Текст книги "Преданная (СИ)"
Автор книги: Мария Акулова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)
Глава 36
Глава 36
Юля
Я не могу успокоиться после встречи с Лизой ни по пути домой, ни оказавшись в квартире.
Голова взрывается из-за переизбытка противоречивых мыслей и слишком сильных для меня эмоций.
Но роскошь успокоение мне не просто не светит, все намно-о-о-ого хуже: дровишек в ментальный костер подбрасывают сплетники в неформальном чате сотрудников аппарата суда.
Сейчас меня лучше не трогать, но кому какое дело? Меня несколько раз тэгают, заставляя зайти и вчитаться в то, что знать я совершенно точно не хочу.
«Юля!!! Проснись!!! Что ты знаешь про обыски на предприятии бати твоего Тарнавского?!»
Буквы пляшут перед глазами. Язык немеет. Пальцы тоже.
Конечно же, я не знаю ни черта.
Только чувствую, что кольцо на шее сжимается все плотнее. Это на моей. Ну и, судя по всему, на шее Тарнавского тоже.
«Походу скоро кабинет освободится»
Злой сарказм Артура набирает кучу реакций – как слезок, так и смеха. Мне кажется, каждому есть, что сказать. И только я молчу.
Мелания добавляет: «Но Тарнавская, ты не бойся. Марк попросит за тебя у Петровича. В канцелярии всегда вакансии есть»
Подобная «забота» мне ни к чему. На нее я тоже не отвечаю даже шаблонным «Я Березина, а не Тарнавская».
Вообще уже не знаю, кто я. И что я.
Выхожу из диалога и упираюсь взглядом в бойцовскую собаку.
Страшно представить, что сейчас чувствует и думает он. Злорадства во мне снова ноль. Мне кажется, он жалеет. Часто мы начинаем жалеть только вляпавшись. А он... Да по уши. Кому, как не мне, знать, сколько в его послужном списке легкомысленно совершенных беловоротничковых преступлений.
Становится понятней некуда, зачем ему конверт в понедельник. Смолин (или кто-то другой, но скорее всего связанный с Лизиным отцом) начал наступление. Тарнавский должен нанести ответный удар.
А бить… Нечем. Конверт я потеряла.
Жмурюсь, опускаюсь на пол, откладываю телефон и обнимаю колени руками. Так и сижу, покачиваясь, минут двадцать.
Я в понедельник никуда не пойду. Я ему ничего не скажу. Соберусь. Уеду. Пусть сам…
Пытаюсь успокоить себя планом побега, но понимаю, что не смогу так. Слишком… По-крысиному.
Я так упрямо его защищала, ничего не передавая врагам, и так сильно подставила, недосмотрев за единственным действительно важным поручением. И что будет дальше?
Следующий обыск – в его кабинете? Он хотя бы сейф свой почистил? А ноутбук? Он хотя бы что-то делает, господи? А если его задержат?
Я не хочу о нем переживать. Я не должна. Мне не о чем. Но остановиться так сложно!
На телефон то и дело приходят сообщения от Лизы. Не знаю, зачем она добрасывает, но сначала взглядом пробегаюсь по мельтешащим огромным простыням с претензиями, а потом беру мобильный в руки и обеззвучиваю наш с ней диалог.
Ни один мой дружеский проеб не стоит того, чтобы со мной… Вот так.
Когда телефон не жалит бесконечными вспышками и назойливым жужжанием – перестает казаться порталом в слишком стремную реальность.
Мысли путаются меньше. Из бессмысленной какофонии рождается простенький мотив. Вместо главной темы – беспричинно важный для меня вопрос: а Тарнавского предупредят?
Конечно же, предупредят. Кто-то предупредит, а я не должна.
Я совсем не опытная. Я ни черта не мудрая. Я понятия не имею, что под водой прячет верхушка айсберга прямо по курсу.
Мой максимум – нарваться на насмешку или злость, но… Господи, конверт-то я ему не верну!
Я больше не буду пользоваться анонимностью, которую давало общение со Спорттоварами. Спорттоваров больше нет. Мы вдвоем знаем, что и там, и здесь – одинаковые мы.
А меня до сих пор тянет помогать негодяю.
Открываю переписку с Тарнавским. Он мелькает в сети – то уходит, то возвращается.
Общается с кем-то, наверное. Это из-за обысков или?
Неважно.
Собравшись с духом, пишу:
«Вячеслав Евгеньевич, будьте осторожны»
Отправив, пугаюсь не меньше, чем от вспышки фар за спиной однажды ночью.
За отправкой следует быстрое прочтение и заметная пауза. Дальше: «?».
Его манера взаимодействия бесит до одури. Ну будь ты, блять, человеком! Будь ты, блять, не таким снисходительным! Ты же все прекрасно понимаешь. Я тебе помочь хочу. Вопреки всему.
Сглатываю, сжимаю зубы:
«В чате аппарата написали, что на фирме вашего отца – обыски. А у вас в кабинете»… Мне сложно дописать правду, но я беру себя в руки и заканчиваю: «кое-что может вызвать вопросы. Я думаю, вам стоит что-то сделать с содержимым сейфа».
Собственная, облаченная в деликатные формулировки, бесцеремонность, саму же поражает. И вроде бы что я еще жду от самого настоящего подлеца, правда же? Но его:
«Снова сплетни собираешь, Юля?», – бьет наотмашь.
Отбрасываю мобильный, как будто это слизкая жаба или ядовитая змея.
– Пошел ты к черту… – Произношу себе под нос, мотая головой. – Просто пошел ты к черту…
Не знаю, как можно быть настолько отбитым.
Встав с пола, успеваю сделать еще один круг по комнате, когда телефон начинает звонить.
Для входящих поздно, но я не удивилась бы увидеть на экране ни Лизу, ни ее отца, ни кого-то из любопытных сотрудников аппарата суда, ни маму. Но вижу Тарнавского.
Кривлюсь. Первый порыв – проигнорировать. Дальше – всплеск злости. Хочется вычитать, как пацана. Придурошного. Самоуверенного.
Дальше – стыд и страх. Может он настолько в себе уверен, потому что думает, что в понедельник я верну конверт. А в понедельник… Будет плохо.
Тяну на себя покрывало вместе с телефоном и беру трубку.
– Алло, – мой голос звучит одновременно сорвано-истерично и сдавлено. До ушей доносится приглушенные звуки клубной музыки. Басистые, раскачивающие биты.
– Вечер свободный, я так понимаю, Юлия Александровна? – Спокойный тон Тарнавского совсем не пляшет с окружающим его вайбом. Обыски. Угрозы. Надвигающийся пиздец. И он… Какой-то не такой.
– Нет, – вру и слышу, что усмехается.
– Сплетни собирать успеваешь. Значит, и поработать сможешь.
Возмущение мешает сделать вдох вовремя. Нет. Ни черта.
– Вячеслав Евгеньевич, я… – Начиню говорить, но он меня просто не слушает.
– У тебя есть полчаса, Юля. Оденься красиво. Можешь в то же… Платье. – Мы оба знаем, что за «то же». Как и то, что вместо паузы должно быть произнесено «блядское».
Лицо покрывается ярким румянцем. Сердце взводится бешено. Его настойчивость и требовательность гасят зародившейся протест. Для этого Тарнавскому не нужно даже личное присутствие.
Он «щедро» объясняет:
– Мне нужна переводчица.
– Я не переводчица.
– Ты знаешь английский.
– Вы знаете английский лучше меня…
Мой аргумент разбивается пенистой волной об острые скалы его эгоистичных желаний. В ответ летит усмешка и:
– Я все знаю лучше тебя, Юля. Но тебе я плачу деньги. Так что соберись.
Тарнавский не ждет от меня согласия. Скидывает, прерывая разговор четко тогда, когда хочет сам.
Градус ненависти к нему снова повышается. Ты его жалела, Юль? Ну умница. Получай теперь.
В чат падает адрес и приказ: «соберешься – бери такси».
Я копирую его в гугл-карты и определяю, что это – мужской клуб.
Супер, блять. Просто супер.
Виски. Тёлки. Я.
Переводчица.
Строчу: «Я не приеду».
Сама не знаю, откуда во мне вот сейчас силы бодаться, но кажется, что даже трактор с места не сдвинет.
Только Тарнавский – не трактор. Он намного хуже.
«Собирайся, Юля. Иначе приеду к тебе. Точно хочешь?»
***
Он не просто рубит на корню любое мое благое намерение, он заставляет ненавидеть себя за то, что сделала шаг навстречу и получила граблями по носу.
Раз за разом. Раз, блять, за разом, я его «спасаю», а потом обтекаю.
Оказавшись внутри здания с красноречивой вывеской Men's Club, попадаю в заботливые (если можно так сказать) руки вежливой девушки-хостес.
Я не хочу ни находиться здесь, ни куда-то двигаться, но заставляю себя делать шаги за приятной сотрудницей пугающего заведения.
Я никогда не бывала в подобных местах. Проходя по большому залу, в котором неоновые подиумы-дорожки, исполняющие роль замысловатой сцены, извиваются между ложами и столиками, стараюсь не всматриваться в людей и обстановку, но любопытство берет верх.
Это похоже на дорогой ночной клуб. Здесь тоже есть бар, за столами – преимущественно мужчины, но бывают и смешанные компании. Женщины в них на равных или «обслуживают», стараюсь не думать. Есть место для танцев.
Не пялюсь ни на кого открыто, но на себе взгляды ловлю. Иногда с кем-то перекрещиваюсь и тут же ускоряюсь.
Лучше не думать, кем они считают меня.
То самое блядское платье Тарнавский может при желании надеть сам, но куда более скромные топ и не слишком короткая юбка все равно получают свою порцию ненужного мне внимания.
Мы поднимаемся на второй этаж. Передо мной открывают темную дверь с подсвеченным неоном ободком.
Первой в глаза бросается противоположная стена уменьшенной копии зала на первом этаже. Она абсолютно прозрачна. За ней, как бы под ногами, все то, что я видела несколько минут назад.
Дальше я считаю людей. Много мужчин, но девушек чуть ли не в два раза больше. Это какая-то большая вечеринка.
Кто-то подходит ко мне и тянет за запястье. Пугаюсь, скольжу взглядом по руке девушки с аккуратным безликим френчем на ногтях. На ее запястье несколько золотых браслетов. Я поднимаю взгляд и встречаюсь с яркими голубыми глазами незнакомки. Она обладает модельной внешностью. Идеально причесана и накрашена. В глазах – не пустота.
Я уверена, что именно так должно выглядеть дорогое «сопровождение». Эскортница.
Снова веду взглядом по комнате. И здесь таких... Становится душно.
– Вячеслав попросил тебя встретить. Проходи…
Не знаю тут никого и знать не хочу, но тоже ловлю на себе чужой интерес. Он бежит мурашками по коже. В голове почему-то крутится, что меня оценивают, как... Свежея мясо. Вам что, своего мало?
– Меня зовут Карина. А тебя? – Стряхиваю головой и ловлю вопросительный взгляд девушки.
– Злата. – Не знаю, зачем вру.
– Красивое имя. А ты из какого агентства? – Она не пытается меня обидеть, но вопрос звучит, как пощечина. Высвобождаю кисть и тру ее.
– Я не...
Мою фразу обрывает его близость. Спину лижут языки несуществующего пламени – это тепло его тела.
Дергаюсь в сторону – на талию ложится ладонь. Оглядываюсь.
Не знаю, что это за магия, но точно черная. Я весь вечер, всю дорогу, уже зайдя сюда, распинала его, а сейчас ловлю взгляд и тону. Он приручает моментально. Вопрос только в желании. Сегодня хочет.
Я смаргиваю – не помогает. Пальцы судьи поглаживают меня через ткань. Отмираю и давлю на ладонь.
Не отпускает.
Над моей головой летит очаровательная улыбка и звучащее более чем искренне:
– Спасибо, Карина.
О себе дает знать тупая, отвратная ревность. Карина улыбается в ответ и медленно кивает. Я кривлюсь, возвращая внимание судьи обратно.
Он давит на мое бедро, подтягивая ближе. Чтобы не захлебнуться близостью и эмоциями – обвожу взглядом комнату. Как через плотный тон ваты слышу ту же музыку, что и в телефонном динамике, звонкий смех…
Здесь есть все то же, что внизу: столы, диваны, несколько кальянов, сцена, диджейский пульт. Веселье льется через край. И, если честно, я... В ахуе.
В реальном мире вокруг него сущая дичь. Обыски. Угрозы. Риски. А он тут. С друзьями, шлюхами, алкоголем…
Все ок вообще с головой, ваша честь?
– Весь суд гудит… – Выталкиваю из себя тихо, качая головой. Даже не ему. Себе, наверное.
– Мне похуй, Юля, о чем гудит суд. Если бы мне было интересно – я бы сам тебя спросил.
Возмущение мешает дышать. А может это все же неконтролируемое желание дышать с ним в унисон. Но он делает это слишком размерено и глубоко, в то время как у меня на клочья рвет грудную клетку.
– Вам все похуй. Проблемы похуй. Правила похуй. Я... Похуй. Что тогда не похуй?
Оглядываюсь и тут же попадаю в ловушку темных-темных глаз. Они сейчас напоминают мне пережженный сахар. Слишком сладкий и липко-тягучий. Обманчиво безобидный. Я просто коснулась пальчиком – увязла по щиколотки не в сладости, а в горечи.
– Удовольствие, Юля. Не похуй мне удовольствие.
Которого в этой комнате более чем достаточно и без меня. Но вам его доставляет издевательство.
Я снова давлю на руку. Теперь Тарнавский меня отпускает. Делаю шаг в сторону. Тру руками голые плечи. Развернуться почему-то тоже боюсь. Смотрю в стену, чувствуя взгляд щекой.
Собравшись, поворачиваю хотя бы голову. Пальцы больно впиваются в кожу. Еще сильнее, когда в полной мере "знакомлюсь" с его эмоциями. Он не зол и не раздражен. Просто позвал меня сюда, как свою зверушку. И я могла бы снова взбрыкнуть, но какой к черту смысл?
В понедельник все закончится. Он узнает про конверт. Я узнаю, что ничего хорошего в нем для меня нет и быть не может.
Нас вдвоем, но по-отдельности, перемелет жерновами мести и недосправедливости.
А пока он продолжает меня рассматриваться, сохраняя серьезность.
Я делаю прерывистый вздох и сдаюсь:
– Что конкретно я должна делать? – Спрашиваю и, возможно, впервые за время нашего недолгого провального сотрудничества угадываю его настроение и желания на все сто.
Удовлетворение читается в глазах. Тарнавский кивает. Манит меня ближе, склоняется к уху и поясняет.
Глава 37
Глава 37
Юля
Чтобы не терять контроль над ситуацией, я совсем не пью.
Судья не приказывал мне держать обет трезвенницы, но я отказываюсь от всех предложения кого бы то ни было взять в руки бокал.
Провожу вечер пришитой к боку своего отбитого напрочь начальника.
В их странной компании действительно есть иностранцы, но я куда больше молчу, чем делаю что-то полезное. Да и польза... Господи, это совсем не то слово! Я же знаю, что мой английский хуже, чем английский Тарнавского. Я стараюсь как могу, но иногда улавливаю в уголках мужских губ улыбку.
Он забавляется за счет моих несовершенств.
Мои гордость и чувства доведены до настолько запредельных температур, что уже не кипят и не парят. Я переплавилась в какой-то неприлично термостойкий безэмоциональный камень.
Послушно сажусь за столом между Тарнавским и Ником – каким-то биржевым диллером из Штатов.
Тот самый Ник много пил, много матерится и без особого стеснения держит на руках девушку из какого-то там агентства. Не Карину, но как зовут эту – не знаю. Я ни с кем здесь не знакомилась.
Его поведение повергает меня в шок, но Тарнавскому – похуй. Как и самому Нику, который не видит проблем в том, чтобы чередовать вылизывание женской шеи и участие в разговоре.
В просторной комнате стремительно повышается концентрация разврата.
На столе – куча алкоголя, несколько кальянов. Воздух пахнет утрированно фруктово. Я и сама, кажется, провонялась паром. Трубки ходят по кругу, но свою очередь я каждый раз пропускаю.
Единственное, чего реально хотела бы – это “отстегнуть” себя от Тарнавского, распрощаться и уйти, но вместо этого то и дело взглядом наталкиваюсь на глубокие влажные поцелуи. Чужие. Скользящие по мужским плечам длинные пальцы. Пошлые взгляды. Сжатые пятерней ягодицы. Шепотки на ушко...
Чувствую себя ученицей на мастер-классе по эскорту. Мне тошно от мысли, что выгляжу одной из. Просто… Дешевле.
В горле сохнет, ноздри дразнит запах. Сердце ноет из-за того, что в смешении ярче всего ощущается тот, который чувствовать я вообще не хочу.
Мое голое бедро до болезненного дразнит плотная ткань мужских брюк. Его колени разведены шире, чем нам двоим было бы комфортно. А может чем комфортно было бы мне.
Я смотрю на Тарнавского исподтишка. Он – вроде как в свой телефон. Перед ним на столе стоит стакан с наполовину выпитым виски безо льда. Я – та еще крыса, но за этим слежу.
Мужчина поднимает взгляд от телефона и выстреливает им в меня. Пугаюсь и тут же отворачиваюсь, а он продолжает прожигать щеку. Я тянусь за бокалом. В нем шампанское, но пофиг. Слишком сушит. Делаю глоток за глотком, рискуя подавиться. Ставлю на стол. Бурной радостью реагирую на ожившего вновь брокера-Ника. Не потому, что соскучилась по общению с ним, а потому, что иностранец привлекает не только мое внимание, но еще и внимание моего судьи.
Надрессировано подаюсь ближе. Вслушиваюсь. Поворачиваюсь к Тарнавскому – ведет. Он как раз втягивает в себя кальянный дым, а потом выпускает его длинной струей вверх, в потолок.
Отрывает затылок от диванной спинки и смотрит мне в глаза.
Мне должно быть противно, но ужас в том, что я до сих пор плавлюсь от красоты. Даже зная, насколько черно под оболочкой, я не могу себя оторвать.
Прокашливаюсь, ерзаю, спускаю взгляд на подбородок и тянусь ближе, зная, что он навстречу не подастся. Когда смотрю на его губы – мои жжет. Облизываю.
Музыка грохочет, поэтому пересказывать слова диллера приходится на ухо. Но самое сложное начинается потом, когда я чувствую дыхание на своей мочке. И на шее. И даже ключице.
Я вроде бы должна была привыкнуть за вечер, но в реальности все наоборот: его близость накапливается во мне и вызывает все более сильные реакции тела. Мурашки бегают табунами. Кожа ноет. Грудь становится тяжелой. Взгляд туманится.
Его хрипловатый голос и местами слишком резкие слова заползают струйками пьяного дыма в ушную раковину и распространяются по крови лучше любого сорокаградусного алкоголя.
Я постоянно чувствую жар его тела. Иногда – вроде как случайные прикосновения. Все чаще и чаще. Все сложнее и сложнее их игнорировать.
Голая кожа становится до неприличного восприимчивой.
Сердце разгоняется до предела, а Тарнавский все говорит и говорит. Я вроде бы готова к тому, что его губы рано или поздно коснутся кожи, даже постыдно хочу этого, но чувствуя – вспыхиваю облитой бензином спичкой. Вместе со словами он выталкивает на кожу за ухом теплый воздух. Я сглатываю и закрываю глаза, чтобы от себя же скрыть головокружение.
Получив нужную информацию, дергаюсь прочь от его лица. Подаюсь к Нику. Стараюсь дружелюбно улыбаться и не смотреть так пьяно, как чувствую себя.
Мне сложно. Сознание плывет из-за переживаний, духоты, его действий. Язык заплетается.
Я улавливаю боковым зрением резкое движение – Тарнавский подается вслед за мной ближе к Нику. Перехватывает его внимание. И мое.
Обрывает на полуслове.
Меня уже даже не шокирует, что обращается на чистом английском, ломая тем самым свою же легенду о "переводчице", но оторвать взгляд от мужского профиля я не могу. Отмечаю выраженность скулы. Выступившую щетину. Движение губ. Огонь в глазах.
В горле снова сухо, но взять бокал я не могу.
Всем телом замираю, когда он вроде как невзначай, вроде как просто для равновесия кладет ладонь на мое колено.
Взгляд сам собой спускается вниз. Ведет сильнее. Это слишком.
Наши кожи контрастируют. Его кисть – смуглая. По ней разрядами молний от дорогих часов к пальцам расходятся вздутые венки. Моя коленка же под его пальцами выглядит так, будто я все лето просидела в помещении без доступа солнечного света. Хотя отчасти так и есть. Я много работала. На него.
Сглатываю и возвращаюсь к мужскому лицу. Тарнавский продолжает общаться с Ником. Его пальцы сжимают мою коленку, я делаю слишком глубокий для моих легких вдох. Грудную клетку рвет. Жар от места прикосновений девятибалльной волной расходится по телу.
Я должна играть в нормальность так же, как играет он. Или сбросить. Но вместо этого прикрываю глаза.
На продолжающиеся поглаживания тело отзывается слишком ярко. Жмурюсь. Пытаюсь сдвинуть колени – судья не дает.
Ник смеется первым, я распахиваю глаза. Тарнавский просто широко улыбается шутке, которую я даже не пыталась уловить. Ладонь мужчины соскальзывает с моего колена. Он возвращается на свое место, ведя костяками по бедру и задирая юбку выше. Откидывается на спинку диванчика, берет кальянную трубку и втягивает в себя дым, закрыв глаза. Пока я… Его ненавижу.
Не дает мне передохнуть.
Ник подзывает ближе, я стараюсь впитывать слова, но у Тарнавского другие планы. Он делает затяжку кальяна, снова подается вперед и, задевая мочку, надиктовывает:
– Но ты скажи ему, что...
Оцепенение спадает. Пытаюсь слушать его, но слова – мимо. Все мое внимание на том, что он касается. Я чувствую губы... Губы... Губы...
Мне мало... Мало... Мало...
Мотаю головой, это не помогает. Отдаляюсь и смотрю на Тарнавского.
– Извините, я...
– Что? – Совсем не верю его спокойствию, потому что рука снова ложится на мое колено. Теперь это уже не шок, но дыхание все равно перехватывает.
Тело реагирует однозначно. Я ощущаю ненавязчивую пульсацию между ног. Дергаю колени ближе. Мужские пальцы сжимаются сильнее. Я… Таю.
Смотрю вниз – и оторваться сложно. Потом вверх – в глаза. Он кивает куда-то мне за спину. Там Ник, да. Мне надо перевести. Только... Что?
Поворачиваюсь к нему. Ник что-то говорит, но я не воспринимаю информацию. Голова кружится. Пульсация усиливается под воздействием запретных ласк. Мурашки расползаются по бедрам вслед за тем, как выше начинает двигаться его рука.
Это слишком. Так нельзя. Все увидят. Я не должна позволять.
Декларирую про себя, а у самой дыхание учащается. Я почти не пила. И не верю, что мне что-то подсыпали. Зачем? Но ведет так сильно, что хочется ухватиться за подлокотник.
Я кладу на его руку свою. Большой палец мужчины съезжает ниже. Туда, где кожа нежная-нежная.
Надо прекратить. Скребу по выпуклым венам. Он как будто не замечает.
Гладит. И гладит. И гладит. Двигается еще выше.
Я несдержано оглядываюсь и замираю. Сердце разбивается вдребезги.
В свободной руке он держит трубку кальяна. Его голова снова запрокинута. Только теперь он не пар выпускает, а улыбается Карине.
Она стоит сверху, утонченные руки поглаживают твердые плечи. Я помню, что они, блять, твердые.
Она что-то говорит, Тарнавский расплывается в широкой улыбке. При этом я продолжаю чувствовать поглаживая почти что между ног.
Девушка покачивается ниже, я отворачиваюсь и сбрасываю с себя руку.
Пошел… Нахуй.
Встаю с дивана, поправляю юбку. Чувствую себя глупой блядью. Улыбаюсь удивленному Нику, зачем-то бросаю никому не нужное “экскьюз ми”, а сама направляюсь к двери.
Я знаю, что меня не отпускали. Я знаю, что догонит. Но… Да похуй.
На запястье очень быстро смыкается замок из пальцев. Я готова.
Разворачиваюсь.
– Я работаю на вас с понедельника по пятницу. С девяти до шести. В пятницу – короткий рабочий день.
Чеканю, безнадежно пытаясь развидеть мерцающую перед глазами картину.
– Ты работаешь на меня, когда в этом есть нужда.
Кривовато улыбаюсь.
Делаю шаг ближе. Привстаю на носочки и тянусь к уху. Мы делали так весь вечер, так почему не повторить, правда же?
Во мне в неразделимый коктейль смешаны возбуждение и отвращение. Губы горят огнем. Я хотела бы почувствовать на них его, но… Тянет качнуться и прижаться хотя бы к шее. Почувствовать соль, а себя – ничтожеством.
Дыхание сбивается. Я задеваю мочку.
– Вы же позвали меня сюда, потому что остался незакрытый гештальт, да? Вы и без меня знаете, что все идет по пизде. Надышаться хочется напоследок. Я это понимаю, но утоляйте свою нужду с теми, кому заплатили за это. Со мной не выйдет. Я... Остыла.
Вру, опускаюсь обратно на каблуки. Отхожу, улыбаюсь.
Не думаю, что мои слова способны унизить сильнее, чем его действия. Но эта игра изначально была без победителя. Мы могли бы стать отличным дуэтом. Рабочим. По жизни. Он решил, что такое его не интересует. Что ж...
Выкручиваю кисть. Он меня то ли жрет взглядом, то ли уничтожает – не понимаю.
Все еще хочет. Трахнул бы. Я знаю это. Но пусть трахает Карину. А потом сядет, потому что у меня нет конверта, а у него – компромата.
Пальцы мужчины разжимаются. Я делаю шаг назад. Он продолжает смотреть, прожигая, но я вдруг чувствую неповторимую свободу.
Тарнавский тянется к карманту и достает оттуда несколько хрустящих стодолларовых купюр. Остаток былой роскоши.
Я спокойно слежу за тем, как поднимает в воздухе, придерживая между средним и указательным. Протягивает мне:
– Остыла так остыла, Юля. За работу спасибо. Развлекайся.
Вместо того, чтобы бросить в лицо, расплываюсь в улыбке, забираю и прячу в сумочке.
Ловлю кожей вспышки. Даже уже не пытаюсь понять, что каждая значит.
– И вы… Развлекайтесь.
Разворачиваюсь и выхожу из кабинета. Быстрым шагом направляюсь к лестнице и спускаюсь по ней, рискуя подвернуть ногу.
Нужно выйти, заказать такси и уехать. Это понятно. Но вместо этого я приваливаюсь спиной к стене на первом этаже и пытаюсь отдышаться. Тяжело даже это. Воздуха мало. Он вязкий. Плотный.
Ч-ч-черт…
Взрывает от эмоций. Не вывожу.
Отталкиваюсь от стены и шагаю в зал, который проходила в сопровождении хостес.
На извилистых подиумах уже танцуют девушки в сексуальных костюмах. Это шоу не для моих глаз, я понимаю, но меня так привлекает любая чернота…
Они все красивые, гибкие, умеют соблазнять…
Мой взгляд взлетает вверх – с этой стороны прозрачная стена выглядит зеркальной. И только дура может думать, что он подойдет к ней, чтобы посмотреть, как та самая дура сбегает.
Кручу головой и задерживаюсь на баре.
На стульях рядом с ним сидит несколько девушек, но большинство мест пустует.
Опускаю взгляд на сумочку. Перед глазами снова мелькает, как он улыбается Карине. На коже все так же чувствуются фантомные прикосновения.
Чем закончит этот вечер он – я знаю. Трахнет ее. Может быть не только ее. Может быть даже нескольких одновременно. А я…
Открываю сумку и достаю купюры.
