Текст книги "Клыки Асуры"

Автор книги: Марко Леонетти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

V

Перед тем, как наемное войско выступило из Зала Факелов, воинам Родвара предоставили последнюю возможность, как следует отдохнуть и набраться сил, после этого должен был начаться скорый рейд без всяких передышек. Никаких поправок в скорости передвижения из-за усталости солдат не допускалось.

Старику Тьяцци очень не терпелось знать, как прошел военный совет. По воле той самой судьбы, в которую так настойчиво отказывался верить киммериец, предсказатель подошел и похлопал его по плечу как раз в тот момент, когда Конан пил мед. Мгновенно подсчитав время, варвар убедился, что с момента их первого разговора прошло ровно десять дней.

«… и ровно через десять дней я подойду и похлопаю тебя по плечу, когда ты будешь пить мед в Аломаре…»

Простое совпадение, – или старый мошенник действительно обладал даром предвидения будущего? Так или иначе, киммериец не позволил себе терять время на долгие размышления вместо того, чтобы с умом использовать выделенное время для отдыха, который не предполагал для варвара какого бы то ни было умственного напряжения.

– Тревожное знамение, мой мальчик, – сказал Динхвалт, усаживаясь за стол возле Конана.

– Снова духи мертвых?

– Нечто более страшное. Я думал, я всего лишь задремал и вижу страшный сон. Однако оказалось, я существую в облике другого – не человека – а бога! Это был он, Хёггсен-хитрец, ныне спящий в душной тьме. Но там, в моем видении, он подвергался жестоким мучениям в кошмарном месте, где всюду горел огонь, и сновали страшные бестии, и я смотрел его глазами! В той стране небо было малинового цвета, а языки пламени вздымались до самого неба! Зовется она Тьяргард. Там оказалась мятежная душа Хёггсена, после того как он расстался с жизнью на Рагнарёк. Его дух провел тысячу лет в глубокой яме, полной жаркой лавы, бессильный вырваться на свободу. Бездну мучений, сотни самых изощренных пыток огнём вытерпел его бессмертный дух, пока, наконец, не обрел долгожданную свободу! Теперь же он спит, безмятежно и кротко, возвращаясь в реальность нашего мира. Глубоко под землей среди уютного мрака Хельгарда, где нет палящего жара, покоится его тело, готовое обрести жизнь в назначенный час. Я запомнил, я прочувствовал все, что испытывал северный бог, о, и что это были за мгновения! Хёггсену-предателю пришлось претерпеть безграничный океан страданий! Но самым страшным мне показались его воспоминания о побеге – ты не представляешь, Конан…

Тьяцци перевел дыхание.

– Сквозь огонь, сквозь шторы ревущего пламени – на свободу! Он пробегал у самого трона владыки Тьяргарда и дерзнул заглянуть в его пылающие очи. Пламенеющий взор из-под угольно-черных век едва не спалил Хёггсена, но он устремился дальше, перекинулся в орла и полетел. Огонь, сорвавшийся вдогонку с распростертой длани, опалил его перья. Тогда Хёггсен обратился в волка и помчался быстрее самого ветра.

Но горящий великан дунул что было мочи, и обжег жаром его бока. Наконец, Хёггсен-хитрец достиг заветной границы горящей страны – там он остановился, вернув прежний облик и замер, глядя на высокий трон гиганта. Владыка огня послал в его сторону пылающих хищников, но Хёггсен знал, что им его уже не догнать. Тогда он стал издеваться над своим тюремщиком.

«Назови себя, чтобы я мог восславить во всем мире имя величайшего глупца и растяпы, который позволил мне бежать», – сказал недавний узник.

«Тьяр», – дохнул жаром великан. – «Ты еще вспомнишь свои слова, Хёггсен-насмешник, когда мы встретимся вновь. А теперь беги…»

И с этими словами он поднял из земли фонтан лавы, которая едва не поглотила обрадовавшегося Хёггсена. Тьяр усмехнулся – так трещит уголь, когда его касается пламя, и северный бог содрогнулся…

– Что же все это значит?

– Не знаю, Конан. Но туманные видения посеяли тревогу в моей душе. Я чувствую беду, которая надвигается, подобно огромной грозовой туче. Только несет эта туча не прохладный дождь, а огонь и нестерпимый жар Тьяргарда!

– Я успел убедиться, что ты редко ошибаешься, Динхвалт, – сказал киммериец. – Вот только поверь, разгадывать видения я тебе не помощник. Возможно, тебе лучше обо всем рассказать Миррейе и Тарланду – глядишь, аквилонские маги во всем разберутся. Они-то, наверняка, тебе что-нибудь да посоветуют.

– И то верно, – согласился предсказатель. – Что ж, пойду, разыщу чародеев.

Конан просидел в одиночестве чуть больше колокола, медленно набивая желудок. Потом киммерийцу вновь составили компанию в трапезе. На этот раз к варвару подсела Гретта. Сначала она поела, нисколько не стесняясь показаться неаккуратной, старательно нарушая все правила южного этикета. Только после этого заговорила с Конаном.

– Знаешь, я тут подумала, во время похода нам надо держаться друг друга.

Варвар внимательно посмотрел на собеседницу.

– Разве не Олав – твой напарник-командующий?

– Он самый. Однако…

– Что?

– На самом деле мы не так уж давно знакомы. Ты – человек проверенный, а Олав…

– Ты ему не доверяешь?

– О, нет, конечно же, доверяю, просто некоторые его решения временами кажутся мне… странными.

– Стратег он хороший, бывалый командир и отличный воин, это сразу видно, – сказал Конан. – Да вот только у меня к нему нет доверия. Что-то подсказывает мне, что Олав хитер как лиса и проворен как куница, хотя я могу и ошибаться. Впрочем, если он покажет себя как отменный полководец, я пойду за ним хоть в Хель.

– В Хель… Как бы и вправду туда идти не пришлось… А потому ты подумай над моим предложением. Когда бойцы скреплены порукой, даже в царстве тьмы шагается увереннее.

– На меня ты можешь положиться, – с уверенностью заявил варвар.

– Вот и славно.

Гретта позволила себе быструю, яркую улыбку.

Часть четвертая. Слезы Крома

I

Ванахеймский ветер имел прескверное свойство проникать под любую теплую одежду, забираясь даже в самые маленькие щели. Стылое дыхание Имира обволакивало тело странника, беспощадно выветривая скопившееся под одеждой тепло, кусачий мороз щипал кожу, вонзая в плоть тысячи крошечных ледяных игл. Привычные к холоду варвары уже не обращали на это внимания, а вот скитальцам из теплых стран Восхода пришлось и вовсе туго. Мерзнущие даже от слабых порывов стылого ветра, коварной забавы Ледяного Бога, они все плотнее кутались в скорняжные шубы, тщетно надеясь хоть как-то согреть стынущие тела.

Иногда приходилось останавливаться до шести раз в день, чтобы позволить теплолюбивым уроженцам Шема привести в порядок негнущиеся руки и ноги, отогреться у костра и уж после продолжить путь.

Вендийцы и пара аквилонских магов держались более мужественно. Мерзли они ничуть не меньше остальных, но упорно не желали подавать виду. Синкху и Паарадж, страшно лязгая зубами и вспоминая имена всех богов, упрямо продолжали шагать, невзирая ни на какие погодные условия.

Вера грела их, а воображение жрецов, рисовавшее мрачные картины того, как заклятый враг держит в руках священную реликвию, нещадно подгоняло вперед обоих. Если даже Святым Хранителям и случалось расслабиться на пару мгновений, то через какое-то время они уже снова размеренно шагали в строю наемников Родвара.

Миррейа и Тарланд люто страдали от мороза, но ни от одного из чародеев не исходило ни одного малейшего намека на жалобу – аквилонские маги, посиневшие от холода, с блестящими от слез глазами, выжатыми суровым ветром, молча шли вперед и вперед, так словно бы сами были сделаны изо льда, и никакие проказы Имира не могли их остановить.

По мнению северных варваров, с их-то выносливостью уже давно было пора рухнуть в снег, отказавшись от любых попыток к передвижению по холодной снежной степи – «Все, дальше не могу!»

Так ведь нет – магикосенсы ордена шли вперед, точно вся их сила вылилась в бездумную механическую ходьбу, а умения слились в единое желание, во что бы то ни стало выжить. Даже угрюмые северные воины отдавали должное их мужеству и выносливости.

Конечно, силы Миррейи и Тарланда были далеко не безграничны – стоило отряду пройти за день немногим больше отмеренного расстояния, и к вечеру оба мага едва держались на ногах, а засыпали тотчас, как только касались спиной разложенной постилки.

Однако своей целеустремленностью и упорством, а также недюжинной волей, редко свойственной их избалованной породе, аквилонские чародеи, несомненно, снискали большое уважение среди северян. Никто больше над ними не подшучивал и не позволял ехидных улыбок в их адрес – ни Олав, ни Гретта, ни кто-либо из наемников.

Хьёрса и Бор благоразумно забыли про историю, происшедшую в Данакаре, и Конан даже начал верить, что угроза со стороны головорезов двух банд начала отступать от Миррейи и ее брата.

Старик Тьяцци постоянно держался киммерийца. Нередко он надоедал варвару своими рассказами о тяжких странствиях беспризорных душ покойников или о тайных мирах, где пьют мед павшие в битве воины и жарятся в неугасающем огне убийцы королей.

Как ни странно, варвара это нисколько не раздражало – даже пустая болтовня, как известно, делает путь короче. На старого прорицателя холод, похоже, не сказывался ни в какой мере. Согретый вином и мыслями о блуждающих во мраке душах, Динхвалт был готов шагать хоть днями напролет, удивляя не только бывалых наемников, но даже их лидеров, которые раньше ничего подобного не встречали. Вот уж кто-кто, а старый Тьяцци оказался отменным наемником. Он постоянно давал полезные советы тем из асиров, кто нуждался в правдивом прорицании, тревожась о будущем, предсказывал погоду и безошибочно выбирал верные пути, не заметенные снегом. К тому же, вдвоем с Конаном они, как могли, помогали Миррейе и Тарланду, и, возможно, благодаря их общим усилиям, маги еще до сих пор не замерзли в снегу. Нередко аквилонцы с деланным презрением отвергали их помощь, ссылаясь на то, что сами прекрасно справятся.

Хотя даже безмозглый ётун понял бы, что без стараний Конана и Тьяцци дела у аристократов из соседнего королевства складывались бы многим хуже.

Удача благоволила отряду уже достаточно долгое время, и Олав даже начал подозревать в столь благом стечении обстоятельств какой-то подвох. Не ожидает ли их впереди какая-нибудь хитроумная колдовская каверза? Не притаилось ли несчастье за чередой щедрых подарков судьбы? Насколько себя помнил командующий войска, еще никогда прежде ему не доводилось возглавлять поход, в котором события имели бы столь положительный оттенок.

Стечением обстоятельств, казалось, руководило какое-то неведомое покровительственное волшебство. Две седмицы скорого марш-броска по просторам Киммерии, затем благополучный переход через Иглофийские горы, в которых они умудрились ни разу не попасть под обвал или наткнуться на другую значительную неприятность, а теперь и Ванахейм, тихий и безмятежный, точно небесные луга хозяйки Атали. И это притом, что четырем с половиной сотням вооруженных воинов еще ни разу не пришлось ввязаться ни в одну стычку!

Боевой дух небольшой армии Родвара казался достаточно высок – наемники из числа асиров и ваниров, несмотря на жестокие холода, выглядели превосходно – таких хоть сразу к Хару веди, кого хочешь на части разорвут, все как один смелые и благородные.

Жажду скорой наживы постепенно вытеснил настоящий азарт. Большинство варваров, как справедливо предположила Миррейа, как будто и в самом деле уверовало в то, что они отправились на священную войну, призванную вычистить скверну, скопившуюся во владениях молодого ярла-колдуна (эта скверна; усмехнулся в ответ Конан, всегда имеет приятный желтый оттенок и звонко дребезжит, подкинутая в воздух щелчком большого пальца), а заодно спасти Крома, Асуру, Митру – и кого там еще? Хёггсен он, понятно, враг, противник мирового порядка. Авар – еще того хуже, раз доверился лживым речам мятежника.

А вершить правое дело в угоду Иггу все равно, что украшать Вальхаллу своим присутствием. Да и разве Отец Дружин забудет их, удалых смельчаков, после всего, что для него сделали? О нет, конечно же, нет. Эта война принесет не только несметные богатства, но и обеспечит беспрепятственный проход в Залы для избранных, куда Хар берет только самых отважных и самых мужественных.

Реган даже побился об заклад на свой чудесный молот, что Гаррад будет взят раньше, чем закончится сезон волчьих свадеб. Его противником в споре стал никто иной, как Тарн, молчаливый Тарн, Сын Гарпии, который только недоверчиво качал головой в ответ на настойчивые увещевания асира.

Загадочный получеловек верил в то, что поход окажется для многих лишь кратчайшим путем в могилу. Впрочем, казалось, Тарна больше занимает сам процесс спора, нежели его предмет – привыкший вечно скрываться в тени и ненавидеть полноценных людей, Сын Гарпии, наконец, получил возможность не прятаться от взоров соседей.

Карракх постоянно устраивал потешные бои с воображаемым драконом, тем самым, развлекая галдящую орду наемников, или же веселил уроженцев северного края историями о шальных блудницах, которых он якобы перепробовал за свою жизнь больше тысячи.

Грубым варварам вскоре полюбился невысокий шарлатан, ненавидевший крылатых змеев. В любую компанию он мог внести искру веселья и растопить лед плохого настроения. Даже люди Хьёрсы и Бора позволяли себе улыбаться над бесстыдными шутками Карракха, а Бели и Брокк те и вовсе благосклонно предложили Заклинателю Драконов свое покровительство в скором будущем, после окончания похода. Впрочем, в таковом шаман вряд ли нуждался.

С Конаном бандиты вели себя осторожно, хотя подобная необходимость, скорее, была вызвана установленными порядками. Вздумай они вновь затеять драку, Олав быстро нашел бы на них управу. То же самое касалось и Хьёрсы. Вьяллар до сих пор не забыл его вспыльчивого характера и надежно приглядывал за асиром.

Злобный был бы и рад устроить какую-нибудь подлость Конану или выкинуть над киммерийцем гнусную шутку, но пока Вьяллар держался настороже, у наемника оставались связаны руки. А вот в том, что рано или поздно он улучит момент, чтобы исполнить задуманное, у варвара сомнений не было.

В одно время Конану даже хотелось подойти к асиру, чтобы раз и навсегда решить все проблемы – словом или сталью. Но, подумав, киммериец отбросил идею – такая ссора пойдет на радость другим недоноскам, вроде Хьёрсы, не говоря уже о том, что Вьяллар с позором прогонит его из отряда, как неразумного разжигателя скандала.

Сын Родвара не терпел никаких распрей в своем войске – даже шутейных кулачных поединков. Возможно, благодаря поддержке строгого порядка из сброда разномастных вояк получилось какое-то подобие войска. И в том, что все шло гладко, нельзя было не усмотреть заслугу сына вождя канахов. Что и говорить, из Вьяллара получился отличный стратег и полководец. Кое-кто даже поговаривал, что с рождением отпрыск Родвара отнял у родителя всю причитавшуюся тому мудрость. Конечно, сами распространители крамольных слухов тщательно избегали того, чтобы сказанное могло каким-то образом дойти до самого вождя войска. Вряд ли подобная мысль, прозвучавшая от подчиненных, могла польстить полководцу.

Если Олав замещал Вьяллара по вопросам организации войска и соблюдения порядка, то Гретта взяла на себя обязанность руководить советом капитанов. На ее плечи была возложена ответственность за принятие тактических решений, – какой путь избрать, чтобы до поры оставаться незамеченными; какое время лучше выждать, а в какое передвигаться с удвоенной скоростью.

За капитанами небольшой наемной армии сохранялось право следить за порядком в войске, а также принимать совместное решение в тех редких случаях, когда Гретта не могла брать на себя ответственность за отдачу личного приказа без согласования с меньшими чинами. О появлении буранов и метелей ее предупреждал Тьяцци, выбирать правильный путь помогал Конан, который благодаря своим инстинктам мог определять возможные ловушки, устроенные на пути врагом. Капитан наемников, безусловно, считалась с мнением своих спутников, хотя последнее слово, конечно, всегда оставалось за ней. Безо всяких злоключений четыре с половиной сотни бойцов достигли Годдарских Равнин, за которыми предстояло преодолеть Глотку Великана – заснеженную низменность, усеянную сотнями тяжелых круглых валунов. А уж оттуда до Стылых Озер рукой подать.

II

Изначально этот поход представлялся Конану многим труднее, поэтому варвар, если и не ожидал ежедневно беды, как Олав, то, по крайней мере, был уверен, что все испытания ждут их впереди. Ясно как день, вот так без задержек и потерь до самого Гаррада они не дойдут. То ли дело, что еще затевает Авар! За тот единственный раз, столкнувший его с колдуном, киммериец успел понять – молодой ванахеймский ярл способен на многое, очень на многое. Если Нидхеггсон решит заняться их войском всерьез, тогда наемникам Родвара не поможет даже Имир. Ведь и в самом деле глупо надеяться, что они успеют собрать все нужные магу предметы, не навлекая на себя гнев ванахеймского чернокнижника. И уж, тем более, неразумно полагать, что они сумеют пройти вместе с ними в Гаррад и разрушить башни темного города под пристальным взором Авара. Маг обязательно нанесет удар – но где и когда?

В том, что он выживет, Конан не сомневался. Он вообще об этом не думал. Смерть в понимании уроженца Киммерии – вполне естественный ход вещей, если она, однако, не вызвана лихими деяниями врага. Тогда приходится защищать свою жизнь, а также тех, кто может пострадать от действий губителя. Под рукой всегда есть грозный стальной меч – а что еще нужно киммерийцу, чтобы отстоять свое право на существование? Но даже если случится так, что он сложит в бою свою голову, ему будет не срамно появиться в чертогах Крома.

А что другие? Миррейа? Тарланд? Тьяцци? Гретта? Сумеют ли они достойно принять смерть? И куда пойдет каждый из них – в Вальхаллу к Хару, в холодную мглу Имира или же в роскошный дворец Митры? А может всех их поглотит вечно голодная хозяйка Мрака, темная госпожа Хель? Бездонный колодец тьмы, откуда нет возврата к жизни – ни через сто, ни через тысячу лет, пока не истлеет единая цепь, сковывающая души всех покойников…

Нет, тогда умирать им нельзя ни в коем случае. Однако идти в пасть чудовищам Хельгарда все же придется. Иначе скоро весь окружающий мир станет похож на унылое Царство Мрака. Не об этом ли без устали повторяет Тьяцци? Не о том же ли свидетельствуют зловещие знамения и дурные вести, идущие с Полуночи? И не тот ли дремлет в глубоких подземельях Гаррада, кто способен затопить душной мглой и жидким огнем весь мир, как это уже случилось однажды? Даже мрачный бог их страны, в таком случае, сгинет навсегда.

Боги бессмертны, не так ли? Или же все это легенды? Если Хёггсен не умер, в то время как его дух провел много веков в заточении, дожидаясь единственного мгновения, чтобы вырваться на свободу, то есть шанс, что где-то и по сей день скитаются души ушедших покровителей Нордхейма.

Возможно, призрак Хара все еще блуждает в запредельной Вальхалле, среди ратей доблестных воинов, и бородатый Игг сам подливает мед в рога, которые подносят к устам усопшие воители.

А где же сейчас Тюр, великий Тюр, который одним взмахом своего огромного молота мог раскрошить черепа сразу трем великанам? Наверняка, Кром знает ответ. Когда пробьет роковой час, и Конан предстанет перед темным троном владыки, он обязательно спросит своего покровителя. Но покуда он здесь, в мире живых, ответ на этот вопрос ему предстоит искать самому.

Конан заметил, насколько далеко он зашел в своих размышлениях. Такое бывало нечасто. Люди его племени всегда считали своим долгом действовать, а созерцать и размышлять – это удел богов.

Новая мысль, напросившаяся сама по себе, поразила варвара своим необыкновением – они ведь идут в Гаррад защищать богов! Разве не так?

Где же великий Митра, самый могучий и сильный из ныне царствующих, на которого уже заготовили кроваво-красный кинжал темные шемиты? Или великий Асура, который без чужой помощи не может вернуть потерянные клыки? Или Сет, у которого точно у младенца отняли венец, и теперь играют им, словно сущей безделицей на глазах у грозного стигийского владыки?

Почему великие и могучие не снизойдут со своих высоких тронов, чтобы наказать всего-то одного-единственного колдуна – смертного, посмевшего бросить им вызов? Будь у Митры желание, весь Гаррад бы в одночасье превратился в огромную кучу золы. Но ведь нет – Митра неподвижно сидит в своем дворце, дожидаясь пока пробьет колокол. Неужели так необходимо ждать, пока гибель прокрадется в твои покои и пощекочет тебя своим раздвоенным змеиным язычком?

И ведь кто встал на защиту самого пламенеющего бога?! Они, варвары с Полуночи! Могут ли высшие, в свою очередь, быть настолько глупы, чтобы доверять смертным дар своего существования? Или же они настолько беспечны и ленивы, что не поведут и пальцем, пока мир не расколется пополам?

Конан нахмурился – ответа на этот вопрос у него не было. Зачастую действия богов нельзя понять. На то они и боги. А ведь в число беспечных богов, которым угрожает опасность, входит и Кром. Неужели же и его можно осуждать за неосмотрительность?

Устыдившись собственных дерзких мыслей, варвар остановил их течение – чего доброго Кром рассердится. Вот умрет он и предстанет перед высоким троном – и как тогда посмотрит в глаза великому хозяину Киммерии?

«Ты ли Конан, тот человек, который позволил себе усомниться в моей мудрости?»– спросит его Кром.

Впрочем, будет гораздо страшнее, если этого вообще не произойдет. Трон Крома окажется пуст. Покровителя киммерийцев погубит Авар, отправив Великого в скитанья по пустым безднам небытия? И разве может позволить он, сын Киммерии, любимец могучего владыки, этому случиться?

Против воли из легких варвара вырвался тяжкий вздох.

Вендийцы, аквилонские маги и шемиты, наверное, чувствуют то же самое – беспредельную пустоту, хаос разрушения и смерть впереди. Это непременно произойдет, если Хёггсен Богопротивник вырвется на свободу. Поэтому они идут вперед, невзирая ни на какие трудности.

Стоит поддаться искушению, расслабиться хоть на миг – и все, конец. Исправлять содеянное кем-то невежественным и могучим, потом уже будет поздно. Утекающее время становится все дороже и дороже.

А может, помощь Крома все-таки незримо присутствует?

Владыка Киммерии незримо живет среди них и лично ведет вперед войско, так что наемники Родвара беспрепятственно ступают по землям Ванахейма. Быть может, властелин душ всех варваров сопровождает их в дороге, указывая верный путь?

Все-таки деяния богов до конца непознаваемы, впрочем, как и их вершители. Кажется, ты все про них знаешь – и про их тусклые подземные чертоги, и про армии духов, составляющих их свиту… И все-все про них тебе известно. А вот, оказывается, шагаешь ты по земле, а он рядом – невидимый Кром идет настолько близко от тебя, что ты можешь коснуться его рукой. И нет нигде слепящего сверкания молний, не трепещут небеса, не стонет у стылой земли сонм духов, и не трубит в рог подземное воинство, выходящее из зева раскрывшихся врат… Странные создания эти высшие.

– О, Кром, не оставляй нас в трудный миг, – тихо проговорил киммериец в очередной раз. – Не обдели нас своей помощью, и тогда в назначенное время я появлюсь в твоем подземном дворце в позолоченных доспехах, а в руках буду держать головы тех, кто последними посмел покуситься на твой высокий трон…

Сзади к Конану неслышно подошел Синкху Пленитель. Варвар мог расслышать любой, даже самый тихий звук шагов, но на этот раз он был готов поклясться собственным сердцем в том, что жрец двигался совершенно бесшумно, да еще так, что его дыхание жизни не настораживало попутчика.

– Кажется, ты молился своему богу? – поинтересовался вендиец. – Это так?

– Может и так. Ведь ты все слышал, к чему притворяться, будто бы последние слова долетели до тебя случайно? Не удивлюсь, если ты еще и мысли видеть умеешь.

– Во многом ты прав, мой светлейший друг, и все же не везде. Мысли читать я не умею. Я могу лишь догадываться о том, куда обращены помыслы человека – в добро или во зло.

– А как насчет моих мыслей?

– Если бы я заметил что-то недоброе, я бы не подошел.

– Вот как?

– Прятать мысли позволено злодею, а тому, у кого на сердце нет ничего дурного, нужно научиться открывать свой разум для других, так сказал наш пророк Ррад Нури.

– А ты бы это мог сделать?

– По твоей воле, мой северный брат. Расскажи мне, о чем ты думаешь, и я поделюсь с тобой тем, о чем мыслю я.

– Что ж… действительно, я думал о своем покровителе, Кроме, – согласился киммериец. – А до этого мне пришла в голову мысль, что Авар – безумец, раз уж начал действовать по воле того, кто способен разрушить старый порядок и сгубить нас всех. Вот и сейчас я призываю Крома в свидетели, что жестоко отомщу тому, кто жаждет свергнуть высокого повелителя нашей страны с его законного трона, пусть даже этот человек некогда спас мне жизнь. Перед ним в долгу я, но никак не Кром.

– О, тогда, должно быть, ты представляешь себе, что чувствуем мы, зная, что самый страшный и одновременно притягательный предмет для Асуры, его клыки, находится в руках у врага! Наш бог очень и очень добрый, и будет негоже, если лиходей Нидхеггсон совратит его с правильного пути… А какой он ваш бог Кром?

– Он… справедливый, – немного помолчав, ответил варвар. – Не хороший и не плохой. Он судит всех по заслугам. Когда ты приходишь в его царство после смерти, Кром сам выбирает тебе место – подлецов и трусов кидает в кипящий котел, а смелых воинов усаживает за праздничный стол, точно самых дорогих гостей.

– Должно быть, ваш бог очень мудрый, – рассудил Синкху. – А вот наш Асура не всегда был таким. Когда-то он был злым демоном и питался человеческой кровью, пока питары не разрушили его дворец. Сначала Асура хотел обмануть их, чтобы просто выжить, и притворился добрым. Но потом благие деяния стали все больше и больше привлекать великого, он понял, что способствовать жизни куда интереснее, чем ее губить, что исцелять и просвещать гораздо полезнее, чем увечить, и, таким образом, злой демон превратился в доброго бога. Ты же понимаешь, северный брат, как больно будет нам, его преданным слугам, когда Асура начнет обратное превращение. Нельзя допустить того, чтобы Авар воспользовался священными клыками. Нужно остановить его деяния любой ценой – иначе повсюду распространится смерть и разрушение.

– Об этом нам поведал сам Асура, – поддержал жреца другой Святой Хранитель, Паарадж. – Он чувствует перемены и сильно от этого страдает. Но не за себя – ему жалко нас, ничтожных. Пока еще великий способен переживать, хотя это дается ему с трудом, и он все больше теряет связь со своим добрым обликом. Но вот неумолимый рок приблизит тот час, когда Нидхеггсон возьмет в руки клыки, и тогда…

– Не успеет, – сказал Конан. – Мы не позволим ему.

– Хочется верить, брат мой. Очень хочется. Хорошо, что ты един с нами во мнении. Ни Кром, ни Асура не должны стать жертвами мерзкого чародейства.

– А как же Митра? – подумав, спросил варвар. – У этих темнокожих убийц хранится клинок, который способен прервать жизнь пламенеющего бога. У Митры много почитателей. Если вдруг произойдет страшное, и Высокий сгинет, кто позаботится о них? Не случится ли так, что злополучный кинжал станет его скорой погибелью?

– Истина в мире не всегда понятна, – сказал на это Паарадж. – Вот, например, я тридцать лет прожил на свете, занимаясь тем, что охранял священную реликвию Светлейшего, и только пару лет назад узнал, что Асура – это бывший демон. А что до Митры и таинственного оружия темнокожих, то здесь существует отдельная загадка, разгадать которую совершенно непросто. Жизнь Митры – и клинок, который, возможно, также как и Клыки Асуры, никогда не стоило выносить на дневной свет…

– В любом случае, я им не доверяю. Убийство бога никогда не оправдывается. Если, конечно, он не злой разрушитель.

– В этом ты прав, киммериец. И опять же не совсем. Если бы питары убили Асуру в незапамятные времена, кто бы заботился о Вендии все эти долгие столетия?

– Тогда, выходит, и Хёггсена нельзя убивать?

– Может, и нельзя, – неопределенно ответил Паарадж. – Пока что наш враг не Хёггсен, а его не в меру талантливый ученик.

– Нидхеггсон некогда спас мне жизнь, – вновь вспомнил Конан. – Его бы я не стал убивать, если бы не было на то нужды.

– Придется. Иначе Гаррадом вскоре будет называться вся Хайбория. Действуя во благо, нередко приходится жертвовать жизнью.

– Чужой…

– Не только. Я и Синкху с радостью отдадим собственные, чтобы оградить от опасности нашего Светлейшего.

– Я верю, этого не потребуется. Сгинет тот, кто неправ. Тот же, за кем правда, пройдет сквозь любые преграды.

– Эх, северный брат, к сожалению, в нашем мире такое случается не всегда. Шанс выпадает как хорошим, так и плохим, – выразил свою позицию Синкху. – Тот, кто умелее, ловчее и сильнее, зачастую выходит победителем в любой ситуации.

– С твоих слов ясно, что все решает сила, – заметил Конан.

– Напротив. Не физическая сила, но могущество идеи, укоренившейся в разуме людей, тех, что впутались в узы спора. Тот, у кого идея оказывается сильнее, выигрывает единоборство, понимаешь?

– Нет. Если у меня в руках меч, а у противника – лишь голые руки, будь он хоть трижды ученый мыслитель, все равно проиграет. Что бы он там ни надумал, какую бы хитрость ни изыскал, я все равно зарублю его, если не с первого, так со второго удара, – рассудил варвар со своей логикой.

– Ты не совсем верно истолковал слова моего единоверца, мудрейший друг, – сказал Светлый. – Сила идей не обязательно есть сила ума. Идея – это, прежде всего, целеустремленность, рвение или же, если угодно, совершенное желание выполнить свою миссию, неважно кем тебе предначертанную. Тогда никакие преграды не помеха. Почему у проклятого вора Ганглери получилось выкрасть священный артефакт? Как сумел он пройти все ловушки? Почему он сумел в клочья разорвать защиту Святых Хранителей, которые всю свою жизнь только и учились защищать святыню? Потому что его идея – то нечистое желание выкрасть Клыки Асуры в угоду своему мастеру – превзошла все наши помыслы его охранить. В ту ночь Ганглери неумолимо двигался к исполнению своей цели, а наши собственные мысли пребывали в вязкой дреме. Мы не были готовы отстоять артефакт и, как видишь, горько за это поплатились. Погиб Валанх, погиб учитель Парамурди…

– Но ведь вы живы!

– Да. Возможно, Асуре было угодно, чтобы мы увидели еще ни один рассвет. И я даже догадываюсь, по какой причине: Светлейший надеется, что мы сумеем предотвратить неизбежное, обратить необратимое. Лик Асуры видоизменяется с каждым новым мгновением! Добрейший из добрейших становится все равнодушнее и все больше тонет в холодном море тьмы. И все же он страдает, жалея о том, что скоро утратит способность покровительствовать Вендии и заботиться об ее жителях. Что отныне он не сможет защитить своих детей – и от чего же? От собственных деяний!