355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Марлон Брандо » Тигр Железного моря » Текст книги (страница 8)
Тигр Железного моря
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 04:50

Текст книги "Тигр Железного моря"


Автор книги: Марлон Брандо


Соавторы: Дональд Кэммелл
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

За спиной Энни слышались какие-то звуки, но он не оборачивался. Из своей каюты, располагающейся на корме рядом с каютой мадам Лай, вышел капитан Ван Хэ и тут же начал отдавать приказы. Уснувших расталкивали, они просыпались, недовольно огрызаясь, но, поняв, что их ждет нечто увеселительное, удовлетворенно загудели. Резким окриком капитан Ван заставил их замолчать. Теперь Энни слышал только приглушенное дыхание, похожее на хрипы больной собаки.

Лай Чойсан заговорила на своем языке спокойно и быстро, и тут любопытство заставило Энни обернуться.

Связанный пленник неподвижно лежал на боку, а команда слушала, что говорит госпожа. Толстяк в британских армейских ботинках, чью грудь крест-накрест перепоясывали ремни с двумя «люгерами», держал пленника за косу так, чтобы лицо его было развернуто в сторону выносившего приговор. Мучители лишили его глаз, но обезображенный лик еще не утратил способности выражать эмоции. Человек внимательно слушал женщину, по чьему приказу был обречен на истязания, и надеялся, что она скоро избавит его от мучений.

Лай Чойсан выкрикнула еще одно имя. Выступил маленький жилистый человек, с многочисленными кинжалами, висевшими на нескольких поясах. С выражением собственной значимости на лице он выслушал указания мадам. Затем подошел к связанному, схватил его левую ногу, положил ступню себе на колено и вмиг отсек средний палец, после чего попытался засунуть этот палец в рот его бывшему владельцу. Тот не желал открывать рот, жилистый коротышка ножом разомкнул челюсть и засунул палец. Истязаемый сопротивлялся как мог. Тогда коротышка что-то сказал ему, видимо смертельно напугав, и несчастный заработал челюстями. Для здорового, крепкого мужчины разжевать собственный палец задача не из легких, а для этого, истерзанного, она и вовсе была не по силам.

Через минуту-две публика заволновалась, выказывая скуку. Заскучала и мадам Лай. Она что-то резко сказала жилистому коротышке (его звали Ди Цай). Он почтительно поклонился, затем повернулся к мальчишке, стоявшему неподалеку с каким-то длинным предметом, завернутым в красную тряпку. Мальчишка торжественно развернул тряпку, и обнажился меч. Это был превосходный меч, какие традиционно делали в Мукдене, с изогнутым, необычайно острым лезвием. (Эти мечи были на вооружении личных телохранителей вдовствующей императрицы.)

Человек в красной набедренной повязке рывком дернул лежавшего за косу, приводя его в вертикальное положение, но тот продолжал кулем заваливаться на бок. Нетерпеливо, на кантонском Цай сказал:

– Ладно, сойдет.

Аккуратно примерившись, движением косца он нанес удар по шее жертвы, но голова не отлетела. Человек в набедренной повязке засмеялся и, должно быть, посоветовал жилистому коротышке попробовать еще раз. Глянув на него со злостью, оконфузившийся коротышка махнул мечом так, что не только завершил свое дело, но чуть не оскопил и насмешника – меч прошел в миллиметре от его набедренной повязки. Зрители радостно загоготали, когда Цай поднял вверх мертвую голову со сгустками стекавшей из перерезанных артерий крови. Стоящие близко отпрянули, со смехом толкаясь, словно дети, резвящиеся под струями садовой поливальной установки.

Энни сел на пушку, на которой совсем недавно сидела мадам Лай. Поднял стоявшую на палубе бутылку и плеснул себе живительного напитка в крошечную чашечку. В эту минуту подошла мадам, оживленная, с извиняющимся видом, будто она вынуждена была отойти к телефону и вот теперь вернулась, чтобы продолжить деловой разговор.

– Плошу площения, – сказала она. – Этот пес был одним из моих людей, мы между собой называть его «брат», вы понимать? А он затеять какие-то дела с русскими, он давать им информацию, печальная история. И результат один из наших братьев получить четыре пули в опиумном рейде. Он умирать потом. А сейчас этот… – она кивнула в сторону темной лужи крови, – он отправляться в иной мир без глаз и без пальца. В следующей жизни он родится слепым червяком. Такова вера моего народа.

У нее хватило наглости элегантно хмыкнуть, показывая, что она сама далека от подобных суеверий.

– Хотите еще чаю, капитан Даутли?

– Нет, спасибо, – ответил Энни.

Они дошли до заключительной стадии переговоров.

– Я ведь живая, – сказала мадам Лай с необыкновенным изяществом.

Борода Энни качнулась.

– Вы не рассердитесь, если я рассмеюсь?

– Конечно же рассержусь.

– Хорошо, давайте вернемся к вопросу, сколько я получу. – Энни постучал кончиком пальца по скошенному набок носу.

– Я еще не решила. Вы должны думать сейчас, и я должна думать сейчас.

– Мадам, мне кажется, мы оба уже достаточно подумали. Мой внутренний голос подсказывает, что моя гордость может разлучить нас, и очень надолго, если вы не назовете сумму.

«Боже правый, – подумал Энни, – что я такое несу? Какая гордость? Где приютилась эта милая домашняя зверюшка? В мошонке, что ли? Под шляпой у Барни или в моем потерянном зеркальце?».

Мадам Лай решила взять инициативу в свои руки:

– По сложившейся у нас традиции мы делим добычу. Эта традиция живет тысячу лет. Но я не думала о вашей доле.

– А мне сдается, что думали. И уже определились. Я это вижу по блеску ваших глаз.

Энни сделал паузу. Вообще-то в блестевших глазах Лай ничего нельзя было прочесть. Темный кружок радужной оболочки растворял черную бусинку зрачка и сливался с ней.

– Думаю, пятьдесят на пятьдесят – это будет справедливо. Половину вам, половину мне.

Мадам Лай расхохоталась. Миловидная служанка улыбнулась, отчего ее округлое личико сделалось похожим на раскрывшийся желтый цветок. Приглушенное хихиканье донеслось с кормы. Энни обернулся и посмотрел на мистера Чуна:

– Вы хотите оказаться за бортом? У себя за спиной я разрешаю стоять только моему черномазому штурману. Вам понятно?

Энни вновь повернулся к мадам Лай, но он слышал, как «мастер записей» отошел подальше.

«Ловко я щелкнул его по носу, – подумал Энни. – Хотелось бы взглянуть в лицо этому типу».

Мадам Лай улыбалась. Казалось, она была довольна, что мистера Чуна поставили на место. Энни сказал:

– Как ни крути, солнышко, а меньше чем за половину я и пальцем не шевельну.

– У нас есть закон, – заговорила мадам Лай. – Мы морские волки, и каждому известно, что и у волков в лесах Сычуаня есть законы. Я – вожак, мне принадлежит треть всей добычи. Остальное поровну делится между моими людьми, но закон гласит, что капитан получает шестнадцать долей от общего, помощники капитана и штурман по семь, мой «тау-му» – пушкарь – четыре и… как называется «то-кунг»?

Она сделала движение, будто рулит.

– Рулевой.

– Да. Он тоже четыре. Вам я плачу сотню.

Энни нахмурился, посмотрел на часы и тихо пробормотал:

– Мадам, у меня нет желания позволять мистеру Чуну распоряжаться моими доходами. Скажите, сколько вообще долей будет?

– Возможно, на это дело я возьму двести человек. Значит, будет триста долей.

– Это после того, как вы снимете сверху свою треть?

Тут Энни расхохотался. Вырывающиеся из недр его огромного тела громыхания разбудили пушкаря, спавшего неподалеку от места, где сидела мадам Лай. Спросонья он недовольно заворчал, как собака.

– Мадам Благоденствие, весь наш разговор может служить примером того, как китайцы попусту тратят время из-за пагубного пристрастия торговаться. Такой подход к делу давно устарел. К тому же я чертовски проголодался. Я знаю, и вы знаете, что за меньшую, чем у вас, долю я не стану проворачивать это дело. Идет? Треть вам, треть мне, а остальное разделите среди своих людей. – Энни невинно улыбнулся ворчащему пушкарю, и парень, сплюнув, вновь пристроился спать у пушки.

– Я не могу дать вам так много. Мои люди не позволят мне этого сделать. – Мадам Лай призвала в свою защиту принципы установленной в ее среде демократии.

На что Энни ответил:

– Мадам, я хочу вернуться на свой корабль.

– Возвращайтесь.

Она перегнулась через борт и окликнула старика на сампане (все это время он ждал у борта джонки).

– Простите, капитан, но вот вам мое последнее слово: я даю вам одну пять.

– Вы имеете в виду пятую часть? После вычета вашей доли?

– После вычета моей доли.

– Благодарю, сахарок, но вот какое дело, я люблю конфетки со шнапсом. – Он перекинул ногу через борт и нащупал лестницу. – Вы очень щедрая хозяйка, мадам Благоденствие. – С этими словами Энни исчез.

Мадам Лай подошла к борту и посмотрела вниз. Веревочный трап под тяжестью Энни скрипел, но он был ловкий моряк и спускался легко. Спустившись, уселся на центральную банку, поднял голову и помахал рукой. Старик тоже смотрел наверх и ждал сигнала.

– Я согласен на четверть, – сказал Энни. – После вычета вашей доли.

– Пятая часть, – ответила мадам Лай.

– Прощайте, мадам Благоденствие, – послышалось в ответ.

Старик оттолкнул сампан от борта джонки. Энни махнул рукой, как и подобает джентльмену, вообразившему, что он король, посетивший одну из своих дальних колоний. Старик налег на весло. Они отплыли на добрых двадцать футов, теряясь в насыщенном влагой тумане, успевшем размыть очертания военной джонки, как послышался мелодичный, хотя и чуть хрипловатый, голос мадам Лай:

– Хотите сыграть в «фан-тан» на свою четверть?

Тишина. Ухо мадам Лай уловило всплеск весла. Ночь и туман сделали «Тигра Железного моря» невидимым глазу Энни, он поскреб бороду и пробормотал, обращаясь к старику:

– А почему бы и нет?

Старик замер, и весло повисло в воздухе, роняя капли воды. Старик повернулся и выкрикнул тонким голосом на кантонском диалекте:

– Почему нет?

Он опустил весло в воду и сделал сильный гребок, круто разворачивая сампан.

Лай Чойсан сидела на подогнутых под себя ногах на палубе полуюта. В центр светового пятна от лампы «летучая мышь», которую неподвижно держал в руке капитан Ван, она высыпала из полотняного мешочка горку медных монет, в неугасающем азарте игры стертых до черноты. Мистер Чун прикурил дешевую японскую сигару. Капитан Долтри сидел напротив мадам Лай, вытянув ноги. Носки его коричневых поношенных ботинок смотрели в усыпанное звездами небо, бизань-мачта подпирала спину. В отличие от мадам Лай, он не привык сидеть на палубе на коленях. За спиной время от времени раздавались негромкие хлопки паруса. Мадам Лай перевернула жестяную чашку, из которой капитан ел рис, и накрыла ею горку монет. Несколько из них попало под края чашки, она покрутила ею, как это делали крупье, чтобы собрать их внутрь или отсечь.

– Делайте ставку, капитан.

Она убрала руку с чашки, которую Энни сверлил глазами, стараясь постичь скрытую в ней тайну. В круг света заполз таракан, обежал чашку и удалился.

– Ставлю на «квок», один и четыре.

Из оставшихся монет мадам Лай одну отодвинула влево, а три вправо. Таким образом велся счет ставок в притонах Макао.

– Две или три в мою пользу, – сказала мадам Лай и, не раздумывая, быстро подняла чашку.

Казалось, монет не так уж и много. Она вытянула изящный, тонкий указательный палец, намереваясь начать счет, но ее соперник прищелкнул языком и протянул ей огрызок желтого карандаша, извлеченного из кармана рубашки. Без слов она взяла его, затупившимся кончиком разделила кучку, как и полагалось, на две части и начала быстро считать: четыре, и четыре, и четыре…

Оставалось четырнадцать монет, когда мистер Чун деликатно кашлянул, и Энни уже не сомневался, что проиграл. Затем осталось десять монет. Шесть. Энни теперь знал это наверняка. Он барабанил кончиком пальца по скошенному набок носу. Карандашный огрызок отбросил еще четыре монеты.

– О! Вы выиграли! – с серьезным видом сообщила мадам Лай.

Перед ней на палубе лежала одна монета.

Мистер Чун непроизвольно нагнулся и уставился на монету. Проницательный бухгалтер, несомненно, тоже заметил четырнадцать монет, которые затем уменьшились до десяти, шести… Но не сказал ни слова, когда мадам Лай подняла одиноко лежавшую монету и кинула ее между ног Энни.

– Вы получаете четвертую часть, капитан Энни Даутли, – беззаботно проворковала мадам Лай. – А карандаш я оставлю себе.

Глава 5
Среди праведных героев

Начал моросить теплый дождь. Сампан приблизился к борту «Морского флюгера». Всю дорогу Энни размышлял, как шесть монет после вычета четырех могли превратиться не в две, а в одну. Должно быть, вторую монету мадам Лай виртуозно прикрыла ладонью. Но причины, по которым она все-таки отдала выигрыш, оставались непонятными. Возможно, если бы расклад был в его пользу, она и в этом случае прибегла бы к обману, чтобы выиграть. Однако не материальные ценности, а право управлять судьбой, вне зависимости от того, кому она благоволит – ей или сопернику, взять в руки судьбу гуайло и показать, кто в этой жизни хозяин, неизменно привлекали ее. В жизни мадам Лай Чойсан торжествовала ее воля, а не случай.

С другой стороны, возможно, она просто хотела сделать гуайло приятное. Во сколько ей обойдется это решение (или каприз), станет известно только спустя несколько недель, но заполучить Энни ей нужно было сейчас.

Поднявшись на борт «Морского флюгера», Энни тут же увидел Барни, величественно возлежавшего на шканцах и надувавшего презервативы, как воздушные шарики. Три таких уже были привязаны к флагштоку и вяло колыхались при слабых порывах теплого и влажного бриза. Чернокожая толстуха сидела на месте рулевого и любовалась ими. Энни сразу же повалился на койку, и словом не обмолвившись с компаньоном, который, судя по его состоянию, был не готов к обсуждению радужных планов и открывшихся перспектив.

На следующий день – а это был четверг – они загрузились двадцатью шестью тоннами пиротехники производства абердинской компании «Линь Хуанчжан и сын» и перед самым заходом солнца отправились в Кантон. На следующее утро они вошли в док Вампу, разгрузились, и Энни отправился в контору своих агентов «Крауфорд и Перри» разнюхать, что в мире новенького. Годовой бойкот, объявленный британскому торговому флоту коммунистической организацией Кантона, провалился, как рушились все подобные акции в Китае. Исправно следуя политическим убеждениям, люди теряли немалые деньги, а после того как националисты спровоцировали раскол в среде красных, не осталось ничего, кроме патриотизма, ставшего лишь вешалкой, на которую нацепили шляпу бойкота. Китайцы были патриотами на каком-то глубинном, мистическом уровне, но в делах коммерческих они о нем начисто забывали.

Как бы то ни было, иностранные суда под обтрепанными непогодой звездно-полосатыми флагами, подобные «Морскому флюгеру», оказались в выигрышном положении. Для них всегда находился груз, чаще всего это был шелк, который везли в Сингапур или Индокитай. Энни долго мялся и наконец взял небольшой груз посуды и прочей кухонной утвари для Макао (каких-нибудь шесть миль пути). Барни и визжал, и плакал: деньги ничего не стояли, и как при этом можно отказаться от длительного рейса и согласиться на такую мелочевку? Энни отвечал коротко, мол, у него важная встреча в Макао в понедельник вечером; деловое свидание с очень большим человеком по поводу серьезного дела. Затем он покинул Барни и отправился в Кантон для разговора с торговцем оружия в розницу. Сделка с мадам Лай казалась ему чем-то призрачным. Она могла обернуться кошмарным сном, попав в который захочется мгновенно проснуться. Поэтому Энни благоразумно подыскивал альтернативный товар – не шелк, пиротехнику или электрические вентиляторы, а то, что приносит хорошую прибыль: пулеметы, запасные части для артиллерийских батарей Чан Кайши, состоявших из американских двенадцатимиллиметровых горных пушек. Энни знал, что порядочный запас подобного «железа» находится на складе филиппинской полиции недалеко от Манилы.

«О, Манила! Этот, если можно так сказать, прекрасный город занимает не последнее место на моем звездном небосклоне, – подумал Энни. – Но почему Манила? Как ни крути, все дороги ведут в Манилу, хотя из всех городов этот ему меньше всего хотелось видеть!»

В субботу вечером они бросили якорь в скромном порту Макао, а в понедельник после обеда Энни отправился в игорный дом «Юн чунь». Мистер Чун был там и разговаривал с управляющим – своим родственником. «Мастер записей», в английском канотье, темно-синем льняном просторном пиджаке с медными пуговицами и очень широких габардиновых брюках, радушно приветствовал Энни. На нем также были лакированные туфли с маленькими бордовыми носочками. На Энни были лучшая (подержанная) шелковая рубаха, пуговицы которой представляли умопомрачительно пеструю коллекцию, и мешковатые, в мелкую клетку, штаны, некогда приобретенные в Сеуле и, по его мнению, сидевшие безупречно. Готовясь к встрече, он подровнял бороду и почистил фуражку от пыли. «Вальтер» он даже не потрудился спрятать подальше от посторонних глаз.

Макао в ширину имеет всего четыре мили. Они ехали по набережной Гранде вдоль берега в легкой двухместной коляске с откидным верхом. Миновали палаццо губернатора, затем храм Ма Кок Миу, морской богини А-Ма, в честь которой остров и получил свое название; затем старую крепость Барра и огромное плавучее казино «Сунь Тайс». Проехали еще немного вперед по узенькой улочке, похожей на туннель меж высоких стен.

В одной из этих стен были ворота со звонком-колокольчиком. Когда они позвонили, железная задвижка отодвинулась, через щель в воротах на них подозрительно посмотрел чей-то глаз, затем ворота открылись, и их встретил мужчина в странного вида черных башмаках. Он передвигался с трудом, хотя был вовсе не стар. Поклонившись мистеру Чуну, человек исчез. Пока они шли по саду, «мастер записей» радостно сообщил Энни:

– Этот селовек осень номел один стлелять из пуска. Но он быть ланеный, нет две ступни. Мадам Лай заботится о своих людях. Она дать ему плиют, делать ему специальные ботинки в Гонконге, у миссел Джобсон, с Куин-лоуд.

Архитектура сада отличалась изысканной утонченностью в традициях старых китайских садов – камни, архаичной формы деревья. По горбатому мостику они перешли пруд с лотосами и приблизились к небольшому дому, утопающему в зелени. Углы крыши загибались кверху, а водосточные желоба исходили из пастей бронзовых зеленых драконов.

На этот раз Лай оказалась в бледно-лиловом платье, похожем на белое, но более фривольном, все в гирляндах вышитых цветов. Эти цветы одновременно напоминали и жасмин, и гиацинты. Воротничок был под горло, из-под платья выглядывали белые просторные штаны. Все ее украшения были из темного сине-зеленого нефрита. Исключение составляло кольцо с сапфиром, огромным, как яйцо крапивника. Изысканная огранка сапфира позволяла ему не просто поблескивать, а излучать сияние. Словом, мадам Лай была не из тех женщин, которые умирают в своих чонсамах!

Они отошли к пруду, под сень деревьев. Хотя было не особенно жарко, Лай постоянно обмахивалась веером.

– Очень красивый сад, – сказал Энни.

– Обычно я не приглашаю сюда людей для ведения деловых переговоров.

– Тронут.

Далее он начал витиевато расписывать, как польщен ее приглашением.

Она пояснила, что для ведения деловых переговоров обычно использует здание, соседствующее с игорным домом «Юн чунь» (в этом деле у нее тоже есть свой пай). В Макао у нее много связей. А у покойного отца был своего рода официальный титул, по-английски называющийся примерно как «Благородный защитник рыбного промысла». «Чисто в гангстерском стиле», – подумал Энни.

Дом мадам Лай был традиционным китайским жилищем, состоящим из многочисленных павильончиков с маленькими двориками. Снаружи все это окружал сад. Несмотря на разнообразие цветовой палитры, доминировал розовый цвет, а окна были застеклены мелкими дорогими пластинами средиземноморского типа. Внутри среди португальской мебели красовались и китайские предметы из розового и черного лакированного дерева. Тут были диваны, ширмы и, конечно же, фарфор. Многочисленные фотопортреты богато одетых родственников с видимой гордостью были развешаны рядом с шелковым панно, на котором вздымались огромные морские волны. Похоже, Лай, как и вся ее семья, испытывала к морю особую страсть.

В доме была богатая библиотека. Мадам Лай сделала в сторону книг плавный жест рукой и сказала:

– Это комната поэзии.

Энни не верилось, что она прочитала хотя бы половину стоящих на полках книг. Тем не менее могло быть всякое, ведь мадам Лай была женщиной контрастов.

Вдруг его слух уловил голоса детей, но видеть их ему не позволили. Он вежливо спросил, сыновья у нее или дочери, на что она сказала:

– Будем делать как гуайло: вначале поговорим о деле, затем обо всем остальном.

В саду между двумя ивами стояла беседка из белого камня, внутри ее размещалась клетка с большой серой птицей. Мадам Лай принялась кормить птицу кусочками кокоса.

– Есть еще кое-что важное, капитан. Вы понимаете, что чувствуют наши сердца – людей Желтого знамени, когда кто-нибудь из нас предает своих братьев. Вы должны очень глубоко задуматься об этом.

Энни ждал этого разговора с того самого момента, когда в чем-то провинившемуся и связанному китайцу предложили перед смертью поужинать собственным пальцем. Энни предполагал, что несчастного день или два не убивали только ради того, чтобы наглядно продемонстрировать его участь гуайло как возможному деловому партнеру.

– Я о многих вещах глубоко задумываюсь, мадам Благоденствие, – ответил Энни, глядя в темно-вишневые глаза серой птицы. – Но о предательстве мне думать нечего. Предательство не в моей природе.

«Если она с этим согласится, то согласится и со многим другим», – подумал Энни.

Она искоса посмотрела на него:

– Вы человек белой расы. И разве вы не предаете ее? – Она сделала плавный жест рукой.

Энни позволил себе коротко рассмеяться. Из маленькой корзиночки в руке мадам Лай он взял кусочек кокоса, предназначавшийся для птицы, сунул его себе в рот и сказал:

– Существует только одна раса, которую человек может предать. Это раса двуногих, независимо от цвета кожи. Я не думаю, что кого-то по-настоящему предавал, – (Мадам Лай молчала.) – Вы должны знать, солнышко, – добавил Энни чуть раздраженно, – чем я все это время занимался, ведь ваши шпионы неотступно следовали за мной с того момента, как я вышел из тюряги.

Серая птица открыла гладкий клюв и издала хриплый, режущий ухо крик.

– Будет лучше, – сказала мадам Лай, – если вы станете одним из нас.

– Лучше для кого? Для вас? Или для меня?

– Лучше, чтобы было так.

Организация называлась «Собрание праведных героев Желтого знамени». Структура ее представляла своеобразную триаду (или тонг) и отпочковалась от «Союза Неба и Земли», основанного Чжан Бао, приемным сыном и любовником мадам Чен И, которая являлась женой пирата Чен Исао, того, кого называли не пиратом, а Императором морей.

Говорили, что в период наивысшего могущества Чен Исао командовал семью тысячами военных джонок. Он серьезно задумывался о свержении Императора-Дракона Цзя Цина. На западе правил Наполеон Бонапарт, посредине – русский император Николай. Так или иначе, как поведала Лай, Гора Благоденствия как главная крепость Чен Исао находилась на острове Ланто, что рядом с Гонконгом. В войне с пиратами острова Хайнань Император морей захватил очаровавшего его пятнадцатилетнего мальчика. Чен Исао не только сделал его своим любовником, но и усыновил, дав ему имя Чжан Бао.

В одном из сражений Чен Исао погиб. Чтя его память и, конечно же, ради своего удовольствия, вдова Чен Исао взяла Чжан Бао себе в любовники. Ему тогда было двадцать четыре года, и он уже командовал Красным отрядом. Мадам Чен И как Императрица морей превзошла своего мужа. Она со своим молодым и красивым любовником распространила влияние «Союза Неба и Земли» на все моря Китая.

– Чжан Бао мой предок, – сказала мадам Лай.

Они сидели в ее доме, пили чай и ели слоеные пирожки, такие же, как продавались на улочке недалеко от гриль-бара «Стофферс». Вряд ли это было простым совпадением: мадам Лай была внимательна к деталям, а у мистера Чуна шпионы были повсюду.

Она сделала один из своих плавных жестов рукой в сторону окрасившегося в желтый цвет неба (было около семи часов вечера).

– Отец отца моего отца был Чжан Бао. Он стал мужем мадам Чен И, но у него было много любовниц. Он был представителем народа танка. Как-нибудь я покажу вам его надгробие. Чжан Бао – самый прославленный из моих предков. – Она пододвинула тарелку со слоеными пирожками к Энни, и он не стал отказываться. – Однако жил он недолго. Надоев мадам Чен И, лежа в постели с другой женщиной, он съел несколько маленьких пирожных. Чжан Бао умер от яда, который был в пирожных. Он умирал в течение нескольких дней, и даже самый сильный опиум не мог погасить огонь, пожиравший его изнутри: плоть почернела и отстала от костей.

«Ну и семейка!» – подумал Энни, сочувственно качая головой и засовывая в рот очередной пирожок.

– Вы станете одним из наших братьев, – сказала мадам Лай.

– Это значит, что я должен буду называть вас сестрой?

– Нет, и я буду вашим братом.

Энни не стал углубляться в тайный смысл столь своеобразного родства. Ему приходилось сталкиваться с шаманами на Минданао и с последователями вуду на Гаити. Кроме беды, эти встречи ничего хорошего ему не приносили. Он зевнул и взял бронзовое зеркало, которое мадам Лай позволила ему повертеть в руках после того, как он выказал свою слабость к подобным вещицам. Посмотрев на свое мутновато мерцающее отражение, он поправил завиток в бороде.

– Мадам Лай, – устало произнес Энни, – вы морочите мне голову. Любой китаец, к сожалению, считает белого человека «свиным рылом». Другого отношения мне просто не приходилось встречать…

– Это не имеет значения. – Она раздраженно повела рукой. – Это же коммерческая сделка. Мы будем очень серьезно клясться на крови. Это все равно как гуайло подписывают бумаги. Только у нас отступать нельзя!

– Ну, если так, я буду рад поставить свою подпись, солнышко. Я готов пройти через все испытания, но уверен, что вы знаете: единственное, что заслуживает доверия, – это извечная человеческая жадность. Я доверяю вашей жадности, вы можете доверять моей. – Энни галантно поднял чашку.

Лай не особенно тронули его заверения. Это было видно по ее ироничной улыбке.

– Я совсем не жадная, капитан, и верю клятвам. Нарушить клятву – значит умереть.

Энни с серьезным видом кивнул, зная, что китайцы весьма легко относятся к смерти.

Зеркало представляло собой бронзовый диск восьми дюймов диаметром, его лицевая поверхность была отполирована и окрашена в цвет предрассветного моря. В центре оборотной стороны, покрытой патиной, находилась круглая шишечка-держалка, по краям обрамления – двенадцать знаков китайского зодиака в последовательности их расположения на небесном своде. Вокруг шишечки притаились животные четырех сторон света: на севере – черная черепаха, обвитая змеиными кольцами, именуемая Темным Воином; на востоке – зеленый дракон; на юге – алая птица; на западе – белый тигр.

Энни нравилось это зеркало. Его тяжесть, чуть мутная лицевая поверхность говорили о солидном возрасте. Лицо Энни оно отражало с деликатной проницательностью. Лай сказала, что зеркало сделано в период династии Хань, «еще до рождения вашего бога Иисуса Христа».

Барни знал: что-то произошло, и это «что-то» каким-то образом связано с китайской женщиной; Энни считал, что этих знаний Барни достаточно. В противном случае он испугается, начнет страшно суетиться и сомневаться. Всему, что бы ни затевал Энни, Барни пророчествовал крах. Ведь он мечтал о спокойной жизни, о статусе доверенного компаньона на «Морском флюгере», мечтал всласть покомандовать набранными на борт мальчишками, пребывать в полной уверенности, что Энни раскошелится ему на новую вставную челюсть, если старой придет конец, а еще он мечтал время от времени распевать глупые песенки Эдварда Лира. Ему очень хотелось доверять Энни и видеть впереди долгую счастливую старость у домашнего очага, сидя у которого он предавался бы воспоминаниям на фоне хорошего пианино.

Но Энни все эти скромные планы, мягко говоря, превращал в несбыточные мечты. Энни был безумным. Чем безумнее подворачивалось дело, тем с большим энтузиазмом он в него ввязывался. И это человек, которому уже стукнул пятьдесят один год!

Неудивительно, что Барни начал сильно лысеть именно из-за всего этого!

Подошли к полуразвалившемуся причалу, где стоял на якоре гонконгский паром. Был прекрасный вечер, и они устроили ужин прямо на палубе. Старик приготовил рыбу по-тайски, с креветками и рисом. Ледник был полон «Циндао», бутылка превосходного португальского розового вина стояла на маленьком раскладном столике, покрытом куском ткани в красно-белую клетку. Выглядело все по-домашнему уютно. Энни попробовал вино и налил в кружку Барни, положив рядом с его тарелкой хрустящие гонконгские банкноты – всего пятьсот долларов, после чего сказал:

– Это небольшая зарплата, сынок. Я тут собираюсь ненадолго отлучиться и предоставляю тебя самому себе. Вот письмо, дающее тебе право управлять судном, пока я не вернусь. Смотри не заразись триппером и помни: шестидесятое масло вовсе не восьмидесятое.

– Черт, – буркнул Барни. – Где это ты раздобыл такие деньги?

– Получил небольшой задаток по одному делу.

Энни говорил правду: мистер Чун действительно выдал ему тысячу золотых соверенов. Энни внушительно объяснил Барни, что эти деньги – законная выплата по сделке, а вовсе не взятка или какие-то там чаевые. В китайском понимании это ставило человека в положение раболепствующего должника.

– Ты, Барни, знаток китайской психологии и должен понимать смысл каждого моего поступка.

Тут Барни полагалось зааплодировать, но он лишь осыпал Энни дурацкими, с подковыркой, вопросами. Энни отвечал то с легким отвращением, то весело, а то и раздраженно. Поэтому Барни скоро иссяк.

Барни принялся жаловаться на ожидавшие его одиночество и опасности, начал выпрашивал еще денег для того, чтобы заменить мембрану у главной помпы для откачки воды из трюма; мальчишкам нужно дать по нескольку долларов, а сестра Сока в Сингапуре собирается выходить замуж, и ей нужно отправить в подарок серебряный браслет… Энни достал еще пятьдесят долларов из тех, что лежали аккуратно свернутыми в его кармане. Он велел Барни доставлять шелк или первосортный чай в маленькие порты британских колоний, куда пароходы не любят заходить. И никакого чертова опиума, иначе – развод!

– И никакого чертова оружия, – подхватил Барни. – Ну, Энни, если ты опять попадешь в тюрягу, я, мать твою, прямо на этой посудине, моей посудине, отправлюсь домой, в Новый Орлеан, – и черт с тобой. И ты, мать твою, никогда больше не увидишь ни ее, ни меня.

– Остынь, Барни, я устал получать в школе плохие отметки и стоять в углу. А еще я уверен, что не хочу больше хлебать тюремную баланду. Мне надоели азартные игры, и моя голова сейчас занята совсем другими мыслями.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю