Текст книги "Обет молчания"
Автор книги: Марселла Бернстайн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)
Глава 32
Теплые капли дождя туманом повисли в воздухе, уснувший сад трепетно подрагивал влажной листвой. Они шли молча, наслаждаясь ночной свежестью. Кейт наклонилась, провела рукой по мокрой траве и приложила влажные ладони к лицу, вдыхая аромат терпкого травяного настоя. Босыми ногами она осторожно ступила в траву, ощущая между пальцев маленькие травинки. Майкл с ужасом представил себе тюрьму Холлоуэй с бьющими в нос запахами дезинфицирующих средств и с уродливыми бетонными коридорами. Интуитивно он почувствовал, как много она потеряла за годы, проведенные в колонии. Они оба были в равной степени одиноки, но к одиночеству их привели разные дороги.
В притихшем доме горит свет, дети спят, кошки накормлены, собака, по обыкновению, дремлет на крылечке.
– Мне иногда до смерти любопытно, каково это – иметь собственный дом, семью, – в глубокой задумчивости произнес Майкл. Он обернулся и посмотрел на дом Шонов. – Выглядит довольно мило.
Он намеренно затеял этот разговор в надежде вызвать Кейт на откровенность. Он не принял в расчет ее жизненного опыта, приобретенного дорогой ценой. Не разглядел ее тайного оружия – защитного панциря против набивших оскомину психологических опросов.
– У большинства семейных пар нет собственного дома, не правда ли?
На мгновение ему показалось, что в ее словах кроется какой-то подвох. Он долго пытался понять, какой именно, но, ничего не придумав, решил, что она сказала это по незнанию. В самом деле, откуда ей знать?
– С этим дело обстоит несколько иначе, чем ты думаешь. – Ему все-таки удалось направить разговор в желаемое русло.
– Такое нечасто услышишь из уст священника, – сказала она. – Насколько я понимаю, вы решили для себя, что вполне способны обойтись без мирских благ.
В его зубах привычно торчала маленькая черная сигара.
– Мой дед был единственным, кто категорически воспротивился моему решению принять духовный сан. За свою долгую жизнь он повидал слишком много сломанных судеб: одни находили утешение в алкоголе, другие дурачили свое воображение бреднями о том, что избраны самим Господом исполнять волю Его. Он предрек мне бесславный конец в горьком разочаровании и одиночестве.
– И что? Сбывается предсказание?
Манера Кейт задавать вопросы в лоб приводила Майкла в замешательство. Она нисколько не заботилась о том, чтобы украсить свои мысли кружевами вежливости и деликатности. Что ж, ночная тишина располагала к откровению.
– Боюсь, я близок к этому. То, что переживают сейчас Зоя и Виктор, вызывает во мне жгучую зависть. Рождение ребенка, рождение новой жизни, плод взаимной любви. Все это лишает всякого смысла то, что называю любовью я. – Они дошли до низкой изгороди с калиткой, ведущей к роще и озеру, затерянному между деревьев. – Большей частью мне кажется, что я занимаюсь важным для людей делом. Моя работа – и привилегия, и честь, и вдохновение. Стоя перед алтарем, я – посланник от имени Христова, его верный слуга, посредник между верующими и Господом, глашатай Его воли. – Он немного помолчал, потом с трудом выговорил: – Но иногда Господь безмолвствует. Его молчание может длиться долго. Когда посвятишь Богу всего себя, без остатка, оно весьма мучительно.
Помолчав, Кейт произнесла:
– Интересно, каково это – выбрать такую участь?
Забавное умение увести разговор в сторону, переключить с себя на собеседника. Должно быть, таково обыкновение всех близнецов. Ну конечно, теперь понятно, что она имеет в виду.
– Ты о Саре? С ней, кажется, полный порядок. У нас практически не было возможности обстоятельно поговорить, все наши беседы происходили во время ее болезни. Или правильнее будет сказать, твоей. – Он сделал паузу, но Кейт ни о чем не спрашивала, поэтому он продолжал: – Она поправилась ровно в той же степени, что и ты. Сейчас она чувствует себя гораздо лучше.
– Я не просила ее болеть, – раздраженно отозвалась Кейт. – Я не желала ей этого. Я тут ни при чем. Я не хочу быть причастной к ее болезни.
– Думаю, у нее не было выбора.
Она сорвала длинную травинку и зажала ее зубами.
– Я никогда не задумывалась ни об исключительности близнецов, ни о собственной исключительности, это была данность, ничего другого я себе не представляла.
Она дернула ворота, но они оказались запертыми.
– Виктор и Зоя закрывают их, они опасаются, что малыши, оставленные без присмотра, могут пробраться сюда.
– Очень похоже на Таинственный сад, – заметила она. – Помните, в книге? [13]13
Имеется в виду «Таинственный сад» (1911) – детская книга американской писательницы Франсес Ходжсон Бернетт, прославившейся «Маленьким лордом Фаунтлероем» (1886).
[Закрыть]Скрытый от посторонних глаз, заросший, прекрасный. Недоступный, неприкосновенный мир.
– Обособленный, лучше сказать так. Пока я тебя искал, я прочитал кое-какую литературу о близнецах. Имя профессора Заззо говорит тебе что-нибудь?
Кейт покачала головой.
– Кто это?
– Французский ученый-психолог, признанный авторитет. Он определил отношения между близнецами как Таинственный сад, место, доступное только им двоим.
Кейт жадно вслушивалась в его слова.
– Я же говорю, как в книге. Они – единственные, кто может отыскать в нем дверцу. – Она на минуту задумалась. – Я даже представляла, что это были мы. Особенное, известное только нам место.
– Он более странный, чем ты думаешь. Он только ваш. Таинственный сад другой пары близнецов будет совершенно другим.
Кейт обернулась, чтобы посмотреть ему в лицо, но в темноте не смогла разобрать его выражения.
– Когда все, что у тебя есть, приходится делить еще с кем-то, – тихо сказала она, – неизбежно возникает потребность в собственной обособленности.
Разговаривать с этой девушкой было все равно что ступать по яичной скорлупе: слишком хрупким был эмоциональный контакт. Он попытался снова.
– В своих работах профессор Заззо объясняет, откуда берется косноязычие близнецов. Или автономная речь. Очевидно, набор коротких словечек и знаков, понятный только им, что-то вроде стенографии. Он отмечает, что во всех исследованных случаях наблюдается закономерность: при свободном порядке слов ключевое слово всегда используется первым.
Кейт лукаво рассмеялась.
– Лин одо биир, – сказала она.
– Ого! – шутливо удивился он. – Довольно непривычно для слуха. И что сие значит?
– Это значит «Кейт ходит в школу».
– Надо же, и вправду собственный язык.
– Мы не изобретали его специально, – объяснила она. – Какие-то детские словечки. Сама не знаю, откуда они взялись. Вряд ли я смогу вспомнить их все. Йаб – это, кажется, птица. Кок – что-то из одежды, наверное, носок. Это как игра, было весело, когда никто вокруг нас не понимал. Учителей это нервировало, особенно когда мы повзрослели. Они утверждали, что это вредит нашему развитию.
Кейт легко и непринужденно рассмеялась. Майкл решил воспользоваться моментом и осторожно спросил:
– Что означает «Бунуку»?
Кейт отшатнулась, словно от удара.
– Ты должна помнить, – мягко, но решительно настаивал Майкл. Он придвинулся ближе, чтобы не упустить ни слова.
– Будь начеку, впереди опасность.
Сказав это, она отвернулась и схватилась обеими руками за деревянную опору ворот. В сумерках, с вьющимися локонами и в светлом платье она была похожа на ангела, изгнанного из рая.
– Когда мне было одиннадцать лет, – вновь заговорила она, – я получила первый приз на конкурсе литературных работ. Мне пришлось готовиться к актовой речи и все такое. Я написала, что быть близнецом – это чудо. Просыпаться каждое утро с сознанием того, что, даже если мы спим в разных комнатах, в этот момент просыпается твоя вторая половина.
– А теперь? – Он с нетерпением ждал продолжения мысли.
– А теперь это стало проклятием. Проклятие, возложенное на нас обеих. Может быть, когда-то, когда мы были совсем маленькими, наши отношения и были Таинственным садом. Только со временем сад этот незаметно для нас обеих превратился в ловушку, в тюрьму. Мое единственное желание – вырваться из нее. – Он не мог сказать наверняка, отчего дрожит ее голос – от гнева или от горя. – Знаете, что самое страшное во всем этом? Боюсь, что, кроме всего прочего, и душа у нас одна на двоих. Меня всегда приводила в ужас эта догадка. – Ее глаза светились волнением, она ждала ответа.
– Каждый человек по-своему уникален, – сказал он. – Не сомневайся, твоя душа принадлежит только тебе.
– Это не ответ, он меня не удовлетворяет. Вам не понять моей тревоги, потому что теперь нас нельзя назвать одинаковыми внешне, мы перестали быть зеркальным отражением друг друга. Это раньше мы были поразительно похожи. Глаза, цвет кожи. Одинаковые волосы. Мы всегда были одного роста и одинаково сложены. Не знаю, как сейчас. Одинаково загнутый мизинец на одной и той же ноге.
Она приподняла босую узкую левую ступню. Он попытался рассмотреть ее, бледную в темноте ночи. И рассмеялся, несмотря на серьезность ее тона.
– Придется поверить тебе на слово. – И, помолчав, спросил: – Ты считаешь, что годы усилили внешнее различие?
– Да. Вероятно, мы относимся к третьему типу близнецов, когда материнская яйцеклетка делится до оплодотворения отцовским сперматозоидом, вместо того чтобы расщепиться после. Поэтому сходство нельзя назвать абсолютным. – Она машинально царапала ногтями светлую кожу своей руки, это не укрылось от внимания Майкла. – Сходством мы обязаны матери, различиями – отцу. Представляете, однажды выяснилось, что у нас одинаковый образ мыслей. Родители рассказывали, что мы, зайдя в комнату по отдельности, не сговариваясь, задавали один и тот же вопрос о человеке, с которым не виделись полтора года.
– Вы – ровесницы, вы жили в схожих условиях. По-моему, это не так уж странно.
Кейт вздохнула.
– Однажды она сломала ногу. – Снова явное нежелание называть ее по имени. – То есть… – Сомнение затуманило ее взгляд. – Я так думаю, это произошло по ее собственной вине. Мне позволили остаться с ней в больнице. Когда мы вернулись домой, игра в больницу стала нашей любимой игрой. Я была пациентом, она – врачом скорой помощи. Потом мы менялись ролями. В конечном счете мы настолько запутались, что уже и сами не помнили, кто из нас был болен. – Ее голос затих. – Даже воспоминания общие, они не принадлежат нам по отдельности.
– Когда у Сары была сломана нога, – спросил он тем же осторожным тоном, – ты случайно не чувствовала ее боли?
Кейт сосредоточенно нахмурилась.
– Это было так давно, что мне трудно быть в чем-либо уверенной. Но часто случалось так, что я ощущала ее эмоции.
– Тебе следовало рассказать об этом раньше.
Как Майкл ни пытался избежать обвинительного тона в голосе, ему это не удалось. Кейт тут же взвилась на дыбы.
– Я поверить не могла в то, что она до сих пор имеет надо мной такую силу. Столько лет прошло. Господи, я думала, что с этим покончено. – Она яростно трясла прутья ворот, давая выход чувствам. – Мне никогда не избавиться от нее. Никогда! Никогда! – упрямо повторяла она. Кровь прилила к ее лицу, голос стал резким. – Пропади она пропадом.
Майкла озарило.
– Это до сих пор продолжается? Она продолжает общаться с тобой?
Она протяжно, звучно выдохнула.
– Откуда вам это известно?
– Я внимательно тебя слушаю, – ответил он сухо. – Выкладывай.
Она пожала плечами.
– Всегда одно и то же. Я слышу ее зов. Теперь не только во сне, но и наяву.
– Что она говорит?
– Да все то же самое. Бунуку.Мне грозит какая-то страшная опасность. – Она протестующе замотала головой. – Все, что должно было произойти, уже произошло. Ее предупреждение оказалось пророческим. Но ее голос не смолкает, значит, мне снова ждать серьезных неприятностей. Ради всего святого, я хочу знать, какая еще беда свалится на мою голову?
– Вероятно, она не может ничего поделать с этим, – предположил он. – Ты сама говоришь, как много у вас общего. Это не подчиняется ее контролю.
Ее лицо исказила гримаса расстроенного ребенка.
– Поэтому меня это так пугает. Разве вы не понимаете? Если у нас все общее, что, если и душа у нас одна на двоих?
Ее голос сорвался. Майкл понял, насколько глубоко эта тревога отравляла ее душу в течение многих лет.
– Душа рождается в момент появления на свет человеческой жизни. Поэтому даже самые похожие близнецы должны иметь каждый свою душу.
– Вы увереныв этом? Ведь близнецы – необычные дети. А наш тип близнецов наукой мало изучен. Как человек вообще может быть уверен в таких вещах?
Интересно, как на эту проблему смотрит теология. Сейчас ее необходимо было убедить, вселить уверенность, рассеять сомнения. В ее голосе он услышал страх и истолковал его как страх за сестру, ведь она могла пострадать от того, что совершила она.
– Я полностью в этом уверен, – сказал он, зная, что именно эти слова ему надлежит сейчас произнести. – Ты и Сара – два самостоятельных человека. Две личности. И поверь мне, две души.
Он почувствовал, как ее тело покидает напряжение, точно железные оковы слетают.
– Благодарю Тебя, Господи, – выдохнула она.
Виктор позвонил в одиннадцать часов. Зоя чувствует себя прекрасно, ребенок пока не родился.
– Не ждите меня. Ложитесь спать, – сказал он. – Малыша ожидаем к утру.
Глубоко за полночь они наконец поднялись наверх. Кейт занимала комнату, в которой Шоны разместили Майкла во время его первого визита, она находилась в мансарде, куда вела винтовая лестница. Комната Майкла располагалась внизу, рядом с детскими и выходила в коридор.
Майкл лег в кровать и попытался читать, но в голове, не переставая, кружились разрозненные мысли. Перед его мысленным взором то и дело вставало лицо Кейт, застывшее и пустое, наблюдающее за тем, как Зоя достает из машины маленького Хью.
Он видел ее стоящей спиной к нему, по икры в темно-зеленой воде озера, ее точеную шею под тяжестью густых волос, собранных на затылке. Внутри его тела возникло желание, отозвавшись болью. Какое-то мгновение он сам не мог понять, откуда взялась горечь, потом понял – от нахлынувших воспоминаний. Женщина, однажды стоявшая так же, спиной к нему, с волосами, схваченными узлом, но другая женщина.
Он вспомнил первую ночь, проведенную с ней. Ей предшествовали три свидания, неизменно на людях. Смыться из семинарии одному, да к тому же вечером, было делом практически безнадежным, но он придумал хитрую комбинацию с воображаемыми родственниками.
Стоя в дверях ее кухни с бокалом вина и наблюдая за тем, как она готовит ужин, Майкл непринужденно болтал.
На ней были надеты короткий топ и юбка из серой шелковой пряжи, ему показалось, что сквозь ткань просвечивают темные кружки сосков. Он мысленно представил, как прикасается к ним, и его пальцы с силой сжали ножку бокала.
Они сидели в темной квартире и слушали музыку, город за окном постепенно погружался во тьму. Из другого конца комнаты Майкл вдруг нерешительно и едва слышно попросил:
– Франческа, ты не… ты не могла бы… раздеться для меня? Я хочу видеть твое тело. Ничего больше. Только видеть.
Она молча посмотрела на него. Затем отставила чашку с недопитым кофе и поднялась, чтобы закрыть балконное окно. Так же стоя к нему спиной, одним быстрым движением, которое показалось ему в высшей степени эротичным, стянула через голову топ. На гладкой коже спины деликатно выделялись выпуклости позвонков. Шея ее, изящно изогнутая, напоминала скульптурный бюст, увенчанный копной волос. Ее рука поползла вниз, к застежке молнии. Звук расстегиваемого замка прозвучал в ушах Майкла как страшный приговор.
– Ты не хочешь меня? – спросила она после долгой паузы.
Она накинула на себя свободный халатик. На языке у него вертелось: приподними, приподними же его, так чтобы было видно… Тогда он окончательно потеряет голову, напрочь забыв о доводах разума. Но вместо этого он ударился в высокопарные речи.
– Ты очень добра ко мне, но я думаю, что мне лучше сказать «нет». – Он вежливо поблагодарил ее за обед и вернулся в семинарию.
Две следующие недели он не находил себе места. И о чем он только думал? С одной стороны, как он мог с такой легкостью попрать данные им обеты? С другой, как он мог повести себя столь жестоко и легкомысленно по отношению к женщине? Он, должно быть, оскорбил ее чувства, и она теперь считает, что он пренебрег ею.
Ко всем этим мыслям примешивался страх о его возможной мужской несостоятельности. Что, если многие годы воздержания и подавления сексуальных желаний не прошли для него даром и он больше не способен реагировать на женское тело как любой нормальный мужик? Что, если в его организме что-то необратимо нарушилось?
Майкл лежал без сна, он думал о том, что воспоминания эти по сей день в такой же степени мучительны, как и сами события. В конце концов, после долгих угрызений и борьбы с самим собой, он вернулся к ней. Франческа поняла его и простила, все стало на свои места. Они прекрасно проводили время вместе. А потом все закончилось.
Более десяти лет он не испытывал подобных чувств. И что теперь? Он вновь как мальчишка попался в те же сети и был подавлен и потрясен этим не менее, чем в первый раз.
Давно забытое чувство, в котором он боялся сознаться себе, возродилось несколько месяцев назад, его воображение взбудоражил вид сестры Гидеон. Она показалась ему невероятно красивой, «святой, высеченной из камня», голова слегка повернута в сторону, расслабленные руки вдоль тела. Что бы это ни был за порыв, он сдержал его, задушил, погасил. Чувство к монахине невообразимо. Недопустимо.
Теперь Кейт. Каждый шаг долгого поиска сближал их, и не только в буквальном смысле. Он нашел женщину, которая была поразительно похожа и поразительно непохожа на сестру Гидеон. Те же самые руки, но не такие белые, а более сильные и энергичные. Те же необыкновенные глаза, словно отлитые из прозрачного янтаря. Но иное выражение в них. Тот же голос, но другие речи, Неужели и вправду душа у них одна на двоих?
Его вдруг прошиб пот. Боже мой. Боже мой! Скверно то, что он возжелал ее, скверно то, что он лежит и видит перед собой ее обнаженные ноги из-под закатанной юбки, белые на фоне темной воды.
Неужели это он возжелал женщину, сгубившую невинную душу, детоубийцу, бывшую заключенную? Как можно полюбить женщину, поступки которой определяются этими страшными словами? Какими чарами ей удалось околдовать его? Каким образом ей удалось так близко подобраться к его сердцу?
Путаница в мыслях не давала ему уснуть, Майкл ворочался с боку на бок. Кейт тут ни при чем, никаких таких женских штучек, чтобы окрутить его. Это у него не в меру разыгралась фантазия. Нет ему оправдания. А вот ее оправдать, наверное, можно. За совершенное преступление она заплатила сполна. Вряд ли он сумеет понять, какие силы подвигнули ее на этот поступок, хотя на основе рассказа о разрушенном мире девочек-близнецов, услышанного им в обшарпанном фургончике Роя Доуни, можно выстроить определенные предположения.
«Зла нет, – гласит заповедь иезуитов. – Есть отсутствие добра».
Эта мысль успокоила его, и он снова попытался заснуть. Необходимо выспаться, завтра его ждет масса дел. Прошло пять минут, десять, какой-то непонятный звук вдруг заставил его очнуться от дремы. Сквозь сон ему почудилось, что звонит телефон. Он прислушался, но ничто больше не нарушало безмолвия ночи, и он снова погрузился в сон.
Когда шум повторился, он встал и зажег ночник. Снова тишина, но на этот раз он был готов поспорить, что действительно слышал странные звуки. Не включая лампы, он подошел к двери и распахнул ее. В коридоре горел свет. Он намеренно оставил его включенным на тот случай, если проснется кто-нибудь из детей.
Майкл без колебаний бросился вперед, силясь закричать, но вместо собственного крика услышал в горле хрип. Кейт украдкой, на цыпочках пробиралась в комнату маленького Хью.
Глава 33
Вечеря – сокровенное таинство, завершающее день.
Осторожно, чтобы не навредить левой руке, свесившейся на перевязи из платка, сестра Гидеон принялась надевать на себя платье для хорового пения из небеленой шерсти. До нее одеяние это принадлежало поочередно трем монахиням, каждая носила его на протяжении всей своей жизни. На изнаночной стороне был вышит номер 158. Номер также переходил от одной к другой. Одному Богу известно, сколько монахинь до нее числилось под этим номером. Он был присвоен ей в день вступления в орден, после того как ее имя было вписано в книгу. Опекунша объяснила, что, если ей взбредет в голову порвать с религиозной жизнью, номер передадут очередной послушнице. Но она твердо знала, что этого никогда не произойдет. Она останется под номером 158, даст Бог, до самой своей смерти.
В день, когда ее не станет – она горячо и неустанно молилась об этом, – ее душа воспарит на небеса. То, что останется от тела, завернутое в саван, будет лежать в сырой земле – именно таким образом погребают усопших в ордене. Без имен, без фамилий, без дат.
Ибо душа моя насытилась горем и жизнь моя приблизилась к вечности.
Есть религиозные ордены, в которых смерть вызывает чувства радости и удовлетворения, ибо душа, освободившись от земного плена, пребывает на пути к Господу. В монастыре знали, что смерть может сопровождаться страданием. Свое последнее пристанище монахини находили в конце фруктового сада, за малинником, даже после смерти оставаясь затворницами.
Когда она отойдет в мир иной, номер 158 будет записан рядом с ее именем на мраморных плитах папской курии в Ватикане.
Сестра Гидеон накинула тяжелое одеяние на плечи и соединила концы под горлом, воткнув длинную булавку с квадратной пряжкой. На протяжении многих веков фасон платья оставался неизменным. Двести, триста, пятьсот лет назад монахини носили такую же одежду, застегивая ее таким же образом.
За все эти годы ничего не изменилось. Это там, в другом мире, по ту сторону скалы, на которой была выстроена обитель Пречистой Девы в Снегах, вовсю бурлила жизнь. Мир сотрясали мировые войны, свирепствовал голод, наводила ужас на человечество ядерная угроза, разражались экологические катастрофы и делались невероятные открытия в области медицины. Но монахинь, живущих в своем замкнутом мире, это не касалось, они были Dieu seul.Принадлежали одному только Богу.
Недаром святая Тереза призывала кармелиток обратиться взором и сердцем в горы и не опускать глаз вниз, на равнину, где творится зло и беззаконие. В «Облаке неведения» [14]14
«Облако неведения»– мистическое наставление для верующего о пути к Христу через утрату чувства личности. Автор неизвестен, текст написан предположительно между 1349 и 1395 гг.
[Закрыть]сказано, что молитва – наш долг перед Господом, ибо блажен всякий обративший на Него бескорыстные помыслы.
Воистину блажен, повторила про себя сестра Гидеон, зажигая толстую восковую свечу, одну из тех, что вручную скатали в свечном цехе. Растопив несколько капель воска в почерневший подсвечник, она прочно закрепила ее.
Длинный коридор наполнился звуком открываемых дверей: монахини покидали свои кельи, чтобы длинной процессией отправиться к молитве. Сестра Гидеон последовала их примеру и заняла место рядом с сестрой Розали.
Храни нас, Господь, в часы бодрствования.
Кремово-белые свечи. Цвета любви, думала сестра Гидеон. Все и ничто. Дым, подхваченный легким ветерком развевающихся одежд, плавно поднимающийся ввысь к старинным каменным сводам, отдавал легким запахом мускуса.
И в час, когда мы отходим ко сну.
Вместе с другими монахинями она опустилась на колени. Послышался знакомый мягкий шелест ткани – сестры осенили себя крестным знамением. Все они пребывали в смиренной молитве перед лицом Божьим.
Золотые чаши, полные фимиама молитвы святых.
Одни совершали молитву, преклонив колена, другие – распростершись на каменных плитах пола, третьи – облокотившись на деревянные станки для хора. Здесь, в часовне, происходило ежедневное молитвенное общение с Богом, и не было в нем ни тени смущения или напыщенности, здесь монахини испытывали величайшее духовное напряжение.
Сестра Гидеон уронила голову на руки.
Бодрствуйте на всякое время молитесь
Да сподобитесь избежать всех грядущих бедствий
И предстать пред Сына человеческого.
Сестра Гидеон открыла глаза. Склоненные фигуры монахинь в длинных одеяниях словно сошли со старинного полотна кисти испанского художника: серые и черные монашеские сутаны на фоне красных и темно-синих тонов убранства часовни.
Высокие чистые звуки антифона: Храни меня как зеницу ока.
Голоса слились в унисон: В тени крыл Твоих укрой меня.
Слова эти успокаивали и возрождали силы, так и должно быть. Так будет всегда.
Часом раньше матушка Эммануэль сообщила ей приятную новость: скоро, если все будет хорошо, ее отправят обратно, в Гватемалу. Так что домой она вернется не раньше чем через пять-десять лет. Жизнь ее целиком принадлежит ордену. Эти женщины – ее семья. Служение им и Богу – смысл ее жизни и предназначение.
Служба закончилась, вместе с другими монахинями сестра Гидеон направилась к выходу. Освещая себе путь, монахини парами пересекли внутренний дворик. Воздух был напоен тяжелым ароматом ночных растений и душистого табака. Подойдя к старому дому, матушка Эммануэль услышала в ночной тишине стройные и совершенные по своей красоте удары колокола. Они возвестили окончание вечернего богослужения.
Настало время великого молчания. Оно продлится до полунощницы в 4.45 утра.
Храни меня как зеницу ока, в тени крыл Твоих укрой меня.
