Текст книги "Игра в Любовь и Смерть (ЛП)"

Автор книги: Марта Брокенброу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Глава 30

Позже тем вечером, разделавшись с последними упражнениями по математике и дописав эссе, в котором сравнивал Афины и Спарту с Севером и Югом в Гражданской войне, Генри впервые за три дня побрился. Он не спеша взбил мыльную пену, размазал ее по подбородку и шее и начал водить опасной бритвой. На шее пульсировала жилка яремной вены. Всего лишь тонкий слой кожи отделял ее от лезвия. Один порез – и прощай жизнь. Но Генри ни за что это не сделает. Одно дело грустить так, что хочется умереть, и совсем другое – лишиться разума настолько, чтобы покончить с собой. При этой невеселой мысли ему стало лучше, а то, что он собирался слушать музыку, было достаточным доказательством его отличия в этом смысле от отца.

Закончив бритье, Генри смыл остатки пены с ушей и шеи и нанес на щеки лосьон после бритья. Затем оделся, навел порядок на столе и выглянул в окно. Днем было облачно, и закат казался медленным погружением во мрак. Ущербная луна бледным серпом проглядывала из-за туч. Собирался дождь, но это в Сиэтле не редкость. Небо долгие дни могло вынашивать грозу.

Итан вышагивал у подножия лестницы, силясь застегнуть запонки.

– Помочь? – предложил Генри.

– Что? Нет. – Итан поднял глаза. – Просто расходую энергию.

– Смотри всю не израсходуй. – Хелен вышла из комнаты в белом платье, подчеркивающем все достоинства ее фигуры. Руки до локтя обтягивали черные атласные перчатки, а на плечах лежала горжетка, причем изготовитель оставил голову животного на месте. Потайная застежка соединяла пасть и хвост, а вставные глаза жестоко сверкали. Генри был рад, что вымылся. Он предложил Хелен руку. Спускаясь рядом с ней по лестнице, он уловил аромат ее духов и вспомнил, почему этот запах ему неприятен: на скромных похоронах отца из цветов были только лилии. Генри так и не понял, разорение ли было причиной того, что бывшие друзья отвернулись от отца, или же его самоубийство. Но с тех пор лилии всегда напоминали ему об отчаянии.

Было бы намного проще, если бы он хотел Хелен. Но хотя ее кожа была светлой и гладкой, а в декольте виднелись изящные ключицы, это лишь напоминало ему, что под плотью скрывается скелет. Ему хотелось любви, но при взгляде на Хелен в голову шли только мысли о смерти.

– «Мажестик» не очень далеко, – сказал Итан. – Можно даже дойти пешком, но сначала нам надо кое-кого забрать.

– Девушку? – поинтересовалась Хелен. – У Итана появилась подружка?

Итан покачал головой и усмехнулся:

– Что, хочется о чем-то посплетничать с моей матушкой? Но нет, это деловой контакт, связанный с газетой. Хотя вряд ли ты поймешь. Я работаю с ним по заданию отца. Можешь у него спросить, если хочешь.

– Не то чтобы я не могла понять, мне просто совершенно неинтересно. – Хелен открыла сумочку и вытащила сигарету из серебряного портсигара.

– Здесь не курят, – предупредил Итан. – Ты знаешь, что скажет мама.

– А Итан никогда не делает того, что не понравится родителям. – Хелен отняла от губ незажженную сигарету. – Идеальная марионетка. Сядь, Итан. Иди сюда, Итан. Поклонись нам, Итан.

– В машине тоже нельзя курить, – продолжил Итан, игнорируя ее слова. – Еще прожжешь обивку.

Хелен закатила глаза и убрала сигарету в портсигар. На фильтре остался отпечаток красной помады, что показалось Генри одновременно отталкивающим и притягательным.

Вечерний воздух был влажным и прохладным, и, вдохнув его, Генри почувствовал, что в голове проясняется. В тусклом лунном свете, пробивающемся сквозь облака, Хелен выглядела как ожившая картина. Генри только не понимал, приятно ли ему на нее смотреть или тревожно.

– Что еще мне сегодня нельзя делать? – поинтересовалась Хелен.

– Тебе весь список огласить? – фыркнул Итан. – Развивай воображение.

– О, оно у меня и так неплохое. – Она подождала Генри и потянулась к нему, но Итан вклинился между ними и повел ее к задней дверце.

– Генри, ты ведь не против поехать впереди?

– Совершенно не против. – Генри ценил, что Итан пытается его жалеть, но не был уверен, что нуждается в жалости. На заднем сидении Хелен играла с зажигалкой, то зажигая огонь, то гася. Генри ожидал, что она закурит, но Хелен не стала.

Она никак не хотела оставлять Итана в покое.

– За кем мы едем? Я его знаю?

– Нет. – Итан включил радио. Передавали новости о том, что Невилла Чемберлена избрали премьер-министром Великобритании.

– Фу, какая скукота, – запротестовала Хелен.

– Это международные новости, Хелен. Полезно интересоваться событиями, формирующими будущее человечества.

– Я уже на тысячу жизней вперед наслушалась, – надулась Хелен.

Генри посмотрел в окно, желая остаться в стороне от перебранки. Итан выключил радио. Впереди показался Гувервилль, освещенный кострами, от которых в воздухе разливался густой запах горечи. Итан остановился. Из темноты вышел Джеймс Бут в чистом сером костюме. Так мог бы выглядеть любой из их одноклассников. Возможно, сейчас у него появились деньги, и Генри совершенно точно знал, откуда. Итан вышел и пожал Джеймсу руку. Открыл заднюю дверь, и Джеймс, широко улыбаясь, сел рядом с Хелен.

– Это шутка, что ли? – Хелен посмотрела на Джеймса как на бродячего пса.

– Не будь снобом, Хелен, – пожурил ее Итан. – Это мэр Гувервилля. Родись он в богатой семье, мог бы через несколько лет стать мэром Сиэтла. Он прирожденный политик и генератор умных идей.

В зеркале заднего вида Генри увидел, что Хелен закурила сигарету и выдохнула дым Джеймсу в лицо.

– Хелен, – Джеймс протянул ей руку, – Итан так много о вас рассказывал.

– Забавно, а о вас ни слова не говорил. – Хелен едва коснулась кончиков его пальцев. Пепел с зажженной сигареты угрожал упасть ему на ладонь.

– В истории у вас имеется знаменитая тезка, – сказал Джеймс. – Из-за ее красоты в бой отправилась тысяча кораблей. Из-за вашей точно сразилась бы дюжина, и это комплимент. Современные военные корабли значительно больше древних. – Он забрал у Хелен окурок и затушил его в пепельнице. – Вот так. Не хочется что-либо поджечь.

– Посмотрим, – усмехнулась Хелен.

Генри глянул на Итана, думая, а не встречались ли Хелен и Джеймс раньше. Их взаимная неприязнь казалась странно знакомой.

– Хелен, веди себя прилично, – одернул ее Итан. – Да, у Джеймса немного денег, но у него есть идеи и дар убеждения, которые в современном мире можно назвать богатством.

– О, для таких, как он, у меня уйма названий, – фыркнула Хелен.

– Так перечислите. – Джеймс откинулся на спинку сидения и взялся руками за голову, словно наслаждаясь унижением. – Я весь внимание.

Хелен смерила его взглядом.

– Для начала, моя тезка из вашей истории предала своего мужа.

– Согласно тем мифам, которые я читал, она была дочерью богини, которую у мужа похитили.

– Но она ничуть не возражала.

– Вы это своими глазами видели?

– А что, если да?

– Тогда я скажу, что вы неплохо сохранились.

– Как мило с вашей стороны это заметить, – ядовито отозвалась Хелен. – И в продолжение истории, после того, как муж ее вернул, она долго не прожила. Смерть жестока к влюбленным, не так ли?

– Любовь ужасна, если из-за нее начинается война на десять лет, – вздохнул Итан. – Что в сравнении с войной предательство.

Генри жалел, что мало знаком с этой историей. Мифологией и философией всегда больше интересовался Итан. Однако стоило признать правоту Итана: Джеймс оказался весьма умным человеком.

– Нет такого понятия, как ужасная любовь, – возразил Джеймс, подвигаясь ближе к Хелен.

– Вся она ужасна, – отчеканила Хелен, отодвигаясь от него.

– Мне на ум идет кое-что похуже, – почти что прошипел Джеймс.

Они успокоились, когда Итан вежливо кашлянул и вновь включил радио. Генри с облегчением вздохнул. Новостная программа закончилась, и теперь ведущий рассказывал историю о женщине, ее служанке и любви, которая стала возможной благодаря мылу «Айвори».

– О, а вот и реклама про тебя, Хелен, – усмехнулся Итан и процитировал песенку: – «С нашим мылом Хильда не похудеет, но сердце Генри покорить сумеет».

– Хильда! – воскликнула Хелен. – Надо написать на радио возмущенное письмо, чтобы они исправились. Или так, или Генри придется объяснить, что это за Хильда.

Они приехали в «Мажестик». Генри думал, что поведет Хелен внутрь, но Итан и Джеймс обступили ее с двух сторон, оставив его одного.

Ну и хорошо. Они дали ему шанс перевести дух и повнимательнее рассмотреть освещенный вход и грозовое небо. Вышибалы не было, поэтому Хелен, Джеймс и Итан сразу вошли внутрь, а Генри остался на тротуаре, радуясь, что может пару минут побыть один. Воздух пульсировал энергией, и будь Генри ребенком, он непременно захотел бы пробежаться по улице, вопя во все горло, просто чтобы избавиться от возбуждения. А сейчас, как бы это желание движения ни досаждало, оно помогало справиться с печалью.

Начался дождь. Едва на лицо Генри упали первые капли, в воздухе что-то изменилось. Генри платком утер капли с лица и глубоко вдохнул, наслаждаясь загадочным ароматом мокрой земли. По тротуару раздались легкие шаги. Он повернулся и увидел ее.

– Флора. – Генри шагнул к ней, но тут же взял себя в руки. Она стояла одна под черным зонтом.

– Генри. Я… – Она закрыла рот, и по ее виду было ясно, что больше всего на свете ей хочется исчезнуть.

Спустя секунду она отвела взгляд, а Генри понял, что готов позволить ей миллион раз разбить ему сердце, если она взамен разрешит каждый день видеть ее лицо.

– Что ты там застрял, Генри? – В дверях «Мажестика» стояла Хелен и поглаживала голову горжетки. – Мы все тебя ждем.

Генри сглотнул и сказал Флоре:

– Прости.

Он вошел в клуб, зная, что она идет следом и наблюдает за ним, но не мог себе позволить оглянуться или снова с ней заговорить. Он пришел сюда с Хелен и отнесется к ней с уважением. А еще он не подпустит к ней Флору, ведь Хелен может сказать что-то не то. Да и Флоре он не нужен, поэтому лучше сохранять достоинство и держаться от нее подальше.

***

Генри хотелось раствориться в музыке. Группа исполняла сложную композицию в размере пять четвертей в рваном ритме, которому казалось безумно тяжело следовать. Но Хелен и Джеймс опять завели разговор о Троянской войне и жертвах предательства Елены: гибели Ахилла и его возлюбленного Патрокла, самоубийстве Аякса, бесконечном странствии Одиссея. Они перекрикивали музыку, а мрачный Итан изредка вмешивался, чтобы охладить их пыл.

– Этих людей сгубила любовь, – настаивала Хелен.

– Их убила война. Война. – Джеймс допил свой коктейль. – Война – это орудие смерти.

– Но война началась из-за любви. – Хелен взяла сигарету и наклонилась к Итану за огоньком.

– Вы говорите о любви так, словно она корень всех зол, – заметил Джеймс.

– А у вас не вышло доказать, что это не так. – Генри удивился, увидев в ее лице одновременно обиду, злость и страх. Что случилось с Хелен, что она так себя чувствует?

Итан подал знак официанту, чтобы тот принес еще коктейлей, но Хелен покачала головой:

– С меня хватит. – Она встала.

– Хелен, ну не будь такой, – сказал Итан. Генри хотелось поддержать друга, но он не смог.

– Какой? – отозвалась Хелен. – Это просто дружеский спор. Мистер Бут считает, что любовь – это нечто волшебное, а я утверждаю, что она – скорейший путь к смерти.

– Рад, что вы с кузеном расходитесь во мнениях, – заметил Джеймс.

– Д-давайте послушаем м-музыку, – заикаясь, предложил Итан, но Хелен была непреклонна.

– Спасибо, что познакомил с другом. – Она взяла сумочку. – Он очарователен. Но мне пора домой.

Итан встал. Джеймс положил руку ему на плечо.

– Я о ней позабочусь. Чувствую, что это я повинен в столь неловкой ситуации.

– Позвольте мне. – Генри встал.

– Нет, я ее отвезу, – сказал Итан. Официант бросился к ним, словно боясь, что компания уйдет, не заплатив.

– Сядьте, оба, – велела Хелен. – Меня может проводить мистер Бут, хотя я сомневаюсь, что ему есть чем заплатить за такси.

– Есть-есть, верите или нет, – кивнул Джеймс.

Генри попытался отойти от стола и проводить Хелен, но ноги словно приросли к полу. Забавное ощущение. Он глянул на Итана, который пожал плечами и отпил коктейля. Хелен и Джеймс, продолжая пререкаться, вышли из клуба.

– Забудь о них, – вздохнул Итан. – Устроили тут балаган. Хелен всегда портит все веселье, всю жизнь так. Прости, дружище.

Потрясенный Генри плюхнулся на стул рядом с ним и залпом допил свой напиток. Какой странный вечер, странный и ужасный.

На другом конце зала он заметил Флору. Она только что поставила пустой бокал шампанского и заметила, что Генри на нее смотрит. Но как только он улыбнулся и помахал, закрыла глаза. Но он не расстроился, поскольку имел возможность смотреть на нее, и для нее это что-то значило. Она так красива, когда поет. Так красива. И никогда не будет ему принадлежать.

Глава 31

Обреченные провести вечность вместе, Любовь и Смерть никогда не действовали как союзники. Но покидая «Мажестик», они преследовали одну цель – удержать людей внутри клуба, пусть и каждый по своим причинам. Смерть замедлила ход времени, а Любовь повлиял на сердца Генри и Итана, чтобы те послушно остались на своих местах. Выполнив эту миссию, Любовь и Смерть снова встали по разные стороны баррикад.

– То, что ты творишь с этим парнем, – сказала Смерть, – просто позорно и безответственно.

– С Генри? Это ты играешь с ним, как кошка с мышью.

– Я имела в виду Итана, – прошипела она. – Не думаешь, что он уже на грани?

– Я веду Игру. Итан любил Генри. Теперь он любит меня. Ты же рвешься убивать. Это ужасно. Никогда в истории Игры…

– Не думаю, что ты вправе предъявлять такие обвинения, – перебила Смерть. – Я взяла на себя те смерти, чтобы избавить тебя от этой ноши. Для нее ты недостаточно силен.

Любовь притих, и Смерть продолжила уже мягче:

– Зато я пока не преуспела в любовных делах. Генри почти на меня не смотрит. Только подумать, а я ведь сделала ему по меньшей мере тридцать семь бутербродов.

Услышав это признание, Любовь рассмеялся, и Смерть вместе с ним. С неба полило еще сильнее. От плеч обоих валил пар, смешиваясь с ночным туманом. Любовь обнял Смерть за плечи.

– Иди домой. Обсушись, выпей чего-нибудь теплого.

– Домой – это куда? – уточнила она.

– К Итану, конечно. Если ты сейчас исчезнешь, Джеймсу Буту прямой путь на виселицу.

– Не искушай меня. – Ее веселье обрадовало Любовь, пусть Смерть ликовала по поводу его возможной гибели. – Но я не могу отправиться домой сразу. Сначала нужно кое-что сделать. – Ее глаза потемнели, и она исчезла, прежде чем он успел спросить, что именно.

Стараясь не тревожиться поспешным уходом Смерти, он подошел к машине Флоры. Сначала подумал открыть капот и вытащить какую-нибудь важную деталь – испачканную маслом шестеренку или один из этих искрящихся поршней, благодаря которым железное чудище ревет. Но для того, чтобы замысел сработал, повреждения должны быть видимыми.

Остерегаясь свидетелей, Любовь изменил внешность. Теперь его брюки и пиджак были черными, как и шляпа, скрывающая светлые волосы. Любовь вынул из кармана складной нож – в Гувервилле все носили оружие – и по очереди проколол все колеса. Стоя на мощеной булыжником мостовой, он несколько минут понаблюдал, как из шин выходит воздух. Когда дождь полил еще сильнее, Любовь поднял лицо к звездам, которые всегда есть в небе, даже когда их не видно. Звездам, которые пылают и сгорают в холодном одиночестве космоса, рассеивая тьму так долго, как могут.

Глава 32

Флора услышала все, что нужно. Пичез играл неплохо, но недостаточно хорошо для «Домино», по крайней мере в долгосрочной перспективе. Возможно, получится уговорить Дока иногда одалживать им контрабасиста, пока они ищут нового постоянного участника в группу. Флора решила завтра же дать объявления и впервые со дня смерти Грэди почувствовала себя хорошо. Ясность решения в сочетании с пузырьками шампанского в животе подарила ей смелость – ту самую дерзость, с которой она выписывала петли над озером Вашингтон.

На пути к выходу она прошла мимо столика Генри. Его спутница куда-то ушла – вероятно, в дамскую комнату. Флора до последнего притворялась, что не замечает Генри, но когда он поднял на нее глаза, остановилась и наклонилась к его уху, положив руку в перчатке ему на плечо.

– Он хорошо играет, – прошептала она. – Но до тебя ему далеко.

Ее губы коснулись уха Генри. Флоре хотелось задержаться подольше, вдыхая его аромат, или даже повернуть его за подбородок к себе и поцеловать в губы, всего один раз. Но она не стала. Этому не суждено случиться. Никогда.

Флора забрала из гардероба пальто и вышла на улицу. Дождь лил как из ведра, поэтому она сразу раскрыла зонт и уже почти дошла до машины, когда заметила нечто ужасное: все четыре колеса спустило. Несколько минут Флора смотрела на автомобиль, не зная, что делать дальше: поймать такси или дойти до дома пешком. Прогулка обойдется бесплатно. Едва она решилась отправиться в путь, сзади раздались шаги. Оглянувшись, она увидела Генри, Итана и парня примерно их возраста. Девушка куда-то подевалась.

– Похоже, у тебя колесо спустило, – сказал Генри.

– А то и все четыре, – ответила она.

– Мы на машине, можем подвезти, – предложил он. – Вообще без вопросов.

– Нет, спасибо, я лучше пройдусь.

– Флора, уже почти полночь, и дождь идет. Ты до нитки вымокнешь.

– Чепуха. – Она подняла зонт повыше и прижала к себе сумочку. Идти всего пару километров. Даже на высоких каблуках прогулка займет не больше двадцати минут. Да и после ее признания садиться к ним в машину было бы опасно.

– Позволь нам тебя подбросить. – В глазах Генри светилась мольба.

– Спасибо, но нет. – Она развернулась и зашагала в сторону дома. Туфли придется выбросить, и сама она умрет от простуды, зато сохранит гордость. Этого ей достаточно. Желая поскорее уйти от Генри, она ускорила шаг.

Глава 33

Смерть не стала возвращаться в особняк Торнов, а обернулась черной кошкой и жалобно мяукала, пока старушка не впустила ее в дом. Бабушка Флоры аккуратными стежками шила лоскутное одеяло. Игра игрой, но время этой женщины пришло, и никто, даже Любовь, не станет обвинять Смерть в ее убийстве. Старушка почти закончила одеяло, которое лежало на столе перед ней: буйство красок и лоскутов, годами вырезаемых из старых платьев и мешков из-под муки, теперь казалось упорядоченным и напоминало цветущие хризантемы.

Отчасти кошачья душа Смерти хотела броситься на стальную иголку и продетую в нее нить, которая змеилась по пальцам швеи. Смерть не поддалась бы этому желанию, но все равно подкралась ближе и уставилась на бабушку Флоры своими загадочными черными глазами.

– Вижу, что ты там, смотришь на меня, – сказала Марион. – Не думай, что я этого не знаю.

Смерть лизнула лапу и почесала себя за ухом.

– Когда доживаешь до моих лет, – пробормотала Марион, заканчивая еще один маленький стежок, – лучше видишь суть всего.

Смерть опустила лапу.

– Конечно, нет смысла об этом говорить. – Марион внимательно оглядела результат своего труда и сделала еще несколько стежков. – Люди сочтут, что у тебя не все дома, если ты им расскажешь. Не ожидала, что ты будешь в таком облике, хотя была готова размозжить тебе черепушку, если ты как-то навредишь моей Флоре. Размозжить черепушку, слышишь? Может, даже вот этой лампой. – Она указала на тяжелую медную лампу в виде свистящего мальчика.

Махнув хвостом, Смерть подошла к креслу у окна, в котором Марион часто ждала возвращения Флоры домой. От кресла пахло старостью – сладковатый пудровый аромат. Смерть с легкостью обернулась человеком, чей облик, как она надеялась, порадует Марион.

Старушка выронила иглу.

– Вивиан?

– Нет, просто та, кто ее помнит. – Смерть пригладила складки платья – точь-в-точь такого же, как то, что было на дочери Марион, Вивиан, в ночь ее гибели. – Считайте это подарком вам.

– О да, это подарок, – судорожно выдохнула Марион. Приподняла очки и смахнула набежавшие слезы. – Рада, что не только я ее помню. Но от этого, конечно, еще хуже. Когда умирает ребенок, никто не хочет бередить матери душу разговорами о нем, а потом, когда до матери это наконец доходит, время уже прошло и все забыли. Все, кроме тебя. – Она сняла очки, уже не пытаясь остановить слезы. – Позволь мне минутку тобой полюбоваться. – Найдя иглу, Марион закрепила ее в рукоделии. Вытерла лицо и прикрыла рот ладонью, сдерживая всхлип. Какое-то время помолчав, она произнесла: – Я так скучала по тебе, дитя мое.

Смерть не шевелилась, едва вынося эту сентиментальную часть. Но ничего, осталось недолго.

– Ты бы гордилась дочкой, – сказала Марион. – Она уже взрослая. Такая независимая. И поет, но не так, как ты, а по-другому. А еще она летает на самолете и мечтает перелететь через океан, хотя я знаю, что это верная смерть. – Она осеклась, вспомнив, с кем говорит. Надела очки и, приподняв одеяло, спросила: – Если можно, один шкурный вопрос: могу я закончить шитье? Осталось совсем чуть-чуть.

Смерти очень хотелось слегка изменить внешность, чтобы выглядеть не полной копией Вивиан, а скорее походить на ее несуществующую сестру. В такие минуты принимать облик близкого умирающему человека казалось несколько назойливым. Но Смерть сдержала этот порыв, не желая убивать в старушке надежду.

– Шейте, конечно, – кивнула она. – Я вам не помешаю.

– Спасибо. Терпеть не могу незавершенные дела. – Марион воткнула иголку в ткань и снова подняла глаза на Смерть. – Знаете, у вас не получилось передать цвет ее глаз.

– Так и есть. – Смерть пожала плечами. – Моя задача требует особого видения, поэтому глаза всегда остаются неизменными.

Женщины сидели в тишине, пока минутная стрелка часов на каминной полке не сделала еще один полный оборот. Полночь. Раздался первый из двенадцати ударов. Марион вздохнула.

– Разумная женщина уже бы десятый сон видела, но я как знала, что должна сегодня закончить рукоделие. Точно знала. – Под бой часов она сделала еще три стежка, вновь остановилась и приложила руку к сердцу. – Я знала, что ты придешь. Сердцем чуяла.

– Поздно уже, – сказала Смерть на третьем ударе часов и положила руки на подлокотники, готовясь встать.

– Я так и не закончу. – Марион окинула взглядом одеяло: миллионы крошечных стежков, воплощающих миллионы минут, которые никогда не вернуть.

Смерть покачала головой.

– Жизнь, в которой все дела закончены – слишком осторожно прожитая жизнь. – Смерть верила в то, что говорила. Она бы никогда и никому не стала лгать в такой обстановке. – Идем.

Марион глянула на дверь, и Смерть нахмурилась.

– Шерман не придет, как и Флора. А если вы побежите, я вас все равно догоню.

– Да не в этом дело, – сказала Марион почти с улыбкой. – Побежать... подумать только! Я просто пыталась представить, как это воспримет Флора. Может, есть какой-то способ...

– Увы, нет. – Смерти действительно было по-своему жаль. Она не могла избавиться от тела – от этого Флоре стало бы только хуже.

На десятом ударе часов Смерть встала. Остановив время для всех, кроме себя и Марион, она, все еще в облике Вивиан, пересекла уютную гостиную. На нее нахлынули непрошеные воспоминания о жизни Вивиан, и Смерть с горечью поняла, что Флора была слишком маленькой, чтобы запомнить мать. Марион в последний раз провела руками по одеялу, пересела на диван и похлопала по месту рядом с собой.

– Посиди со мной немножко, – попросила она.

Усевшись на диван, Смерть почуяла запах души Марион, и на нее накатил ужасный голод.

– Как это работает? – спросила Марион.

Смерть взяла ее за руку. Марион обняла Смерть за плечи и наклонилась к ней, коснувшись лбом лба. В это мгновение воспоминания хлынули буйным потоком, и матери, и дочери, разделенные, но сшитые вместе...

И тут глаза Смерти побелели: жизнь Марион устремилась в нее, утоляя бесконечный голод, пока Смерть не почувствовала, что вот-вот лопнет.

С коротким «О!» Марион испустила дух. Тело обмякло. Смерть высвободилась из объятий покойницы и уложила тело на диван. Подложила под голову подушечку для иголок, сняла со старушки все еще теплые тапочки и аккуратно поставила на пол. Сняла с Марион очки, но глаза оставила открытыми.

Смерть посмотрела на одеяло, затем на часы и снова на одеяло. Взяла иглу, завороженная тем, что такой маленький острый предмет способен соединить так много лоскутов. Смерть вдохнула успокаивающий запах хлопка, детской присыпки и пчелиного воска, которым Марион натирала нить.

Смерть принялась за шитье, сначала с непривычки медленно, но потом, когда немного набила руку, все быстрее. Затем, так же внезапно, как начала шить, она встала и вновь запустила время. Часы пробили последние три удара, и Смерть исчезла.

Глава 34

Генри взял из «кадиллака» зонт и помахал на прощание Итану и Джеймсу, решив пойти за Флорой и проследить, чтобы она без помех добралась домой. Если он будет идти за ней шаг в шаг, она даже ни о чем не догадается.

Ему нравилось смотреть, как она идет, как зонт лежит на ее плече, как юбка обвивает ноги, как уверенно стучат каблуки по тротуару. Цок-цок-цок в ритме сердца, приглушенные нежным шепотом дождя.

Время от времени Флора то замедляла, то ускоряла шаг. Генри давно привык подстраиваться под ритм других музыкантов, поэтому ему не составляло труда выдерживать ее темп. Но, миновав несколько кварталов, Флора остановилась, чем несказанно его удивила. От гаража отдалось эхо его собственных шагов. Флора стояла, словно прислушиваясь, и Генри ждал, что она обернется. Но она не стала.

Когда Флора пошла дальше, Генри последовал за ней, но, пройдя немного, она исполнила танцевальное па, которое он не сумел повторить. На этот раз, услышав его шаги, она повернулась.

– Мне показалось, что я слышала тень.

– Самую шумную из теней за всю историю. Извини, если напугал.

– Должно быть, ты спутал меня с какой-то другой девушкой, которая может испугаться прогулки.

– В полночь? Под дождем?

Флора высунулась из-под зонта и изобразила, что капли дождя ее ранят.

– Можешь так и идти следом, а можешь пойти рядом. Правда, сегодня у меня нет с собой имбирного пряника.

Она помнила тот день из детства, когда в город прибыл Чарльз Линдберг! От удовольствия Генри забыл о своей обиде. Не время помнить о ней, шагая рядом с Флорой, думая о ее голосе, умирая от желания узнать ее мнение о сегодняшнем концерте. В жизни Генри не было никого, с кем можно было обсудить значение музыки. До этого дня он и не понимал, как жаждал подобного общения.

Зонтики столкнулись, обдав хозяев ливнем капель, и Флора рассмеялась.

– Под моим хватит места для двоих. Иди сюда.

Она приподняла зонт, а Генри закрыл свой. Флора взяла его под руку. А она не такая высокая, как ему запомнилось. Ее макушка на пару сантиметров не доходила до его плеча. Но у нее все равно идеальный рост. Генри мог бы легко обнять ее за талию...

– Что, язык проглотил? – Флора подняла на него глаза.

– Проглотил? – Как хорошо, что она не умеет читать мысли. – Что думаешь о сегодняшнем концерте?

– Один из лучших контрабасистов на моей памяти, но не самый лучший.

Сердце Генри забилось быстрее, но тут они повернули на улицу, где жила Флора. Генри хотелось узнать, кто же лучший, хотелось, чтобы лучшим по ее мнению оказался он, и от этих мыслей ему стало неловко.

– О-о-о, стой! – воскликнула Флора. – Слушай – полночь.

Генри замер рядом с ней, чувствуя, как поля ее шляпы касаются его плеча, как подол платья задевает ноги, как Флора дышит. Сквозь шум дождя донесся звон колоколов церкви вдали. Время замедлилось, и не осталось ничего, кроме мурашек по коже от перезвона. Когда колокола замолчали, Генри смог выдохнуть.

Склонив голову, Флора посмотрела на свой дом.

– Странно. В гостиной горит свет. Обычно в такое время бабушка уже спит.

Дойдя до крыльца, Флора выскользнула из-под зонта, взбежала по ступенькам и, найдя в сумочке ключи, отперла дверь. Ворвалась в дом, оставив дверь нараспашку. Генри колебался, стоит ли ему заходить. И тут Флора закричала.

***

Генри поспешил в дом, готовый драться с грабителем, но увидел, что Флора стоит на коленях перед диваном и плачет. Ее бабушка лежала с широко открытым ртом, губы посинели, но именно открытые глаза давали понять, что она умерла.

Генри застыл на месте. Звать доктора уже поздно. Полиция ничего не сможет сделать. Он чувствовал себя лишним, но не мог оставить Флору одну. Только не это. Он сел рядом с ней и молчал, пока спустя несколько минут Флора сама к нему не повернулась.

– Может, позвонить кому-нибудь?

Флора покачала головой.

– У дяди нет телефона.

– Друзья? Священник?

– Никого, кому можно позвонить в столь поздний час.

– Может, Итан? Я могу ему позвонить, и он приедет. – Остается надеяться, что трубку снимет он, а не кто-то из его родителей. Те станут задавать вопросы, на которые Генри не хотелось бы отвечать.

– И что потом?

Генри тут же замолчал.

– По крайней мере коронеру позвонить надо.

– Подожди немного. Хоть чуть-чуть посидеть рядом с ней. – Флора расправила простое домашнее платье бабушки и осторожно закрыла ей глаза.

Потом прислонилась к дивану, сняла шляпку и положила на пол. Генри задумался, что скажут люди, узнав, что он был здесь, у Флоры дома, после полуночи и наедине. Если его волнует их репутация, надо уходить. Генри с трудом сглотнул. Некоторые вещи намного важнее общественного мнения.

***

Генри уже видел смерть. Сначала сгорели в лихорадке его мать и сестра. Накануне они были здоровы, а наутро проснулись с температурой. Затем несколько ужасных дней он бессильно наблюдал, как им становилось все хуже, как трескались их губы и мутнели глаза. Перед тем, как испустить дух, его мама вслух грезила о месте, где в детстве проводила каникулы. Она словно беседовала с кем-то, кто давно покинул этот мир.

Как выглядит внезапная смерть, он узнал, когда отец вышел из дома без шляпы по причинам, которые семилетний Генри еще не понимал. «Отец вернется, когда поймет, что забыл шляпу, – думал он. – Подожду его у двери, и он порадуется, что я ее нашел».

Генри сидел на стуле в прихожей, держа на коленях отцовскую шляпу, когда в дверь позвонили. Со шляпой в руках он вскочил, недоумевая, почему отец просто не зашел в дом. Генри открыл дверь, готовый сказать: «Папа! Смотри, что ты забыл!»

Но на крыльце стоял не отец, а два серьезных полицейских, которые также держали шляпы в руках. Усатый попросил Генри привести маму.

– Не могу, сэр, – вздохнул мальчик.

– Это очень важно, – сказал второй полицейский.

– Она умерла, сэр, – ответил Генри. – Как и моя сестра. Мы с папой остались вдвоем. Слуг пришлось уволить после биржевого краха.

Полицейские на большой патрульной машине отвезли его в участок. Посадили за старый деревянный стол. Кто-то принес из закусочной бумажный пакет, и пока Генри ел жирный пончик, усатый полицейский сообщил ему о смерти отца. Подробности Генри узнал только через несколько лет, услышав тихий разговор родителей Итана. С тех пор он жутко боялся высоты.