Текст книги "Венецианские каникулы (СИ)"
Автор книги: Мария Гарзийо
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 11 страниц)
Представлял. Значит, думал все-таки о покинутой дочери. Я решаю без излишних рассусоливаний перейти непосредственно к пожирающему меня вопросу.
– Ты ведь мог позвонить. Почему за все эти годы ни разу этого не сделал? Маме было бы приятно.
Уголок его губы цепляет горькая усмешка.
– Я звонил. Сто раз звонил. Тысячу раз. Письма писал. Приезжал. На коленях перед твоей матерью ползал, просил прощения. А она ни в какую. Один раз оступился, второго шанса не будет. У меня же там… с той женщиной не сложилось. Приехал я во Францию, все чужое, никого не знаю, никому не нужен. Ей в первую очередь. Она меня с собой в виде сувенира привезла. Год помыкался и надумал вернуться. Только вот мама твоя назад меня не приняла. С тобой общаться запретила. А тут мне работу в Париже предложили, ну, я и вернулся. И знаешь, Таня, жизнь с тех пор так и пошла наперекосяк. Я Париж так и не полюбил, так и не сделался здесь своим.
Его серые с испещренные красными прожилками белками глаза наливаются грустью.
– Не может быть, – шепчу я.
Внутри меня рушатся по кирпичикам возводимые годами догмы. Мама совсем недавно всхлипывала в трубку, задыхаясь этим переливающимся обидой «никогда». Да, что там говорить, эти обвинения в адрес безответственного мужа и никудышного отца острой иглой прошили все мое детство. Неужели это был всего-навсего мастерски заученный и прочитанный актерский текст? Сделанное открытие больно ранит острыми углами, отказываясь укладываться в голову.
– Мама всегда говорила, что ты уехал и больше нами не интересовался, – бормочу я.
– Вот скажи мне, Таня.… Если оглянуться сейчас назад. С высоты прожитых лет. Без эмоций. Кто больше виноват перед тобой: я, оступившийся однажды по глупости, или твоя мать, сознательно поставившая собственную гордыню выше интересов ребенка?
Он озвучил мой вопрос. Я молчу. Поблизости не оказывается подходящего ответа.
– Я даже не знал, что ты во Франции… Последний раз я звонил лет пять назад наверно. Она мне как всегда ничего не сказала. Бросила трубку, едва заслышав мой голос.
Вертлявый официант явно нетрадиционной ориентации интересуется, определились ли мы с выбором. Да. Я выбираю возможность вернуться назад и прожить эти двадцать лет с осознанием, что у меня полная счастливая семья. Что мне не надо копаться в себе в поисках червоточины, из-за которой родной отец с такой легкостью сбросил меня с воза своей жизни. Что не надо метать дротики в его фото, мстя за материнское горе. Такого нет в меню? Ну, тогда салат Цезарь.
– Расскажи мне о себе, – просит тем временем отец, заказав себе клаб-сэндвич, – Мне все-все интересно.
«Я хочу знать о тебе все» всплывает пузырьком на поверхности памяти. В последнее время меня все хотят. Прямо как пресловутую дубленку из комедии «Самая обаятельная и привлекательная».
Я рассказываю, отрывая и выкладывая на стол лепестки, но сохраняя нетронутой сердцевину. Усталые глаза отца периодически трогает слеза, которую он стоически проглатывает, запивая водой из графина.
Психологи говорят: любая теория представляет лишь отдельный аспект проявления многогранной реальности. Мама, скрыв от моего детского ума существование других граней, подала мне свою теорию как единственную возможную реальность. С годами она вросла в кожу и, в конце концов, сделалась для меня таковой. Сейчас разглядев с опозданием другую грань, я не в состоянии мгновенно перестроиться. В моем подсознании отец, пусть теперь и оправданный, остается чужим человеком. Официант приносит счет, зазывно подмигивая расположившемуся за соседним столиком парнишке в белой рубашке с узким галстуком. Отец мгновенно пресекает мою попытку расплатиться.
– Я так рад, что у тебя все хорошо, – улыбается он, – Что ты выходишь замуж. Я буду счастлив, если ты разрешишь мне отвести тебя к алтарю.
– Тебе на это не требуется разрешения. Это твой отцовский долг, – отправляю в ответ искреннюю улыбку я.
– Спасибо тебе.
Мы договариваемся отныне созваниваться и встречаться, и, обнявшись на прощание, расходимся в разные стороны. Я спускаюсь в метро. Меня гложет изнутри желание, придя домой, первым делом набрать мамин номер и сбросить на нее голову увесистый кирпич упреков. Как она могла? Как осмелилась решить за меня?! Как у нее язык поворачивался все это время лгать, разыгрывая из себя жертву? Но чем ближе, чередуя остановки, вагон подъезжает к станции Пасси, тем тише становится голос негодования. Моя мать – это бактерия, питающаяся тем, что обычно убивает все живое. Токсичные отходы негатива необходимы ей для жизнедеятельности. За неимением готового яда, она отравляет существующие съедобные продукты. Уход мужа в свое время обеспечил ей пищу на долгие годы. От такого лакомства она не пожелала отказаться ни за какие коврижки. Она и до сих пор с удовольствием смакует это давно остывшее блюдо, намалевав над головой ореол трагичности. К чему приведут мое запоздалое разоблачение? Моя родная бактерия только отхватит себе еще мясистый кусочек горечи с начинкой из дочерней неблагодарности.
Дома меня встречает закончивший работу раньше обычного Артур. Его гладкий лоб корежит длинная морщина.
– Тебе звонил этот лось, – недовольно пыхтит он, мазнув мою щуку поцелуем.
– Какой именно? – устало интересуюсь я, истощенная судьбоносной встречей.
– У тебя их много? – моментально петушится ревнивец.
– Да, нет. Ты единственный. Извини. Скажи толком, кто звонил.
– Фредерик, – выплевывает Артур.
– О, точно лось, – тру отяжелевшие виски я.
Меня реально все хотят. Вполне возможно, что вскоре перезвонят тот Жиль и гей из кафе. Куда укладывать эти штабеля, непонятно даже. Квартирка для них слишком мала.
– Таня, скажи мне сразу, если ты надумала к нему вернуться! – кипятится тем временем жених.
Его ревность кажется мне потешной.
– Артур, я сегодня с папой встречалась, – говорю я, проигнорировав этот выбрык.
– И как он? – утихает немного ураган.
– Старенький совсем, – неожиданно дрогнувшим голосом блею я и заливаюсь слезами.
Артур гладит меня по голове, мгновенно забыв все свои ревностные порывы. Пропитывая хлопок его рубашки соленой влагой, я вспоминаю свой недавний сон. Я ошиблась тогда. Это не мифический Алекс, а Артур баюкал меня тогда в объятиях, заслоняя широкой спиной от всех жизненных неурядиц. Теперь уж точно все будет хорошо. Я уверена.
Сентябрь в Париже начинается с привычного переполоха, того, что французы величают la rentrée. Это не только стайки ребятишек, обреченно тянущих на маленьких едва успевших расправиться за лето спинах тяжеленные портфели. Это еще и 700 новых книжек, новые фильмы, музыкальные диски, новые прически и свежий загар ведущих новостей на канале + и подготовка к октябрьским дефиле. Этот щедрый ворох новизны высыпается на не совсем еще очухавшегося от отдыха обывателя в виде компенсации за утерянные летние радости: море, солнце, песочные пляжи, освежающий мохито и блаженное безделье. Париж кипит жизнью, как потревоженный муравейник. Эта всеобщая активность вокруг меня побуждает сползти, наконец, с уютного дивана и отправиться на поиски достойных работы и жилья. Артур, будучи наполовину русским, не навязывает мне деловой костюм бизнес леди, но на меня саму бессмысленное прозябание начинает нагонять тоску. Походы на всевозможные интервью и посещения агентств по недвижимости вносит некоторое подобие динамики в мой досуг. Визит к родителям Артура, который должен был состояться сразу после помолвки, отложился в связи со срочной деловой поездки пожилого герцога. Я, честно говоря, не особенно спешу познакомиться с красивой семейкой (во французском языке отца и мать мужа называют beau pére и belle mére, что дословно переводится как «красивый папа» и «красивая мама»). Мало ли как эти аристократы воспримут бесприданницу. К тому же времени до свадьбы навалом. Это значимое событие мы назначили на следующее лето. Таким образом, у нас есть в запасе целый год, чтобы либо как следует подготовиться, либо передумать. С собственным заново обретенным родителем я встречаюсь каждую пятницу, пытаясь воссоздать по косточкам давно умершую любовь. Мама на предстоящее бракосочетание дочери отреагировала на удивление спокойно. Ни стонов, ни обмороков, ни микро-инсульта. Мне кажется, что она каким-то невероятным материнским чутьем пронюхала о моем воссоединении с отцом и испугалась обвинений в свой адрес. Она попросила только привезти жениха познакомиться, что я ей торжественно пообещала. Наше с Артуром сосуществование тем временем, преодолев запруды и подводные камни притирки, вошло в мирное размеренное русло. Иногда, в мои сны вероломно врывается Алекс. Он сжимает мое мгновенно отзывающееся трепетом тело своими сильными требовательными руками, и я содрогаюсь от накатившего возбуждения. Наутро после таких подсознательных выбросов страсти, мне всегда бывает стыдно перед Артуром, как будто это соитие произошло наяву, оставив на моем теле клеймо измены.
В конце сентября мне удается напасть на след перспективной работы. Перспективность этой должности ограничивается тем, что она, в отличие от предыдущих, может реально мне достаться. Фирме, торгующей овощами и фруктами, требуется сотрудник со знанием русского. В объявлении указано: с особым лексическим уклоном на фрукты с косточками. Не знаю в чем принципиальная разница между костлявыми и не костлявыми плодами, но мой лексикон включает в себя названия и тех, и других. Однако, тощая уподобившаяся продаваемому товару, хозяйка этой шарашкиной конторы, промурыжив меня целую неделю, выносит неутешительный вердикт – фрукты с косточками слишком хороши для меня. «Попробуйте себя в овощной сфере» советует она мне напоследок. Непременно. Только освою в совершенстве огуречный и помидорный. Артур встречает бывшую путану, которой не доверили абрикосы и виноград радостной на его взгляд новостью.
– Родители пригашают нас на Поркероль!
– Это что за фрукт такой? – вяло реагирую я, мысленно сетуя о своей профнепригодности.
– Это остров! Там очень красиво. Папа берет в аренду яхту на две недели, – из Артура так и брызжет энтузиазм, – Я уже отпросился с работы.
– Замечательно, – мычу я.
– Как кстати твое интервью? Берут тебя? – тревожится успевший уже нарисовать в уме живописные пейзажи и секс на пляже жених.
– Неа. Я не достаточно хорошо разбираюсь во фруктах с косточками. Без косточек еще ничего, а вот с косточками полный ноль.
– Вот и отлично!
– Угу. На самом деле я думаю, они просто позвонили в мебельную лавку, и там меня директриса от души «характеризовала».
– Не переживай. Съездим отдохнуть. Потом квартиру поменяем. Я уже задыхаюсь в этой каморке. Мне Гийом обещал подыскать что-нибудь толковое. А потом и работа сама найдется, вот увидишь.
Артур у меня оптимист. Это немаловажное качество для будущего супруга.
– Значит, Пергидроль?
– Поркероль!
– Две недели на яхте нос к носу с твоими родителями? А вдруг я им не понравлюсь? – тревожусь я.
– Еще как понравишься, – отбивает щитом позитива стрелу моих сомнений Артур.
– Скажут: неужели никого помоложе найти не мог?
– Слушай, а, правда! Из тебя-то вон уже песок сыпется!
– Где? – в ужасе озираюсь я.
Артур хохочет и заключает меня в объятия.
Два дня спустя мы держим путь в родовое поместье, откуда, воссоединившись с его семьей, мы двинемся всей дружной компанией на юг. К солнцу. Догонять уходящее лето. Перспектива подобных каникул в любом другом случае привела бы меня в восторг. Но предстоящее знакомство черной кляксой портит эту радостную картину в стиле раннего Дюфи.
Итак, Мини Купер Артура въезжает в длинную, окаймленную платанами, аллею. Вот он графский особняк. Подобный архитектурный стиль зовется style Haussmannien в честь его основоположника барона Оссмана. Я незаметно подпираю челюсть, чтобы она у меня не выкатилась. Я подозревала, что родители Артура не нищие, но такого буржуйского шика не ожидала. Выходит, я, сама того не подозревая, отхватила себе богатого наследника.
– Ты не тушуйся, они очень простые добрые люди, – успокаивает меня Артур, заметив видно потуги моей челюсти переместиться на уровень ниже обычного, – Дом еще папе от дедушки остался.
– Ну, если от дедушки…
Хорошо, что я хотя бы удосужилась платье Гуччи напялить. Не дневной, конечно, вариант, зато краснеть перед аристократами не придется. Стоит мне внутренне обрадоваться, как на крыльце появляется ухоженная блондинка, и аккуратно наступает носком мокасина Феррагамо на эту маленькую радость. Она одета одновременно просто и изысканно. Так могут позволить себе выглядеть только с детства привыкшие к богатству люди. Мы, плебеи, строящие из себя олигархов, вечно перебарщиваем с аксессуарами и рядимся в выходное при любом удобном и неудобном случае. Мама Артура выглядит как моя ровесница. Только очень хорошо присмотревшись, можно, отгадать те участки лица, что испробовали на себе уколы гиалуроновой кислоты и ботокса.
– Таня! Я очень рада с вами познакомиться! – улыбается она кашемировой улыбкой, прижимаясь своей щекой к моей.
– Взаимно, – бормочу я.
– Проходите в дом. Отец сейчас подойдет. Он какие-то дела в кабинете заканчивает.
Мы послушно заступаем в хоромы.
– Я же говорил, все будет хорошо, – шепчет мне на ухо сынишка богатого папашки.
Ну, хорошо или нет, это нам пока неизвестно. Не плюнули в лицо пока, и то приятно. Просторная гостиная, занимающая добрую половину первого этажа, обставлена со вкусом и с размахом. Я узнаю мраморный стол и небольшое полотно Кандинского на каменной стене. Всего в доме, как я понимаю, три этажа: по этажу на члена семьи.
– Вы будете кофе, Таня? – проявляет гостеприимство хозяйка.
– Да! Спасибо! – киваю я с таким явным ажиотажем, как будто мой организм весь истосковался по кофеину.
На самом деле после двух, выпитых утром чашек, третья явно будет перебором. Но робкое «да» уже сказано, так что придется-таки влить в себя бодрящий напиток.
– Пойдем, я тебе пока дом покажу, – предлагает Артур, видя мое смущение перед непривычной роскошью обстановки.
Я послушно плетусь следом.
– Ты не говорил, что у тебя родители миллионеры, – шиплю я укоризненно ему на ухо, стоит нам оказаться одним.
– Ну, это скорее приятное открытие, разве нет? Миллионерами вроде быть не стыдно, – улыбается женишок, – Или тебе близки идеи коммунизма? Вот это библиотека.
Перед нами разворачивается просторное помещение, в котором обитают заполненные книгами старинные шкафы. На столе громоздится стопка литературных шедевров в красивых позолоченных обложках. Самая верхняя поднимает в моей памяти холодную волну дежавю. Переплет, безусловно, ручной работы и, кажется, я знаю, чьих это ручонок дело. Я касаюсь пальцами кожаного покрытия.
– Красивая вещь, – замечаю, стараясь заставить голос звучать обыденно.
– Да, папа обожает такие. Ручная работа.
– Интересно, где их делают.
Праздное любопытство. Ничего более.
– Эту они вроде с мамой из Венеции привезли.
Логично. Гуляли, взявшись за руки, по романтическому городу и, проходя мимо книжной лавки Францеско, остановились, привлеченные витриной, и зашли приобрести вот этот вот оригинальный томик. Уфф. Я вздыхаю с облегчением. С паранойей надо что-то делать. А то так меня всю жизнь от одного упоминания о Венеции, будет покрывать холодный пот. Может, к психологу сходить на досуге?
– Это здесь он от меня свою невесту прячет? – раздается за нашими спинами бодрый мужской голос.
Мы разворачиваемся. В проеме дверей появляется высокий ухоженный мужчина лет пятидесяти. Его внешность можно было бы назвать привлекательной, если бы загорелое лицо не коверкало выражение глубокого ужаса. Что? Неужели у меня опять комочки на ресницах? Отец Артура смотрит на меня так, будто я – восставший из мертвых зомби, явившийся отомстить за какие-то его проступки. Я бросаю вороватый взгляд на свои руки. Нет, не гнилые, бинтами не обмотаны, обычные человеческие конечности. Может, это неуместное времени дня платье Гуччи вызвало у потенциального тестя такой взрыв эмоций?
– Папа, все в порядке? – бросается ему на встречу Артур, встревоженный необычной реакцией родителя на невесту.
– Да, да. Все хорошо. Что-то вдруг сердце прихватило, – бормочет тот.
Я узнаю этот голос. А вслед за ним руки, подбородок, губы, волосы – все те части лица, что были доступны моему взгляду. Передо мной мой таинственный спонсор. Господин Маска. Алекс…
– Я сбегаю за лекарством! – вызывается Артур.
Очень кстати, потому как, не исчезни он, пришлось бы объяснять, почему и невесту, следом за отцом прихватил внезапный сердечный приступ. Мы смотрим друг на друга бесконечно долго. Нас обоих терзает болезненное осознание того, что произошло нечто трагично необратимое. Наши разошедшиеся было в разные стороны, судьбы снова связал узлом какой-то всесильный шутник. И на сей раз безболезненно разорвать этот узел нам не удастся. «Одну надежду я таю, – Что ждет меня награда, И, верно, буду я в раю, Отбыв все муки ада!» Двери рая исчезают за дымовой завесой. Полные тоски и желания глаза Алекса говорят о том, что мои муки только начинаются.
Монпелье 2009 – 2010 год
[1] Ну, вот (фр.)
[2] Простите (фр)
[3] Сожалею (фр)
[4] Кто есть кто (фр)
[5] Привет. Как дела? (фр)
[6] Что поделаешь (фр)
[7] До скорого (фр)
[8] Метро, работа, сон (фр)
[9] Блюдо дня (фр)
[10] Венецианские впечатления (фр)
[11] Choucroute – эльзасское блюдо на основе кислой капусты
[12] Проследовать к оплате (фр)
[13] Отлично (ит)
[14] Аэропорт в Венеции носит название Марко Поло
[15] День Икс (фр)
[16] Poser un lapin – дословно подложить кролика – не явиться на встречу
[17] Добрый день (ит)
[18] Добрый день. Как дела? (ит)
[19] Красавица (ит)
[20] ЗДЕСЬ ПРОИСХОДИТ ЧТО-ТО СТРАННОЕ (анг)
[21] Ну, да, конечно! (фр) (интерпретация автора)
[22] Устал я жить и умереть хочу. В. Шекспир
[23] Друзья как дыни, хотите узнать почему? Чтобы найти одну хорошую, надо перебрать тысячу (анг)
[24] Нет проблем с наводнением (ит)
[25] Целую. Любовь моя (ит)
[26] Все в порядке? (ит)
[27] Вот и все (фр)
[28] Отчет о зарплате (фр)
[29] Добрый вечер (фр)
[30] Имеются в виду герои романа Ф.Саган «Любите ли вы Брамса