Текст книги "Закон бумеранга (СИ)"
Автор книги: Марк Шнайдер
Соавторы: Анна Шнайдер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)
Только бы он был жив! Пусть у него просто сел телефон. Или Сашка его потерял. Или телефон украли. Только бы Сашка был жив!
– Марин, ты чего? – в комнату с круглыми глазами заглянула встревоженная Лиза. – Что… Ты почему сидишь на полу? И почему плачешь?
Я не плакала – глаза были сухими. Я просто зачем-то раскачивалась, сжимая телефон сведёнными пальцами, и повторяла про себя все молитвы, которые меня когда-то заставляла учить наизусть мама.
– Сашка… – выдохнула я и всхлипнула, с отчаянием глядя на Лизу.
Она тут же перепугалась, аж позеленела – и я неожиданно вспомнила, что говорю ещё с одной беременной женщиной.
– Что, что с Сашкой? – Лиза вошла в комнату и закрыла дверь. – Говори, Марин, не томи. Он жив?
– Я… не знаю. У него недоступен телефон.
– Ну, может, разрядился, – Лиза моментально порозовела, перестав выглядеть перепуганной. – Что ты переживаешь? У них со Славкой и Алексеем Дмитриевичем сегодня встреча назначена на раннее утро, они там все уже должны быть. Сейчас я Славке позвоню, а ты пока с пола вставай, ещё не хватало застудиться.
Мы не успели – ни я встать с пола, ни Лиза набрать номер Славки. Он позвонил сам.
– Алло… – пробормотала Лиза, сняв трубку, и поставила громкую связь. – Слав, а Сашка в офисе?
– В том-то и дело, что нет, – голос у Славки был напряжённым. – И дозвониться мы ему не можем. Как и Марине.
– Марина-то тут, просто она телефон уронила. – Лиза вновь позеленела. – И она не знает, где Сашка.
– Плохо. Я надеялся, что знает. Это всё очень странно, на него не похоже. Надо больницы обзванивать.
– Да, хорошо, мы… – начала Лиза, опустила голову, посмотрела на меня… а затем отшатнулась назад, издав какой-то странный то ли вскрик, то ли всхлип. – Ох, Марина! Нам, кажется, нужна скорая…
Я тоже посмотрела вниз – и окаменела, понимая, что всё это время меня выворачивало изнутри не только по причине душевной боли.
Подо мной по светло-бежевому паркету быстро растекалась ярко-алая лужа свежей крови.
101
Сашка
Не помню, сколько я выпил в ту ночь. Я не считал.
Заехал по пути хрен знает куда – рулил-то я не разбирая дороги, – в какой-то бар, заказал там себе коньяк и что-то на закуску, сел за столик и принялся пить рюмку за рюмкой, надеясь заглушить резкую боль внутри себя. Непримиримую, отчаянную, грызущую. Так, наверное, плесень прогрызает некогда свежий продукт, стремясь превратить его в нечто неузнаваемое и дурно пахнущее.
Не помогало.
Я пил и пил дальше, почти не соображая, что делаю. Кажется, в какой-то момент я начал плакать, словно ребёнок, подвывая собственному горю, и ко мне кто-то подошёл. Этот кто-то что-то говорил, но я не слышал, да и не слушал – мне было плевать.
Немного оживился я, только когда меня подхватили под мышки и попытались куда-то повести. Постарался объяснить, что я сижу тут вполне законно и вообще ещё коньяк не допил, но язык заплетался, да и руки не слушались – кажется, одной из них я едва не заехал кому-то по лицу.
– Мужик, тебе хватит, ХВАТИТ! – почти орал кто-то мне на ухо. – Давай, пошли на улицу, продышишься. Пошли-пошли!
Я шёл. Куда меня ведут, с кем я – не понимал. Я совсем ничего не понимал, даже то, что сделала Марина, начинало растворяться в моей памяти. Как будто алкоголь, резко ударив в голову, размягчил мозги, сделав их похожими на желе. Да я и в целом ощущал себя желе – конечности не слушались, голова кружилась, и если бы не двое поддерживающих меня с разных сторон людей – точно грохнулся бы.
На улице меня усадили на лавочку, дали попить воды. Что-то спрашивали, но я только мычал и стонал – головокружение становилось всё сильнее. В какой-то момент прозвучало слово «скорая», потом «такси» – гораздо позже, вспоминая это, я решил, что ребята, вытащившие меня наружу, спорили, что со мной теперь делать.
Не знаю, что они в итоге решили, но, когда я наконец начал соображать чуть лучше, рядом никого не оказалось. Возможно, они просто ушли, так и не поняв, куда деть мою пьяную тушу. У всех свои дела, никто не обязан решать чужие проблемы. Кроме того, по себе знаю – к пьяным у многих брезгливое отношение, примерно как к бомжам. И не хочется даже узнавать причину, по которой хорошо одетый мужик нажрался как свинья. Вытащили на воздух, чтобы бар не разгромил случайно, – и оставили на лавочке, а дальше сам разберётся. Логично, и я, наверное, сам бы так поступил.
Но почему-то было горько. И вновь обидно – никому я не нужен.
Эту сопливую мысль неожиданно прервало птичье дерьмо, свалившееся прямо мне на макушку. Тёплое и противное, оно моментально потекло за шиворот, и я, выругавшись, зачем-то резко вскочил с лавочки, хватаясь рукой за мокрую шею.
Мир моментально перевернулся – и, одновременно с болью во лбу, вместо домов, деревьев с молодой листвой и светло-серого рассветного неба перед моими глазами возникла абсолютная темнота.
.
В себя я пришёл уже в карете скорой помощи. Башка трещала – жуть, как будто в неё гвозди забивали.
– Не двигайтесь, – спокойно сказал склонившийся надо мной фельдшер – молодой парень с усами и бородой. – Вы упали и ударились головой. Сейчас в больницу приедем, посмотрим, что у вас там.
– Опилки? – предположил я, и рядом кто-то засмеялся.
– Шутите – это хорошо, – кивнул фельдшер. – Значит, жить будете. Примета такая.
Пока ехали, он рассказал мне, что я ударился лбом о лавочку – и теперь лицо у меня очень, мягко говоря, «красивое». Особенно лоб. Удивительно, что не убился.
– Потому что пьяный, – произнёс я совершенно серьёзно, но фельдшер улыбнулся.
– Возможно. Я думаю, что у вас только сотрясение мозга, ну и гематома. Вряд ли что-то более серьёзное.
Я не мог сказать, что это меня утешает – мне было безразлично.
Впрочем, безразлично мне было недолго – потом мы приехали в больницу, и я увидел время над стойкой регистрации, куда меня аккуратно подвезли, запретив вставать с кушетки.
Девять утра. Девять! Я полчаса как должен быть на работе. Там отец и Славка, наверное, уже рвут и мечут. И дай бог, чтобы они Марине не начали трезвонить – испугают её ещё…
Кстати, где вообще мой телефон?
Похлопывание по карманам ничего не дало.
– У вас с собой ничего нет, – сообщил мне фельдшер, обратив внимание, что я завозился. – Ни телефона, ни документов. Поэтому давайте просто запишем то, что вы сможете мне продиктовать. Фамилия, имя, отчество?
– Погодите, – прохрипел я. – Мне бы позвонить.
– Я вам дам свой телефон, как только заполним все документы, – пообещал парень. – Диктуйте.
Далось мне это трудно – разговаривал я с трудом, от каждого слова в голове стоял звон, как в колоколе. И не факт, что только от удара, – подобные симптомы у меня и во время похмелья бывают. От него мне тоже никуда не деться, алкоголь-то до сих пор в крови.
Минут через десять, когда все документы были заполнены, фельдшер передал мне свою разблокированную трубу, предварительно набрав на ней номер моей мамы, а сам медленно повёз меня на каталке вдоль коридора.
– После того как поговорите, я пойду, – предупредил парень. – Оставлю вас возле рентген-кабинета.
Я успел заволноваться – мама долго не брала трубку, она не любила незнакомые номера, – поэтому, когда я услышал её голос, даже улыбнулся от облегчения.
– Мам, это я.
– Саша! – почти завизжала она в телефон, и я поморщился, отодвигая мобильный подальше, – в голове затрещало. – Ты где?!
– Со мной ничего страшного, – соврал я. – Просто упал, ударился. В больнице, в общем. Сейчас вот на рентген меня везут.
– Ох, Сашка… Ну хоть с тобой всё в порядке! – судя по голосу, мама плакала. – А где твой телефон, почему ты звонишь не с него?
– Не знаю где. Потерял, наверное. Или стащили. Ладно, мам, меня зовут, – вновь соврал я. – Я позже позвоню.
И положил трубку, пока мама не спросила что-нибудь ещё про моё состояние и каким местом я, собственно, ударился.
После рентгена выяснилось, что по меньшей мере кости черепа целы. Но в голове не только кости есть, поэтому меня всё равно собирались положить в отделение, чтобы чуть позже – когда нормально протрезвею – сделать уже МРТ.
Я не сопротивлялся. И не потому, что хотел остаться – нет, конечно, лежать в больнице не самое приятное занятие. Я просто банально даже встать с каталки толком не мог – вокруг всё вертелось-крутилось, как будто я недавно слез с карусели.
– Это из-за сотрясения мозга? Или... – поинтересовался я у одного из врачей в приёмном отделении и вновь получил честный ответ:
– Узнаем, когда протрезвеете. Пока в крови алкоголь – вообще ничего не понятно. Может, просто похмелье сильное у вас. А может, и нет. Посмотрим.
Я вновь решился на звонок ещё спустя три часа, когда уже был в палате. Попросил телефон у одного из мужиков, объяснив ситуацию, и набрал номер Славки.
– Сашка, блядь, – выдохнул в трубку мой старший брат, от которого мат можно было услышать от силы раз в год. – Мы тут все чуть не свихнулись, пока тебя искали. Что с тобой?
– Да я матери сказал же всё. Упал, ударился.
– Ага, ну-ну. Упал, очнулся, гипс. Мне-то можешь не заливать. Что случилось?
Славка всегда был мне другом, но даже ему я не собирался рассказывать про то, что учудила Марина.
– Да ерунда. Ты же знаешь, какой я у вас дебил. Напился, потому что с Мариной у нас никак не налаживаются отношения, шёл по улице, упал и ушибся. Синяк на пол-лица. Черепушка цела вроде, но ещё МРТ будут делать. Скорее всего, завтра. Мне документы бы привезти и вещи какие-нибудь – вы скооперируйтесь там, кто и когда сможет.
– Ясно, – вздохнул Славка, и я уже хотел потихоньку сворачивать разговор, но брат неожиданно произнёс: – Я лучше тебе сейчас скажу, а то потом обидишься, что тебе не сообщили. В общем, у Марины был выкидыш. Она тоже сейчас в больнице.
Я будто бы вновь треснулся головой о лавочку.
Только свет не померк.
– Саш, Саша? Алло, ты меня…
– Я слышу. А в какой она больнице?
– Я скажу, только не вздумай к ней бежать.
– Слав, я не могу бегать. Я даже встать пока не могу.
– Вот и лежи. Ты там уже ничем не поможешь, честно.
Это был спорный вопрос.
– Говори адрес.
102
Марина
В жизни всё закономерно.
За любые поступки приходится отвечать – так или иначе. Наивно верить, что тебе никогда не прилетит бумеранг за то, что ты сделал, – обязательно прилетит. Возможно, не там и не так, как ты думаешь, но платить всё равно придётся.
За всё придётся платить. И нет, не деньгами.
Я сама поставила на карту всё, что у меня было в тот момент. Я сама, а вовсе не Сашка, решила принести в жертву то, что он пытался сохранить между нами в течение четырёх лет.
Поэтому что же удивляться, когда я всё и потеряла?
.
Про то, что случилось с Сашкой, я узнала от его мамы – она позвонила мне уже в больницу. Перед тем, как отправить меня на скорой, Лиза предусмотрительно дала мне запасной телефон, который плоховато работал, но звонки и сообщения принимал, поэтому я смогла выслушать сначала краткий рассказ свекрови, а потом и Славки.
Молча.
Говорить я практически не могла – горло драло и саднило, словно от сдерживаемых рыданий. И мне казалось: если открою рот – они вырвутся из меня, как пена из кастрюли, когда снимаешь с неё крышку. И зальют всё вокруг.
Мне было больно и стыдно. Не знаю, из-за чего больше, – я постоянно перескакивала в своих мыслях с одного на другое.
Мне было совестно перед Сашкой за свою подлость и глупость. За то, что до последнего не верила в него – а когда поверила, стало уже поздно.
Мне было стыдно перед ребёнком, который теперь не сможет появиться на свет, – за то, что я его не хотела. И мне казалось, что поэтому я его и потеряла. Да, на меня повлияло волнение за Сашку, но, если бы я хотела своего малыша, он ещё поборолся бы за жизнь.
А он не стал бороться.
Как и я – я всегда, с самого начала, не боролась за наш брак с Сашкой. Только против.
И в итоге получила то, к чему шла с упорством человека, не видящего ничего, кроме своей обиды.
Пустоту.
.
Сашка пришёл ко мне в больницу на следующий день после госпитализации. И когда я увидела его в коридоре – с лицом, похожим на кусок несвежего мяса, не столько удивилась, сколько испугалась.
– Саш, ты чего? – пробормотала я, медленно вставая с дивана в коридоре. Я проводила на нём большую часть дня – от беспечного щебетания соседок по палате, среди которых не было женщин с выкидышем, мне становилось тошно. – Ты… зачем? Тебе же надо лежать…
– Я буду лежать, – произнёс он спокойно и холодно, взял меня за руку и усадил обратно. – В квартире, которую снимаю, а не в больнице. Ничего страшного у меня не нашли, так что врач разрешил. Вот, держи, – он положил мне на колени большой пакет. – Это тебе. Здесь фрукты кое-какие. Клубника. Фисташки, сушёные яблоки… В общем, ты это всё любишь.
– Не стоило…
– Стоило. Там ещё шампунь, который ты у Лизы просила, я вместо неё привёз. И прокладки.
– Спасибо…
Я не знала, что сказать. Растерялась ужасно.
А ещё не могла отделаться от надежды, которая вдруг начала расцветать в моей душе, пробираясь сквозь снег и лёд, как весенние цветы. Ведь если Сашка пришёл – возможно, он…
– Я хотел поддержать тебя, Марин, – продолжал муж, по-прежнему держа меня за руку. – Мне действительно жаль. Я понимаю, чей это был ребёнок, но не могу не жалеть. Знаю, что для тебя это огромный удар и испытание.
Глаза наполнились слезами, и я почувствовала, как Сашка сильнее сжал мою руку.
– Не плачь, Марин. У тебя всё будет хорошо, я уверен. Я…
И тут я не выдержала.
Развернулась и потянулась к мужу, попытавшись обнять его. Но Сашка не позволил – покачал головой и отстранился.
– Не надо, Марин, – сказал он с тяжёлым вздохом. – Я пришёл просто поддержать тебя, но больше ничего. Я знаю, что тебе непросто и больно, понимаю, что ты мучаешься, поэтому и пришёл. Хотел показать, что не держу зла. Я очень хочу, чтобы у тебя всё сложилось, чтобы ты перестала погружаться в негатив. Хочу вновь увидеть девушку, которую я когда-то полюбил.
– Саш, – прорыдала я полушёпотом, – прости меня, пожалуйста. И за Антона, и за… Нику. Она мне написала, я знаю, что ты в курсе… Я понимаю, что причинила тебе боль, но…
– Это не боль, – перебил он меня с грустной усмешкой. – Я даже не смогу слово подобрать, что это такое. Марин, не надо. Если тебе нужно моё прощение, то не беспокойся – я же сказал, что не держу зла. И прощаю. Но пытаться сохранить брак я больше не стану.
– Саш…
– Не надо, Марин, – вновь перебил он меня. – Ты только сейчас настроение себе испортишь обсуждением всей этой дряни. Не надо. Давай просто останемся родителями наших девчонок? Без негатива и бесконечного перемывания чьей-либо вины – и моей, и твоей.
– Саш, – я сделала ещё одну попытку – я должна была попытаться! Четыре года я не пыталась, но сейчас должна была, – пожалуйста, давай не будем разводиться. Давай попробуем начать всё заново. С чистого листа. Пожалуйста, я очень этого хочу…
– Зато я не хочу, – перебил он резким тоном, но тут же постарался смягчиться – видимо, сильно меня жалел. – Марин, хватит. Повторюсь – не погружайся в это, перестань мучиться и думать, что можно было бы изменить в прошлом. Успокойся и живи в настоящем. Ради будущего, которое у тебя вполне может быть счастливым, если ты постараешься. Я в тебя верю.
Я уже открыла рот, чтобы спросить, правда ли это, но сразу его закрыла, осознав, что Сашку наверняка обидит подобный вопрос.
Моё вечное недоверие, с которым я так и не захотела бороться… Оно начало умирать чуть раньше, когда я слушала диалог Сашки и Ники в машине, но окончательно сдохло только сейчас.
Когда после всего, что я сделала, Сашка сказал, что верит в меня.
Абсолютно искренне сказал.
– Спасибо, – прошептала я и даже нашла в себе силы улыбнуться. – Спасибо, что веришь. Я тоже… верю в тебя. И тебе.
Что-то дрогнуло во взгляде мужа – будто по небу тонким силуэтом в самой вышине пролетела птица, почти сливаясь цветом с облаками. Она стремилась ввысь, несмотря на ветер и град, не обращая внимания на то, как долго и упорно ей выворачивали крылья.
И я поняла, по какой ещё причине Сашка сегодня пришёл ко мне в больницу.
Он отпускал меня. И свою любовь ко мне.
Выпускал на волю свою израненную, искалеченную птицу.
И в этот момент я, по-прежнему сжимая ладонь мужа в своей руке, пообещала самой себе – будто молитву прочла: я сделаю всё, чтобы Сашкина любовь захотела вернуться ко мне.
Эпилог
Марина
Очень сложно бывает не потерять надежду. Особенно когда тебе кажется, что всё – конец и хватит пытаться что-то исправить, пора жить дальше, оставив напрасные мечты. Но проходит день, два… и надежда вновь поднимает голову, вздыхает и просит: а давай попробуем ещё раз?
И я пробовала. Вновь и вновь.
Это было мучительно, потому что Сашка почти не желал контактировать со мной. Не демонстративно, но старался видеть меня как можно меньше. Если виделся с девчонками, то забирал их из дома, и если бы не дача его родителей – я бы, наверное, отчаялась очень быстро.
Но у меня были союзники. Точнее, у нас с Сашкой. Его родители, Славка, Лиза – все хотели, чтобы мы воссоединились. Напрямую не вмешивались, но я ощущала их поддержку. И конечно, когда мы были на даче у свёкров, окружающие делали всё, чтобы почаще сталкивать нас с Сашкой. Мы вместе разжигали мангал, рубили салат, убирали листья – в общем, делали всё, что приходило в голову Сашкиным родителям. Он не возражал, не ругался, никогда не настаивал на уединении. Но и не реагировал, оставаясь вежливым и отстранённым, будто я была для него чужим человеком.
Меня подобное поведение приводило в отчаяние. Я словно оказалась сейчас на Сашкином месте в те четыре года, когда он старательно пытался достучаться до меня, а я не реагировала. Вроде и оскорбительного ничего не говорила, но и относилась как к соседу по лестничной площадке, а не как к мужу.
Всё возвращается – и ко мне вернулось моё собственное поведение. Сашка дистанцировался, подобным образом справляясь с крахом наших отношений, и, как это переломить, я не знала.
Так прошло полгода – время близилось к Новому году. Мы до сих пор не развелись, но не потому, что Сашка не хотел, – его об этом попросила Анна Викторовна. Сказала, что мне необходимо успокоиться, принять его решение о разводе, и посоветовала отложить официальное оформление документов до следующего лета. Сашка не возражал.
За это время я ни на шаг не продвинулась в деле возвращения мужа. Да что там на шаг – на миллиметр! Хотя точно знала: у Сашки никого нет. И не потому что следила за ним, а потому что верила его словам, которые передал мне Славка. Он сам периодически интересовался у Сашки, не начал ли тот с кем-то встречаться, и получал краткое и исчерпывающее «нет». Один раз Славка даже решил брата с кем-то познакомить – пригласил его и эту женщину в их с Лизой городскую квартиру. Лиза мне потом и рассказывала, как Сашка быстро ушёл, а после отчитывал брата, чтобы тот больше не смел заниматься сводничеством. Я тогда на Славку даже подулась недолго – пока он не объяснил:
– Марин, извини, но мне надо было понять – у моего брата аллергия только на тебя или вообще на всех женщин? Я убедился – на всех. И знаешь, повторю свой прежний совет – вам надо бы к психологу. Если ещё не к психиатру…
Я была согласна со Славкой – надо. Но как затащить к психологу человека после его решения о разводе? Всё ведь – расходимся. Если я заикнусь о специалисте, Сашка задаст резонный вопрос: а зачем? И я не знала, что ответить.
Он подсказал мне сам, когда однажды начал рассказывать про своего друга Вадима и его жену Лиду, которые сошлись обратно после того, как почти год побыли в разводе. И упомянул, что Лида ходила к психологу, чтобы разобраться в себе и справиться с кризисом. Подробностей Сашка не знал – Вадим их не сообщал, но мне этого было достаточно.
И в новогоднюю ночь, на даче у Сашкиных родителей, я попросила мужа сделать мне подарок – пойти на семейную терапию. Вместе.
– Ты сам хотел, чтобы я не смотрела назад, – сказала я, глядя в недоумевающее Сашкино лицо. – А у меня не получается. Я всё оглядываюсь… Думаю, рассуждаю… Пожалуйста, помоги мне, Саш.
Конечно, он согласился.
И впоследствии я очень жалела, что не решилась на подобное гораздо раньше. Возможно, тогда всё стало бы совсем по-другому.
Нам попался хороший специалист, с помощью которого мы вместе, шаг за шагом, проговаривали свои проблемы и учились понимать их, а заодно и преодолевать. Сашкину безответственность, отсутствие нормального «прости меня, Марина», из-за которого я страдала, мою глубокую обиду, которая в итоге разрушила и меня, и Сашку, и даже то, о чём я изначально не собиралась говорить мужу, – моё желание вновь стать настоящими супругами. И наоборот – его нежелание.
Сашка был в шоке, узнав, о чём я мечтаю. И зачем я на самом деле привела его на семейную терапию. Но он не ругался, просто пообещал мне хорошенько подумать.
Я ждала.
Молилась и ждала…
.
Сашка
Отпустить прошлое – сложная затея, особенно когда оно тебя отпускать не желает, да и в целом хочет вернуться.
Причём я об этом даже не догадывался. Я общался с Мариной, как с матерью моих девчонок, но не навязывался, наоборот, старался дистанцироваться – думал, что ей это необходимо, чтобы скорее начать жить, а не бесконечно существовать в нашем совместном прошлом.
Но выяснилось, что Марине нужно совсем не это.
Я не был к этому готов, потому что за прошедшие месяцы привык думать о нас как о паре, которая завершила свои отношения. И психолог был для меня завершающим этапом, эдаким способом поставить точку. Но точка внезапно превратилась в запятую, когда я осознал, что для Марины всё иначе.
Я помню этот момент откровения – я смотрел на неё, моргая, и молчал, как дурак, не понимая, что говорить. Марина хочет помириться? Хочет начать всё сначала? С чистого листа? Она говорила мне это тогда, в больнице, но с той поры утекло много воды. И я был уверен: Марина уже успела передумать и увериться в том, что я прав, настаивая на разводе.
Невозможно всю жизнь быть виноватым и просить прощения. И я не хотел больше жить постоянно натыкаясь на углы недоверия и обиды. Да, я желал, чтобы Марина отпустила всё это, – но не думал, что она действительно готова начать сначала.
Это оказалось неожиданным, если не сказать больше. Я привык к другому. За четыре года откровенно пренебрежительного поведения жены я как-то свыкся с тем, что не интересую её. И тут вдруг…
Мне и правда необходимо было подумать, и в первую очередь – понять, готов ли я сам к тому, чего желаю для Марины. Судя по тому, что я узнал на сеансах с психологом, она действительно простила мне прошлые косяки. Но простил ли я её за ситуацию с Никой? Я уже не злился, не обвинял, не отчаивался. Но простить – это всё-таки нечто иное.
А ещё более иное – хотеть быть вместе с женой после такой вот проверки.
Хотел ли я? Я не знал.
Но я совершенно точно не хотел быть с кем-то другим – это я осознавал абсолютно определённо.
.
Приближалось Дашкино пятилетие. В этот раз мы с Мариной устроили детский праздник в кафе, позвав всех друзей Даши из детского сада – семерых малышей. С учётом их родителей нам пришлось снимать целый зал в детском кафе, предназначенный для мероприятий. Я ещё и развлечения заказал – и ребят в течение нескольких часов веселила парочка аниматоров, один из которых был переодет в большого медведя – любимого Дашкиного персонажа из мультфильма «Маша и Медведь».
Шабаш в итоге получился тот ещё – устали и дети, и родители. Но довольные все были как слоны, особенно ребята – и наелись, и напрыгались, и в конкурсах поучаствовали. Каждому достался приз, даже тем, кто не победил, – чтобы было не обидно.
Домой возвращались уже в сумерках, а учитывая тот факт, что на дворе была середина сентября и всем на следующий день надо было куда-нибудь – в школу, детский сад или на работу, – время сна неумолимо наступало нам на пятки.
Я вызвался провожать девчонок и Марину до дома, хотел помочь жене избавить дочек от «свадебных», точнее, праздничных платьев. Вошёл в свою прежнюю квартиру, как всегда почувствовав болезненный укол в сердце, что я теперь здесь не живу, наклонился, чтобы помочь Даше снять ботинки, а когда выпрямился, неожиданно зацепился взглядом за Маринину ладонь.
И замер, открыв рот, потому что…
На её безымянном пальце сверкало кольцо.
То самое, которое я подарил ей на Восьмое марта полтора года назад и про которое сказал: «Если ты когда-нибудь решишь, что можешь меня простить и начать новую жизнь, – не говори ничего, надень его, и всё».
Откуда оно тут взялось? В кафе вроде не было его…
– Было, – пробормотала отчаянно розовеющая Марина – наверное, я произнёс это вслух. – Я весь день ждала, когда ты заметишь…
У неё блестели глаза. Я понимал, что ещё чуть-чуть – и жена заплачет, поэтому быстро уволок девчонок в детскую. Усадил Дашу на кровать, дрожащими пальцами стал расстёгивать пуговицы на её платье – целый ряд маленьких пуговок сзади, кто это вообще придумал? – и вдруг услышал тонкий, напряжённый голос Вики:
– Пап, а ты, может, останешься? Мама вчера чай купила. Твой любимый, с бергамотом.
– И мы пирог испекли, – добавила Даша, старательно выговаривая «р» – она теперь регулярно занималась с логопедом. – Все вместе пекли! Тоже твой любимый. Шоколадный с вишней.
– И скатерть мама достала праздничную… – закончила Вика просительно и всхлипнула, глядя на меня с такой мольбой, что я не выдержал.
– Ну конечно останусь, – выдохнул, сам пытаясь не расплакаться.
А Марина даже и не пыталась…
И когда я вышел из детской, она стояла в коридоре и беззвучно плакала, уткнувшись лицом в ладони.
Я подошёл к ней и обнял, прижав к себе так крепко, как только мог, не смея поверить в происходящее. Неужели мы всё-таки решились? Мы оба – и я, и Марина.
– Я люблю тебя, – прошептал я, целуя её солёные от слёз губы. – Пожалуйста, не оглядывайся больше. Не надо.
– Не буду, – всхлипнула Марина, поглядев на меня абсолютно счастливыми, но пока ещё заплаканными глазами, и погладила по щеке дрожащей ладонью. – Я тоже люблю тебя, Саш.
На её безымянном пальце тонким росчерком солнечно-белого цвета горело кольцо.
февраль – апрель 2024 г.
