Текст книги "Дни испытаний"

Автор книги: Марк Юдалевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

– По какому делу? – спрашивает бритоголовый. – Ах, от Зуба! – Снова костяшка летит влево.

«От Зуба – это хорошо», – догадывается Нина.

– Давай знакомиться. Меня зовут Юрий Филиппович. – Юрий Филиппович встает из-за стола, протягивает Нине руку. Роста он небольшого, полноват, но рука жилистая, цепкая.

Юрий Филиппович долго расспрашивает Нину, внимательно слушает.

– Ну, что ж, Нина, будем работать. Будем работать, – говорит он. – Поставим тебя на кондитерские товары. Это, пожалуй, подойдет лучше всего. Там у нас, правда, сейчас Алла Петровна, – как-то неуверенно продолжает заведующий и почему-то передвигает костяшку направо. Нине, которая уже прониклась доверием к заведующему, не хочется учиться у какой-то еще незнакомой Аллы Петровны.

– Но продавец она опытный. Очень опытный, – продолжает заведующий. – Научить торговать может. Сейчас я вас познакомлю.

– У такой не надо, да купишь, – быстро оглядев Нину, говорит Алла Петровна.

«А у такой нужно, да мимо пройдешь», – невольно думает Нина.

Алла Петровна вся негибкая, тяжелая, рыхлая, словно наполненная лежалыми опилками. Взбитые коком ее волосы испытали на себе влияние самых различных красителей, горячих и холодных завивок. Утратив живую притягательную свежесть, они кажутся поделкой из кудели. Глаза голубые и даже яркие, однако тоже по-кустарному лишены цвета и блеска.

«А у такой надо, да мимо пройдешь».

И все-таки Нина не может не ответить на улыбку Аллы Петровны. Только ответная улыбка получается невеселой.

– Не туда кладешь карамель, Ниночка. Открытая карамель не очень ходовая. И ты клади ее подальше. А вот «Весна», «Ласточка», «Мишка косолапый» – на это все время спрос. Их всегда держи под рукой.

Алла Петровна учит терпеливо, говорит ласково, без раздражения и все время улыбается своими вялыми, рано состарившимися губами.

И Нина тоже улыбается в ответ.

– Вот так, вот так, – одобряет Алла Петровна. – А теперь давай-ка перекусим. А то перерыв у нас к концу идет.

Продавщицы магазина – кроме Нины и Аллы Петровны, здесь работают еще четыре девушки – белой стайкой сбиваются в одном из отделов. Чаще всего в молочном. Нине хочется к ним. Тем более, что среди них та самая Галя Воронцова, которую она встретила у Зуба. Галя как раз работает в молочном.

Кстати, – может же так случиться! – первое, что Нина увидела у Гали в руках, был томик стихов Ярослава Смелякова. Нет, не права Леночка Штемберг. И с этими девушками можно поговорить о многом. Галя вот окончила торгово-кооперативную школу, любит стихи, музыку, не пропускает ни одного концерта. Другие девушки попроще. Но каждый раз в обеденный перерыв их беззаботный смех, задорные голоса настойчиво манят Нину к себе.

Но Алла Петровна уже снимает крышку со своего термоса, наливает Нине горячего вкусно пахнущего кофе. Нине не хочется пить его, как не хочется улыбаться Алле Петровне. Однако она с излишней поспешностью благодарит, с излишней поспешностью принимает угощение.

Кончается обеденный перерыв. Алла Петровна отпускает покупателей. Нина стоит рядом. В это время она примиряется и с грубой куделью волос, и с кустарными, лишенными блеска глазами, и со всем другим, что неприятно ей в Алле Петровне. Алла Петровна кажется ей необыкновенным умельцем. Ведь Нина уже знает, как нелегко быстро отыскать нужное печенье, конфеты, пирожное. А Алле Петровне они словно сами просятся в руки. Нина с трудом запомнила цены нескольких сортов конфет и печенья. Алла Петровна знает, сколько стоят сотни различных товаров не только у себя в отделе, но и во всем магазине.

Нина испытала, как непослушны бывают весы, как их стрелка не доходит до нужной черты, то упрямо перескакивает ее. Аллу Петровну весы слушаются, словно она знает какое-то заветное слово.

Иногда Нина выполняет мелкие поручения Аллы Петровны. «Сходи, скажи Юрию Филипповичу, что кончаются шоколадные конфеты». «Принеси торты». «Отдай поточить нож».

Когда мало покупателей, Алла Петровна разрешает Нине поработать самостоятельно. Охотнее всего она делает это при Юрии Филипповиче. Это самые лучшие минуты для Нины. Правда, получается у нее неловко, медленно. Но покупатели не обижаются, даже смотрят на нее, поощрительно улыбаясь.

Алла Петровна тоже больше улыбается. А Юрий Филиппович становится строгим и придирчивым:

– Как ты отпустила покупательницу? Она спросила у тебя мармелад «Апельсиновые дольки». Его не оказалось. Ты предложила лимонные – и только. Видишь, она не берет лимонные, предлагай пастилу, зефир. Старайся, чтобы покупатель не ушел с пустыми руками.

– Не все сразу, Юрий Филиппович, не все сразу. Мы научимся, – вступается Алла Петровна.

– Научимся, научимся, – наклонив бритую голову, говорит Юрий Филиппович. – Пора бы уже…

Строгость Юрия Филипповича почему-то даже приятна Нине. Он хмурит брови, а ей хочется улыбаться. А вот когда улыбается Алла Петровна, ей хочется нахмуриться.

Ворчит Юрий Филиппович нередко, но только один раз Нина видела его по-настоящему сердитым. Он заглянул в холодильник мясного отдела и обнаружил там большой кусок мяса. За два часа перед тем Верочка начала говорить покупателям, что мясо все продано.

– А это? – спросил Юрий Филиппович.

– Хотела оставить себе.

– Такой кусок? Здесь килограмма четыре.

– Еще соседке.

– Так, – произнес Юрий Филиппович, – так… – От возмущения он не мог ничего добавить. Только уже уходя, бросил: – Комсомолка!

Верочка немедленно продала мясо. Потом с виноватым видом подошла к Галке, но та на нее даже не взглянула. Верочка вздохнула и пошла в комнату заведующего.

Оттуда она вышла с припухшими от слез глазами и снова подбежала к Галке.

– Ну, что ты, Галка, ну я никогда больше не буду…

…В конце дня, перед тем, как сдать Юрию Филипповичу выручку, Алла Петровна неизменно просит:

– Подожди меня, Ниночка, вместе пойдем.

Нине нужно еще в детский сад за Гришей. С Аллой Петровной ей идти совсем недалеко, всего два квартала. Попутнее с Галей Воронцовой – она живет почти рядом с детским садом. Да и интереснее с Галей намного. Но Нина не может не подождать Аллу Петровну. Слишком уж тепло, слишком дружески, даже по-родственному Алла Петровна относится к ней. Слишком внимательно, хлопотливо и заботливо учит ее, не жалея времени, не раздражаясь, если у нее не получается, не упуская случая похвалить, даже обрадоваться смекалке, ловкости, памяти своей ученицы.

Галя раза два-три после работы подходила к Нине:

– Пойдем домой…

Нина всякий раз отказывалась.

– Вольному – воля, – Галя досадливо поджимала губы, быстро уходила.

Нина замечала, что девушки не любят Аллу Петровну. И эту нелюбовь переносят и на нее, Нину…

Правда, круглоглазая Верочка из мясного отдела несколько раз в обеденный перерыв звала Нину: «Давай к нам», но теперь и она отступилась.

Девушки часто ведут себя так, как будто Нины и вовсе нет в магазине. Школьные подруги относились к ней иначе. Нина старается доказать себе, что ей это безразлично. «Подумаешь. Очень надо! Не век я буду в магазине».

– Что это ты, Нина, как в старину говорили, худо смотришь?

Разговор происходит в комнате заведующего. Нина знает теперь, что эту комнату зовут запасом или просто запаской, так как в ней находится запас магазинных продуктов.

– Очень худо, – подчеркивает Юрий Филиппович и отбрасывает сразу две костяшки счет.

– Как это? – удивленно спрашивает Нина.

– А так, свысока на всех посматриваешь. Дескать, вы – продавцы, торгаши, а я здесь временная.

– Что вы! – пытается возражать Нина.

– Вот и «что вы». Ты даже ни с кем из подруг не разговариваешь. Наслышалась, наверное, всякой обывательской чепухи про торговлю. А знаешь ли ты, что такое торговля? Торговля – это дело особое. Особое! Вот ты с работы пойдешь, посмотри – каких только у нас учреждений нет. Вот рядом с нами: эпидстанция, дальше библиотечный коллектор, еще дальше – судебная экспертиза. Все это – нужные учреждения, никто не говорит. А только вот я жизнь, можно сказать, доживаю и ни в одном из них не был. И ты, скорее всего, не была. Зато в магазинах мы с тобой были несчетное число раз. Потому что без магазина ни один человек прожить не может. Вот я и говорю: торговля – дело особое, народное дело. Ну, и продавец тоже. Высокая должность! – поднимает палец Юрий Филиппович. – Лицом к лицу с народом все время…

– …Ладно, много я тебе тут наговорил, – вдруг стихает он. И уже ворчливо заканчивает: – А ты об этом подумай, подумай…

За прилавком магазина появляются незнакомые люди. Это комиссия. Сегодня Нина сдает экзамен на младшего продавца.

Экзамены в школе никогда особенно не волновали ее. Но там она сдавала их вместе с классом. А здесь из-за нее одной собралось столько солидных людей. Женщина с пышными седеющими волосами – товаровед гастрономического магазина, пожилой с нудноватым скрипучим голосом инспектор торга, стесняющийся своего роста, своих распирающих халат плеч, заведующий крупным продовольственным магазином. К ним присоединился и Юрий Филиппович.

Все подтянутые, серьезные, даже торжественные. Их настроение передалось и девушкам. Сегодня они неговорливы и сосредоточенны. Только Галка выбрала момент лихо мигнуть Нине, дескать – не трусь, не боги горшки обжигают. После того разговора в комнатке у Юрия Филипповича отношения у Нины и с Галкой и с другими девушками стали лучше. По некоторым деталям Нина догадалась, что заведующий успел переговорить не только с ней.

Комиссия скачала наблюдала за Ниной на рабочем месте. Нина теперь уже умеет предложить товар, хорошо справляется и со счетами, и с весами, быстро считает деньги. Но сегодня все у нее ладится хуже, чем обычно. Упрямятся весы, путаясь, липнут одна к другой костяшки на счетах, пирожные, шоколад, печенье, конфеты, торты в нужный момент норовят не попадаться ей на глаза, прячутся, строя досадные мелкие каверзы.

Нина мечется из стороны в сторону. Из-под белой ее шапочки то и дело выбиваются пряди волос и тоже мечутся, мельтешатся вместе с ней.

«Провалилась, провалилась», – решает Нина после каждого покупателя. А одна женщина, словно нарочно:

– Вы мне неправильно сдали.

И сама вся кипит от раздражения.

Нина похолодела.

– Извините, пожалуйста. Разрешите пересчитать.

– Сначала обсчитают, потом извиняются. Вы мне рубль пять сдали.

Нина еще раз прикидывает на счетах.

– Столько вам и положено. Вот, проверьте.

Покупательница смущена. Но Нина смотрит на ее желтоватое нездоровое лицо. «Больная, наверное. И нервы не в порядке». Нина заставляет себя улыбнуться:

– Просчитались, вероятно. Бывает.

И покупательница тоже улыбается смущенно.

– Просчиталась, вы уж меня извините.

Понаблюдав часа полтора, члены комиссии уходят.

– Неплохо, Ниночка. Неплохо, – подбадривает Алла Петровна.

Теперь теория. Нину вызывают к заведующему. Члены комиссии разместились вокруг письменного стола. На месте Юрия Филипповича сидит инспектор торга. Он председатель комиссии.

– Объясните устройство весов, – своим скрипучим голосом просит председатель.

На столе весы, такие же, как и на прилавке у Нины.

– Достаточно, – прерывает он Нину, удовлетворенный ответом.

– Расскажите, как готовят рабочее место продавца?.. А как готовят витрину? Приходилось вам это делать?.. Сколько нужно заплатить за 125 граммов конфет ценою по три тридцать килограмм? Считайте устно.

Вопросы сыплются один за другим. Их задают все члены комиссии.

– Я думаю – достаточно? – спрашивает представитель торга. Обращается он вроде бы ко всем, но смотрит при этом на Юрия Филипповича.

Юрий Филиппович кивает.

– Конечно, достаточно, – подтверждает пышноволосая женщина. Она проворно встает, привлекает Нину к себе, целует в щеку. – Запомнишь меня на всю жизнь. Я тебя поздравила первая.

Представитель торга хмурится. Он готовился собрать мнения, торжественно объявить решение комиссии. Но теперь ничего другого не остается, как пожать Нине руку.

– Поздравляю вас с присвоением звания младшего продавца.

Приходит знакомое, обычное после удачного экзамена чувство. Все кажется легким и доступным, все вокруг хорошими, замечательными людьми. Нине сейчас нравится даже скрипучий голос представителя торга. Тот спрашивает о чем-то Юрия Филипповича. Заведующий согласно кивает.

Только на пороге запаски до Нины доходит смысл их разговора.

– Значит, с завтрашнего дня к нам в торг? – спросил инспектор. И Юрий Филиппович подтвердил это.

Неужели Юрий Филиппович уходит из магазина?

Нине стало досадно. Так все шло хорошо. Она успешно сдала экзамены. Будет теперь работать самостоятельно. Ей повысят зарплату – это им с Гришей очень кстати – Нина уже успела кое-что продать и даже залезть в долги. И вот обязательно в бочке меда должна быть ложка дегтя!

– Ну вот, Ниночка, доверяем тебе весы. Будешь теперь работать самостоятельно.

Алла Петровна улыбается своими вялыми, грубо накрашенными губами. И Нина снова не может не ответить ей, хотя уверена, что их отношения теперь сложатся иначе. Нина ведь будет работать самостоятельно. И Алла Петровна окажется дальше от нее, тем более, что ее назначили заведующей магазином.

Галя говорила, что Юрий Филиппович пошел на это назначение очень неохотно. Но подходящего человека как раз не оказалось, а оставить магазин на кого-нибудь из девушек Юрий Филиппович не решился. Слишком мал их опыт.

Сам Юрий Филиппович сейчас директор торга. Он и раньше занимал в торговых организациях большие должности. Но у него был инфаркт миокарда. После тяжелой болезни Юрий Филиппович попросил себе на время скромный участок работы.

И еще многое Нина узнала о Юрии Филипповиче. Оказывается, в его многолетней работе в торговле был перерыв. Случилось это в сорок втором. Юрий Филиппович нес тогда службу в армейском военторге. Оказавшись на передовой, он пошел в бой в рядах наступающей пехоты. Был убит командир взвода, и Юрий Филиппович принял на себя временное командование, да так и остался строевым офицером вплоть до сорок пятого года.

Все в магазине очень жалели об его уходе. Как-то пойдут дела при новой заведующей.

Нина то и дело ловит на себе взгляд Аллы Петровны. Смотрит она, как и полагается заведующей, изучающе, доброжелательно. Только к этому примешивается и еще что-то. Что именно – Нина не могла бы сказать. Но это «что-то» замораживало и путало Нинины движения.

А работать одной, оказывается, не так-то легко. Это тоже экзамен, и ничуть не проще того, который сдавался в присутствии комиссии. Цепочка покупателей тянется непрерывно. Нужно добиваться, чтобы она не увеличивалась, не растягивалась. Но и торопиться опасно, потому что всегда можно просчитаться, ведь имеешь дело, как любил говорить Юрий Филиппович, не с бабками – с деньгами.

И хотя покупатели не проявляют никакого нетерпения, Нине иногда кажется, что кто-то сейчас возмутится, закричит или, того хуже, презрительно посоветует: уберите эту неумеху. А если не скажут покупатели, то подойдет Алла Петровна, позовет к себе в запаску. Пилюлю непременно подсладит: «Экзамен ты, Нина, сдала хорошо. А все-таки работать самостоятельно не можешь, не получается».

Как часто бывает на работе: минуты идут медленно, зато часы летят быстро. Девушки уже собрались в молочном отделе. Там у них появились два разрисованных птицами термоса.

Нина тоже развернула твой скромный завтрак, сейчас она пойдет к ним.

Но подошла Алла Петровна. «Позовет к себе в запас. Начнет выговаривать за плохую работу…»

Алла Петровна действительно позвала Нину в конторку. Но сказала совсем другое:

– Я гляжу, у тебя и чаю нет. – Открыла термос, налила своего горячего кофе. – Трудновато у весов-то? Ну, ничего, надо же когда-то начинать. – Алла Петровна говорила поощрительно. Но Нина почему-то не обрадовалась этому.

– Я сижу, ты стараешься, – продолжала заведующая. – Ну, а кто старается, тот не пропадет. Того и мы не забудем.

Последние слова Алла Петровна произнесла тише, сообщнически, сощурив глаза. После паузы добавила:

– Ты пей кофе-то, пей!.. Давай еще горяченького плесну.

Нина пила кофе, пила, низко-низко опустив голову.

Во второй половине дня Алла Петровна несколько раз оказывалась возле Нины. Подходила она всегда неприметно, словно вырастала из-под прилавка. Нина каждый раз внутренне вздрагивала.

– Первое дело, Ниночка, не торопись.

«И второе дело – не торопись, – мысленно иронизировала Нина, – и не теряйся».

– И не теряйся, – действительно произносила Алла Петровна, сообщнически щурясь. Дескать, все, что ты делаешь, конечно, непорядок. Но раз ты из моей воли не выходишь, я тебя всегда заслоню своей широкой спиной.

Иногда советы Аллы Петровны были дельными сказывался ее немалый опыт.

– Добивайся такого, чтобы не думать. Все обдумать не успеешь. Это надо механически делать. Настоящему продавцу товар сам просится в руки. А мысли только догоняют, догоняют и сразу сработают, если что не так.

Дельное Алла Петровна говорила проще, не щурясь и не сообщничая, но тут же снова возвращались к пустословию, вовлекая Нину в какой-то непонятный, противный разговор.

Рука у Нины горела. Только что она трогала лоб больного Гриши. Хотя температура была не столь уж велика – тридцать восемь и четыре, Нина словно ощущала жар и сейчас, когда бежала на работу. В ушах стоял хрипловатый голосок: «Не трусь, Нинка. Ну чего ты, как маленькая? Разнюнишься еще. Веди-ка лучше меня в садик».

– Здравствуй, Казанцева.

Нина удивленно обернулась. Ее догнала Галя Воронцова.

– Здравствуй, – Галя чуть прищурясь, независимо оглядела Нину. – Я с тобой побеседовать хотела, как комсорг.

Нина молчала. Она знала, что, несмотря на подчеркнутую независимость, Галя ждет, чтобы она сказала хоть одно слово, помогла ей этим словом. Но Нине не понравилось, как Галя начала разговор. Почему она подчеркивает, что она – комсорг? И главное – заболел Гриша. Нина не решилась отвести его в детский сад, и он лежал теперь дома под не очень-то надежным присмотром Любови Ивановны.

Нина молчала.

Галя разозлилась. Но все-таки, сдерживая себя, начала мягко:

– Понимаешь, Нина, пока был Юрий Филиппович, мы ни за что не беспокоились…

Галя чуть приостановилась, опять как бы ожидая, что спросит или скажет Нина. Нина молчала.

– И кроме того… Ты была ученицей. Мы не знали, будешь ли ты у нас работать. А теперь, поскольку ты в нашем коллективе…

– Я польщена, – вымолвила, наконец, Нина.

– Ты… ты этот тон оставь, – вспылила Галя. – Мы ее жалеем, а она…

– Что-о?

Нина смотрела насмешливо, презрительно.

– Тебя жалеем, вот что!

– А вы не жалейте, – резко сказала Нина. – И не сильно задавайтесь. Подумаешь, нужны вы мне!

– Знаю, что тебе никто не нужен. Гордячка!

Обе сердито замолчали. У самых дверей магазина Галя сказала:

– Обволакивают тебя, дуру, а ты не видишь. Спохватишься, да поздно будет.

– Ниночка! А халатик-то у тебя помятый. В таком к покупателям выходить неудобно. Погоди-ка, у меня для тебя запасной есть, – услышала Нина через минуту.

«Обволакивает, действительно обволакивает», – внутренне вздрогнула она. Покорно взяла у заведующей халат: «Спасибо, Алла Петровна».

– Ниночка, счеты вот эти возьми, они удобнее.

– Спасибо, Алла Петровна.

– Волосы поправь, чтобы не выбивались из-под шапочки. За тобой ведь не посмотри…

Нина бессильно трепетала в липкой паутине мелких услуг и одолжений. И по-прежнему, отпуская покупателей, она чувствовала на себе приклеенный взгляд Аллы Петровны, и по-прежнему заведующая, появляясь словно откуда-то из-под прилавка, заставляла Нину внутренне вздрагивать.

Зато работа теперь спорилась у нее без лишней суеты.

Алла Петровна приметила это.

– Пошло у тебя дело. Пошло. Только…

– Что, Алла Петровна?

– В обед потолкуем, Ниночка. Надо потолковать.

В обед Нина думала съездить домой, посмотреть, как Гриша. До дому было неблизко, она хотела нанять такси. Но так ничего и не сказала Алле Петровне. «Она, конечно, отпустит, сделает еще одно одолжение».

В обеденный перерыв Нина застала Аллу Петровну рассерженной. Она отчитывала уборщицу.

– Как же ты могла уйти на два часа раньше? И никому ни слова. Порядок-то какой-нибудь нужно соблюдать.

Когда уборщица вышла, Алла Петровна успокоилась:

– Зря я разволновалась. Такова жизнь. Каждый к себе тянет. А уборщице нечего взять, так она время ворует.

Алла Петровна разлила в стаканы дымящийся кофе.

– Ну вот, ты начинаешь торговать. Начинаешь. Теперь надо думать, Ниночка.

– О чем, Алла Петровна?

– Думать надо, как бы не проторговаться.

– Я слежу и за деньгами, и за весами. Точно…

– В том-то и дело, что точно, – перебила Алла Петровна, улыбаясь вялыми губами. – В том-то и дело! Да ты кушай, кушай. Что это ты все с маслом бутерброды то носишь? Не надоели они тебе? Вот колбасу бери. Угощайся.

Нине сильно не по себе. Хотя Алла Петровна не сказала еще ничего особенного, Нина, чувствует, что в этом разговоре будет что-то недостойное, постыдное, что-то такое, к чему она никогда в жизни не прикасалась. Нина резко отодвинула чашку.

– Я не понимаю…

– Сейчас объясню, все объясню, Ниночка, – намеренно не замечая ее жеста, продолжает Алла Петровна. – Неприятный разговор, а надо тебя предупредить, пока ты работать начинаешь. А то как бы потом поздно не было. Что такое естественная убыль продовольственных товаров, ты теперь знаешь. Недаром, экзамен на продавца сдала.

– Конечно знаю. Всякая там усушка, утруска и прочее.

– Усушка, утруска… А вот ты точнехонько вешаешь Как думаешь покрывать?

– Есть нормы естественной убыли.

– Нормы-то нормы. А вот если они не покроют убыли, нормы-то? К примеру, естественная убыль считается две десятых процента, а на деле целый процент потеряешь.

– Почему?

– Да хотя бы потому, что нормы-то у нас соблюсти не так просто. И температура нужна определенная и другие условия…

– Как же тогда? – растерянно спросила Нина.

– А уж тогда, милая, если не хватит – плати из своей зарплаты. Если ее, конечно, достанет, зарплаты-то…

– И… и часто это бывает? – спросила Нина, невольно подумав о том, что деньги у нее кончаются, и она должна Любови Ивановне, и надо получше кормить Гришу. И еще копить ему на зимнюю шубку.

– Бывает, – неопределенно ответила заведующая. – Только люди не допускают. Натягивают…

– Как натягивают?

– А по-разному. По-разному.

Алла Петровна понизила голос и перешла на свой излюбленный сообщнический тон.

– Мелочи-то просто на бумаге, скажем, натягивают. Замечала, купишь двести граммов колбасы, а бумаги на обертку столько истрачено, что можно килограмм завернуть. Ну, это, конечно, мелочи. А бывает – гирьки просверлят и потом клепочки поставят. – Алла Петровна подошла к столику, где стояли привезенные из ремонта весы с небольшим набором гирь. – Вот здесь просверлят, – постучала ярко раскрашенным ногтем по основанию стограммовой гирьки. – И заклепают, будет такая же, а весит уже граммов восемьдесят, скажем, восемьдесят пять. Ну, конечно, при этом держи ухо востро, если проверка, убирай гирьки подальше, а под рукой на такой случай другие имей…

Нину резануло это – «держи ухо востро» и «другие имей». Выходило, будто это относится к ней самой, к Нине.

– А некоторые весы подвинчивают, – продолжала Алла Петровна. – Повернешь винтик, глядишь, хватит на убыль-то естественную. Всего-то не перескажешь, что люди придумают. А вот на таких-то весах, на чашечных, тут совсем просто делали. – Алла Петровна взяла блестящую тридцатиграммовую гирьку. – Потом такую проволочку. – Нина не заметила, откуда в руках заведующей появился небольшой кусок тонкой, но твердой проволоки. – И вот так.

Алла Петровна обмотала проволокой гирьку, загнула другой конец и подвесила ее к коромыслу под чашечкой весов, на которую ставят гири.

– Вот тебе с каждого веса по тридцать граммов. А когда гири снимаешь, только так, мизинчиком.

Она ловко спихнула гирю длинным ногтем мизинца. Металл громко стукнул о прилавок.

– Стук-то слышно, – как-то само собой вырвалось у Нины.

– Правильно. Правильно соображаешь. – Алла Петровна улыбнулась – не то как сообщнице, не то как способной ученице. – Для этого такие бархотки существуют. Знаешь, какими обувь чистят? Подложишь ее сюда…

«Что это я? Как я все это слушаю? Как я могу все это слушать!» – Нина вскочила со стула.

– Вот что, Алла Петровна, ничего я, нечего… никогда! – Нина даже задохнулась от волнения.

– Да ты что, Ниночка, бог с тобой! – поднялась и Алла Петровна. – Что я тебя, заставляю? Я тебе говорю, как люди делают. Предупреждаю тебя. Чтобы недостачи не получилось. А ты молодая, неглупая, может, другой какой выход найдешь. Разве я против?..

– Юлька! Пойдем сегодня на танцы.

Юлька отрицательно помотала головой.

– Ну, пойдем, Юлечка. Очень тебя прошу.

Юлька отвернулась, побежала к себе в конторку. Тимофей с неуклюжим проворством в два шага догнал ее, взял за руку.

– Ну, просят тебя, как человека.

– Рука мне нужна всякие цифры записывать.

Тимофей отпустил руку. Юлька подула на нее. Нежданно смягчилась.

– На танцы с ним, хитрый какой! Попросишь еще после работы.

Тимофей ждал Юльку на площади возле клуба. Смотрел по сторонам, стараясь пробить взглядом несколько улиц. Последнее время, где бы ни находился, он всегда смотрел по сторонам. Привык к насмешливым взглядам, вопросам: «Молодой человек, что вы потеряли?»

А искать оказалось не так легко. Последними словами он ругал себя за то, что не остановил Нину тогда утром. Утрами пешком ходил на работу. Все свободное время пропадал на улице. Нины не было. Сколько раз устремлялся за девушкой с выбивающимися из-под шапочки светлыми кудряшками. Но уже в десяти-пятнадцати шагах убеждался – нет, не она. Порой возмущался: как мог принять эту, обыкновенную, за Нину?

Оказывается, нелегко, просто нет никаких способов искать человека в большом городе, если знаешь только его имя. Тимофею даже приходило в голову обойти все заводы, фабрики, институты, учреждения и осмотреть там всех Нин. И он не улыбался нелепости этой мысли. Только жалел о том, что ее нельзя осуществить: времени не хватит да еще примут за сумасшедшего.

Когда были танцы, Тимофей заходил в клуб текстильщиков. Он не танцевал. Пристально осматривал молодежь и уходил. Вчера на него покосились две девушки – длинноногая белесая и полненькая. Длинноногая толкнула подружку, та залилась смехом.

«Где я их… – мелькнуло у Тимофея. – Ах, те… когда текло мороженое…»

Невольно взглянул на брюки. За спиной услышал насмешливый голос:

– И каждый вечер в час назначенный.

Это – белесая. Толстенькая подхватила:

– Иль это только снится мне.

«Дуры, Блока в сатирического поэта превращают», – подумал Тимофей и, по-медвежьи повернувшись, начал выбираться из клуба.

Одному больше идти не хотелось. Он уговорил Юльку. Решился не без колебаний. По отношению к Юльке это нехорошо, но попади она в такое положение, он ведь тоже бы пошел с ней. Правда, она иначе к нему относится. Ну ладно, это уж тонкости…

Все-таки, когда подбежала Юлька – миленькая, оживленная, Тимофею стало совестно. «Морочу голову девке. Вон Ваня на нее заглядывается».

Юлька просунула свою маленькую крепкую руку под локоть Тимофея. Ловкая, «ладненькая», как говорили о ней на стройке, искрящаяся Юлька будто притягивала к себе взгляды встречных.

«Как бывает, – грустно думает Тимофей. – Такая девушка рядом, а я все ищу, ищу, по существу, незнакомого человека, ищу то, не знаю чего».

– Ну, Тим, почему?

– Что «почему»?

– Да ты не слушаешь меня.

Юлька, оказывается, второй уже раз спрашивала, почему Тимофей смотрел в сторону площади. Разве он не знал, что она придет с противоположной?

– Ну, смотрел и смотрел…

– Подожди, а куда ты сейчас смотришь?

Юлька остановилась.

– Хочешь мороженого?

Юлька выдернула руку из-под Тимофеева локтя.

– Хочу, чтобы мне отвечали на вопросы.

Юлька помрачнела, но в клубе снова оживилась. Танцевала она, как и все делала, ловко и мило. И во время танца, и в перерывах они болтали обо всем, с легкостью молодости, перескакивая с одного на другое.

– Я вчера повесть Генриха Бёлля достала «Бильярд в половине десятого».

– Только собралась!

– Нельзя же читать, сколько ты.

– Я сейчас меньше читаю.

– Ты знаешь, я «Неделю» выписала.

– Известинскую? Как тебе удалось? На нее же огромный спрос.

– Ваня помог.

– Хорошо иметь поклонников.

– Неплохо.

– Ваня замечательный парень.

– Что ты мне его нахваливаешь? Сама знаю. Рад кого-нибудь нахвалить.

– Я только по справедливости…

– По справедливости. Он, конечно, хороший. Только знаешь, он со мной разговаривать совсем не может.

– Молчит?

– Нет, хуже, – искренне сказала Юлька. – Заикается. Со всеми говорит ничего, а со мной так заикается… Пойдем, это мой любимый вальс.

Играли драматический вальс Шварца, тот самый волшебный вальс, что они танцевали с Ниной.

– Этот… Нет… Этот… вальс мы пропустим.

– Почему?

– Я не хочу этот вальс.

Юлька вся сникла.

– Знаешь, громоотводом я еще соглашалась быть, но заменителем… – Решительно и быстро она стала пробираться к выходу.

Тимофей шел за ней, терзаясь угрызениями совести, смотрел на ее опущенную головку, худенькую, словно сопротивляющуюся горькой обиде спину.

– Не провожай, – сказала Юлька.

И это было сказано так, что Тимофей молча повернул к своему общежитию. «Эх, зря обидел девчонку. И как она догадалась?» – думал он.

А сам внимательно осматривал людской поток.

Вода закипела, но картошка была еще твердой. Нина убедилась в этом, ткнув вилкой в неподатливые картофельные бока. «Что она сегодня? Пора уже на работу».

– Не варится. Ну, беги, беги. Я доварю. – Массивная Любовь Ивановна топталась тут же возле своей электрической духовки.

– Вот моих ватрушечек попробуй, – как-то вскользь предложила она.

– Нет, нет, спасибо.

– У-у, Нинка, опять картошка! – появился на кухне Гриша.

– Не Нинка, а Нина. Сколько я тебе буду говорить.

И тут же стало жаль брата. Только после гриппа, в садик еще не ходит и сидит на одной картошке.

Погладила короткие мягкие волосенки. Заглянула в лицо. Как он похож на папу! Лобик крутой, и подбородок так же чуть выдается вперед, и даже едва заметная родинка на щеке на том же месте. И тут только перехватила Гришин взгляд. Мальчонка по-детски откровенно, жадно смотрел на ватрушки. «После работы обязательно сделаю ему что-нибудь вкусное. Только что и где взять…»

– Покушай, покушай, Гришенька, – предложила Любовь Ивановна и, положив на тарелочку три ватрушки, протянула мальчику.

Однако тон настолько противоречил гостеприимным словам, что Гриша неуверенно пролепетал:

– Я не хочу. Не надо.

– Кушай, кушай. Ты их уже съел глазами-то.

И это «съел глазами», и то, как Гриша, обжигаясь и давясь, поглощал рябые ватрушки, жгло, давило Нину новой тяжелой обидой. «Как я допустила это! Нужно было что-то предпринять, занять денег. Еще недавно предлагал Михаил Борисович, а неделю назад – Иван Савельевич. Отказалась – гордая какая! Можно что-нибудь продать, наконец. …Как я сегодня буду работать? Как после этого предлагать торты, пирожное, шоколад, улыбаться покупателям?»