Текст книги "Мертвые не молчат"

Автор книги: Марк Вернхэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

Глава 23

Боль в моем теле немного успокоилась. Надвигается ночь. Это старое кресло, каким бы отвратительным оно ни было, кажется мне таким же хорошим местом для укрытия, как и любое другое. После всех моих приключений я устал и здорово проголодался. К тому же хочется пить. От меня до цивилизации мили и мили, но не стоит рисковать и идти назад в ярко освещенные магазины, где меня могут обнаружить.

Я встаю и выхожу из этого старого полуразвалившегося туннеля. В темноте пустырь выглядит по-другому. Небо постепенно чернеет, и развалины старых домов становятся похожи на чертовы горные кряжи. Теперь, когда солнце зашло, стало холодно, и мое дыхание вырывается изо рта облачками пара. Я, в общем-то, совершенно не готов проводить зимнюю ночь под открытым небом без еды и без уютной кровати. Оглядывая погружающиеся в темноту развалины, я замечаю какой-то крошечный мигающий огонек. Присмотревшись, замечаю, что от этого огня идет дымок, поднимаясь струйкой в сумрачное небо. Это маленький костер. Я иду к нему, снова спотыкаясь на битых кирпичах и всяком мусоре. Мне кажется, что я вот-вот сломаю себе ноги. Стараясь не упасть, я иду, раскачиваясь взад и вперед, раскинув в стороны руки, как какой-то канатоходец, постоянно причитая что-то типа: «Блин!» и «Твою мать!».

Я подхожу к костру все ближе, и вдруг из темноты кто-то кричит:

– Мне не нужны проблемы! Не приставай ко мне!

А потом:

– Еще пара шагов, и я запущу в тебя вот этим кирпичом! Не приставай ко мне! Я точно расквашу тебе все лицо, даже не сомневайся!

– Мне тоже, на фиг, не нужны проблемы! Только не мне! – кричу я в ответ, остановившись как вкопанный, потому что этот таинственный угрожающий голос меня, честно говоря, напугал. – Я просто хочу погреться у костра, могу помочь набрать для него дров! – кричу я снова, пялясь в темноту вокруг костра, стараясь увидеть того, кто грозит вышибить мне мозги кирпичом. Но я вижу лишь темный силуэт – темнее, чем темнота вокруг него. Он скачет туда-сюда, как какой-то черный призрак.

– Тогда подходи, – говорит голос, теперь уже спокойнее и без истеричных или угрожающих интонаций, хотя все равно с подозрением.

Я неуверенно делаю несколько шагов и подхожу к потрескивающему костру, в котором горят какие-то куски дерева и всякий хлам. От костра идет приятный оранжевый свет и, самое главное, тепло. Разведя руки в стороны, чтобы показать, что я не хочу ничего плохого, я встаю рядом с костром, наслаждаясь теплом.

– Меня тебе бояться нечего, приятель, – говорю я. – Мне просто хотелось обогреться и подумать тут, у костра. Что здесь плохого?

Человек, стоящий по ту сторону костра, делает шаг вперед. Я вижу, что это старый оборванец-бродяжка, с седой щетиной и почти беззубый. Пока он внимательно меня разглядывает, изо рта у него все время высовывается язык, будто он пробует на вкус воздух вокруг меня, пытаясь учуять, не исходит ли от меня опасность. На голове у него старая рваная шляпа, а его такой же старый плащ перевязан куском веревки. В руках он держит бутылку какого-то крепкого пойла. Он немного похож на того старикана, который просил у меня монетку и потом огрел по голове такой же бутылкой. Но, как мне кажется, этот еще не совсем свихнулся.

– Ну что ж, – говорит он, делая еще шаг вперед и немного в сторону, – человеку нужно погреться и подумать. Насколько мне известно, это законом не запрещается. Хочешь хлебнуть? – Теперь он настроен очень даже дружелюбно и протягивает мне через костер свою бутылку.

– Спасибо, – благодарю я, беру бутылку и отхлебываю из нее. Жидкость как огнем жжет рот и глотку. И хотя мне кажется, что у меня из носа даже повалил дым, я с усилием глотаю. Когда это пойло проваливается в меня, я буквально чувствую, как оно проносится мимо моего сердца, стекает изнутри по ребрам и обжигает мои внутренности. Но, достигнув желудка, оно испускает тепло, расходящееся по всему моему измученному и замерзшему телу. Наверное, старый бродяга видит по моему лицу, как я реагирую на его крепчайшее пойло, и это его веселит.

– Капелька классного напитка не повредит, так? – говорит он, беря у меня бутылку. Я закашлялся, а он смеется. Я тоже начинаю смеяться, хотя все еще продолжаю кашлять так, что мои плечи ходят ходуном. Мне нужно присесть, потому что голова у меня кружится. Вместо стула я нахожу какое-то бревно.

– А ты ничего себе парень, – резюмирует старый бродяга, обходя вокруг костра и садясь рядом со мной.

Некоторое время мы так и сидим молча, глядя в костер и думая каждый о своем. Время от времени он протягивает мне свою бутылку, и я делаю глоток. Костер потрескивает на легком ветру. Через некоторое время бродяга поднимается и бросает в костер еще несколько кусков дерева, и в черное небо взлетают снопы искр. Выпивка притупляет чувство голода, и я лишь ощущаю тепло и, как загипнотизированный, смотрю в огонь.

– Ну, ты уже подумал о том, о чем хотел? – спрашивает бродяга.

Он так долго молчал, что его голос заставляет меня вздрогнуть. Я понимаю, что вообще ни о чем не думал. Просто смотрел в костер, а в голове было пусто-пусто. Я просто отдыхал.

– Да, спасибо, – отвечаю я.

– Я вырос в этих местах, – говорит бродяга. – Раньше в реке я ловил рыбу. Угрей. Ты ел угрей?

– Нет. Я много чего не ел.

– Знаешь, сынок, – продолжает бродяга, – у нас говорят, что ты вообще не жил, если не съел угря, которого сам поймал в реке.

Он встает и делает мне знак идти за ним. Мы обходим костер. Там из кучи кирпичей он достает старую сковороду. Она черная и совершенно вся покрыта нагаром. Рядом со сковородой лежит полиэтиленовый пакет. Старик открывает его и показывает мне. Я вижу мокрый старый мешок, а внутри него – пару здоровенных, ужасных на вид змей. Они живые – их хвосты медленно извиваются и периодически сворачиваются в кольца.

– Я как раз собирался их приготовить. Но тут объявился ты и перепугал меня до смерти. Хочешь попробовать?

– Это и есть угри?

– Поймал их сегодня днем, – отвечает он, кивая. – Я пожарю их в масле, посыплю солью и перцем, добавлю немного лука и чеснока. И, может быть, немного этой вот выпивки. Пальчики оближешь.

Я ужасно проголодался, поэтому отвечаю «да» – в смысле «Я тоже буду есть этих склизких угрей». Он ставит сковороду на костер и поливает ее маслом из бутылки, припрятанной тут же под кирпичами. Я наблюдаю, как он разделывает угрей ножом, который достает из штанов. Но начинает он с того, что протыкает их ужасные головы старым гвоздем – я аж вздрогнул при виде этого.

– Так я их убиваю, – говорит он. – Лучше всего держать их живыми вплоть до самой готовки.

Затем он по очереди поднимает угрей и рассекает их от головы до самого хвоста, потом сдирает с них кожу, разрезает сырую мякоть, вытаскивает все внутренности и нарезает угрей на куски. Из того же тайника в куче кирпичей, где у него хранится масло, он достает луковицу и чеснок. На старой деревянной доске он нарезает лук и чеснок на куски и все это вместе с угрями бросает на сковородку, которая уже шипит и плюется брызгами масла как сумасшедшая. Потом он берет бутылку с выпивкой и, зажав горлышко большим пальцем, брызжет свое пойло на сковороду. От этого масло буквально вскипает, и над поверхностью сковороды вспыхивают огоньки синего пламени. Он достает из своего потайного «кухонного буфета» в кирпичах солонку и перечницу и широким жестом посыпает содержимое сковороды.

Это – как смотреть телешоу со знаменитым шеф-поваром, только передо мной вонючий старый беззубый полусумасшедший бродяга. Но все равно – меня это очень впечатляет. В общем, совершенно круто!

После этого представления он снимает сковороду с костра и дает мне вилку. Мы принимаемся за угрей. Очень даже вкусно.

После того как мы поели, он говорит:

– Ну что ж, сынок. По крайней мере, теперь ты можешь говорить, что ел угрей.

– Угу, – отвечаю я. – Спасибо. Мне нужно было что-то съесть. А они были правда вкусные.

Мои веки наливаются свинцом, и он замечает, что я начинаю клевать носом.

– Ну-ка, приятель, – говорит он, – залезай-ка сюда и поспи чуток.

И он показывает нору в кирпичах. Я не заметил ее, потому что она была в тени и казалась просто еще одним провалом в развалинах. Он пролезает в дыру Я лезу за ним и оказываюсь в довольно большой пещере. Бродяга устроил себе здесь уютное жилище, причем такое, где его уже никто не найдет. Оно похоже на иглу, которые показывают в шоу про народы, живущие там, где всегда зима. Они делают маленькие домики из льда и снега или просто роют в снегу норы. А он вырыл нору в развалинах старого Лондона и устроил себе здесь дом.

Тут лежит пара матрасов, подушки, одеяла. Рядом я даже вижу небольшой шкафчик и на нем свечу, которую бродяга зажигает спичкой.

– Приляг, сынок, – говорит он, показывая на один из матрасов.

Я ложусь и думаю, что мне нравится, как он все время называет меня «сынок».

Мне необходимо поспать, как было необходимо поесть. Поэтому я засыпаю так быстро, что буквально ощущаю, как падаю в сон, будто лечу с крыши высокого здания. И через несколько минут я начинаю кричать, потому что сон обрушился на меня слишком быстро и я будто тону в нем. Когда я кричу – с визгом и даже каким-то хрюканьем, – то слышу, как бродяга говорит мне успокаивающе:

– Не волнуйся, сынок. Ну же, ну! Спи! И ни о чем не волнуйся!

И хотя он беззубый и старый, и мы с ним находимся в пещере под развалинами, и я ел каких-то здоровенных речных червей, все это напоминает мне мои ощущения, когда за мной ухаживала Клэр и тоже уговаривала меня не волноваться. Здесь, с этим стариком я опять чувствую себя в безопасности, как и у нее дома, в ее крохотной квартирке.

Я сплю, и мне снятся самые разные сны – всякие страшные видения, заговоры, погони и тому подобная гадость. Некоторые из моих снов вроде как имеют смысл, некоторые – совсем бессмысленные. Но в этих снах есть Рег и Клэр, три очкастые старые ящерицы и три альфонса-курильщика и их боевики – все мартин-мартинисты. Они все против правительства, носятся по городу, пытаясь ему нагадить, подкладывают гвозди перед их велосипедами, швыряют гнилые фрукты и овощи в правительственных чиновников. И я с ними заодно. Мы прячемся на крыше какого-то здания и оттуда кидаемся протухшими овощами. Я попадаю гнилым помидором в премьер-министра, прямо в его гребаную голову, и он смотрит наверх, пытаясь увидеть, кто это сделал, а мы прячемся за стеной, давясь от смеха.

Но потом становится совсем не смешно, потому что, откуда ни возьмись, появляются разъяренные агенты безопасности, которым донесли, что премьер-министр получил по макушке тухлым помидором, и они хотят выяснить, кто его бросил. И вдруг я уже в здании Департамента безопасности. Я одет в свой клевый костюм, и у меня на лацкане висит бирка агента, и на меня орет Мыскин: «Ты – мартин-мартинист. Ты – угроза стабильности нашего Проекта. Ты совершаешь предательские акты насилия против государства!» и тому подобное. Пока он все это говорит, обвиняя меня в тяжелых преступлениях, он сдирает кожу с извивающихся угрей, которые висят у него на крючке на стене кабинета. Я слышу этот ужасный звук сдираемой кожи и вижу, как с них потоками течет кровь.

Он начинает есть угрей прямо сырыми, и кровь брызжет у него изо рта. А он мерзко хихикает, как какой-то псих. Его зубы все в крови, и между ними торчат рыбьи потроха, с которых капает кровь, когда он растягивает свои губы в очередной улыбочке психопата. Потом он нажимает какую-то кнопку у себя на столе, и в окно влетает наемный убийца, одетый в черное.

Он достает пистолет и направляет его на меня. Из ствола вырывается пламя, раздается страшный грохот. Я закрываюсь руками, будто могу остановить пули. Две из них попадают в меня, но я не умираю, а лишь чувствую боль, когда они пробивают мое тело насквозь.

Из меня фонтаном бьет кровь и заливает с ног до головы Мыскина, который уже весь заляпан кровью угрей. Кровь теперь повсюду, а Мыскин жадно заглатывает ее и непрерывно хохочет, размахивая кишками угрей.

– А-а-а! – кричу я и просыпаюсь.

В наше кирпичное иглу пробивается дневной свет. Уже утро. Всю ночь мне снились эти ужасные, малопонятные кошмары, и теперь я в панике сажусь на своем матрасе весь мокрый от пота.

Я решаю, что мне нужно повидаться с Регом. Мне нужно убедиться, можно ли ему верить. Мне нужно посмотреть в его гребаные глаза и наконец понять, кто же он, блин, такой на самом деле. Я выбираюсь из кирпичного иглу, пока старый бродяга еще мирно похрапывает на своем матрасе. Сощурившись от лучей утреннего солнца, я, спотыкаясь, направляюсь к реке, где смогу сориентироваться.

Глава 24

– Норфолк!

Я добрался до квартиры Рега. Вид у меня как у последнего бродяги – я с ног до головы покрыт кирпичной пылью и грязью после ночи, проведенной в развалинах. Чтобы дойти до дома Рега, понадобилась целая уйма времени. И всю дорогу я боялся, что меня схватят головорезы из Департамента безопасности. Еще раздражали взгляды, которые на меня бросали прохожие. Взгляды людей, которые не имели никаких, на фиг, прав смотреть на меня так, как они смотрели. Понимаете, о чем я? Всякие вонючие бродяги, поглядывающие на меня так, будто я какой-то псих, а у них будто с головой все в порядке. А когда я не думал о них, то начинал беспокоиться о том, что скажет мне Рег, когда я вдруг объявлюсь у его дверей, потому что я ведь так толком и не знал, что же случилось в тот вечер, когда я вроде как вылетел в окно. Мне казалось, что я делаю очередную глупость и просто, как говорится, ищу еще больше проблем на свою бедную голову. Во время этого длиннющего похода, от которого мои ноги распухли и стали гореть и болеть, я думал о том, что, куда бы я ни пошел, везде меня ждут только страдания и всякие ужасные вещи. Однако я понимал, что, если даже Рег и зол на меня, он, по крайней мере, не сможет швырнуть меня в тюрьму. И еще мне нужно было увидеть Клэр.

– Мы о тебе беспокоились. С тобой все в порядке? – спрашивает Рег, провожая меня в свою гостиную.

В квартире нет никого, кроме Рега и, конечно, меня. И потому, что рядом нет Клэр, чувствую я себя по-другому. Здесь очень тихо, нет никаких ММистов, только я и Рег. Только мы вдвоем. Мне немного не по себе из-за того, что вдруг все его внимание сосредоточилось на мне и он прекрасно понимает, что я пришел не просто так. Я и Рег – вместе. Вместе в новом качестве – будто мы переходим на другой уровень. Будто вместе поднимаемся в каком-то лифте. Похоже на встречу в лифте с Броком – тогда я тоже чувствовал себя неловко. Кнопка нажата. В кабине тишина. Стоишь нос к носу с человеком, с которым никогда раньше не разговаривал. Неловкое покашливание – «гм», – а потом вдруг веселый разговор. Мы вдруг узнаем друг друга. Как бы там ни было, эта ситуация сейчас с Регом очень похожа на ту, с Броком. Только мы, конечно, не в лифте. Но все равно – мы поднимаемся на следующий уровень.

Рега беспокоит мое исчезновение в ту ночь. Я не знаю, что на самом деле тогда случилось. Последнее, что я помню, – так это как Рег положил руки мне на голову. А после этого – черная дыра.

– Да, Рег, – говорю я, отвечая на его вопрос о том, все ли со мной в порядке. – Все прекрасно и замечательно. Гм… – Я не знаю, что говорить дальше, поэтому решаю выложить все начистоту. Ну, может быть, не совсем все и не совсем начистоту. Ну, сами понимаете. – Послушай, Рег, происходит что-то абсолютно, на фиг, странное и непонятное. Со мной происходят какие-то совершенно, блин, сумасшедшие вещи.

– Да? – переспрашивает Рег. – Да, я так и думал. Что-то такое происходит, так, Норфолк? Действуют силы, которых мы не понимаем. Собираются грозовые тучи.

– Угу, вроде того. Извини, Рег, что я пропал на пару дней. Мне нужно было, гм… кое-что сделать, – объясняю я.

– Ну да, – говорит Рег. – Именно это ты и сказал, когда ушел тем вечером. Казалось, ты чем-то озабочен. Я так и понял, что тебе что-то нужно было сделать.

И я, уже с облегчением, отвечаю:

– Точно, именно так, Рег. У меня было… гм… одно неотложное дело.

Потом я решаюсь продолжить:

– На самом деле, Рег, в тот вечер кое-что произошло…

– Продолжай, – просит Рег.

– Рег, я встречался с Мартином Мартином.

На лице Рега медленно расползается улыбка, а его глаза округляются.

– Правда? – говорит он. По его голосу непонятно, верит он мне или нет. Он говорит свое «правда», как доктор, который расспрашивает пациента о симптомах его болезни. – И как он?

– На самом деле не очень хорошо, – отвечаю я. – Он выступал в своем шоу, разговаривая с какими-то идиотами, а потом вдруг вроде как сошел с ума. Он упал и начал блевать. А все эти стариканы в студии запаниковали и стали удирать, как гребаные бараны из загона. А я вроде как последовал за ним и за Дэвлином Уильямсом в больницу. Они поехали в микроавтобусе со всякими телеэкранами внутри и с антеннами на крыше. И поехали они очень быстро, но я все равно не отставал от них. Я летел по воздуху. А потом они вдруг оказались уже в больничной палате, и я там тоже был.

После этого Рега по-настоящему заинтересовал мой рассказ. И я рассказал ему все в подробностях, во всех деталях, которые только смог вспомнить, чтобы он попытался понять, что тогда чувствовал я. В общем, все то, о чем вы уже знаете. И закончил я словами:

– …а потом Мартин Мартин говорит мне: «Привет!» А рядом сидит Дэвлин Уильямс со своей виноградиной в руке, и он говорит: «Кто ты такой?» Он перепуган насмерть. Затем я вроде как улетаю…

Я не рассказываю о том, как приплываю домой в свой небоскреб.

– Знаю, все это звучит дико, но это правда. Рег, что же такое происходит? К чему это все?

– Это был сон, Норфолк. Последнее время на нас столько свалилось… – говорит он.

Было ясно, что именно так он и ответит. Я к этому готов.

– Нет, Рег. Я знал, что ты так и подумаешь. Что это – просто гребаный сон. Но это было на самом деле. Именно так все и произошло, понятно? Ты же знаешь, что то, что я видел, произошло на самом деле, так ведь? Откуда мне вообще знать про студию и про больницу? Ты мне не говорил. Получается, я все это видел. И не во сне.

Рег притих и смотрит на меня очень даже напряженно, потому что он мне верит. Он же, в конце концов, верующий. Он верит в Мартина Мартина. Поэтому ему хочется верить в то, что я ему рассказываю. И это не кажется ему бредом, как это может показаться вам. Для него это совсем никакой не гребаный бред… Он верит, что я проходил через эти самые дыры во времени и что Видел все, о чем говорю. «Видел» с заглавной «В». Все это нормально для верующего в дело Мартина Мартина. Именно это желают слышать ММисты, и именно это они хотят уметь делать сами. Именно этих навыков, как они думают, и лишило их гребаное правительство. Если бы они смогли Видеть постоянно, как это делал я и как, по их мнению, и должны уметь делать все люди, тогда не существовало бы никакого зла. Не было бы ни правительства с его Долгом Жизни, ни департаментов, которые они так ненавидят. Премьер-министр не был бы премьер-министром, и не было бы никаких шоу, в которых тебе с утра до вечера втюхивают, что ты должен покупать все, что они производят, и какое, на хрен, классное у нас правительство, и как оно все делает офигенно правильно. На смену современному образу жизни пришли бы старинные обычаи, что означает вонючие старые кресла и старые треснувшие тарелки и чашки, и болли-нейз, и угри из реки, а не «Квад», и «Вязкие бобы», и «Штикс». И не было бы сельскохозяйственных фабрик в Норфолке (как той, с которой, по мнению Рега, я удрал), на которых люди только работают и спят, работают и спят, а потом умирают.

Именно потому что они все это так сильно ненавидят, они верят в Мартина Мартина. (Или наоборот? Нужно это выяснить.) Эта ненависть заставляет их продолжать действовать. И потому, что Рег верит в Мартина Мартина, он теперь верит мне. Он просто должен верить мне, потому что поверить в это трудно. Но именно это и произошло. Я сам с трудом в это верю.

Рег не отрываясь смотрит мне в глаза, будто он смотрит в огромную темную-претемную пещеру, где, как ему кажется, он что-то заметил в самом дальнем углу. Будто там блеснул крошечный золотой слиток, и ему хочется увидеть его снова и, может быть, наложить на него свои гребаные лапы, пока его не увидел еще кто-нибудь.

На самом деле этот его взгляд меня сильно смущает. Рег стал похож на тех стариков, которые вдруг застывают с остекленевшим взглядом, пытаясь вспомнить что-то из прошлых времен. Я продолжаю молча сидеть, не мешая ему копаться в своей памяти, глядя в никуда мутными глазами.

Наконец его лицо светлеет, и он вздрагивает, будто возвращаясь в реальность. Он смотрит на меня так, будто старается заглянуть мне в мозги. Так будто старается Видеть, «Видеть» с заглавной «В».

– Но сам-то ты, Норфолк… Есть причина твоего появления. Ты здесь, чтобы помочь, так ведь? Ты здесь, чтобы… – Его голос замолкает, но он по-прежнему внимательно смотрит на меня, пытаясь собраться с мыслями. Смотрит, сощурив свои слезящиеся глаза, будто ищет что-то в кромешной темноте и в руках у него лишь крохотная свеча. Для Рега все в потемках. Ему ничего не ясно. Такое ощущение, что его мозгу требуется пара хороших очков, чтобы разглядеть все как следует, чтобы во всем разобраться, чтобы все это понять и осознать.

– Расскажи мне подробнее о своей встрече с Мартином Мартином, – просит Рег. На столе стоит бутылка красного вина, и он наливает нам по стакану.

И я рассказываю ему все это снова. Все, что уже рассказывал только что. Я рассказываю снова и снова. Время от времени он перебивает меня и просит рассказать о чем-то поподробнее – как можно детальнее. Естественно, некоторые вещи я опускаю. Например, не говорю ему о том, что случилось с Федором. И что я – Дженсен Перехватчик (правительственный шпион), а не Норфолк из Норфолка (беглый бродяга). И еще я не рассказываю ему про кирпичное иглу, в котором провел эту ночь.

И пока я говорю, Рег становится все бодрее и веселее и начинает приговаривать: «Продолжай!» и «Да!», и «Ну конечно же…», будто то, о чем я ему рассказываю, заполняют пробелы в его мозгу.

А пробелы у Рега большие. Все эти события с Мартином Мартином произошли давным-давно. О большинстве из них он может лишь гадать. Он составил для себя образ Мартина Мартина из того, что ему кто-то говорил, из тех отрывков, которые он читал. Но у него по-прежнему полно пробелов. А я прекрасно понимаю, что это значит, когда у тебя в голове такие огромные пробелы. Дыры, как в мультяшном сыре, которые пронизывают твои мысли. Сыр с огромными грязными туннелями, и ты не видишь, куда ведут эти самые туннели, потому что они изгибаются и извиваются или, может быть, встречаются с другими дырами и потом вообще меняют направление. Откуда ты можешь знать, куда идут эти туннели, пока сам по ним не пролезешь?

И вся эта история с Мартином Мартином – сплошные туннели. Туннели под туннелями с потайными дверями, ведущими в другие туннели и в другие залы. Залы с потайными лазейками в полу, которые ведут в следующий зал с потайным ходом, спрятанным за каким-нибудь книжным шкафом или ширмой. А мы все – как черви, живущие под землей, или как угри в грязи на дне реки. Мы все роемся в наших маленьких туннелях, поедая гребаную грязь, и думаем, что больше ничего вокруг и нет – только наш маленький туннель, и наша грязь, и наше в ней копошение. Но все совсем не так. На самом деле существует еще много чего, очень даже много. Взять, к примеру, этих самых угрей, которые копошатся в грязи на дне реки. Они думают, что этим мир и кончается, пока их не выловит какой-нибудь голодный бродяга. И вот тогда они вдруг обнаруживают, что еще есть воздух, и синее небо, и целый огромный мир над их рекой. А потом их голову протыкают ржавым гвоздем, их кожу сдирают, а их самих съедают. Для нас река – это лишь река, которая рассекает наш город на две части, и нам приходится строить мосты через нее и туннели под ней. А вот для угрей река – это весь их мир. Наш мир больше, и лучше, и чище – это уж точно. Но мы мало что знаем об этом мире, даже если нам кажется, что знаем все. Мы знаем о нашем мире не больше, чем угри знают о своей грязи. И вот когда нас по какой-то причине вдруг выхватывают из нашего мира, мы вдруг обнаруживаем, что мир наш на самом деле и больше размером и сложнее устроен. Например, мы узнаем, что можем летать сквозь дыры во времени.

– Итак, Рег, – говорю я после того, как все рассказал ему: о телешоу с Мартином Мартином; как выглядели эти самые Джексоны; как выглядел сам Мартин Мартин и каким ненормальным он мне показался; как выглядел в те времена Лондон; и о том, разговаривал ли кто-нибудь со мной кроме Мартина Мартина и Дэвлина Уильямса; и о том, ощущал ли я какие-нибудь запахи; как я себя чувствовал, когда все это происходило (то есть казалось ли мне все происходящее нормальным или нет, если вам интересно); какой была тогда погода; обо всех мельчайших деталях всего того, что я видел и делал. – Что же все это такое, Рег? Что происходит?

И Рег отвечает:

– Думаю, ты – особенный, Норфолк. Ты видел то, о чем мы только догадываемся. Думаю, Норфолк, есть причина, по которой тебе все это было показано.

– Да? – говорю я. – И что это за причина? Зачем мне все это показали?

– Думаю, Норфолк, это – знак.

– Что, типа дорожного? – интересуюсь я.

– Угу, типа дорожного знака. Он показывает нам, какой путь выбрать, предупреждает нас о том, что должно произойти. Возвращение неминуемо. Мы должны действовать.

– Возвращение? – переспрашиваю я.

– Возвращение Мартина Мартина. Мы всегда знали, что это произойдет, но мы не знали когда. Мы знали, что перед Возвращением будет Откровение. И ты был выбран в качестве глашатая Откровения. Откровение началось!

– И что мы должны делать? – задаю я вопрос, чувствуя волнение Рега. Тон, каким Рег произносит эти слова, делает их действительно очень важными.

– Мы должны подготовиться к возвращению Мартина Мартина и к тому, что он разделит свой Дар со всеми людьми. Мы должны ослабить власть государства над народом. Эпоха упадка закончилась, поднимается новая заря! Мы – его апостолы, Норфолк. А ты… Ты, наверное, самый важный.

Говоря все это, он потеет и раскачивается в своем кресле взад-вперед и не отрываясь смотрит на меня.

Потом он вдруг встает и говорит:

– Время не ждет. Сегодня вечером. Мы начинаем действовать сегодня вечером. – Рег страшно возбужден. – Планы, Норфолк. Мне нужно все спланировать. – Эти слова он говорит громко и нараспев, а потом вдруг переходит почти на шепот: – Ты мог бы сейчас оставить меня и прийти ко мне снова сегодня вечером? Скажем, в семь? Клэр тоже придет. – А потом опять начинает свои причитания: – Наступают захватывающие времена, Норфолк! Твое появление все изменило. Я был уверен, есть причина, по которой ты у нас объявился.