Текст книги "Обет молчания"
Автор книги: Марселла Бернстайн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)
Глава 23
«Буду восхвалять Тебя, Господь, – пели монахини. – Всем сердцем моим и славить имя Твое вечно…»
Солнечный свет струился сквозь витражное стекло, погружая собор в разноцветье бликов. Перед сестрой Гидеон висел крест с безвинно распятым Христом.
«…По Тебе томится плоть моя в земле пустынной и безводной…»
Сара не решалась поднять глаза на страдающее распятие над алтарем. Вид искалеченного тела, крови на лбу, его пронзенных ладоней и истекающих кровью пыльных ног доставлял ей физическое страдание – она мысленно переносила боль на свои руки. Не выдержав, она отвела взгляд и стала смотреть ка толстые церковные свечи; все здесь, даже пламя свечей, казалось, дышало вечной непреходящей любовью к Господу.
Задернутые занавески и зажженные свечи на именинном торте, который и для Сары, и для Кейт всегда пекли один на двоих. Очаровательные девчушки, читающие по слогам свои имена. Белые мышки и синие анютины глазки из окрашенной сахарной глазури.
Маленькая девочка по имени Сара решила, что раз Кейт увезли от нее, то именинный торт теперь будут печь для нее одной. Но когда настал ее день рождения, оказалось, что торт печь некому. Дом выставили на продажу, гулкое эхо пустых комнат навевало тягостные чувства. Маленький семейный мирок рассыпался в прах, они были навсегда потеряны друг для друга, котенка, и того нашли мертвым на лестнице.
Сестра Гидеон заплакала. Слезы стыда и сожаления, после стольких лет, почти позабытых ею, почти не меняли выражения ее лица. Одна за одной слезы вытекали из широко открытых глаз и катились по щекам. Она, казалось, их не замечала.
Сестра Гидеон оплакивала девочку, которую отняли у нее, и девочку, осиротевшую в одночасье. Оплакивала скоротечность своего детства и слишком раннее взросление, душевную пустоту и темноту одиночества.
«Ибо на час гнев Его, а благоволение на жизнь вечную…»
Вот уже несколько дней она чувствовала себя достаточно здоровой, чтобы самостоятельно одеться и присоединиться к монахиням в часовне.
Для нее было высшей радостью снова ощутить себя одной из них, частью единого целого. Присоединиться к сомну голосов, движений – коленопреклонения, шелеста монашеских одежд.
Ее мир некогда составлял другой человек. Не в буквальном смысле слова, другой человек – вторая половина ее собственного «я». Сестра-близнец, лучшая из них, центр ее вселенной.
На многие годы она выбросила ее из своей памяти. Выбросила из своих мыслей, из своего сердца. Но с каждым днем становилось все тяжелее мириться с потерей: связь между близнецами настолько крепка, что уничтожить ее может только смерть.
Убийство, оставшееся за плотной пеленой равнодушного времени, жестоко перекроило их судьбы. Оно разлучило их, украло любовь, впустило в сердца страх, ревность и подозрительность. Или так было всегда, просто она не замечала?
Теперь что-то изменилось, нерушимая таинственная связь снова и снова давала о себе знать. Она беспрестанно ощущала присутствие Кейт повсюду. Стоило ей подумать о чем-нибудь, как мысли возвращались к сестре.
Это происходило на уровне подсознания. Кейт заняла свое привычное место в ее жизни, так было в детстве, так всегда было в ее снах. Говорят, во сне являются тени прошлого.
«…Вечером водворяется плач, а наутро радость…»
Монахини по очереди вышли из часовни в тишину по-весеннему теплого апрельского вечера. По совету медсестры сестра Гидеон решила подышать воздухом и направилась к птичнику, расположенному за проволочным ограждением. Сестра Жозе была уже там. Она только что подоила коз и вела их на пастбище пощипать свежей травки. Сестра Гидеон, слегка помахав рукой, прошла мимо молодой женщины, склонившейся над металлическим колышком. Забив его в землю, она проверяла прочность привязи. Из всех монахинь монастыря Пречистой Девы в Снегах сестра Жозе, двадцатипятилетняя женщина, всего лишь годом младше Сары, была ей ближе всех по духу. Француженка родом из Бретани была миниатюрной женщиной с кожей болезненно желтого оттенка и темными, как маслины, сияющими глазами. Она была кипучей натурой, живым воплощением энергии и решительности. Непоколебимая вера глубоко проросла в ней своими корнями, не было такой силы, которая могла столкнуть ее с выбранного пути. Сестра Гидеон шутила, что в холодное время года они с успехом могли бы использовать вместо бойлера ее энергию: ее с лихвой хватило бы на то, чтобы обогреть весь монастырь.
Француженка нежно любила животных – коз и небольшое монастырское стадо овечек с пестрыми мордами. Они были единственными, кто слышал ее французскую речь. Разговаривая с ними, она называла их «mes vieux».
Утки, шумя и расталкивая друг друга, наперегонки бросились к сестре Гидеон, соблазнившись брошенной на землю горстью пшеницы – они были голодны, через пять минут придет сестра Жозе и накормит их. Они суетились вокруг, неуклюже переваливаясь, как пьяные матросы, их непрерывное кряканье, напоминающее бульканье воды, действовало успокаивающе. За одной из уток забавно трусил на перепончатых лапках выводок из пяти утят, маленьких, словно из детского мультфильма. Покрытые плотным пушком, смешные, здоровенькие крепыши.
Сестра Гидеон присела на корточки и взяла одного. Проворный живой желтый комочек попискивал, сидя в гнездышке из сплетенных пальцев. Крошечная головка, блестящие, точно кофейные зернышки, глазки, теплое трепетное тельце между ладоней.
Матушка Эммануэль, с мотыгой в руках проходя мимо, издали заметила фигуру сестры Гидеон. Она улыбнулась про себя: не иначе как соскучилась по своим уткам. И тотчас же нахмурилась. Чередование затяжных периодов болезни и кратковременных периодов ложного выздоровления приобретало странную закономерность. Чего доброго, приступ повторится и сестра Гидеон вновь окажется в комнате для больных, так неоднократно случалось. Поэтому, когда та подняла взгляд, аббатиса велела ей возвращаться в монастырь.
Сара повиновалась. Она достигла капустных грядок, когда ее окликнула сестра Жозе. Она говорила по-французски. Это свидетельствовало о том, что она чем-то сильно расстроена.
«Le pauvre petit! Quel dommage… Soeur, Soeur, dépêche-toi!» [9]9
Бедный малыш! Какая жалость… Сестра, сестра, поторопись! (фр.)
[Закрыть]
Она наклонилась над утиным гнездом, устроенным в небольшом бочонке. Сара поспешила к ней, сестра Жозе протянула к ней руку. Утенок, которого она держала, был мертв, открытые глаза слегка прикрыты оболочкой век, крошечный клюв раскрыт.
– О боже мой. – Глаза Сары наполнились слезами. – Бедный.
Сестра Жозе озадаченно произнесла:
– Странно. – Она посмотрела на оставшихся четырех утят, они преспокойно клевали корм у ее ног. – Остальные целы и невредимы.
Сара провела указательным пальцем по бездыханному тельцу, по разглаженному крапчатому пуху.
– Еще теплый. Наверное, его нечаянно придавила мать.
Было слышно, как колокол созывал к вечери. Сара почувствовала, что задыхается. Колокол все звонил и звонил. Сестра Жозе обернулась к ней, устремив обеспокоенный взгляд своих черных глаз. Сестра Гидеон схватилась рукой за грудь, беспомощно ловя ртом воздух.
«…Вечером водворяется плач…»
Глава 24
Кейт с неприязнью думала о своем будущем жилище на улице Дюрант задолго до того, как впервые поднялась по лестнице неопрятного дома в сопровождении мисс Дьюзбери. В холле воняло селедкой, на доске объявлений висели забытые, выцветшие листки с рекламой. Повсюду были расклеены небольшие клочки бумаги. «Убедительная просьба – соблюдайте тишину». «Закрывайте парадную дверь». «Соблюдайте чистоту в ванной комнате». Шагу не ступить без навязчивых увещеваний. Словно невидимый страж дышит в затылок и при этом нашептывает в ухо, что можно делать, а что нельзя.
Комната находилась на четвертом этаже в конце коридора, от ее потертого содержимого веяло древностью, словно от памятников старины. Нагромождение мебели было составлено из аукционных приобретений разных времен. Шифоньер и комод были откровенно ветхими, убранство комнаты, как и букетики цветов на обоях, было выдержано в желтоватых вылинявших тонах. На узкой кровати под коричневым покрывалом с оборками лежали две перьевые подушки. Из-под дешевого пергаментного абажура с обожженной до темно-коричневого цвета резной деревянной ножкой торчала единственная лампочка.
– Нам уже приходилось снимать комнаты в этом пансионе, – сказала сотрудник пробации, проведя пальцем по поверхности раскладного стола, стоящего у окна. – По-моему, жить здесь можно.
Это был не вопрос, поэтому Кейт воздержалась от комментариев. Фрэн Дьюзбери была ей симпатична. Фрэн предпочитала свободную элегантную одежду и носила множество браслетов на пухлых ручках. Ее волосы, ниспадающие до плеч, были слегка прихвачены на затылке в узел. Она представляла собой приятный контраст тюремным офицерам. Вместе с тем несколько преувеличенный оптимизм мисс Дьюзбери делал ее похожей на большинство из них.
Кейт выглянула в окно. В комнате было довольно темно: слева свет заслонял торец длинной пристройки, справа – высокая стена соседнего дома. Внизу во дворе стояли мусорные баки и кадка с геранью. Из окна была видна узкая полоска деревьев, окаймлявшая соседнее здание.
С пожеланиями счастливой жизни на новом месте хозяйка выдала ей ключи. Миссис Деннисон мало чем отличалась от своего дома – такая же старая, некрасивая и скучная. Она объяснила, что изначально планировалось поселить Кейт этажом выше, но раз уж она изъявила желание въехать раньше условленного срока… Хотя, добавила она, успокаивая, номер четыре ничем не хуже.
– Сначала я помогу тебе распаковать вещи, – предложила мисс Дьюзбери, – а потом мы вернемся в офис и пообедаем. Ничего, прикупишь новых вещей, они оживят обстановку. – Говоря это, она с сомнением посмотрела на единственный чемодан.
По дороге в офис, который располагался в центре города, Фрэн Дьюзбери продолжала:
– Конечно, комната не ахти какая, я с тобой согласна. В Бристоле трудно найти жилье, все более или менее приличное разбирают студенты. Но это ведь не навсегда? Как только подыщем тебе хорошую работу, разживешься деньгами, можешь начинать думать о переезде. – Она с силой уперлась ногой в педаль тормоза, машина затормозила у черты перед светофором. Она продолжала непринужденно болтать: – Кстати, с работой агента по недвижимости, к моему сожалению, ничего не получилось. Сказали, что не могут взять тебя прямо сейчас. – Она посмотрела на Кейт. – Жаль, конечно, я была уверена, что эта работа у нас в кармане. В подобных ситуациях люди часто идут на попятную, что бы там ни сулило правительство. Пообещали, правда, что если им потребуются сотрудники и если ты не совершишь до этого времени никакого правонарушения, будешь номером один в списке претендентов.
Кейт рассеянно слушала, одновременно наблюдая за молоденькой девушкой, шагающей по тротуару. Студентка, наверное, длинные стройные ноги, ясный взгляд.
– Тебе открыли банковский счет?
– Да, – ответила Кейт рассеянно.
– Если попадется квартира без мебели, можно попробовать добиться дотации на ее приобретение от муниципального фонда обеспечения, – сказала Фрэн.
– Да? Буду знать.
Вероятно, подруга той девушки догнала ее и взяла за руку.
– Необходимо незамедлительно зарегистрировать заявку на материальную помощь… – инструктировала Фрэн.
Девушки расцеловались и продолжали путь уже вместе, смеясь и непринужденно болтая.
– …потому как пройдет не менее двух недель, прежде чем ты получишь эти деньги. И если к тому времени ты устроишься на работу…
Загорелся зеленый свет, она включила передачу, и машина тронулась с места, но тут же встала за автобусом, который просигналил правым поворотником. Молодой парень с длинными черными волосами в потертых светло-голубых джинсах, ступивший на проезжую часть, вернулся на тротуар.
– Ты в курсе, на какие дотации имеешь право претендовать?
В тот момент, когда молодой человек поравнялся с барышнями, одна из них нечаянно уронила книги. Кейт повернула голову, чтобы через заднее стекло посмотреть, чем же закончится дело.
– Ты получила подъемные по освобождении, конечно, и есть…
Все трое наклонились, чтобы поднять книги, разговаривая и улыбаясь друг другу.
– …социальный фонд. – Фрэн Дьюзбери перестала говорить и посмотрела на Кейт. – Ты слушаешь меня? – резко одернула она. – Информация, конечно, не самая развлекательная, но жизненно важная для тебя.
– Да, – ответила Кейт с виноватым видом, – прошу прощения.
С неожиданной теплотой в голосе мисс Дьюзбери добавила:
– Слишком много впечатлений для первого раза. Особенно после неприятной встречи с отцом. Пройдет еще много времени, прежде чем ты привыкнешь к жизни без решеток и засовов. – Не сбавляя скорости, она резко повернула налево, слишком поздно просигналив поворот. – Главное – не нужно спешить, – посоветовала она Кейт, не замечая очевидной иронии ситуации, – тише едешь – дальше будешь.
В кабинете Фрэн Дьюзбери они провели два часа. Дополнительные анкеты, телефонные звонки насчет работы, приглашения на собеседование.
– Для поиска работы мы воспользуемся местной прессой. Вопрос трудоустройства нужно решить как можно быстрее. Есть пара вариантов. К твоей кандидатуре в одном месте проявили интерес, хотят на тебя посмотреть. Жду от них звонка. Если хочешь, я отрепетирую с тобой интервью, – предложила Фрэн Дьюзбери.
– Да нет, спасибо. Перед освобождением я посещала курсы. Тренинг по трудоустройству тоже.
В три часа Кейт вышла из кабинета со списком покупок первой необходимости, составленным совместно с мисс Дьюзбери, напротив каждой строчки карандашом была предполагаемая цена. На сегодня запланирована покупка одежды.
Фрэн Дьюзбери порекомендовала ей отправиться в Броадмэд, сосредоточие деловой и торговой жизни города, расположенный в центральной его части. Кейт усилием воли заставила себя перейти дорогу, сумасшедшее движение пугало ее, ей с трудом удавалось перебороть глупое желание побежать.
В течение получаса она бродила по магазинчикам, разглядывая витрины, робея от легкости, с какой другие люди делали покупки. После трех часов раздумий она решилась купить светло-серую юбку и кофту в магазинчике «Мисс Селфридж» и шелковую блузку на распродаже в «Пайлот». Ей нравилась яркая одежда на других, но для себя она выбирала нейтральные оттенки, не хотела выделяться.
Кейт выпила чашку кофе в ресторанчике, купила неприхотливое растение невзрачного вида для своей комнаты и вернулась на улицу Дюрант. Нежилой вид пустой комнаты развеял остатки безмятежного счастья.
Она повесила новую одежду в шкаф, предварительно обернув толстой бумагой дешевые плечики из гнутой металлической проволоки, какими снабжают готовые изделия пункты химчистки. И почему она не послушалась Дэвида Джерроу и не привезла с собой Блу?
Услышав звонок к обеду, она, слегка нервничая, спустилась вниз. Войти одной в комнату, полную незнакомых людей, было для нее задачей не из простых. Так повелось с тех времен, когда ее стали перевозить с места на место, из одной тюрьмы в другую. Причиной тому были опасения, что кто-то может узнать ее в лицо и вспомнить ее настоящее имя. Потом начнутся перешептывания за спиной, косые взгляды, отчуждение…
Какое бы преступление ни совершили преступники, детоубийство считалось самым страшным и непростительным. Страсти достигали накала постепенно. Начиналось с того, что ее, якобы случайно, кто-то толкал во время игры в бейсбол или тренировок в спортзале, потом уже намеренно, так что она падала с ног. Когда насилие начинало угрожать ее жизни, ее переводили в другую зону.
На стене висело напечатанное на машинке меню. Жаркое-ассорти. Рисовый пудинг. Сыр. Пища в тюрьме традиционно была орудием травли. Перед едой ей как бы между прочим сообщалось, что в тарелку наплевано. Или кое-что похуже. Никогда в жизни она не возьмет в рот рисовый пудинг, например.
– Похоже, вы не очень-то голодны, – обратился к ней голос из-за спины.
Толстяк лет тридцати пяти потянулся к ручке, чтобы услужливо распахнуть перед ней дверь. Кейт помедлила, ожидая, что он войдет первым.
Миссис Деннисон, как видно, при обустройстве столовой проявила больше фантазии: окрашенные стены вместо нагоняющих тоску обоев, приторные картинки с изображением неправдоподобных гор и озер. Постояльцам полагалось обслуживать себя самим, забирая пищу с длинного прилавка.
Миссис Деннисон не отходила от него ни на шаг, не иначе как следила за тем, чтобы никто из столующихся не взял лишнего. Она махнула в сторону Кейт большой ложкой для картофельного пюре и объявила присутствующим:
– А вот и наша новенькая – мисс Дин. Поздоровайтесь с ней.
У Кейт подкосились ноги.
В ответ послышалось нестройное бормотание. Кейт взяла тарелку и положила в нее яичницу.
– Проходите сюда, здесь есть свободное местечко, – обратился к ней толстяк.
Она с благодарностью уселась напротив него за один из четырех столиков, накрытых клеенкой.
Ее спрашивали о том, откуда приехала и чем занималась. Для поддержания разговора. Она понимала это и отделывалась расплывчатыми, ничего не значащими ответами. Со своей стороны, она узнала имена остальных семи жильцов, их возраст (компания была разновозрастной), профессии некоторых из них (ученик мясника, продавец в обувном магазине, служащий строительной компании) и сроки их проживания. Среди них были весьма юная угрюмая особа в положении и мужчина, переживающий тяжелый бракоразводный процесс. Невеселое сборище.
Кейт старалась, как могла. Вставала в семь утра – сказалась многолетняя привычка. Первым делом умывалась, в это время ванная комната была всегда свободна, и мыла голову. Наводила в своей комнате идеальный порядок и пешком отправлялась в город, на поиски работы. Кейт без конца звонила Фрэн Дьюзбери, хотя в этом не было никакой необходимости – с офицером, осуществляющим досмотр за условно освобожденными, инструкцией была предусмотрена одна получасовая встреча в неделю. На первых порах.
Сидя за решеткой, Кейт пыталась представить себе, как распорядится вожделенной свободой, такой недостижимой из-за толстых тюремных стен. Она и мысли не допускала тогда, что на свободе ее постигнет одиночество. Скажи ей кто об этом раньше, ни за что бы не поверила, сама эта мысль казалась ей абсурдной. Но именно так и вышло. Одиночество посреди толпы людей, незнакомых и неприятных. Во время заточения одиночество служило ей панцирем и спасением, оно давало ей облегчение, в котором она так нуждалась.
На четвертый день пребывания в Бристоле, бродя по многолюдным улицам города, в котором у нее не было ни друзей, ни знакомых, она почувствовала, как одиночество исподволь начинает подтачивать ее и без того хрупкий оптимизм. Кейт основательно исследовала эту часть города и хорошо здесь ориентировалась, побывала в кино, отыскала сравнительно недорогую парикмахерскую. Прикупила одежды, разузнала, где находятся местная почта, служба соцобеспечения и бассейн.
Но тем не менее одиночество каждое утро терпеливо ожидало ее пробуждения. Позавтракав, она засела за курсовую по психологии. В этом месяце ей нужно было сдать две работы, писанины – непочатый край. Атмосфера камеры – аккуратные стопки книг, настольная лампа – определенным образом располагала к занятиям. В этой же комнате невозможно было сосредоточиться. В течение часа она штудировала Гроса. [10]10
Грос Карл(1861–1946) – немецкий психолог, автор теории обучения через игру.
[Закрыть]Потом положила на стол руки и уронила на них голову. Ей вспомнились слова мисс Дейли о том, что на ее памяти никто из студентов из Холлоуэй так и не довел своего образования до конца. Тогда Кейт не сомневалась в том, что уж она-то любой ценой добьется поставленной цели. Теперь у нее не было прежней уверенности.
Внезапно ей захотелось бежать из этой дурацкой комнаты. В ее стенах она теряла ощущение самой себя. Такого не случалось даже в тюрьме. Это чертово старое покрывало! Глядя на изношенную коричневую ткань, запросто можно сойти с ума.
Она отправилась в библиотеку и внимательнейшим образом просмотрела три последних номера «Бристоль ивнинг ньюс». Ей очень нужна работа, и как можно быстрей. Она с самого начала не питала иллюзий в отношении агентства по недвижимости, о котором хлопотала Фрэн Дьюзбери, так что это маленькое разочарование было вполне предсказуемым. Узкие черные колонки текста мало обнадеживали. «Срочно требуются каменщики и подсобные рабочие… Примем на работу санитарок… Приглашаются уборщики помещений в прачечную. Труд механизирован… Дизайнер по интерьеру ищет обойщика… Младший курьер для работы в медицинском центре…»
Она полностью переписала последнее, хотя, скорее всего, она давно вышла из возраста «младшего». Кроме того, на следующей неделе Фрэн Дьюзбери запланировала для нее два собеседования. Одним из условий досрочного освобождения является обязанность сообщать работодателям о своей судимости, в противном случае она рискует вновь иметь дело с властями за дачу ложных сведений о себе. Трудно представить, что нормальный работодатель, узнав ее подноготную, захочет взять ее на работу. Так что остается уповать лишь на везение.
Кейт вздохнула и подняла взгляд от газеты. Две девушки-библиотекарши с одинаковыми прическами болтали, раскладывая по полкам книги. Глядя на них, Кейт подумала о том, что, кроме Даны – девушки с улицы Дюрант, которой не было и восемнадцати, – у нее не было знакомых-ровесниц.
Фрэн Дьюзбери снабдила ее телефонными номерами групп психологической поддержки, ведь нужно же где-то бывать, общаться с людьми. Там же, в библиотеке, она просмотрела список клубов по интересам на доске объявлений: драматическая студия, клуб матери и ребенка, общество собаководов-любителей, фотоклуб. Вряд ли она подойдет для работы преподавателем английского для эмигрантов, но, возможно, есть смысл подумать о том, чтобы пойти на курсы оказания первой помощи при больнице Святого Иоанна.
Нужно обязательно с кем-нибудь познакомиться, убеждала она себя, сидеть дома сложа руки довольно глупо. Начни с чего-нибудь. Действуй. Под лежачий камень вода не течет. Для чего, спрашивается, ты накупила столько одежды? Для того, чтобы она пылилась в шкафу?
За едой она зашла в «Бутс», у нее была карточка со скидкой в десять пенсов. Дожидаясь своей очереди, чтобы расплатиться за куриный сэндвич, она пыталась осмыслить свое нынешнее положение. В конце концов, найдя временное жилище, она сделала так, как считалось правильным, то, что сделал бы любой после освобождения. Конечно, она втайне надеялась, что ей не придется мыкаться по общежитиям. Все могло сложиться иначе. Но что толку сейчас об этом жалеть?
Ее ходатайство, вкупе с рекомендациями Лауры Пегрэм, было удовлетворено. Несмотря на обстоятельства дела, ей выдали образцовую характеристику. В подобных случаях администрация обычно строго придерживается установленных порядков, но для нее было сделано исключение. Все прошло как по маслу. И что теперь? Ожидание праздника оказалось лучше самого праздника. Спору нет, общение, новые знакомства и многое другое, мрачно думала она, но все это как-то разом утратило свое очарование.
Оказавшись в своей комнате, она развернула сэндвич и выложила его на тарелку, рядом положила нож и вилку. На другую она поставила банку с йогуртом, воткнув в него чайную ложку. Она ела, сидя у окна, наблюдая за тем, как тяжелые капли дождя со стуком падают на мусорные баки.
На что ей такая свобода? Уж лучше снова в тюрьму.
Прекратить! Сейчас же прекратить. Расклеилась совсем. Она подошла к умывальнику на стене и ополоснула лицо. Не представляя, чем еще можно заглушить агонию, она опустилась в кресло с высокой спинкой, уронив руки на замусоленные, некогда бежевого цвета ручки. Грубая ткань была до боли колючей на ощупь. Кончиком нового черного ботинка она потерла о темный ковер с рисунком в индийском стиле. По маленьким квадратным вмятинам можно было определить, где раньше стояла кровать.
Кейт прилегла. Ее волосы рассыпались по коричневому вельвету покрывала. Перевернувшись, она уткнулась в него лицом; от него пахло, как из затхлого буфета. Она почувствовала липкие слезы на щеке, она плакала.
Той ночью она ласкала свое тело. Там, в тюрьме, эти тайные ласки снимали напряжение и служили небольшим утешением. Подтверждали, по крайней мере, что она является живой и реальной, а не просто безликим номером в компьютерной программе.
В любом случае ничего другого ей не оставалось. Лучше, чем ничего. Но в этом неприветливом месте с чужими голосами за стеной, в эпицентре чужой жизни то, что она делала, стало казаться ей чем-то постыдным. Никому не нужная неудачница. Ущербное ничтожество.
Может быть, то, к чему она так отчаянно стремилась, недостижимо? В Холлоуэй будущее виделось ей в другом свете. Она строила планы, фантазировала, расписывала жизнь на свободе до мелочей, как поступит, что скажет.
Заведет кучу друзей, встретит его, Его. Он обязательно поведет ее куда-нибудь, куда, правда, она и сама не знала.
В ресторан наподобие того, что видела по телевизору.
Или в оперу; она живо представила себя сидящей в ложе, такой же, какую показывали по видео в спортзале. Или она окажется в Нью-Йорке, в книжном магазине, как Мерил Стрип. [11]11
Имеется в виду мелодрама Юлу Гросбарда «Влюбленные» (1984) с Мерил Стрип и Робертом Де Ниро в главных ролях.
[Закрыть]
Лежа на коричневом покрывале, она мысленно рвала в клочья картинки, нарисованные наивной фантазией. Злобное самоистязание, острая неудовлетворенность собой, настолько острая, что Робине Найт не хватило кожи для татуировок. «Загубленная жизнь», вопль отчаяния, въевшийся в кожу рук. «Заведи меня». Кейт казалось, что ее душу можно прочесть так же легко. Несомненно, окружающие считают ее круглой дурой. Жалким посмешищем.
Вряд ли кто-то сумеет ее понять. Она не такая, как все. Она никогда не сможет думать так же, как остальные.
Темнота угнетала ее душу. Темнота пугала ее с детства. Сидя в темноте, ей приходилось быть молчаливым свидетелем семейных ссор. Под покровом темноты совершались самые страшные преступления, особенно в тюрьме. В темноте человек беззащитен и уязвим. Темнота – неизбежность. Людям остается только спать. В темноте часто умирают. Мама умерла ночью.
Ночью люди занимаются любовью и сладко засыпают в объятиях друг друга. Мысль о чужом наслаждении была невыносима, заставляла острее ощутить щемящее чувство одиночества. В том месте ее жизни, которое должны занимать сексуальные отношения, была ничем не заполненная брешь. Ее изнывающее тело было одной сплошной пустотой, сплошной болью, которую ничем не успокоить. Она приложила руку к груди и сквозь шелковую ткань ночной сорочки с синими и белыми горошинами, купленной ею накануне на распродаже в «Марк и Спенсер», почувствовала биение собственного сердца, гулкое и ритмичное. Биение пустого сердца.
Прокатившаяся по телу волна вырвала из груди тихий стон. Она перевернулась и прижалась щекой к жесткой, комковатой подушке, пропитанной запахом чужих волос. Господи, какая непроглядная темнота! Страшно, когда ты никому не нужен.
