Текст книги "Игра в Любовь и Смерть (ЛП)"

Автор книги: Марта Брокенброу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

Но сегодня как будто какая-то неведомая сила притянула ее взгляд к нему. Возникшее между ними притяжение походило на то, как шасси самолета касалось земли. В нем была некая прочность и неизбежность, словно само тело Флоры было создано для нее, пусть умом она хотела вернуться в небеса. Раньше такого никогда не случалось. Никогда. Но все уже в прошлом. Он вряд ли вернется в «Домино» и уж точно собрал достаточно материала для своей статьи, о чем бы она ни была.

Флора поежилась и отставила лимонад. Делать ей больше нечего, кроме как обращать внимание на белого парня, как и ему на нее, особенно если он из тех, кто привык получать желаемое. Флора знала, как это бывает, иногда с официантками, иногда с разносчицами сигарет. Глубоко внутри нее жило ощущение опасности, и она надеялась, что оно пройдет.

Чтобы впустить в тесную комнатку свежего воздуха, пока не пришел Грэди (он всегда провожал ее, словно ребенка), Флора встала на тумбочку и приоткрыла высокое окно, единственное во всем клубе не заложенное кирпичами. Шерман распекал кого-то в переулке. Точно не представителей власти: на их долю доставались лишь любезности, улыбки и бесплатные коктейли. Кто бы там ни пожаловал, Шерман со всем разберется. Флора улыбнулась и спрыгнула на пол. Допила лимонад, звякнув кубиками льда. Теперь она готова идти домой, возможно, покормить бедную кошку и наконец съесть испеченный бабушкой шоколадный кекс.

Словно откликнувшись на ее зов, Грэди постучал и просунул голову в щель между дверью и косяком.

– Пора идти, – заявил он, как будто Флора сама не догадалась бы. Придурок.

– Хорошо. – Она надела перчатки и сразу же почувствовала себя взрослой, а не ребенком.

– Давай поужинаем у Глории, – предложил он, имея в виду круглосуточную закусочную для цветных. – Моей девочке необходимо подкрепиться.

– Поздно уже, – сказала Флора, хотя при одной мысли о кексе у нее слюнки текли. – И я, похоже, заболеваю. Горло саднит, потому и сфальшивила в «Иди со мною рядом», – предвосхитила она его замечание или, что еще хуже, попытку ее поцеловать.

Грэди поник.

– Ты просто должна позволить мне о тебе заботиться. – Он прижал ее к себе. – Без меня ты пропадешь.

– Весьма любезно с твоей стороны предложить, и я правда это ценю, – произнесла Флора, пытаясь не вдыхать тяжелый аромат его одеколона. – Но не сегодня. Пожалуйста.

– Давай провожу тебя домой, – сказал он. Флора взяла предложенную руку, мечтая, чтобы он не сжимал ее так крепко, мешая идти.

– Пожалуй, учитывая мое самочувствие, я лучше поеду с Шерманом. – Флора разжала пальцы.

– Флора, – вздохнул Грэди. Он выглядел скорее сердитым, нежели обиженным. Она молча собрала вещи и отправилась на поиски дяди.

Глава 10

Понедельник, 13 сентября 1927 года

Однажды утром второклассница Флора стояла у постели бабушки. Она не должна была ее будить, но где-то в глубине души боялась, что ночью бабушка ушла в рай. Флора внимательно рассматривала бабушку, пока не увидела, что грудь пожилой женщины под одеялом вздымается и опадает. Накрывшее Флору облегчение казалось таким же сладким, как стакан воды в августовский полдень.

Возможно, бабушка зашевелится, если услышит шум. Флора свистнула, хлопнула в ладоши и топнула ногой, всего разочек. Затем замерла, словно статуя, едва отваживаясь даже дышать. Но бабушка так и лежала на спине. Ее грудь поднималась и опускалась чуть быстрее, но глаза оставались закрыты. Флора подошла чуть ближе, и тут бабушка шустро высунула морщинистую руку из-под одеяла, схватила Флору за запястье и открыла один глаз.

– Попалась! – Бабушка улыбнулась и затащила внучку под одеяло. Там было мягко, а бабушка была теплой и уютной, как всегда, когда Флоре снились кошмары. Но кровать была последним местом, где Флоре сейчас хотелось находиться. Через пару часов Чарльз Линдберг[6]6
  Чарльз Линдберг (4.02.1902, Детройт – 26.08.1974 Гавайи) – американский лётчик, ставший первым, кто перелетел Атлантический океан в одиночку.


[Закрыть] посадит «Дух Сент-Луиса» в парке Волонтеров. Туда пойдет вся школа. Это был первый в жизни Флоры поход, и она собиралась взять с собой обед в судке и надеть второе лучшее платье, ведь мистер Линдберг может остановиться и пожать кому-то из детей руки. Флора намеревалась стать одной из счастливчиков, зная, что если знаменитый летчик ее коснется, это станет для нее благословением на то, чтобы учиться летать на самолете и самой рассекать голубое небо.

– Чего ты так вертишься? – спросила бабушка. – И твои ноги как будто из ледяной глыбы выточили! Я дрожу с головы до пят!

– Бабуля, пора вставать, – торопила Флора.

– О, а я думала не отправлять тебя сегодня в школу, – внезапно произнесла бабушка. – Стирка ждет, все белье дяди Шермана. И носки для починки поднакопились. В них столько дыр, что они на швейцарский сыр похожи!

– Но, бабушка… – Флора резко села.

– Да и огурцы солить надо. Знаю, ты терпеть не можешь, когда кожа на пальцах сморщивается, а из глаз слезы текут, но ничего не попишешь, делать надо. – Она тоже села и повернула Флору лицом к себе. – Так с чего начнем? С носков, подштанников или огурцов? – Флора потеряла дар речи. – Божечки, как хорошо, что твоя челюсть к голове крепится, а то пришлось бы отскребать ее от пола.

Она обняла внучку и расхохоталась, и Флора тут же поняла, что бабушка пошутила.

– Давай начнем с подштанников, – подхватила Флора. – Их ведь всего тридцать. – Шерман по-холостяцки рассудил, что ему придется меньше стирать, если он обзаведется подштанниками на каждый день месяца. В каком-то смысле это работало, но стирала все бабушка.

– Пожалуй, – сказала бабушка, вставая с кровати, – в первую очередь лучше собрать тебе летный обед.

Пока Флора завтракала кашей, бабушка натруженными руками нагрела щипцы, выпрямила внучке волосы и заплела их в две косички. Потом застегнула на Флоре платье, вручила ей судок с обедом и выпроводила за дверь.

– Передай мистеру Линдбергу от меня привет, – наказала она. – Я положила два имбирных пряника на случай, если он проголодается.

– Обязательно, бабуля! – Может, пока Флора бежала к школе, стараясь держать судок ровно, под ее ногами и был тротуар, но она его не чувствовала.

В парке Волонтеров было шумно – гомонила толпа, играл военный оркестр. Но Флора слышала только биение собственного сердца, отдающееся в висках и кончиках пальцев. Она подняла глаза к небу. Голубое, всего пара облачков, как будто Господь прошелся по нему метелкой.

Флора смотрела на облака, как всегда надеясь, что увидит наблюдающих за ней сверху родителей. Она запомнила их лица по фотографии на комоде и время от времени была уверена, что видела их на небесах, как они махали ей с облаков, когда она лежала на траве, показывая им разные важные вещи: куклу, которую бабушка сшила из тряпок и чайного полотенца, первую прочитанную книгу, первый выпавший зуб.

– Да неужели? – сомневалась бабушка, когда Флора рассказывала ей об увиденном.

Она всегда так говорила, когда полагала, что Флора подстраивает истину под свое воображение, но ведь вполне возможно, что ее родители были там, и мистер Линдберг, может быть, видел их из своего самолета. Может, когда она сама научится летать, удастся их навестить. Всего на несколько секунд, пока самолет летит мимо облака… Ей и их будет достаточно.

От яркости неба у Флоры заслезились глаза. По толпе прокатился гул, и Флора, утирая слезы, повернулась. Мистер Линдберг прибыл в длинном черном автомобиле. Школьники вокруг загомонили: «Я не вижу! Я не вижу!», и это правда было так. Дети из школы Флоры стояли на краю толпы, откуда ничего было не разглядеть. Флора заметила, что белым людям достались лучшие места, и задалась вопросом, было ли это пожеланием самого мистера Линдберга.

Голоса тысячи детей стали еще громче, когда летчик подошел к первому ряду встречающих, окруженный группой чиновников, среди которых был и мэр. С того места, где стояла Флора, она видела ряд шляп над толпой детворы. Но потом из-за них вышел человек без шляпы в мешковатой кожаной куртке. Поднял загорелую руку, чтобы помахать собравшимся. Флора успела увидеть его лицо, то самое, которое видели ее родители, когда он пролетал мимо.

Она знала, что не сможет коснуться даже его рукава, что и говорить о том, чтобы угостить летчика имбирным пряником. Но что-то она получила. А что-то – это уже не ничего, как любил повторять дядя Шерман.

Потом мистера Линдберга проводили к машине, гул двигателя стих вдали, и рев толпы вновь распался на отдельные голоса. Там и сям смех детей, толкающихся забавы ради, приглушенный топот ног по газону, время от времени крик мальчика или девочки, ищущих туалет. Гомон рассеивался, и в нем образовывались секунды тишины, которые Флора могла посвятить своим мыслям.

Она еще не была готова уходить, и когда подвернулась возможность спрятаться за сосной, Флора тут же ею воспользовалась. Домой она и сама дойдет. Учитель, возможно, даже не заметит ее исчезновения. Она поставила судок на землю. Дядя Шерман съест имбирный пряник. Ее окутал успокаивающий запах земли, аромат растущей травы и перегноя. Кора сосны на ощупь казалась шершавой. Сквозь раскачивающиеся ветви едва проглядывало небо, но даже редких проблесков синевы было достаточно, чтобы Флора всеми фибрами души стремилась туда, словно будучи созданной для небес.

***

А в это время Генри крутил педали велосипеда, возвращаясь домой из того же самого парка. Одной рукой он придерживал кепку, другой держался за руль. Он насвистывал веселый мотивчик, радуясь и тому, что пожал руку мистеру Линдбергу, и тому, что ему разрешили не ходить сегодня в школу. Поскольку он недавно потерял отца и перебрался к Торнам, ему делали маленькие поблажки. Он никогда на них не соглашался, если Итан возражал, но в тот день друг приболел и лежал в постели, поэтому вряд ли был против.

Генри устал от того, что люди смотрят на него грустными глазами. Он намеревался провести день, катаясь на велосипеде по городу и вдыхая свежий осенний воздух. Когда он проезжал мимо большой сосны, черная кошка погналась через дорогу за воробьем. Генри вильнул, чтобы ее объехать, и выскочил на тротуар, где как раз появилась девочка в голубом платье.

Он ударил по тормозам, завизжали шины. Переднее колесо подскочило, руль устремился вперед, и велосипед вместе с ездоком перекувыркнулся. Генри оцарапал ладони и порвал правую брючину. Девочка же с криком отскочила и, споткнувшись, упала. Генри ее не сбил, но был к этому близок. Он выбрался из-под велосипеда и, ошеломленный, сел на тротуар.

– Ты в порядке? – спросил он у девочки, которая разглядывала ссадины на своих руках.

Она кивнула.

– Только платье испачкалось, а лучше этого у меня только одно.

– Прости, пожалуйста. Давай я провожу тебя домой.

– Да не надо, – отказалась она. – Мне только с холма спуститься.

Генри подумал, а не отпустить ли ее. Они незнакомы, и выглядит она совсем недружелюбно. Но это было бы неправильно.

– Я должен тебя проводить. – Он встал и протянул ей руку. Последовала долгая пауза. Воробей, которому удалось избежать кошачьих когтей, взлетел и зачирикал.

– Да все хорошо, – заупрямилась девочка, отряхивая платье. Кошка легла на тротуар поодаль и, ничуть не стыдясь, принялась вылизывать заднюю ногу.

– А если я просто пойду рядом с тобой? – Теперь это походило на состязание: кто же из них сдастся первым? Он посмотрел ей в глаза, и она ответила не менее твердым взглядом. Не существовало инструмента, которым можно было измерить едва заметную перемену в их отношении друг к другу. Они и сами едва ее осознали. И он, и она и не вспомнят об этой встрече еще много лет, разве что мельком. Но оба не забудут то чувство, которое их охватило, пусть ни один, ни вторая не имели ему названия и опыта, чтобы понять, что оно значит.

Наконец девочка пожала плечами и встала.

– У меня есть имбирный пряник. Бабушка испекла его для мистера Линдберга, но если хочешь, можешь угоститься. Правда, я его, наверное, раздавила.

– Нет, спасибо, – отказался Генри, шагая рядом с ней.

– Ты это из вежливости говоришь?

На Генри накатило такое облегчение, что он рассмеялся.

– Да. Обожаю имбирные пряники, и настолько проголодался, что мог бы съесть козу с бородой и копытами.

Они ели пряники и болтали о самолетах, пока не дошли до зеленого домика, расположенного в миле от парка. Генри рассказал ей, каково было пожать руку мистеру Линдбергу (если честно, так же, как любому другому взрослому). Но девочка казалась заинтересованной, поэтому он поведал ей все, включая то, что у летчика был маленький порез на костяшке пальца.

Когда они подошли к крыльцу, Генри внезапно понял, что не спросил ее имени.

Она поднялась по ступенькам и взялась за дверную ручку.

– Флора.

Флора. Единственной знакомой ему прежде Флорой была пожилая тетушка, от которой пахло пудрой и обезболивающей мазью. Но девочке это имя подходило. А еще от нее приятно пахло.

– Смотри, кто за нами пошел. – Он показал на черную кошку.

– Она тут частенько бывает. Мне нельзя ее подкармливать, – стоя на пороге, Флора впервые улыбнулась, – но я все равно время от времени кидаю ей кусочки. Не говори никому. – Она приложила палец к губам.

– Могила, – пообещал Генри.

Эта улыбка, этот жест. Они ему понравились. Но он не мог придумать причину, чтобы задержаться. Она не спросила его имени, и он понял, что оно ей неинтересно. На удивление, это несколько его расстроило.

– Ладно, тогда пока, – произнес он, жалея, что не придумал ничего более достойного.

Она помахала и закрыла дверь. А он сел на велосипед и покатил домой, насвистывая мелодию собственного сочинения, к которой однажды вернется.

Глава 11

Понедельник, 26 апреля 1937 года

Шли недели. Джаз допоздна, обмен взглядами в свете свечей и софитов, схемы, нашептываемые налоговым инспекторам. И почему Смерть опять согласилась на эту игру?

Голодная как волк, она в простом черном платье стояла посреди ярмарочного городка в Испании. Она могла бы быть любой обычной девушкой, которую мать отправила купить продуктов к ужину: булку хлеба, кусок мяса, овощи, бутылку красного вина. Она убралась подальше от молодого города на берегах залива Пьюджет-Саунд, причем намеренно. Когда ее одолевал голод, игроки находились в опасности, как и ее контроль над игрой.

Прогуливаясь по рынку, Смерть остановилась, чтобы вдохнуть аромат цветов, и тут почувствовала прикосновение к плечу. Легкое, быстрое, словно подмигивание.

– Для тебя, красавица. – Перед ней стоял юноша и протягивал ей красный тюльпан.

– Я не просила, – отказалась она.

– Но ты такая очаровательная, что я не смог устоять. – Юноша, которому на вид было не больше восемнадцати, покраснел и потупился.

Смерть понимала, что он имеет в виду. Она приняла цветок, заметив, что грязь уже намертво въелась в пальцы дарителя. Руки человека, который работает на земле, благодаря которому почва рождает новую жизнь. Он видел миллион цветов, но каждый новый бутон все равно вызывал у него улыбку, и в отличие от других людей, проходивших мимо, он заметил Смерть. Увидел ее.

Это он очарователен.

Тюльпан был красив и душист, но также мертв. Она не сможет удержаться. Смерть продолжила путь, но спустя пару секунд обернулась через плечо и сказала:

– Когда услышишь в небе рокот самолетов, беги.

***

При взлете тюльпан был при ней. На сей раз Смерть приняла обличье молодого пилота люфтваффе, который на минуту покинул кабину, потому что к горлу подступала нервическая рвота. Бледный и потный, вскоре он вернется и обнаружит, что двенадцать бомбардировщиков «Штука» и шесть истребителей «Хейнкель 51» уже взвились в воздух, словно рой насекомых, отбрасывая жуткие тени в предзакатном солнце. Насколько ему не хотелось принимать участие в нацистском эксперименте, призванном определить, сколько огневой мощи нужно, чтобы полностью разбомбить город[7]7
  26 апреля 1937 года немецкий «Легион Кондор» в ходе гражданской войны в Испании совершил воздушный налет на город Герника – исторический и культурный центр Страны Басков. Там находится дерево, под которым в старину проходили народные собрания и приводились к присяге представители власти. В 1937 году находился в руках республиканцев, которые вели оборону Бильбао.


[Закрыть], настолько же он не желал быть расстрелянным за дезертирство. «Да и куда подевался мой самолет?» – задавался летчик вопросом до конца своих дней.

А его самолет тем временем летел над Испанией, подсвечивая небо отражаемой фюзеляжем огненной бурей внизу. Смерть наслаждалась ревом и внезапной легкостью бомбардировщика, сбросившего свой губительный груз. Время от времени гул пикирующей «Штуки» заглушался стрекотом пулеметов, расстреливающих колонны беженцев. Шум, жар, цвет, запах, вибрация штурвала под ладонями. Это походило на музыку, и Смерть бомбила до бесчувствия, не замечая вокруг ничего, кроме грохота и огня.

Наконец в руины превратился весь город за исключением церкви, одинокого дерева и небольшой заброшенной фабрики по производству боеприпасов. От обугленных тел к кроваво-красному закату поднимался дымок. Ко времени, когда Смерть посадила самолет, небо стало темным и затянутым дымом. Единственный свет исходил от пожарищ, которые угасли только спустя три дня. Смерть в обличье испанской девушки приходила туда каждый из этих трех дней и тихо бродила по пепелищу. Потрясенная земля замолчала. Повсюду вокруг лежал урожай, множество жизней. Слишком много, чтобы собрать их сразу.

Она вращала время, как калейдоскоп, останавливая в пространстве самые важные стекляшки, чтобы собрать их по одной, вытащить души из опаленных изломанных тел. То, как души вихрем устремлялись в нее, было для Смерти высшим наслаждением, и ничего лучше она никогда не знала. Ее еще не захлестнул масштаб трагедии, хотя она понимала, что осознание придет позже, словно пропеллером самолета взрезая ее внутренности. Ненасытная, с побелевшими глазами, она пожирала души, словно собирала разбросанные карты или игрушечных солдатиков, оглаживая их, отряхивая от пыли, чувствуя их идеальный вес в ладонях, прежде чем зашвырнуть в небытие.

Наконец она нашла ту душу, которую искала. Он лежал под каменной плитой, бывшей стеной дома, где продавали хрусталь ручной работы. Тело окружали осколки стекла, порою мелкие, как звездная пыль.

Он еще дышал, но жить ему оставалось недолго.

Смерть встала рядом с ним на колени и положила руку на плиту – слишком тяжелую, чтобы сдвинуть ее одному. Лицо юноши было потным, запыленным и покрытым засохшей кровью из пореза на лбу. Его трясло.

– Я же сказала тебе бежать, – прошептала Смерть, кладя руку ему на лоб. Кожа была горячей, глаза лихорадочно блестели.

– Я…

Если она уберет плиту, он, скорее всего, умрет. Если не уберет – умрет наверняка.

– Я…

Он сосредоточил взгляд на ее лице, и она вспомнила о цветке в кармане своего теперь испачканного платья. Смятые лепестки по-прежнему были мягкими, как младенческая кожа. Мягкими, изломанными, уничтоженными.

– Я искал, – выдавил он. – Искал… тебя.

– Я здесь. – Холодными пальцами она сжала стебелек.

Ресницы юноши дрогнули. Смерть кое-что увидела в его глазах: узнавание. И еще: желание.

– Для чего тебе жить? – Она взвесила его душу в ладонях, не понимая, зачем люди цепляются за жизнь, если в итоге все равно ее потеряют.

Смерть чувствовала, как он обдумывает ее слова и пытается пересохшими губами сформулировать ответ. Вода. Как жаль, что у нее нет ни капли. По разбомбленным улицам кто-то шагал, спасатели искали выживших. Времени оставалось мало.

Она отодвинула плиту и коснулась щеки юноши. Ее тут же захлестнули образы, о которых он думал: поле, покрытое цветами, силуэт женщины, лица которой он еще не видел, но на которой захочет жениться, когда наконец ее встретит. Потом он сам на закате теплым весенним вечером, и он же вместе со своим еще не рожденным сыном на прогулке в лугах.

– Это, – наконец прошептал он. – Это.

Смерть положила смятый цветок на место, которого секундой ранее касалась. Юноша ахнул.

– Hay uno por ahí! – крикнул спасатель. «Здесь еще один!»

Раздался топот бегущих ног, тревожный ветерок развеял дым. Смерть спряталась за остовом разрушенной церкви еще до того, как спасатели нашли несчастного и быстро его ощупали, проверяя, не сломаны ли кости. Они стряхнули с него камешки и осколки стекла, поднесли к губам жестянку с водой и наконец унесли его в закат.

Смерть в последний раз прошлась по мощеным улочкам и создала себе новое платье: простое, скроенное по фигуре, не запачканное кровью и пылью и не пропахшее дымом, словно всех предшествующих событий не было. В свете заходящего солнца черная кайма казалась красной. Смерть неподвижно стояла, пока боль в ней не утихла, а цвет платья не стал черным, как небо в безлунную ночь. А затем перенеслась в Нью-Йорк, где требовалось кое за кем понаблюдать.

Глава 12

Понедельник, 3 мая 1937 года

Мистер Торн сидел за рабочим столом, курил трубку и просматривал газеты, привезенные с Восточного побережья. Он поднял глаза, когда в кабинет вошли Итан и Генри без рубашек, в домашней одежде, с мокрыми после душа волосами и розовыми после бритья подбородками. Генри сдержал зевок, наблюдая, как Итан оглядывает неприкасаемую отцовскую коллекцию заводных игрушек: автомобили, хлопающие в ладоши мартышки, расписанный менестрель и даже крошечный робот.

– Прекрасная история о «Стэггервинге», Итан, – похвалил мистер Торн. – Генри, выглядишь ужасно. Ты выспался?

– О да, сэр. – Генри надеялся, что его не поймают на лжи. В нем скопилась усталость от ночей, проведенных в клубе, где он слушал джаз и мечтал о Флоре. Он приходил в «Домино» каждый вечер уже несколько недель, однако все еще не собрался с духом, чтобы с ней заговорить. Но сидя за своим привычным столиком напротив сцены, он наблюдал за ней, запоминая каждую черточку. И чувствовал, что она тоже украдкой поглядывает на него, всегда отводя глаза, когда он пытался перехватить ее взгляд. Это уже походило на какую-то игру.

– Налегай на мясо, парень. Твоему организму, похоже, не хватает железа. – Мистер Торн отложил трубку и открыл столичную газету. Кашлянув, указал на зернистую фотографию на второй странице. – Видите?

Генри и Итан наклонились поближе, но было ясно, что ни тот, ни другой не понимают, к чему клонит мистер Торн.

– Гувервилль. Под мостом на Пятьдесят девятой улице в Нью-Йорке, – пояснил отец Итана. – По сравнению с нашим это капля в море. У нас восемь палаточных городков, самый крупный из которых в десять раз больше вот этого из газеты. Но потому что он на Западном побережье, эти газеты не догадываются о его существовании. – Он закрыл газету и зажал зубами трубку. – Ты напишешь историю о нашем местном Гувервилле. Том, самом большом у воды. Трогательный сюжет, интересный широким массам, а в особенности об этом новом парне… – Мистер Торн глянул на отпечатанную на машинке страницу на столе. – Некий мистер Джеймс Бут двадцати лет от роду приехал туда несколько недель назад и утверждает, что стал де-факто мэром городка. Но вот в чем штука. До меня дошли слухи, что в своих хижинах эти оборванцы производят алкоголь. Несомненно, за всем стоит этот Бут, пытаясь разбогатеть по-быстрому. Не удивлюсь, если он связан с гангстерами. Если это правда и покупатели не платят налог на спирт, то у нас уже не просто трогательный сюжет для широкой аудитории, а скандал. Мы сможем показать этим клоунам с Восточного побережья, что новости не тонут, достигнув Миссисипи.

– Спасибо за задание, отец, – поблагодарил Итан. – Не возражаешь, если Генри отправится со мной?

Генри подобрался.

– Конечно, если сумеет оторваться от своего контрабаса. Сперва разузнайте побольше об этом Буте. Где власть, там, скорее всего, коррупция.

***

Раздался цокот шпилек по паркету, а за ними следом топот кожаных туфелек Аннабель. Лидия Торн вошла в кабинет мужа, держа небольшой треугольник желтой бумаги. Аннабель с фарфоровой куклой в руках следовала за матерью.

– У меня есть новость, – объявила миссис Торн, поднимая висящие на цепочке очки для чтения и водружая их на нос. – Вернее, даже две.

– У нас есть новости! Два новостя! – запищала Аннабель.

– Тихо, дорогая. – Миссис Торн погладила дочь по светловолосой головке. Даже в очках для чтения она выглядела настоящей красавицей. Именно от нее Итану и Аннабель достались светлые волосы и ясные глаза. – К нам едет гостья, – продолжила миссис Торн, наслаждаясь всеобщим вниманием. Мистер Торн покрутил пальцем, прося ее продолжать.

– Гостья! – взвизгнула Аннабель.

– Тихо, Аннабель, – вновь одернула дочь миссис Торн и плотно сжала губы, словно пытаясь скрыть улыбку. – Это Хелен.

– Но бал дебютанток… Я думал… – Мистер Торн отложил трубку и наклонился вперед, опираясь на локти.

– Видимо, дебют прошел неудачно. – Ноздри миссис Торн раздулись.

Мистер Торн крякнул и откинулся на спинку кресла, подложив руку под затылок, а другой взял трубку, всем видом изображая задумчивость.

– Хелен. Хелен – хулиганка, – пропищала Аннабель.

– Аннабель! Откуда ты узнала такое слово? – Мать смерила ее неодобрительным взглядом.

– Нам можно идти? – Итан закатил глаза. – Если мы должны…

– Итан сказал, – призналась Аннабель.

– Неправда! – с потрясенным видом возразил Итан. – Я никогда такого не говорил! – Он подошел к книжному шкафу, взял жестяную обезьянку и повернул завод. Щелчок как наждаком прошелся по натянутым нервам Генри. Итан сжал головку ключа, без сомнения, ожидая подходящего момента, чтобы ее отпустить, и спросил: – Когда она приезжает?

– Нам нужно встретить ее на вокзале Кинг-стрит… – Миссис Торн поправила очки и бросила взгляд на телеграмму. – В следующий вторник без пятнадцати три.

Мистер Торн тихо присвистнул.

– А они не стали тратить время, хотя я удивлен, что твоя сестра не посадила ее в первый же поезд на запад.

Миссис Торн кивнула и сняла очки.

– Им, наверное, пришлось многим затыкать рты… А остановить сплетни почти невозможно. Видимо, они едут в Европу, чтобы…

– Отстояться на якоре? – Мистер Торн выпустил клуб сизого дыма. – В Европе нынче творится черт знает что. Особенно в Испании.

– Давай не будем преувеличивать, – возразила миссис Торн. – Испания прекрасна, невзирая на то, что произошло с одним маленьким городком.

– Испания прекрасна, если тебе по душе фашисты.

Итан поймал взгляд Генри и с легкой улыбкой покачал головой. Иногда Итан называл отца фашистом, имея в виду его чрезмерную властность. Генри чиркнул пальцем по шее, предупреждая Итана не садиться на любимого конька.

– Она путешествует одна? – поинтересовался мистер Торн. – Или нам придется принимать еще и компаньонку?

– Одна. – Миссис Торн помахала телеграммой перед лицом. – Дошло до такого.

Итан поставил мартышку, и та захлопала в ладоши. Аннабель вручила брату куклу, взяла одну из отцовских газет и начала ею обмахиваться. Генри, смущенный поступком друга, поманил Аннабель к себе и подхватил ее на руки. Миссис Торн взяла с полки фотографию брюнетки в темно-синем матросском платье.

– Как думаешь, Генри, она симпатичная?

Генри, держа на руках Аннабель, кашлянул и отвел взгляд от Итана, который сунул два пальца в рот, изображая рвоту.

– Да, – выдавил он, понимая, к чему клонит миссис Торн.

– Генри она нравится, – пискнула Аннабель. – Он покраснел.

– Сейчас она старше, – пояснила миссис Торн. – Эта фотография была сделана на каникулах в Швейцарии, где семья моей сестры отдыхала три года назад. Хелен ровесница Итана и твоя, конечно. Мы в последний раз видели ее еще малышкой, но им с Итаном нравилось играть вместе на острове.

– Она пинала меня в голени, – усмехнулся Итан.

– Итан, положи куклу, – скомандовал мистер Торн. – Выглядишь нелепо, как какой-то маменькин сынок.

Итан усадил куклу на полку, а Аннабель высвободилась из рук Генри, чтобы забрать любимицу. Итан принялся жонглировать фигурками окаменелых трилобитов.

– У Хелен очень крепкая обувь.

– Итан, это не игрушки, – предупредила сына миссис Торн.

– Ну, нам ведь и игрушки брать не положено, – пожал плечами Итан. – Кроме того, я никогда ничего не роняю.

– Чтобы получить потомство, придется вытерпеть намного больше, чем крепкую обувь, – наставительно произнес мистер Торн. – Мать сказала тебе поставить окаменелости на место.

– Мне было пять, когда она пиналась, – добавил Итан, по одному ловя трилобитов, и, поймав последнего, шутливо поклонился и поставил их на полку. – А Хелен… – Он бросил на Генри предупреждающий взгляд. – Она вовсе не милашка.

– Пинаться плохо, – сказала Аннабель. – Я вот не пинаюсь.

– Беги на кухню, Аннабель, – распорядилась миссис Торн.

Держа куклу за ногу, девочка выскочила из кабинета.

Немного погодя миссис Торн заправила локон за ухо.

– Конечно, Итану она не пара, но посмотрим, что о ней скажет Генри. Ей может… ему может понравиться ее общество. – Она поставила на полку фотографию и вытерла с рамки воображаемую пыль.

– Он в комнате, мама, – вздохнул Итан, – и он не одна из кукол Аннабель, с которыми ты так любишь играть. Он живой человек.

Генри хотелось сказать что-то самому, но что? Именно этого он предположительно хотел: официально стать членом семьи Торнов. Он закончит учебу и обручится с девушкой, скомпрометированной настолько, что она готова выйти замуж за нищего сироту, но все же имеющей связи, благодаря которым Генри сможет получить хорошую работу. Жизнь, обещающая ему все, что должно по идее иметь значение.

– Вторая новость касается Генри, – продолжила миссис Торн, поднимая открытый конверт, адресованный ему. – Тебе назначена стипендия в университете. Разве не чудесно?

Отличная новость. Правда. Жизнь устаканивалась, входила в хорошую колею.

– Прекрасно, прекрасно! – пробубнил мистер Торн и уткнулся в газету.

– Можете идти, мальчики, – отпустила их миссис Торн. – Нам нужно подготовить дом. Столько всего нужно сделать…

***

– Наверное, тебя пинать она не будет, – сказал Итан, когда они вышли из кабинета. – Но на твоем месте я бы поостерегся.

– Что? – переспросил Генри. Он думал только об одном: как бы поскорее добраться до гаража, поиграть на контрабасе и подумать. Столько всего происходит, причем так быстро.

– Я пошутил, – усмехнулся Итан. – Но, думаю, она уже переросла желание пинаться. Может быть, она стала милашкой. Во всяком случае Хелен точно не дурнушка. Я бы не стал тебя винить, если бы ты… – Он многозначительно замолчал.

Генри недоверчиво глянул на друга.

– Конечно, я на твоей стороне, – быстро добавил Итан. – Тебе не нужен брак, чтобы стать членом нашей семьи. Ты и так очень важен для нас. – Он порозовел. – Для меня ты как брат, и неважно, кто там что говорит.

Генри был рад это слышать, хотя обычно они с Итаном друг с другом не нежничали. Он тоже считал Итана братом, несмотря на то, что впервые чувствовал границы братской любви. После той первой ночи в «Домино» он не заговаривал с Итаном о Флоре, хотя много раз бывал в клубе один. Он ждал, пока Итан уснет, а потом тайком выскальзывал из дома и брал машину друга.

Теперь, зная, что сюда едет эта незнакомая ему Хелен, Генри чувствовал, что под его жизнь кто-то подложил бомбу и запалил фитиль. Как только Хелен приедет и миссис Торн начнет реализовывать свой план, та жизнь, на которую он только начал надеяться – с поздними вечерами в джазовом клубе и головокружением от присутствия Флоры, – рассыплется в прах. Слова Итана это подтверждали.