Текст книги "Темная сторона российской провинции"

Автор книги: Мария Артемьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

Максим скинул с плеча ружье и, перехватив поудобнее, инстинктивно выставил перед собой.

– Стой-ка. Слышишь?

Кирилл повернулся вправо. Максим сжался, направил ружье в глубину леса. Оттуда надвигался шум. Он шел по верхам, качая верхушки вековых елей; шел низом – в виде шороха и странной дрожи, будто под моховыми подушками завозились и закряхтели какие-то неизвестные живые существа, и шел серединой – сырым сквозняком, нарастающим гулом, потрескиванием хвороста в буреломе.

Похолодев, мужчины глядели друг на друга, ожидая реакции, – если кто-то один дрогнул бы – тут же дрогнул бы и другой, сиганул прочь от страшного места, не разбирая дороги.

Глаза у обоих округлились и налились кровью, сердца колотились, сбивая дыхание. Оба были как взведенный курок, как заряженная пуля в стволе.

И тут шум, наконец, настиг их. Накрыл с головой. По лицам пробежала тугая горячая волна, и оба увидели возникшего, словно ниоткуда, человека.

Чернявый, невысокий, он бежал впереди этой странной волны, лес гнал его, гнал прямо на них. Он несся, выпучив глаза и широко раскрыв рот. Но без крика. Кричать он не мог. Но и рот закрыть тоже не мог – в нем распоркой торчал разветвленный сучок. Острый конец сучка проходил насквозь и выглядывал снизу, ниже подбородка; другой – уходил в щеку.

Так, с проткнутой щекой, с залитыми кровью лицом и шеей, человек добежал до полянки, не сбавляя скорости, взобрался на валун и прыгнул вниз.

Кирилл метнулся вслед за ним и поглядел: примерно четырьмя метрами ниже под скалой, на каменистом берегу, странно разбросав руки и ноги, человек лежал в багровой луже. Мертвый.

– Разбился, – обернувшись к Максиму, сказал Кирилл. – Зачем он…

Поднявшийся ветер мотнул ветви деревьев, поднял в воздух старые коричневые иголки и какую-то сухую труху с деревьев.

Кирилл помотал головой, глаза его вдруг вспыхнули хищным огнем. Он кинулся в лес с криком:

– Это она! Эй! Я тебя вижу.

Выражение лица у него сделалось при этом какое-то безумное. Максим стоял и слушал, как Кирилл ломится сквозь бурелом, как он кричит. Потом крик захлебнулся, прервавшись внезапным тонким всхлипом. И все стихло.

– Кирилл, – позвал Максим, глядя в чащу.

Тишина.

– Кирилл! – заорал Максим громче, и его затрясло от ужаса. Он всегда боялся остаться в тайге один. – Кирилл!

Палец правой руки автоматически лег на курок. Вдавил его.

Слева что-то шелохнулось – Максим перехватил ружье и, не раздумывая, выстрелил.

Из широких еловых лап на поляну вывалился Кирилл. Его грудь в районе сердца разворотило выстрелом.

– Кирилл?!

– Ха-аа… Ааа-аа…

Последний хрип вышел изо рта умирающего вместе с кровавой пеной. Труп рухнул под ноги Максиму. Наступила тишина.

Мертвое тело, еле слышно хлюпнув, ушло вниз, наполовину погрузившись в моховую подушку. Лес приготовился поглотить его, обхватив со всех сторон мокрыми мохнатыми щупальцами растительности.

Тайга замерла в молчании. Она выжидала, предвкушая…

И не ошиблась.

В полутора километрах от ягодной поляны Олег и Алешка услышали гром выстрела. А потом и второй.

* * *

Когда ребята так и не вернулись к обеду с обещанным уловом, Олег, не выказывая особого волнения по этому поводу, переиграл меню. Приготовил на костре макароны с сублимированным мясом, и они перекусили. А потом Олег решил, что надо пройтись вдоль берега, поискать пропавших рыбаков.

– Припозднились мужики. Может, вместо рыбы золото нашли да моют сидят? – пошутил Олег.

Укрыв брезентом оставленные в лодке пожитки, они наскоро собрались, переправились по камням на другой берег реки и побрели вверх по течению – в ту сторону, куда ушли рыбачить Максим с Кириллом.

Река казалась пустынной. На зов, крики и ауканье никто не отозвался.

Олег велел Алешке быть начеку и смотреть в оба. К сожалению, каменистый берег, только кое-где засыпанный песком, давал мало надежды разыскать чьи-то следы.

Но все же в одном месте они заметили отпечатки сапог большого размера, ведущие в сторону леса, от реки.

– А вон Кириллова удочка! – Глазастый Алешка заметил рукоятку спиннинга, валявшуюся возле куста дикой черной смородины.

Увидев спиннинг, Олег удивился. Подошел, глянул. Спиннинг был точно Кирилла. Черный, японский, с обмотанной изолентой рукояткой.

Олег сложил руки рупором и крикнул в глубину леса:

– Кирилл! Макс!

Позвал еще раз, и еще – в один голос с Алешкой.

Потом сделал знак рукой, и оба они замерли, прислушиваясь.

– Там что-то шевелится, – сказал Алешка.

– Где? Я ничего не слышу.

– Там, подальше.

И тут вдалеке грянул выстрел. Как будто небо разорвалось. Гром прокатился по тайге. С верхушек ближайших елей посыпался мусор – старая кора и выгоревшие рыжие прошлогодние иголки.

Олег встревожился: собираясь на эту рыбалку, мужики взяли с собой ружье по уговору – не столько для охоты, сколько на всякий случай. Как страховку от непредвиденных ситуаций и нечаянных встреч с дикими зверями. Охотиться на реке они не собирались. Если не вынудят…

Грохнул еще один выстрел. У Алешки заложило уши.

– Так, – сказал Олег, доставая нож, – это в той стороне.

Он показал рукой и добавил, озабоченно сдвинув брови:

– Идешь за мной. След в след. Постарайся не отставать, но и не обгоняй. Все понял?

Алешка побледнел и кивнул. Белобрысая косая челка свалилась ему на глаза, и волосы тут же прилипли к вспотевшему лбу.

– Идем, – скомандовал Олег и побежал в ту сторону, откуда донесся выстрел.

Алешка побежал за ним, прыгая по моховым кочкам и стараясь попадать в черные ямки Олеговых следов.

Завалы из дряхлых сухих елей, буреломы сильно затрудняли движение. Оба запыхались, а Алешка почти выбился из сил, когда они наткнулись на яркую полянку с пучками осоки по краям и были вынуждены остановиться, потому что Олег, шагнув еще раз, провалился по колено в черную жижу.

Ряска на поверхности разошлась, и веселенькая, мультяшно яркого цвета полянка открылась во всей своей мерзости: болото. Вонючее и гиблое.

Увидав, как рухнул дядя Олег, Алешка заорал. Он был уверен, что Олег сейчас захлебнется в трясине, уйдет в гнилую жижу прямо у него на глазах.

– Заткнись, балбес! – приказал Олег и принялся выкарабкиваться потихоньку на твердый бережок, ухватившись за куст голубики, весьма кстати подвернувшийся под руки.

Алешка выпучил глаза, сжал побелевшие губы и с ужасом смотрел. Он даже вздохнуть боялся, торчал как пень – ни жив ни мертв. И перевел дух, только когда Олег, шипя и отряхиваясь, вылез из топи и, опершись на Алешкино плечо, принялся выливать воду из сапог.

– Черт, угораздило, – ворчал он. – Ладно, по пути высохнет.

Отжав мокрое и обувшись снова, он повертел головой по сторонам.

– Так… Мы откуда пришли? Оттуда?

– Вроде, – поддакнул Алешка, пожимая плечами. С его точки зрения, все стороны в лесу были одинаковы: всюду елки. Куда ни пойди – главное, чтобы от болота подальше.

– Ага. А выстрелы были, значит, там. Надо левее взять от реки.

Однако, взяв левее, они никого и ничего не обнаружили.

После часа поисков решили вернуться обратно, к реке.

Спустя еще час осознали, что и это невозможно. Пути назад нет: они заблудились.

Они не переставали звать товарищей, надеясь, что те откликнутся, но в тайге стояла злая, мертвая тишина.

Солнце уже катилось к закату, и между деревьев повисла сумеречная мгла. В посвежевшем воздухе конденсировался пар: туман сгущался. Сырость заставляла дрожать от озноба, выстукивать зубами покаянную дробь.

«И на кой я сюда поперся, – вертелось в Алешкиной голове. – Крутым стать хотел, дурак. В кино б сейчас с Ленкой сходил. Или с пацанами по Сети в танчики. Футбол тоже, „Реал“ – „Манчестер Юнайтед“…»

Но он помалкивал, стараясь только держаться как можно ближе к дяде Олегу, не отставать ни на шаг.

Ноги гудели и подгибались. Хотелось отыскать где-нибудь сухую кочку, упасть на нее и заснуть. Хорошо бы еще попить или поесть горячего. Согреться. Но это – потом. Сначала – упасть.

– Устал? – сказал Олег. Алешка не ответил. – Я тоже. Смертельно.

– Может, нас лешак водит? – предположил Алешка. – Может, надо, как тот старик рассказывал, всю одежду перевернуть…

Олег улыбнулся.

– Ладно. Ты не боись, родич! Если сейчас к берегу не выйдем, тогда… Постой-ка!

Олег остановился и засопел, принюхиваясь.

– Чуешь? – спросил он. Алешка пожал плечами. Он испугался, подумав, что Олег, может быть, спятил. – Костер! Дымом пахнет.

Поводив носом, как собака, в разные стороны, Олег выбрал направление и пошел, ориентируясь на едва заметный просвет между деревьями.

Забыв про усталость, они рванули вперед и спустя десять минут выскочили из чащобы. Перед ними лежал каменистый берег озера. Из-за сгустившихся сумерек вода в нем казалась черной, как нефтяное пятно.

У замшелого валуна рядом с озером металось и чадило пламя небольшого костра, и горбилась чья-то тень.

Как только шаги пришедших зашуршали по мокрой гальке, тот, кто сидел у костра, обернулся.

– А, это вы? Я ведь предупреждал – не ходите.

Алешка узнал голос старика Кравцова. От воды тянуло холодом, и, наверное, поэтому его вдруг затрясло, словно в лихорадке.

* * *

Старик наклонился и что-то бросил в костер. Повалил дым.

Алешка, которому не терпелось погреться у огня, закашлялся и отвернулся, отгоняя руками клубы дыма. Зашел с другой стороны и сел на корточки, протянув руки поближе к пламени.

– А что это вы тут палите? – спросил он у старика.

Кравцов поднял голову.

– Да так. Мусор, – ответил он. Олег подошел ближе и увидел, что старик бросает в огонь обрывки окровавленной одежды: спортивные штаны и брезентовую куртку.

Чтобы лучше горело, дед шевелил и переворачивал тряпки в костре длинной кривой сосновой веткой, похожей на куриную лапу.

– Наши друзья… Не встречали вы их тут случаем? – спросил Олег. В горле у него разом пересохло и запершило – то ли от дыма, то ли от нехорошего предчувствия.

– Нет, – равнодушно сказал старик.

– А может, вы убили их? – спросил Олег.

И только тут заметил, что под рукой у старика стоит, прислоненная к бедру прикладом вверх, двустволка. Олег похолодел.

«Заряжена или нет?» – подумал он и встал напротив старика, загородив собой Алешку.

Кравцов поднял голову: его взгляд, отсутствующий и сонный, медленно вскарабкался вверх, к лицу Олега, мазнул по глазам и нырнул обратно вниз – смотреть на огонь.

– Если тут кого и убили, то не я, конечно. Агафья. Ее проклятие.

– Ты, наверное, с ума сошел, старик, – тихо сказал Олег. Он боялся пошевелиться, чтобы не открыть пацана, который замер с перепугу и съежился за его спиной.

Кравцов ухмыльнулся.

– Я? А по мне – так весь мир сплошь сумасшедшие. Вот ты скажи – чего вам всем надо в этих ваших городах? Денег? Богатства? Срамоты всякой ищете себе на погибель. Ядом питаетесь. Хватаете его и жрете в три горла, будто свиньи. Души у вас отравлены. И мозги.

Примеряясь, как бы перехватить у старика его ружье, Олег подвинулся на полшага влево. И произнес, стараясь отвлечь внимание:

– Расскажи лучше про Агафью. Кто она такая?

– Чистая была душа. Здесь ее могила.

Старик похлопал рукой по замшелому валуну, о который опирался спиною.

При мерцающем свете пламени Олег разглядел на валуне какие-то надписи и крест, выбитый прямо в камне.

– Она жила здесь, – помолчав, сказал старик. – Как убежала когда-то от людей – с тех пор только здесь, на Потайном озере, и жила. Если уж сюда и добирался кто, так только такие, у кого большая беда. А она-то всех принимала, кто приходил за помощью. Лечила травами. А то и просто словом. Добрая она была, Агафья.

– Ты ее любил?

– Ее все любили. А я замуж звал. Но она не пошла. Не могу, говорит, с вами, с людьми. Здесь, говорит, я у тайги в самом сердце: здесь мне хорошо. А у людей сердца маленькие, не поместишься. И жестокие. Так и осталась здесь.

– А потом?

– Все знали нашу Агафью. Шли к ней даже из дальних мест. На Потайное озеро, к знахарке. Детей много к ней приводили. Иному ребятенку никакие врачи помочь не могли – а она их спасала. Выхаживала, как своих. Детишки и жили у ней. По двое, по трое. Которые поправлялись – помогали ей по хозяйству. Пока родители за ними не придут… Когда Агафьюшка состарилась, очень она своим помощникам радовалась. Без них ей уж трудно было справляться. Она хотела кого-нибудь из них обучить своим секретам. Чтоб было кому лечить людей после ее смерти. Подыскивала ребятенка поспособнее. А потом…

– Что? Что потом?

– В последний год у нее две девчоночки жили. Я их помню – рыжие, тонконогие, 12 лет. Сестры. У обеих глаза как вода, и все щебечут. И парнишка-восьмилетка. Тихий такой. Дружные, хорошие ребятки были…

– Были? – переспросил Олег. – А что случилось с ними?

У старика мелко затряслись губы, он сжался и закрыл лицо рукой.

– Они… их… Те, беглые… Всех! Хуже диких зверей!

Старик заплакал, обхватив руками голову.

Олега скрутило от жалости, но он помнил, что на нем лежит ответственность за Алешку. Он шагнул вперед, протянул руку к стволу ружья. И наткнулся на пустоту.

Старик успел перехватить двустволку.

– С тех пор Агафья никого здесь видеть не хочет. Понимаешь?

Старик поднялся, вскинул ружье и положил палец на курок.

Олег оглянулся – Алешка стоял у костра, глядя на Кравцова широко распахнутыми от ужаса глазами.

– Зачерствело сердце тайги. Не принимает людей. Особенно чужих, – сказал Кравцов.

Олег понял, что медлить больше нельзя, и бросился на старика, стараясь всем весом отжать вниз руку, держащую ружье.

– Пусти! – разозлился Кравцов.

– Брось, – пыхтел Олег, наваливаясь на противника. Алешка завопил что-то невразумительное и кинулся было на подмогу. Олег оттолкнул его.

– Назад!

– Пусти, – ярился старик, выкручивая руки своему более молодому противнику.

И вдруг – горячая воздушная волна ударила по лицам дерущихся. Костер полыхнул, и яркий огненный вихрь искрами ушел в темное беззвездное небо – огонь задуло мощным порывом ветра, от которого согнулись вершины вековых елей вокруг озера. Тайга загудела.

– Началось, – сказал старик. – Бегите!

Он оттолкнул Олега, отобрал у него ружье.

– Ну?!

Олег стоял, глядя на старика. Алешка подбежал, схватил его за руку. На глазах у него были слезы.

– Поздно, – сказал Кравцов. Голос у него стал хриплым, язык еле ворочался во рту. – Она здесь. Не оглядывайтесь. Закройте глаза.

Алешка почувствовал ледяное дыхание позади себя, крепче вцепился в горячую руку дяди Олега и зажмурился. Олег смотрел на Кравцова, в его расширенные до черноты зрачки: выстрелит или нет? В любом случае, игра проиграна.

Притянув к себе дрожащего Алешку, он обхватил его, прижал к себе, спрятав, укрыв, как мог, руками его голову и зажмурился.

Ожидал выстрела. Но тут что-то коснулось его плеча – и будто насквозь промерз он, застыл, не в силах пошевелиться.

– Нет, Агафья! – услышал он голос старика Кравцова. – Не трогай этих. Они не по своей воле. Заблудились люди. Мальчишку пожалей! Агафья…

Прогремел выстрел. Громовое эхо прокатилось по тайге. Заорали и разлетелись, хлопая крыльями, стаи перепуганных уток с озера. Порыв ветра, подобный ударной волне, опрокинул Олега и Алешку, потащил по мокрому берегу и швырнул о замшелый могильный камень. От удара оба потеряли сознание.

* * *

Когда очнулись и открыли глаза, в небе уже разгоралась заря. Они лежали на берегу реки, в том месте, где была их последняя стоянка и где в кустах багульника они, уходя, спрятали лодку.

Старик Кравцов исчез.

Спустя три дня, когда Олег с Алешкой выбрались вверх по реке к поселку, они не нашли его и там.

После некоторые бывалые люди говорили Олегу, что все странные и ужасные приключения, которые они с Алешкой пережили в тайге, вероятнее всего, объяснялись одной крайне неприятной в своей банальности причиной, а именно: остановившись неподалеку от зарослей багульника, они надышались испарениями этого необыкновенно пахучего растения, издавна называемого в народе – «болотная одурь».

Все части багульника ядовиты, а при сильной концентрации или длительном воздействии его дурманящий аромат способен вызывать не только головную боль, но и галлюцинации.

Олег не спорил с этой версией. Но и не соглашался. Никакие версии не могли объяснить, что случилось со стариком Кравцовым, с его друзьями – Кириллом и Максимом. Судьбы их так и остались неизвестными.

Как и судьбы многих других, кому довелось однажды заглянуть в самое сердце тайги.

КРАСНАЯ ДВОЙКА

Место не установлено

Когда предстоит выход на маршрут, весь альплагерь заводится беспокойным броуновским движением: ребята получают на складе и подгоняют снарягу, начальник учебной части с инструкторами сверяют карты и схемы, обговаривая детали на рабочих планерках и совещаниях. Все бегают, суетятся. Альплагерь становится похож на разворошенный муравейник.

И только один не принимает участия во всеобщем оживлении: сторож Рустам.

Его никто не называл в лагере иначе, чем по имени. Рустам не обижался, хотя уже в 1986 году возрастом был постарше и начлагеря, и начспаса [15]15
  Начальник спасательной команды.


[Закрыть]вместе взятых.

Выдубленная горными ветрами и солнцем коричневая кожа натягивалась на Рустамовом теле туго, нигде не обвисая, не собираясь в складки, и лицо старика издали выглядело почти молодым. Однако вблизи глаза выдавали его – темные, как вода ледникового озера осенью, и веяло от них таким холодом, что сразу понимал любой, даже самый наивный новичок: нет в здешних горах ничего такого, чего не повидал бы уже этими глазами сторож Рустам.

Он давно жил при лагере и помнил фамилии всех начальников и всех начспасов, сменявшихся на своих постах с самого года основания базы.

Рустам из тех одиночек, у которых страсть к горам побеждала и переламывала все равнинное, все человеческое: ни семья, ни работа, ни жена, ни дети, ни дом – ничего внизу, из нормального мира, ими не ценилось, ничего им не требовалось. Горы заменяли всё.

Угодив однажды на восхождении в снежную лавину, Рустам с трудом выжил, лишившись ступни и нескольких пальцев на руках. Но страсть к горам держалась в нем куда надежнее конечностей, так что даже потеря периферийных частей тела не подточила ее, не разрушила.

Занимая в лагере должность на полставки и крохотную конурку в инструкторском корпусе, практически на птичьих правах, Рустам был в лагере такой же константой, что и окружающие базу снежные пятитысячники. [16]16
  Горы высотой 5000 м выше уровня моря.


[Закрыть]

* * *

Новички бессмысленно роились на поляне перед столовой, ожидая разрешения начлагеря на выход. Они шумели и веселились, рассказывали анекдоты, подкалывали друг друга и в шутку боролись.

Не обращая на «мелюзгу» внимания, Рустам сидел на крыльце инструкторского корпуса и, прищурившись, наблюдал, как курится снежный дымок над главной вершиной горного хребта.

То, что он разглядел там, ему не понравилось.

Он окликнул пробегающего мимо начспаса вопросом:

– Сергей! Ты подписал выход для четверочников? [17]17
  То есть альпинистов, намеревающихся идти маршрут 4-й категории сложности.


[Закрыть]

– Да, – удивился начспас. – А что?

Он остановился и подошел к Рустаму.

– Отмени. Погода ненадежная, – сказал Рустам и, вытянув коричневый палец, указал на самую высокую вершину хребта.

– Видишь, «флаг» змеится.

Ветер, постоянно сметающий снег с верхушки горы, заметно для острых Рустамовых глаз струился, перекручивая снежные потоки, заплетая вправо и влево отдельные вихри, мотая их из стороны в сторону, словно пьяный, не уверенный в выборе направления.

– Буран будет, – заключил Рустам.

Начспас глянул вверх, куда указывал старик.

Человек молодой и свежий, современной городской формации, он больше привык полагаться на приборы, чем на свое, далеко не орлиное, зрение.

– Из центра дали погоду, – мягко, не желая обидеть Рустама, возразил Сергей. – Я проверил сводку: погода отличная. Затишье. На целых три дня.

Пожав плечами, добавил:

– Да и идут-то они всего лишь четверку «б». Ребята боевые, крепкие. Сбегают на вершину по-быстрому. Только туда и обратно – и все! У них даже девиц в группе нет. Мальчишник!

И он заулыбался.

– Отмени выход, – сказал Рустам. На дубленом лице инвалида даже тени ответной улыбки не мелькнуло. – Иначе дело плохо кончится.

Начспас задрал брови. Поглядел еще раз на сторожа, на дальнюю гору.

Снежный флаг стоял над вершиной, как ему виделось, надежно и прочно, воткнутый в белые гребни, словно дымовая труба в крышу.

«И где он там разглядел, что флаг змеится? – подумал начспас и пожал плечами. – Нравится старику командовать, всех нас желторотиками выставлять – вот и чудит!» – решил он.

И, сжав в карманах твердые кулаки, размеренным голосом объяснил:

– Погоду дали на три дня. Если ребята сейчас не пойдут – до конца сезона разряды не закроют.

– Погода ненадежная.

– Когда у нас была надежная погода, Рустам? – вежливо засмеялся начспас, но голос его неприятно задребезжал. Сергей не любил, когда на него давили. Да и кто это любит?

Рустам вскочил. Цепляясь за перила, взобрался на верхнюю ступеньку крыльца, вровень с верзилой начспасом.

Сцепившись взглядами, они стояли теперь друг напротив друга. Участники [18]18
  Традиционное название «отдыхающих» в альплагерях.


[Закрыть]видели их с поляны у столовой, и даже с такого расстояния всем показалось, что у обоих мужчин загривки вздыблены, словно у раздраженных мартовских котов.

– Я нутром чую – не надо выпускать ребят! – сказал Рустам, нахмурившись.

– Они пойдут всего лишь четверку. И я предупрежу Бондаренко, чтобы не рвал жилы…

– Не надо их выпускать.

– Рустам, ты извини. Но у меня такое ощущение, что ты ревнуешь. Сам засиделся внизу…

Рустам вскинул редкие брови. Лицо его искривилось, и он захохотал. Начспас даже вздрогнул от неожиданности.

– Ладно, Сергей, – сказал Рустам, возвращаясь опять на ступеньку ниже и спокойно усаживаясь. – Может, ты и прав. Что я, действительно, каркаю? Как баба…

Начспас пожал плечами.

– Так что… выпускаю ребят.

– Я понял.

Начспас отошел. Направился к ребятам на поляну, издалека показывая инструкторам большой палец.

– Погода как раз для красной двойки. [19]19
  Двойка– минимальная группа альпинистов, работающая на маршруте в связке.


[Закрыть]Но, может, пронесет? – прошептал Рустам. Уверенности в его голосе не было.

Участники встретили начспаса и его решение о выходе радостными возгласами.

* * *

Когда на горы спустился холодный туман, начальник лагеря почувствовал легкую досаду: все-таки сводки подвели.

Когда пронзительный ветер спустился с горы в долину ниже снеговой линии и в воздухе замельтешили белые мухи, все, кто остался в лагере, едко усмехаясь, шутили между собой: «Альпинизм – это способ перезимовать лето».

Две группы, ушедшие на маршрут, достигли перевала и, разбив временный лагерь, сообщили, что встали на ночевку, укрывшись от поднимающейся бури. Группа красноярских студентов вернулась в лагерь, а четверочники из Самары, которые направлялись на восхождение, не вышли на связь.

На следующий день буря улеглась. Новички спокойно отработали на леднике. Группа второразрядников из Киева пришла с перевала. Четверочники-самарцы так и не объявились.

По расчетам начспаса, они могли подняться выше зоны досягаемости связи. Кроме того, у них мог сломаться передатчик.

Однако к вечеру четвертого дня, когда контрольный срок истек, стало понятно: с группой неладно. Надо выходить на поиски. Лагерь подняли по тревоге.

Начспас Сергей старательно избегал смотреть в сторону Рустама, хотя сам сторож вовсе не пытался торжествовать, доказывая кому-то свою правоту. Он хотел, чтобы ребят нашли живыми.

Гору взяли в осаду сразу несколько поисковых групп. Две из них направились по линии прохождения маршрута – вверх и вниз. Может быть, ребята заблудились и спустились по руслу реки, чтобы выйти к жилью в долине? Была такая вероятность.

Но в три часа дня поисковый отряд, шедший траверзом [20]20
  Идти траверзом или траверсом– означает идти боковым маршрутом вдоль гребня горы, а не вверх-вниз, поднимаясь или опускаясь на гору.


[Закрыть]в районе маршрута, наткнулся на тело одного из потерянных самарцев, Кости Малышева. Тело парня было уже холодным и звонким как лед; руки-ноги перекручены, искорежены; голова разбита.

В нескольких метрах от первого обнаружили тела еще двоих. Веревки лопнули от рывка при падении с высоты, но по остаткам снаряжения было видно, что ребята шли в обвязке, пристегнутыми друг к другу – в полном соответствии с инструкцией.

К пяти вечера группа, поднявшаяся по маршруту самарцев, отыскала в сугробе у снеговой линии четвертого участника – сильно помороженного, в шоке и без сознания. Но этот четвертый, Анатолий Лапин, был жив.

Тут же на месте приняли все необходимые меры, чтобы согреть выжившего и привести его в чувство. Несмотря ни на что, Лапин оставался в глубоком обмороке.

Его спустили к базе на носилках и срочно, на лагерном грузовичке, отвезли вниз, в поселок. Группа врачей вылетела из города вертолетом, чтобы забрать пострадавшего.

* * *

Так случилось, что в те самые двадцать минут, когда почти все, кто был в машине с носилками, выбежали на площадку встречать вертолет, – Лапин пришел в себя.

В этот момент с ним рядом оставались только местная девушка-медичка из поселка и сторож Рустам, который, как и все, принимал участие в поисках. Он-то и подал идею спасателям подняться вверх по горе, за линию ледника.

Увидав, как вдруг ожили и затрепетали веки помороженного Лапина, Рустам схватил парня за плечо и грубо потряс.

Лапин открыл темные от боли измученные глаза.

– Не трогайте его! – возмутилась медичка.

Но Рустам не обратил на нее никакого внимания. Он глядел на Лапина тяжелым пронзительным взглядом.

– Толя, ты что-нибудь помнишь? Что с вами было? Что случилось с группой?

Мутный взгляд Лапина с трудом сфокусировался на лице сторожа-инвалида. Но он услышал, понял вопрос и, слегка наклонив голову, дал знать, что хочет ответить. Парню было трудно говорить, при дыхании ему не хватало воздуха.

– Мы поздно вышли на гору, – зашептал Лапин. – Пролезли один жандарм, [21]21
  Скальный выступ на горе.


[Закрыть]потом второй. Поднялась метель. Ветер. Снег. Ничего не видно. Шли часа три, скал все нет. Поняли, что заблудились. Пытались сменить направление. Не помогло. Колька с Димой выбились из сил. Думали искать ночлег. И вдруг – свет впереди. Фонарик. Малышев говорит: наверное, это красноярцы. Они раньше нас на маршрут вышли. Догоним? Только подумали об этом… луч к нам побежал. Подошли двое, говорят: что, заблудились? Идите за нами. Пристегивайтесь. А лиц не видно, снег бурлит – каша в котле… Малышев, Сазонов, Бондаренко – пристегнулись. А у меня до этого карабин погнулся, я сам шел. Хотел другой карабин перестегнуть… не успел. Держался за ребятами, боялся отстать, из виду упустить. Вышли на гребень. Ветер по глазам стегает… Малышев вдруг встал. Говорит: погодите! Кажется, это снежный мост.

А те двое тянут вперед. Кричат: чего встали? Торопиться надо!

Давай-давай, кричат, веселее. ВСЕ ТАМ БУДЕМ.

Я услышал, обалдел. Думаю: не может быть, чтоб из наших кто-то. Наши не могут такое… Встал. Сазонова за штормовку схватил. Поздно: ребята на снежный мост зашли. И он рухнул. Ребята тоже. Я слышал, как они кричали… Далеко. А те двое… не упали. Как стояли впереди – так и стоят. Спиной ко мне. Потом обернулись…

Лицо Лапина исказила дикая гримаса. Глаза заметались и закатились под лоб, блестящий от пота.

– Толя, Толя! – Рустам затормошил пострадавшего. – Что дальше было?

Он почему-то тоже задыхался теперь.

Девушка-медичка в отчаянии смотрела, переводя глаза с одного на другого, не в силах понять, что происходит.

В лицах обоих проступило нечто очень сходное, как будто оба эти человека, старый и молодой, заразились одной болезнью, заставляющей их физически страдать и мучиться. Общие симптомы – лихорадочно горящие глаза, волнение, искажающее черты, страх на грани безумия. Как будто эти двое смотрели один и тот же кошмар.

– Ты видел их?!

Рустам схватил с носилок Толину замотанную бинтами руку и потряс ее. Толя поднял глаза, остановив взгляд на коричневом лице Рустама. Слабо усмехнулся:

– Нет, – тихо сказал он. – Как их увидишь? Там же… тьма. Под капюшонами… Ни глаз, ни лиц. Красные анораки на белом снегу. А внутри – ничего. Кости высохшие… Они столкнули меня, – дрогнувшим голосом заключил Толя Лапин и потерял сознание.

Вспотевший Рустам, тяжело дыша, выпустил Толину руку. Она стукнулась о носилки и бессильно повисла. Рустам поднял ее и уложил на грудь Толе. И выбрался из машины.

Вертолет приземлился. Медики с помощью бугая начспаса загрузили носилки с покалеченным Лапиным внутрь, и махина взмыла в воздух.

За жизнь Толи медики боролись долго, но безуспешно. Спустя неделю весь лагерь узнал, что Лапин скончался, не приходя в сознание.

* * *

Рустам жил при лагере еще долго. Вместе со старой базой сторож пережил упадок, разруху и войны девяностых, дождался мира, робкого возрождения альпинизма в начале нового века и прихода свежих веяний в его любимом виде спорта.

Он повидал еще много разных инструкторов, выпускающих, начальников смены и лагеря.

И он оставался сторожем.

Всем новичкам в горах он рассказывал свою суровую байку о таинственных то ли мертвецах, то ли призраках, которые неминуемо настигают и наказывают гибелью всякого, кто дерзнет выйти на маршрут в непогоду. Когда горы сердятся…

«Они не прощают ошибок, – говорил он. – Красная двойка к смерти пристегнет любого, даже самого шустрого, если он не проявляет уважения».

Случалось, находились среди молодежи самоуверенные наглецы, кто позволял себе усомниться в его рассказах. Тогда Рустам вынимал из старого потертого ксивника на шее два засаленных лоскута красной болоньи и демонстрировал упрямцам со словами:

– Вот, смотри. Этот клочок я вынул из руки Лапина, когда нашел его в снегу под местом падения самарцев. А этот – мой трофей. Получил его когда-то взамен собственных пальцев… Не зарывайся, сынок. Разве ты знаешь о горах что-то, чего не знаю я?