Текст книги "Заклятые подруги"

Автор книги: Мария Мусина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

Глава 5

Распростертое на полу тело капитана Мальцева осматривал медицинский эксперт. Воротов, прислонившись к дверному косяку, ждал результатов предварительного заключения. В квартире Алевтины Григорьевны Коляды громко тикали часы. Те самые. С кукушкой. Воротов снова подошел к ним и остановил маятник. Ему почудилось, что он так и будет теперь регулярно приезжать в эту квартиру по срочному вызову, находить труп и останавливать часы.

– Телесных повреждений не обнаружено. Отравление исключается. Скорее всего острая сердечная недостаточность. Смерть произошла пять-семь часов назад. Официальное заключение – завтра к вечеру.

Воротов кивнул. Какого черта принесло сюда ночью капитана? Что он надеялся обнаружить в этой опустевшей квартире? Кого караулил? Почему пришел сюда один, без оружия? Впрочем, почему без оружия – понятно. Капитан милиции Валентин Валентинович Мальцев был нынче выходной и пистолет свой, как положено, сдал в отделение.

Милиционер Мальцев, судя по всему, был мужик обстоятельный. Такие, как он, вместо того чтобы радоваться жизни и стричь скромные купоны со своего не менее скромного служебного положения, вечно страдают от вселенской несправедливости и не ленятся часами занудно внушать какой-нибудь пьяни основы честного человеческого общежития. Собственно, на таких вот чудиках, которым больше всех надо, и держится пока «земля» – районные отделения милиции. К сожалению, вздохнул Игорь, Мальцевых становится все меньше и меньше. По самым разнообразным причинам.

– Товарищ следователь! – Только теперь Воротов заметил, что медэксперт не уходит, а терпеливо переминается с ноги на ногу. – Товарищ следователь, вот это было зажато в кулаке у потерпевшего.

«У потерпевшего». От кого потерпевшего, если острая сердечная недостаточность? Что могло так напугать капитана, от чего милицейское закаленное сердце не выдержало? Не водятся же в самом деле в этом доме привидения?

Воротов тупо уставился на предмет, который настойчиво протягивал ему медэксперт. Перстень белого металла с прозрачно-мутноватым камнем квадратной формы. Игорь, может, так и рассматривал бы задумчиво всю оставшуюся жизнь эту дамскую вещичку, совсем не вязавшуюся с лежащим рядом трупом милиционера, если бы подоспевший Слава Кудряшов бережно не взял ее из рук эксперта.

– Гм… – произнес Слава со знанием дела.

Воротов изумленно посмотрел на опера и ушел от греха на кухню. Но Кудряшов вскорости настиг его.

– Все ясно, – сообщил Слава, – остальных Алевтининых колец на месте нет.

«Предположим, – думал Воротов, стараясь не отвлекаться на Кудряшова, – некто проник сюда с целью ограбления пустующей квартиры, а Мальцев каким-то образом выследил мародера. Но ценных вещей в квартире не было. Вор мог этого и не знать. Коляда производила впечатление богатой женщины. Следов борьбы не обнаружено. Никаких тебе перевернутых стульев. Все на своих местах. Часы вдруг пошли? Маятник мог качнуться от сквозняка. Да нет, часы показывали верное время. Значит, кто-то подвел стрелки. Впрочем, это могло быть и совпадением.

Мальцев увидел преступника, и у Мальцева стало плохо с сердцем? Тоже немножко странно, но реально. В квартире ведьмы ночью застать некую тень… Застать или поджидать? Так ждал тут кого-то капитан или забрел случайно, на огонек, и…»

– Что-нибудь еще пропало, кроме женских украшений? – грубо оборвал что-то бубнившего Кудряшова Воротов.

– Да говорю же, ничего не пропало, ты не слушаешь меня, что ли? – возмутился Слава. – Толкую же тебе: вор приходил сюда за ведьмячьими амулетами. Помнишь, я тебе рассказывал, что Верещагина спрашивала, была ли Коляда в перстнях, когда погибла?

– У меня три изнасилования, – взмолился Воротов, – пять заказных убийств. Я тебе сейчас буду с камнями разбираться.

– А мы в МУРе баклуши бьем, знай наяриваем, – обиделся Слава. – А ты, – назидательно произнес он, – совсем в специфику дела врубиться не хочешь. Я, конечно, далек от мысли, что это был дух Алевтины, пожелавшей унести с собой все самое дорогое. Возможно, это был чей-то заказ. Кто-то заказал выкрасть из квартиры эти побрякушки. Сейчас отморозков найти – раз плюнуть. Им все поручить можно. Они тебе, как сказала бы моя бабушка, за копейку в церкви перднут.

– Острословкой была твоя бабушка, однако, – изумился Воротов.

– Да, – гордо согласился Слава, – моя бабушка всегда называла вещи своими именами.

– Кто поверит, – пытался рассуждать вслух Игорь, – что в опечатанную квартиру вломились ради этих дешевых побрякушек?

– Вот ты не слушаешь меня никогда, – назидательно поднял палец вверх Слава, – а между тем я говорил тебе неоднократно, что это не побрякушки и не дешевые. А вовсе даже наоборот, вещи в ведьмячьем хозяйстве совершенно необходимые. К тому же проверенные, испытанные и надежные. Очень даже запросто кто-то из колдунов, гордо именующих себя народными целителями, которых нынче, как грязи, возжелал завладеть Алевтининым богатством. И вообще, кто тебе сказал, что в квартиру ломились? Дверь открыли ключом, которым ее открывали неоднократно. Скорее всего вот этим, – и Кудряшов продемонстрировал, каким именно, – в кармане у Мальцева обнаружился. Мы этот ключ в суматохе тогда, после осмотра места происшествия, оказывается, у него взять забыли. К несчастью.

– Вероятнее всего, – сказал Воротов, – экспертиза покажет, что дверь в последний раз открывали другим ключом.

– Спорить не буду, – быстро согласился Слава.

– За архивом тоже только наивные прибыли бы, – по-прежнему недоумевал Игорь. – Но может быть, тут был какой-то тайник и мы плохо искали?

– Я тебя умоляю, – закатил глаза Кудряшов.

– И потом, эта странная смерть…

– Что тут странного? Наслушался разговоров о ведьмах. Застал тут кого-то. Перепугался до смерти.

– Но почему Мальцев решил, что ему нужно прийти сюда? Что он знал такого, чтобы припереться сюда ночью и именно сегодня? Ты с женой его говорил?

Кудряшов только рукой махнул.

– Плачет. Завтра, может, в себя придет. Твердит, что муж не делился с ней рассказами о работе. Об Алевтине она, конечно, слышала. Но подробностей от нее добиться не удалось. Слушай, Ворот, а может, он сюда регулярно наведывался? Ты же знаешь этот тип служак. Им всегда кажется, что без них небо рухнет. Жалко мужика, – подытожил горестно он.

Еще раз тщательнейшим образом была осмотрена квартира Алевтины Григорьевны Коляды. Старательно проверено по описи наличие всех вещей. Кудряшов и Воротов, напрягая зрительную память, высматривали по всем углам изменения, которые могли бы произойти в доме, в котором побывали по крайней мере двое: капитан и неизвестный посетитель. Безрезультатно. По всему выходило, что пропали только перстни с камнями, со слов сомнительных свидетелей, якобы обладающие магической силой.

– Можно? – Слава Кудряшов радостно, широко улыбался и дверь распахнул широко. Не заглянул – явился на пороге.

– Минутку. Минутку подождите. – Долгов был ласков, но строг.

В кабинете со спущенными кремовыми шторами доктор был не один. В кресле напротив стола сидела девушка с собранными в пучок-дулю волосами. Она кинула на Кудряшова настороженный взгляд, и сразу на множество тревожных движений рассыпалась ее непринужденная, расслабленная поза.

– Я подожду, – успокоил и доктора, и пациентку Слава.

Он лениво послонялся по длинному коридору, поглазел на наглядную агитацию, развешенную повсюду. Изредка проходили мимо молодые и молодящиеся дамы, бросали на высокого, красивого и сильного мужчину, затесавшегося в это царство неврозов, разной степени любопытства взгляды. Стены были украшены тихими, безмятежными пейзажами и аккуратно начертанными изречениями великих – в рамочках.

«Будь светильником для самого себя. Будь опорой самому себе. Придерживайся собственной правды как единственного света. Будда».

«Если путь, который, как я показал, ведет сюда, кажется слишком трудным, он тем не менее может быть найден. Он в самом деле труден, поскольку его так редко находят, ибо если бы спасение давалось готовым и было бы достижимо без всякого труда, то этот путь не пренебрегался бы почти каждым. Но все достойное настолько же трудно, насколько редко. Спиноза».

«Удовольствие, получаемое при удовлетворении физиологических потребностей и невротических побуждений, является результатом устранения болезненного напряжения. Э. Фромм».

«Возлюби ближнего, как себя самого. И. Христос».

«У всех бывают неудачи, но удачи бывают не у всех. В.С. Кудряшов», – мысленно вставил в рамочку Слава.

Дверь кабинета Долгова отворилась, и девушка с пучком-дулей, низко наклонив голову, глубоко задумавшись, медленно проследовала мимо Кудряшова.

Долгов пытался казаться радушным хозяином, от души заваривая для гостя чай.

– Попозже, пожалуйста, – говорил он ежеминутно, видя в приоткрываемой двери лица пациенток.

Над столом доктора висела внушительных размеров афиша:

ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ МАРАФОН

ведет кандидат медицинских наук, психотерапевт Л.М. Долгов

Темы занятий:

1. Первая встреча с собой.

2. Давайте научимся радоваться!

3. Как стать другом самому себе?

4. Как сохранить любовь?

5. Не говори «да», когда хочешь сказать «нет».

6. Перепиши жизненный сценарий.

Занятия проходят в ДК «Рассвет». Вход – платный.

– Много работы? – посочувствовал Кудряшов.

Долгов только рукой махнул.

– А что, – поинтересовался опер, – можно и в самом деле переписать жизненный сценарий?

– Вполне.

– А вот некоторые астрологи уверяют, что это невозможно, – поиграл Слава недавно приобретенными знаниями, словно мускулами.

– Некоторые астрологи – это Лариса? – Долгов расплылся в улыбке.

– Не только она, – неопределенно пробурчал Кудряшов.

– Однозначно ответить сложно. Кому-то это удается, кому-то – нет.

«Что же это за науки такие, – огорчился Слава, – что астрология, что психотерапия: ничего-то в них однозначного не содержится. Как в них люди-то разбираются?»

– И вот все ваши… – замялся Кудряшов, – пациентки, и у всех у них что-то с психикой?

– У всех у нас «что-то» с психикой, – согласился Леонид Михайлович. – Должен вам сказать, что науке до сих пор неясен механизм умопомешательства. Мозг человека – абсолютно непознанная субстанция. Не существует в психиатрии даже понятия нормы. Считается: если человеку плохо или он опасен социально, то тогда его надо лечить, помогать. Во всех иных случаях психиатрия не вмешивается. Что касается моих пациенток, то у них скорее «что-то» с нервами. Экстремальные ситуации, стрессы… Невроз – реакция организма на трудности. У кого муж ушел к другой – так язва обостряется, давление падает. У кого муж пришел – тоже стресс, тоже невроз: бессонница, депрессия… Сегодня две дамы к нам поступили: одна своего неверного мужа кипятком обварила, другая по месту работы – в МИД – нажаловалась, что изменщик привез из загранкомандировки незарегистрированный пистолет. В ординаторской спорили все утро: что порядочнее – кипятком обварить или настучать? Вы как считаете?

Кудряшов задумался, взвешивая последствия каждого варианта.

– А нельзя вообще никак не реагировать?

– Нельзя. Душа требует мести за оскорбленное достоинство. Сатисфакция нужна душе.

– Тогда лучше, наверное, на работу…

– Так ведь посадить могут. И уж, во всяком случае, никуда не поедет в ближайшее время, а может, и вообще никогда никуда не поедет. Конец карьере.

– Но ведь она тогда тоже никуда не поедет.

– О, вы не знаете женщин! Когда женщина мстит – она готова на все. Она не думает о себе. Она вообще ни о чем, кроме мести, не думает.

– И что, все такие? – размышляя о своем, спросил Кудряшов.

– Абсолютно у каждой женщины в ситуации измены мужа или возлюбленного возникают мысли о мести. Но к великому нашему счастью, не каждая претворяет их в жизнь.

– И от чего же это зависит? – оживился сыщик.

Долгов усмехнулся про себя: «От осторожности мужчины зависит, от его умения найти противоядие этому кураре женской мести – найти заранее, с самого начала, когда и в проекте-то измены нет. Тогда все будет хорошо и безнаказанно». Но вслух сказал:

– Зависит от глубины нанесенной обиды. От смелости женщины. От степени ее зацикленности – такие есть, знаете ли, вязкие индивидуумы, которые с трудом переключаются. Ну и, конечно, от массы прочих, случайных факторов.

Леонид Михайлович, осторожно придерживая крышку румяного чайника, аккуратно разлил душистую заварку по чашкам.

– Вас интересует в гибели Алевтины возможность мести? Помните Анну Каренину? «Накажу его и избавлюсь от всех и от себя…»

– Вы хотите сказать…

– Я хочу сказать, что очень часто самоубийство, – невозмутимо продолжал Долгов, – это форма наказания близких. Но ведь в данном случае это было не так, правда?

Кудряшов чувствовал, что он упустил инициативу. Собственно, это можно было предугадать: встреча на территории противника всегда предполагает некую потерю наступательного импульса. Вызвать Долгова в управление да усадить на жесткий стул в голой комнате с железным сейфом в углу – запел бы доктор не так гладко, но зато более конкретно. Однако сейчас Кудряшову это было нужно меньше всего. Он пришел сюда не для демонстрации мощи правоохранительных органов.

Ему нужен Долгов. Леонид Михайлович Долгов. Такой, какой он есть. В привычной обстановке. Минимум напряжения. Максимум естественных проявлений характера. Это, конечно, неинтенсивная методика, это, конечно, колоссальная потеря времени, это, конечно, работа на «авось» – «крутить воздух», называется на профессиональном жаргоне то, что проделывал сейчас Кудряшов. Ощущения, полученные от таких бесед, к делу не пришьешь, но они порой бывают в миллион раз полезнее конкретных фактов. Информацию, добываемую таким образом, сложно конкретизировать, но она иногда отворяет двери существенным открытиям.

Долгов терпеливо ждал ответа на свой вопрос. Слава медлил, он не знал, что ответить. И надо ли отвечать?

– Женская месть, – Кудряшов словно взвесил на ладони эти слова, – женская месть. У Алевтины были враги?

– В самом страшном для женщины смысле этого слова – нет. Самый грозный враг для женщины – ее соперница. Таковой у Алевтины не было.

– Страшнее кошки зверя нет? – подмигнул Кудряшов, мол, мы-то, мужики, понимаем, какая все это туфта.

Долгов вежливо улыбнулся, шутки, однако, не принял.

– Значит, говорите, соперниц не имела, – продолжал Слава, – но ведь вы, наверное, в курсе ее отношений с Юрием Агольцовым? Жених-то завидный.

– Вы всерьез считаете, что найдется дама, которая могла бы мстить господину Агольцову и его возлюбленной?

– Нет, – честно признался Кудряшов, – я так не считаю. Но ведь у Алевтины Григорьевны были когда-то и другие романы.

Долгов пожал плечами:

– Когда-то были. Когда-то, давно. След их теряется во мгле быстротекущего времени. Тридцать пять – сорок лет для женщины – период пустынный. Если она сама не ищет любовника, ее оставляют в покое.

– А вот Лариса Павловна говорит, что Коляда пользовалась большим успехом у мужчин и – простите за каламбур – широко пользовалась этим успехом.

– Ах, Лариса, – махнул рукой Долгов и сладко улыбнулся, – она всегда так нуждается в поддержке…

«Интересно, – подумал Кудряшов, – он ее поддерживает психотерапевтически или иными способами? Неужели он ее любовник? Я повешусь, если это так». Кудряшов смерил взглядом располневшую фигуру Долгова, его лицо без возраста, слащавую улыбку…

– Так, значит, Алевтина Григорьевна не искала внимания мужчин?

– То, что было вокруг, – уже не по рангу. Все же она была знаменитостью – банальный романчик удушил бы имидж неприступной ведуньи. А что-то яркое не попадалось. Очень, очень многие знаменитые женщины остаются одни по этой причине. И вообще проблема женского одиночества, знаете ли, непростая проблема. Если говорить конкретно, то Алевтина, по сути дела, ни в ком не нуждалась. В свите – да. В клиентах – да. В поддержании репутации – да. Она, конечно, не могла бы существовать на необитаемом острове – ей важно было иметь поле для манипуляции людьми. Но в их теплоте, в их отношениях она не нуждалась.

– Она была таким чудовищем?

– Ну почему сразу и чудовищем? «Ты царь – живи один», – как сказал великий поэт. Не многие смеют бороться в одиночку, но те, кто уже вкусил это сладкое состояние оди-но-че-ст-ва, вряд ли прельстятся призрачной надеждой найти родственную душу…

– Тогда что их связывало – Юрия Агольцова и Алевтину Коляду?

– Что их связывало, что их связывало?.. – вздохнул Долгов. – Что вообще людей связывает? Возможность решать свои внутренние проблемы за счет другого человека, вот что людей связывает. Может показаться странным, но если провести простейший психоанализ, легко доказать, что у Алевтины было серьезно нарушено внутреннее чувство безопасности. Более того, Алевтина являла собой хрестоматийный пример этого самого серьезного нарушения чувства безопасности. Алевтина как-то вспоминала при мне рассказ своей бабки о том, каким образом малышку отучали от материнской груди. В один прекрасный день, когда ее мать решила, что девочка уже взрослая и больше не нуждается в грудном молоке, малышке, потянувшейся привычно к маме, просто подсунули жесткую щетку. Это, кстати сказать, очень распространенный в народе способ отучения детей от материнской груди, весьма распространенный. Еще пускают в ход что-нибудь вроде горчицы. Теперь представьте, какой страшный стресс испытывает ребенок при этом. Ведь для него мать – сфера абсолютного доверия. Ну а чувство внутренней безопасности как раз и формируется примерно к году, к полутора годам. Вот так. Человек, с подсознанием которого в раннем детстве проделали нечто подобное, никогда не вырастет теплым и открытым, у него, как правило, нарушена самооценка. Обычно такие дети вырастают «избегателями»: они боятся близких отношений с людьми, подсознательно они помнят тот, детский, стресс. Алевтину устраивали поверхностные отношения с Юрой Агольцовым.

– Но, говорят, их отношения были как раз очень теплыми…

– Внешне – да, – быстро согласился Леонид Михайлович. – Но ни Алевтина, ни тем более Юра не страдали излишней эмоциональностью. И это, по-видимому, каждого из них устраивало.

Кудряшов слушал внимательно, пытаясь понять, что стоит на самом деле за словами Леонида Михайловича Долгова. Опыт убеждал: человек, о чем бы он ни вел речь, говорит прежде всего о себе, о том, что его больше всего волнует в данный момент, о том, что пытается лукаво скрыть, часто и от самого себя…

Леонид Михайлович Долгов, 46 лет, русский, уроженец города Липки Воронежской области, в партии не состоял, к уголовной ответственности не привлекался. По окончании средней школы поступил в Ленинградский медицинский институт. В городе на Неве у него был сын от незарегистрированных отношений с гражданкой Полугиной В.П. Сыну материально не помогал, официально не признал его, с ним не общался, равно как и с гражданкой Полугиной. Окончив институт, Долгов Л.М. женился на Зониной Аде Львовне, проживающей в городе Москве, и прописался по месту жительства жены в коммунальной квартире, устроился на работу, поступил в заочную аспирантуру.

Леня приходил домой в два-три часа ночи, объясняя это тем, что приходится задерживаться в библиотеке. На робкие замечания жены о том, что, дескать, библиотеки работаю до 22.00, говорил с чувством досады: «Ада, не будь такой провинциальной…» И отправлялся обиженно спать.

Ада была скрипачкой и, чтобы заполнить чем-то одинокие вечера, решила освоить смежную специальность: научиться играть на гитаре. Леня нашел ей лучшего в городе преподавателя. У Лени вообще был вкус к самому лучшему, он интуитивно понимал: только окружив себя всем самым современным, самым престижным, самым изысканным, самым красивым – самым, самым, самым, – он сможет когда-нибудь потягаться с настоящей московской элитой. А в том, что такое время настанет и он, Леня Долгов, будет когда-нибудь ногой открывать двери лучших московских домов, Леня не сомневался. Иначе зачем он здесь?

Итак, Леня пропадал до утра в «библиотеке», Ада училась у лучшего преподавателя игре на гитаре. Все были довольны и счастливы. Но однажды Ада сообщила Лене, что ждет ребенка от своего гитариста и вообще намерена выйти за того замуж. Леня слегка опешил, но, придя в себя, произнес с достоинством: «Хорошо. Мы современные люди. Я все понимаю. Только пусть он вернет мне 120 рублей, которые я ему заплатил вперед за уроки. Я его нанимал, чтобы он тебя не этому учил».

Ада и гитарист удалились из Лениной жизни, интеллигентно позволив ему – пока не построит кооператив – оставаться в коммуналке. К тому времени начинающий психиатр уже обзавелся достаточно приличной клиентурой. Тогда (да и сейчас) никто без принуждения не обращался в психоневрологический диспансер. Если у человека возникали проблемы с психическим здоровьем, он сам либо его родственники стремились найти частного врача. Обширность частной практики психиатра сопоставима только с практикой венеролога или гинеколога. А тут еще подняла голову дремавшая психотерапия – врачующая и вовсе неуловимое: дурной характер, плохое настроение, несбыточные надежды… В подобной помощи нуждается всякий рефлексирующий интеллигент. Долгов был хорошим диагностом-психиатром. Он стал незаменимым психотерапевтом: умением выслушать, посочувствовать и направить на путь истинный Леня владел профессионально. И он очень скоро построил себе кооперативную однокомнатную квартиру в престижном доме, в престижном зеленом районе.

Первое время после ухода коварной Ады Долгов просил всех друзей-приятелей знакомить его с женщинами. При этом излагал свои требования к той, которой могло быть разрешено покушаться на его сердце: она должна быть дочкой академика, не старше 25 лет, красивой, желательно блондинкой (брюнеткой была вероломная Ада), характер иметь мягкий и покладистый. Но как-то исподволь, постепенно Ленины четкие критерии размывались, превращаясь в незамысловатое, но ненасытное: «Познакомь!»

Его коллеги посмеивались: «Врачу – исцелися сам». Каждый знает, что поощрять, кормить свои комплексы неумно. Комплексы тогда жиреют и наглеют. Если ты неспособен к долгим, теплым, доверительным отношениям с женщинами, нужно работать над своими внутренними проблемами. Леня и сам понимал: надо остановиться. Но, во-первых, дочка академика, красавица и блондинка не старше 25 лет все как-то не попадалась в сети, а во-вторых, лучше уж кормить комплексы, чем загонять их глубже в подсознание, а потом всю жизнь раздираться смутной неудовлетворенностью. Кроме всего прочего, статус перспективного (во всех смыслах) холостяка тоже кое-чего стоит и помогает открывать те самые вожделенные двери, да еще как.

Очень любили Леонида Михайловича его пациентки. Они влюблялись в него пачками – и в стационаре клиники, где Долгов врачевал неврозы, и в частном, если так позволительно выразиться, порядке. Врачебная этика не одобряет, можно сказать прямо, запрещает использовать беззащитное состояние пациентов. «Но ведь они когда-нибудь да выздоровеют, эти барышни, – оправдывался Долгов. – А никогда не страдавших неврозами где ж набраться-то?»

Итак, Кудряшов сидел в кабинете доктора, вежливо слушал Леонида Михайловича и внимательно наблюдал за ходом мысли последнего. «Стало быть, – решил для себя Слава, – Долгов считает себя, несомненно, сильным человеком, способным к одиночеству. Стало быть, для него это одиночество представляется желанным. Однако он слишком убедительно и аргументированно говорит об этом. Если бы для него одиночество было естественным состоянием, он не придавал бы ему такого большого значения и не замечал бы, как не замечают воздух».

– Да, – сказал вслух Кудряшов, – я вот тоже никак не могу жениться. Хотя подустал, признаться, от разнообразия. Но как-то все не получается – пару найти.

– Вас это беспокоит? – с профессиональной заинтересованностью спросил Долгов. – Мешает наслаждаться жизнью? Тревожит? Печалит?

– Может быть, может быть… Леонид Михайлович, Алевтина Коляда, какая она была?

– Она была славная вообще-то, – помедлив, ответил Долгов. – Забавная. Но то, что касается ее работы… Если это, конечно, можно так назвать… То, что касается рода ее деятельности… Я, знаете ли, не люблю антинаучные подходы к чему бы то ни было. Ведь смысл не в том, чтобы поставить диагноз – пусть и самый точный. Смысл в том, чтобы помочь человеку. И здесь очень важно не упустить время, не отвлекать человека пустыми надеждами. «Диверсия» – по-латыни означает «отвлечение», только и всего.

– Вы хотите сказать, что Алевтина Григорьевна использовала растерянность своих клиенток и никак им не помогала?

– Вы слишком буквально хотите меня понять. Алевтина искренне верила в то, что приносит некоторое облегчение, но, с другой стороны, она не могла не чувствовать своей беспомощности: указать человеку путь – это не значит спасти его от неизбежного. У Алевтины были несомненные качества отличного гипнотизера. Каждое ее слово воспринималось как значительное. Отчасти это было врожденное, отчасти – приобретенное. Ее побаивались. Один весьма солидный и успешный господин однажды потерял сознание, когда Алевтина при большом стечении народа заявила ему смеясь: «Вас скоро ждут казенные решетки». Был переполох. Жена господина брызгала слюной и вопила: «Уберите сумасшедшую». И что же вы думаете? Через месяц-другой на того господина было заведено уголовное дело. До суда, правда, пока не дошло и вряд ли дойдет, но… Да, Алевтину побаивались. Страшило не будущее, которое могло быть предсказано ею. Страшило обнародование тайного, того, что может стать явным, а может, вы же понимаете, и не стать.

– Значит, враги все-таки имелись…

– Я не стал бы этого утверждать. При всем при том серьезные люди не воспринимали Алевтину Григорьевну как такую уж угрожающую силу. Фокусы… Все это были фокусы… У Алевтины был такой, знаете ли, наработанный прием. Вот, предположим, входит она в комнату, где сидят незнакомые ей персонажи. Алевтина мгновенно ориентировалась в людях, надо отдать ей должное. Она выбирала себе жертву с первого взгляда, определяла человека, наиболее поддающегося внушению: глаз-то у нее был наметанный. Так вот, она смотрела на жертву как бы заинтересованно, многозначительно. Человек начинал дергаться – чего это на него ведунья так внимательно смотрит? Начинал искать возможность с ней поговорить, спросить, не увидела ли она чего-то такого особенного, страшного. Все ведь боятся за свое будущее, на самом деле никто ни в чем не уверен.

Кудряшов хмыкнул. Такие штучки ему, работнику уголовного розыска, были очень даже знакомы. Не так давно они всем МУРом стояли на ушах, вылавливая мошенницу, которая обирала доверчивых с волшебной легкостью и сказочным изяществом. Кстати, она тоже была цыганкой. Эта дама подходила обычно на улицах к женщинам, хотя не избегали ее внимания и мужчины. Цыганка смотрела на жертву долгим, пристальным взором, потом роняла фразу типа «Какая порча!» или «Как же тебя сглазили, деточка!». И «деточки», среди которых были, впрочем, довольно престарелые особы, принимались живо интересоваться: как же теперь им быть? Цыганка для убедительности рассказывала пару эпизодов из жизни «порченых». Надо сказать, почти всегда попадала в точку. Ну а дальше жертвы сами выносили ей из дома все драгоценности и деньги, какие были в наличии. Потом потерпевшие – а их был не один десяток – вспоминали, что на них как бы нашло затмение, они испугались, что так и останутся один на один со своим горем-злосчастьем, если немедленно не воспользуются услугами доброй тети.

Так что Долгов прав. Где-то в глубине души у каждого пульсирует страх, пусть тщательно скрываемый. Мошеннику в данном случае остается только назвать вещи своими именами. О, какие психологи попадаются среди мошенников! Как изумительно они умеют втягивать жертву в свою орбиту! Однако – Кудряшов пытался быть справедливым – то, что Коляда использовала данные методы, вовсе не означает, что она намеренно обманывала людей.

– Леонид Михайлович, вот вы тоже в своей работе применяете гипноз…

Долгов согласно кивнул.

– Можно ли человека загипнотизировать до смерти?

Долгов явно растерялся.

– До смерти? – прошептал он. – Почему до смерти?

– Ну, так, чтобы прекратили работу жизненно важные органы, сердце, предположим, остановилось бы.

– Теоретически, конечно, возможно… – Было заметно, что Леонид Михайлович лихорадочно соображает на ходу, какой ответ ему выгоднее дать. – И такие случаи описаны в специальной литературе. Но для этого нужно очень долго с человеком работать. А что вы имеете в виду?

– К слову пришлось. И много у нас в стране гипнотизеров?

– Техника гипноза несложна. В принципе ее может освоить каждый, – аккуратно ответил Долгов.

– Верещагина этой техникой владеет?

– Ларисе она ни к чему вообще-то… Впрочем, не знаю. Насколько я припоминаю, мы с ней об этом не говорили никогда. А почему вы спрашиваете?

– Еще одно несчастье случилось, – глядя прямо в глаза Долгову, проговорил Слава. – В квартире Алевтины Григорьевны найден труп капитана милиции Мальцева Валентина Валентиновича. Вы его помните?

Долгов испуганно молчал.

– С усами такими красивыми. Он был в квартире Коляды, когда вы утром туда явились.

– Его тоже убили? – хрипло спросил Леонид Михайлович.

– Он умер от сердечной недостаточности.

– Когда?

– Вероятно, сегодня ночью.

– Я был дома, – быстро сказал Долгов.

– Кто-нибудь может это подтвердить?

– Я был один, – испуганно пролепетал доктор.

– Наверное, бесполезно спрашивать, был ли у вас ключ от квартиры Алевтины Григорьевны.

– Не было. Вы что же, меня подозреваете? – нервно заерзал Леонид Михайлович.

– Как вы думаете, кто мог бы захотеть прийти в квартиру покойной ночью?

– Зачем?

– Вот и я думаю – зачем? Вы когда-нибудь видели архив Коляды?

– Алевтина пыталась мне что-то показать, – стараясь казаться небрежным, отмахнулся Долгов. – Но я не воспринимал ее работу серьезно, я уже об этом говорил.

Кудряшов сделал вид, что удовлетворен ответом, и перевел разговор на другую интересующую его тему.

– Лариса Верещагина пользовалась той же славой, что и Алевтина?

Долгов почему-то сразу насторожился и собрался.

– Нет, – однако спокойно произнес он, – Лариса ведь трудяга, хотя всегда тщательно скрывает это: ей больше нравится слыть ярко талантливой бездельницей. Лариса – человек образованный, и это чувствуется. Она проштудировала всех классиков психиатрии, психотерапии и психоанализа, прочла все книжки по психологии, какие только можно было достать. Я это знаю, потому что сам часто снабжал Ларису Павловну научной литературой. Лариса ходила на лекции в мединститут и на психфак. Она, конечно, способная, но не настолько, как ей хотелось бы. Она просто очень много знает. И широко пользуется своими знаниями. Алевтина, в общем-то, была гораздо более интуитивна и самобытна, чем Лариса. Но и более темная, что ли. Алевтина норовила все время изобрести велосипед. Лариса же никогда бы себе этого не позволила. Она бы просто сняла нужную книжку с нужной полки. Поэтому все, что делает Лариса, всегда блестяще и совершенно. Во всем, что делала Алевтина, всегда была какая-то недоговоренность, какие-то пустоты… Знаете, ведь люди, которые ни с того ни с сего начинают лечить других… Я среди своих пациенток часто таких встречаю. В общем, это все не от внутреннего благополучия идет, отнюдь…