Текст книги "Слезы (СИ)"
Автор книги: Мария Шматченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)
Глава 4. Первые дни новой жизни
После того, как Адриан очнулся, после того, как, пообщавшись с ним, ушла Конни, к нему прибежал Фил.
– Какое же счастье! Всё обошлось!
– Господин, спасибо вам за всё…
Тот растрогался, у него даже глаза защипало от слёз, и он спросил Адриана, как чувствует себя, ничего ли у него не болит.
– Спасибо, господин. Я хорошо себя чувствую. Ничего не болит.
В нём пропали жизнерадостность и эта добрая приветливость, оставив место простой вежливости. И на другие вопросы Филиппа, он отвечал очень просто, односложно… Появились усталость, какое-то волнение, будто бы юноша постоянно испытывал страх… Да, видимо, всё, что произошло, настолько сильно потрясло его. Вспоминая, каким Адриан был ещё вчера, когда они делали букет для Констанции, Фил понял, что это уже совсем другой человек. Даже то первое серьёзное наказание не так сильно сломило его. А последнее, видимо, измучило под конец. Казалось, ничего не осталось в нём от него прежнего: ни ласковой, доброй улыбки, ни жизнерадостности, ни приветливости… Ничего! Только его несравненная красота… Станет ли он таким, каким был раньше? Вернётся ли к нормальной жизни? Или всё изменилось навсегда, и уже нет надежды исцелить его душевные раны?
Думая обо всём этом, Фил невольно вспомнил о дядьке. Это он виноват во всём, только он! Гнев охватил душу молодого человека, его руки сжались в кулаки. Ему сию же минуту захотелось побежать к Джеральду и «набить тому морду».
Адриан же воспринял его сжатые кулаки совсем иначе – подумал, что господин хочет ударить его. Да, к сожалению, он стал шуганным… Фил заметил испуг в глазах кузена, спохватился и быстро воскликнул:
– Не бойся, братишка! Прости меня… Это я… это я о другом человеке подумал. Я с ним поссорился и очень сердит на него. Вот и охватил гнев.
– Простите меня, господин…
– Не называй меня господином, – мягко сказал племянник Джеральда. – Называй меня просто по имени. Фил.
– Как я осмелюсь?
– Со временем ты привыкнешь.
– Не уверен…
– Ну, что ты такое говоришь, братишка? – улыбнулся он в ответ. – Всё пройдёт. Время лечит.
– Я всего лишь раб… Как можно называть меня братишкой?
– У тебя катастрофически низкая самооценка. Даже странно… Такой красавец! Посмотришь на тебя и в жизни не подумаешь, что такой может про себя такие вещи говорить… С твоей внешностью можно на всех плевать с высокой колокольни.
Он просто желал приободрить его, но новоявленный кузен спросил, зачем плевать, разве это хорошо. Фил улыбнулся, мол, ну, что мне с тобой делать, и всё же после некоторого молчания ответил в шутку, что затем, что это очень весело. Адриан удивился, так как уже успел забыть про «высокую колокольню».
– А ты не видишь в этом ничего весёлого?
– Честно говоря, нет, – улыбнулся юноша, и в нём даже появилось что-то от прежнего Адриана, но в тот же миг исчезло. Он быстро одёрнул себя. «Что за фамильярность?!»
Такой глупый, бессмысленный у них получился разговор. И что же делать? Как быть? Этими вопросами задавался сейчас Филипп. Видимо, у Адриана не находилось сил общаться, и юноша молчал, тупо глядя на полог кровати. Тогда его старший кузен, правду о котором он не знал, сказав, что пошёл за книгой, вышел из комнаты. Вернувшись через пять минут, молодой человек сел в кресло и открыл роман. Он решил почитать «братишке» вслух, стараясь делать это с выражением. Мысли же уносили его далеко – Фил мечтал о том дне, когда увезёт своего кузена к себе домой.
Примерно в обед в комнату к больному пришёл Марти с огромным букетом цветов.
– Прости меня, пожалуйста. Я вёл себя, как последний идиот. Подумал, что это Эви, и приревновал…. Вот…розы тебе принёс…
– Спасибо большое. Они очень красивые, – на мгновение по лицу Адриана соскользнула чуть заметная, усталая улыбка.
– Ты очень добрый и благородный, и если бы я знал…
– Мистер Мартин! – внезапно раздался испуганный голос Фила. – Вы с ума сошли!
Молодой человек забежал в комнату и бросился к больному.
– Прошу вас, Марти… – это было сказано таким тоном, будто бы тот, извиняясь, культурно просил его покинуть помещение.
– Прошу прощения, милорд, я не подумал, но мне очень хотелось сказать вам, что я раскаиваюсь… Желаю вам скорейшего выздоровления!
Бросив взгляд на Фила, Марти покинул комнату.
– Адриаша, а ты его помнишь? – спросил молодой человек у раненного.
– Нет… А кто этот джентльмен? Он розы принёс…
– Ах, ты его не помнишь! – облегчённо вздохнул Фил. – Ну, и слава Богу! Не помни, – и он улыбнулся. – Может быть, ещё познакомитесь при других обстоятельствах.
«Для полного счастья ещё не хватало Джеральду заявиться и этим двум его чертям из дома на окраине!» – подумал молодой человек.
В этот момент вошла Конни с подносом и сразу увидела цветы, которыми восхитилась. Она спросила Фила, он ли их принёс, и молодой человек ответил честно, что мистер Мартин.
– Мистер Мартин? Он всё-таки пришёл! Всё время стоит на своём! А мы ведь…
– Адриаша его не помнит, – прервал её Фил.
Конни, подойдя к тумбочке и поставив на неё поднос, спросила, хорошо это или плохо, и сын Фелиции, ответил, что, конечно, хорошо.
– Ну, и ладно! – она подняла с подноса чайник и налила чай в чашку. – Фил, а ты за вазой не сходишь? Надо цветы поставить… Мы всех слуг отправили в другое поместье. Один управляющий остался, а новые пока не приехали.
– Хорошо, схожу.
Юноша поднялся с кресла, положил книгу на его сидение, взял розы со стола и вышел из комнаты, чтобы исполнить просьбу тётки.
– Солнышко моё, – обратилась Конни к Адриану, – я тебе чай принесла с фиалкой. Сейчас я помогу тебе сесть, – почему-то она всегда поила его чаем. – Вот так. Не болит ничего?
– Нет, спасибо…
– Ну, ты никогда не скажешь, даже если и болит, – улыбнулась Констанция. – На держи… Осторожно. Может быть, горячо. Где-то читала, что фиалка успокаивает. Сейчас ещё лавандовое благовоние зажгу. Папа Геральдины прислал мне его из Индии. Его аромат тоже успокаивает. Ты ничего против лаванды не имеешь?
– Нет, конечно. Большое спасибо.
– Какой же ты, счастье моё золотое…!
«Счастье её золотое» ничего не успел ответить, потому что вернулся Фил с вазой с цветами.
– Вот и розы! Сюда поставлю. Там дядя Джеральд ошивался недалеко от комнаты. По коридору прохаживался.
– Может быть, что-то хотел?
– Понятия не имею, тётя Конни! Я его выгнал.
– Зачем ты выгнал дядю Джерри?!
– Нечего ему тут делать!
Констанция только вздохнула и покачала головой, ничего не сказав. Да, тяжело будет её мужу.
Раны болели, но всякий раз, когда его спрашивали, как он себя чувствует, Адриан отвечал, что хорошо, потому что боялся показаться слабым и капризным, боялся, что люди решат, что он жалуется.
Первые дни болезни сына сэру Джеральду оставалось только смотреть, как жена выхаживает его, «сюсюкается» и «нянчится» с ним, а сам остался как бы в стороне. Он всё никак не мог решиться. Всё было как-то…чудно…. В один миг всё так изменилось. Его тайна была раскрыта, супруга, как ни странно, не бросила, да и ещё помогает ему, этого проклятого Даррена, «папы», нет, Адриан с ними, никуда не делся, и даже смерть не смогла отнять сына… Но что-то свербело внутри. Казалось бы, живи! Ан нет… Совесть не давала Джерри покоя…
Из дома были отосланы все слуги под предлогом, что не хватает людей в другом их поместье, преданном Конни, где как раз пора снимать урожай. Остался только мистер Томас. Доктор Джонсон повесил объявление в больнице, что, если будет нужен кому-то срочно, пусть ищут его в доме Джеральда. Он был не единственным врачом в этой больнице и в округе, поэтому его отсутствие не могло никого подвести. Эвелина и Мартин уехали, забрав с собой Геральдину и Эйлин. Обе девушки сначала не хотели покидать дом. Такая беда, чуть не ставшая трагедией, снова сблизила сестёр, которые отдалились друг от дружки, когда вскрылось, что обе любят одного и того же юношу. Кому было отдано сердце красавца Адриана, никто не знал. Что теперь ссориться из-за него?
Большой дом стал казаться ещё больше, когда все слуги уехали, а родные разъехались. На ранчо остались Джеральд, Констанция, Томас, Адриан и Фил, хотя дядя любыми способами пытался спровадить племянника, который до сих пор не бросил идею забрать с собой двоюродного брата, да и ещё не скрывая это.
Джерри решил написать Фелиции. «Надо это обязательно сделать! Она давно мечтала обрести в лице Адриана племянника» – сказал он жене. На что та очень удивилась и спросила, разве её золовка обо всём знает, и получила утвердительный ответ. Вся эта любовная история произошла на глазах у Фелиции. «Все были, по-моему, в курсе, кроме меня!» – возмутилась Конни.
Джеральд написал письмо. И хотел, чтобы Фил отвёз его матери, но тот просёк, что дядя таким образом хочет убить двух зайцев: и сестру известить и племянника спровадить домой, и поэтому наотрез отказался, сказав, что не бросит Адриана. Пришлось Джеральду воспользоваться услугами почты. Ему, конечно, было приятно, что Фил так сильно прикипел к его сыну, но отношение к нему самому, мужчину задевало. И мало того, мешало ему налаживать отношения с Адрианом, ведь племянник всячески препятствовал любым возможностям, считая, что брата сейчас может это ранить. Он планировал подождать, пока кузен поправится окончательно, сказать ему прямо всю чистую правду, увезти отсюда к себе и сделать всё возможное, чтобы тот никогда-никогда не видел больше отца-тирана.
Томас вошёл к Адриану. У них всегда были ровные отношения, раб уважал управляющего, никогда не доставлял ему проблем, а управляющий всегда им был доволен и даже иногда заступался за него.
– Ну, и как твои ощущения? – спросил посетитель больного.
– Спасибо… Все хорошо… – ответил тот, впрочем, как всегда.
– Тебя удивляет, наверняка, то, что происходит? Только мне-то можешь сказать правду…
– Правду?
– Ну, да, – управляющий улыбнулся, – правду. Не говори, что, мол, раз они так хотят, ты должен выполнять, а ни задавать вопросов и удивляться. Мол, такова их воля….
– Я не понимаю, зачем им это, – после долгого молчания тихо ответил Адриан. – Зачем они играют со мной? Даже по имени не зовут…
– Солнышко, – прервал его Томас, обратившись в стиле хозяев, и подмигнул ему, словно бы дразня, – но ты же спас их дочь, загородив её и приняв все пули на себя, и чуть на тот свет не отправился из-за этого. Конечно, они тебе благодарны.
Разумеется, управляющий знал, что дело не только в этом, но говорить не имел права. Да, хозяева были благодарны Адриану, но ведь вести себя подобным образом договорились ещё до того, как узнали о трагедии.
– Не бойся господина Джеральда, – неожиданно сказал Томас. – Он на самом деле тебя тоже очень… благодарит за спасение мисс Эйлин. Единственное, что бы я мог тебе посоветовать…. Это ничего не говорить ему про Даррена. Только если сам спросит, но всё равно подолгу не рассуждай…
– Но почему?
– Не наше это с тобой дело. Мы ведь не знаем, что там произошло, но ходят слухи, что они что-то не поделили.
– Что могут не поделить хозяин и раб?
– То, над чем мы не властны… – ответил загадочно управляющий. – Чувства. Ты вот говоришь, что тебе не принадлежат ни твоя жизнь, ни твоё сердце… Но знаешь, сердце на самом-то деле не принадлежит даже самому свободному человеку на свете, потому что даже он не может повелевать им и своими чувствами. Не ведаешь, кого полюбишь, любить по приказу нельзя.
Томас боялся, что упомяни Адриан Даррена в разговоре с Джеральдом, тот, чего доброго, опять что-нибудь с ним сделает в порыве ревности, поэтому счёл своим долгом предупредить.
– Кстати, одна леди попросила меня передать тебе записку, – Томас улыбнулся и, достав из кармана конверт, протянул его молодому человеку.
«Адриан!
Я безмерно благодарна вам. «Любой бы поступил так» – скажите вы, но это не так. Юркой, подлой и лицемерной оказалась судьба. Буду молиться за ваше выздоровление. Любые трудности пусть не пугают вас.
Эйлин»
Констанция, когда заходила к Адриану, в первую очередь всегда обнимала его, называя ласковыми именами типа «солнышек» или «лап». То ли ей это нравилось и действительно хотелось, то ли для личной дисциплины сделала это обязательным ритуалом, но получалось у неё всё очень естественно, ни наигранно, ни лицемерно. Но самому юноше это жутко не нравилось, но он никак это не выказывал, боясь наказания. Джеральд, заходя с супругой (один стеснялся), всегда пытался учиться у неё, запоминая фразы, манеры, действия. Первый раз они побыли недолго. Муж наблюдал за женой, как та «сюсюкается» с его сыном, и поражался, как у неё это получается. Куда делась неловкость, куда пропало волнение?! В тот раз он смог сказать юноше несколько заранее заготовленных фраз, что-то вроде, как здоровье, какой это храбрый поступок – загородить собой человека от пуль, и так далее. Вылетев из комнаты и отбежав подальше от дверей, Джерри возбуждённо начал говорить, не дав жене ничего спросить:
– Дорогая, ты видела какие у него ресницы?! А глаза! Какой же он красивый!
Со стороны могло бы показаться, что он восхищается новорождённым внуком.
Нет, Адриан не капризничал, не жаловался, не злился, не обижался… Просто будто бы потерял интерес ко всему. Впервые в жизни он пожалел, что не умер. Как всегда, послушно выполнял всё, что ему велели, но больше никогда его губы не улыбались. И даже, если происходило нечто забавное, на его лице не появлялось даже подобия улыбки.
Мистер Джонсон сказал, что это шок.
– Наверное, ещё до ранения он был такой, стал после этой… пытки. Видимо, всё скапливалось, скапливалось, а последнее наказание бедняжка не выдержал. Будьте с ним очень добры и очень терпеливы. Постепенно-постепенно ваш сын придёт в себя.
Прошло несколько дней, и доктор разрешил Адриану выходить из дома. Гулять его водили Фил и Констанция. Джеральд старался не попадаться на глаза сыну, хотя очень хотел. Ему было невероятно стыдно за себя и невероятно страшно за состояние несчастного, ведь неизвестно, как тот отреагирует. Да и ещё племянник не подпускает! Фил в открытую говорил дяде: «А-ну, пошёл вон отсюда!». Идею забрать Адриана, когда тот совсем выздоровеет, молодой человек так и не оставил. Если тёте он хоть как-то доверял, то Джеральду – нет.
Конни ещё сильнее привязалась к Адриану, по-настоящему привязалась. Она с радостью за ним ухаживала, проводила с ним целые дни, ни на минуту не оставляя свою заботу, «нянчилась» с ним. Куда делась та властная леди с характером? Удивительно! Новоявленный пасынок пробудил в ней такую нежность и любовь, что та сама удивлялась. Конечно, она очень любила Эйлин и Геральдину и всегда была добра и ласкова с ними, но они ведь ей родные, а Адриан нет! Вот тебе «и только её», как когда-то госпожа сказала своей кухарке!
На работу временно приняли нескольких слуг, причём, выбирали нездешних, и все они были поражены красотой «молодого господина»…. Но ему было строго-настрого запрещено разговаривать с ними, потому что все боялись, что тот скажет им, что является рабом, а ни хозяйским сыном, как было всем видом показано. Новым работникам никто ничего не говорил, но разве будет хозяйка обращаться к слуге «солнышко» или «лапа»?!
– И явно там что-то не так! – судачили помощницы кухарки. – Кто он? До того красивый, что сердце замирает от одного взгляда на него. Но ведь видно, что был кто-то из южных в их роду!
– Какое ваше дело?! – пристыдила их кухарка. – Может, и не было никого, просто похож. Может, он решил, что загар нынче в моде! От теперешней молодёжи можно ожидать всего! И поди-разгляди, какой он. Они прячут его, как сказочного принца!
– Вот в этом-то ты права! – подхватила какая-то её товарка. – Один Бог знает, кто он такой, но то, что сказочно красив, это точно!
Так они и перемывали кости хозяевам. Констанция даже как-то пожалела, что согласилась нанять новых слуг.
Глава 5. Можно ли все исправить, или шанса уже нет?
Первые дни болезни, когда целыми днями лежал в постели, как прописал доктор, Адриан был ещё более или менее разговорчивым. Он думал, что всё, что происходит (что о нём так заботятся, так по-доброму обходятся и лечат), это – благодарность за спасение Эйлин, и, когда поправится, всё будет по-прежнему. Конечно же, молодой человек в глубине души мечтал, чтобы его били и унижали хоть чуть-чуть пореже, но порой и не верил, что этому суждено сбыться.
А тут такое дело. Адриан вроде как поправился, а прежней его жизнь не становится. Работать ему не разрешают, в его деревянную хижину не пускают, да и ещё комнату ему выделили! К тому же его начали одевать, как господского сына, не в рабскую, простую одежду!
Фил специально подобрал для брата гардероб. В семье считалось, что у него очень хороший вкус. Сын Фелиции сам одевался модно.
О том, кто он такой на самом деле, ему ещё не сказали, и это ввергало бедняжку в отчаяние! Адриан начал, как ему думалось, «что-то подозревать». Юноше казалось, что они специально с ним играют, чтобы потом ему было больнее, когда опять начнут издеваться. Ещё чувство вины, что этим своим «подвигом» их позорит, ведь из-за чувства благодарности им приходится нянчиться с каким-то жалким, ничтожным рабом. Ему было неловко, стыдно, он чувствовал себя, словно зажатый, задразнённый сверстниками подросток.
В какой-то момент будто бы что-то в нём сломалось. Адриан стал замкнутым. Если молодой человек сам с кем-то заговорит, обитатели дома могли считать это событием.
Как ни странно, но Фил стал единственным человеком, чьих объятий он почему-то не боялся, даже иногда, когда хозяин обнимал его, позволял себе обнять его в ответ, правда, это было очень быстро и ненадолго. Он вспоминал, что этого делать нельзя. Нельзя всё по той же причине – потому что является «всего лишь рабом». Остальным Адриан тоже давался, но тут же отстранялся. А обнимали его в последнее время очень часто – раз по двадцать за день несмотря на то, что мистер Джонсон советовал этого не делать. «Вы для него ещё чужие люди, – говорил доктор, – и ему это может быть неприятным». И это…было правдой. Юноше вскоре это надоело, но он боялся это выказать. Порою ему казалось, что превратился в котёнка, которого постоянно тискуют.
Кажется, всего за несколько дней Адриан сошёл с ума. Молодой человек никогда ничего не брал в руки сам, всё время за всё благодарил, садился куда-то только, если его просили сесть (почему-то считал себя недостойным особенно дивана), подходил к людям, только если его позовут. Казалось, ещё чуть-чуть, и он попросит разрешения дышать с ними одним воздухом. Юноша постоянно искал одиночества, а в одиночестве его никогда не оставляли, потому что боялись, что тот… наложит на себя руки, хотя у него и в мыслях такого не было.
Между тем появилось в нём что-то трогательное и забавное, что-то почти детское. Это одновременно и умиляло, и пугало, потому что порой создавалось такое впечатление, что он недоразвитый. Может, всему виной было то, что с ним обращались, как с ребёнком. Адриана теперь крайне редко звали Адрианом, всё время всякими «солнышками», «лапочками», «медовыми сотами», «своими хорошими», «золотцами» и так далее в том же духе. Кажется, они соревновались: кто придумает прозвище ещё ласковее. А между тем, каким бы несчастным он ни был, ему всё же было не пять лет.
Адриан никого к себе не подпускал. Будто бы боялся обжечься, быть преданным и, откровенно говоря, быть побитым, наказанным.
Шуганным он стал страшно! Однажды, когда уже мог ходить, его взяли с собой на прогулку. Джеральд, каким-то образом оказавшись рядом с ним в дверях, когда все выходили, надевал шляпу, и Адриан тут же пригнулся, подумав, что тот замахнулся рукой, чтобы ударить его. Конни, увидев это, тут же взяла пасынка под локоть и не выпускала всю прогулку. Он испытывал почти панический ужас, когда видел Джерри. Находиться с ним в одном месте юноша мог только в присутствии кого-то другого, и то стоял от него на приличном расстоянии. А чтобы остаться с ним наедине, и речи быть не могло! Однажды молодой человек даже потерял сознание, и с тех пор Джеральд не решался на такие эксперименты, хотя ему, конечно же, хотелось побыть вдвоём с сыном.
В этой странной битве за сердце Адриана больше всех побед одерживал Фил. Нет, «братик» с ним не сблизился, делиться душевными переживаниями раб не смел, но, по крайней мере, его не боялся. Юноше очень хотелось сказать, насколько ему благодарен, но… боялся, считая, что это будет фамильярностью. И каждый раз, благодаря его за любую мелочь, Адриан говорил не просто «спасибо», а «спасибо вам за всё», таким образом пытаясь показать, что помнит, что тот для него сделал. Когда племянник хозяев заходил в комнату, он улыбался ему глазами, и во взгляде появлялось нечто подобное надежде на лучшее.
Фил же всем видом показывал, как злится на дядю. Только при Адриане не пропагандировал это, но вовсе не потому, что не хотел пакостить Джеральду, строить для него преграды на пути к сердцу сына (а на самом деле очень даже хотел, и мало того – очень в этом преуспел!), а потому, что считал, что брату не следует смотреть на негатив. Молодой человек зорко следил за тем, чтобы ничто не печалило больного. Он очень ловко и одновременно вежливо не подпускал Джеральда к Адриану. Всегда уводил кузена, препятствовал любым разговорам, даже если отец хотел что-то дать сыну в руки, Фил под каким-нибудь предлогом перехватывал этот предмет и уже давал ему сам. Когда еще доктор Джонсон делал больному перевязки, он запрещал Джеральду присутствовать при этом. Хотя на самом деле порывался позвать дядю, чтобы тот увидел шрамы от его «пыток».
– Почему ты такой грустный? – спросил однажды бывшего раба Фил.
Адриан не нашёлся что ответить, печаль стала ему настолько привычной, что он уже не обращал на неё никакого внимания, как будто бы это естественное состояние.
– Всё будет хорошо, – сказал ему Фил и обнял его.
Затем он вышел в сад, где был Джеральд.
– Дядя!
И только тот обернулся, тут же получил кулаком в лицо.
– Что ты с ним сделал?! Подонок! Это из-за тебя Адриан такой!
Джерри выпрямился, и племянник снова ударил его.
– Правильно сэр Чарльз зовёт тебя живодёром! Это ты во всём виноват, только ты! В кого ты его превратил?! Садист! Тебе, наверняка, доставляло удовольствие издеваться над ним! Ты сломал ему жизнь, искалечил душу!
При этом Филипп бил его, в ярости не понимая, что делает:
– Ты его бил, а я сейчас тебя побью! В домик на краю ранчо хочешь?! Да я собственноручно тебя в кандалы наряжу!
– Господин! – внезапно раздался голос Адриана. – Что вы делаете?! Зачем вы его избиваете?! Он же ваш дядя! Ему же… больно…
Нет, молодой господин был не дурак – кровопролития устраивать не собирался и потому лупил дядьку не жестоко. Но для бедного бывшего раба любой хлопок по спине казался ужасом. Племянник отскочил от Джерри. Фил на миг застыл как вкопанный. Во-первых, Адриан сам вышел из дома, во-вторых, первый заговорил, в-третьих, такую длинную «речь» сказал.
– Если ещё раз он тронет тебя хоть пальцем или скажет хоть одно грубое слово, даже если не так посмотрит, я его прибью!
– Но он же родной вам человек… – прошептал юноша.
– Ну, и что? Зло должно быть наказано… Ты так много страдал… кто-то должен положить этому конец… кто-то должен заступиться за тебя… И мне плевать, что это мой дядя!
По щекам Адриана покатились слёзы, и он… обнял Фила. Нет, не потому что был рад, что мучителю кто-то «набил морду», а потому что вспомнил всё то, на что его обрёк пройти жестокий хозяин. Заступник прижал двоюродного брата к себе… Надо же… Он сам его обнял…
Джеральд подошёл к молодым людям и спокойно сказал сыну:
– Ничего… Я это заслужил… Это ещё мало!
И неожиданно зарыдал, отвернувшись…
– Пожалуйста, не плачьте… – услышал он голос Адриана.
– Я не достоин ни твоей жалости, ни твоих слёз, – и Джеральд обернулся, – но прошу тебя, прости… Умоляю, дай мне ещё один шанс, сынок…
– Зачем вы надо мной издеваетесь? – тихо спросил юноша. – Я не ваш сын…
– Пошли отсюда, братишка, – мягко позвал Фил.
Сердце Адриана обливалось кровью от жалости к Джерри.
– Вам так хочется иметь сына…? – очень робко, почти боязно спросил он, – Но я не понимаю, чего вы хотите от меня… Зачем играете со мной? Вы хотите, чтобы… чтобы я был вашим сыном? Но я не смогу заменить вам его…
На самом деле юноша, не будь рядом Филиппа, никогда бы не решился заговорить на эту тему с хозяином, но знать ответы очень хотелось, это казалось ему необходимым. Настолько измучилась его душа в догадках и сомнениях. Это отнимало уверенность в завтрашнем дне. Отправят ли опять в «большой дом на окраине ранчо» или будут играть дальше всё в эту же игру, лаская добрыми словами, окружая заботой… Или господин Филипп все же заберёт его?
– Прости меня, – меж тем снова сказал Джеральд и сделал шаг, чтобы обнять его, но Адриан отскочил назад как ошпаренный.
– Ты чего делаешь? – громким шёпотом, рассерженно прошипел дяде Фил. – Разве можно так резко? Нервы ты ему трепал изо дня в день, постепенно, а исправить решил так просто за один раз? Думаешь, твоё «прости» – это чудодейственный бальзам, который тут же в одну секунду всё исправит? Ан нет! Так не бывает! Отстать от него…
Джеральд низко опустил голову. Он смотрел вслед молодым людям, и сердце его сжималось в груди. Все надежды рухнули в нём. «Нет, ничего не исправить, – прошептал отец сам себе. – Надо раньше было думать… Он никогда не назовёт меня папой… Даррен навсегда останется для него отцом…»… И Джерри был прав – Адриан безумно скучал по Даррену, но никому про это не говорил. Он вырастил его и навсегда останется для него отцом…
