Текст книги "Диалектический материализм"

Автор книги: Марк Митин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 34 страниц)

Формальная логика тщательно разработала классификацию различного типа суждений и умозаключений. Оставаясь верной своему исходному пункту, она анализирует исключительно форму суждения, тип связей между понятиями, отвлекаясь от реального содержания суждений.

Формальная логика в силу своей антиисторичности, метафизичности не может применить точки зрения развития к исследуемым ею формам суждений и умозаключений. «Диалектическая логика, – писал Энгельс, – в противоположность старой, чисто формальной логике не довольствуется тем, чтобы перечислить и сопоставить без связи формы движения мышления, т. е. различные формы суждения и умозаключения. Она, наоборот, выводит эти формы одну из другой, устанавливает между ними отношение субординации, а не координации, она развивает высшие формы из низших»^[380].

Именно точка зрения развития, историческая точка зрения, применённая к исследованиям формы мышления, форм суждения и умозаключения, превращает логику в науку. Такую работу в основном проделал Гегель на идеалистической основе. Верный принципам всей своей логики, он дал впервые в истории философии и логики рациональную группировку суждений как суждений единичности, суждений особенности, суждений всеобщности. На примерах из истории развития науки Энгельс показывает «внутреннюю истину и необходимость» группировки Гегеля, показывая одновременно зависимость их развития от общественно-исторической практики человека.

Как мы уже указывали, только долгое историческое развитие практики и познания привело к положительному суждению: «Трение есть источник теплоты»^[381]. Это суждение можно рассматривать как единичное. Дальнейшее историческое развитие науки привело к более глубокому обобщению: «Всякое механическое движение способно превратиться при помощи трения в теплоту»^[382]. Это суждение особенности, ибо речь идёт об особенной форме движения – механической. Дальнейшее историческое развитие привело к суждению всеобщности, к всеобщему закону: «Любая форма движения способна и вынуждена при определённых для каждого случая условиях превратиться прямо или косвенно в любую другую форму движения»^[383].

Мы видим таким образом, что только исторический подход, подход к проблемам логики с точки зрения развития науки и техники, даёт действительную базу для диалектико-материалистической, подлинно научной логики. Отсюда также понятно, что нет и не может быть какой-то особой науки логики, отдельной от теории познания, от диалектики. Логика, диалектика, теория познания представляет собой одну и ту же философскую науку – материалистическую диалектику.

Материалистическая диалектика преодолевает, «снимает» формальную логику в том смысле, что она даёт свой ответ на все проблемы логики, опираясь на историю развития техники и науки.

Формальная логика в целом не отражает действительных законов материального мира. Но она не просто чепуха, а, выражаясь словами Ленина, пустоцвет, растущий на могучем дереве диалектического познания. Формальная логика – результат одностороннего, насильственного выпрямления в процессе познания кривых, подвижных, гибких граней в закостеневшие прямые. Если диалектическая логика борется против расплывчатости понятий, за их определённость в смысле конкретности и насыщенности живым, реальным содержанием, то формальная логика превращает эту определённость в нечто абсолютно устойчивое, раз и навсегда данное, ограниченное неподвижными рамками, всегда тождественное себе. Поэтому социальной почвой формальной логики исторически явились отсталые малоподвижные формы общественной жизни, как феодальный строй или такое общество, глубокая внутренняя диалектика которого скрыта под формой грубого внешнего движения вещей (товаров), как капитализм. К этому нужно прибавить, что формальная логика, извращая картину мира, всегда служила вернейшим орудием в руках господствующих эксплоататорских и угнетательских классов, всегда была опорой религии и мракобесия. Становится ясной враждебность и непримиримость диалектики и формальной логики. Это обстоятельство не исключает того, что исторически формальная логика в руках прогрессивных классов сыграла как в науке, так и в общественном развитии известную положительную роль. Изучение формальной логики с известными поправками даже в настоящее время принесёт свою пользу, если не забывать её коренных пороков. В известных пределах эта низшая ступень познания позволяет бороться с вульгарным эмпиризмом и релятивизмом и подготовляет к восприятию более высокой ступени диалектического познания.

Но если в истории познания продолжительный период господствовала формальная, метафизическая логика, если отдельный человек лишь в процессе практического опыта и накопления знания становится диалектиком, то отсюда вовсе не следует, что диалектика и формальная логика принципиально родственны одна другой, представляют равноценные вещи или отличаются между собой лишь количественно, как целое и часть.

Совершенно ошибочной является очень распространённая точка зрения, согласно которой формальная логика объявляется подчинённым моментом и частным случаем, – составной частью диалектики. Автором этой точки зрения является Плеханов. Плеханов доказывает, что законы диалектики действуют лишь там, где предмет находится в состоянии видимого изменения, перехода; когда же речь идёт об отдельных предметах как таковых, там царствует формальная логика. «Мышление по правилам формальной логики (согласно „основным законам“ мысли) есть частный случай диалектического мышления»^[384], – говорит Плеханов. В другом месте Плеханов выражается так: «Диалектическое мышление не исключает также и метафизического: оно только отводит ему известные пределы, за которыми начинается царство диалектики»^[385].

По поводу такого разделения «двух царств» – диалектики и формальной логики – надо сразу же заметить, что оно теснейшим образом связано, во-первых, с общим пониманием Плехановым диалектики как суммы примеров, во-вторых, с его тактическим оппортунизмом. Оно обосновывает либерализм, оппортунизм Плеханова в политике. Прямо ссылаясь на Плеханова, эту точку зрения развивает идеалист Асмус, пригретый меньшевиствующими идеалистами. Последний приходит к тому антиленинскому и насквозь идеалистическому выводу, что диалектика – сфера лишь «широких» горизонтов, т. е. общих понятий философии, а формальная логика – сфера «узких» горизонтов, сфера практики, т. е. классовой борьбы и социалистического строительства. Так Асмус помогает механистам и меньшевиствующим идеалистам обосновывать метафизику оппортунизма и контрреволюционного троцкизма. Он и представления не имеет о том, что подлинно революционная практика невозможна без диалектики и в свою очередь является её колыбелью и стихией.

Включать формальную логику в качестве момента в диалектическую логику так же нелепо, как объявлять алхимию моментом химии, астрологию моментом астрономии.

Схоластические защитники «обиженной» формальной логики любят ссылаться на замечание Ленина о том, что в низших классах школы следует изучать формальную логику; им следует ответить точной цитатой из Ленина: «Логика формальная, которой ограничиваются в школах (и должны ограничиваться – с поправками – для низших классов школы), берёт формальные определения, руководясь тем, что наиболее обычно или что чаще всего бросается в глаза и ограничивается этим… Логика диалектическая требует того, чтобы мы шли дальше»^[386].

Следовательно вовсе не так обстоит дело, будто Ленин рекомендует изучать в школе не диалектику, а формальную логику. Это «ограничение» является низшей ступенью познания, подготовкой к изучению диалектики. Кроме того – и это главное – Ленин добавляет: с известными «поправками». Формальная же логика «с поправками» уже далеко не является старой формальной логикой.

Адвокатам формальной логики, доказывающим якобы «по Энгельсу», что формальная логика пригодна в обыденной домашней обстановке, нужно ответить: с этой домашней бытовой обстановкой, для которой хороша и формальная логика, мы боремся не менее, чем с её логическим продуктом. Мы коренным образом перестраиваем быт, поднимая его до уровня великих задач социалистического строительства. Новый социалистический быт будет наряду со всеми процессами борьбы и социалистической перестройки жизни вырабатывать диалектическое мышление.

Учёные лакеи буржуазии используют в своих классовых интересах формальную логику; они борются против материалистической диалектики – основы революционного мировоззрения марксизма-ленинизма. Поэтому изучение формальной логики нам необходимо не только с точки зрения использования её фактического содержания, но и в целях изучения оружия нашего классового врага. Только материалистическая диалектика является научным методом исследования и логической основой социалистической практики и классовой борьбы пролетариата.

Как материалистическая диалектика является методологической основой генеральной линии партии, так метафизика и формальная логика в советских условиях являются методологической основой и правого и «левого» оппортунизма и контрреволюционного троцкизма. Например нэп есть экономическая политика пролетариата, рассчитанная на допущение капитализма в определённых границах и на борьбу, вытеснение и уничтожение капитализма в то же время. «Кто не понимает этой переходной, двойственной природы нэпа, тот отходит от ленинизма»^[387]. – говорит Сталин. А троцкисты, как метафизики, не понимающие диалектической противоречивости нэпа, видели лишь одну сторону – допущение капитализма – и называли поэтому нэп госкапитализмом. Также и Бухарин видел лишь одну сторону нэпа – свободу рыночных отношений – и упускал то, что нэп сверх того предполагает государственное регулирование торговли: «Уничтожьте одну из этих сторон – и у вас не будет нэпа»^[388], – говорит Сталин. Наши трудности суть трудности роста, говорит партия, а оппортунисты не понимают этой диалектики, рассматривают трудность «как таковую», отождествляют наши трудности с безвыходными трудностями капитализма и вопят о гибели советской власти. Природа среднего крестьянина двойственна: с одной стороны, он труженик, а с другой – мелкий собственник. Троцкисты видят одну мелкособственническую сторону крестьянства, а правые оппортунисты, наоборот, забывают эту его сторону. Всякое чисто формальное проведение в жизнь партийной директивы методологической основой своей имеет метафизику: выполняют букву, а не смысл директивы, отбивают «номер», выполняют односторонне, неправильно. Например если партия говорит о ликвидации кулачества как класса на базе сплошной коллективизации, то «левак», формально выполняющий директиву партии, будет осуществлять ликвидацию кулачества, забывая об основе её. Партия предлагает увеличить процент коллективизации, добиваясь укрепления организационно-хозяйственной работы в колхозах, а «левак» гонит процент коллективизации, забывая о необходимости вести работу по укреплению колхозов.

Однобокое представление о противоречивом процессе социалистического строительства типично и для троцкистов и оппортунистов, – а это и есть формальная логика: односторонний подход к вещи с точки зрения её абстрактной тождественности.

Разновидностями метафизического мышления являются эклектика и софистика.

Эклектикой называется всякое беспринципное соединение внутренне не связанных друг с другом, в корне противоречащих точек зрения или учений. Ленин называет эклектиком махиста Богданова за то, что он хотел соединить исторический материализм и идеалистическую философию Маха. Эклектиками являются и механисты и меньшевиствующие идеалисты, соединяющие в своей антимарксистской философии одни – механический материализм, кантианство, позитивизм и т. д., а другие – гегельянство с элементами кантианства, механизма и т. д. Блестящая критика эклектики дана Лениным в 1921 г. во время профсоюзной дискуссии^[389] в связи с эклектической позицией в этой дискуссии Бухарина. Спор шёл о том, чем являются профсоюзы при диктатуре пролетариата. Троцкий занял в этом споре чисто метафизическую позицию: профсоюзы либо школа коммунизма, либо аппарат управления – третьего не дано – и стал на точку зрения огосударствления профсоюзов. В противовес Троцкому Ленин указывал, что профсоюзы должны быть взяты как диалектическое единство политико-воспитательных (профсоюзы – школа коммунизма) и экономических функций (участие в управлении государством, например в планировании хозяйства), но с подчинением последних первым, с подчинением экономики политике. Ленин требовал указать, что является для профсоюзов главным и решающим, в какой внутренней связи между собой находятся различные функции профсоюзов. Этим главным были воспитательные функции, и в соответствии с этим партия решила: профсоюзы – школа коммунизма. Бухарин занял «буферную» позицию: профсоюзы и школа коммунизма, и аппарат управления, и политика, и экономика. «Теоретическая сущность той ошибки, – говорит Ленин, – которую здесь делает т. Бухарин, состоит в том, что он диалектическое соотношение между политикой и экономикой (которому учит нас марксизм) подменяет эклектицизмом. „И то, и другое“, „с одной стороны, с другой стороны“ – вот теоретическая позиция Бухарина. Это и есть эклектицизм»^[390]. Ленин приводит при этом известный пример со стаканом. Стакан есть и гранёный цилиндр, и покрышка для бабочки, и приспособление для преспапье, и орудие, чтобы ударить, и инструмент для питья. Всё это надо учесть. Но надо указать главное в данной конкретной связи и обстановке: чем он является для оратора, говорящего на трибуне? Инструментом для питья.

«Если (как это делает Бухарин. – Авт.) при этом берутся два или более различных определения и соединяются вместе совершенно случайно (и стеклянный цилиндр и инструмент для питья), то мы получаем эклектическое определение, указывающее на разные стороны предмета и только»^[391].

Софистика есть «гибкость, применённая субъективно» (Ленин), есть отождествление противоположностей, не видящее их борьбы, есть стирание граней между противоположностями на том основании, что они могут превратиться одна в другую.

Когда-то в древности Кратил, ученик Гераклита, извратил слова своего учителя (сказавшего, что в одну и ту же реку нельзя вступить дважды), добавив в формуле Гераклита, что и один раз нельзя вступить в одну и ту же реку. Если Гераклит утверждал, что река (вода) течёт, и потому, когда мы в неё вступим второй раз, это будет на самом деле другая река (вода), то с точки зрения Кратила река вообще никогда не бывает сама собой. Это уже явное преувеличение. Плеханов справедливо указывает, что Кратил подменяет момент наличного бытия моментом становления^[392].

Это – софистика, ибо диалектика требует, чтобы каждая вещь была взята с точки зрения единства момента становления, развития, т. е. тех изменений, которые происходят в вещи, и момента наличного бытия, т. е. качественной определённости вещи на данной ступени её развития, в данной связи и обстановке. Живой человек есть именно живой человек, а не труп, так как в нём происходит процесс жизни. Несомненно – в его организме происходит одновременный процесс отмирания части клеток, но было бы софистикой на этом основании назвать его трупом. Материалистическая диалектика требует точных и определённых ответов в каждый данный момент. Капитализм, пока он не уничтожен пролетарской революцией, есть именно капитализм, а не социализм, хотя он и содержит в своих недрах своё отрицание – социалистический пролетариат. Было бы софистикой однако на этом основании объявлять капитализм социализмом. Ленин разъяснял Р. Люксембург, что софистикой является стирание грани между империалистической и национальной войной на том основании, что одна может превратиться в другую. Современные меньшевики – социал-фашисты, объявляющие рост государственного монополистического капитализма ростом социализма‚ являются насквозь прожжёнными софистами, откровенными защитниками наёмного рабства.

Из всего этого следует, что эклектизм и софистика являются заклятыми врагами материалистической диалектики. Против них необходимо вести борьбу как против методологии контрреволюционной буржуазии, фашизма и социал-фашизма.

Глава 5. Борьба на два фронта в философии

5.1. Философия и политика

Марксизм-ленинизм развивается в борьбе с буржуазными и мелкобуржуазными течениями, противостоящими ему или признающими его на словах, но извращающими его по существу. Борьба этих течений против марксизма проводилась в самых различных видах и формах, от прямого отрицания или замалчивания марксизма до попыток объединить марксизм с буржуазным мировоззрением и взорвать его изнутри посредством выхолащивания его революционного содержания. Борьба марксизма за гегемонию в международном рабочем движении шла и идёт в различных формах во всех областях с первых дней возникновения марксизма до последнею времени.

«Когда марксизм вытеснил все сколько-нибудь цельные враждебные ему учения, – те тенденции, которые выражались в этих учениях, стали искать себе иных путей. Изменились формы и поводы борьбы, но борьба продолжалась. И вторые полвека существования марксизма‚ – говорит Ленин, – начались (90-е годы прошлого века) с борьбы враждебного марксизму течения внутри марксизма»^[393].

Ленин и Сталин выявили глубокие социальные корни различных уклонов от марксизма в развитии международного рабочего движения. Чуждые и разлагающие влияния противостоят пролетариату не только в открытой борьбе, – они проникают в ряды борющейся армии пролетариата, находя и там элементы неустойчивости, шатаний, колебаний. Сохраняющиеся и возрождающиеся на основе мелкого производства капиталистические элементы «окружают пролетариат со всех сторон мелкобуржуазной стихией, пропитывают его ею, развращают его ею, вызывают постоянно внутри пролетариата рецидивы мелкобуржуазной бесхарактерности, раздробленности, индивидуализма, переходов от увлечений к унынию»^[394].

Это давление буржуазной и мелкобуржуазной стихии, которому нередко поддаются наименее устойчивые слои пролетариата и его партии, является одним из источников противоречий внутри пролетарской партии, источником, питающим разные оппортунистические течения.

Второй источник, указываемый т. Сталиным, – это разнородный состав рабочего класса. Рабочий класс борется и приходит к власти, будучи неоднородным. Основная масса – это «чистокровные» пролетарии, которая «давно уже порвала связи с классом капиталистов. Этот слой пролетариата является наиболее надёжной опорой марксизма»^[395]. Другой слой – это выходцы из крестьянства, из мещанства, из интеллигенции, недавно влившиеся в ряды пролетариата и внёсшие с собой старые навыки, привычки, колебания и шатания мелкой буржуазии. «Этот слой представляет наиболее благоприятную почву для всяких анархистских, полуанархистских и „ультра-левых“ группировок»^[396]. Именно этот слой шёл за «левыми коммунистами» в период Бреста, потом за «рабочей оппозицией» и троцкистами (до 1928–1929 г.), когда эти группировки оформляли идеологию «взбесившихся мелких буржуа», за левыми загибщиками последнего времени. Третий слой, характерный для пролетариата капиталистических стран, – это «рабочая аристократия, верхушка рабочего класса, наиболее обеспеченная часть пролетариата»^[397]. У этой части сильное стремление к компромиссам, соглашению с буржуазией, от которой она получила те или иные подачки. «Этот слой представляет наиболее благоприятную почву для откровенных реформистов и оппортунистов»^[398].

Эта характеристика т. Сталина, данная им на VII пленуме ИККИ, имеет в виду прежде всего пролетариат капиталистических стран. Но по существу (с учётом того, что в советских условиях не может быть рабочей аристократии и профбюрократии, связанной с монополистическим капитализмом, а возможны лишь отдельные разложившиеся и обюрократившиеся элементы рабочего класса и партии) эта характеристика применима и к условиям диктатуры пролетариата.

В развитии марксизма, внутри его, в самом международном рабочем движении обнаружилось два основных потока отступлений от революционно-марксистской линии с противоположными марксизму теоретическими и практическими установками. Ленин ещё в 1910 г. вскрыл их особенности. Говоря об этом, Ленин писал: «Основные тактические разногласия в современном рабочем движении Европы и Америки сводятся к борьбе с двумя крупными направлениями, отступающими от марксизма, который фактически стал господствующей теорией в этом движении. Эти два направления – ревизионизм (оппортунизм, реформизм) и анархизм (анархо-синдикализм, анархо-социализм). Оба эти отступления от господствующей в рабочем движении марксистской теории и марксистской тактики наблюдаются в различных формах и с различными оттенками во всех цивилизованных странах на протяжении более чем полувековой истории массового рабочего движения. Уже из одного этого факта явствует, что нельзя объяснять этих отступлений ни случайностями, ни ошибками отдельных лиц или групп, ни даже влиянием национальных особенностей или традиций и т. п. Должны быть коренные причины, лежащие в экономическом строе и в характере развития всех капиталистических стран и постоянно порождающие эти отступления»^[399].

В этом положении Ленин устанавливает таким образом два типа направлений, отступающих от марксизма: откровенно-правое направление и ревизионизм «слева», отступающий к анархизму. Корни этих ревизионистских направлений лежат в экономическом строе и характере развития капитализма как в целом, так и в отдельных странах. В числе причин, порождающих эти два направления, Ленин указывает не только на противоречивое, скачкообразное развитие рабочего движения, но также и на источник его – неравномерность развития капитализма и диалектический характер общественного развития вообще. Последнее Ленин объясняет так: «Постоянным источником разногласий является диалектический характер общественного развития, идущего в противоречиях и путём противоречий… Капитализм сам создаёт своего могильщика, сам творит элементы нового строя, и в то же время без «скачка» эти отдельные элементы ничего не изменяют в общем положении вещей, не затрагивают господства капитала. Эти противоречия живой жизни, живой истории капитализма и рабочего движения умеет охватить марксизм, как теория диалектического материализма. Но понятно само собой, что массы учатся из жизни, а не из книжки, и поэтому отдельные лица или группы постоянно преувеличивают, возводят в одностороннюю теорию, в одностороннюю систему тактики то одну, то другую черту капиталистического развития, то один, то другой „урок“ этого развития»^[400].

Это чрезвычайно важное положение Ленина имеет громадное значение для понимания диалектики борьбы на два фронта. Оно указывает и классовые и теоретические корни различного рода отступлений от марксизма. Как правое, так и «левое» течения, как реформизм, так и анархо-синдикализм берут какую-либо одну сторону или тенденцию рабочего движения, возводят её в абсолют, односторонне развивают её и считают её единственно правильной и возможной. Они не понимают диалектических противоречий действительности. «А действительная жизнь, действительная история включает в себя эти различные тенденции, подобно тому, как жизнь и развитие в природе включают в себя и медленную эволюцию и быстрые скачки, перерывы, постепенности»^[401].

Действительность включает в себя также и постепенное, медленное развитие. Но это развитие подготовляет скачки, эволюционное развитие сменяется революцией, открывающей новую эпоху, возводящей всё развитие на новую высшую ступень. А реформисты берут одну из этих сторон действительности, именно постепенное развитие.

В реформах, во всякого рода частичных изменениях и улучшениях они видят осуществление социализма. Анархисты, синдикалисты, наоборот, отрицают постепенность в развитии. Они не видят того, что «новое содержание пробивает себе дорогу через все и всяческие формы» (Ленин), в том числе и через некоторые старые формы. Метафизическая односторонность свойственна и правым и «левым», и реформизму и анархизму. Внешне это два крайних полюса. А по существу оба тормозят развитие революционного движения, организацию, сплочение пролетариата, засоряют его теорию буржуазным хламом, мешая его политическому просвещению. Следовательно ревизионизм и анархо-синдикализм суть два типа извращений марксизма-ленинизма, два типа отступлений от марксизма, два типа ревизии марксизма. Эти два типа – правый и «левый» – наблюдаются в рабочем движении во всех цивилизованных странах, но в разных формах и видах, с самыми различными оттенками на разных ступенях развития рабочего движения. В борьбе с этими двумя разновидностями отступлений от марксизма-ленинизма продолжала и в дальнейшем развиваться революционная теория пролетариата.

Эти два типа извращений марксизма имели место и у нас, в истории российской социал-демократии, где их развитие приняло особые формы, отражающие особенности классовой борьбы в России. Большевизм вырос и закалился в борьбе на два фронта с указанными двумя разновидностями ревизии марксизма, в борьбе против оппортунизма.

Уже с 90-х годов происходит раскол среди социал-демократии на «искровцев» и «экономистов». Последние представляли собой оппортунистическое течение российской социал-демократии. В эпоху нарастания буржуазно-демократической революции «экономизм» видоизменился в меньшевизм, который высказывается за блок с буржуазией. Лишь большевики последовательно борются за революционную тактику пролетариата. В то же время шла борьба с таким «лево»-синдикалистским направлением, как «махаевщина». Эпоха реакции (1908–1910 гг.) в совершенно новой форме опять поставила вопрос об оппортунистической и революционной тактике социал-демократии. Главное русло меньшевизма породило течение ликвидаторства, отречение от борьбы за новую революцию в России, от нелегальной организации и работы, презрительные насмешки над «подпольем». К этому же времени относится появление отзовизма – «левого» течения в большевизме, которое проповедывало отказ от использования легальных форм борьбы, от участия в Государственной думе и отзыв оттуда партийной фракции.

С обоими этими течениями, представляющими две разновидности буржуазного влияния на пролетариат, большевизм вёл непримиримую и последовательную борьбу, борьбу на два фронта. По этому поводу Ленин писал, что «большевики провели на деле с августа 1908 г. до января 1910 г. борьбу на два фронта, т. е. борьбу с ликвидаторами и отзовистами»^[402].

Появление этих течений Ленин объясняет целым рядом глубоких объективных исторических причин. Не случайностью, не ошибкой, «а неизбежным результатом действия этих объективных причин – и неотделимой от „базиса“ надстройкой над всем рабочим движением современной России – является то буржуазное влияние на пролетариат, которое создаёт ликвидаторство (= полулиберализм, желающий причислять себя к с. д.) и отзовизм (= полуанархизм, желающий причислять себя к с. д.)»^[403].

Ленин в своей работе «Детская болезнь „левизны“ в коммунизме», перечисляя все основные моменты в развитии большевизма и рассматривая вопрос: «в борьбе с какими врагами внутри рабочего движения вырос, окреп и закалился большевизм?», – вскрывает сущность борьбы против меньшевистского оппортунизма, «который в 1914 г. окончательно перерос в социал-шовинизм, окончательно перешёл на сторону буржуазии против пролетариата. Это, – по словам Ленина, – был естественно главный враг большевизма внутри рабочего движения. Этот враг и остаётся главным в международном масштабе»^[404]. В то же время «большевизм вырос, сложился и закалился в долголетней борьбе против мелкобуржуазной революционности, которая смахивает на анархизм или кое-что от него заимствует, которая отступает в чём бы то ни было существенном от условий и потребностей выдержанной пролетарской классовой борьбы»^[405].

Характеризуя оба эти уклона внутри марксизма, правое и левое доктринёрство, Ленин писал: «Правое доктринёрство упёрлось на признании одних только старых форм и обанкротилось до конца, не заметив нового содержания. Левое доктринёрство упирается на безусловном отрицании определённых старых форм, не видя, что новое содержание пробивает себе дорогу через все и всяческие формы»^[406].

Этот вывод Ленина также имеет огромное методологическое значение. Эта основная характеристика охватывает существенную сторону каждой разновидности враждебных течении внутри марксизма. Одна из них, правая форма ревизии, не видит нового содержания, нового качества и не идёт дальше старых форм, другая ревизия – левая, наоборот, замечает лишь новое содержание, новое качество, но не понимает путей и этапов развития этого содержания, полностью отбрасывая формы борьбы, которые необходимо ещё использовать при данной обстановке.

У Ленина же мы находим диалектическое обоснование необходимости борьбы с уклонами внутри партии. Самое отклонение от марксизма-ленинизма, от революционного пути проходит различные стадии развития. Как говорит Ленин: «Уклон не есть ещё готовое течение. Уклон это есть то, что можно поправить. Люди несколько сбились с дороги или начинают сбиваться, но поправить ещё можно. Это, на мой взгляд, и выражается русским словом „уклон“»^[407]. Следовательно уклон – это есть отклонение от правильной линии, отход в сторону от неё. Это ещё не есть готовое течение, но такое отклонение, которое ведёт в сторону от правильной линии, и если настаивать на этом отклонении последовательно, то на известной ступени оно может сложиться в определённое оппортунистическое течение, совершенно чуждое и враждебное марксизму и партии.

В противоположность Ленину Троцкий в этом вопросе в предреволюционную эпоху занимал оппортунистическую позицию. Подобно Каутскому он противопоставил правильному марксистско-ленинскому требованию борьбы на два фронта свою формулу «преодоления путём расширения и углубления», что сводилось к тактике центризма, т. е. к попытке занять «среднюю» линию, к эклектическому примирению различных течений, т. е. на деле помогало оппортунизму и прикрывало его.

Вот почему «предложение Троцкого поставить вместо борьбы на два фронта „преодоление путём расширения и углубления“ встретило горячую поддержку меньшевиков и вперёдовцев»^[408].

Ещё в 80-х годах прошлого столетия Энгельс писал Бернштейну: «Как видно, всякая рабочая партия большой страны может развиваться только во внутренней борьбе, в полном соответствии с законами диалектического развития»^[409].