Текст книги "Юность Маши Строговой"
Автор книги: Мария Прилежаева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)
Захлопнулась дверца. Автомобиль для перевозки больных, пронзительно свистнув, уехал.
Маша вернулась домой. Она долго стояла посреди комнаты. На диване подушка, на ней вмятый след головы. Дом опустел. Тишина. И Маша наедине со своим мужеством, голодом и мыслями о романтизме.
Глава 24
Поезд шел трое суток. Первые сутки Сергей Бочаров спал. Соседи пытались разбудить его, трясли за плечо, но Сергей только мычал или, поднявшись рывком, оглядывал в изумлении купе и, виновато улыбнувшись, опять падал головой на свернутую валиком шинель.
Сквозь редкую щетинку небритых щек к концу дня проступил слабый румянец, дыхание становилось ровнее, складка усталости разгладилась около губ. На вторые сутки Сергей проснулся и уже до самой Москвы почти не засыпал.
Первым делом он занялся хозяйством: привел в порядок вещевой мешок, почистился, побрился, туго затянул ремень и, выпив три кружки горячего чаю вприкуску, отправился заводить знакомство с проводником, который приглянулся ему еще при посадке.
Махорки у Сергея запасено было вдоволь. Покурили и разговорились.
Сергею не терпелось узнать про Москву: как там жизнь, какие перемены и не опоздает ли, чего доброго, поезд.
Проводник поинтересовался, за какой надобностью торопится товарищ сержант в Москву.
Сергей, покраснев и от волнения чуть захлебнувшись, признался, что едет в Москву получать Звезду Героя.
– Ишь ты! – сказал проводник. Он кашлянул и внушительно произнес: По виду из простых ты, парень, самый простой, однако Героя дают не за вид, а за дело.
Поезд пришел вечером.
Сергей в Москве был два раза. Один раз – когда Пелагея Федотовна привозила школьников на экскурсию, и второй – мимоходом, когда резервная, только обученная часть, высадившись октябрьской ночью на Северном вокзале, быстрым маршем пересекла город по направлению к Киевскому и с ходу была брошена на оборону Подмосковья.
И вот Сергей опять стоит на московской мостовой. Глаза его успели привыкнуть к темноте и различали вокзал, железнодорожную арку. Он мог бы отправиться в путь, но знал, что заблудится в улицах, кривых переулках, неожиданных просторах площадей, и поэтому вернулся в метро. Через полчаса Сергей поднимался на шестой этаж гостиницы "Москва". Там Герою Советского Союза сержанту Бочарову был отведен отдельный номер.
Девушка в белом переднике осведомилась, что нужно товарищу военному. Товарищ военный сконфузился. Ни за что в жизни не посмел бы он утруждать такую красивую, нарядную девушку. Он поинтересовался только, где Палашовский переулок.
– Палашовский? Почти рядом. Подняться по улице Горького.
Сергей остался один, с любопытством разглядывая отведенное ему помещение, где все блестело, сверкало.
Он посидел немного на кончике стула, но стало неловко и скучно, словно кто-то насмешливо подглядывал из-под портьеры.
Он разделся, погасил свет и снова – в который уже раз! – подумал: неужели правда все, что с ним случилось? Неужели он, Сергей Бочаров, крестьянский парень из Владимировки, придет завтра утром в Кремль и Михаил Иванович Калинин вручит ему Золотую Звезду?
Укутавшись до самой макушки одеялом, Сергей задумался над своей удивительной судьбой.
И странно: когда бы Сергей ни начинал думать о себе, воспоминания приводили его к отроческим годам, когда он мальчишкой бегал в школу.
...В густом вишневом саду стояло кирпичное красное здание.
Утром Сергей высматривал из окна, когда на дороге покажется Пелагея Федотовна в черной каракулевой шапочке, с кипой книг под мышкой, и пулей вылетал из избы. Он встречал учительницу и нес ее книги.
– О чем сегодня будете рассказывать по истории, Пелагея Федотовна? спрашивал Сергей.
Никто не умел так рассказывать, как она!
Сергей помнил в уголке класса свою парту, солнечные пятна на стенах и полу, карту, подвешенную на гвоздике, и голос учительницы Пелагеи Федотовны.
Словно живые, возникали перед глазами события давно прошедших времен – в борьбе, в великом напряжении сил росла, мужала Родина.
Невский, Дмитрий Донской, Пожарский, Суворов, Кутузов – один за другим в воображении вставали герои, но самым любимым героем Пелагеи Федотовны и ее учеников был Чапаев.
На уроках, посвященных гражданской войне, талант Пелагеи Федотовны раскрывался во всю силу; заражая волнением школьников, она их учила, будила в них мысли и чувства.
Чапаев был идеалом Сергея.
Урал, Урал-река!
Ни звука, ни огонька.
Чапаев винтовку сорвал со стены:
"Ребята! Не время досматривать сны".
Кровавый рассвет над станицей встает,
Казацкие кони храпят у ворот.
Урал, Урал-река!
Вода холодней штыка.
"Последнюю пулю пошли по врагу.
Живые, скрывайся на том берегу!"
Вдогонку палят – недолет, перелет.
И, раненный в руку, Чапаев плывет.
Урал, Урал-река!
Слабеет его рука.
До красных отрядов, река, добеги,
Скажи, что любимый Чапаев погиб.
Пусть конница мчится, пусть пули свистят,
Пусть красные белым за все отомстят.
Урал, Урал-река!
Бурлива и широка.
Армия отступала. Часть, с которой шел Сергей, вышла к переправе через реку, когда разведка донесла, что справа обнаружена небольшая группа противника, слева же, в том месте, где почти под прямым углом река делала крутой и резкий изгиб, сосредоточены крупные неприятельские силы. Неожиданное появление немцев на левом фланге на том берегу реки грозило смертельной опасностью. Командир части мог принять одно-единственное решение: при любых условиях овладеть переправой. И он принял его.
Ожидание близкой опасности, которая подстерегала где-то рядом, овладело всеми. Не слышно было ни выстрелов, ни шума самолетов, день был ясен, но тревога росла и передавалась от бойца к бойцу. Не нужно было подгонять усталых людей. Все устремились к одной цели.
Целью был мост.
Хотя все знали, что на той стороне, за мостом, раньше чем опустится солнце, а может быть, и при переправе, томительная неподвижность осеннего дня взорвется огненным шквалом, сейчас каждый нетерпеливо и яростно хотел выйти на ту сторону реки.
Как ни трудно было соблюдать боевой порядок, Сергей, превозмогая усталость и все нарастающее беспокойство, не выпускал из поля зрения бойцов и время от времени покрикивал:
– Эй! Подтянись!
Он кричал грубоватым, осипшим голосом и сам подбодрял себя выкриками, но предчувствие, которое томило и его, перешло теперь в уверенность: что-то должно произойти. Поэтому, когда подбежал связной и, вытирая рукавом пот, струившийся ручьями по щекам и шее, позвал Сергея к капитану Веснухину, Сергей не удивился и не испугался, а как-то даже успокоился. Он перепрыгнул канаву и побежал полем. За несколько минут бега он успел с поразительной ясностью увидеть и удержать в памяти темную зелень озимых, синеву неба и похожее на копну сена дымчатое облако, повисшее над горизонтом.
Капитан Веснухин курил, но при виде Сергея отбросил папиросу.
Сергей вытянулся:
– По вашему приказанию прибыл!
Капитан внимательно посмотрел на него и произнес отчетливо:
– Переправа началась. Необходимо соединиться с нашими на том берегу. Тогда, если понадобится, примем удар немцев с тыла.
– Слушаю, товарищ капитан! – ответил Сергей, стоя навытяжку и стараясь угадать, что от него требуется.
– А там, – капитан плавно повел рукой в сторону рощи, – возможно появление группы противника. Есть основания полагать, что немцы попытаются и здесь выйти нам во фланг и сорвать переправу.
– Слушаю, товарищ капитан! – повторил Сергей, с ужасом чувствуя, что бледнеет.
Не отрывая от Сергея настойчивого взгляда, капитан сказал, что нужно выставить в роще заслон. Нужно продержаться два часа, пока часть успеет переправиться.
– Есть продержаться два часа! – крикнул Сергей громко и бодро, чтобы уверить капитана, как не страшен и понятен для него приказ.
– Когда переправа закончится, пустим пять зеленых ракет, и это значит, что вы можете отходить.
Все сказано, но капитан медлит отпустить Бочарова.
Сергей ждет.
– Я в вас уверен, Бочаров. Идите!
Меньше чем через десять минут отделение Сергея Бочарова вступило в осиновую рощу. Роща пылала на солнце. Красноватый отблеск ложился на лица бойцов, когда они проходили между тоненькими осинками. Сухо шуршали под ногами листья.
Сергей шел впереди. Теперь ожидание неизвестной опасности не мучило его больше. Опасность была известна, и требовалось быстро и решительно сообразить, как ее уменьшить и ослабить.
Наверно, немцев больше, чем людей у Сергея. Может быть, рота или две, брошенные сюда в разведку, чтобы прощупать выход к шоссе. Если это разведка, то ее можно и должно обмануть.
Роща кончилась внезапно, словно кто-то сверху срезал ее, и начиналась луговина в полкилометра шириной, а дальше – такой же тихий осиновый лесок, охваченный пламенем осени. Лучше нельзя придумать позиции. Сергей велел бойцам окопаться здесь, на краю рощи.
Бойцы сосредоточенно рыли окопы и маскировали ветвями. Сергей проверял окопы и ругался, что вырыто плохо, зная: ничто так не успокаивает людей перед делом, как придирчивое внимание командира к мелочам.
– Кому лежать – тебе или дяде чужому? – спросил он Степана, рыжеватого, с белыми ресницами парня, которого прозвали "Мигай" за его привычку хлопать ресницами.
– Гляди!
Сергей оглянулся. Среди деревьев соседнего леса показались немцы. Сергей насчитал тридцать, сорок человек и перестал считать.
Немцы остановились на краю луговины, видимо совещаясь. По тому что немцы не решались сразу выйти на открытое место, Сергей понял – опасаются засады. Растянувшись в цепочку и прижав к животам автоматы, они вышли наконец на луговину.
Самым трудным было подпустить их на близкое расстояние.
Кровь стучала в висках тяжелыми, горячими толчками, пальцы онемели на рукоятке автомата.
Медленно тянулись минуты. Сергей отдал команду. Раздался залп. Больше десятка немцев упало, а уцелевшие, не сделав ни одного ответного выстрела, бросились назад, но, не добежав до лесочка, остановились. Чуть выше головы Сергея жикнула пуля, где-то сзади разорвалась граната, совсем близко другая.
Услышав вопль, Сергей понял, что вторая граната разорвалась в соседнем окопе.
Беспрерывно строчил пулемет.
– Ура! Ура! – почему-то закричал Сергей.
– Ура! – подхватили бойцы.
Он поднялся и, перебегая от одного дерева к другому, стрелял, продолжая кричать.
Фашисты опять побежали.
Сергей упал в яму позади вороха наломанных сучьев. Он дрожал от возбуждения и оттого, что сейчас, когда немцы ушли, все его тело, словно в клещи, зажал страх. Сергей знал, что нужно унять дрожь и страх, и не мог.
Подполз боец и доложил: четверо убиты, пулеметчик ранен.
– К пулемету Трофимова! – приказал Сергей.
Несколько пуль врезалось в ствол осины. Осина затрепетала и осыпала Сергея красными листьями.
Чуть изогнутая цепочка немцев, человек пятнадцать, приближалась теперь с непонятной быстротой. Сергей не успел уяснить, отчего это произошло, как вдруг почти над самой головой увидел кованые сапоги. Одним прыжком выскочив из ямы, он вонзил штык во что-то податливое и мягкое нелепо взметнулась рука немца. Сергей с удесятеренной силой отчаяния и бешенства ударил прикладом другого немца, который в пьяном неистовстве выпускал один за другим заряды в затылок Трофимова, упавшего на пулемет и, видимо, давно мертвого.
Произошло чудовищное. Немцы ворвались в рощу, а из леса напротив появилась новая цепочка.
Из окопа выскочил боец и, стащив убитого Трофимова, упал на живот перед пулеметом и открыл огонь. Пулемет, не умолкая, строчил.
Немцы повернули обратно. Сергей подсчитал свои потери: шестеро бойцов остались лежать. Мало людей, а надо продержаться еще сорок минут. Он не помнил, сколько раз за эти сорок минут из соседней рощи выходили фашисты.
И вдруг тишина. Непостижимая, страшная. Фашисты ушли. Почему ребята молчат?
– Братцы! – позвал Сергей. – Эй, ребята! Отзовитесь кто-нибудь!
Он лежал долго, дожидаясь ответа.
Зашелестела трава. Сергей увидел Степана.
– Один? – в тревоге спросил Сергей.
Степан молча припал к земле щекой. Там, где он лег, мгновенно натекла лужа крови. Сергей перевязал ему бок, стащил сапог с ноги.
Торопясь и ругаясь, он перевязывал Степана, а тот молча смотрел на него и мигал белыми ресницами.
Сергей подполз к брошенному фашистами пулемету, оттащил шагов на тридцать в сторону. И, замаскировав пулемет и запомнив место, представил ясно, что произойдет дальше.
Фашисты не уймутся и с дьявольской настойчивостью будут охотиться за Сергеем, пока не убьют. Если б они знали, что Сергей остался один, не делали бы таких долгих передышек. Ага! Они еще не знают, что он один. И вдруг вера в свою удачливость налила все его тело злым упрямством. Он погрозил кулаком в сторону леса:
"Дорого буду стоить вам, гады!"
Он наметил несколько огневых точек. Как-никак у него два пулемета. А может быть, немцы не выйдут больше? Или сейчас, сию минуту, за рекой поднимутся ракеты – пять зеленых ракет, – тогда он взвалит на плечи Степана и успеет уйти.
В это время из леса снова появились фашисты.
Сергей лежал у немецкого пулемета. Пулеметная очередь выкосила из середины цепи несколько человек. "Дорого, дорого обойдусь!" – стиснув зубы, думал Сергей. Немцы залегли, но Сергей видел – ползут. И вдруг застряла лента.
– О, черт!
В левое плечо ударила пуля, мимо уха просвистел знойный ветер. Сейчас они поднимутся и сомнут.
Но в этот миг слева плеснул пулеметный огонь.
– Степанушка! Степа! – прорыдал Сергей. – Окатывай их!
Через минуту или через час они сидели, обнявшись, под осиной. Степан тяжело навалился Сергею на плечо, прерывисто и часто дыша. Руки у Сергея тряслись, он слабел, гимнастерка намокла кровью. Он не смел потревожить друга, который все тяжелей и безжизненней припадал к его плечу.
Сергей удивленно смотрел вокруг. Роща потемнела, словно угас костер. Плоская сизая туча затягивала небо.
Наступала ночь.
Болело плечо, не раненое, а то, на которое отяжелевшим телом навалился Степан.
– Ракеты видел, – сказал Степан.
– Что? – не смея поверить, переспросил Сергей. – Правду говоришь? Сколько? Пять? Идем, Степан. Я тебя поведу. Степан, вставай!
– Нет, – прохрипел Степан. – Иди, а мне не дойти.
В темноте Сергей не видел его заострившегося лица, впалых щек и мутных глаз под ресницами.
– Степанушка! Я поползу и понесу тебя на спине. Браток!
– Ступай, Серега, а я не жилец...
Что-то клокотало, хлюпало в груди Степана. "Не жилец..." Взвалить бы на спину, но не двигается рука, дрожат от слабости колени – видно, ушло много крови, а с ней сила.
Степан хрипит. Протянет, может, час или два.
За эти два часа, пока туча, как ватным одеялом, завесила небо, Сергей успеет отшагать двенадцать километров до моста. Или лучше взять вправо и вплавь перебраться через реку, на случай, если немцы заняли мост.
Он догонит своих, пока ночь.
Сергей потянулся. Степан отвалился на него и лег на землю. Его бил озноб, он мычал сквозь зубы – ему было тяжко, он звал смерть.
– Серега, ступай – погубишь себя! Не жалей меня, иди...
– Молчи ты! – грубо отозвался Сергей.
Накрыл друга шинелью, влил в рот из фляжки воды.
– Спи. Сном лихорадку выгонит. Я не уйду. Спи.
Он пополз в темноте к пулеметам. Два пулемета, свой и немецкий, он поставил в нескольких шагах друг от друга. Он собирал автоматы и складывал в кучу. Метрах в шестидесяти от своих укреплений Сергей вырыл окопчик, копая яму одной рукой: при каждом движении другой раненое плечо болело. Он набросал возле окопчика веток, положил поверх веток пилотки с убитых. Обманет ли кого-нибудь эта убогая маскировка?
Степан уснул. Сергей постоял над ним и пошел к пулемету. Он лег у пулемета и стал ждать рассвета.
Но немцы показались раньше.
Не от ветра, а так, неизвестно по какой причине, раздвинулась в небе на две стороны туча, и в звездную долинку медленно выплыла круглая желтая луна и полила на землю мерцающий свет. А туча пошла и пошла в стороны, и за какой-то очень короткий срок преобразились роща и луг. Каждая веточка в роще отбросила четкую тень, лес запестрел белыми и черными полосами; луг серебрился и сверкал. Это превращение похоже было на злое волшебство.
"Если они снова выйдут здесь, – думал Сергей, – значит, вправо им податься нельзя. А что бы такое могло им так помешать?.. Э, – догадался Сергей, – не иначе, как там тоже заслон".
Надежда, что немцы бросят попытки пробиваться через рощу к шоссе, приободрила его.
Сергей не знал, что сверкающая под лунным светом направо лужайка переходила в глубокую топь. Наткнувшись на нее, немцы вернулись обратно.
Хорошо, что он этого не знал и, лежа у пулемета и не спуская глаз с соседнего леса, думал, что он не один, а раз не один, то беда – полбеды.
Но когда между деревьями снова показались фигуры, он весь поник в смертельной тоске.
Небольшая кучка немцев столпилась в осинках.
Сергей ждал, страшным усилием воли одолев физическое ощущение тоски.
Вот несколько человек вышли на полянку, постояли, прислушались и рванулись вперед, но тут же отхлынули, встреченные пулеметом.
Пока немцы в замешательстве бежали обратно в лес, Сергей перебрался к другому пулемету. Он не сдерживал себя, не выжидал, не рассчитывал. Он стрелял, не останавливаясь, но не верил больше в свою счастливую судьбу и знал: пришел его последний час.
Из леса отстреливались.
Сергей переполз к первому пулемету. У него темнело в глазах, руки не слушались.
Но немцы замолчали.
"Должно быть, ушли, – подумал Сергей и даже не обрадовался: так он устал. – Усну на пять минут, а потом наведаюсь к Степке".
Он не уснул, а потерял сознание.
И в это время клубящиеся облака, как караван судов, подступили к луне, окружили и загородили ее от земли. Спасительным сумраком окутался лес.
Немцы больше не появлялись.
На рассвете Бочарова и Степана подобрала наша разведка.
Три месяца пролежал Сергей в госпитале, а когда выписался, не любил рассказывать о случае на опушке осинового леса. Невзлюбил он, кроме того, лунные ночи.
Сергей вернулся в часть, когда под Сталинградом немцев сжимали в кольцо.
Прошло еще три месяца боев.
Сергей и не вспоминал уже про свое единоборство с ротой немцев, когда однажды, сразу после боя, его, измученного, грязного, вызвали в штаб.
В штабной землянке пусто. Топилась железная печь, трещали поленья.
В тепле Сергей разомлел, у него слипались глаза. Он таращил их изо всех сил, боясь уснуть до прихода начальства, и незаметно уснул.
Он подскочил, как на пружинах, когда его окликнули.
Перед ним стоял капитан Веснухин, теперь подполковник.
– Какие у вас боевые награды, Бочаров?
– Орден Красной Звезды за Калинин, товарищ подполковник, орден Отечественной войны первой степени за Сталинград и представлен к медали "За отвагу".
– Удивительно ли, – сказал подполковник, – что мы бьем врагов! А что, Бочаров, помните, я вас заслоном оставил в районе... Немцы прорвались тогда с правого фланга и щупали выход на шоссе. Вы задержали их разведку, а за это время мы перебросили на новые позиции крупные силы. Принимать бой тогда, на шоссе, было бы бессмысленно и гибельно, а теперь вся наша часть невредимой вступила в сражение за Сталинград... Они здорово просчитались, Бочаров!
– Выходит, что просчитались, – подтвердил Бочаров.
– А тяжеленько вам пришлось, Бочаров?
– Тяжеленько, да выдюжил, товарищ подполковник.
Подполковник Веснухин сказал:
– Указом Президиума Верховного Совета сержанту Бочарову за воинский подвиг присвоено звание Героя Советского Союза!
Глава 25
В круглом светлом зале, несмотря на большое количество собравшихся людей, было так тихо, что стоило кому-нибудь кашлянуть или скрипнуть стулом, все удивленно оглядывались.
Рядом с Сергеем сидел академик. Седая борода покрывала половину его груди; он держался внушительно и прямо.
С другой стороны сидел не старый высоколобый, тщательно выбритый генерал.
Сергея стесняло, что место его оказалось между академиком и генералом.
Однако едва распахнулись двери и Михаил Иванович Калинин появился в зале, чувство стесненности исчезло без следа.
Сергей с восхищением и нежностью смотрел на Калинина. Он видел, как Калинин задержался, окинул зал взглядом; добрая улыбка осветила его лицо.
Быстро, мелко шагая, немного опустив голову и сутулясь, Михаил Иванович прошел к столу.
Сергей вздрогнул от шума аплодисментов и восторженно принялся бить в ладоши.
Ему показались утомленными лицо и походка Калинина. С острым беспокойством он подумал: "Хорошо ли смотрят за Михаилом Ивановичем доктора?"
Он так забеспокоился о здоровье Михаила Ивановича, что, забыв смущение, хотел обратиться с вопросом к генералу, но в это время генерал поднялся и направился к столу; Калинин встречал его внимательным взглядом.
И вот тот же взгляд ждет и его, Сергея.
Сергей шел, не замечая стен и сверкающих люстр, ни длинных рядов стульев, ни лиц, – он ничего не видел и шел навстречу влекущему взгляду, ответно сияя глазами.
А Михаил Иванович действительно в тот день чувствовал себя худо. От весенней сырости болела спина. Он старался скрыть усталость и нездоровье и от этого еще больше устал.
Вдруг он увидел паренька, который быстро шел, почти бежал между рядами стульев; глаза у него густо синели, как васильки в ржаном поле, русая прядка опустилась на лоб.
И таким привлекательным своей прямотой и открытостью показалось Михаилу Ивановичу это лицо, что-то он узнавал в нем такое близкое, знакомое, что не мог оторвать от паренька помолодевшего взгляда. Он силился вспомнить что-то и вспомнил.
Это собственная юность его идет прямым и стремительным шагом!
– Поздравляю вас, товарищ Бочаров, с высшей наградой! – Михаил Иванович потрогал белый клинышек бородки, кашлянул и, ближе всмотревшись в Сергея и все удивительнее узнавая в нем себя в те давние годы, когда так же падала русая прядка на лоб, сказал изменившимся от волнения голосом: Спасибо вам от имени Родины-матери! Вы достойный ее сын, Бочаров! Верный сын. У таких сыновей мать не будет в обиде. Правду я говорю или нет?
Сергей знал, какими словами нужно ответить, но, вместо того чтобы сказать, как его учили, воскликнул то, что сейчас пришло ему в голову:
– Товарищ Калинин! Да кто же свою мать не защитит от обиды! А спасибо-то вам, Михаил Иванович! Без вас, может, я и был бы, да не тот... Я, Михаил Иванович... мечтал про геройские подвиги. Я, когда в школе учился, сколько книг про героев прочитал!
Михаил Иванович кивнул и засмеялся беззвучным, стариковским смехом, мелкие добрые морщинки побежали по его лицу – от очков к носу и вискам.
– Когда я был молод, тоже мечтал: может быть, буду депутатом рабочего парламента, хотя знал, что сначала придется в тюрьмах сидеть. Неплохо, что мы с вами мечтали, товарищ Сергей Бочаров! Потому, верно, и воюем неплохо. Больше скажу: отлично защищаете Родину, товарищ Бочаров.
Щеки Сергея вспыхнули, как у девушки, он вытянулся и крикнул во всю молодую грудь:
– Служу Советскому Союзу!
И никогда эти привычные слова не были освещены для него таким глубоким и радостным смыслом.
Генерал и академик, не в первый раз получавшие ордена в тишине кремлевского зала, с удивлением выслушали необычный разговор.
И они вспомнили юность.
Глава 26
Палашовский переулок, дом номер...
Конечно, Сергей мог не застать Машу дома – читальня, институт, столовая или Пушкинский бульвар, где на каждой скамейке девушки с книгами, мало ли куда в апрельский вечер могла уйти Маша! Москва велика. Поди ищи!
Он без передышки взбежал, почти взлетел на третий этаж.
– Сережа! Откуда ты взялся, Сергей! Не верю, не ты! Нет, ты! Какая радость, что ты приехал, Сережа!
Когда бы ни встречал Сергей Машу – в вишневом саду Пелагеи Федотовны, на полустанке накануне первого боя или сейчас, – всегда чувство полной отрешенности от обыденного овладевало им целиком. Так необычайно было это чувство, что он задохнулся и не мог вымолвить слова.
А она теребила Сергея, как младшего братишку, который стал неожиданно взрослым: любишь его, гордишься и не веришь – он ли?
– Сергей, ты вырос. Слушайте, какой у него бас! Какой бравый он молодец! Сережа, знаешь ли ты, как я рада тебе! Давай посидим на диване. Не снимай шинели. Здесь холоднее, чем на улице. Днем я открываю окна, чтобы погреться... Сергей, два года назад я была во Владимировке... Хорошее время!
– Самое хорошее в жизни! – вырвалось у Сергея. Он испугался невольно своего признания, но она не поняла.
– Что это, Сергей?
Он расстегнул шинель, доставая из кармана папиросы.
– Сережа! Золотая Звезда!
Сергей хотел ответить с небрежным видом: "Что ж ты удивляешься? Разве один я?" – но только кивнул, стараясь не слишком блаженно улыбаться.
Маша изумленно рассматривала его грудь в орденах и медалях.
– Четыре ордена и Золотая Звезда!
– Ну уж, четыре! Откуда четыре? Эти две – медали.
Она смотрела на него непонятным взглядом и вдруг сильным движением взяла ладонями его виски и поцеловала в лоб. В следующее же мгновение она в испуге отдернула руки, краска кинулась ей в лицо.
– Ах я дурак! Дубина еловая! Три наряда мне мало! – заорал Сергей, не веря счастью.
– Ругается. Странный человек! – смутилась Маша сильнее.
– Забыл про театр. Билеты на "Пиковую даму" в филиал Большого театра. Ах я простофиля!
– Действительно, простофиля, – согласилась Маша. – Ничего не скажешь. Меньше получаса до начала.
У нее все еще горели щеки. Кажется, она рада была на минутку убежать от Сергея.
Она вбежала в свою комнатку и распахнула шкаф. Увы! Гардероб ее был беден. Нужно прямо признаться, почти пуст – в шкафу висело одно-единственное, то самое потертое коричневое платьице, в котором два года подряд Маша ходила на лекции.
Зато, слава богу, выходные светлые туфли лежали новехонькие в ящике шкафа, завернутые в чистую тряпочку.
"Какая, однако, удача: "Пиковая дама"! – рассуждала Маша, торопясь переодеться. – Если бы только быть немного наряднее!"
Она приметала наспех к воротнику кусочек кружева и вышла к Сергею.
Он увидел выражение радости и неуверенности в ее лице и угадал, что нужно сказать:
– Маша, тебе замечательно идет это платье! Чудеса, как ты изменилась!
– Да? – радостно вспыхнула Маша.
Они вошли в зал, когда гасили огни. Театр еще полон был приглушенным гулом голосов, тяжелые складки занавеса еще скрывали от глаз таинственную жизнь сцены, но предчувствие никогда не изведанного восторга уже опьянило Сергея.
– Первый раз в жизни в третьем ряду партера, – шепнула Маша.
– Чудеса! – ответил Сергей.
Началась увертюра. Где-то возникли звуки. Сергей не понял, откуда они. Они лились отовсюду, поднимались, окружали его.
Сергей не различал инструменты. Кларнеты, тромбоны и скрипки сливались в невыразимо прекрасном согласии. Что-то дивное творилось в его душе. Нежность. Свет.
"Еще! – молил он. – Повторись. Не кончайся".
Вдруг пронесся мучительный вихрь насмерть встревоженных скрипок. Зловещее дуновение холода. Свет погас. Ужас, гибель грозили кому-то.
Сергей, потрясенный, вцепился в ручки кресла. Он почувствовал Машины пальчики доверчиво прикоснулись к нему.
"Ты здесь, Маша", – подумал он.
Медленно раздвинулся в стороны занавес.
В антрактах они были задумчивы и почти не говорили.
После спектакля Сергей робко предложил:
– Маша, зайдем ко мне. Посмотришь, как я живу.
Конечно, они не могли так, сразу расстаться. Кроме того, Маше не хотелось возвращаться домой. Плохо дома. И какая, в сущности, получилась неудачная жизнь! Да, можно подвести итог: жизнь не удалась.
"Я бы хотела увидеться с тобой еще один раз, Митя, чтобы сказать, что давно тебя перестала любить".
Они шли в густом мраке неосвещенных улиц. Сергей держал Машу под руку, чтобы она в темноте не оступилась.
"Маша, скажи: быть мне счастливым или несчастным навсегда?" Тысячи раз повторял Сергей эти слова, но сейчас, когда Маша шла рядом и он ощущал легкую тяжесть ее руки и чувствовал шаги в такт со своими, язык отказывался ему служить. Маша молчала. Молчание ее было печально и непонятно: оно не сближало, а отдаляло их друг от друга. И, чтобы нарушить этот разлад и вернуть беспечную радость, какая была до театра, Сергей ни с того ни с сего принялся расхваливать гостиницу, куда они идут, начал бессовестно хвастать, как ему хорошо живется.
Маша чуть слышно вздохнула и осторожно высвободила руку. А Сергей понял, что после этой болтовни ему не произнести те слова, и ужаснулся.
Служащий в гостинице сказал, что Бочарова несколько раз вызывали к телефону.
– Пойдем, Маша, пойдем, – торопил Сергей, даже не расслышав, что ему сказали.
Они вошли в номер. Сергей принялся хлопотать. Он усадил Машу в кресло. Как он старался, чтоб ей было лучше! Подложил ей под локоть диванную подушку, подумал и другую подушку сунул под ноги.
Маша рассмеялась:
– Верно, у тебя хорошо. По крайней мере, тепло.
– Маша! Забудь, что я говорил. Я хотел сказать совсем другое.
– Что же ты хотел сказать, Сережа?
– Я хотел... Маша: кончится война, я тебя догоню. Стану учиться...
– Какие пустяки! – ответила Маша. – Неужели ты думаешь, что тебе надо в чем-нибудь меня догонять? Сережа, расскажи, как ты стал Героем. Сережа, как ты стал Героем?.. – повторила она странно настойчиво и требовательно. – Мне важно, необходимо узнать.
Сергей отчетливо, до мельчайших подробностей помнил ту ночь. Лунную поляну, себя у пулемета, тоску ожидания...
Он все рассказал Маше.
– А Степан?
– Степан помер. Три месяца пролежал в госпитале... и помер.
Зазвонил телефон.
Сергей с досадой взял трубку и выпрямился. Он стоял в привычной позе бойца, выслушивающего приказ.
Маша поднялась с кресла.
Сергей положил трубку.
– Я не могу тебе открыть, с каким заданием меня посылают. Ты должна понять, Маша...
– Сережа, как скоро кончился сегодняшний праздник! – грустно ответила она.
Сергей закусил губу, внезапно бледнея, и вдруг с выражением отчаяния в лице сказал:
– Маша, не сердись на меня... Я люблю тебя...
Маша молчала.
Ему стало жаль себя, стыдно. И губительный вихрь скрипок из "Пиковой дамы" пронесся в его памяти.
Он дернул гимнастерку, небрежно повел плечами:
– Трусом не был да и не стану вовек. А фашистских гадов я ненавижу! Я их за людей не считаю!
В дверь постучали.
Девушка в белом фартуке просунула хорошенькое личико в щелку:
– Товарищ Бочаров! Вас ждет машина.
Он схватил шинель и готов был, не оглянувшись, бежать.
– Сережа!
Маша приблизилась твердыми, быстрыми шагами. Сергей увидел в ее глазах странный, тревожный блеск.
– Ты... ты... – пролепетал он смущенно. – Зачем ты так, Маша? Не надо. Я сказал, а ты забудь, о чем я сказал.
– Милый, хороший Сергей! – удерживая слезы, проговорила Маша.
Он, не смея верить и боясь обмануться, ждал.
– Сергей! Детство, лето, деревня – все самое хорошее, все дорогое связано с тобой, – говорила Маша, несмело трогая отворот его грубой шинели. – Помнишь, сидели с тобой на крылечке школы, а тетя Поля рассказывала о своей молодости, о семнадцатом годе? Помнишь читали "Чапаева", "Как закалялась сталь" и Тургенева? Сергей, когда тебе будет трудно в бою... – у нее задрожало лицо, – знай, я думаю о тебе всегда... каждый час, каждую секунду.
