Текст книги "Заклинатель ордена Линшань. Новые пути. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Мария Архангельская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

– Так думаешь, сам Е Цзиньчэн тебе развода не даст?

– Не знаю, – повторила Жулань. Да, муж проклинал тот день, когда на ней женился, но… В упрямстве супруга она убедилась на собственном опыте.

– Знаешь что, давай так: не надо пока никому писать, я сама съезжу в Гаотай и попытаюсь всё уладить с твоим мужем полюбовно. Ну а если не выйдет, пиши своё прошение.

– Мама, но это же далеко и путь не такой уж лёгкий…

– Ничего страшного, – старшая госпожа Сун вдруг улыбнулась. – Знаешь, я с юности мечтала попутешествовать. Но какие путешествия у девицы, а тем более – у матери семейства? Твой отец даже служить никуда не уезжал. И вот теперь такой повод.

Над Фэнчэном уже сгустилась ночь, и слуги зажгли фонарики на карнизе главного дома. За стенами затихал город: городские барабанщики вот-вот должны были отбить ночную стражу, после которой квартальные старосты запирают ворота. В приоткрытое окно влетал прохладный ветерок, и аромат цветущего османтуса мешался с дымком благовоний, поднимающимся из курильницы на столе. Обычный ленивый вечер. Который лучше чем-нибудь заполнить, если не хочешь терзать себя бесплодными мыслями.

Пусть быстро пополнить запасы ткани не удалось, но всё же кое-что в кладовой отыскалось. Перебрав отрезы полотна, тонкой шерсти и пару штук шёлка, Жулань выбрала подходящее и вместе со служанкой перенесла к себе в комнату. Её мерки ничуть не изменились с тех пор, как их снимали в последний раз, так что прикинуть, как сшить пару платьев и немного белья, разметить выкройки и даже начать кроить было делом техники. Привычное занятие успокаивало, Жулань всегда нравилось что-то создавать, а потом видеть и пользоваться плодами своих трудов. Пусть даже это всего лишь простая одежда. Она увлеклась и не сразу сообразила, что пора уже желать родителям спокойной ночи.

– Госпожа Сун?

Под навесом опоясывающей двор галереи стоял человек.

– Мастер Хэн?

Он кивнул и подошёл ближе. От него легко пахло вином.

– Боюсь, я задержал вашего отца. Наши посиделки слегка затянулись. Госпожа Сун… Могу я называть вас Жулань?

– Можете, – поколебавшись, кивнула Жулань.

– Тогда и вы зовите меня по имени. Жулань, я скоро уеду… И у меня может не оказаться другой возможности попрощаться с вами так, как мне бы хотелось.

Спросить, что он имеет в виду, она не успела. Линьсюань оказался совсем близко, его ладони легли ей на плечи. Он помедлил мгновение, словно давая ей возможность отказаться, отпрянуть, но она застыла, как птичка перед змеёй. И тогда он её поцеловал.

Губы у него были горячие и влажные, на них чувствовался острый привкус вина, и его руки были горячими, и сам он полыхал как печь – иначе от чего её так обожгло? Жулань задохнулась, глотнула воздух в коротенькой паузе, а он продолжал жадно целовать её так, словно был сходящим с ума от жажды, а она – источником, из которого он всё никак не мог напиться. И ей хотелось отдать ему всё, она сама не заметила, как вцепилась с него, сама охваченная той же жаждой, и осталось только одно желание – чтобы это не прекращалось никогда.

– Нет, – вдруг глухо выдохнул Линьсюань, отрываясь от неё, и Жулань чуть не заскулила от разочарования, – нет. Если я сейчас не остановлюсь, то не уйду уже никогда. Прости.

Он снова помедлил, тяжело дыша, и ничего Жулань так не хотелось, как крикнуть «Не уходи!» Или просто продолжить без слов. Заклинатель уже давно ушёл, а она всё стояла на галерее, держась за подпирающий крышу столб и чувствуя, как ещё теплый вечерний воздух кажется холодным, словно лёд, без его объятий.

* * *

Путь, на который по земле ушло две недели, по воздуху Линьсюань преодолел за пять дней – слегка заплутав при этом. Всё же как ни планируй полёт по картам (которые Линьсюаню под удивлённым взглядом господина Суна приходилось переворачивать вверх ногами, чтобы в них разобраться, потому что здесь сверху помещали юг), а реальная земля под мечом выглядела несколько иначе. Да и в точности самих карт он изрядно сомневался, всё же здешние картографы не вымеряют свои творения по координатной сетке и спутниковым снимкам. Пару раз постоялых дворов к вечеру поблизости не находилось и пришлось заночевать в крестьянских хижинах, компенсируя испуганным хозяевам неудобство кусочками серебра из начавшего показывать дно кошеля. А один раз Линьсюань заснул под кустом, потому что в сумерках промахнул мимо жилья, и когда понял это, ночь уже сгустилась. Шансов отыскать дома в темноте было не так уж много, учитывая, что улицы освещались только в городах. Да и устал он уже.

Огненный талисман помог разжечь костёр – по ночам становилось прохладно. Земля в качестве ложа оказалась очень твёрдой и неудобной, и попытка наломать веток и накрыть их извлечённым из цянькуня плащом помогла мало. Когда Линьсюань только лёг, показалось вполне терпимо, но проснулся он с ничего не чувствующим плечом и боком, горевшим от впившихся сквозь ткань тонких деревяшек. Ругаясь сквозь зубы, заклинатель умылся холодной водой из ручья, перекусил оставшимся от предыдущей трапезы солёными рулетиками из теста и вскочил на меч.

До места он добрался к полудню пятого дня. Вернее сказать, что добрался он до селения Юнь, которое оказалось легче найти, чем деревню. Но там о лютом мертвеца отлично знали, охотно рассказали, на склоне какой горы он обретается, и даже выделили проводника – правда, тот честно предупредил, что дальше подножия не пойдёт. Линьсюань и не подумал настаивать.

– Вон там его в последний раз видели, – проводник махнул жилистой рукой. – Во-он, видите, скала, похожая на зайца? Вот у её подножия.

Линьсюань кивнул. Чтобы разглядеть в скале зайца, нужно было обладать хорошим воображением, но других скал на склоне и вовсе не наблюдалось.

– Ладно, братец, бывай.

– Берегите себя, господин бессмертный.

Бамбуковая шляпа проводника исчезла среди обступающих тропинку зарослей, а Линьсюань взлетел к самой скале и огляделся. Место ему понравилось – достаточно ровное, лишь с небольшим уклоном, растительность из-за каменистой почвы редкая, и потому окрестности просматриваются довольно далеко вокруг. Незаметно подобраться трудно, а лютые мертвецы, если верить книгам, тупые-то тупые, но иногда проявляют поразительную хитрость. А тут спину прикроет скала. Если только… Линьсюань с сомнением посмотрел вверх. Если только мертвец с неё не спрыгнет. Ему-то можно не бояться разбиться… Ну, будем надеяться, что не спрыгнет. Но на всякий случай первый из защитных знаков Линьсюань начертил прямо на скале.

Иероглифы заклинаний вспыхивали голубым и гасли в воздухе. Припекало солнце, день опять выдался жарким. Беззаботно щебетали птицы; если рядом и обитала нечисть, то всякой живности это, как правило, касалось мало: орёл мух, а мертвец птах не ловит. Закончив построение защитного круга, Линьсюань вытащил пачку любовно выписанных талисманов и разложил вдоль его границы. Так же рядом с границей, но с наружной стороны, в землю воткнулся флажок со знаком, привлекающим нечисть. Воткнуть его удалось не с первого раза, мешали камни, но Линьсюань кое-как справился. Последней из цянькуня появилось то, из-за чего заклинатель на сутки задержал свой вылет из Фэнчена: внушительная рогатина на толстом древке с металлической перекладиной.

Он усмехнулся, вспомнив лицо владельца лавки охотничьих принадлежностей, когда Линьсюань появился у него на пороге и потребовал себе копьё для охоты на медведя или кабана. Торговец сперва лишь развёл руками – нету, мол, да и откуда, ни кабанов, ни тем более медведей в окрестностях Фэнчэна уже много поколений не видали. Даже в личных охотничьих угодьях клана Мэй – да, заклинатели любили охоту не только на нечисть – разводили благородных оленей, добычу самого высшего ранга. Но Линьсюань щедро выгреб половину оставшегося серебра, и торговец, яростно почёсывая куцую бородку, пообещал в лепёшку расшибиться, но достать. Слово своё он сдержал: уже к вечеру в дом Сун прибежал мальчишка-посыльный с известием, что товар ждёт господина бессмертного.

Вторая половина серебра ушла гравировщику за срочную работу. И теперь на широком длинном лезвии красовались несколько напитанных духовной силой знаков.

Приготовления были закончены, оставалось только ждать. Как бы далеко ни находился лютый мертвец, рано или поздно он почует зов притягивающего флага. И тогда…

Основная трудность заключалась в том, что даже побеждённого мертвеца было очень трудно уничтожить. Если злобный дух можно было развеять или упокоить, утишив его злобу, то в ходячем мертвеце, разновидностью которых являлись лютые, разумной, пусть и искалеченной души, к которой можно было бы воззвать, уже не оставалось. Только та её часть, что звалась изначальной, да и та в случае олютения вся исходила на злобу. Так что упокаивать лютого мертвеца приходилось очень долго и нудно. Проще было запечатать где-нибудь и оставить до тех пор, пока злоба не развеется сама, сколько бы времени это ни заняло.

Линьсюань же планировал расчленить мертвеца. Правда, это тоже помогало не всегда, иногда и отдельные части продолжали представлять опасность. Но всё же с разрубленным на куски лютым справиться легче.

Свет солнца, щебет птиц, колыхание листьев от слабого ветерка настраивали на расслабленный лад и плохо вязались с разгулявшейся нечестью. Наверное, поэтому Линьсюань, сперва напряжённо ждавший появления добычи, непростительно расслабился и чуть её не проворонил. Спас зачарованный круг и то, что совсем промолчать мертвец всё-таки не сумел. В какой-то момент задумавшийся заклинатель вдруг осознал, что слышит краем уха еле слышное рычание, обернулся – и увидел прямо перед собой оскаленное, перекошенное лицо.

Если бы Линьсюань посмотрел на него издалека, то не отличил бы от обычного человека – лютый мертвец, вопреки сказкам и слухам, не раздулся, не прибавил в росте, руки у него не удлинились, и даже одежда не успела толком истрепаться. И глаза не налились красным, наоборот, белок посерел, а расширившиеся зрачки выглядели дырами куда-то внутрь головы, сожрав практически всю радужку. А вот когти и зубы действительно отросли, отстранённо заметил Линьсюань, и торчащие между губ резцы и клыки выглядели впечатляюще.

Увидев, что его обнаружили, мертвец взревел уже в полный голос, утробно и гулко, и бросился вперёд, протягивая руки с серповидными когтями. В воздухе полыхнуло голубым, когда зачарованный барьер отбросил его назад. Линьсюань поднял рогатину. Разумеется, она лютого не убьёт, но заклятый наконечник пробьёт плоть, неуязвимую для обычного оружия, а длинное копьё скуёт движения. Таков был план – под прикрытием барьера насадить мертвеца на рогатину, и пока тот будет биться, как пришпиленная бабочка, облепить ослабляющими талисманами и Ханьшуем отрубить ему руки и ноги. Что могло пойти не так?

Мертвец бросился на барьер снова. Линьсюань ткнул его копьём в живот – ощущение было такое, словно он пытается прошибить толстую деревянную доску. Наконечник вошёл в тело едва на четверть, Линьсюань надавил, мертвец взвыл, что твоя сирена, в свою очередь наваливаясь со всей силы на остриё и заодно на барьер… И защита начала медленно проминаться внутрь.

Оцепеневший Линьсюань, продолжавший машинально удерживать древко мёртвой хваткой, смотрел, как сперва когтистые руки, а потом и сам мертвец медленно продавливается внутрь защитного круга. Голубые всполохи текли по его телу, не причиняя никакого вреда. Острейшие когти мелькнули совсем близко, и Линьсюань, наконец совладав с собой, сделал шаг назад, перебрав руками по древку. Он больше не давил, только удерживал: мертвец сам насаживал себя на рогатину, но даже чтобы просто остаться на месте приходилось прилагать все силы. А потом барьер остался преодолён, и Линьсюаня рывком отбросило назад, приложив спиной о скалу.

Оставалось лишь благословить длину древка и собственную предусмотрительность, заставившую вытребовать именно рогатину, а не просто копьё. Перекрестье не давало мертвецу придвинуться ближе, хотя когтистые пальцы мелькали перед самым лицом, а лишь немногим далее щёлкали страшные зубы. Мертвец ревел, визжал, дёргался, и Линьсюаня мотало и било о камень позади, словно невесомую куклу. Взлетели талисманы и облепили чудовище со всех сторон, но видимого эффекта это не произвело. Казалось, что сама земля содрогается под ногами и хочет сбросить заклинателя со склона, конец древка скрежетал по скале, и Линьсюань всё ждал, что толстое дерево сейчас не выдержит и треснет. Или просто вывернется из рук.

И всё же талисманы работали. Рывки стали слабее и реже, мертвец, словно что-то почуяв, попытался податься назад, и ещё раз, сильнее, едва не выдернув рогатину из рук Линьсюаня. Потом снова надавил, и древко опять проскрежетало по скале. И всё стихло. Мертвец застыл, уронив руки, опустив голову и чуть покачиваясь. Сейчас снова стало видно, что при жизни он был вовсе не высок и не силён.

Заставить себя разжать руки и выпустить копьё Линьсюань так и не смог, Ханьшуй пришлось призывать из ножен мысленно. Приходилось торопиться – затишье было лишь временным, кое-где листы бумаги, послужившие основой для талисманов, уже начали чернеть, словно обугливаясь. Ещё немного, и они рассыплются прахом, отдав всю свою силу, и тогда всё начнётся по новой. Разрубался мертвец с трудом, виной ли тому была крепость изменённой плоти, или неумение самого Линьсюань толком обращаться с мечом без приложения рук. На то, чтобы отделить одну руку от плеча, ушло несколько минут, со второй рукой заклинатель немного приноровился, и дело пошло веселее. Мертвец вдруг вскинул голову и взвыл-зарычал, словно адресуя свои угрозы небу. Талисманы съёживались и опадали с него осенними листьями, и всё же заклинатель успел. Мертвец вдруг встряхнулся, как собака, сбрасывая с себя последние бумажки, но в этот самый миг Ханьшуй окончательно перерубил ему ногу, и мертвец рухнул, потащив из собой копьё, за которое Линьсюань наконец перестал цепляться мёртвой хваткой.

Почти лишившийся конечностей лютый рычал и извивался на земле, щёлкая зубами. Рядом, как огромная ящерица, корчилась отрубленная нога, скребли пальцами и хватали что-то в воздухе руки, и Линьсюань обошёл их по почтительной дуге, прикидывая, как бы откочерыжить оставшуюся ногу. Да и голову не худо бы срубить. Блестели белым куски костей и перерубленные суставные сумки в лохмотьях какого-то сизого мяса, и Линьсюань поморщился, но отвращения почти не было. Слишком он устал, и слишком болело избитое о скалу тело, хорошо, хоть затылком не приложился. Усталость и боль наваливались постепенно, но нужно было закончить дело, и только тогда можно будет сесть на землю, вытянув ватные ноги, и осознать, что снова остался жив.

Глава 8

Что там творится на его спине, Линьсюань не видел, но судя по тому, как ахала и охала жена старосты, обрабатывая ему спину мазью, синяки и ссадины впечатляли. Заклинатель и сам очень даже их чувствовал, стоило женщине хоть чуть надавить, зато рёбра оказались всё-таки целы. Даже удивительно. Ещё один синячище красовался на правом локте, ставя под вопрос, сможет ли он в ближайшее время пользоваться мечом. На нижней рубашке остались пятна крови, так что, когда с лечением было закончено, пришлось доставать запасную.

В деревню Линьсюань пришёл на закате. Точнее будет сказать – доковылял, и за то время, что он прошёл от окраины на памятную площадь, где когда-то угощали их с Жулань, вокруг успела собраться небольшая толпа. Когда заклинатель громко объявил, что с лютым мертвецом покончено, раздалось дружное аханье. Пришлось также ещё объяснить, что части тела лютого похоронены в распадке, ниже по склону от скалы, похожей на зайца. Эти части завалены камнями и поверх начертаны специальные знаки, но всё равно людям лучше ближайшие годы туда не ходить и мёртвого тем более не тревожить. Лет через пять-десять его можно будет как следует похоронить, но сперва всё равно нужно позвать заклинателя, который подтвердит, что это безопасно… На этом староста прервал слегка бессвязные объяснения Линьсюаня и увёл его в свой дом.

– Боюсь, на этот раз мы не сможем угостить господина бессмертного как должно, – виновато сказала его супруга. – Тяжёлые времена настали…

– Что, у вас тут тоже побывали сборщики? – понимающе кивнул Линьсюань. – Ничего, мне хватит и обычной еды.

Есть хотелось так, что сводило живот. На очаге булькал горшок с жидкой кашей, и взгляд заклинателя то и дело обращался в ту сторону, но он заставлял себя сдерживаться. Крестьяне всё же готовили для него большое угощение, пусть и не столь роскошное, как в прошлый раз, и приличия требовали дождаться, пока всё будет готово.

На то, что гомон людских голосов снаружи смолк, он обратил внимание только когда дверь дома распахнулась, и внутрь вкатился невысокий шарообразный человек. Впервые за время, прожитое в этом мире, Линьсюань видел настоящего толстяка. То ли местные мужчины вообще были не склонны к полноте, то ли сказывалось то, что крестьяне и горожане занимались тяжёлым физическим трудом, а заклинатели поддерживали форму интенсивными тренировками – но до сих пор казалось, что полнота здесь удел исключительно женщин. Впрочем, и те совсем расплывшимися тоже не выглядели.

Этот же человек напоминал облачённого в длинные одежды неваляшку: круглая голова, округлые плечи и грудь плавно перетекали в выдающихся размеров живот. Ноги скрывались под метущим земляной пол подолом, так что легко было представить, что их нет вовсе и пришелец перемещается за счёт вращения шарообразного туловища. Рядом с ним маячил невысокий тощий человечек, видимо, слуга, почтительно открывший перед ним дверь.

– Этот недостойный не смеет верить своим глазам! – проговорил толстяк, уставившись на Линьсюаня глазками-щёлочками. – Неужели слухи оказались правдивы, и Небо послало ничтожному Шаньгуань Таю такую встречу! Господин бессмертный!

И толстяк, пыхтя, подобрал подол и попытался опуститься на колени. Слуга кинулся ему помогать, поддерживая под руку, и Линьсюань испугался, что сейчас тот не удержит такую тяжесть, и толстяк болезненно плюхнется на твёрдый пол всем своим весом.

– Ну, что вы, что вы, не нужно церемоний, – торопливо проговорил заклинатель. – Этот Хэн должен проявить уважение к вашим летам. Прошу, встаньте.

Расплывшийся в улыбке толстяк с готовностью выпрямился, и слуга тут же отступил в угол. Линьсюань невольно посмотрел на хозяйку дома и её мужа, вошедшего следом за новым гостем. На их лицах было написано что угодно, но только не радость от неожиданного визита.

– В прошлый раз этому Шаньгуаню слишком поздно сообщили, и он не успел предложить своё гостеприимство господам бессмертным. Но Небо смилостивилось и послало мне новую возможность. Прошу, господин бессмертный, уважьте старика, посетите его жалкое жилище. Сколь бы ни было скромно и непритязательно его угощение, оно всё же не сравнится с теми объедками, которыми вас накормят здесь.

– Какие ещё объедки? – буркнула старостиха раньше, чем Линьсюань успел придумать ответ. – Уж разве мы господина бессмертного не уважим? Не клевещи на людей, лао Шаньгуань!

– Что? – Шаньгуань Тай, не переставая благостно улыбаться, повернулся к ней. – С каких это пор у вас нашлось что-то, кроме неочищенного риса и воды?

– Да уж как-нибудь наскребём для гостя! – хозяйка грохнула поварёшкой о край горшка с кашей.

– Ты собралась кормить гостя этим вонючим варевом? Если у вас и есть какая-нибудь еда, то только потому, что я дал вам денег. И этот долг вы мне до сих пор не вернули.

– Не тебе бы жаловаться! Проценты растут с каждым днём!

– Жена! – староста повысил голос, однако женщина уже завелась:

– Ты готов всем бороды отрезать, лишь бы себе лишнюю монетку урвать! А теперь ещё явился сюда нас попрекать на глазах у бессмертного мастера! Стыда и совести у тебя нет!

Шаньгуань драматически воздел к потолку пухлые ручки и повернулся к Линьсюаню:

– Вот уж воистину, низкие люди! Этот торговец целыми днями в трудах, щедро платит за каждый урожай, да ещё и ссужает деньгами всю округу, и только благодаря ему эта жалкая деревня всё ещё стоит, а не сожжена за недоимки, как иные прочие! И где благодарность?

– Это ты-то щедро платишь⁈

– Жена!

– Бессмертный мастер, не к лицу вам быть в таком обществе. Прошу вас, дом этого Шаньгуаня совсем недалеко отсюда.

– Этот Хэн уже принял приглашение жителей деревни, – осторожно сказал Линьсюань, которому происходящее нравилось всё меньше. – Данное слово надлежит держать. Быть может, вы, почтенный господин Шаньгуань, тоже присоединитесь к пиру? Уверен, вы можете послать домой, чтобы ваши яства привезли сюда, и я с удовольствием их отведаю.

Но попытка дипломатии не удалась.

– Интересно, интересно, – протянул торговец, – а на какие средства эти деревенские накрывают для вас стол? Совсем недавно они на коленях умоляли этого Шаньгуаня дать им хотя бы пару связок монет. И вот – собираются устроить пир второй раз подряд. Сдаётся мне, они далеко не столь бедны, как уверяли этого ничтожного, а также сборщиков податей.

– Почтенный Шаньгуань… – умоляющим тоном начал было староста.

– Просто бессмертный мастер за угощение щедро платит! Не то, что некоторые.

– Молчи! – крикнул староста, но было уже поздно.

– Оу, – протянул Шаньгуань Тай, – вы им заплатили? И сколько же?

– Вам-то что за дело? – решив, что можно больше не церемониться, отозвался Линьсюань.

– Жители деревни мне должны, а долги следует платить. А то ведь этот Шаньгуань может впредь не быть таким снисходительным и потребовать возврата денег немедленно, не дожидаясь следующего года. Ну так, сколько вы получили?

Староста помедлил, сжимая и разжимая кулаки. Потом сунул руку за пазуху и вынул кусочек серебра, выданный Линьсюанем. Металл живо перекочевал сперва в пухлую руку торговца, а затем куда-то в недра его одежды.

– Надеюсь, этого хватит, чтобы покрыть их долги, – сухо прокомментировал Линьсюань.

– О чём это вы, бессмертный мастер? – безмятежно отозвался толстяк. – Их долги, так уж и быть, подождут до следующего урожая. Но этот Шаньгуань потратился, чтобы встретить дорогого гостя как должно. Нужно же ему компенсировать свои затраты. Так что же, господин бессмертный Хэн? Винный дядюшка радости уже подогрет и остывает, дожидаясь нас.

– Господин бессмертный, – умоляющим тоном произнёс староста, – эти ничтожные и в самом деле недостойны вас принять. Дом почтенного Шаньгуань Тая больше для вас подходит.

– Господин бессмертный, – глаза-щёлочки торговца не отрывались от Линьсюаня, – отпустите меч, покорнейше прошу. Вы ведь не будете рубить этого старого Шаньгуаня. Что-то скажет клан Мэй, если узнает о подобном самоуправстве в своих владениях?

Линьсюань осознал, что стоит, мёртвой хваткой вцепившись в рукоять Ханьшуя. Разжать пальцы получилось с некоторым трудом. Кажется, никогда ещё он не испытывал приступа такого чистого и беспримесного бешенства. Даже когда увидел Е Цзиньчэна с мечом в руках над Жулань.

– Раз уж вы, «так уж и быть», согласились отложить взимание долгов, то, значит, брать вам тут больше нечего, – процедил он. – А, значит, нечего и делать. Простите, что не стану провожать.

– Неужели бессмертный мастер осквернит себя ночлегом в этой грязной деревне?

А ведь этот может, подумал Линьсюань, встречаясь взглядом с Шаньгуань Таем. Староста не зря боится, и старостиха не зря притихла, сообразив наконец, что наговорила лишнего. С этого упыря станется отмстить крестьянам за то, что они воспользовались честью, в которой оказали ему самому.

– Этот Хэн не знал о бедственном положении жителей деревни. Вы открыли ему глаза, и, разумеется, он не станет обременять добрых людей и поищет себе иное место для ночлега. Почтенный Шаньгуань, дверь находится за вашей спиной. Полагаю, вы сможете её найти и выйти самостоятельно.

На этом разговоры кончились. Толстяк, в последний раз сверкнув поросячьими глазками, выкатился за дверь, почтительно открытую перед ним слугой. Линьсюань накинул верхний халат и широким шагом вышел следом. И лишь на самом пороге задержался, сунул руку в кошель и вытащил ещё один – последний – кусочек серебра.

– Припрячьте покрепче, – сказал он, положив слиточек на лавку у выхода. После чего, больше не оглядываясь, вскочил на меч и взлетел над площадью, пока пыхтящий торговец карабкался по приставной лесенке внутрь повозки. И только когда деревня скрылась позади, а внизу мелькнуло знакомое озеро, пустой живот напомнил урчанием, что его так и не накормили.

Других населённых пунктов поблизости видно не было, так что пришлось опять останавливаться на ночёвку под открытым небом на берегу, разводить костёр, а вместо ужина восстанавливать силы медитацией с попутным впитыванием из воздуха окружающей ци. Глядя в пляшущий огонь, Линьсюань не мог отделаться от чувства нереальности происходящего. Когда-то в школьные годы он прочитал хрестоматию по истории Средних веков, изданную ещё в советское время. Мысль о классовом неравенстве красной нитью проходила через все тексты, подобранные так, чтобы создать впечатление о полной беспросветности существования средневекового крестьянства, притесняемого всеми, кому не лень. Непонятно было, как люди вообще ухитрялись выживать в таких условиях. И вот на его глазах словно развернулась живая иллюстрация к тому, что он тогда читал. Словно бы говоря: советские историки если и сгущали краски, то отнюдь не всегда…

Конечно, этот мир – не земное прошлое. Возможно, он и вовсе чья-то выдумка. Но это не мешало ему быть совершенно реальным. И всем несчастьям, происходящим в нём – настоящими.

До смерти было обидно, что пришлось просто-напросто сбежать, никак не отплатив этому сквалыге за наглость. Но что Линьсюань мог сделать? Пырнуть его мечом? Шаньгуань Тай прав, это не выход. И дело тут отнюдь не в Мэях, в конце концов, самоуправством больше, самоуправством меньше… Но убивать всего лишь за жадность – это как-то… неправильно. Каким бы мерзким ни был ростовщик, от него пока ещё никто вроде бы не умер, так что принцип «око за око» не работает. А никаких других средств возмездия под рукой не имелось. Ну, можно было бы прилепить на повозку талисман, вызывающий нечисть. Но опять-таки, где гарантия, что нечисть окажется не смертельной и что от неё не пострадает ещё кто-нибудь, тот же слуга?

Наверняка есть и другие способы доставить ощутимые, но не смертельные неприятности. Но Линьсюань, как ни крути, был недоучкой. Пусть он постигал – вспоминал – науку заклинательства буквально на лету, с одного-двух повторений, но невозможно за год наверстать всё то, чему другие отдали больше десятка лет. И, сознавая это, мастер Хэн решил пока сосредоточиться на самом нужном, на боевых искусствах. Вот и получалось, что победить злобного призрака или лютого мертвеца он мог. А поставить на место зарвавшегося нахала – увы…

Сгустившиеся сумерки переходили в ночь. Шипели и иногда стреляли вскипевшим соком в костре свежие ветки: сухого хвороста Линьсюанью найти не удалось, видимо, всё разбирали крестьяне. Хорошо, что заклинание помогало поддерживать высокую температуру, иначе разжечь огонь было бы затруднительно. Посвистывали ночные птицы, назойливо трещали неотвязные цикады, на озере плеснула вода, видимо, рыба. Ночная идиллия, если не считать того, что господин заклинатель сидит тут голодный и без крыши над головой, спать опять предстоит на земле и еды на завтрак тоже нет. И денег нет, кошелёк можно пополнить лишь во владениях Линшаня. Линьсюань рассчитывал, что двух оставшихся слиточков, если обменять их на монеты в Юнь, хватит на дорогу. Но сперва жители деревни решили устроить угощение, и Линьсюань почувствовал необходимость возместить им затраты в это непростое время. А потом черти принесли этого жирдяя – и он не смог сдержать благородный порыв.

Конечно, бессмертный мастер может явиться в любой дом и ему не посмеют отказать в гостеприимстве. Но уж слишком бы это походило на злоупотребление.

Ладно, надо успокоиться. Успокоиться, выровнять дыхание, сесть в позу лотоса и заняться наконец медитацией, без которой всё равно полноценного отдыха, учитывая обстоятельства, не получится. Выбросить назойливые мысли из головы, от их пережёвывания всё равно никакого толку, и позаботиться о себе.

Соскользнуть в состояние изменённого сознания удалось не сразу, но Линьсюань справился. Помогли пляшущие прямо перед глазами языки пламени, на которые и без того можно бездумно смотреть часами: образы огня или бегущей воды вообще были любимыми у Линьсюаня, когда он занимался визуализацией, обнаружив, что так медитация идёт у него легче всего. Вот и сейчас он смотрел на костёр, пока в сознании не воцарилась полная пустота, а тело явственно пронизали ощущения тока ци в меридианах и ровное тепло золотого ядра где-то в животе. Тёплый золотистый столб внутренней энергии пронизывал всё тело насквозь, от таза до макушки, и Линьсюань несколько раз прогнал через себя волну ци снизу вверх, в такт размеренному дыханию, позволяя после ей стекать обратно через всё тело, включая руки и ноги, наполняя всё своё существо искрящейся лёгкостью. Когда волна опадала, на мгновение внутри поселялась пустота, и тогда ци устремлялась в заклинателя снаружи – тепло костра через кожу, вошедший воздух через лёгкие отдавали частички своей первозданной силы, смешивающихся с его собственной энергией и становящихся с ней единым целым. Так, шаг за шагом, и укрепляется золотое ядро и увеличиваются силы бессмертных.

Честно говоря, можно было бы медитировать и почаще. Но как-то всегда находились более интересные и неотложные дела. Однако сейчас ничто не отвлекало, и Линьсюань позволял медитации смывать с себя усталость, неудобства и тревоги прошедшего дня. Сознание становилось всё легче, в какой-то момент словно оторвавшись от тела и вобрав в себя и костёр, и окружившие его кусты и деревья, и берег тёмного спокойного озера. Линьсюань видел – ощущал – дрожание отдельных травинок и листов от едва заметных движений ночного воздуха, колыхание водорослей в толще воды, сонную косулю примерно в ли от себя и любопытную белку, глядящую на него с раскидистого каштана. Небольшое усилие – и он увидел покинутую деревню с тёмными домами, услышал дыхание спящих людей, возню собаки у дома старосты, что крутилась на месте, пытаясь улечься поудобнее, сопение свиньи в сарае и движение челюсти коровы, пережёвывающей жвачку.

Похоже, ему наконец удалось то, о чём говорил Чжаньцюн – он сумел выйти из своего тела и увидеть то, что находится в отдалении. Интересно, а как далеко он сможет заглянуть? И Линьсюань мысленно поднялся ещё выше, окидывая взглядом гору, на которой разрубил на части лютого мертвеца, дорогу, по которой они ехали с Жулань, окрестные поля и леса. Россыпь деревень, несколько поместий, городок – Юнь, – ниточки дорог, что их связывают. Всё выше, выше… Новые горы и долины, новые селения, вот и Бэйхэ протянулась на севере в русле, глубоко прорытом желтоватой водой в мягкой земле, а на горизонте засиял огнями, как далёкая рождественская ёлка, Фэнчэн. Линьсюань невольно потянулся туда – как там сейчас Жулань, сможет ли он её увидеть? – как вдруг откуда-то с северо-запада на него пахнуло холодом, словно грядущая зима неведомым образом сумела прислать отголосок ледяного северного ветра сквозь южное тепло начала осени.