Текст книги "Темная сторона российской провинции"

Автор книги: Мария Артемьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

– Как все дурные привычки, – сказал Бурцев, пожав плечами.

Врачи ухмыльнулись, синхронно затушили сигареты и, выбросив бычки, разошлись.

* * *

Сергей Николаевич – хороший доктор. Он добрый. Вот отдельный бокс мне выделил. Не хотел, чтобы я попал в компанию к здешним отморозкам. Тут их полно: зэки, слабоумные. И такие слюнявые, которых «овощами» зовут.

Да, Бурцев добрый. Но лучше б он к «овощам» меня определил. Может, если б не один я тут был…

Как только я вошел, она выступила из тени за дверью и положила холоднющие свои руки мне на плечи.

– Вот мы снова вместе, – сказала.

Душно и мерзко завоняло могильной землей – как всегда, когда она рядом.

– Ты же видишь – я живая.

Она шепчет, дыша мне сзади на шею холодом.

– Ты один у меня остался. Но уж теперь-то я не уйду. Не покину тебя! Мы всегда будем вместе. Не бойся. Я все устрою. Верь мне. Я живая…

Я ее слушаю и не могу пошевелиться, как будто в лед меня заковало. А она руку протянула, просунула под рубашку и дальше, глубже – под кожу, под ребра. Схватила сердце и, глядя мне в глаза, улыбнулась и сжала. Оно у нее в руке лопнуло, как гнилое яблоко. Черная кровь растеклась по полу.

– Видишь? Теперь мы всегда будем вместе. Я же обещала! – сказала она и засмеялась. – Без сердца тебе даже лучше. Легче, правда?

Я кивнул и оглянулся по сторонам. Оказывается, они все были здесь, рядом со мной. А я и не знал! Николай и Валя, Иваныч и Степан. И еще много-много каких-то людей – я их раньше не видел. Бледные, растерянные, стоят вокруг и смотрят на нее, а она улыбается, хлопает в ладоши и все повторяет:

– Я живая! Живая. Теперь навсегда живая.

* * *

Доктор Бурцев удивился, когда утром ему сообщили о смерти поступившего накануне пациента, 25-летнего Андрея Назарова. Парень скончался от внезапной остановки дыхания.

Это было неприятно. Но, разумеется, никакой здравомыслящий человек не стал бы обвинять в этой смерти психиатра Бурцева. Сергей Николаевич чувствовал, что совесть его в данном случае чиста, поэтому происшествие довольно скоро выветрилось из его памяти.

Врачи не любят вспоминать о мертвецах. У них хватает хлопот с живыми.

ТВАРЬ ИЗ КОЛОДЦА

г. Смоленск

Уже стемнело, когда следователь Владислав Паншин и его молодой стажер Юрий Мирошников вышли из дверей поселкового отделения милиции. В сумерках при свете фонаря поблескивали схваченные ночным морозцем прелые мокрые листья на обочине дороги. Хрусткой белой ледяной глазурью украсились черные еще час назад лужи.

– Похолодало, – сказал Юра Мирошников, зябко передергивая плечами. Паншин не ответил – он уставился в скопление мрака под ветвями раскидистой ветлы справа от дороги. Красные искорки вспыхивали и гасли в тени под деревом, будто чьи-то злобные глаза пялились оттуда на мужчин.

– Караулит, – вполголоса сказал Паншин и полез в карман за сигаретами.

– Кто? – не понял Мирошников.

Паншин не ответил. Красные огоньки под ветлой рассыпались и погасли. Из темноты выступила к свету высокая сутулая фигура.

– Здрасьте, гражданин начальник. Новости есть? – хриплым голосом поинтересовался мужчина.

Паншин обреченно вздохнул и сказал, закуривая:

– Нет, Коржев. Извини. Если б что было…

Расстегнув короткое драповое пальто, следователь как бы невзначай сунул руку за пазуху, одновременно делая шаг вперед, чтобы в случае чего успеть прикрыть ничего не понимающего новичка-стажера.

Но это не понадобилось: потоптавшись, странный человек сплюнул и ушел. Следователь перевел дух и, вынув руку из-за пазухи, застегнул пальто.

– Не понял, – сказал новичок, изумленно задирая брови.

– Давняя история, – проворчал следователь, хлопая себя по карманам в поисках сигарет. – Четыре года прошло, а мужик все не уймется. Хотя понять его можно – отец, что ни говори…

* * *

Ранним утром во вторник, 10 июня 2003 года, двое пацанов-школьников: Артем Балашов, 8 лет, и Костя Коржев, 9 лет – играли на лысом пятачке за гаражами садово-дачного товарищества неподалеку от поселка Нижняя Дубровка. Гоняли футбольный мяч, отрабатывали «чеканку», время от времени били в импровизированные ворота – между перекладинами давно сломанных качелей.

За ними следила, сидя на старой карусели, Настя Волошина, 8 лет. Мальчишки ее в игру не принимали, но Настена не уходила.

Заняться все равно было нечем: школьные каникулы начались, подружки разъехались, а на даче у тетки, где Настя гостила, развлечений никаких – скучища.

– Давай бей! – крикнул Артем, встав на «ворота». Костик ударил, но промазал. Настя захихикала.

Мальчишки сердито покосились на нее; Костик погрозил кулаком и полез доставать мяч из зарослей лопуха.

Но мяча там не оказалось.

Глядя, с каким растерянным видом Костик разгребает ногой бурьян, Артем удивился и подбежал, чтобы помочь приятелю.

Вдвоем они утоптали целую поляну, но мяч так и не отыскался. А потом Костик споткнулся о какую-то деревяшку.

– Блин! Это че такое-то?!

За кустами полыни и лопуха скрывались остатки бревенчатого сруба – почти вросшие в землю. Их прикрывали обломки подгнивших досок. Внизу под ними чернела дыра.

Костик заглянул в провал.

– Там, кажется, вода, – высовываясь из-за Костикова плеча, сказал Артем. Аукнул в бездну – отозвалось холодное множественное эхо. – Или грязь?

– Там, кажется, наш мяч, – сказал Костик. – Блин! Вот непруха-то.

– Надо достать. А то меня мать заругает, – нахмурился Артем.

– Да? И как мы туда полезем? – спросил Костик.

– Я могу веревку принести! – предложила Настя. Ей надоело гадать издалека, над чем там задумались мальчишки, и она прибежала поглядеть из-за их спин.

Ребята уставились на девчонку.

– Какую еще веревку? – спросили в один голос.

– Трос автомобильный, он прочный! – пообещала Настя.

Мальчишки переглянулись. Артем заглянул в яму – мяч плавал на поверхности воды и, как ему показалось, не так уж и глубоко.

– Тащи! – велел он Насте. – Только побыстрее.

– Ага! – Настя кивнула и метнулась по переулку к дому. – Я быстро!

Мальчишки убрали обломки досок и уставились вниз, разглядывая колодец.

– Стенки вроде бетонные?

– Может, только сверху. А внизу – кто его знает. Похоже на камень – неровные.

– Вряд ли там много воды, да? – сказал Артем. – Наверно, пересох колодец, вот и закрыли его. Вода вон какая черная, небось одна грязь осталась.

Костик с сомнением глянул вниз.

– А может, ну его? Может, лучше не соваться?

– Ты-то чего дрейфишь – не тебе ж! – рассердился Артем.

– Да Левчик у гаражей недавно рассказывал пацанам… Про блуждающий колодец. Типа открывается он где попало и, как черная дыра – все жрет. А потом исчезает. И все, что в него попало, – тоже пропадает, как не было.

Артем хмыкнул, криво ухмыльнулся.

– И ты че, веришь в эту байду?

Костик пожал плечами.

– Да нет, конечно. Но…

– Эй, я принесла! Вот!

Запыхавшаяся от бега Настя протянула ребятам буксировочный трос.

Вопрос лезть или не лезть был окончательно закрыт: не хватало еще перед девчонкой позориться.

Трос надежно привязали к железной опоре ближайшего забора, а конец спустили в колодец. Падая, он звучно шлепнул по воде, и поверхность грязевой лужи разошлась блестящими жирными черными кругами.

– Один, два, три… Пуск?! – скомандовал сам себе Артем и, вцепившись в трос, начал спускаться.

Костик и Настя опасливо следили сверху. Костик придерживал трос – так, на всякий случай.

– Ну, что там? Ты как? – поминутно спрашивали оба.

Артем, пыхтя и постукивая зубами, отвечал:

– Нормально. Нормально. Холодно тут. Холодрыга!

Колодец оказался и в самом деле неглубоким – всего-то метра два – два с половиной. Спустившись, Артем повис на тросе, обхватив его ногами, и попытался схватить мяч. Но мяч, мокрый и скользкий, крутился на черной поверхности воды и не давался в руки.

– Зараза! – в сердцах выругался Артем. Он устал висеть, держась за трос, и решил попробовать ногой – глубоко ли?

Пошлепал по воде кроссовком – наткнулся на что-то твердое. Осторожно поставил ногу, уперся. Встал.

– Ну, что там?! – в очередной раз завопил над головой Костик.

– Все нормально! – откликнулся Артем. – Только холодно. Дует…

И вдруг сообразил, что в глухом колодце никаких сквозняков быть не может. Он оглянулся:

– Эй, да тут ход! – крикнул он, уставясь в темноту. Что-то шуршит справа, или показалось?

– Чего-чего? – не понял Костик.

– Ход! Или тоннель? – ответил Артем и подошел поближе к темному провалу с правой стороны – оттуда веяло теплым воздухом. И пахло чем-то знакомым. Чем-то вроде машинного масла и горячего железа.

* * *

– Темыч, ты где?! Я тебя не вижу! – Костик надрывался, глядя сверху в провал колодца. Артем исчез. Мяч, брошенный им, по-прежнему крутился в черной воде, а хозяин этого мяча пропал, растворился в темноте. Проглоченный проклятым колодцем. Прошло минут пятнадцать.

– Артееееем! Артемка! Тёмыч! – Костик успел всерьез напугаться и струхнуть, когда его друг, наконец, откликнулся:

– Кончай орать. Лезь лучше сюда. Здесь круто! Поиграем.

Голос Артема звучал глуховато и как будто издалека. Наверное, он зашел в тот самый тоннель, о котором говорил.

– Хорошо, сейчас! – крикнул обрадованный Костик.

Артем не отозвался, но было слышно, как он шумно возится где-то внизу, невидимый.

Костик уцепился за трос: он был не так ловок, как Артем, послабее его, а комплекцией, напротив – солиднее.

– Подожди, – сказала Настя. Она вдруг побледнела. – А ты уверен, что…

– Ну что «что»? – раздраженно переспросил Костя. – Чего тебе?

– Да нет, ничего, – ответила Настя и зябко передернула плечами.

– Ну и отстань. Не говори под руку. Видишь ведь… – сердито ворчал Костик. Он не успел опуститься и на треть глубины, как руки его соскользнули, не удержали веса. Он сорвался и улетел вниз. – Блиииииииин! – Отчаянный вопль, троекратно усиленный эхом, ударил Настене по ушам.

Девчонка отпрянула от края колодца.

– Блин! – крикнул Костик со дна и захныкал, уставясь на свои ободранные о трос ладони. – Блин, как я теперь…

И вдруг замолчал на полуслове.

Настя заглянула в колодец: Костика внизу не было. И Артема не было.

На черной глянцевитой поверхности лужи на дне одиноко вертелся потрепанный белый футбольный мяч.

– Спускайся вниз, поиграем! – прошипел кто-то из темной сырой глубины и тяжело заворочался, сотрясая стены колодца.

Настя взвизгнула и побежала в поселок звать на помощь взрослых. Ноги у нее подгибались на бегу от страха.

* * *

– А через два часа к этому колодцу подъехал я с дежурной бригадой, – сплевывая себе под ноги, сказал Паншин. – Весь дачный поселок к тому моменту уже стоял на ушах: мальчишки пропали, отец Коржева в колодец слазил и еле выбрался оттуда живым. Его сразу в больничку отправили. Потом, когда я всех свидетелей допрашивал, он долго мялся, но все-таки сказал, что там, в колодце, кто-то напал на него. Он даже не успел разобрать – зверь это был или человек. Фонарик разбился, а это существо набросилось в темноте, и Коржев якобы еле от него вырвался.

Он показал мне тогда синяк на руке – оно его за руку схватило, след остался. Судя по форме отметин, существо это шестипалое. И ко всему прочему, Коржев утверждал, что глаза у этого Не-Пойми-Чего светились в темноте как фосфор – такие круглые, зеленые…

Ну не знаю. Голову он там, в колодце, конечно, здорово разбил.

Я потом вместе с фотографом спускался туда – ничего особенного мы не нашли. Только остатки какого-то подземного строения. В стене колодца обнаружилась боковая ниша, справа два вентиля торчат. Мы их покрутили – открылся ход. Два метра вперед мы по нему продвинулись – и уперлись в глухую ровную стену. Все. Ничего и никого больше в той дыре не было. Я на всякий случай попросил фотографа сделать несколько снимков со вспышкой. Борисыч сделал. Только фоток я от него так и не дождался: поначалу он что-то все тянул, то одним, то другим отговаривался. А потом пришел и сказал, что, мол, пленку нечаянно засветил. Трясся, что я его ругать буду. Ну, а мне что, больше всех надо, что ли? У меня и без этой неразберихи дел хватает. После Борисыч от нас уволился. Я его и не видел больше, этого фотографа, и про фотки те не вспоминал.

Но этот мужик, Коржев… Он уж который год нервы мне треплет: что да что? Что да как? Как расследование движется и движется ли?

А что я ему отвечу?!

У меня ведь это дело почти сразу забрали прокуроры. Понаехали какие-то люди, вроде даже военные были, лазили там, все вынюхивали. Коржев и к ним тоже приставал: хотел добиться – куда тело его сына пропало и кто в этом деле виноват. Ничего не добился. А вскоре посадили его. Вроде за какую-то ерунду – за дебош по пьянке. Там, на зоне, еще добавили, и он уже плотно засел. Недавно вот опять откинулся, на учете стоит как рецидивист. С головой у него плохо, не знаешь, чего от него и ждать. Хотя последнее время он вроде потише вести себя стал, поскромнее. И все-таки раз в месяц аккуратно является нервы мне потрепать. Крайний я ему оказался.

Пару лет назад в город к нам много немцев приезжало. Ты ж знаешь, они тут кладбище свое открыли неподалеку.

Пока там разные двусторонние комиссии – наши и германские – работали, утрясали формальности, я с одним из этих немцев поближе сошелся. Он, оказывается, в Союзе учился, наблатыкался по-русски неплохо.

Так вот этот самый немец – выпили мы с ним, и он мне рассказал по секрету, что, оказывается, во время войны гитлеровцы у нас тут чуть ли не целый город подземный вырыли. Строили, по слухам, бункер для самого фюрера Адольфа – «Беренхалле», то есть – Медвежья берлога.

Глубже, чем метро в Москве. Все у них там было – и узел связи для всего восточного фронта, и две электростанции, склады, столовые, госпитали, квартиры для офицеров, солдатские казармы. Строили туннели к Днепру, выход к полевому аэродрому, к железной дороге и к Московско-Минскому шоссе.

Только представь! И такое это было сверхсекретное строительство, что всех, кто был причастен к работам, потом расстреливали, чтоб никакие слухи не просочились. И наших военнопленных, и поляков, и даже самих немецких солдат нижнего звена, кто в этом участвовал, в расход пускали.

Часть всех этих делишек после войны и в перестройку в Германии рассекретили, но не все. Основные материалы остались закрыты. И тут – немец мне говорил – даже не в политике дело.

Штука в том, что какие-то там, помимо прочего, еще шибко таинственные научные лаборатории находились. Нацисты работали над созданием биологического оружия. И там, под землей, у них была сложная, многоуровневая система ходов и коммуникаций с механическими замками, которые открывались и закрывались по хитрой схеме так, чтоб ходы не пересекались между собой.

Немец тот говорил мне, что, мол, имелась у них карта здешних мест, на которой все подземелье было обрисовано. Он ее однажды видел и примерно помнил, что и где искать надо. Но надеялся снова эту карту раздобыть. Не вышло. Тот, кто ему обещал достать ее, погиб в автокатастрофе.

А после тех немцев появились у нас какие-то военные и залили колодец наглухо бетоном – дескать, городские власти их об этом попросили. Хотя вообще-то у наших городских властей не в привычке за строительно-ремонтными работами в войска обращаться. Из всего, о чем рассказывал мой немецкий приятель, на поверхности отыскали только восемь бетонных компрессорных станций для вентиляции воздуха.

Экспертов здесь всяких уйма побывала. Толку, правда, ноль. До сих пор одно их заключение наизусть помню: «Лесная дорожка от Витебского шоссе приводит к бетонному кубу неясного предназначения. Помимо этого, в Красном Бору обнаружено несколько немецких построек: бетонированные укрытия – щели, водопровод с водоразборной колонкой, канализационная система. Обнаруженные коммуникации, глубина их залегания, протяженность и направление свидетельствуют о том, что в данном районе наличие крупных подземных сооружений маловероятно».

Эва как: «Маловероятно!» И весь сказ.

Того следователя, который у меня дело взял, спустя год застрелил наркодилер при задержании. Дело нам из прокуратуры обратно скинули. А на что оно мне теперь? Ни колодца того уже нет, ни карты немецкой, ни свидетелей почти не осталось… Кроме контуженого зэка Коржева.

Следователь Паншин докурил, бросил бычок себе под ноги. И, глядя, как он догорает, сказал:

– Вот так, стажер. А люди продолжают пропадать. Слухи не прекращаются о блуждающем колодце, о подземных тварях… А кто знает, что там за всем этим кроется? Может, и впрямь где-то в заброшенном подземелье какие-то потайные ходы открываются… Только я не Господь Бог. И не мать Тереза. – Разведя руками и понизив голос, признался следователь. – Кому охота эти тайны ворошить? Все, кто за них брался, – на том свете уже. И не своей смертью умерли. В такие дела, вроде этого, соваться – все равно, что в тот колодец блуждающий лезть – хрен его знает, на какую пакость нарвешься.

Так что правды я Коржеву не скажу. Буду брехать напропалую, как все эти годы брехал: мол, следствие ведется, удачно продвигается и все такое. А то еще полезет он сдуру сам… А зачем, какой смысл?

Сына все равно не вернет. Только сам сгинет.

Тухлое это дело, стажер. Понимаешь меня?

Стажер Юра отвел глаза, пожал плечами, кивнул. Следователь угрюмо хмыкнул и растоптал каблуком потухающий под ногами сигаретный бычок.

– То-то.

ЧУНЬКА, СТЕПНАЯ ВЕДЬМА

Астраханская область, г. Астрахань, п. Волжское

Лето. Беззаботные дни, залитые солнцем. Друзья и подружки, восторг от самого себя и беспричинная детская радость, которая уже никогда не вернется.

Память хранит воспоминания о веселом летнем лагере, словно моментальные снимки, вклеенные в огромный фотоальбом.

Но есть среди них такие, которые хочется вырвать, скомкать, сжечь. Уничтожить. Но увы – это невозможно.

* * *

Со стороны можно решить: дети играют.

Они несутся по дорожкам летнего лагеря оживленной стайкой, что-то выкрикивая на ходу, с разгоряченными, радостными лицами.

Только самый искушенный наблюдатель, заметив, кто бежит впереди всех в этой ватаге ребятни, сделал бы правильный вывод. Не играют они, а гонят чужака. Защищают, зверята, территорию охоты и правила стаи. И зубами блестят не от радости.

– Чунька!

– Чунька-колода! – выкрикивала ребятня, подгоняя жертву.

Особенно исступленно действовала самая мелкая в их группе – светленькая, дистрофичного склада шестилетка. Вместо обоих передних резцов у нее во рту зияли два влажных провала, две темные пещерки в обрамлении остреньких, как у котенка, клыков. Детская рожица и взрослая ярость – она напоминала взбесившуюся фею Динь-Динь.

– Катька, зараза, стой! Куда? – кричала ей высокая тонконогая блондинка с надменным лицом – 13-летняя старшая сестра ее, Маша Зварова. – Стой, я сказала!

Но тощая малютка не слушала. Она с упоением неслась впереди всех, высоко вскидывая расцарапанные голенастые коленки, выкрикивая звонким осиным голоском, словно и впрямь жало всаживая в жертву:

– Чунька! Чунька-колода! Трусы обоссала!

Катька задыхалась от восторга, и ее маленькое злое сердечко трепетало в груди, словно крылья воробушка на ветру.

* * *

Это была ужасная ошибка – пытаться им понравиться. Собственную природу не одолеть. «Выше головы не прыгнешь», – твердила ей когда-то бабушка.

Ведь ясно же: они слишком разные – она и эти дети.

Она надеялась, что, если подстраиваться под все их глупости, смеяться, как они, говорить привычными для них словами, совершать те же ошибки – они снизойдут и примут ее в свой круг. Прибиться к кому-то, изображать что-то, чем не являешься, – единственный дар, доставшийся ей от предков.

Но, оказывается, использовать его можно только с одной целью. И никак иначе.

* * *

Придерживая на голове тюрбан из мокрого полотенца, Маша Зварова открыла дверь девчоночьей палаты 3-го отряда. Все были еще на купании, и она никого не встретила в коридоре пустого корпуса.

Поэтому, увидав у своей кровати в углу чью-то сгорбленную фигуру, вздрогнула и отшатнулась. На мгновение ей представилось, что там сидит гигантский, раздутый от крови клещ и, противно перебирая лапками, старается закопаться поглубже в тень, присосаться к ней, спрятаться в чреве мрака. Ахнув, Маша выпустила ручку, и дверь стукнула, закрываясь. Существо испуганно дернулось, выпало из темноты, скукожилось, и… все сразу встало на свои места.

– Ты?! Что ты тут делаешь? – воскликнула Маша, непроизвольно морща носик. Еще неизвестно, кого приятнее было б тут застать – настоящего гигантского клеща или ЭТУ, мелькнула у Маши мысль.

На корточках перед ее кроватью сидела Надя Солдатова. Она повернула голову, смахнула с лица белесые сосульки волос и уставилась на Машу стеклянными глазами.

«До чего ж противно пробор у нее отсвечивает розовым! Как у дешевой китайской куклы. Или у поросенка», – подумала Маша. Голубоватые прожилки на висках Нади Солдатовой то вздувались, то опадали, то мелко подрагивали, и это казалось отвратительным. Но еще хуже чувствовать на лице этот беспокойный, вечно ищущий, липкий взгляд.

Надя была сирота из детского дома. В летний лагерь отдыха она попала случайно, по милости какой-то благотворительной программы депутата из области.

Уже одним этим Надя сильно отличалась от остальных детей в отряде.

– Что ты тут делаешь? – раскручивая и снимая с головы полотенце, спросила Маша.

Надя раскрыла ладонь и, вытянув ее перед собой, показала комочек ваты с прилипшим пластырем телесного цвета.

– Вот. Нашла тут.

На грязноватой ватке темнело бурое пятно – запекшаяся кровь.

«Антон! Ногу на футболе вчера поранил. В медпункте ему пластырь налепили. А вечером он к нам в окно лазил и, наверное, нечаянно содрал», – догадалась Маша.

Ее раздражало тупое внимание, с каким Надя Солдатова разглядывала окровавленную ватку. И чего высматривает, брезгливо поморщилась Маша.

– Нашла – так выбрось! – велела она Наде. – Что расселась тут?! Напугала меня.

Надя взглянула на Машу исподлобья.

– А я для приворота возьму. Тут ведь кровь. У меня бабушка ведьма была. Всему меня научила. Я знаю, тебе Антон нравится. Хочешь, сделаю приворот на крови – и станет этот Антон бегать за тобой, как собачонка? А? Хочешь? – налепливая слово на слово, будто куличики из мокрого песка, пролепетала Надя. Голос у нее был слишком детский для ее возраста. Всякому, кто с ней разговаривал, казалось, будто она нарочно сюсюкает, поддразнивая собеседника.

– Приворот?! – воскликнула Маша. – Что это за чушь? Я в привороты не верю!

– А! – сказала Надя и склонила голову набок так низко, что правое ухо почти коснулось плеча. – Ну, тогда я себе его заберу.

– Что заберешь?

– Антона, – не моргнув глазом, ответила Надя.

– У тебя что, крыша поехала?

– А то чего он за тобой бегать будет? – как бы рассуждая сама с собой, сказала Надя. – Пусть за мной бегает. Правильно? Раз он тебе не нужен, – повертев в пальцах окровавленную ватку, добавила она. – Или нужен? А? Ты только попроси.

– Дура! – сказала Маша. Внутри у нее все кипело, но она еще старалась сохранять спокойствие. Задерживала дыхание, как опытный пловец, чтобы не нырнуть, не захлебнуться в солено-горькой волне ненависти. – Никакая ты не ведьма. Просто дура.

– Да? – сказала Надя. – А я столько про всех всего знаю. Вот, например, кое-кто Антону глазки строил… А потом с Максом… в раздевалке…

– Так ты еще и шпионишь?!

Маша покраснела, уперла руки в бока – и себя поддержать, и занять как-то эти руки, а то они уже сильно зачесались…

– Только попробуй про меня сплетни распускать!

Надя отвернулась со скучающим видом.

– Я тебя предупреждаю. Смотри! Если что, я тебе…

Не удержавшись, Маша шагнула вперед.

Вскинув голову, Надя бросила на соперницу один жгучий взгляд – и сделала такое испуганное и жалкое, плачущее лицо, что Маша тут же отступила, шарахнулась назад, к двери.

Новоявленная «ведьма» вскочила, зажав свою находку в кулаке, улыбнулась и вприпрыжку, как маленькая, поскакала на улицу.

Маша осталась одна. Щеки у нее горели от злости и стыда. До сих пор ей ни разу не приходилось так остро чувствовать свое бессилие. И из-за кого? Из-за ЭТОЙ?!

– Гадина. Ведьма! – пробормотала Маша.

Вспомнив, как уверенно Надя говорила о привороте, Маша содрогнулась. «Привороты? Ведьмы? Чушь! Бред. Ерунда это все!» – сердилась она.

Но что-то шевельнулось в ее душе темное и малопонятное, бесформенное, словно червяк, засыпанный землей.

* * *

Какими же смешными они выглядели, когда, собравшись вместе после отбоя, пытались запугать друг друга своими детскими байками! Жаль, она не сразу догадалась, зачем они это делают. А ведь все было шито белыми нитками, выставлено грубо и напоказ, как прыщи на сальной физиономии. Она-то считала их чистыми, не способными на притворство. Но, оказывается, люди такие же обманщики, как и она сама. Только их вранье прячется куда глубже, чем ее.

* * *

Узнав случайно, что вожатых вечером вызывают на большое совещание к начальнику лагеря, компания из третьего отряда договорилась собраться в незапертой душевой, чтобы рассказывать страшилки. К ним прибилась и Катька-заноза, сестра Маши. Она всегда вертелась рядом со старшими и при всякой возможности сбегала из своего отряда к сестре.

Устроились прямо на сухом кафельном полу, рассевшись кружком вокруг зажженной свечи в стеклянной банке. От крохотного, пляшущего по лицам огонька тьма в углах выглядела и гуще, и мрачнее. Черные тени состарили лица и, казалось, не 12-, а 120-летние собрались тут в круг, чтобы поворожить.

Первым вызвался Сашок – мелкий курносый крепыш с быстрыми мышиными глазками. Свою историю он наверняка где-то вычитал, потому что не мялся и не сбивался, рассказывая хрипловатым театральным шепотом:

– Раз в году, в самую середину лета, из Сальских степей начинает дуть суховей. Старики говорят: это черти преисподнюю проветривают, поэтому воздух паленым воняет. Такой ветер называется «чамра», «рваная шапка». Ветер-убийца. Он настолько горячий, что люди от него задыхаются, сознание теряют, а то и умирают, кто послабей.

Но в високосный год, когда этот ветер больше всего смертей наметает, случается чудо: в самую жаркую ночь, ровно в двенадцать, все вдруг стихнет, и при полном безветрии на башнях Астраханского кремля поворачиваются флюгера – сами по себе. Скрип-скрип-скрип… И на кого они укажут своими стрелочками, того в этот год… ЧЕРТИ УНЕСУТ!!!

Выкрикнув последнюю фразу, Сашок схватил Жанку Семенкову, сидящую рядом с ним, за коленку – она заорала от неожиданности, переполошив всех: Катька взвизгнула, вскрикнули, не удержавшись, Маша, Талгат, Вадим и Оля Пономарева. Даже Антон дернулся, но тут же заругался на Сашка злым баском:

– Придурок! Хочешь, чтоб весь лагерь сюда сбежался? Дебил! Чтоб тебя самого черти унесли!

– А что я-то? – пожимая плечами, забубнил Сашок.

Антон показал ему кулак, чтоб тот заткнулся, и прикрикнул на остальных:

– А ну ша всем!

Посмеиваясь и поругивая шепотом Сашка, все постепенно угомонились – только сердитое Катькино сопение нарушало тишину.

– Мне один парень рассказывал, Жаныш его зовут – он в этом году не приехал, а так вообще каждый год на первую смену в лагере торчит, – понизив голос, заговорил Талгат. – В общем, ему пацаны сказали, что в абрикосовом саду, который у нас за территорией, живет ведьма. В норе, под землей. Прислуживают ей карлики – маленькие, кривоногие и такие волосатые, что их от собаки в темноте не отличишь. Если им попадешься – или со страху помрешь, или голову отгрызут, у них зубы как у крыс.

Кто-то фыркнул и обидно засмеялся. Талгат лицемерно вздохнул, опустив глаза.

– Да-да! Вот Жаныш тоже посмеялся. А потом его приятель уговорил пойти и проверить это дело. И, короче, в тихий час они выбрались за территорию, пока вожатые спали. Ну и пошли. Хотели заодно абрикосов набрать. Шли, шли… Пришли в сад, идут, смотрят, где абрикосов погуще. И вдруг попалась им нора в земле. Они подошли, заглянули… А там кто-то внизу топором машет. Мелкий, горбатый. Услышал их, обернулся… И зарычал, как собака!

– Так, может, то и была собака? – спросил Вадик.

– С топором-то?! – воскликнул Талгат и покрутил пальцем у виска. – Короче, они как увидели это – ноги в руки и тикать, только пятки сверкают. С тех пор никто из пацанов туда не ходит. Поганое место.

– Вай-вай-вай! – передразнил Талгата Антон, и все засмеялись. И Маша тоже. Антон как бы невзначай положил руку ей на плечо, и она не оттолкнула его и не отодвинулась.

– Э-э! Тихо всем! – напомнил Сашок. – Давай, Вадик, твой черед.

– А я че? Я ниче такого не знаю. Слышал, где-то здесь есть змеиная горка – там одни змеи сидят на лысом месте, на солнышке греются. Ни птицы, ни ящерицы, ни собаки туда не суются, – прошептал Вадик.

– Так, а какой идиот туда сунется, раз там одни змеи? – заметил Антон. – Фигня! Давай, кто следующий?

– Мне двоюродный брат рассказывал, – сказала Оля Пономарева, отпихнув в очередной раз руку Талгата, которую тот все приноравливался положить ей на плечо, – что в его деревне жила лет десять назад бабка. Все ужасно ее боялись. А когда она померла, обрадовались, потому что считали, что она ведьма.

Только рано радовались. Родственники бабкин дом продали одной молодой семье. Прожили они там примерно с год – у них ребенок умер. Муж запил и как-то по пьяному делу жену зарезал. Его посадили. Дом опять продали. Въехала новая семья – пять человек.

Но тоже они все умерли, один за другим. Дети от болезни какой-то, у отца их сердце не выдержало. А мать последней с горя повесилась. Собрались тогда люди со всего этого села и решили дом ведьмин разобрать, чтоб никто там больше не жил.

Пригнали трактор, сломали стены, а как пол подняли, оказалось, что дом стоял на четырех детских гробах – по гробу на каждый угол.

Катька пискнула и полезла к сестре на руки, отпихивая от Маши Антона. У Маши, однако, были другие планы, и она Катьку на коленки к себе не пустила.

– Эй, отвали! Сиди где сидела.

Катька разозлилась, отползла в сторону и забилась в угол – страдать, кидая сердитые обиженные взгляды на сестру.

А из мрака раздался голос:

– Когда еще мама жива была…

Все вздрогнули. Они и не подозревали о присутствии еще одного, незваного участника сборища – Нади Солдатовой: оказалось, она тоже была здесь, сидела тихо в самом дальнем углу, куда не заглядывало пламя свечи. Она заговорила, ничуть не смущаясь:

– Мама рассказывала мне когда-то… А ей – ее мама. Это давно было, еще до войны. В здешних краях засуха случилась, все голодали. Особенно деревенские, которые победнее, с большими семьями. Хлеба на селе не стало. Старики поумирали. Кто мог, уходили в город на заработки. Чтоб хоть там перебиться, чем можно. Одни мамки с детьми дома оставались. На огородах работать некому, скотину пасти некому. С детьми маленькими тоже некому сидеть. И тогда явилась откуда-то из степи пришлая девочка – на вид обычная, только одежонка рваная, старая. И чумазая очень. Ее из-за этого и прозвали Чунькой.