Текст книги "Венецианские каникулы (СИ)"
Автор книги: Мария Гарзийо
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)
Часть вторая
Однажды застав меня за рассматриванием классифицированных половых органов в Космополитене, мама, отойдя от импровизированного инфаркта, накопала мне в закромах домашней библиотеки каких-то проеденных молью книжек по половому воспитанию. Большинство рукописей я отклонила вследствие чрезмерной заумности и отсутствия картинок, моего внимания удостоилась только одна брошюрка, собравшая в своем худом корпусе исследования американских исследователей на тему «Чего хочет женщина». Именно оттуда наряду с забавным фактом, что женщин в отличие от мужчин возбуждает практически все, включая двух спаривающихся обезьян, я выковыряла теорию о нелогичной реакции моих соратниц на нежеланный секс. То есть, испытываем при этом возбуждении. Американские психологи объяснили сию несостыковку и так не особенно слаженных взаимоотношений головы и тела женщины защитной реакцией последнего. Чтобы избежать боли от вероломного вторжения, женские половые органы автоматически увлажняются, наливаются кровью, посылая мозгу требовательный импульс «расслабься и получай удовольствие». Эта особенность выработалась у представительниц слабого пола за века единоличного главенствования сильного. А следом за ней проросла корнями в сердцевину подсознательная привычка подчиняться. И сколько не кричи современные феминистки о равенстве полов, в каждой из них, даже самой отчаянной и громогласной, заложена предками крошечная сжавшаяся в клубочек рабыня. Моя дремавшая многие годы сладко потягивается, вспоминая детали вчерашнего «вынужденного» секса.
С первого этажа слышится голос Вероники. Я спешу вытереться и, облачившись в махровый халат, выхожу из спальни. Из кухни тянется неповторимый аромат крепкого кофе. День содержанки начинается с плотного неспешного завтрака, вслед за которым Вероника берется показать мне город. Не скажу, что я чувствую себя в ее компании непосредственно. Не смотря на явно демонстрируемую симпатию по отношении ко мне, невидимый, но ощутимый барьер между нами убирать она пока не спешит. Мы доходим пешком до моста Риальто, который раньше носил на своем горбу оживленный рынок, а теперь сделался местом паломничества непривередливых туристов. Должно быть, в большинстве привезенных из Венеции альбомов эта картинка следует за традиционным пейзажем Сан Марко.
– Как бы мне хотелось попасть в «ту» Венецию, – мечтаю вслух я, когда мы прячемся в лабиринте пестрых улочек от громких экскурсионных групп.
– Большинство клиентов «Venise Experiences» именно такое желание и выражают, – ухмыляется мой гид, – Ты вроде попала уже один раз. Не понравилось?
Я стойко сношу этот очередной щелчок по носу. Вспоминать вакханалию во Дворце Доджей мне, как ни странно, не хочется.
– Таня, ты бы сначала историю подучила, а потом мечтала, – не сбавляет тона куртизанка, – Древние времена, карнавал.… А ты знаешь, например, что в античные времена карнавал начинался с боя быков, а потом по канату, протянутому от Колокольни до соседнего дворца, пускали заключенного, который должен был сыпать сверху лепестки роз. Если он доходил до конца, предстоящий год считался удачным. Если падал, то плохим.
– Прежде всего, для самого заключенного, – пытаюсь завернуть в обертку юмора Вероникины нападки я.
Должно быть, один из малахольных любовников гетеры был знатоком истории и в перерывах любовных игр в младенцев сыпал занимательными фактами о становления Венецианской Республики.
Мы располагаемся в уютного вида траттории. Вероника на беглом итальянском, о качестве которого я судить не могу вследствие отсутствия собственного лингвистического багажа, делает замысловатый заказ. Дегустируя напичканные круглыми ракушками и перемазанные чернилами каракатицы спагетти, мы ведем неспешную одностороннюю беседу. Вероника говорит, я поддакиваю. Резкость, с которой она оборвала меня последний раз, начисто отбила у меня желание выражать вслух свои наивные восторги. Проводив длинными макароны в желудок мизерной чашкой крепкого кофе, мы возвращаемся на схожие с упомянутыми макаронами по длине и толщине венецианские улочки.
– Это квартал Дорсодуро, – поясняет мой высокомерный гид.
Что «дуро» понятно, впрочем, и так. Даже прожженная венецианка Вероника не сразу находит выход из лабиринта, не говоря уже о неизощренной лимите вроде меня. Мы несколько раз утыкаемся в зеленоватые воды каналов. На противоположной стороне виднеется желаемый пункт назначения, но перепрыгнуть невозможно, следовательно, мы отправляемся на поиски ближайшего моста. И эти поиски заводят нас в такие дебри, что мы вообще забываем, куда путь держали. На одной из обманчивых как непьянеющая девица улиц, что сулят усталым пешеходам занимательное продолжение, а сами оборачиваются тупиком, мы набредаем на магазинчик, торгующий венецианскими масками. Афиша на дверях хвастливо сообщает прохожим, что маски из этого самого магазина снимались в известном фильме Стэнли Кубрика «С широко закрытыми глазами». Любопытство тащит меня за руку вовнутрь. Вероника нехотя плетется следом. Ее физиономия являет собой точную копию той, с которой я обычно сопровождала своих приезжих подружек в походе на Эйфелеву башню. Пока я кривляюсь перед зеркалом, примеряя на себя разноцветные маски, моя спутница решает осчастливить меня вводной лекцией по управлению мужчинами. «Géstion des hommes» мысленно перевожу на французский я, не замедлив отметить, что подобный предмет отлично вписался бы в университетскую программу.
– Твоя задача – обнаружить его слабое место. Его подсознательную тягу, в которой он сам себе порой не решается признаться. Если ты ее нашла – бинго! Ты никогда ему не наскучишь. Он всегда будет возвращаться к тебе.
– Ну, не все же подсознательно мечтают дефилировать в памперсах, – недоверчиво замечаю я, разглядывая свое видоизмененное перьями и позолоченным папье-маше отражение, – Есть и нормальные мужчины.
– Не смеши мои тапочки, – выдает не слишком подходящее своему глянцевому образу выражение Вероника, – Если он с тобой, как ты выразилась, «нормальный», значит, ты просто не нащупала его «маленький грех». Французы говорят, кажется, péché mignon, милый грех.
– Обычно, они под этим подразумевают яблочный пирог или плитку шоколада, – мрачно тяну я, не желая таки свыкаться с аксиомой, что все мужики не просто козлы, а козлы-извращенцы.
– Ага, шоколада. Растекшегося по разгоряченному телу любовницы, – хмыкает изощренная гейша, – Не хочешь слушать меня, не слушай. Набивай собственные шишки. Голова большая, шишек много поместится.
Однако. Никогда не замечала избыточный объем своей черепной коробки. Избавившись в миг от маски, приглядываюсь. И, правда, пропорционально телу большевата. По сравнению с Вероникиной вообще тыква. Вот, черт! Остается, разве что уповать на то, что лишние квадратные сантиметры не пустуют. Спонтанно наградившая меня новыми комплексами, «подруга» выглядит довольной достигнутым. Я выхожу из магазина с пустыми руками. Подбирать маску на громадную башку как-то сразу расхотелось. Ресницы с комочками, голова огромная.… И почему я позволяю чужому негативному мнению проникнуть беспрепятственно в мозг и занять там стратегические позиции?
Лениво покачиваясь на малахитовых волнах, безликий вапоретто доставляет нас обратно в апартаменты. Я едва успеваю принять душ, как наш покой тревожит очередной засланец могучей секс-организации. Не виденный мною до сих пор чернявый мужичишка похожий как две капли воды на жука-усача доставляет депешу от моего нового покровителя. В белом конверте обнаруживается связка ключей и записка, на которой с одной стороны стоит венецианский адрес, с другой два слова «твоя квартира».
– Переезжаешь? Поздравляю, – безразлично реагирует Вероника.
Мне не жаль с ней расставаться, не смотря на то, что она являет собой единственное более ли менее близкое мне живое существо в этом коварном городе. Семя дружбы, попав в сухую неплодородную почву, засохло вместо того, чтобы прорости зелеными побегами. Надо заметить, что с подругами мне не везло никогда. Должно быть, при рождении Всевышний налепил мне на лоб печать безподружья. Одна закадычная вырезала меня с нашего совместного снимка, сделанного на мой день рождения, и писала внизу «какая-то вечеринка». В обществе другой я могла целый день благополучно проходить с размазавшейся тушью или следом кетчупа на щеке. А третья собственница лаяла в трубку, стоило какой-нибудь сокурснице позвонить мне. Ну, ничего, как говорится, mieux vaut être seul que mal accompagné – лучше быть в одиночестве, чем в дурной компании.
Жук-усач любезно предлагает мне донести мой багаж. Я в ответ развожу руками. Старый потерян, новый еще не нажит. Я – первая в мире женщина, переезжающая на новое место жительства без единой вещи. Вероника пытается без особой убедительности оставить мне в подарок красное платье Диор, но я гордо отказываюсь, скрутив в бараний рог стонущую женскую натуру. Мы не целуемся на прощание, хотя, у итальянцев, как и у французов, соприкосновения щеками считаются неизменным элементом общения.
– Заходи, если что.
Если захочется пополнить копилку комплексов, непременно.
Квартира оказывается замечательной. Если проводить ассоциацию с машинами, то по сравнению с моим парижским «Смартом», это новенький, отполированный до блеска Мерседес Е класса. Провожающий меня жучара стрекочет на своем красивом языке о преимуществах данного жилья, особенно упирая на непонятное no problemo acqua alta[24]. Я рассеянно киваю, не нуждаясь, по сути дела, в уговорах. В мое полное распоряжения переходят: американская кухня, просторная гостиная с фресками на полотке, белоснежная ванна и светлая спальня с маленьким балкончиком.
– Grazie mille, – скалюсь я во все зубы, закрывая за усатым дверь.
В холодильнике обнаруживается бутылка шампанского, на столе маленький ноутбук, мобильный телефон и банковская карточка. Я обхожу квартиру в поисках записки, то таковой и не обнаруживается. Никакого вам «bacio», ни «amore mio[25]», ни сердечек, ни целующихся голубков. Капиталистическое общество. Товарно-денежные отношения. Ну, что ж, что есть, то и будем есть. А точнее – пить. Шампанское растекается по пальцам холодной, щекочущей пеной. Я делаю большой жадный глоток прямо из горла, хотя в кухонном шкафчике наверняка прячется семейка бокалов. «За все хорошее!» произношу примитивный тост я. А кандидатов в это самое хорошее просматривается на данный момент двое – очаровательная квартирка и я. За них и пью. Из зеркала на стене торчит мой левый профиль. Неплохой такой профиль, вполне гармоничный, что бы там не говорили злые языки и их обладательницы. Я смотрю, как глаз девушки в стекле медленно набухает влагой. У меня есть квартира в Венеции. Счет в банке, на который обещают каждый месяц наведываться 5000 евро. Я не обременена неинтересной работой. Все, что от меня требуется – периодически заниматься сексом с умелым, не противным мне любовником. Казалось бы, живи и катайся сыром в масле. Ан-нет, не катается как-то пока. Почему? Потому что именно в этот момент я вижу за своей спиной в зеркале толпу знакомых. Это мои ровесники: бывшие одноклассники, одногрупники, коллеги и мимолетные друзья. Выглядывая из-за моей спины, они вращают круглыми любопытными глазами и сыплют в меня стрелами вопросов. В этой перестрелке невозможно победить, находясь даже в более выигрышном положении, чем мое нынешнее. На любой ответ у этих живоглотов, стремящихся утвердиться за чужой счет, найдется свое «А». «Кем ты работаешь? Президент компании? А что с личной жизнью нелады? Для женщины-то это важнее». «Вы живете вместе? Любовь до гроба? А что ж не женится тогда?» «Ты замужем? А детей почему нету? Не получается? Здоровье барахлит?» «Двое очаровательных детишек? А как же работа? Женщине ведь необходимо самовыражаться». Меня, неуверенно стоящую на ногах, можно сбить наповал первым же вопросом. В моей кастрюльке нет ни одного ингредиента, из которых обычно стряпают варево успешности. Мордашка в зеркале скукоживается и заходится слезами. Удачливые ровесники за моей спиной разражаются хохотом и, вытянув из карманов по горстке камней, запускают ими в недостойную ни уважения, ни сочувствия падшую женщину. Я чувствую себя бедной Маленой.
Прорыдав до полного уничтожения макияжа, я постепенно успокаиваюсь. Пора взять себя в руки и, накрыв платочком изнывающую от противоречий душу (фокус-покус, раз и нет души), отправиться тешить в себе примитивную материалистку. С данной миссией я справляюсь на ура. Мой пустой гардероб принимает в свои недра два новых платья, пару рубашек и брюк, три разномастных пары обуви и несколько комплектов белья. К тому же я набираю корзину всякой женской дребедени вроде декоративной косметики, расчесок, кремов и лосьонов. Разместив покупки по своей золотой клетке, я некоторое время прибываю в приподнятом настроении. Его немного приспускает обследование подаренной Маской техники. Ноутбук на мою попытку погрузиться в мировую сеть выдает уверенный кукиш. Телефон на двух языках сообщает мне, что связь он готов обеспечивать исключительно одностороннюю. Отличненько. И что мне с этим металлоломом прикажете делать? Мобильный предлагает задать этот вопрос дарителю при личной встрече, которая судя по поступившему в его черепную коробку сообщению, должна состояться на следующий день. Я разгуливаю по непривычно просторной квартире в раздумьях и новых туфлях, которые пытаюсь таким образом разносить. Что там глаголила всезнайка Вероника? Надо найти милый грех? То есть того, что мужчина предпочитает заниматься сексом исключительно в маске и исключительно за деньги – это норма, никаких посторонних завихрений тут не просматривается? Следует копать глубже. Мне, признаться по правде, страшно брать в руки лопату. Если такая гнилая поверхность, то, представляю, какие скелеты внутри притаились. И потом даже если я возьмусь за подобные рискованные раскопки, то где гарантия, что я не ошибусь и не подорвусь на шальном снаряде. Предложу, скажем, ему соску с подгузниками, а он плюнет мне в лицо и сдаст неуравновешенную фантазерку обратно в публичный дом. Каким образом без риска для здоровья проводить подобные исследования Вероника мне не объяснила. Кожаный шедевр Цезаре Пачотти точит зубы о мои пятки. Мда, свидание завтра вечером. Точнее деловая встреча. Моя задача – удивить и удовлетворить партнера. У кого из преданных акционеров компании какие будут предложения? «Вкусный ужин!» тянется пухлая рука какой-то домохозяйки. Предсказуемо и примитивно. Я же не голодного мужа у заработавшейся бизнес-леди пытаюсь увести. К тому же, как известно, через желудок дорога идет к сердцу, а у нас на повестке дня совсем другой орган. «Новое белье» неуверенно охает, зардевшись, какая-то пуританка. Мда, с такими советчиками не видать мне славы великой любовницы. Помнится, на выпускном учителя вручили выходящим на большую дорогу жизни ученикам, прощальный подарок – книгу. Кому-то достались «Великие путешественники», кому-то «Великие ученые». Мне по странной иронии судьбы попались «Великие любовницы». В книжке сухо излагались биографии прославившихся своими любовными завоеваниями женщин: Клеопатры, Жозефины, Маркизы Помпадур. Первая как-то в ответ на заявление Антония, что искушенного в жизни, его уже ничем невозможно удивить, бросила жемчужную серьгу в чашу с уксусом и осушила последнюю одним глотком. Второй удавалось постоянно ускользать, становиться вновь и вновь недоступной, заставляя рьяного вояку Наполеона завоевывать ее вновь и вновь. Третья тешила Людовика XV костюмированными представлениями. Должно быть, любовница это тоже призвание, этакий талант, с которым необходимо родиться. Остается только ответить на стратегически важный в сложившейся ситуации вопрос – являюсь ли я счастливой обладательницей подобного таланта. Судя по гробовому молчанию интуиции, вряд ли. А значит, придется следовать примеру старших подруг. Итак, в программе предстоящей встречи глотание копья, хождение на голове и жонглирование бутылками шампанского. Инновативненько, не правда ли? Может, еще клоуна до кучи пустить? Нет, клоун как-то не эротично. Хотя… может, это и есть его миленький маленький грех? Страстная любовь к клоунам? Собрание акционеров переходит в веселый бардак, из которого ни одной толковой идеи мне вычленить так и не удается.
Этим вечером я покупаю в ближайшем киоске телефонную карточку и, обнаружив неподалеку свободную кабинку, набираю мамин номер.
– Ну, неужели! Вспомнила-таки мать! – взрывается она негативом в ответ на мое теплое приветствие.
– Тебя, мам, забудешь, пожалуй.
– Ты и забудешь. Тебе не слабо. Бросить мать смогла, так и забыть сможешь, – брызжет обидой трубка, – В своем Париже!
– Мам, я занята очень была. Меня на стаж отправили, – привычно оправдываюсь я.
Когда-то я звонила часто, практически каждый день. Мамино недовольство от этой периодичности не убывало, наоборот, чем чаще я связывалась с ней, тем больше ей удавалось выдать упреков в мой адрес.
– На стажировку! Совсем уже русский язык забыла! Офранцузилась, – последнее слово она произносит так, будто значение его – «заразиться позорной болезнью».
«Как папаша твой» мысленно проговариваю в голове я следующую фразу.
– Как папаша твой бестолковый, – послушно повторяет за мной родительница.
Отведенные на разговор центы капают с карточки со скоростью плохо закрученного крана.
– Мам, ты скажи лучше, как ты, а то у меня денег на карточке уже мало осталось, – делаю попытку заткнуть источник отрицательных эмоций я.
– На какой карточке? Ты что не из Парижа звонишь? – просыпается мать, стряхнув обиду.
– Я же говорю. Я на стаже… на стажировке. В Венеции.
Повышение квалификации. Теория и практика свободной любви.
Некоторое время трубка выдает невнятное пыхтение. Мама не знает, как реагировать на то, что у блудной дочери все хорошо. Ей подсознательно хочется слез раскаяния, жалоб на неприветливую чужбину и желания вернуться под материнское крыло. Тогда она щелкнула бы меня по носу довольным «ну, я же говорила», и с торжеством победительницы расправила бы упомянутое крыло. Знала бы ты, мамочка, как я недалека от подобного слезного взрыва.
– Рада за тебя, – выжимает из себя, наконец, она, – Когда навестить соберешься? Сто лет на родине не была.
Чистая правда. Не была давно. Каждый раз останавливал страх конфронтации с домашней лиловой слизью и армией сверстников-троглодитов. Но сейчас при мысли о возвращении в родные пенаты, внутренности пронзает острая тоска. Мне хочется прижаться к теплому материнскому плечу, зажмурить глаза и забыть все, что было. Пусть она сварливая, пусть непростая, пусть, прожив с ней больше недели, я начинаю лезть на стену, сейчас мне все это неважно. За пару минут подобной успокаивающей близости я отдала бы все на свете. Горло щекочут слезы.
– Постараюсь. После стажировки, – бормочу я, пытаясь протолкнуть нарастающий ком обратно в горло.
Только вот неизвестно, когда эта так называемая стажировка закончится, и закончится ли вообще. Рано или поздно я надоем Черной Маске, тогда меня передадут какому-нибудь последователю маркиза де Сада. И жизнь, которая и так мало напоминает сказку, превратится для меня в бесконечный фильм ужасов. Подобная перспектива, переплетясь с тоской по маме, вырывает из глубин организма мощный всхлип. К счастью, именно в этот момент денежная подпитка разговора пересыхает, разорвав тонкие невидимые нити, связывающие меня с родиной. Я представляю, как мама, неудовлетворенная подобной незавершенностью, еще несколько минут с надеждой аллокает в трубку. Потом медленно кладет трубку на рычаг и возвращается в опостылевшее одиночество квартиры. Лапки морщинок вокруг ее усталых глаз смачивают слезы. Мам, ну, почему ты такая, а? Почему ты не сумела стряхнуть с себя обиду? Почему позволила ей оседлать тебя и подчинить свое воле? Возможно, окажись ты сильнее, наши жизни сложились бы по-другому.
– Tutto bene[26]? – спрашивает меня черноглазая синьора.
Ага, тутти фрутти. Все в шоколаде. Жизнь бьет ключом. Гаечным. По голове.
Мне очень хочется позвонить Артуру. Но, во-первых, я не помню наизусть его номера, который благополучно сгинул вместе с мобильником. А во-вторых, в этом случае мне пришлось бы объяснять ему, в какую беспросветную грязь я вляпалась по собственной глупости. Нет, пусть лучше думает, что я безумно счастлива с Марко, жую спагетти болоньезе и готовлюсь к пышной свадьбе. Спится мне, не смотря на мое эмоционально неустойчивое состояние, хорошо. Венеция укачивает меня в люльке каналов. Ночную тишину лишь изредка прорезает всплеск весел или крик страдающей бессонницей чайки.
Утро огорошивает меня неминуемой перспективой предстоящего свидания. Услаждая свой желудок выбранным наугад в ближайшей пастиччерии печеньем под смешным названием golosessi, я составляю в уме план. Как ни крути, кормить гостя все-таки придется. Установленное им время – восемь вечера – самое что ни на есть «ужинное». Следовательно, мне предстоит пичкать привереду всякими экзотическими яствами на основе имбиря, петрушки, кориандра и прочих якобы возбуждающих гадостей. Во времена частых секс-упраждений с Фредериком я где-то вычитала, что в этот список входят так же топленое масло и пчелиная пыльца. К сожалению, гурман француз плавающий в топленом масле имбирь, присыпанный сверху пчелиной пыльцой есть отказался наотрез. Возможно, мой замаскированный венецианский друг окажется менее капризным. Вскормленный сахаром голосесси мозг работает с удвоенной силой. Мысли, мудрые и не очень, цепляются друг за друга, выстраиваясь постепенно во вполне складный хоровод. Меня обуревает вдохновение, присущее собирающемуся приступить к величайшему творению своей жизни мастеру. Для создания сего шедевра мне требуется масса всяких разномастных элементов, на приобретение которые уходит немало времени и еще больше денег. Надо будет намекнуть Маске, что разнообразие обходится в копеечку, и с такими замашками в установленный месячный бюджет я вряд ли уложусь. Кулинарная часть проекта дается мне труднее всего. Растирая по щекам вызванные на редкость свирепым луком слезы, я вспоминаю рекламу лифчика вондербра, на которой Адриана Карамбо, выставив на передний план нехилый бюст, невинно вопрошает «I can’t cook. Who cares?» Я не обладаю столь весомыми достоинствами, потому, готовить все-таки приходится. Однако практика показывает, что эмбрион поварских навыков в отличие от постельных способностей, которые во мне, возможно, когда-нибудь прорежутся, однозначно погиб еще в бессознательном детстве. В результате долгих мучительных баталий, продукты отстаивают-таки свое право на существование в сыром виде. Я вытряхиваю расчлененные остатки в мусорное ведро и отправляюсь заказывать еду в ресторан.
Итак, вечер. На часах без пяти восемь. В гостиной, слабо освещенной синими отблесками светодиодной лампы, накрыт стол. Отличное, если верить продавцу, белое вино, терпеливо ожидающее своего часа в серебряном ведерке. На круглой горке молотого льда выложились готовые отдаться во власть ценителя гастрономии жирненькие устрицы. Чуть подальше я оставила прикрытое крышкой главное блюдо из какой-то замысловатой рыбы. Картину дополняют настольное зеркало в изысканной оправе, подражающей золоту, и букет бордовых до черноты роз. Стул предусмотрен только один. Маска понятным английским языком заявил о своем нежелании видеть во мне человека, из чего я сделала вывод, что обязывающая к разговорам совместная трапеза ляжет в этот паззл чужеродным квадратиком. Пусть лопает устрицы в одиночестве и чокается бокалом с собственным милым сердцу отражением. Звонок в дверь. Мое сердце подскакивает, спружинив как резиновый мячик. Я замираю в темном углу спальни. Ручка поворачивается, он заходит в квартиру. Топчется несколько секунд на месте, видимо, не зная, чего ожидать от безмолвной полутьмы. Я нажимаю на кнопку пульта, и помещение наполняет до краев приглушенная мелодия. Этот диск я откопала в корзинке со скидочными CD. Больше всего меня вдохновили чувственные вздохи и охи на фоне невнятных, но приятных уху переливов. Не знаю, разделит ли гость мое мнение, но, в любом случае, эти первые аккорды пояснят ему мою задумку. Так и есть. Размораживается немного. Откинул, видимо, мысль, что я могу броситься на него из темноты с топориком для разделки мяса. Подходит к столу, садится. Будь он нормальным, вменяемым человеком, позвал бы меня составить компанию. Ах, о чем я! Будь он нормальным, играл бы сейчас с детьми и внуками дома в скраббл, а не гонялся за мифическими ощущениями. Как раз на его анормальности и выстроен весь мой спичечный замок. И пока что, держится это сомнительное строение крепко. Зеркало даже транслирует тонкую довольную улыбку, слегка зацепившую уголки его рта. Сегодня он опять в одной из своих обычных безымянных масок. Однажды я не выдержу и тоже затребую разнообразия. Пусть изволит хоть изредка варьировать физиономии. Какой, казалось бы, простор для плодородного воображения! Тут, можно пустить и серого волка, и крокодила, и Буратино, и Фантомаса, не говоря уже о Микки Маусе и Зорро! Почему мы женщины должны на ушах ходить и жемчуг глотать, а этим счастливым обладателям разноликих хромосом, ради нас пальцем лень пошевелить? «Потому, дорогая моя, что кто платит, то и заказывает музыку. Разбогатей, купи себе гуттаперчевого мальчика и гни во все стороны, как заблагорассудится. А пока купили тебя, прогибаться тоже тебе придется» шепчет сознание презрительным голосом Вероники. Пока меня грызут феминистические идеи, мой таинственный герой послушно всасывает устрицы. Шампанского налил в бокал совсем чуть-чуть. Видно, бережет прозрачность восприятия, чтобы в полной мере оценить заготовленный любовницей сюрприз. Я трепещу в своем укрытии, медленно покрываясь испариной. Я боюсь провалить предстоящую роль. Сфальшивить, перепутать слова, сделать неверный жест. У меня нет права на ошибку, второй раз на пробы меня не пригласят. Вроде доел рыбу. Вытирает губы бумажной салфеткой. Десерт я заготовила только в виде себя, решив, что лишнее тирамису своими избыточными калориями перевесит на весах все скопище уготовленных мною феромонов. Итак, пора! Мужчина насытился и готов к употреблению. При помощи второго пульта я выключаю лампу на расстоянии. Апартаменты погружаются в ласкаемый тихими стонами диска мрак. Я медленно, стараясь не издавать босыми ступнями хлюпающих звуков, приближаюсь к Маске. Он должен прочувствовать мое приближение по тонкому запаху иланг-иланга, маслом которого я смочила кончика пальцев и шею. Аккуратно нащупываю его ладонь на столе и сжимаю в своей. Тяну за собой. Так, теперь главная задача не навернуться по дороге, столкнувшись невзначай с каким-нибудь заплутавшим креслом или тумбочкой или просто не вписавшись в дверной проем. Хоть мои глаза и привыкли за время одностороннего ужина к темноте, но до совиной зоркости мне еще далеко. Вроде не навернулись. Доплетаемся кое-как до кровати. Я останавливаюсь у самого края и принимаюсь за непростой и скрупулезный процесс раздевания партнера. При этом чтобы раздеваемый не заскучал, я разбавляю действие мелкокалиберными поцелуями в шею, которые постепенно переползают и на избавленную от рубашки грудь. Наконец я добираюсь до конечного пункта назначения (мокасины он успел добросовестно скинуть сам), и все строгое жюри во главе с маркизой Помпадур замирает в ожидании ответа на актуальный вопрос – сработал ли план первокурсника факультета «управления мужчинами»? Избавленное от тисков темных боксеров, мужское достоинство гордо выпрыгивает мне навстречу, демонстрируя полную свою боеготовность. Члены жюри удовлетворенно кивают головами. Первая часть практической работы получила высокий балл. Переходим ко второй. Не задерживаясь излишне долго внизу из боязни спровоцировать скоропостижный финал, я поднимаюсь на ноги и совершаю то, что уже давно мечтала сделать – аккуратно развязываю удерживающие маску ленты. Это рискованный ход, который может испортить всю старательно собранную в корзинку малину. И все-таки я решаюсь на него. В кромешной тьме все равно не разглядеть ни наших тел, ни наших лиц. Мне просто неохота упираться губами в папье-маше, да, и он не может почувствовать меня до конца в этом своем противогазе. Замираю на мгновение, ожидая реакции. Возмущенных криков неслышно. Только неутомимая девушка на диске продолжает издавать проникновенные стоны. Мужчина тянет меня к себе, намекая, что он совсем не против разнообразить музыкальную композицию. Чтобы преуспеть в дальнейшем сеансе от меня требуется только желание и отсутствие комплексов. Первое я, пробуждая у партнера, благополучно растормошила и в себе. Что касается второго, то тут на моей стороне играет темнота, которая стирает связь между примерной девочкой Таней и чужой раскрепощенной девицей, творящей в постели невесть что. Имея, таким образом, все шансы на успех, я достаточно быстро добиваюсь последнего. В сегодняшней эротической мелодраме я отвела себе роль желания. Оно приходит, зовет за собой, покрутившись, покривлявшись, исчерпывается и так же незаметно исчезает. Стоит мужчине откинуться с удовлетворенной улыбкой, которую я не вижу, но угадываю, на простыни, как я тут, же поднимаюсь и на цыпочках выхожу из спальни. Ах, да, чуть не забыла, перед тем, как окончательно испариться, я шепчу ему, разгоряченному, тяжело-дышащему, на ухо еле слышное «спасибо». Этакая cerise sur le gateau, вишенка на торте, как говорят занимающие четвертое место в списке лучших любовников мира французы. Итак, желание ушло, аккуратно затворив за собой дверь ванной комнаты, однако развлекательная программа на этом не заканчивается. Щелкнув выключателем, я активизирую припасенную на террасе лампу, которая послушно разливается по дощатому полу теплой манящей желтизной. На спинке стула для гостя уготовлен черный шелковый халат, на столике его поджидают рюмочка лимончелло и пухленькая сигара. Будем надеяться, что за то время, что дижестив прохлаждается на воздухе, в него не нападала всякая любопытная мошкара. Заперевшись в ванной, я лишаю себя возможности наблюдения за объектом. Не знаю, воспользовался ли он предложенной возможностью попортить здоровье, но раз входная дверь не хлопнула, то еще не ушел. Мне хочется бултыхнуться в теплую пенистую воду, но я боюсь неуместным шумом разрушить талантливую постановку. Я не замечаю, как сон медленно затягивает меня в свои липкие объятия. Будет меня громкий щелчок дверного замка. Его Величество соизволил свалить. Отлично. Я собираю свои развалившиеся на коврике части тела обратно в единое целое и отправляюсь осматривать поле боя. Яркий свет озаряет помещение, мгновенно уничтожив пропитанную загадкой атмосферу. Я обрываю магнитофонную запись на очередном проникновенном полувздохе. Все! Тишина и покой. А так же пара грязных тарелок, недопитый бокал и… Чужеродный элемент, непредусмотренный автором этой композиции, колет глаз. Хотя какой там колет. Ласкает. Радует. Зажигает зеленым сиянием. Между тарелкой и вазой притаилась внушительная стопка крупных розовых купюр. Дрожащая ручонка так и тянется к этому бумажному источнику порока и воин на земле. Глазищи вылезают из своих орбит, чтобы удобнее было сосчитать эти непредвиденные субсидии. Десять пятисотевровых бумажек, и того пять тысяч. Неплохие чаевые выдают в этом бистро. Я наливаю себе растерявшее от длительного простоя пузырьки шампанское и выпиваю залпом. Жизнь кружится вокруг меня хороводом красок. В какой-то параллельной реальности тусклым облаком проплывает мое парижское бюро. Давящая бесперспективным однообразием рутина, неизменное недовольство начальницы старой девы, стройные ряды безликих табуреток – все это ради жалкой тысячи евро, которая подпитывала мой банковский счет раз в месяц. Никаких вам отпускных, никаких премий. Собери в кулачок свою тыщенку, отдай половину за квартиру и попробуй шикарно прожить на оставшиеся. А тут немного воображения, капля беспринципности, и пожалуйста – мой месячный заработок волшебным образом удвоился. Меня распирает от гордости. Видели, Клеопатры и иже с ними, я ничуть не хуже вас! Я смело водружаю себя на постамент рядом с великими женщинами мира сего и прибываю на нем весь остаток вечера, отказываясь снизойти до мытья посуды, вытряхивания пепельницы и перестилания кровати.
