Текст книги "Когда приходит любовь"

Автор книги: Мариса де лос Сантос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Я поняла, что она имела в виду.

– Он был таким самодостаточным, таким красивым, таким очаровательным, всегда говорил правильные вещи. Казался неприкасаемым, как знаменитость или книжный герой. Может быть, он стал мне таким казаться из-за расстояния, которое разделяло нас все эти годы. – Она печально улыбнулась. – Нет, он был таким же, и когда мы поженились. В этом-то и была проблема.

– И у нас была та же проблема. Я никак не могла узнать его душу, понять его глубину. – «Как странно, – подумала я, – разговаривать о Мартине с его бывшей женой. Странно, но почему-то естественно». – И он недостаточно любил Клэр. Я не могла с этим смириться.

– Так же, как и я. Я долго его за это ненавидела. – «Ничего удивительного», – подумала я.

– Знаете, это забавно, – сказала я. – Я так старалась полюбить Мартина. А Клэр я полюбила без всяких усилий. – Я чуть было не добавила «и Тео», но вовремя сдержалась.

– Клэр и кого еще? – к моему изумлению, спросила она. В голосе звучал вызов. Я уставилась на нее. Не важно, на лекарствах она или нет, но эта женщина была умна, и я внезапно догадалась, что она хочет, чтобы я это осознала.

– Извините меня, – сказала она, явно не чувствуя себя виноватой. – Я не должна была спрашивать. Но вы влюблены в кого-то кроме Клэр. – Она утверждала – не спрашивала.

– Это не имеет значения, – наконец нашлась я.

Она улыбнулась.

– Любовь всегда имеет значение.

И не мне было с этим спорить.

Глава 30
Клэр

Тео увидел Клэр и ее мать в саду. Клэр показывала матери кусты, которые она обрезала – жалкие кучки прутиков.

– Даже смешно называть их кустами, – заметила Клэр. – В них нет ничего кустистого.

Ее мать рассмеялась, и Клэр ощутила внутри гордость, как раньше, когда ей удавалось рассмешить мать, но сейчас это было совсем не то, что раньше. Это все равно что войти в дом, где ты всегда жила, и обнаружить там странную мебель и бояться сесть.

Клэр вспомнила, как мать описывала свою болезнь, но не то, как она раскачивалась между двумя полюсами, а какие разные были у нее ощущения, но все вместе они были бессмысленными. Примерно так Клэр чувствовала себя в присутствии матери с той поры, как она вернулась. Клэр постоянно испытывала неловкость и желание уйти. Ей не нравилось, что возникает желание уйти от своей матери, но отрицать этого она не могла. Были моменты, когда ей хотелось открыть дверь и бежать не останавливаясь.

Так что когда появился Тео в том пальто, которое они вместе купили, Клэр охватила радость. Когда Тео обнял девочку, на глаза Клэр навернулись слезы, и она прижалась к нему и простояла так на несколько секунд дольше, чем обычно себе позволяла, чтобы слезы исчезли в мягкой ткани его пальто.

– Тео, – сообщила она, отпуская его, – это моя мама, Вивиана. Мам, это Тео.

– Я столько о вас слышала, – тепло сказала мать Клэр и пожала ему руку.

– Приятного возвращения, – улыбнулся Тео.

Клэр наблюдала за ними. Они стояли под зимним солнцем, под тем же синим небом: ее мама и Тео с улыбкой на губах и зелеными глазами на смуглом лице. «Именно так она когда-то выглядела, – подумала Клэр. – Как будто солнечный свет не только падает на нее, но и исходит от нее. И Тео мог бы жениться на моей маме. Тогда он стал бы моим отцом». Но прежде чем ее занесло дальше, внезапно другая мысль унесла туман с того, что все время было перед ней. Корнелия любит Тео.

Клэр не могла сказать, откуда она это знает, но как только она пришла к этому выводу, она с уверенностью могла сказать, что это истинная правда. И если Корнелия любила Тео, а она его любила, тогда они должны быть вместе. Они обязаны быть вместе. Интересно, чего они ждут?

– Я подумал, что Клэр захочется погулять, но мы можем отправиться на прогулку позже, – сказал Тео.

– Полагаю, вам стоит пойти сейчас, – возразила мать Клэр. – Это хорошая мысль. Если, разумеется, Клэр хочет.

Клэр несколько раз подпрыгнула от удовольствия.

– Да. Хочу!

Ее мать рассмеялась.

Когда они остались одни и пошли по подъездной дорожке Браунов, Тео сказал:

– Ты очень понравилась моей матушке. Ей понравился твой восторг от ее блинов.

– Я знаю, – призналась Клэр. – Она сказала, что я напоминаю ей Корнелию. Я подумала, что это здорово, что она так сказала. Корнелия знает, что ты здесь?

– Нет, – ответил Тео. – Элли объяснила, что она сейчас в доме миссис Голдберг, теперь ее доме, как я понимаю. Я немного поболтал с Элли и Би. Мне пришлось кое-что прояснить. – Он выглядел смущенным.

– Я знаю, насчет Олли, – сказала Клэр осторожно, отлично понимая, что она ступает на взрослую территорию, усеянную ошибками, браками без любви, разводами, напоминающими ураган. Пока она шла, ей казалось, что даже земля под ее ногами другая. Другая, но прочная. Она решила пойти дальше. – Ты скоро будешь чувствовать себя лучше, – заметила она. – Вообще ты выглядишь хорошо.

– Какая же неразбериха, – сказал Тео, носком туфли отбрасывая камень с дорожки. – Я еще сто лет буду чувствовать себя идиотом. Но ты права, я начинаю успокаиваться. – Он улыбнулся ей и добавил: – Спасибо.

И Клэр почувствовала, как заколотилось сердце в груди. С первой минуты, как она увидела Тео, он стал нужен ей, и это была обычная потребность ребенка, которому нужен взрослый человек для утешения. Но если теперь она сама его утешала, это ведь означает что-то другое, не так ли? Клэр знала, что это. Она счастливыми глазами посмотрела на вьющуюся перед ними дорожку, длинную, ярко-белую, с деревьями по бокам. Если она в состоянии его утешить, значит, они друзья.

Клэр показала на клен в соседнем дворе – дворе Янгов.

– Здесь Корнелию в первый раз поцеловали.

Тео с удивлением взглянул на нее, потом ухмыльнулся.

– Она тебе об этом рассказала? – Что-то в его голосе заставило Клэр внимательно посмотреть на него. «Ага, – подумала она, – Корнелия рассказала про первый поцелуй, но не про того, с кем целовалась».

– Угу, – кивнула Клэр. – Она сказала, что это был самый лучший поцелуй в ее жизни. – Она соврала и сразу задумалась, не будет ли она мучиться по этому поводу позднее.

– В самом деле? – снова удивился Тео. Затем добавил: – В это с трудом верится.

– Нет, она действительно так сказала, – быстро подтвердила Клэр.

– Я не об этом. – Тео, прищурившись, взглянул на нее: – Я хотел сказать, что трудно поверить, что какой-то поцелуй мальчишки в четырнадцать лет был самым лучшим в жизни.

– Иногда то, во что трудно поверить, оказывается правдой, – заметила Клэр. – Очень часто. – Затем она добавила: – Корнелия опять на чердаке миссис Голдберг. Она все время сидит за компьютером, ищет данные по серебру, хрусталю и всему остальному. Ты знал, что у миссис Голдберг был серебряный щелкунчик с белкой, который, возможно, принадлежал Роберту Ли?

Тео рассмеялся:

– Нет, не думаю, что я об этом знал.

– Она там все разыскивает. Например, ну… ты знаешь, эту штуку… Уестермарка?

– Да, – ответил Тео, не глядя на нее.

– Она обнаружила, что Олли ошибалась. Если ты встречаешься с человеком после того, как тебе исполнилось три года, ты можешь расти вместе, но эффекта не происходит. Он происходит, если встречаешься до трех лет.

Тео остановился.

– Ты шутишь. – Он сдвинул брови и остановился. Потом снова зашагал. – В такой информации Олли никогда не ошибается. Думаю, она мне это сказала, чтобы я не слишком переживал.

Клэр его последние слова явно не понравились. Она не хотела, чтобы он любил Олли больше, потому что она соврала для его блага.

– Не знаю, зачем Корнелии понадобилось все это выяснять. Я хочу сказать, что она очень заволновалась. Очень. Правда, странно? – Это было очень близко к правде, хотя на самом деле Корнелия ни словом не обмолвилась Клэр о том, что она искала в компьютере данные по эффекту Уестермарка. Просто Клэр нашла распечатку, где абзац насчет трех лет был отмечен звездочкой. Наверняка звездочка означала, что Корнелия волновалась.

Тео ничего не ответил, и когда Клэр на него взглянула, она заметила, что его щеки порозовели. Клэр глубоко вздохнула и коснулась ладонями своего лица. Тео посмотрел Клэр прямо в глаза:

– Знаешь что? Я вообще никогда не верил в этот эффект Уестермарка. Я знал, что это чушь.

Несколько минут они шли молча.

– Тео, – спросила Клэр, – тебе нравилось здесь расти? Потому что мне кажется, что мне очень бы понравилось здесь расти.

Тео спиной прислонился к пятнистому бежево-коричневому стволу дерева и посмотрел на его ветви.

– Вообще-то это было здорово. – Голос у него стал задумчивым. – Мы все заботились друг о друге, что не часто встретишь в других семьях. Нам повезло.

– Мне нравится представлять, как вы с Корнелией были детьми. Иногда я иду по улице и представляю себе, как это было. – Она огляделась. – В таком месте разве что-нибудь случилось бы со мной и моей мамой? Не случилось бы.

– Люди болеют везде, Клэр, – мягко сказал Тео.

– Но был бы кто-то, кому я могла бы все рассказать, если бы мы здесь жили. Кто-нибудь помог бы, прежде чем она уехала.

– Может быть, – согласился Тео.

Клэр подошла к нему ближе.

– Тео, мама показала мне таблетки, которые она должна принимать. Тогда она будет себя нормально чувствовать. Поэтому она мне их и показала. Она хотела, чтобы я знала, что выздоровление возможно. Еще мама сказала, что как только мы вернемся домой, найдет хорошего доктора, который сможет ей помочь. Она показала мне таблетки, чтобы я перестала бояться. – Клэр сложила руки. – Но они такие маленькие, эти таблетки. Я испугалась, что они такие маленькие. Ты меня понимаешь?

Тео сказал:

– Да, Клэр, думаю, что понимаю.

Глаза Клэр увлажнились.

– Я не хочу оставаться с ней одна. Не хочу возвращаться домой, в одиночество, как раньше. Но если я ей это скажу, она огорчится. Я знаю.

Тео обнял Клэр за плечи.

– Иногда нужно говорить все.

– Ты так думаешь? – спросила Клэр, прижимаясь щекой к его пальто.

– Есть ситуации, когда нельзя беспокоиться о том, как прореагируют другие. Ты должен быть предельно честным, а там пусть случится то, что должно случиться.

На ужин в тот день было жаркое с рассыпчатым хлебом домашней выпечки, блестящим от яичного желтка, которым его смазали, перед тем как поставить в духовку. Клэр сама мазала хлеб желтком, она помогала в приготовлении каждого блюда. Когда Элли похвалила ее, Клэр просияла.

В результате Тео провел остаток дня в доме Браунов. Сначала он говорил с матерью Клэр на веранде, одновременно наблюдая, как Тоби и Кэм учат Клэр играть в футбол, а затем, когда Корнелия вернулась домой, сидел на кухне и разговаривал с ней, пока Клэр и Элли готовили.

Даже когда она резала лук, чистила картошку и болтала с Элли, Клэр внимательно наблюдала за Тео и Корнелией. К своему собственному удивлению, она поймала себя на том, что думает об Олли, которая сейчас где-то на острове изучает птиц – как они прыгают, машут крыльями и какой у них клюв. «Я наблюдаю за любовью», – подумала Клэр, и сердце ее забилось.

Клэр пожалела, что под рукой не было блокнота. «Запоминай все, – сказала она себе, – как ученый. Дыхание, поворот головы. Тембр голоса Корнелии, движение ее рук, паузы в ее речи. Во всем этом содержится любовь, как золото в тазике с песком. Процеживай. Сортируй. Обращай внимание на каждую мелочь».

Тео и Корнелия казались вполне обычными. Но Клэр заметила, что когда Корнелия увидела сидящего на крыльце Тео, то сразу же не только ее губы, но и все тело заулыбалось. Она всегда так радовалась появлению Тео? Клэр попыталась вспомнить. Клэр поняла, что и мать ее все заметила. Так что когда Корнелия поцеловала Тео в щеку и взъерошила ему волосы, как маленькому мальчику, Клэр увидела, как мама на секунду встретилась взглядом с Корнелией, и на лице ее появилось выражение, которое Клэр узнала. «Я знаю, что ты задумала», – вот что было написано на ее лице.

За кухонным столом Корнелия и Тео сидели на расстоянии друг от друга. Клэр уставилась в пространство. Она думала, обычный ли воздух между ними, или он кажется Корнелии другим, может быть, теплее, или сама Корнелия наполняет его чем-то, чего никто не может видеть.

И тут, когда она очистила картофелину и держала ее, гладкую, как яйцо, в руке, она заметила беглый, незащищенный взгляд Корнелии на Тео, который повернулся, чтобы что-то сказать Элли. Корнелия смотрела на профиль Тео или, может быть, на его шею. «Вот, – подумала Клэр, – это любовь». И почувствовала, как ее собственные щеки заливает краска.

Клэр дождалась десерта, чтобы сказать то, что она собиралась. Когда все приступили к лимонному пирогу, она сказала:

– Сегодня я многое решила для себя. Вообще-то я уже давно об этом думала, но сегодня я решила все сказать вам, – она перевела дыхание, – все, о чем я думала.

Клэр встретилась взглядом с Тео, и он ничего не сказал, только слегка ей подмигнул, что по непонятной причине заставило ее встать. Она стояла перед всеми рядом со своим стулом и чувствовала себя так, как перед докладом в классе, – она была взволнованна, она нервничала.

– Я так рада, что моя мама вернулась. – Клэр повернулась к матери, которая улыбнулась ей, хотя в глазах таилось беспокойство. – Мама, я так по тебе скучала и знала, что ты обязательно вернешься. Когда ты болела, я лежала ночью с открытыми глазами, прислушивалась и боялась того, что ты могла сделать. И хотя сейчас ты выглядишь здоровой, я знаю, что снова буду вести себя так же. Лежать, слушать и бояться. Ты прости меня, мама. Я не хочу тебя обижать, – Клэр посмотрела на Корнелию, в больших миндалевидных глазах которой закипали слезы, – но я буду очень скучать по Корнелии. – Слезы потекли по щекам Корнелии, и Клэр увидела, как Тоби, который сидел рядом с сестрой, положил руку на спинку ее стула. – И мне нравится здесь. Это лучшее место из всех, которые я знаю. И я решила, что я хочу жить здесь всегда. В доме миссис Голдберг. С моей мамой и Корнелией. – Клэр смотрела на торт в середине стола, чтобы не видеть лица людей, сидящих вокруг. – Тогда я была бы счастлива. Подумайте об этом, пожалуйста.

Она села и расправила салфетку на коленях. Почти минуту никто не произнес ни слова. Когда же молчание было прервано, заговорила не Корнелия и не мать Клэр, а Элли. Она заявила звонким голосом:

– Ну а я как раз сегодня, пока мы готовили, раздумывала, кому бы в городе позвонить, чтобы устроить Клэр в школу Святой Анны. Я могу это сделать запросто, вот так. – Она щелкнула пальцами. Пока Корнелия, мать Клэр и все остальные смотрели на нее, она вилкой взяла кусочек торта и поднесла его ко рту.

– Очень вкусно, – жизнерадостно заявила она. Потом улыбнулась и, не обращая внимания на взгляды всех собравшихся, взяла второй кусочек.

Глава 31
Корнелия

Моя жизнь, моя настоящая жизнь, началась, когда в нее вошел красивый незнакомец в идеально сшитом костюме. Это был Мартин. Но Мартина больше нет.

Вы можете подумать, что настоящая жизнь означает погоню за положительным результатом. Мне эта погоня нравилась, она доставляла радость, позволяла заглянуть в настоящие жизни других людей – Олли, Би, Элли, Тео, миссис Голдберг и других, – как в освещенные окна домов. Я верила, что они реализовали свои сердечные привязанности или находятся в процессе их реализации. Вот. Именно это я имею в виду. Я верила, что процесс реализации желаний и есть жизнь.

Но за месяцы, которые прошли с той поры, как Мартин вошел в кафе «Дора», я пришла к выводу, что настоящая жизнь не означает осуществления моего сердечного желания. Нет, только осознание его, не удовлетворение, а предчувствие. Настоящее – это знать, что ты любишь и почему.

Я люблю миссис Голдберг, потому что, хотя она заболела и умерла, она жива, как и все, кого я знаю. Я люблю деревья в ее дворе и вещи на ее чердаке, потому что это были ее деревья и ее вещи. Я люблю дом моей семьи, потому что он принадлежит моей семье. Я люблю Линни, Тоби, Кэма и Олли, потому что не любить их невозможно. Я люблю моего доброго отца за его целеустремленность и мою мать за ее силу и доброту. Я люблю Тео, потому что он лучший мужчина из всех, кого я знаю, и потому что у меня начинают ныть суставы, когда я не могу до него дотронуться. Я люблю Мартина за то, что он привел Клэр в мою жизнь, и я люблю Клэр, потому что она смелая, любящая, умная девочка. Господи, как же я люблю Клэр…

Я хотела стать матерью для Клэр, но вернулась ее настоящая мать, и дом, в который она вернулась, был моим домом.

Понадобилось тридцать секунд на размышления и один кивок Вивианы, чтобы решиться. Я решила вернуться на улицу, на которой выросла, и жить в доме миссис Голдберг с Клэр и Вивианой. Конечно, это было не то, на что я надеялась, да я и не понимала, что из всего этого может получиться, но решила сделать этот шаг, а проблемы решать по мере их поступления. В тот же вечер я уселась за телефон. Сначала позвонила Линни и стала агитировать ее поступить в юридический колледж, который находится недалеко от того места, где я собираюсь жить; затем уволилась из кафе, организовала перевозку и поговорила с хозяином моей квартиры, упросив его снять люстру и не брать с меня арендную плату за полгода.

И нашла в своей комнате рассказ про девочку, медведя и зачарованную зиму. Я вспомнила эту потрепанную обложку. Рассказ лежал в рюкзаке Клэр в ту первую ночь, когда она спала в моей квартире, и я решила, что это она вытащила его и оставила на моей постели. Но потом я открыла обложку и увидела листок бумаги. Там было написано:

«Подарок нам на Рождество от Клэр. Эту книгу она сделала для Вивианы, но теперь решила, что подарит ее нам. Теперь твоя очередь читать. Крепись.

С любовью, Тео».

Я прижала палец к его имени и поцеловала листок, как влюбленная девчонка, какой я, в сущности, и была. Затем прочитала рассказ. Я прочитала его и сидела над ним, пока не взошло солнце.

Рассказ был потрясающим и поставил меня перед выбором. Было два пути. И оба изрыты колеями. Но один путь был все же легче. Проще всего было предположить, что болезнь Вивианы привела Клэр в такой ужас, что она стала мечтать о бесконечном сне, детали которого даже я с моим воображением представить себе не могу. Значит, этот напуганный ребенок не должен снова жить с женщиной, которая ее напугала. Ребенку нужна я.

Но из этого рассказа можно было вынести и другое, сложное и трудное для объяснения. Когда настала зима, суровый мороз лишил жизни не только внутренний мир Анники, но и ее собственную плоть: волосы и глаза. И даже медведь Джон не мог ей помочь. Только возвращение весны и ее старого мира могло ее спасти. Если смотреть на рассказ в таком ракурсе, вы поймете, что в сердцах матерей и их детей есть таинственная связь, которую никто не может разорвать. Я могу прожить с Клэр и Вивианой сто лет, но эта тайная связь всегда будет с ними.

Два пути, какой выбрать? «Крепись», – написал Тео. Я стояла на развилке и ждала момента, чтобы набраться храбрости.

И когда на следующий вечер Вивиана появилась на чердаке миссис Голдберг и спросила: «Как вы поступите?» – вопрос застал меня врасплох. Я осторожно закрыла ноутбук, оставив его в режиме ожидания. Если бы такое можно было сделать с Вивианой? Выключить ее с вопросом – и все.

– Как я поступлю? – повторила я, стараясь выиграть время. Я знала, о чем она спрашивает.

А она продолжала:

– Чем вы собираетесь здесь заняться? Найти работу? Вернуться в школу? – Я обрадовалась, что она не говорит о главном.

– Господи, я бы очень хотела сказать, что у меня уже есть план.

Вивиана села на пол рядом со мной и взяла зажигалку, о которой я писала. Я смотрела, как она держит этот элегантный предмет в своих изящных руках, которые были просто произведением искусства.

– Я знаю, что вы чувствуете, – сказала она.

– Вы в этом уверены? – Я и сама не была уверена, что хочу получить ответ на этот вопрос, но все равно спросила. – Вырвать корни, жить здесь, вдали от всего…

– Я знаю Клэр, – сказала Вивиана и помолчала, давая мне время. – Я знаю разницу между тем, когда она что-то хочет, и тем, когда она в чем-то нуждается. А это… – она обвела рукой чердак, – в этом она нуждается.

Вивиана посмотрела на меня, и я увидела, что ее напряженность исчезла. Она вздохнула.

– Дело не в том, что уехать будет тяжело. Труднее остаться. Смириться, что за тобой наблюдают. И делиться. Делить Клэр. Я не в укор это говорю.

Я и сама это видела и поражалась, как это у нас получается: перейти от подозрительности к близости, к дружеской беседе.

– Может быть, тут не об этом речь. Может быть, просто мир станет больше.

Вивиана кивнула.

– Нам нужно расширить наш мир. Я это понимаю. Мир двоих слишком мал. – Она откашлялась. – Вернемся к вам. Что вы здесь будете делать?

Я оглядела чердак:

– Мне нужно закончить опись. Это во-первых. Так что я найду какую-нибудь работу, пока я тут вожусь. После этого, может быть, продолжу учебу.

– Что вы хотите изучать? – с интересом спросила Вивиана.

– Точно пока не знаю. Мне нравится делать то, что я делаю. Я пишу обо всем, о чем рассказывала мне миссис Голдберг.

– Труд во имя любви, – сказала Вивиана. – Клэр рассказала мне, как много для вас значила миссис Голдберг.

– Да. – Я почему-то смутилась и быстро сменила тему. – Но так вышло, что все эти предметы связаны с событиями, о которых даже миссис Голдберг ничего не знала. Я основательно порылась в университетской библиотеке, и компьютер помог. – Я взяла забавный серебристый тюрбан и надела его.

Вивиана улыбнулась, разглядывая меня.

– Представляете, что я узнала? Это работа Лили Дач, француженки, которая была знаменитой модисткой в Нью-Йорке в свое время. Кто сейчас знает, что были когда-то знаменитые модистки? – Я не могла объяснить, почему такие подробности волновали меня, но так и было. – И серебро. Есть вещи, сделанные в восемнадцатом веке. А вон та кованая решетка, я думаю, была сделана в Филадельфии бывшим рабом. Все попадало сюда откуда-то. Прошло через столько рук.

Я сняла тюрбан, смущенная собственным красноречием. Сознание, что я буду жить рядом с этой женщиной и ее дочерью, не давало мне покоя. А я сидела и болтала о шляпах и решетках.

– Можно заняться историей искусства, – предложила Вивиана. – Или охраной памятников культуры. – Она замолчала, положила зажигалку и взглянула на меня. – В Делавэре есть прекрасная программа, а рядом музей с великолепными экспонатами, там представлены целые восстановленные интерьеры. Паркетные полы, лепнина, мебель, картины – все. Я устраивала несколько вечеринок для одной дамы из правления. Уверена, она напишет вам рекомендательное письмо. – Она замолчала.

Делавэр.

– Вивиана, – сказала я самым нейтральным голосом, – о чем вы говорите?

– Это не очень далеко, – сказала она твердо, – вы можете ездить туда на выходные, а на неделе быть дома. В смысле у себя дома.

– О чем вы говорите?

Ее бравада иссякла.

– Я слышу, как она каждую ночь ходит в вашу комнату.

Она не станет плакать, я это видела и была ей благодарна. Она сидела выпрямившись, взгляд гордый, как у античной статуи, но под всем этим чувствовалось колоссальное напряжение. «Безжалостная, – подумала я, – эта женщина может быть безжалостной, если понадобится». Я уважала ее за это.

– Я должна быть той, в ком она нуждается, – ровным голосом сказала Вивиана. – В ней вся моя жизнь.

Я хотела заговорить, но не знала, что сказать.

Вивиана встала и направилась к двери. Затем повернулась ко мне.

– Пожалуйста… – начала она. Но я ее перебила. Я не смогу вынести, если эта гордая женщина станет умолять отдать ей ее ребенка.

– Не надо, – сказала я, – не говорите ничего.

И мать Клэр ушла, оставив меня наедине с самой собой.