Текст книги "Удача любит рыжих. (Трилогия)"

Автор книги: Мария Быкова

Соавторы: Лариса Телятникова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 53 страниц)

– Про меня вы забыли! – воззвал к нашей совести Хельги, но на него не обратили внимания. Движимые кто страстью, а кто любопытством, мы спрыгнули с лавки и отправились будить Ривендейла.

Умный герцог спал в «позе магистра», как ехидно называла эти дело Полин со времен удачно отмеченного Савайна. Отвернувшись лицом к стене, вампир с головой укрылся одеялом, но от терзаемый любопытством нас не спасла бы даже кольчуга. Я привычно потрясла Ривендейла за плечо, а алхимичка ласково проворковала:

– Генри, пора вставать!

Наверное, именно такой фразой начинался для герцога день в отцовском замке. Плащ полетел в сторону, вампир взлетел на ноги, вслепую нашаривая сапоги, а мы ошеломленно уставились на то, что домовой сотворил с его шевелюрой.

– Бедный, бедный Генри… – выдохнула Полин.

– А может, ему тоже «идет»?! – язвительно спросил Хельги.

– Матушка? – неуверенно уточнил Ривендейл, застыв с сапогом в руках. Кажется, он только-только начал просыпаться, а вскочил только на рефлексах, как кошка, которой наступили на любимый хвост.

– Не-эт… – растерянно разочаровала его Полин.

– А-а-а… Тогда доброе утро. – Генри потряс головой и раскрыл глаза. – Яльга, Хельги, Полин…

– Д-доброе утро, – деревянный голосом согласилась алхимичка.

– Что-то не так? – Вампир удивленно приподнял бровь, но всю небрежную элегантность его мимики смазал широкий зевок. – Что вы так на меня смотрите?

Я ткнула пальцем:

– Зеркало вон там.

– Так, – сдавленно сказал благородный Ривендейл, ознакомившись со своим отражением. Хельги наблюдал за ним с мстительным выражением на лице. – Благородные маги, я вынужден просить вас о помощи.

– Садись уж, – со вздохом предложила я. – Не гляди на меня так, Хельги, тебя я тоже расплету!

Ривендейла мы расплетали сообща, и заняло это больше двух часов.

То, что вампир лежал дальше всех от двери, сыграло с ним дурную шутку – домовой начал с него и заплел по всем правилам своего искусства. Сначала по три волоска, потом по девять, потом по двадцать семь… Последние несколько уровней расплетала только Полин – нам с Хельги не хватило длины ногтей и привычки к мелкой работе. И то самые тонкие косички она одолела, лишь вооружившись тоненькой иголкой.

Алхимичка млела: ей, в отличие от самого герцога, процесс доставлял невероятное удовольствие. Но и ей под конец все это стало надоедать. Шевелюра у Генри была богатая, облысение ему явно не грозило, так что поля деятельности домовому хватило с лихвой. За то время, пока Полин справлялась с тремя– и девятиволосковыми косичками, я успела расплести Хельги, к несказанной радости последнего. Ему повезло не в пример больше, чем герцогу: во-первых, волосы у него были толще и жестче, во-вторых, домовой не стал над ним измываться, а в-третьих, к нему я приступила, уже приобретя некоторый опыт.

Расплетенный Генри выглядел немногим лучше, чем заплетенный. Всякой девице, заплетающей на ночь косы в надежде приобрести наутро сказочные кудри, хорошо известно: кудрей не будет, зато будет объем. Волосы у вампира только дыбом не стояли, зато потрескивали так, что рядом с ним было боязно находиться. Полин позже утверждала, что даже увидела маленькую молнию.

– Всем спасибо, я сейчас! – Приглаживая на ходу волосы, Генри метнулся к двери.

Проводив его философским взглядом, я стала сворачивать одеяло. Полин села на лавку и начала копаться в необъятных недрах своей крошечной сумочки, а хозяйственный Хельги полез в шкафчик искать посуду для завтрака.

Прошло несколько минут. Одеяло закончилось, я отправилась на помощь вампиру, а Полин успела протереть личико тремя эликсирами и смазать одним кремом, когда хлопнула входная дверь. Я обернулась на звук и замерла, чудом не выронив из рук тарелку. Сбоку зазвенела кастрюлька: кажется, Хельги оказался не столь крепок духом. Что же, не он полгода прожил бок о бок с Полин.

На пороге стоял Генри Ривендейл, но понять я это смогла не сразу. Волосы вампира, обильно смоченные водой (кажется, герцог не мудрствовал лукаво, по-простому окунув голову в озеро), утратили часть своего немыслимого объема. Вместо этого они складывались в компактные пряди и сворачивались крутыми кольцами. Процесс складывания и сворачивания шел прямо у нас на глазах. С каждой секундой Генри все больше походил на знаменитого Кудрявого – героя серии лубков, пламенно обожаемого всеми лыкоморскими девицами и столь же пламенно ненавидимого населением мужского пола – причем не только лыкоморским. «Надо же, – слегка фальшиво подумалось мне, – как прическа меняет человека!» Черты, которые у прежнего Генри говорили о благородстве, древности и славе его рода, – те же самые черты у Генри видоизмененного придавали ему законченный кукольный облик. У меня аж зубы заныли, настолько он был сладкий. Правда, смотрел вампир с таким ужасом, что часть слащавости все-таки пропадала.

– Ой… Генри… – слабо выдохнула Полин.

Снова зазвенела кастрюля – ее наподдал ногой Хельги, метнувшийся к зеркалу. Вцепившись в раму, он вперил в зеркало полубезумный взгляд; зеркало же не без ехидства выдало отражение с головой, сплошь покрытой крошечными бумажными папильотками. На половине имелись еще и розовые бантики.

Вампир зарычал и встряхнул зеркало за раму; отражение пошло рябью и исчезло. Через несколько секунд оно проявилось снова, правда разбившись на множество мелких квадратиков. В первом отражался Хельги, бритый налысо. Во втором – он же с едва пробивающейся на лысой голове щетиной. В третьем – он же с прической ежиком. Где-то в двенадцатом квадратике вампир щеголял прической лорда из Западных Земель – по обеим сторонам лица волосы были завиты в букли, а на затылке болталась коротенькая тощая косичка. В пятнадцатом Хельги был заплетен в две косы на манер фьординга – отраженный вампир грозно хмурился, грыз мухомор и явно нуждался в рогатом шлеме для полноты образа. Заканчивалась композиция Хельги, подстриженным а-ля Келлайн: волосы до талии, небрежно перехваченные тонким эльфийским шнурком. Выждав несколько секунд, зеркало стало по очереди увеличивать квадратики, словно предлагая вампиру выбрать, в каком виде он себе больше нравится.

Генри, замершему на пороге, вся эта картина была видна не хуже, чем Хельги, намертво вцепившемуся в раму. Кажется, до герцога начало доходить, что ситуация опять хуже, чем ему казалось до того; бросившись к зеркалу, он отобрал его у Хельги (тот сдался практически без борьбы, – видимо, сыграла роль психическая атака) и профилактически стукнул кулаком по стеклу.

Отражение исполнительно затуманилось, и через несколько секунд зеркало выдало очередную картину. Главное место на ней, разумеется, было отдано Генри. В сияющих ботфортах, снабженных золотыми шпорами, штанах до того узких, что, очевидно, портные сшивали их прямо на вампире, в белоснежной эльфийского шелка блузе с рукавами, отороченными дорогим кружевом, и с вырезом обнажающим мужественно волосатую грудь почти до пупа, герцог возвышался на берегу озера, надменно вздернув орлиный нос. Волосы, завитые мелким, но высокохудожественным бараном, блестели от помады и сверкающей пудры. На всех пальцах у отраженного Генри сверкали массивные перстни, голову украшала изящная корона, а на шее виднелась толстенная золотая цепь. Странно было, как вампира не перевешивает вперед – на таких цепях только якоря вытаскивать, – но, присмотревшись, я разрешила этот физический парадокс. За спиной у Генри висел огромный меч – судя по рукояти, на которой бы уместилось три вампировых ладони, двуручный. Как он собирался выхватывать его из-за спины, было непонятно, ибо для этого нужны были либо руки длиной метра два, либо латные перчатки, чтобы перехватывать клинок за лезвие.

Из воды перед Генри, молитвенно сложив ладони, по пояс высовывалась обнаженная девица – судя по торчащему в двух шагах хвосту, русалка. Мстительное зеркало сделало ее рыжей, зеленоглазой, с волосами, заплетенными в шесть косичек и веснушчатой аж по самые плечи. На этом наше сходство заканчивалось – ибо с такими формами жить можно было и впрямь только в воде. На суше она бы и шагу сделать не сумела. Пышную медную прическу венчала миниатюрная золотая корона, а каждая чешуйка хвоста была украшена крошечной золотой же блямбочкой.

Сверху, под самой рамой, шла витая надпись: «Новые похождения Кудрявого: Кудрявый и подводная царевна».

Генри взвыл что-то вовсе уж нечленораздельное, занося кулак. Казалось, зеркало не могло спасти уже ничто, но, на его счастье, в комнате была Полин, до которой дошло, какое сокровище неразумные вампиры собираются уничтожить. Отважно вклинившись между зеркалом и Ривендейлом, алхимичка закрыла стекло собой, воинственно зыркнув на несчастного герцога. В кудрявом виде Генри определенно нравился ей меньше, чем с прямыми волосами, так что взгляд получился весьма угрожающий. Ривендейл невольно отшатнулся, и тут вмешалась уже я, сообразив, что так и до сумасшествия недалеко. Ласково приобняв вампира за плечи, я отвела его к лавке, заставила сесть и начала успокаивать, привлекая все дипломатические и телепатические способности. Успокаивался Генри весьма неохотно, но я не отступала. Минуты через три, когда вампир перестал подергиваться и нечленораздельно бормотать, я даже смогла украдкой покоситься на Полин, вдохновенно смотрящую в зеркало.

Оказывается, оно не было лишено благодарности (да и чувства самосохранения тоже) – алхимичка отражалась там отнюдь не лысая и даже не с буклями. Сменявшиеся картинки представляли собой разные варианты стрижки, укладки, завивки и смены цвета, причем каждый шел Полин так, что она становилась красивее любой эльфийки. Еще бы, ведь дело было не только в прическе.

Отражение было меньше оригинала ровно на размер. Ноги у него были чуть-чуть стройнее, скулы – чуть-чуть четче, глаза – чуть-чуть больше, ресницы – чуть-чуть длиннее, а о «хомячковости» щек, по собственному выражению алхимички, можно было и вовсе забыть. Эта чуточку отретушированная Полин выглядела, видимо, именно так, как алхимичка рисовала себя в мечтах. Умное зеркало не стало ничего менять радикально, и, когда девица улыбнулась, стал заметен кривоватый передний зуб. Впрочем, это было такой милой деталью, добавлявшей облику еще толику обаяния, что мне почти захотелось иметь такой же.

Генри окончательно успокоился и уставился в стену большими печальными глазами. Я ободряюще похлопала его по плечу и пошла собирать на стол: день приближался к полуденной черте, а мы до сих пор еще не завтракали.

От страдающего герцога проку было мало, а вот Хельги, как и я, был существом практичным. Вдвоем мы тут же сообразили, что у хозяйки есть еда, и стали искать люк в подпол. Домовой, сопя из-за печки, неодобрительно следил за ползающим по полу вампиром, перед которым сами собой откидывались все половички.

– Нашел! – наконец возвестил Хельги. – Кто полезет, ты или я?

– Давай я. – Мне было интересно, потому что в подполе я ни разу не была. Вампир откинул тяжелую крышку, и я полезла вниз, осторожно наступая на узкие деревянные ступеньки.

Внизу было темно, холодно и влажно. Пахло картошкой; по нюху я ее и нашла, она была засыпана в специальный отгороженный отсек. Можно было, конечно, сварить картошки… я задумалась, прикидывая, в чем я ее понесу. Не в подоле же – стараниями вампиров рубашка у меня была короткая, и, вздумай я в подол хоть что-то насыпать, мне пришлось бы задирать ее едва не выше уровня груди. Вдобавок справа соблазнительно запахло огурцами – я оглянулась и увидела большую кадушку, прикрытую деревянной крышкой.

– Хельги! – крикнула я в светлеющий над головой квадрат. – Пусть Генри сюда спускается, только не один, а с двумя тарелками!

– А почему Генри, а не я?

– А ты пока горшок ищи подходящий!

Довод оказался весьма доступен – важное дело выбора горшка никак нельзя было доверить неопытному герцогу. Через полминуты в проеме показались вампировы ноги, а следом за ними появился и весь герцог Ривендейл, по-прежнему завитой и несчастный.

– Вот, – уныло сказал он, – тарелки…

– Иди сюда, – бодро скомандовала я, забирая у него рекомое. – Вот это, друг мой, называется «кадушка». Сверху на ней крышка. Будь добр, сними одно с другого.

На кадушку герцог посмотрел не без интереса: определенно вампиры пользовались совсем другой утварью. Крышка легла на соседнюю кадушку, огурцами запахло еще сильнее. У нас с Генри в унисон забурчали животы.

– И что теперь? – сглотнув голодную слюну, поинтересовался вампир. Как я и ожидала, новые впечатления оказали целебное воздействие на его психику (да и есть хотелось, честно говоря). Ривендейл уже не выглядел таким неадекватным, как прежде; решив продолжать политику шоковой терапии, я пожала плечами:

– Да, собственно, ничего. Засучиваешь рукав и лезешь рукой внутрь. Там водятся огурцы, может, еще и яблоки. Вытаскивай сколько получится, и вперед.

Ривендейл воззрился на меня, будто я предлагала ему залезть в кадушку целиком и еще накрыться крышкой.

– Ты что? Это же нестерильно!

– А ты понюхай, – ласково предложила я, подведя его поближе к кадушке. Вампир честно понюхал и чихнул от концентрированного укропно-чесночного аромата. – Чувствуешь, какой дезинфектант? Любую грязь сожрет и не подавится!

Алхимию герцог учил исправно. Волшебное слово «дезинфектант», а в особенности острый запах убедили его в моей правоте. Поколебавшись, он развязал тесемки на рукаве, засучил его и решительно засунул руку в кадушку по локоть.

Через несколько минут в миске лежало шесть огурцов разной длины, толщины и пупырчатости плюс еще три моченых яблочка. Генри, благоухающий, как гномья хозяйка в день Большой Засолки, пытался зубами затянуть промокшую тесемку на запястье.

– Дай помогу, – сжалилась я над вампиром.

Тот замер, глядя на меня едва ли не квадратными глазами. Я немедленно заволновалась – то ли вообще сказала. Может, по вампирскому этикету это смертельное оскорбление?

– Нет, ну если не хочешь, я не буду…

– Завяжи, – каким-то деревянным голосом попросил Ривендейл. – Пожалуйста.

Пожав плечами, я поставила миску с едой на крышку ближайшей бочки. Вампир протянул руку; стараясь не дышать, я быстренько стянула ленточку и завязала ее кокетливым бантиком. Потом, не давая Генри опомниться, я торжественно вручила ему огурцы и отправила наверх, в компанию к Хельги, зеркалу и Полин. Сама же продолжила ревизию запасов.

На свое счастье, Генри принес не две тарелки, а три, иначе я погнала бы его сюда еще раз. Кроме картошки я обнаружила еще шаньги и мед в сотах – так что, когда я вылезла по лестничке наверх, оба вампира встретили меня одинаково довольными взглядами. Хельги поспешно что-то дожевал и забрал у меня тарелку с шаньгами.

– Руки прочь от вольного Лыкоморья! – рыкнула я, отбирая тарелку. – Иди за картошкой, вампирюга!

– Так я ее уже нашел, – слегка нечленораздельно сообщил вампир. Едва он раскрыл рот, я в этом убедилась: выдыхаемый Хельги воздух отчетливо пах вареной картошкой, а на столе я запоздало увидела горстку очисток и чугунок. В чугунке лежало еще несколько крупных картофелин в мундире; одну из них с аристократичным видом очищал Генри Ривендейл. Пользовался он, разумеется, не ногтями, но фамильным кинжалом: стружка выходила ровная, тонкая и вьющаяся, как сам вампир. На глаза ему то и дело падала кудрявая прядь, которую герцог сдувал с видимым ожесточением.

– Мы еще молоко нашли, – сообщил он, не отрывая взгляда от картофелины. – Только зря, все едино незачем…

Ну, кому, может, и незачем, а вот мне всегда пригодится! Все проблемы по поводу молока с огурцами у меня решались крайне просто: молоком я намеревалась запивать не огурцы, а картошку, ну а что там прилагается к оной – дело десятое. Так что я с готовностью налила себе полную кружку, уселась на лавку и подтянула поближе миску с огурцами и тарелку с шаньгами. Вампиры попытались восстановить справедливость, но, встретив крайне нехороший взгляд, просто пододвинулись ко мне. Полин продолжала вертеться перед зеркалом, и совесть чуть царапнула меня своим когтем.

– Полин… – окликнула я алхимичку.

Та, не оборачиваясь, досадливо дернула плечом. Еще бы. Зеркало как раз показывало ей ее же, но в длинном белом платье с черной отделкой, с вьющимися волосами цвета воронова крыла, хитро закрепленными на макушке, и с бриллиантовыми сережками, сделанными в виде миниатюрных гроздьев винограда.

– Ну я так понимаю, ты не голодна? Мы твою порцию разделим между собой, ладно?

Я, конечно, не блистательный Ривендейл, но с понятием тактики тоже знакома. Атака была рассчитана очень точно и увенчалась успехом: Полин примчалась к нам со скоростью звука, плюхнулась на лавку рядом с Хельги и тут же ухватила огурец. Я поспешила спрятать улыбку в кружке с молоком: если что и могло отвлечь алхимичку от пищи духовной, так это возможность пропустить завтрак.

За окном становилось все темнее – над лесом сходились тучи, надвигалась гроза. То и дело проносился ветер, и деревья глухо шумели листвой.

Я сидела на лавке поджав ноги и куталась в плащ Хельги, проигранный им Ривендейлу три минуты назад. В хозяйкиных закромах отыскалась старая колода карт, и вампиры тут же сели играть, позвав с собой и нас. Полин сначала отказалась, но потом, соблазнившись азартными вскриками, попросилась обратно. Меня тоже звали, но я покачала головой, памятуя о предыдущей попытке. Кажется, этому все были только рады.

Время текло медленно, как всегда бывает перед дождем. Я посмотрела в окно; озеро было серым, и по нему ходили небольшие волны. Из-под рамы тянуло сквозняком. Я поежилась, пододвинулась к Ривендейлу и беззастенчиво заглянула к нему в карты. Набор как набор. Шестерка, семерка, десятка, король, два валета, один из них козырной… Я задумчиво пошевелила пальцами ног, выглядывающими из-под плаща, и тут комнату озарила белая вспышка, а над лесом гулко раскатился гром. Вампиры одновременно вскинули головы – в этот момент за дверью громко мяукнули.

Полин переглянулась со мной: алхимичка сидела ближе всех к выходу, но вставать ей не хотелось. Я красноречиво пошевелила пальцами еще раз, и девица со вздохом поднялась на ноги и прошла к двери. Стоило Полин только едва приоткрыть дверь, как внутрь просочилась тощая трехцветная кошка. Мимоходом животное потерлось Полин об ногу, потом прошло к столу и легко вспрыгнуло на лавку.

– Может, ей молочка налить? – умилилась Полин.

– Налей, – пожал плечами Хельги. У него только-только пошла масть.

Алхимичка изящно процокала к столу, привычно бросив в зеркало оценивающий взгляд, на мгновение застыла и с нечеловеческой скоростью бросилась прочь из избы.

– Эй, что с ней такое? – Генри недоуменно посмотрел девице вслед.

Я выглянула в окно. Полин целенаправленно мчалась к озеру, не обращая внимания на струи дождя. Она метнулась к лодке и начала старательно толкать ее в воду.

– Идемте-ка выйдем, – предложил Хельги, которому, очевидно, стало жалко лодки.

Генри с облегчением бросил карты в отбой и встал на ноги.

Мы подбежали к Полин как раз в тот момент, когда она с пыхтением толкала лодку к воде. В глазах у алхимички горел нехороший блеск, поэтому Хельги тут же подстроился рядом, не задавая лишних вопросов. Натренированный вампир столкнул судно в озеро, и Полин тут же запрыгнула внутрь.

– А вы чего ждете? – воскликнула она, едва не приплясывая от, возбуждения. – Дождь же кончится, мрыс дерр гаст!

– Сядь! – приказал Хельги, запрыгивая к ней. Мы с Генри переглянулись и поспешили присоединиться. Вампиры уже привычно взялись за весла, и лодка медленно взяла курс от берега.

– Плывите туда! – Полин, как статуя Добрыни Державича, указала дланью на середину озера.

– Плывем, – согласился Хельги. Молчаливый Генри, от дождя закурчавившийся еще сильнее, только орудовал веслом. – А куда и зачем?

Полин вздохнула несколько раз – не то от возбуждения, не то стараясь успокоиться.

– Вон там, – указующий перст снова взлетел в воздух, – цветет варвакча. Понимаете? Настоящая варвакча, о семи корнях и девяти лепестках! Спит сто лет, поднимается на поверхность исключительно в первую летнюю грозу после первой молнии и до второй! Понимаете?! На ней половина лекарственных декоктов, она дороже чем единорожий рог, у нас в Академии ее нет, только у магистра Ламмерлэйк для особых случаев! А тут – облаком, видите?

– Видим, – без особой уверенности ответила я. Рассмотреть хоть что-то сквозь крепчающий ливень оказалось довольно сложно, но впереди на серой воде и впрямь маячило что-то зеленое.

Вампиры слаженно гребли к зеленому пятну. Волны качали лодку, я куталась в промокшую рубашку – сейчас я была особенно зла на изобретательного Хельги, предложившего использовать мой подол в качестве ленточек. Пятно приближалось, Полин подпрыгивала на скамье – ей даже не было холодно, наверное, все мысли занимала загадочная варвакча.

Капли дождя, ударяясь о водяную гладь, отпрыгивали от нее, как маленькие фонтанчики. Мы приближались, и я рассмотрела, что пятно – это и в самом деле трава, почти сплошь покрытая тугими бутонами. Кое-где виднелись распустившиеся цветы: белые, меленькие и невзрачные. До половины погружаясь в холодную воду, растение непрестанно шевелило тонкими побегами и маленькими листьями. Корней у него, кажется, не было – были только стебли, связывающие отдельные растения в общий зеленый ковер.

– Что, это оно и есть? – слегка разочарованно спросил Хельги.

Полин не ответила: ей было не до того. Перегнувшись через борт, она сосредоточенно срывала бутончики, действуя с заразительным энтузиазмом. Бутончиков, как я прикинула на глаз, было много, их хватило бы и на двадцать Полин, так что особенного экологического вреда алхимичка не причиняла.

– Что смотрите? – обернулась она, высыпая добычу на скамью. – Рвите давайте, пока молния не сверкнула!

– Мы на веслах, – отмахнулся Хельги. – Яльга?

– Ладно, ладно…

Я перегнулась через борт и окунула руки в воду. Вода была, как ни странно, теплая – куда теплее, чем воздух. Бутончики срывались очень легко, скоро я набрала полную горсть. Высыпав ее на скамейку к кучке Полин, я вновь нагнулась к воде. Лодку раскачивало все сильнее, а все бутончики в радиусе вытянутой руки я уже собрала. Но впереди, буквально сантиметрах в трех от выщипанного полукруга, заманчиво маячили новые бутоны. Закусив губу, я потянулась к ним – но тут лодку качнуло особенно сильно, и я выскользнула в воду, подняв кучу брызг.

Вода и впрямь оказалась теплая, и ее сразу сделалось много. Поверхность озера мигом сомкнулась над моей головой, я сдуру попыталась вдохнуть – тут же захлебнулась и забила руками и ногами, стараясь подняться наверх. Получалось плохо – плавать я не умела, а место было глубокое.

Я не успела толком понять, что испугалась, когда сверху раздался громкий всплеск, я почувствовала толчок, и рядом со мной оказалась чья-то темная фигура. Чужая рука схватила меня за косу, и еще через несколько секунд меня вытащили на поверхность недалеко от борта лодки. Я вцепилась в него обеими руками и яростно закашлялась, чувствуя, как из носа течет вода. Намокшая и потяжелевшая коса змеей болталась рядом.

Хельги, сидевший в лодке, протянул мне руку – кое-как я залезла внутрь и скорчилась на скамейке, дрожа от холода. После теплой воды дождь казался уж вовсе ледяным.

Вслед за мной в лодку залез Генри – мокрый как мышь, то есть примерно как я. С нас двоих на дно мигом натекла большая лужа; несколько секунд мы, трясясь, смотрели друг на друга, а потом я проклацала:

– Сп-п-пас-с-с-сиб-б-бо!

– П-п-пож-ж-а-а-луйст-та, – в тон откликнулся Ривендейл. – Всег-г-д-д-да рад-д п-пом-мочь д-даме…

Сверкнула белая вспышка, через несколько секунд над озером раскатился гром. В тот же момент варвакча пропала под водой – водная гладь опять сделалась пуста.

– Ну вот, – расстроилась Полин, – почти ничего не собрали!

Дождь и не думал прекращаться, так что пальму первенства по степени мокрости мы с Ривендейлом удерживали недолго. Хельги и Полин промокли до нитки, на днище лодки скопилась приличная лужа – то ли сверху накапало, то ли снизу просочилось. Алхимичка с упоением перебирала бутончики, и оторвать ее от этого не смог бы, наверное, даже Эгмонт, так что черпак дали мне, и я мрачно подключилась к работе.

До берега мы доплыли под слаженное клацанье четырех наборов зубов. Малодушно оставив вампиров вытаскивать лодку на берег, мы с Полин рванули в избу, причем алхимичка не отставала, даром что прижимала к груди две полные горсти драгоценных бутончиков. Дверь, разумеется, пришлось открывать мне – спеша поскорее нырнуть хотя в относительное, но тепло, я распахнула ее на всю ширь и остолбенела.

Внутри было тепло безо всякого «относительно». В печке потрескивали дрова, на полу лежали одеяла, а на столе рядом с глиняным горшком, замотанным в пушистый шарф, сидело нечто мохнатое, бородатое и глазастое, обутое в новехонькие лапоточки.

– Чего вылупились? – ворчливо поприветствовало оно нас. – Дверь закройте, а то избу выстудите! Вестимо, волос долог, да ум короток…

Стриженая Полин, на которую эта аксиома не распространялась, шустро юркнула внутрь. Вместо того чтобы броситься к печке и отогреваться у теплого каменного бока, она подбежала к столу и высыпала на скобленую столешницу свое сокровище. Домовой с интересом покосился в ее сторону; увидев же, что именно раскладывает по бутончику Полин, он только охнул, всплеснул лапками и поспешил присоединиться.

Я утешила совесть тем, что уже пострадала за нужды алхимии, и с довольным полустоном стащила промокшую рубашку. Домовой, на секунду отвлекшись от сортирования с любопытством покосился в мою сторону; я торопливо закуталась в теплое одеяло и протянула руки к печке.

Хлопнула дверь – зашли вампиры. У печки разом стало немного теснее; через несколько минут к нам присоединилась дрожащая, но довольная Полин, которую изгнал от стола заботливый домовой. Одеял хватило на всех, печка тоже была немаленькая, вдобавок алхимичка размотала укутанный горшок и вылила его содержимое в большую глиняную кружку. Это был какой-то согревающий взвар, сладкий до горечи, вкусно пахнущий дымом, летом, медом, земляникой и дорожной пылью. Очень здорово было принимать кружку в озябшие ладони, делать большой глоток, втягивать носом ароматный пар и передавать кружку соседу.

Я поправила чуточку сползшее одеяло, сладко зажмурилась и протянула ноги к нижней печной дверце. Как оказалась, идея была ненова – ног там было уже шесть, но им пришлось потесниться. Спать хотелось все сильнее, и я, подумав, что терять уже нечего, беззастенчиво пристроила голову на плечо Генри Ривендейлу. Благо места там много, плечи у вампира были широкие.

Полин смерила меня оценивающим взглядом. Подсыхая, Ривендейл начинал приобретать прежнюю, прямую шевелюру, сообразно росли и его акции в глазах алхимички. Такой наглый акт покушения на Наше Все Полин спускать была не намерена; потому она, облизнув губы розовым язычком, быстро приняла контрмеры.

Ничего не подозревающий Генри передал ей кружку с взваром.

– Ге-энри, – ласково пропела Полин, – какие у тебя длинные, изящные, музыкальные пальцы!

Ривендейл, в это время как раз шевеливший пальцами на босых ногах, быстро поджал ноги под себя.

Секунду до нас доходило, а потом мы с Хельги хором расхохотались. Наверное, картина Генри, музицирующего с помощью ног, явилась нам одновременно. Оскорбленная в лучших чувствах Полин мигом вздернула нос, несчастный Ривендейл пытался понять, что ему делать: тоже хохотать или тоже оскорбиться, – а я просто смеялась, забыв даже про сползающее одеяло.

– Уй музыкальные! – сдавленно поддержал алхимичку Хельги. – Ни у кого таких больше нет!

Вот почему у эльфийки Гудрун гитара была расстроенная…

Подошла давешняя кошка и, потеревшись лбом о мою ногу, без приглашения запрыгнула мне на колени. Даром что тощее, весило животное немало; еще хихикая, я почесала его за ухом, и оно довольно заурчало в ответ. Мурлыканье рождалось у кошки не в горле, а где-то в животе, и потому мне казалось, что я держу на коленях пушистый увесистый гномский агрегат.

Дождь по-прежнему глухо шумел за окном.

Может, спать было еще рано – снаружи только-только смеркалось, но на это нам, признаться, было наплевать. Я сдалась первой: поняв, что вот-вот усну прямо здесь, уткнувшись носом в того, кто окажется ближе, я нашла в себе силы доползти до лавки и рухнуть уже на нее. Влажное одеяло все едино было теплым; я завернулась в него как можно плотнее, мигом пригрелась, расслабилась и заснула.

Как ни странно, мне приснилась Академия – вот уж по чему я и не думала скучать. Точнее, сначала мне приснилась ночь, потом – тонкий шпиль Астрономической башни, пронзающий темное небо, а потом – кабинет магистра Буковца и сам директор, нервно бегающий от стены к стене.

– Нет, ну и как вы это объясните, коллеги? – с надрывом вопрошал он, то и дело всплескивая руками. – Как, я спрашиваю? Что такое должно было случиться, чтобы четыре магистра Академии Магических Искусств, из которых у двоих шестая ступень, а у другого – четвертая, не смогли совладать с банальнейшим сложносплетенным телепортом?!

– Вы знаете, коллега, – с непередаваемой язвительностью ответил женский голос из-за моей спины, – лично мне это тоже очень интересно. А если уж речь зашла о категориях, то у вас, насколько я помню, пятая. И матрицу телепорта разрабатывали именно вы!

Я оглянулась – голос, как и следовало ожидать, принадлежал Эльвире Ламмерлэйк. Воинственно скрестив руки на груди, она высоко держала голову, готовая ринуться в бой, – но я заметила, что алхимичка выглядит далеко не так блестяще, как обычно. Под глазами у нее залегли тени, а черты лица обозначились чуть резче, и этого не могла скрыть даже мастерски наложенная косметика.

Рядом с магистром Ламмерлэйк стоял Рихтер. Выглядел он тоже нелучшим образом, из глаз почти исчез привычный вредный блеск. Боевой маг молча хмурился, и причиной этого явно был не мельтешащий у стенки директор.

– Про матрицу мы еще поговорим, – зловеще пообещал тот, остановившись и уставив на алхимичку указательный палец. Эльвира смерила его хмурым взглядом, и палец тут же исчез: от греха подальше директор и вовсе сунул руку за спину. – Да, поговорим, коллеги! Я еще прослежу, кто и как выполнил свою часть работы!.. Да вы… да вы хоть отдаете себе отчет в том, что произошло? Наследный герцог дома Ривендейл, пропавший неизвестно куда! Дипломатический скандал, лишение субсидий, возможно – закрытие Академии! Или вы забыли, коллеги, что его светлость Ричард Ривендейл возглавляет попечительский совет?

– У меня хорошая память, коллега! – вскинулась алхимичка. – Я помню еще и то, что среди пропавших адептов есть и моя ученица! Между прочим, если вас так интересует родословная обучающихся, племянница Эллис де Трийе! Быть может, это вы забыли, каким характером отличается оная особа?