Текст книги "Слезы (СИ)"

Автор книги: Мария Шматченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Глава 14. Океан и роза

Они приехали рано утром на океанское побережье, и город встретил их хорошей погодой. Роскошный особняк, кажется, заждался своих хозяев.

– Фелиция обещалась приехать позднее, – сказал Джеральд, едва зайдя в дом.

– Да? А что так? Что-то она и на ранчо побыла так мало!

– Я подозреваю, у неё там любовь новая…

– Любовь? Ну, что же… В таком случае я была бы за неё счастлива! Бедняжка! Сколько можно оплакивать своего мужа?

– Только, я надеюсь, Фил не приедет с ней!

– Почему? Я думаю, приедет! Если не вперёд неё! И знаешь, что, дорогой, отцепись ты от него наконец! Забудь уж: ты старше и умнее!

По их планам позднее должны были приехать Эйлин и Геральдина в сопровождении Эвелины и Мартина.

Констанция до того, как узнала правду о муже, тянулась к Адриану и сама не знала, почему. Ей было стыдно из-за этого. И в большинстве случаев после того, как что-то сделает для него доброе, находила повод за что-либо попрекнуть. Теперь из-за этого женщина чувствовала угрызения совести. Юноша, которого она считала приёмным сыном, этого, кажется, не помнил, и Конни даже умудрилась с ним сблизиться. Он её не боялся, мог что-то спросить, сам начать разговор и дольше, чем другим позволять обнимать себя. Таких людей у него было только двое: леди Констанция и Фил. Почему-то этот факт в их странной семье считался милым показателем доверия со стороны всеобщего любимца.

В первый же день приезда госпожа повела пасынка на набережную: ей хотелось показать ему океан. И океан очень впечатлил его. Какой у него был цвет! Шум прибоя, белый песок и огромные валуны, будто бы оброненные каким-то гигантом на землю. Об эти камни бились океанские волны и разбивались о них на тысячи брызг. И зелёные горы вдали, и цветущие деревья, и бесподобный цвет воды…! Как всё это было прекрасно!

Они пришли вдвоём. Джеральд и Томас остались дома, мужчины расклеивали объявления, что в особняк требуются слуги, разбирали вещи, открывали окна и знакомились с соседями. Констанция и её «приёмный сын» стояли на набережной у белого, мраморного, резного забора и смотрели вдаль. Океан успокаивал их, навевал мечты, внушал надежду, что всё будет хорошо.

– Какой он красивый… – прошептал Адриан. – Спасибо вам, что привели меня сюда…

– Сыночек, спасибо тебе, что пошёл со мной! – улыбаясь, быстро прервала его она, так как боялась, что сейчас юноша назовёт её госпожой, и кто-то услышит.

– Уууух! – внезапно раздался чей-то крик и, оглядевшись, Конни и её пасынок увидели какого-то парня, взобравшегося на перила забора. – Эх, красотища-то какая! И пусть я буду дебилом, если его воды красивее глаз моей мамочки! – мамочка, ростом под два метра и худющая, как усик котёнка, стояла рядом. – Эх, не быть мне дебилом, не разбирающимся в женской красоте!

– Ш-ш-ш-ш, ты чего орёшь? – сказала ему «мамочка», вовсе не растроганная его словами и поведением. – На нас же люди смотрят! А-ну, слезай сейчас же! Позор какой!

Раздался всеобщий хохот. Адриан засмеялся, и Конни была готова отдать в благодарность за его смех этому парню, так любящему свою маму, всё, что угодно. Но её приёмный сын быстро замолчал. Она обняла его под предлогом, что хочет сказать что-то тихо:

– Вот, что творит!

Но тот не нашёлся что ответить.

Они прогулочным шагом пошли по набережной. Солнце постепенно клонилось к закату. Конни и Адриан провели тут почти весь день. Он был счастлив, счастлив ещё и оттого, что не приходится пересекаться с господином, которого по-прежнему боялся, а леди была счастлива, потому что в глазах приёмного сына светилось тихое, робкое счастье, и причина этого была ей не столь важна.

Небо окрасилось пурпуром заката. На океанской глади появилась дорожка от заходящего солнца.

– Смотри, как красиво, – сказала Конни и снова подвела его к заборчику. – Дневное светило заходит за горизонт, и скоро оно совсем скроется.

– Как в легенде о Гиппокампе, – отозвался Адриан.

– Это что за легенда?

– Старинная, грустная история. Мне рассказала ее когда-то леди Фелиция.

– Когда ты был маленьким?

– Да…

– Расскажи мне её. О чем она?

Ей хотелось, чтобы пасынок чаще говорил с ней, а ни замыкался в себе.

– Да нет, – он покраснел. – Какой из меня рассказчик?

– Рассказывай! – засмеялась она. – Я, что, буду ждать Фелицию, чтобы её попросить, если ты знаешь?

– Хорошо… Гиппокамп – воевода в глубинах океана. У него одна половина тела лошади, другая – рыбий хвост. Леди Фелиция звала его конём-русалкой. У каждого Гиппокампа есть возлюбленная, Золотая Рыба, и он без устали следует за ней, далеко за горизонт, но не может догнать её. И они никогда не встретятся, а конь-русалка будет плыть за ней до последнего вздоха, до самой смерти… Его тело упадёт на дно, а Золотая Рыба будет всё так же уплывать от других Гиппокампов. И никто её не догонит, потому что она – это дорожка от заходящего солнца на волнах океана.

– Как грустно…

– Простите, пожалуйста! – услышали они вдруг женский голос и, взглянув направо, увидели незнакомую белокурую девушку. – Вас заслушаешься! – сказала она Адриану. – Позвольте подарить вам цветочек за такой красивый рассказ! – и протянула ему розу.

– Нет, что вы? Не стоит, – смутился он.

– Возьмите! Что вам стоит? Это же подарок!

И Адриан принял её розу, не желая расстраивать девушку.

– Спасибо большое…

– Вам спасибо! И простите, что я подслушала, не удержалась – очень интересно!

– Мне очень приятно, что вам понравилось, как я рассказывал, но это не сам сочинил.

– Я поняла, – улыбнулась она ласково-ласково. – Я слышала, как вы сказали. Но всё равно вы, наверное, очень талантливый писатель.

– Спасибо большое за такой лестный комплимент, но нет, я не писатель.

– А кто вы? Я раньше вас никогда не видела. Я тут каждый день хожу, торгую цветами. Кого часто видишь, узнаёшь уже, даже здороваться начинаешь, хотя имени даже не знаешь.

– Мы только недавно, после долгого отсутствия, вернулись в своё поместье, – ответила за него Конни и взяла его под руку. – Но мы отсюда, просто долго не жили здесь. Уже темнеет. Пошли, сынок! Приятно было познакомиться.

– Мне тоже, – улыбнулась девушка.

Они уже уходили, как вдруг она окликнула его:

– Подожди!

И он невольно обернулся. Девушка улыбнулась:

– Позволь хотя бы узнать твоё имя!

И красавец-раб застыл, не зная, что ему делать.

– Ну, представься… – тихо прошептала Конни так, чтобы продавщица цветов не услышала.

– Адриан!

– Адриан! Какое красивое имя! А я – Вивьен!

– Очень приятно!

– Мне тоже! Может, ещё встретимся! До свидания, Адриан!

«Мать» и «сын» покинули набережную и вскоре уже шли по элитной улице

особняков к своему дому.

– Какая невоспитанная девица! – сказала вдруг Конни.

– Почему? – удивился юноша.

– Самой знакомиться с молодым человеком, дарить ему цветы…

– Но она хотела, наверное… Не знаю, что она хотела.

Констанция рассмеялась и приобняла его на ходу:

– Ты ей понравился!

– Да нет. Быть такого не может!

– Почему? – на этот раз удивилась она.

– Потому что видно, кто я…

– Не видно! И если бы даже было видно, то я бы всё равно не стеснялась… А она тебе? Понравилась?

– Как девушка? – улыбнулся он. – Нет…

– Почему?

– Потому что… потому что… я люблю другую…

Конни даже приостановилась.

– Как так? Кто она?

– Я готов идти за ней за горизонт, но не могу.

– Почему?

Но он не знал, что ей ответить, и уже пожалел, что вообще сказал о ней.

– Потому что…я недостоин её.

– Брось ты! Это она, наверняка, тебя недостойна!

– Нет… Её достоин только принц.

– Да кто же это?

– Простите, пожалуйста, но я не могу сказать. И это…это безответно.

Констанция отстала от него с расспросами, хотя ей было любопытно и немного…обидно. «Только я обрела сына, как тут же невестушка выискалась!» – думала женщина, по-матерински ревнуя его. Перебирая в уме всех девушек, ей и в голову не могло почему-то прийти, что это, возможно, Геральдина или Эйлин. В итоге Конни пришла к выводу, что Адриан увидел любимую дома у сэра Чарльза, либо и вовсе придумал.

– Подожди, – неожиданно остановилась она, – мы с тобой мимо дома нашего прошли. Пошли обратно… – но сама не сдвинулась с места.

Конни посмотрела ему в глаза, откинула локон с его лица и тихо произнесла:

– Что же с тобой случилось? Что ты скрываешь от меня?

– Мне нечего скрывать, – дрожащим и тихим голосом ответил юноша. – Вы всё про меня знаете, моя госпожа.

Интуитивно Констанция ему не поверила, хотя разумом понимала, что лгать ему не зачем. «Может, он в меня влюбился? Да нет, бред какой!»

– Пошли, – она взяла его за руку и повела домой.

Домой…

Глава 15. Неужели лед тронулся?

Прошло несколько недель. Они обжились, привыкли. Хотя Констанция и Джеральд и раньше сюда приезжали, но это было давно. Новые соседи, никого из старых, и это очень хорошо. Наняли слуг. Новый садовник успел привести в порядок небольшой парк у дома. Адриану было запрещено говорить, что он раб, запрещено было обращаться к хозяевам «хозяева» или «господа», даже стараться… не говорить с ними не на «вы», а на «ты», от чего юноша был просто в шоке. Игра продолжалась! И когда она кончится, неизвестно.

Констанция успела завести себе подружек. Джеральд ни с кем не познакомился, Адриан подавно, только с девушкой Вивьен, да и с той они больше не виделись. Иногда хозяйка смеялась, мол, все головы на тебя сворачивают, а одна даже сама познакомиться подошла и розу подарила. И она была права: многие прохожие оглядывались ему вслед, потому что тот был очень красивым, а юноша думал, потому что все догадывались, кто он. Всякий раз Адриан испытывал такие угрызения совести, что трудно описать! Ему казалось, что хозяева позорятся из-за него.

Адриан вышел в сад. Садовник делал букеты. Увидев его, мужчина снял шляпу и поздоровался:

– Доброе утро, господин!

– Доброе утро, мистер Рудольф! – улыбнулся тот в ответ.

– Вам не спится, господин?

– Не спится? – удивился «господин». – Уже девять. Я всегда так рано…

Он-то привык вставать с рассвета, и девять утра для него было, – ого-го! – как поздно.

– Да? Правда? Наверное, мы в это время с вами не сталкиваемся…

– Наверное.

Мужчина срезал розы и клал их себе на левую руку, и столько насрезал, что они у него свалились на землю. Адриан сам был садовником. Он подбежал к Рудольфу и помог ему их собрать.

– Господин, большое спасибо! Но вам не следует этого делать. У вас же статус!

– Статус? Какой статус? И почему вы зовёте меня господином?

Адриану было запрещено при всех называть Джеральда и Констанцию «господами», но ему было невдомёк, что слугам сказали, что он сын хозяев.

– Как какой статус? Статус господина, хозяина, – как ребёнку объяснял ему садовник. – И как же мне вас ещё звать? Не по имени же? Это, извините, будет некрасиво и невежливо! Что вы мне приятель, что ли? Даже совсем маленьких детей господ их слугам положено звать «господами». Вы всё это сами прекрасно понимаете! Мой вам совет – бросьте всю эту современную чушь! У вас, что, у молодёжи, мода новая пошла? Нигилисты, что ли? Или коммунисты? Ещё скажите звать вас по имени и на «ты»!

– О, это было бы прекрасно!

– Что? Да никогда! Тем более меня накажут!

Садовник был человеком прямым, что думал, то и говорил, но невежливо обращаться к людям себе никогда не позволял. Все же по сравнению с ним, с его простотой и прямотой, всегда деликатный, вежливый и приветливый Адриан вёл себя, как настоящий принц.

– Накажут? – негромко спросил молодой «господин», и в его голосе послышался неподдельный ужас. – Это как?

Садовник засмеялся:

– Ну, вычтут из жалования, сделают выговор, уволят… Не знаю, как. Я себе вольностей не позволяю, и меня никогда ещё не наказывали!

Адриан почувствовал себя идиотом. Для него «наказания» простыми выговорами ограничивались крайне редко, почти никогда, чаще всего его сразу били. Нет, всё-таки с обычными, свободными людьми они никогда не поймут друг друга, и ему стало грустно. Как разительно отличались их жизни, и одни и те же понятия имели разные оценки!

– Не обижайтесь на меня! Поймите… Если вы всегда так вежливы, приветливы и добры, это ещё не даёт мне никакого права вам тыкать.

Да, конечно, Адриан примерно понимал, откуда всё это идёт. Хозяева, будто бы сойдя с ума, начинают носиться с ним как с писаной торбой, не обращая внимания на то, что ему от этого неловко, стыдно и неприятно, запрещают ему говорить, что он всего лишь раб, и ведут себя так, словно они – семья. Но и прямо не говорят делать вид будто является их сыном. Ему прямо не приказывали, а ведут себя так, словно бы всё решили, а никого не предупредили. Вот и ходит Адриан, как дурочек, который один не в курсе. И, естественно, все люди, которые их окружали, думали, что они действительно семья, и ни у кого и в мыслях не было задаться вопросом: «А кто, собственно, такой этот парень? Кем приходится им?», потому что думали, что это – сын Констанции и Джеральда. Раз так хотят хозяева, раб должен повиноваться, но эта игра измучила его. Если бы Адриан знал, для чего это, но даже не догадывался! Неужели это такая благодарность? И до каких пор это будет продолжаться?

– Я не обижаюсь. Я понимаю…

– Не грустите! Вам ли грустить? У вас хорошая семья, порядочная, обеспеченная… Любят вас… Не скрою, заметно, что с отцом у вас сложно – вероятно, обидел вас когда-то. Но что бы там ни было, мне кажется, он всё равно как лучше хотел… Зато с мамой, сразу видно, очень близкие отношения! – мужчина улыбнулся. – Уж как она вас любит! Так что не грустите! Да и сам вы добрый, красивый, воспитанный, вежливый, приветливый…! А с папой ещё помиритесь, вот увидите! Родные всё-таки люди!

Адриан всё это слушал, и у него создавалось впечатление, будто сказано всё это вовсе не ему, а какому-то другому человеку. Человеку, роль которого ему приходилось играть, человеку, который, и правда, всеми душевными переживаниями делится с матерью, и в ссоре с отцом… Но дело в том, что юноша и сам не догадывался, что Джеральд – ему и в самом деле родной отец, а Конни его мачеха, которая полюбила, как родного сына, так что садовник от части был прав… Молодой человек обязательно это когда-нибудь узнает, ведь всё к этому и шло, вся эта «игра» для этого и затевалась с самого начала. Но сможет ли он принять правду, сможет ли смириться с тем, что Даррен ему вовсе не папа, сможет ли поверить и перестать бояться родного, того, кто дал ему жизнь и потом сам же сломал?

– Вот ты где, радость моя! – внезапно раздался голос Джеральда, и хозяин обнял Адриана, пока он не опомнился, но бывший раб тут же вежливо, мягко и ловко вырвался. – А я тебя искал! Доброе утро, Рудольф!

– Доброе утро, сэр!

Садовник незаметно от хозяина подмигнул молодому господину, но тот не понял, что он имеет в виду, и только улыбнулся ему, но улыбка почему-то быстро исчезла с лица.

– Я пойду? – робко попросил разрешения Адриан у Джеральда, и мужчина кивнул.

Когда юноша ушёл, хозяин, сам от себя не ожидая, сказал Рудольфу с горькой усмешкой:

– Мой вам совет – никогда не доводите ситуацию до того, чтобы потом приходилось добиваться любви собственного сына!

Садовник не ожидал, что хозяин решит с ним таким поделиться, и был немного в шоке, но всё же ответил:

– Любви? Собственного сына? Не переживайте, господин, он вас любит, – как же отца не любить?! – просто, видимо, обижен за что-то. У меня нет сына, только дочь, а от дочери взрослый внук. Он чуть старше вашего и ещё ни такое вытворяет! Вступил в какую-то партию и идёт в разрез с общественным мнением! Так что ваш ангел!

Джеральд как-то странно посмотрел на Рудольфа, в его душе внезапно родилась слабая надежда на то, что этот человек может понять его и что-то посоветовать ему…. Он понимал, что это странно и, наверное, неправильно, но медленно сказал:

– Он и в самом деле ангел, а я… я тиран… Мой сын ничего плохого не вытворяет… Просто однажды мне показалось, что один человек, старше меня, ему ближе, чем я, родной отец. Он с ним и делился, и всё ему рассказывал, и советовался. Я обиделся, жутко приревновал сына и… очень сильно… избил его. С тех пор Адриан отдалился от меня…

– Вы ревновали родного сына? И… избили его? В жизни бы не поверил! Вы такой спокойный, уравновешенный! – не выдержал Рудольф. – Так у него эта самая… как её там…? Мне мой внук как-то заявил, что у него она (но у него, уверяю вас, ей не откуда было бы взяться – как сыр в масле катается!). Как же её? – он потёр пальцами правой руки, будто бы что-то солил. – Ага! Душевная травма! Моя дочка по совету умных людей сказала ему, что ей хотелось, чтобы он с ней поделился, что ей важно, о чём он думает. Может, вам тоже сказать что-то подобное своему сыну? Попросите прощения… Постепенно-постепенно все наладится. Душа – материя хрупкая… С ней осторожно надо…

– Спасибо вам, Рудольф… Но я уже не знаю, как к нему подступиться, как просить прощения! Он вроде и простил, но близко к себе не подпускает… Боится меня, что я опять так сделаю… Как ему доказать, что этого больше никогда не повторится?

– Он должен просто поверить, а вы должны помочь ему сделать это. Ничего не доказывайте, просто помогите поверить…

– Спасибо тебе, Рудольф, большое! Я тебе жалование повышу!

И он побежал за сыном.

Не было ясного, прямого приказа делать вид, что господа ему – родители, поэтому Адриан не знал, на что ему решиться, что от него требуется. Он был не уверен и боялся. Один раз Его Светлость даже возмутился, подумав, что раб решил примазаться к нему в сыновья. Ему сказали не обращаться к ним на «вы» и не называть «господами» или «хозяевами», но и приказа говорить «папа», «мама», тоже не было…. Издевательство какое-то? Нет, просто Джерри не знал, сколько ему понадобится времени, чтобы набраться решимости, сколько понадобится времени, чтобы добиться прощения.

…Адриан тем временем вошёл в дом. Сердце его билось, пульс стучал в висках. Он разговаривал с Рудольфом, а хозяин их застал! Ему это не понравится – так и с сэром Чарльзом было, и с Фредом, и даже с Дарреном. Но его так давно не наказывали, он даже слова грубого не слышал. Тут нет того самого проклятого дома… Внезапно юноше стало стыдно. Они так стараются, неважно, зачем и почему, но ведь стараются… Но страх шептал ему: «Это сейчас так, а потом, когда всё вернётся, они это тебе припомнят, и будет очень и очень плохо!». Воспоминания о доме на краю ранчо… Обернувшись по сторонам, взглянув на себя в зеркалах, Адриану стало жаль хозяев и вновь стыдно за себя… Неважно, что будет потом… Но тут отворилась дверь, и кто-то вошёл внутрь. Молодой человек обернулся и увидел Джеральда.

– Что это с тобой, соты мои медовые?

Адриан, взглянув на него, почувствовал стыд, жалость, страх, всё вместе, и сам от себя не ожидая, шагнул к нему ближе и… упал в его объятия. Быть может, всё гораздо проще, чем кажется, и они, и правда, просто полюбили его, как родного сына, после спасения дочери? Слёзный комок подступил к горлу. Что же это…? Почему? Как вообще сумел найти в себе силы…? Бедный Адриан! Он и сам не знал, как осмелился. Если бы не чувство вины, в жизни бы не решился! Да, что только не делают с нами угрызения совести! Чудеса творят, ей-Богу!

Потрясённый Джеральд тут же обнял его, бережно прижав к себе, не веря своему счастью. Казалось, это сон!

– Радость моя, что с тобой? Ты плачешь?

– Пожалуйста, простите меня… я разговаривал с Рудольфом…

– Но ты имеешь права общаться, с кем хочешь… Это ты меня прости… Какой же я подонок…

Джеральд ещё сильнее прижал его к себе, боясь, что тот сейчас опомнится и отскочит как ошпаренный.

– Нет, это не так, вы не подонок.

Неужели лёд тронулся? Джеральд не мог поверить своему счастью. Сын сам его обнял, да и ещё так долго позволяет себя не выпускать, не вырывается…

– Как я люблю тебя, Адриан! Как же мне повезло, что у меня такой… что ты у меня есть…

Глава 16. Старый знакомый

Так прошло ещё несколько недель. Всё было по-прежнему. Стоял конец ноября. Констанция сердилась на мужа, что тот тянет с признанием. А он боялся. «Вот если бы вы с Фелицией не влезли тогда и не заверили бы, что в письме была ложь, не было бы сейчас такого!». Жена настаивала на том, что такие вещи в записках, причём, предсмертных, «если ты забыл», не пишутся. «Так получилось, – думал Джеральд. – Видимо, так судьба распорядилась. Но как я раскаиваюсь в этом жестоком обращении – теперь мне бы не выпало столько страданий, мне бы не пришлось искать способы доказать ему свою любовь».

Соседи, новые знакомые и слуги думали, что Адриан – сын Джеральда и Констанции, причём, родной обоим. Некоторые даже утверждали, что «он – копия матери». Ни папа, ни «мама» этого не отрицали, и у всех было не в уме, что что-то там не так.

Выдался чудесный солнечный день. Адриан и Рудольф расставляли вазы с цветами в гостиной. И всё никак не могли пристроить одну из них: нигде она не смотрелась.

– Я вот гляжу и думаю, красивые у вас букеты получаются, – похвалил садовник. – Вы будто бы этим всю жизнь занимались!

«Я этим всю жизнь и занимаюсь» – едва ль не ответил юноша, но вовремя спохватился и не сказал вслух, ведь никто не должен знать, кем он был. Так велели хозяева.

– Спасибо большое, – поблагодарил «молодой господин».

– А вы чем занимаетесь? Учитесь? Работаете?

– Я… я…

Что может раб делать? Работать, конечно. А юный, восемнадцатилетний джентльмен? «Чем они занимаются в этом возрасте?» – лихорадочно соображал Адриан. Он понятия не имел. Наверное, учатся. За всю свою жизнь юноша только раза три покидал поместье и почти не видел мир за его пределами. И «юный джентльмен» сделал вид, будто б так увлёкся этой капризной вазой, что забыл про вопрос, или просто не расслышал его.

– Кого-то вы мне напоминаете…. – вдруг задумчиво произнёс Рудольф.

– Я? – удивился Адриан.

– Да… Знаете, я, когда был маленьким, часто ездил в деревню к дедушке. Он когда-то служил садовником у одного благородного сэра. И у деда дома я видел портрет какого-то испанского дворянина. Вот такого размера, – Рудольф очертил в воздухе пальцами прямоугольник где-то тридцать на двадцать сантиметров. – В молодости дед спас своего хозяина-работодателя добрым советом, и за это тот подарил ему картину, на которой был изображён его, аристократа, дедушка. Мужчина, я вам скажу, был красавец необыкновенный! Но мне кажется, не лучше вас: тот больно уж высокомерно смотрел с полотна, а у вас глаза добрые, а потому красивее… Говорят, у этого благородного испанца была тьма портретов! Вот его-то вы мне и напоминаете! Скажите, а испанской крови у вас нет?

Адриан улыбнулся и ответил, что не знает, но всё может быть.

– У вас, у молодёжи, нынче не модно, видимо, интересоваться предками! По своему внуку знаю!

– Ну, такие мы, – снова улыбнулся молодой человек. – И всё-таки, мне кажется, эту вазу вообще в другую комнату нужно отнести.

– Я отнесу… У вас с цветами будто б взаимопонимание какое-то!

Юноша с улыбкой признался, что любит цветы, и садовник, конечно же, согласился, сказав, что тоже.

В этот момент прибежала Люсинда с мячиком в зубах и начала крутиться вокруг ног Адриана.

– Играть хочет… – улыбнулся Рудольф.

– Что ты мне принесла? – ласково спросил её юноша и поднял собачку на руки.

Садовник улыбнулся ему, а сам подумал, вспомнив недавний разговор с сэром Джеральдом: «И как можно было такого избивать?», а сам сказал:

– Я унесу вазу в каминный зал.

Адриан был занят Люсиндой и не сразу ответил:

– Да-да… Хорошо… Простите. Правда, она прелесть?

– Правда, – рассмеялся мужчина и почесал собачку по лбу. – Какая красавица! Принцесса!

Садовник ушёл. Молодой человек сел с Люсиндой на диван. Он очень любил животных. А с этой собачкой у них было полное взаимопонимание. Она везде ходила за ним. Констанция даже удивлялась. Слуги вообще думали, что это домашний питомец «молодого господина»: так она его любила.

Адриан не заметил, как вошла леди. Женщина издали залюбовалась ими, а потом села сзади юноши и обняла его за плечи. Он вздрогнул.

– Простите, пожалуйста, госпожа. Я не заметил, как вы вошли.

– Солнышко моё, – Конни улыбнулась, притянула его к себе таким образом ещё сильне. – Могу я попросить у тебя о помощи? – её голос предательски дрогнул, выдавая, что женщина волнуется, она погладила его по голове. – Как же мне нравятся твои волосы!

– Спасибо… Все что прикажите, госпожа…

– Это не приказ, моя радость, а именно просьба, потому что приказывать такое нехорошо… Какие же у тебя кудри!

Адриану было неудобно в такой позе, но сказать об этом постеснялся, а леди на самом деле так разволновалась, что не хотела смотреть ему в глаза, потому и обняла его таким образом, чтобы он не мог смотреть на неё прямо.

– Что же мне надо сделать? – робко спросил молодой человек после того, как Конни надолго замолчала, самозабвенно играя с его волосами. Она очень волновалась, и ей надо было что-то теребить в руках.

– Мы с подружками в костёле устраиваем обед для бедняков. Всем будут помогать их дети… А у меня детей нет. Геральдина и Эйлин у Эвелины с Марти. Мне тоже хочется, – Констанция вздохнула и быстро выпалила: – Ты можешь изобразить из себя моего сына?

Все вокруг так и думали, но ещё никогда его не представляли их сыном официально, господа делали вид, что, мол, это само собой разумеется.

– Я понимаю, это не совсем красиво с моей стороны, – продолжала Конни, – и мне неудобно… Но… но мне бы тоже хотелось прийти туда не одной.

– Но я же раб… – прошептал Адриан.

– Ты… ты… не раб…

– Для меня в этом нет ничего унизительного: если Господу угодно, чтобы я был рабом, значит, так и должно быть.

– Зато мне унизительно это слышать! Не вспоминай об этом, пожалуйста.

Они говорили шёпотом, чтобы никто не услышал.

– Хорошо… Как прикажете, моя госпожа.

– Спасибо… Ну как, ты пойдёшь со мной?

– Вы всегда были добры ко мне, и я вам очень благодарен за всё. И никогда этого не забуду. Но как я могу так унизить вас, назвав мамой?

Констанция выпустила его из объятий, и он чуть не вздохнул с облегчением – у него уже затекла спина.

– Солнышко, – мягко сказала леди, – если я прошу тебя об этом, значит, не считаю это унизительным. Зачем бы мне это было надо? Пощекотать себе нервы? Так я бы лучше подобрала первого попавшегося бродягу-пьянчугу в порту!

Адриан на миг улыбнулся, улыбнулся едва ль уловимой улыбкой.

– Ты боишься чего-то? – спросила Конни. – Джеральда? Что люди скажут? Того, что не похож на меня? Чего?

– Всего… – неожиданно ответил Адриан, так коротко и так откровенно, что леди даже удивилась.

– Люди и так все думают, что ты – наш сын. Это вообще было бы странно, если бы я одна пришла. Джеральд это понимает и против не будет. А дети и в бабушек, и в дедушек, и даже и в тёть, и в дядь бывают. Геральдина – копия моей мамы.

– Но… но, когда это будет уже не нужно, что вы скажите людям?

– А почему ты думаешь, что мне это потом будет ненужно?

Адриан не нашёлся, что ей на это ответить.

– У меня такое впечатление, что ты задался целью найти любые отговорки. Почему ты всего боишься до такой степени? Что с тобой случилось? Мне кажется, что… что я знаю не всё…

Констанция внимательно посмотрела на юношу. У него был такой странный взгляд, будто бы глаза на миг стали на мокром месте, но потом он взял себя в руки.

– Нет… Вы всё знаете… Просто я никогда не был в костёле. Я представления не имею, как там нужно себя вести. Я боюсь, что сделаю что-то не так и вас опозорю.

– Ты никогда не был в костёле? – сочувственно спросила Конни.

И юноша ответил, что не был ни разу. Женщина глубоко вздохнула: она ведь знала ответ. И сейчас заявила, что раз так, значит, тем более нужно ему идти с ней. Его робкую попытку возразить леди пресекла, сказав, что никаких «но», что нет в этом ничего страшного, что все когда-нибудь идут в церковь в первый раз. Она и не задумалась о катехизисе… Настолько сильно хотелось взять Адриана с собой. А он меж тем ответил ей робко и даже с испугом:

– Как прикажете, моя госпожа. Что мне надо делать?

– Вот и хорошо, – улыбнулась Констанция. – Ничего не отрицай и пару раз назови меня «мамой».

Все внутри юноши затрепетало. «Хорошо…» – только и сорвалось с его губ. Называть госпожу «мамой» совершенно не хотелось, и, наверняка, она ещё попросит обращаться к ней на «ты»!

– Спасибо тебе! – и Констанция обняла его.

Она никогда не упускала шанса обнять юношу, которого втайне от него считала своим приёмным сыном. А он же не до конца понимал причин такой нежности, и это казалось ему пока что очень непривычным.

– Тяв-тяв! – сказала Люсинда, мол, хватит трепаться, играй со мной.

Адриан засмеялся и снова взял собачку на руки. И в этот момент распахнулись двери, и вбежал взволнованный Джеральд.

– Дорогая!

– Ты чего? – удивилась «дорогая».

Хозяин посмотрел на раба, и Адриан мог бы поклясться, что в его глазах мелькнула ярость. Потом Джерри снова испуганно посмотрел на жену:

– Я видел на набережной Чарльза!