Текст книги "Удача любит рыжих. (Трилогия)"
Автор книги: Мария Быкова
Соавторы: Лариса Телятникова
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 36 (всего у книги 53 страниц)
Больше всего мне понравилось слово «какую-то». А что, главным достоинством нашего декана всегда была честность. Да, еще эта, как ее? – открытость и прямота. Вот.
До второй, теоретической, пары дошли не все.
После нашего совместного с Ривендейлом Щита народ определенно ждал, что высокое руководство оценит нашу работу, опомнится и перестанет рвать и метать. Руководство и впрямь опомнилось, но добрее от этого не стало. Впрочем, особенно позверствовать оно не успело: прозвенел звонок, и Рихтер, хмыкнув, указал нам на дверь. Мы поспешили воспользоваться разрешением.
– Лучше б он никуда не уезжал, – выразил общее мнение Куругорм, вернувшийся из медпункта. Выглядел эльф далеко не столь блестяще, как прежде: близкое знакомство с баньши, пускай и не совсем настоящей, никому не добавляло привлекательности.
– Это кто тебе засветил, баньши, что ли? – заинтересовался Снорри, приглядываясь к лицу Куругорма.
Эльф недовольно отвернулся, но я присвистнула, успев заметить, что под глазом у него наливается многообещающий синяк.
– А вообще, правильно Горме говорит! – подхватил Келефин, выручая брата. – Раньше Рихтер, конечно, тоже был не сахар…
– Но и не кислота ведь! – хмуро закончил Хельги.
Я философски пожала плечами:
– А может, это на человека так графство действует?
Народ заинтересованно развернулся в мою сторону.
– Какое такое графство? – с любопытством спросил Келефин. – В Западных Землях?
Я прикусила губу, запоздало сообразив, что говорить этого, наверное, все же не стоило. Мне рассказали по секрету, и вообще… известно же, в мужском коллективе сплетни расходятся еще быстрей, чем в женском. Но братья-адепты смотрели довольно хищно, и я решила, что рассказать получится дешевле.
– Ну… графство и графство, чего такого? Я толком сама не знаю. Говорят, по наследству получил…
– Ты его еще с этим поздравь, – мрачно съязвил Куругорм. – Открытку подари, мрыс дерр гаст…
– Я тебе сейчас открытку подарю, – пообещала я, недовольно ощущая, как у меня начинает побаливать голова. – Под другой глаз, для симметрии.
Эльф, шепотом ругнувшись, полез в сумку за тетрадью. Не знаю уж, чего он собирался в ней вычитать, но вновь раздался звонок, и мы отправились в класс. Я шла, по пути осторожно массируя пальцами виски.
Но боль не утихала.
Второе занятие оказалось ничем не проще первого. Решив, похоже, окончательно нас добить, Рихтер устроил теоретический зачет: двадцать четыре вопроса, двенадцать – про баньши, двенадцать – про боевые пульсары. Про баньши я что-то да знала, спасибо магистру-фэйриведу, а вот с пульсарами дело обстояло гораздо хуже. Все, что было мне про них известно, – что они круглые, огненные, разных размеров и здорово жгутся. Да, и еще – что у меня они разваливаются на четвертой секунде полета.
Некоторое чувство, возможно именовавшееся интуицией, подсказывало: хорошей оценки за этот зачет мне ждать не приходится. Ладно, чего уж теперь… честно написав все, что знала, я сдала листочек, положила локти на парту и осторожно опустила на них голову. Мр-рыс… глаза слипались, в черепе словно гномы отбойным молотком долбили, и я прикрыла глаза, мысленно показав Рихтеру большой кукиш. Зачет я написала? – написала. Баньши распылила? – еще как. Ну и чего от меня еще требуется?
Мрыс дерр гаст!
Я вдруг вспомнила, о чем хотела поговорить с любимым деканом. Верно-верно… у меня, значит, голова болит, я, значит, каждые четыре года чужие сны вижу – так, наверное, я имею право знать, отчего вся эта муть происходит? Есть, конечно, вариант, что Рихтер откажется давать пояснения… В таком случае ему же хуже. Я начну выяснять самостоятельно.
Ибо будьте уверены, по ночам я предпочитаю смотреть нормальные сны, а не заплутавшие видения!
Дабы ни у кого не возникло нехороших подозрений, после урока я сделала вид, что потеряла в сумке какую-то необходимую штуку. Вид, очевидно, получился весьма натуральный: ко мне дважды подходили вампиры и один раз – эльф, дабы уточнить, что именно столь необходимо мне для жизни, и предложить возможный заменитель. Я отмахивалась, объясняя, что справлюсь и сама.
Похоже, Рихтер понял, почему необходимые штуки теряются именно после его уроков. Пока я отделывалась от сочувствующих вампиров, он ушел в примыкающую к кабинету лабораторию. Когда смылся наконец последний эльф и я с чувством выполненного долга защелкнула замочек, магистр вернулся обратно, захватив с собой несколько достаточно объемистых книг.
– Очень удачно, что вы задержались, – сказал он, пока я пыталась сообразить, с чего начать расспросы.
Вся стопка перекочевала ко мне в руки.
– И что это такое? – слегка ошарашенно спросила я, забыв даже посмотреть на обложку верхнего тома.
Эгмонт пожал плечами:
– Ваше домашнее задание на ближайшие две недели.
– Так вы же уже задали, – обреченно сказала я, уже поняв, что отвертеться не получится.
– Студентка Ясица, – сказал магистр таким вежливым тоном, что все аргументы мигом вылетели у меня из головы, – я давно понял, что если хочу оставить от Академии хоть что-то, кроме выжженного пятна, то должен принять некоторые меры. Вы слишком плохо умеете скучать и слишком хорошо – находить себе занятие.
«Это он про лягушек», – подумала я. Или про тот эпизод с василиском.
Или про мгымбра… кто его знает?
– И что мне с этим делать?
– К пятнадцатому числу приготовите доклад о методах, изложенных в тексте. Имейте в виду, книги старые, кое-где допущены тактические ошибки. Я надеюсь, что вы сможете заметить их и исправить.
Спасибо, хоть не стратегические. Я изо всех сил старалась сохранить на лице должный учебный энтузиазм. Наверное, изображалось плохо, потому что Эгмонт только хмыкнул и сел на соседнюю с моей парту.
– Я сомневаюсь, студентка, – задумчиво произнес он, – что за шесть недель вы овладели телепатией настолько хорошо, что сумели прочесть мои мысли. Я так понял, что вы хотели что-то у меня спросить?
– Да, – медленно ответила я. – У меня есть к вам один вопрос… Мастер.
Эгмонт чуть сощурился.
– Вообще-то, – так же медленно произнес он, – в Академии принято другое обращение. И за последние десять лет я привык, чтобы адепты называли меня магистром.
– Сегодня ночью я узнала, что когда-то вам был привычнее именно этот вариант…
Он, по-прежнему сощурившись, смотрел мне в лицо. «Мрыс тебя побери», – бессильно подумала я. Да уж… натуральный стратегический недочет. Я попыталась сыграть на чужом поле, не сообразив, что в деле намеков и недомолвок магистр преуспел куда как больше меня.
Ладно, сыграем в открытую…
– Короче, – вздохнув, сказала я, – двадцать девятого снежня каждого високосного года мне снится один и тот же сон. И, насколько я понимаю, вы отлично знаете, какой именно. – Он кивнул, и я, ободренная хотя бы таким минимальным успехом, поспешила его закрепить. – Меня не интересуют подробности, в конце концов это ваше личное дело, ответьте только на один вопрос. При чем здесь я?
– До какого момента досмотрели? – после паузы спросил он.
– До того, как некто Мастер ушел из зала.
– И что же осталось вам непонятным?
Я едва не взвыла, сдержавшись только потому, что технично все равно не получится – не та родословная.
– Да все! При чем здесь я? При чем… – Я поискала нужное слово, не нашла, но фраза требовала логического завершения, и потому я выпалила, не особенно задумываясь: – При чем здесь алхимия?
Магистр коротко рассмеялся.
– Если мне что-то непонятно, я всегда начинаю с начала, – сказал он. – У вас, похоже, тот же самый принцип. Вы угадали удивительно точно, студентка Ясица. Все началось именно с алхимии. Итак, вы хотите знать, что именно тогда произошло?
– Да, – кивнула я.
– Все началось с алхимии, – повторил Эгмонт. – Дело было двенадцать лет тому назад, и я учился на выпускном курсе… Насколько мне известно, – неожиданно спросил он, – вы достигли в алхимии некоторых успехов? Магистр Ламмерлэйк отзывалась о вас очень хорошо…
Я пожала плечами. С алхимией дела у меня обстояли и впрямь неплохо, и несколько раз на последних занятиях я даже удостаивалась краткой Эльвириной похвалы. Учитывая, что на одобрение, в отличие от порицания, алхимичка была донельзя скупа, ее положительная оценка стоила дорого.
– Обо мне так хорошо не отзывались, – продолжил магистр. – Вообще, по алхимии у меня было качественное, устойчивое «удовлетворительно». По принципу: мандрагору не мандрагору, но горчицу, особенно по инструкции и с учителем, приготовить смогу. Но не зря говорят, что даже графоман раз в жизни напишет гениальную строчку. Здесь уже вопрос судьбы.
Он замолчал, глядя в окно. Я посмотрела туда же; за окном было пусто, только хлопьями падал снег, который не знал, что вообще-то уже полдня как началась весна.
– У меня был друг. Вы, наверное, заметили его в вашем сне, студентка. Его было сложно не заметить – для этого надо было быть абсолютно глухим. Глухих среди нас не имелось, так что мы прозвали его Трубадуром.
«Надо же, какое совпадение», – подумала я. Мне почему-то пришел в голову тот же самый вариант.
– И на нашем же курсе училась наследная эльфийская принцесса. Очень красивая… впрочем, не мне вам рассказывать, вы наверняка ее видели. Первый закон магии, студентка. Формулировка ан-Насира. «Если где-нибудь чего-нибудь прибудет, то в другом месте того же самого ровно настолько же и убудет». В ее случае закон нарушался. Она была не только красива, но и умна, талантлива, обаятельна… в общем, мой друг ее полюбил. Сами понимаете, что рассчитывать ему было не на что.
– Она его что, не любила? – уточнила я, не совсем поняв, в чем здесь была загвоздка. Ну ладно, умница-красавица-наследница… и что? А государственные интересы – когда это о них девицы думали?
Эгмонт пожал плечами.
– На тот момент она считала, что нет… В общем, Трубадур ничего от нее не требовал. Ну не любит, значит, не любит – что же, убивать за это, что ли? Трубадур был именно Трубадуром. Он хотел только одного. Чтобы она его запомнила. В хоть сколько-нибудь хорошем смысле.
– Так сварить эликсир памяти, – предложила я. Первый курс, четвертая тема. Элементарное зелье, готовится за полтора часа.
– Он тоже об этом подумал, – согласился Эгмонт. – Вот только если у меня по алхимии стояла тройка, то у него был хронический «неуд.». Слишком мало магических сил. Его, собственно, и в Академии-то держали только за песни, такие уж в них были чары. Поэтому Трубадур попросил меня об услуге.
– И вы согласились, – констатировала я.
Магистр знакомым движением поднял правую бровь:
– А вы бы отказались? Настоящие друзья встречаются не слишком-то часто. Я ничего не обещал, но попытался сделать…
– А купить не пробовали?
– На что? – искренне удивился Рихтер. – Моей стипендии, кстати примерно равной вашей, хватило бы от силы на пустой бутылек. У Трубадура соответственно денег было еще меньше. Да и к тому же кто знает, каким будет принцип запоминания? Если ей полгода придется избавляться от зеленых пятен на лице, она его точно запомнит, но не так, как хотелось бы. А так хотя бы примерно известно, кто и что сварил…
В принципе я понимала, о чем говорит магистр. Не так давно Полин прикупила в какой-то лавке со скидкой бутылочку зелья для роста ногтей. Нет, все было честно – ногти росли, а про их длину, толщину, способность к закручиванию и скорость роста на этикетке ничего не говорилось. Пока алхимичка шла до медпункта, народ был свято уверен, что это натуральный упырь, ненароком сбежавший от некромантов. Полет фантазии не остановило даже то, что от Белой Дамы никто еще не сбегал. В медпункте ногти обрезали чуть больше часа. Не знаю чем, потому что прочностью они превосходили даже алмазы. Кстати, Полин не растерялась, быстренько поцарапала обрезком крошечный бриллиантик в своем перстне и закатила грандиозный скандал гному-ювелиру. Тот тоже не растерялся и всучил ей другое колечко – с камнем размером вдвое больше прежнего. Все были довольны, особенно близнецы аунд Лиррен, которым гном пообещал неограниченный кредит за то, чтобы они не открыли Полин, который из камней был настоящим.
В лавке же, где было прикуплено зелье, претензий не приняли. Когда алхимичка попыталась закатить еще один скандал, упирая на права потребителя, ей объяснили, что все обязательства, взятые фирмой, таковая выполнила в положенный срок. Ногти росли? – Росли. Прочные? Еще бы. Не ломались? В этом месте Полин невольно содрогнулась. Значит, все честно; а в столь неожиданных побочных эффектах покупательнице следует винить свой неправильный организм и создавших его родителей.
– Честное слово, студентка, я до сих пор не понимаю, как я ухитрился сварить то, что сварил. Но тогда я еще не знал, какую изобрел штуку. То, что конденсировалось в пробирке, было относительно похоже на искомый эликсир. Я прикинул цвет, запах и алхимические реакции и решил, что никого этим не отравлю. А если и отравлю, то медпункт близко.
– И что, – с некоторым любопытством спросила я, – они выпили это без вопросов?
Рисковые люди, ничего не скажешь. Я еще помнила, как ненароком попробовала приготовленный Хельги состав, по идее должный привлекать на выпившего деньги, и то, как здорово сэкономила на питании за два последующих дня. По весьма прозаической причине: я зеленела при одном упоминании о съестном.
– Не знаю. – Эгмонт пожал плечами. – Я не спрашивал. Выпили – и ладно.
– И что было дальше? – уточнила я, потому что магистр опять смолк.
– А дальше, – Рихтер усмехнулся, – дальше, студентка Ясица, начались совершенно невероятные вещи. Через две недели по Академии ходила сенсационная новость. Новость о том, что Принцесса выходит замуж за Трубадура. Скандал был страшный. Представьте, иностранные принцы уже добрых сорок лет окучивают эльфийское посольство, отсылают в тамошние леса подарок за подарком, подписывают невыгодные для себя договоры – и все ради того, чтобы цель неожиданно ушла замуж. За нищего, как храмовая мышь, менестреля, практически лишенного магического дара и не имеющего никаких влиятельных родственников.
– Вы ее что, приворожили? – восхитилась я.
Над приворотным зельем, способным хотя бы на минуту затмить разум чистокровного эльфа, бились бесчисленные поколения травниц. Вотще: эльфы, как и положено идеалам, оставались прекрасны, но недостижимы.
Такая уж у них была биохимия.
– Эльфов невозможно приворожить, – разочаровал меня магистр. – Приворотные чары у них в крови – лучшей защиты и придумать нельзя. Но тогдашний Властитель решил подстраховаться, равно как и обиженные принцы. Они скинулись и устроили комиссию из независимых членов КОВЕНа. Я, понятно, не бегал по Академии, демонстрируя всем и каждому то замечательное, что сумел получить. Меня нашли и так, а после этого изъяли зелье на анализ.
– И что же это было? – не выдержала я.
– Это и в самом деле был эликсир. Но не памяти и тем более не любви, а истины. Те, кто его выпьет, начинали понимать не только то, что они говорят друг другу, но и то, что они друг о друге думают. Даже если сами об этом еще не знают. Словом, они видели друг друга в истинном свете.
– Значит, она все-таки его любила, – задумчиво пробормотала я.
– Значит, – согласился Эгмонт. – Эльфы, правда, поначалу были не слишком-то рады. Им вроде как нужен был правильный Властитель, желательно богатый, перспективный и чистокровный, а не это непонятное нечто. Одна радость, что нечто ходит с эльфийской лютней. Мысль эта задержалась ненадолго – ровно до тех пор, как кто-то из них не услышал, что и как поет Трубадур. После этого народ решил, что принцесса у них, как всегда, оказалась на высоте и сделала максимально правильный выбор. В самом деле, богатых да перспективных везде полно, их и королями не обязательно делать. А вот такое чудо есть теперь только у них. Что не король – не беда: пусть будет принц-консорт. Главное, что такого замечательного менестреля больше нет ни в одном из прочих государств.
– Прям гномы какие-то… – не удержавшись, съехидничала я.
– Эльфы, студентка Ясица, только выглядят такими наивными. На деле они и гнома обсчитают, если тот вовремя не спохватится…
Подумав, я в должной мере оценила последнюю фразу. Помимо парадоксальности, она претендовала и на правдивость, особенно если вспомнить, что именно эльфы – за исключением, ясное дело, близнецов – как раз не пожелали сыграть со мной в карты. В отличие от многоумных гномов, проигравшихся едва ли не до штанов.
– Это замечательное зелье я готовил в пробирке. Благо ингредиентов было по полщепотки каждого. Соответственно продукта на выходе получилось всего ничего: капель десять, может, чуть меньше, может, чуть больше. Когда я сообразил, что ухитрился сварить нечто дельное, сменил под конденсатором пробирку, с ней и отправился к Трубадуру. В первый, он же последний, раз ушло ровно четыре капли. Остальное осталось у меня – его и изъяли пару недель спустя ковенские маги. Они, между прочим, и установили, что такое я ухитрился получить. С меня взяли клятву никогда больше не делать эликсира. Я поклялся с чистой совестью, потому что сам не помнил, что, в каких пропорциях и с чем смешивал…
Магистр помолчал, глядя куда-то мимо меня. Я вежливо ожидала продолжения, краем глаза рассматривая верхнюю книгу в выданной мне стопке.
– Собственно, на этом предыстория и заканчивается. Дальше начинается уже история, алхимия, впрочем, и в ней продолжает играть главную роль. Маленькое отступление. В одной группе со мной учился некий адепт. Очень талантливый. Очень старательный. Поверьте моему опыту, студентка, редко случается, чтобы ученик был и тем и другим. Вдобавок он происходил из очень известного рода. Способности к чародейству нечасто передаются по наследству, – поэтому магических династий не так уж много, и их фамилии всегда на слуху. Ему не составляло ни малейшего труда быть лучшим – причем не только среди нас, но и среди адептов с более старших курсов. Очень яркий студент. Наш учитель любил таких. Впрочем, – Эгмонт усмехнулся, – кто же их не любит?
– Это и был тот, с которым вы сражались?
– Да.
– Вы… вы и в самом деле завидовали ему?
Этот вопрос вырвался у меня случайно. Я не рассчитывала, что Эгмонт станет на него отвечать, но он, помедлив, кивнул:
– Разумеется… Он был первым, студентка Ясица. Он был первым, а я в лучшем случае вторым. Он был гений, самый лучший, самый успешный, всеми любимый… А я был никто, и звали меня никак. Я пытался его догнать, но догнать никак не получалось. К тому же он прекрасно это знал и никогда не упускал случая напомнить.
Я с сомнением посмотрела на магистра. На память я не жаловалась и сон помнила в деталях, однако в мозгах все-таки происходил маленький переклин. Мрыс эт веллер, ну не могла я представить, чтобы этот Эгмонт завидовал кому бы то ни было. Чтобы он хоть сколько-нибудь дергался из-за старого плаща и заштопанных штанов. Чтобы, в конце концов, у него так сорвало крышу. Это у него-то, такого спокойного, расчетливого и ехидного!..
Да скорее Генри Ривендейл продаст фамильную шпагу!..
– Люди меняются, – серьезно сказал магистр, поймав мой взгляд. – Люди меняются, и порой даже в лучшую сторону. Наступает момент, когда понимаешь, что главное – быть не первым, а единственным. И не в смысле устранения конкурентов… Однако боги с ней, с философией. Вернемся к алхимии. Как раз на алхимическом факультете училась одна девушка, каковую звали Фарриной. Была она вампиршей, графиней – впрочем, может быть, что и княжной, – и еще одним моим другом. Ее такое положение дел вполне устраивало, я же хотел от нее немного другого.
– Я понимаю, – осторожно кивнула я, пытаясь наскрести по сусекам хоть немножко такта и воспитанности. Ну как же, тут такое… трагедия или как минимум личная драма.
Прям как в книжках Полин.
– Ничего вы не понимаете, студентка, – ухмыльнулся магистр. Чего-чего, а вот мировой грусти на его физиономии определенно не читалось. Я немножко расслабилась: еще бы, душещипательные истории – это не ко мне, а к Полин. – Я же не эльф, в самом-то деле. Зачем устраивать трагедии там, где их нет? Она, в конце концов, была не виновата, что любила не меня… Мне хватало того, что она просто хорошо ко мне относилась. Мы были друзьями, все четверо – я, Фаррина, Принцесса и Трубадур. Нет, вас или близнецов аунд Лиррен нам переплюнуть не удалось, и подобных легенд о нас не складывали… Но все равно было весело. Если бы не Фаррина и Принцесса, мы с Трубадуром лишились бы стипендии на много лет вперед. Я и сейчас бы выплачивал Академии долги.
– Принцесса? – удивленно переспросила я. Ладно, Эгмонта или Трубадура я еще могла представить, скажем, в игральной комнате или «Под пентаграммой». С Фарриной фантазия тоже работала, но уже хуже. Но Принцесса, нежная эльфийка из сказки…
– Эльфы всегда умели преподносить сюрпризы, – хмыкнул маг. – Но речь не о том… Словом, никаких претензий к Фаррине я не имел. Ничего бы не случилось, даже с учетом того, что она предпочла мне не кого-нибудь, а этого самого адепта, о котором речь шла немножко выше. Я, наверное, даже мог ее понять. В самом деле, сравнить меня с ним, кто лучше выйдет? Всяко не я… Короче, я не вмешивался. У них все шло очень хорошо, Фаррина сияла, я честно старался изобразить, как за нее рад. Ничего бы не случилось, – повторил он, – если бы не алхимия. Если бы не этот изготовленный мною эликсир.
Он вновь смолк, но я не решилась поторапливать рассказ или задавать очередной наводящий вопрос. Мрыс дерр гаст… может быть, прав был Буковец, в свое время уверявший, будто обнаружил во мне изрядный эмпатический дар. По крайней мере, сейчас я ощущала что-то смутное и странное, принадлежащее определенно не мне. Я даже, кажется, начинала понимать, почему Рихтер согласился рассказать мне все это. Да, теперешний боевой маг имел немного общего с тем адептом, которого я видела во сне. Та, образно выражаясь, книга была дописана и закрыта, но в ней до сих пор не хватало точки, последнего, завершающего знака, после которого книгу можно будет спокойно поставить на полку, изредка смахивая с нее метелочкой пыль. Сейчас Эгмонт и ставил эту точку. Рассказывая мне давнюю историю, он не столько излагал последовательность событий, сколько избавлялся от прошлого, мешающего в настоящем.
Каждому магу известно: страх иррационален, бороться с ним, все равно что сечь море плетьми. Единственное, как можно его победить, – это назвать по имени. То, у чего есть имя, перестает быть страхом. Оно становится проблемой, а проблему всегда можно решить.
– Дня через три после того как от нас уехали ковенцы, я вспомнил про оставленную пробирку. Наведался в лабораторию и увидел, что реакция продолжала идти. Там выпало еще несколько капель конденсата. Зелье по всем признакам было то же самое. Использовать мне его было некуда, выливать рука не поднялась – еще бы, первый и последний алхимический успех. Я заткнул пробирку, чтобы эликсир не выветрился и на некоторое время о ней забыл. А потом мне надо было делать практическое задание по алхимии, и я неожиданно для себя выяснил, что пробирок у меня нет. Только эта, с эликсиром. Не живут у меня пробирки…
Знакомая ситуация. Я сама уже отправила на тот свет некоторое количество лабораторной посуды, а уж про Полин, у которой алхимии было на порядок больше, и говорить не приходится.
– Я, естественно, пошел в лавку. Там меня спросили между делом, куда я дел предыдущие; я ответил, что разбил, одна целая, да и та занята. А в другом углу лавки стоял тот адепт. Тоже что-то выбирал… да. Только ушел он, ничего не купив. А когда я вернулся в комнату, никакой пробирки там уже не было.
– А охранное заклинание? – не выдержала я, вспомнив, сколько поколений адептов безуспешно пытались проникнуть к Рихтеру в кабинет.
– Стояло там такое, – не стал спорить Эгмонт. – Но насчет него я не особенно заблуждался. Тот адепт вскрыл бы мои тогдашние чары хоть пальцем, хоть фамильной шпагой, хоть гномьим сверлом.
– Но почему, магистр, ведь силы же у вас были равные?..
Эгмонт помолчал, явно формулируя ответ.
– Потому что силы, студентка, – медленно ответил он, – это еще не все. Далеко не все. Должно быть что-то еще, чего у меня тогда не имелось… Разумеется, искать я ничего не стал. Все равно ничего бы не вышло: свидетелей не было, пробирка запросто могла испариться, к тому же как я докажу, что зелье мое, если я все отдал ковенцам? А еще через несколько дней меня поймала Фаррина. Она была изрядно напугана… Сказала, что с ней творится что-то странное. Что она слышит мысли, то, что о ней думает ее друг… Право слово, не надо быть великим сыщиком, чтобы сложить два и два. У меня был огромный соблазн рассказать ей, что ее приятель просто захотел ее приворожить. Но в тот раз я сдержался. Не хотел, чтобы ей было больно. Сказал что-то про побочный эффект боевых заклятий… она училась на алхимичку и, по правде, плохо разбиралась в заклинаниях. Она поверила.
– А разве он мог догадаться, чем именно занята ваша пробирка?
– А почему нет? Когда Принцесса и Трубадур вдруг решают пожениться, по Академии ходят упорные слухи о каком-то сверхмощном приворотном зелье, а мной ни с того ни с сего интересуются бдительные ковенцы – разве сложно сделать из этого правильный вывод?
– А что за заклятие он использовал? Тогда, в поединке…
– А что вы почувствовали, студентка? – вопросом на вопрос ответил магистр.
Я передернула плечами, как будто от холода:
– Тьма…
– Так зачем же вы спрашиваете?
– Где он мог узнать такую серьезную штуку? – вырвалось у меня. – Сомневаюсь, что ему, как лучшему ученику, выдали сборничек «Сто лучших и проверенных рецептов некромантии»…
– Почти в яблочко. Наш учитель часто давал ему книги, студентка. Много книг. Обычных и колдовских, защищенных специальным кодом. Мы будем проходить защиту информации на третьем курсе, тогда сами увидите, что это такое. Если объяснять очень приблизительно… В подобных инкунабулах есть только пустые страницы. И сначала нужно подобрать слово, чтобы она показала хоть что-то еще, потом – другое слово, чтобы возникло что-нибудь интереснее поваренной книги, и так определенное число раз. Обычно в книгах прячут до двенадцати слоев. А самый последний из них – это тот, который написан не нами… Гордыня – это профессиональный магический порок, студентка Ясица. Мы не можем даже предположить, что наши книги – это серьезное оружие, срабатывающее не только в наших руках. Не зря говорят, что книги пишут себя сами; что уж говорить о книгах магических, пропитанных древними чарами…
Я невольно покосилась на стопку выданной мне литературы. Заметив это, Рихтер улыбнулся:
– Можете не искать. Все книги, которые я даю вам, я проверяю помногу раз.
«Кто-то чего-то говорил насчет гордыни», – ехидно подумала я. Если это и впрямь профессиональный магический порок, то и самому Рихтеру он определенно был не чужд – ибо, думается мне, что и тот учитель многажды проверял выдаваемые даровитому отроку книги.
– Лучше книги дам вам я, чем кто-нибудь другой, – возразил Эгмонт. Учитывая, что последняя мысль не была мной озвучена, я немедленно заподозрила его в телепатии. – Так опасности все-таки меньше… и то, наверное, я не стал бы рисковать, если бы не этот ваш «Справочник», верно? Что-то мне подсказывает, уж он-то наверняка не позволит своей хозяйке читать всякую магическую дрянь.
«Правильно подсказывает», – подумала я со смесью гордости (да-а, мои книги – это сила!) и некоторой обиды (чай, не маленькая, сама разберусь, что читать!). Впрочем, эту мысль тут же вытеснила другая, вызванная чисто профессиональным интересом:
– Но как же вы смогли отразить такой удар?
– Очень интересный вопрос, студентка. Знаете, им задались не только вы… Наши магистры долго думали, но правильного ответа не нашли. Зато нашли простой… Вы отлично его знаете, потому что уже проходили нужную тему по некромантии. Что способно отразить силу Тьмы?
– Существует два варианта, – не слишком-то уверенно ответила я. Некромантия у меня хромала, и я еще помнила, с каким вздохом Белая Дама выставила мне итоговую четверку. И то только после третьей пересдачи, когда я отбарабанила ей абсолютно все билеты. Что проку знать теорию, если на практике не можешь построить никаких некро-чар? – Или очень сильный темный маг с полным до краев резервом. Или Темное существо, порождение мрака… – Тут я сообразила, что сказала, и немедленно заткнулась.
– И в какой же реестр вы запишете меня? – без улыбки спросил Эгмонт.
Я смерила его оценивающим взглядом:
– Ну положим, что к Неблагому Двору вы отношения не имеете…
Равно как и к Благому. Точнее, «не равно как», а «тем более», ибо на то, чтобы представить Рихтера в качестве Благого фэйри, не хватало даже моего привычного ко всему воображения.
– Да и к Темной магии тоже, – решительно закончила я.
– Почему? – удивился он. – В смысле как вы определили?
Я щелкнула пальцами, пытаясь перевести в слова полученную от чувств информацию.
– Темный маг – это магистр Дэнн. Другое ощущение, другой цвет, другой рисунок чар… – Нет, выразить словами упрямо не получалось. И то сказать, при чем здесь цвет? Если уж говорить об аналогиях, уместнее был бы вкус, но это слово, как всегда, явилось с запозданием, в отличие от «цвета», мгновенно прыгнувшего на язык. – В общем, все по-другому.
– Дайте руку, – неожиданно потребовал Эгмонт.
Пожав плечами, я протянула рекомое. Не дотрагиваясь до моей ладони, магистр вычертил над ней руну; знак на мгновение высветился в воздухе золотым.
– Интересно, – задумчиво сказал магистр. – Очень интересно. Прямая эмпатия…
– Только директору не говорите, – попросила я, еще не совсем понимая, что именно такое во мне нашли, но отлично просчитав все возможные последствия. Последствия в виде увеличения домашнего задания выглядели весьма устрашающе.
– Что же так?
– Свихнусь, – мрачно пояснила я мысль. – Вы мне задаете в два раза больше, Фенги… Фенри… в общем, гном задает примерно столько же, магистр Ламмерлэйк вообще грузит без остановки, если еще и это прибавится…
– А нечего было рождаться с такими способностями, – отрезал Эгмонт.
– Ладно, мрыс с ними, – предпочла я обойти поднятую тему молчанием. В конце концов, такими темпами недолго добраться и до моей родословной, а она у меня интересная, но, как говорит наш библиотекарь, «в ограниченном доступе». – Но если решения только два и вы ни под одно не подходите, как вам вообще удалось выжить?
На этот раз Эгмонт молчал. Очень долго.
– Скорее всего, – наконец ответил он, – я просто был там не один.
– То есть? – мгновенно напряглась я. В памяти у меня сразу же всплыло то, как здорово меня колбасило и плющило до тех самых пор, пока Тьма, вызванная Гением, не вернулась в небытие.