкую жизнь из песни. Они ощущались вымученными, и Флора постоянно чувствовала себя под наблюдением. Наблюдением и надзором. Например, когда они ходили в церковь по воскресеньям… Ей не нравилось, что все смотрят на них как на пару, которая когда-нибудь поженится. Или когда они гуляли в парке, и он поддерживал ее под локоть и вел по дорожке, не попадая в ритм ее шагов, но когда она хотела остановиться и посмотреть в небеса, улыбался и качал головой.

Всякий раз, когда он пытался ее поцеловать, она его отталкивала. Однажды он даже сделал ей предложение, вероятно, полагая, что этим добьется ее согласия. Флора испугалась и ответила, что пока не готова к замужеству, под «пока» подразумевая «никогда». Он ждал ее восемнадцатилетия, чтобы официально попросить ее руки. Флора же намеревалась держать его на расстоянии, пока не совершит свой полет, а тогда, если все пойдет по плану, она наконец станет свободной. Сможет оставить клуб в руках Шермана и провести остаток своих дней как Бесси Колман. Она бы уже давно уехала, если бы не бабушка и вопрос денег.

Что бы она ни думала о Грэди, «Легкая жизнь» была хорошей песней. Возможно, даже слишком хорошей, потому что Флора закрывала глаза, чтобы прочувствовать второй куплет. С закрытыми глазами она видела перед собой Генри, но во время пения не думала, что бы это могло значить.

Стук захлопнувшейся вдалеке двери вырвала ее из тяжких дум. На лестнице раздались шаги. Флора замолчала на середине фразы.

– О, не останавливайтесь из-за нас. – Голос принадлежал одному из троих мужчин в костюмах, вышедших на лестничную площадку. – Весьма заводная песенка.

Он распахнул пиджак, чтобы показать ей значок, прикрепленный ко внутреннему карману. Металл сверкнул в тусклом освещении клуба. Налоговые инспекторы.

– Дяди сейчас нет. – Флора пожалела о своем решении работать в одиночестве.

– Как жаль, – огорчился инспектор и протянул ей руку. – Эдгар Поттс. Управление по контролю за оборотом алкогольных напитков.

Его рука была потной, и Флора пожалела, что не может вытереть свою о подол, не показавшись грубой.

– Могу ли я вам чем-то помочь, мистер Поттс?

– Вероятно. – Тягучий голос сочился чем-то омерзительнее пота. Инспектор бросил взгляд на своих спутников. Было ясно: на что бы он ни намекал, это имеет прямое к ней отношение. Но ему не удастся так легко вывести ее из себя. Флора ждала. Если этому Поттсу что-то нужно, придется ему сказать это вслух. С каждой секундой тишина гнетет все сильнее – этому приему Флора научилась, отваживая Грэди.

Наконец мистер Поттс сдался. Вытащил из кармана несвежий платок и утер лоб. Жаль, что не вытер пот над верхней губой. Даже в неярком освещении он блестел, бросаясь в глаза.

– Мы пришли обсудить ваши налоги, – начал он.

Флора не стала сразу отвечать. Налоги – не ее конек, и Шерман обычно просил ее удалиться, когда в «Домино» приходили подобные люди. Теперь она понимала, почему. Было в глазах мистера Поттса что-то змеиное. Он выискивал возможность нанести удар, а Флора не хотела навлечь на клуб беду, ляпнув что-то не то. Спутники Поттса сделали полшага вперед, и теперь трое мужчин стояли живой стеной между Флорой и выходом. В висках закололо.

– Уверена, мой дядя Шерман будет счастлив показать вам наши бухгалтерские книги завтра после обеда, когда будет здесь, – спокойно сказала Флора. – Могу ли я предложить вам перекусить? – Остатки кукурузного хлеба, пусть и предназначались в пищу бедным, все равно вкусные. Мистер Поттс заколебался, и Флора понадеялась, что не выглядит нервной.

– Да, конечно, – наконец кивнул он. – И выпить тоже. А потом… – он многозначительно кашлянул в потную ладонь. – Потом мы посмотрим ваши бухгалтерские книги. Сегодня. Даже прямо сейчас. Мы знаем, что этот клуб наполовину ваш. В конце концов, ваше имя значится в налоговых декларациях.

Флора наградила его тяжелым взглядом, уверенная, что он специально выбрал день, когда Шерман отсутствует, потому что считает ее легкой добычей. Но его ждет сюрприз. Бухгалтерские книги клуба были чисты, как и скатерти, а Флора обладала гораздо более обширным жизненным опытом, чем большинство ее сверстников. Другие клубы, может, и мухлевали с налогами, но только не «Домино».

– Хорошо. Прошу, следуйте за мной… джентльмены. – Не только они умеют шутить.

Флора вошла в кухню и тут почувствовала, как кто-то положил ладонь ей на поясницу. Крепко стиснув зубы, она извернулась и, не сказав ни слова, подошла к длинной деревянной столешнице посреди кухни.

Чтобы нарезать кукурузный хлеб, она выбрала самый большой из ножей Чарли. Он не облегчал задачи, главным образом из-за того, что тряслись руки. Но Флора надеялась, что инспектор поймет намек, пока отрезала три квадратных куска желтого хлеба и раскладывала их на белые тарелки. Затем она налила три стакана молока, зная, что под «выпить» мистер Поттс подразумевал точно не его. Но пожаловаться он не мог, поскольку пить на работе ему не полагалось. Флора задышала спокойнее, чувствуя, что вновь владеет ситуацией, совсем как на сцене, когда создает между собой и залом барьер из нот.

– Присаживайтесь, пожалуйста. – Флора указала кончиком ножа на круглый стол в углу, за которым обычно перекусывали работники клуба. Мистер Поттс с подручными ждали, пока она подаст им хлеб и молоко, на которое инспектор посмотрел с такой брезгливостью, словно оно из-под одноглазой козы. Флора улыбнулась. Может, ей повезет и он подавится. – Вернусь с книгами через минуту.

Флора чувствовала, как они напряженно следят за тем, как она достает бумаги из сейфа, где их хранил Шерман. Кто-то присвистнул – не мистер Поттс, который как раз зашелся кашлем. Эх, порезать бы всех троих на кусочки и подать на чистых белых блюдах! Это было бы что-то. Флора отыскала нужную книгу в переплете под мрамор и встала в паре шагов от стола, прижимая ее к груди.

– Что ж, показывайте, – рявкнул мистер Поттс.

Отодвинув стакан и тарелку, Флора положила перед ним книгу. Инспектор открыл ее на странице с последними записями.

– Откуда мне знать, что вы не ведете двойную бухгалтерию?

– Двойную? Не знаю, о чем вы. Но, полагаю, дядя мог бы вам сказать, что и одну вести непросто.

Мистер Поттс с преувеличенным вниманием изучал цифры. Он кивнул и крякнул, откусывая хлеба, при этом просыпав жирные крошки на аккуратно заполненные Шерманом страницы.

– Есть для нас еще что-нибудь? – наконец спросил он. – Иные источники дохода, о которых не сказано в декларации? Ваш дядя, – его тон показывал, что инспектор не верит в их с Шерманом родственную связь, – не занялся прежним делом?

Ушло несколько секунд, чтобы понять: он предполагал, что Шерман сутенер, а она – проститутка. А под «еще чем-нибудь» мистер Поттс подразумевал взятку.

– Разве что вы, джентльмены, желаете еще кукурузного хлеба. Больше ничего у меня нет. Большинство посетителей говорят, что этот хлеб – самое вкусное в нашем меню. Рецепт моей бабушки.

Мистер Поттс закрыл книгу и промокнул губы грязным платком, снова не утерев пот под носом.

– Видите ли какое дело, – начал он. – Налоги – это очень сложно, и я не думаю, что юная… леди вроде вас досконально в них разбирается. Отсутствие вашего дяди на работе наводит на мысль, что он что-то скрывает или занимается незаконными делишками. Поэтому нам придется закрыть ваш клуб. Разве что…

– Что? – Флора покосилась на свою сумочку. Она забыла положить бабушкины деньги назад в банку. Мистер Поттс перехватил ее взгляд, и по его губам зазмеилась улыбка.

– Хорошо, – кивнул он, – вижу, что вы понимаете в делах больше, чем желаете показать.

Флора отвела взгляд. При мысли о том, чтобы отдать этому человеку бабушкины деньги, кровь закипела в жилах. Но если таким образом она от него избавится, возможно, оно того стоит. Она колебалась, жалея, что Шермана нет рядом. Это деньги ее бабушки. Деньги на полет, и неважно, что Флора не собиралась их тратить. Но если она не подыграет этим людям, они закроют клуб.

Флора испугалась. Больше всего в ту минуту ей хотелось, чтобы налоговики ушли, а «Домино» продолжил работать. Когда-нибудь она вернет бабушке деньги. Флора открыла сумочку и вытащила половину купюр. Мистер Поттс бросил многозначительный взгляд на оставшиеся. Трясущимися руками Флора отдала ему все деньги.

– Удовлетворены? – не удержалась она от желчного вопроса.

– Не понимаю, о чем вы говорите, мисс. – Мистер Поттс распахнул пиджак, вновь продемонстрировав ей значок. Убрал деньги в карман и разгладил лацкан. Флора посмотрела на выход.

– Если это все, у меня много работы. Надеюсь, вы придете на концерт. – Также она надеялась, что по ее тону они поймут, что она больше никогда не желает их видеть.

– Без обид, но музыка, которую вы исполняете… не для нас, – отказался мистер Поттс.

Направляясь к лестнице, он прошел слишком близко к Флоре и задел ее грудь. При этом он довольно хмыкнул, но Флора проглотила обиду. С подобными людьми лучше не воевать. С ними речь не о победе, а о выживании.

Когда они ушли, Флора прислонилась к двери кладовой. Ее трясло, но она не заплакала. Пусть инспекторы не увидят ее слез, они все равно их недостойны. Флора надеялась, что Шерман не расстроится, узнав, как она вышла из положения. День, когда она наконец освободится, настанет еще не скоро.