Текст книги "Диалектический материализм"

Автор книги: Марк Митин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 34 страниц)

Но здесь обнаруживаются также буржуазная ограниченность и классовая природа революционности старых материалистов. Из этого отправного пункта проистекают два пути. Один путь – путь к социализму. Из идеи врождённого равенства людей и необходимости изменения общественной среды исходили в развитии своих взглядов в дальнейшем утопические социалисты. Но сами французские материалисты по этому пути не пошли, иначе они перестали бы быть буржуазными революционерами. Вместо того чтобы притти к пониманию материальных движущих сил развития общественной среды, они остались на точке зрения, провозглашающей «вечные», «естественные» идеалы буржуазного общества, права и государства. Старые материалисты остаются при идеалистическом понимании общественной жизни. Общественное устройство, социальные отношения, состояние среды, объективные закономерности общественного развития они объясняют мнениями людей, их воззрениями, господствующими в обществе идеями.

Таким образом идеи оказываются движущей силой общественной жизни. В изменении идей, в просвещении и устранении невежества видят они ключ к преобразованию общественного устройства. Изменением общественного сознания надеются они обусловить изменение старого, феодального общественного бытия.

Таковы руководящие идеи французских материалистов. Они противостояли не только прямой поповщине, но и современной им поповщине, облечённой в философский наряд, в особенности субъективному идеализму Мальбранша, Беркли и Юма. Французский материализм XVIII в., как мы видим, выражал передовые стремления своей эпохи и современной ему науки. Он должен войти в историю философии как прогрессивная ступень на пути развития научного мышления. Но те же общественные отношения и уровень знаний, которые определили исторические заслуги старого материализма, определили также и его историческую ограниченность. Благодаря своей революционности философия Гольбаха, Гельвеция и их единомышленников сделалась звеном в цепи идей, приводивших в конечном итоге к учению Маркса. Благодаря буржуазному характеру этой революционности эта философия не вышла за рамки идеалистической политики просветительства; она не сумела провести материализм в сфере общественных явлений. Она попала в порочный круг: идеи определяются общественным бытием людей, и в то же время их бытие определяется идеями. Она не в силах была разрешить дилеммы: общественная среда творит людей, и в то же время люди творят свою общественную среду.

Из всей науки того времени лишь математика и механика, притом главным образом механика твёрдых тел, достигли значительного развития. Остальные науки были в зачаточном, неразвитом состоянии. Это наложило печать механической ограниченности на старый материализм. Масштаб механики они применили ко всей природе, ко всем надмеханическим, химическим, биологическим и т. д. областям. Они упростили, обесцветили действительность, сведя её к простейшим механическим закономерностям. Их материализм был метафизичен. Они не понимали многообразия форм движения, принципов возникновения нового и сложности процессов изменения. Представления о природе было как о «всегда равном себе целом, неизменно движущемся в одних и тех же ограниченных сферах»^[53] согласно неизменному числу вечных законов. Гениальные проблески мысли, в которых отдельные материалисты XVIII в. возвышались над этой концепцией (особенно Дидро), не изменяют общего метафизического характера их материализма.

Три основные черты исторической ограниченности старого материализма следующие: механицизм, метафизичность, неумение распространить материализм на область общественной жизни. Их предстояло преодолеть новой форме материализма, выросшей на иной ступени общественных отношений, связанной с развитием нового революционного класса – пролетариата – и на новом уровне научного развития.

Материалистическая философия миновала в своём развитии механический этап. От старой формы метафизического материализма она проделала путь развития к современному, диалектическому материализму, соответствующему нынешнему состоянию познания природы и общества.

Однако и сейчас находятся люди, – и даже воображающие себя марксистами, – которые стремятся гальванизировать, возродить уже превзойдённые, отжившие свой век формы материализма, противопоставить высшей форме материализма его низшие формы, уже преодолённые в дальнейшем развитии материализма. Такие стремления неизбежно реакционны: они тянут науку и философию вспять, тормозят их развитие, дискредитируют материалистическую философию перед лицом требований, предъявляемых современным состоянием науки. Передовые для своего времени формы материализма становятся реакционными в наше время, на иной ступени познания, на новом уровне философии, в новой социальной среде. Здесь мы имеем в виду возвращение к старому механическому материализму XVII–XVIII вв. (Гоббса, Гольбаха, Гельвеция, Ламетри и др.) у представителей современного механического материализма (Бухарин, Л. Аксельрод, А. Тимирязев и др.).

В современных условиях защита механического материализма, возврат к давно превзойдённым философским идеям материалистов XVII–XVIII вв. означают отказ от завоеваний материалистической философии на протяжении XIX и XX вв., попытку снизить материализм до его старой, пройденной ступени. Механический материализм в эпоху империализма и пролетарской революции представляет собой не только философский атавизм. Ныне, при наличии диалектического материализма, оставившего далеко позади себя историческую ограниченность старого материализма, механический материализм является реакционным. «Наши» механические материалисты (Бухарин, Тимирязев, Варьяш, Аксельрод) находятся в плену идей старого материализма. Они не в состоянии понять сложной диалектики материальной действительности, богатства её противоречий, переходов и переливов, её качественного многообразия и специфичности различных областей. Они сводят высшие качественно своеобразные закономерности (социальные, биологические и т. п.) к чисто количественным, заимствованным из механики законам, к принципу равновесия и скрещивания противоположно направленных сил. Всё многообразие качественно различных форм движения они силятся уложить в схему пространственного механического перемещения. Подобно их духовным предкам в XVII–XVIII вв., они не знают иного масштаба, кроме масштаба механики.

На нынешней ступени развития механистический материализм дезорганизует борьбу материализма против идеализма‚ облегчает борьбу идеализма против нас, служит клином, вбиваемым между открытиями современной науки и материалистической философией. Диалектический материализм должен поэтому со всей непримиримостью бороться против механистического материализма. Эта борьба – необходимое условие его развития и победы над идеализмом.

Хотят этого механисты или не хотят, они неизбежно превращаются в помеху идейной борьбе, ведущейся пролетариатом, становятся препятствием в этой борьбе. В дальнейшем изложении мы подробно остановимся на классовых корнях современного механического материализма, на его методологии и на политической роли, которую он играет в советских условиях, будучи в основном философской основой правого оппортунизма.

2.3. Субъективный идеализм, махизм, интуитивизм

Диаметральной противоположностью старому материализму XVII и XVIII вв. является современный ему субъективный идеализм Беркли и агностицизм Юма. Субъективный идеализм (феноменализм) Беркли знаменовал активизацию реакционной поповщины, поддержанной уже победившей и утвердившей своё господство буржуазией. Агностицизм Юма представляет собой продукт превращения буржуазии из революционного класса в консервативный, смыкания буржуазной и обновлённой феодальной идеологий.

Рассматриваемые идеалистические учения отражали интересы и настроения победившей английской буржуазии, опередившей свою французскую сестру и столетием раньше её пришедшей к власти путём закончившейся компромиссом английской революции, «обуржуазившей феодализм и придавшей буржуазному обществу феодальный облик»^[54].

Эта особенность с исключительной яркостью сказывается в философском учении епископа Беркли, представляющем собой приспособление протестантства к уровню и новым потребностям ставшей реакционным классом буржуазии.

Превосходный анализ воззрений Беркли дал Ленин в своей книге «Материализм и эмпириокритицизм». Беркли исходит из того, что помимо ощущений никакого другого источника знания о мире у человека нет, что понятия, отвлечённые идеи, поскольку они возможны, не первичны и являются продуктом ощущений. Но Беркли отрицает, что в этих ощущениях отражается реальный, независимо от этих ощущений существующий объективный мир. Отсюда Беркли приходит к неизбежному для него логическому заключению, что единственно известное человеку, единственно возможный предмет, объект познания – наши ощущения. Ощущения – первичные элементы, из комбинации которых состоит всё существующее. Человек не может в своей познавательной деятельности выйти за пределы ощущений, познать что-либо иное, кроме них, сверх их, либо отличное от ощущений. В процессе познания мы, по мнению Беркли, имеем дело не с вещами вне нас, не с объективным миром, отражающимся в наших ощущениях, а только с собственными ощущениями: ощущениями красноты, твёрдости, высоты, круглости и т. д. Отсюда идеалистический взгляд на опыт как на совокупность ощущений. Мы не в состоянии познать ничего помимо своих собственных ощущений, т. е. субъективных состояний сознания. Не вещи, а лишь ощущения, т. е. нечто психическое, дано в нашем опыте.

У нас нет, по мнению субъективистов, оснований утверждать, что существует внешний мир независимо от ощущений. Мы не в праве говорить о чём-либо достоверно реальном, что бы находилось вне наших ощущений. Убеждение в том, что вне нашего сознания существует объективный внешний мир, по мысли субъективных идеалистов, совершенно не основано на опыте, является предрассудком и не выдерживает научной критики. Самое большое, что мы можем допустить, – это то, что нашей психике присуще представление о существовании внешнего мира. Но нет никаких оснований утверждать, что этому представлению действительно соответствует что-либо вне субъекта.

То, что мы называем вещью, есть с этой точки зрения не что иное, как пучок, совокупность наших ощущений. Группу ощущений (твёрдого, круглого, синего и т. д.), данных вместе и повторяющихся более или менее постоянно, мы называем вещью. Допускать, что вещь – нечто большее, что за нашими ощущениями кроется производящее их тело, субстанция, объективный мир – такое допущение, по мнению Беркли, безосновательное.

«Бытие вещей, – формулирует свои воззрения Беркли, – есть их воспринимаемость. Невозможно, чтобы они имели какое-либо существование вне духа или воспринимающих их мыслящих вещей. Правда, существует поразительно распространённое между людьми мнение, будто дома, горы и реки, одним словом, все ощущаемые предметы имеют естественное или реальное существование, отличное от их воспринимаемости умом. Но с какой бы уверенностью и общим согласием ни утверждалось это начало, всякий, имеющий смелость подвергнуть его исследованию, найдёт, если я не ошибаюсь, что оно заключает в себе явное противоречие, ибо что такое вышеупомянутые предметы, как не вещи, воспринимаемые нами в ощущениях и что мы воспринимаем, как не наши собственные идеи и ощущения. И не будет ли полным противоречием допустить, что какое-либо их сочетание существует, не будучи воспринимаемым»^[55].

Таким образом Беркли приходит к отрицанию материи, что он сам считает очень важным для борьбы с материализмом и обоснования идеализма, этой надёжной опоры религии. Материя растворяется им в духе, объект сводится к субъекту. «Быть, существовать – значит быть воспринимаемым» (esse is percipi) – и ничего больше. Если вещь не ощущается, она и не существует. Существование вещей для нас, для нашего сознания – единственная реальность; возможность воспринимать вещи – единственное доказательство их бытия, как бытие для нашего сознания.

«Я не отрицаю, – писал Беркли, – существования ни одной вещи, которую мы можем воспринять посредством ощущения или рефлекса. В том, что вещи, которые я вижу моими глазами или осязаю моими руками, действительно существуют, я отнюдь не сомневаюсь. Единственная вещь, существование которой мы отрицаем, есть то, что философы называют материей или телесной субстанцией»^[56].

Таково субъективно-идеалистическое решение вопроса об отношении бытия и мышления. Исходя из того же сенсуалистического учения об ощущениях как единственном источнике познания, субъективный идеализм придаёт ему идеалистический характер, доводит его до поглощения объекта субъектом. Субъект становится единственной реальностью. Мир растворяется в мыслящем субъекте. Объект, природа, материя – не что иное, как продукт психической деятельности, порождение субъекта. Объект восприятия отождествляется с восприятием объекта. Источником ощущений Беркли признаёт самого господа бога, от которого душа наша получает своё содержание.

Беркли не скрывает, что всё его философское построение воздвигнуто с определённой целью – поразить растущее безбожие и поднявший голову материализм. В своём дневнике он прямо говорит о том, что стремление укрепить веру побудило его измыслить свою систему.

Юм отправляется от того же признания опыта единственным источником познания, что и Беркли. Он разделяет с Беркли отрицание возможности познания нами внешнего материального мира, сведение вещей к переживаниям.

Юм отказывается от познания чего-либо помимо субъективных переживаний, он отрезает науке путь по ту сторону субъекта и ограничивает его самонаблюдение. Его философия агностична, т. е. отрицает возможность объективного познания, возможность познания внешнего, независимо от нас существующего, мира.

Юм особенно много внимания уделяет критике материалистического понятия причинности. По мнению Юма, в опыте причинность не дана. Мы не воспринимаем её в ряде качеств, данных нам в восприятии, – цвет, форма, звук. В опыте мы обнаруживаем лишь следование друг за другом двух или нескольких ощущений, сопутствие одного другому, но не деятельную причину, не силу, вызывающую явления. Из привычки иметь два каких-либо явления, связанных между собой в опыте, человек склонен заключить об их необходимой и постоянной зависимости. Но такое заключение, по мнению Юма, неправомерно. Мы можем говорить об обычности этого следования, можем считать вероятным повторение его, но не в праве утверждать необходимость связи между двумя явлениями. В опыте нет и не может быть гарантии, что следование явлений, наблюдавшееся тысячу раз, повторится в тысячу первый раз. Таким образом Юм разделывается с причинностью и закономерностью. Мир превращается в хаос феноменов, из которого у познания нет выхода.

Субъективный идеализм, будучи последовательно доведён до своего предела, с роковой неизбежностью должен привести к солипсизму. Солипсизм – это воззрение, утверждающее, что существует только «Я», а всё остальное, и другие люди в том числе, – продукт моих ощущений. Я и мои беспричинные и беспочвенные ощущения – единственная реальность. Солипсизм – крайний философский индивидуализм. С точки зрения солипсизма мир должен уничтожиться вместе со мной, и существует он лишь постольку, поскольку существую и ощущаю я. Не я в мире, а мир во мне. Вселенная – это я. Солипсист подобен сумасшедшему, чувствующему инструменту, который «вообразил, что он единственный инструмент в мире и что вся мировая гармония происходит в нём»^[57]. Если только последовательно проводить принцип «имманентности» познания, т. е. понимания мира как внутреннего содержания нашего сознания, то мы неизбежно должны притти к утверждению, что субъект может ежечасно, ежеминутно разрушать мир и вновь создать его из ничего. Умру я – вместе со мной разрушится и весь мир, ибо он перестанет существовать как совокупность моих ощущений, другое же существование ему не присуще. Правда, на такую откровенную последовательность не решатся и сами субъективные идеалисты. Субъективные идеалисты пытаются выпутаться из этой трудности, указывая на то, что мир после смерти субъекта не перестанет существовать в восприятиях других людей, но при этом они неизбежно впадают в неразрешимые противоречия. В самом деле, ведь и другие люди, как и все другие вещи, не что иное, как комплексы моих ощущений, не имеющие иной реальности, кроме субъективной. Следовательно, если я перестаю ощущать, то вместе со мной должно уничтожиться и человечество, как комплекс моих ощущений. Ссылка на других людей означает допущение существования вещей вне моего сознания, признание бытия.

Но что же такое «я»? Очевидно не телесное существо, так как материальное существование не приемлется. Чтобы быть последовательным субъективным идеалистом, следует признать, что и моё тело, ноги, руки, голова, мозги – не что иное, как комплекс моих ощущений, и существуют лишь как явление сознания, как внутрипсихическая реальность. Таким образом, если поплыть по субъективно-идеалистическому течению, не только утонешь в болоте солипсизма, но и, подобно барону Мюнхгаузену, должен будешь оттуда сам себя извлекать за волосы. Не только вселенная растворяется в «я», но и «я» оказывается весьма эфемерным, растворяется в собственных восприятиях, превращается в ощущающее себя ощущение.

Рассмотренный нами здесь субъективный идеализм, реакционное порождение XVIII в., возродился и получил огромное распространение к началу нашего века. Современным материалистам приходится вести жестокую борьбу с субъективным идеализмом.

Социальной почвой, на которой возродился берклиански-юмистский идеализм, является империалистическая фаза капитализма; его питательные соки – в современном кризисе естествознания. Империализм ведёт не только к кризису экономической системы капитализма, но и к всеобщему кризису всей капиталистической культуры. «Мы живём в необычайном мире, – восклицал известный буржуазный физик М. Планк в 1930 г. – Куда бы мы ни взглянули, во всех областях духовной и материальной культуры мы находимся в периоде тяжёлых кризисов, которые отпечатывают на всей нашей частной и общественной жизни многочисленные черты беспокойства и непрочности… Как уже издавна в религии и искусстве, так и теперь также и в науке едва ли найдётся основоположение, в котором кто-либо не усомнился бы, едва ли найдётся бессмыслица, в которую кто-либо не верил бы…»^[58]

Кризис буржуазного естествознания, представляющий собой составной элемент общей агонии буржуазной культуры, обозначился уже к первым годам настоящего столетия. Дальнейшее развитие познания на основе накопленного при капитализме естествознанием материала может совершаться лишь вопреки господствующему буржуазному мировоззрению. Современное естествознание болезненно рождает диалектический материализм. Оно приходит к нему стихийным путём, в беспрестанных конфликтах с исходными философскими принципами самих буржуазных учёных, но всё же неизбежно приходит к подтверждению правильности основных положений философского учения Маркса и Энгельса. Враждебные марксизму отправные философские принципы буржуазных естествоиспытателей препятствуют полному и правильному сознательному пониманию ими результатов своих исследований. Это противоречие порождает кризис буржуазного естествознания, социальные корни которого нужно искать в общих противоречиях империалистической эпохи.

Наиболее значительной из проявившихся уже в конце XIX и начале XX в. попыток буржуазной мысли использовать кризис естествознания в реакционных целях, дать идеалистическое истолкование новым естественно-научным теориям и открытиям – является реставрация Махом, Авенариусом и др. субъективного идеализма Беркли под флагом эмпириокритицизма. Если естествознание приближается «к таким однородным и простым элементам материи, законы движения которых допускают математическую обработку, – твердят современные субъективные идеалисты, – то материя исчезла, остались одни чистые математические отношения». Старый, неизменный атом уступил место системе движущихся и изменяющихся электронов; поэтому, говорят махисты, «материя исчезла». Заменяются примитивные физические законы новыми, более совершенными физическими принципами – махисты твердят: «нет объективного познания». Косные метафизические представления о пространстве и времени уступают место диалектическому пониманию единства времени и пространства как формы существования движения материи – идеалисты вопят: «пространство и время исчезли». Между тем, новейшие достижения современной физики целиком подтверждают правильность учения марксизма о времени и пространстве, т. е. что они суть формы существования материи, что материальное движение есть единство времени и пространства, что наши понятия о времени и пространстве изменяются, уточняются и развиваются в связи с общим развитием науки. Поэтому и современные махисты к отказу от материи, от субстанции присоединяют отказ от причинности. Новейшая квантовая механика углубляет понятие причинности, вносит коррективы в старое механистическое понимание причинности – эмпириокритики утверждают: «причинность исчезла». Крах старых механическо-материалистических начал естествознания, торжество высшей формы материализма современные субъективные идеалисты (махисты) выдают за конец материализма.

На этой зыбкой почве махисты воскрешают лишь слегка прикрытые новыми словечками реакционные философские идеи XVIII в.: на основе субъективного идеализма разрешают они проблему бытия и мышления.

Эмпириокритицизм выступает как философия «чистого опыта». Он отрицает реальность всего, что не дано непосредственно в опыте субъекта. Единственная реальность для него – субъективные ощущения, подлинная действительность – непосредственно «данное» в восприятии. Всё прочее – беспочвенные, некритические «привнесения» рассудка. Ощущения красного, круглого, горького и т. д. – вот настоящие «элементы» действительности. Материя, тела, вещи суть не более как «комплексы», «связки» наших ощущений, не имеющие никакого бытия вне ощущений, вне нашего сознания. Точно так же пространство и время не что иное, как особого рода наши ощущения, переживания. Таким образом всё физическое растворяется в психических элементах, в ощущениях.

Отрицание махистами объективной реальности определяет их понимание цели и задач познания. Поскольку для них отсутствует объективный мир, постольку для них не существует и задачи приближения к полному отражению объективной действительности, поставленной и разрешаемой материализмом. Целью познания является для них только систематическое упорядочение восприятий, систематизация многообразия наших ощущений. Прогресс науки состоит в наиболее простом описании совокупности ощущений. Субъективно-идеалистическая позиция эмпириокритиков исключает возможность объективного познания, для них не существует объективной истины. Если вся действительность есть лишь содержание сознания, то истины должны быть различны для различных сознаний. «Человек – мера вещей», – как говорил ещё древнегреческий софист Протагор. Познание, истина – субъективны и релятивны (относительны). Здесь махисты широко распахивают ворота мракобесию и суеверию.

Основным принципом научного познания махисты считают «принцип экономии мышления» или «принцип наименьшей траты сил». Согласно этому принципу, из двух систем, описывающих наш опыт, из двух различных теоретических построений следует выбирать наиболее «экономные», описывающие опыт с наибольшей простотой.

Из науки в целях «экономии» следует устранить всё то, что усложняет, загромождает описание ощущений, следует поэтому устранить материю, вещи, не зависящие от сознания, причинную связь явлений.

Новейшие махисты «углубляют» эту реакционную, антинаучную философию «учением о знаках» и «логикой отношений». Согласно этим «учениям», упорядочивающее, однозначное описание ощущений или переживаний совершается наукой посредством «знаков». Система знаний состоит из знаков (Шлик). Наука имеет дело не с отражением объективных вещей и их отношений, а с произвольно изобретёнными физико-математическими знаками, символами, обозначающими отношения между переживаниями субъекта. Из комбинаций знаков при помощи математических уравнений выводят новые комбинации, обозначаемые новыми знаками, и т. д. Развитие науки состоит, по мнению махистов, в совершенствовании построения этой системы знаков.

Реакционной игрой в абстрактные, математические бирюльки махисты хотят подменить развитие живого, объективного познания многосложной действительности. Здесь особенно наглядно обнаруживается, как их субъективный идеализм сочетается с механицизмом.

Для завершения своей философии современные субъективные идеалисты «изобрели» и логику, соответствующую «учению о знаках». Это – «математическая логика» или «логика отношений» (Рессаль). Логика отношений представляет собой новую систему знаков, измышленную для обозначения всех возможных отношений между знаками опытных наук. Логические знаки и символы произвольно группируются в новые уравнения на все лады. До более пустых, выхолощенных, бессодержательных и бесплодных конструкций, чем «логика отношений», философия не доходила ещё никогда. Если есть какой-нибудь смысл в этой «логике», то только один – создать ещё один выверт для отрицания объективной реальности. Основным принципом этой логической дребедени является всё то же изгнание материи, отрицание объективной реальности. Старая логика плоха, мол, потому, что допускала вещи и их свойства. Новая логика изгоняет вещи и их свойства и имеет дело с «чистыми» отношениями (т. е. не с отношениями между вещами, а с чистыми, бессодержательными отношениями, без соотносящихся предметов).

Так, не щадя сил, «очищают» современные идеалисты науку… от содержания, от смысла, от истины.

Первым, кто во всём его значении понял сущность современного кризиса естествознания, обнаружил его корни, вскрыл истинные тенденции, разоблачил реакционные манёвры эмпириокритицизма и показал, как следует бить махизм, как можно преодолеть кризис и как должно установить союз диалектического материализма с достижениями новейшего естествознания, – был Ленин. Словесные ухищрения не укрыли от него антинаучную, поповскую сущность махизма. Он не только гораздо глубже, последовательнее, нежели Плеханов, вёл борьбу с махизмом, всецело насыщая её партийностью, он сделал эту борьбу во много крат плодотворнее по своим результатам, установив связь между махистскими идеями и кризисом естественно-научных теорий и разоблачая реакционную природу эмпириокритической игры на этом кризисе.

Попутно Ленин исправляет допущенные Плехановым в полемике с махистами ошибки, в том числе ошибку в понимании Плехановым центрального понятия, вокруг которого сосредоточивается борьба, – понятия опыта. Плеханов поддался на махистскую уловку, что опыт-де понимается ими не как «средство познания», но как «предмет познания». Плеханов полагал, что если бы махисты придерживались понимания опыта только как «предмета познания», этим была бы стёрта грань между махизмом и материализмом. Но суть дела вовсе не в том, понимается ли опыт как предмет или как средство познания. Суть дела в основном вопросе философии: субъективен опыт или объективен, представляет ли опыт собой имманентное порождение сознания или опыт создаётся в процессе воздействия на субъект независимого от него внешнего мира и практического, преобразующего воздействия общества на внешний мир.

Плеханов в данном вопросе соскальзывает с материалистической позиции. Удовлетворяясь определением опыта как «предмета познания», он должен был притти к агностическому положению, – что предметом познания является опыт, а не объективная реальность.

Борьба Ленина против махизма имела особо важное значение, поскольку эти буржуазные, субъективно-идеалистические теории начали проникать и в ряды довоенной социал-демократии. В первую очередь влияние махизма сказывается на воззрениях социал-фашизма. Не только такие откровенные махисты, как Фр. Адлер, но и Каутский, с самого начала примиренчески относившийся к махизму, сейчас параллельно со своим превращением в социал-интервента всё больше смыкается с махизмом в своих философских убеждениях. В те годы, когда Ленин создавал свой «Материализм и эмпириокритицизм», в тёмные годы реакции после революционной грозы 1905 г. отдельные большевики стали на позиции махизма и скатились к меньшевикам. А. Богданов (отход которого от диалектического материализма завершился позднее его расхождением с большевизмом), т. Луначарский и др. перенесли модное реакционное учение на русскую почву. Работа Ленина нанесла сокрушительный удар всем этим теориям, свела счёты с «философскими безголовцами», шедшими на поводу у идеалистической реакции.

«Эмпириомонизм» Богданова представляет собой не что иное, как разновидность субъективного идеализма, и базируется на том же махистском понимании отношения бытия к мышлению. Терминологические ухищрения Богданова стремятся прикрыть идеалистическую сущность его учения, по никоим образом не устраняют его идеализма. Богдановский «эмпириомонизм» есть не что иное, как разновидность махизма.

Богданов, подобно остальным махистам, не выходит за пределы опыта. Исходным, первичным для него является хаос элементов. Эти элементы, – уже знакомые нам ощущения, оторванные от ощущающего человека и от вызывающих ощущения предметов, – чистые ощущения, ощущения вообще, мёртвая идеалистическая абстракция. Непосредственные комплексы, сочетания этих элементов образуют, согласно Богданову, психический опыт. Таким образом психический опыт признаётся непосредственным, существующим до природы. Физический опыт является следующей, высшей ступенью развития. Он является производным по отношению к психическому опыту, преобразованием, отражением последнего. Будучи субъективным идеалистом, Богданов не различает объективного, независимого от опыта и существующего до всякого опыта физического мира от физического опыта людей. Вместо того, чтобы понять психическое как производное по отношению к физическому, Богданов поступает наоборот: он объявляет физический мир областью «подстановки», в которой физический мир «подставляется» нами под психическое, т. е. даёт психологическое, идеалистическое объяснение. «Всеобщая теория подстановки» Богданова представляет собой лишь новое название для старого идеалистического решения основного вопроса философии. Последним звеном богдановской конструкции, следующим за «элементами», психическим и физическим опытом, является возникающее из него наше познание.